И скоро день

— А вы, однако, плут, — возмутилась я.

Пит радостно захихикал.

— Плут, плут. Это точно. Как это может быть, чтобы двое играли против одного?

— Она ударит по мячу, пробежится и попытается поймать его, в то время как мы с тобой будем ей мешать, — ответил Дэвид, нимало не смущаясь тем, что его только что обвинили в мошенничестве.

Пит просто зашелся от хохота. Он смеялся до тех пор, пока не свалился на землю. Дэвид дружески ткнул его под ребра.

— Хватит. Мы не должны расслабляться перед игрой. После нескольких низкопробных шуточек Дэвида мы решили, что Питу придется играть с каждым из нас двоих. Естественно, он будет защитником. Кроме того, ему придется отбивать удары по всему полю. Однажды, когда Пит немного смошенничал и потянул за собой мяч, Дэвид врезал по нему с такой силой, что я громко запротестовала, но Питу даже понравился такой ход событий. Мы продолжали носиться за мячом по лужайке, пока совершенно не обессилели и не стали красными, как вареные раки. Счет был в пользу Пита: 54 очка у него, 14 очков у его противников.

Дэвид так и остался валяться на земле после падения, он просто перевернулся на спину и задумчиво уставился в небо. Пит непринужденно уселся на его живот.

— У тебя все в порядке? Я не слишком сильно ударил в последний раз?

— Мне, безусловно, было бы гораздо легче дышать, если бы ты слез с моей диафрагмы, — серьезно ответил Дэвид и, неожиданно схватив мальчика, опрокинул его на землю. Пит уселся на траве возле Дэвида, скрестив ноги. Мы оживленно обсуждали острые моменты нашей игры, и Дэвид пообещал Питу научить его нескольким интересным ударам. Пит миролюбиво согласился с тем, что удар по мячу не его конек.

— Мне, пожалуй, пора приниматься за работу, — с сожалением сказал Дэвид. — Я весьма признателен вам за то удовольствие, которое мне доставили упражнения на свежем воздухе. Это, конечно, гораздо приятнее, чем бегать по крошечному замкнутому дворику в полном одиночестве.

— Мы поиграем с вами завтра? — с надеждой обратился к нему Пит.

— Безусловно, встретимся на этом же месте, в то же самое время.

Уходя от нас, он ни разу не оглянулся.

— Полагаю, сейчас самое время подкрепиться. Как ты считаешь? — спросила я.

— Да, конечно. — Пит казался спокойным, но я-то чувствовала, что он боится предстоящего визита к врачу. Я надеялась, он сам обмолвится о том, что его тревожит. Мне пришлось набрать побольше воздуха и заговорить с мальчиком.

— Можно я задам тебе один вопрос, Пит?

— Конечно, синьора. — Он выглядел настолько польщенным, что мне было неприятно затрагивать эту болезненную для него тему.

— Ты не будешь возражать, если я сегодня поеду с вами во Флоренцию после обеда?

Выражение его лица резко изменилось.

— Это она сказала вам поехать с нами?

— Да. Видишь ли... — Мне очень хотелось дотронуться до него, но он был так далеко от меня, что казалось, расстояние между нами не меньше, чем между двумя далекими планетами. — Видишь ли, после гибели Барта я очень сильно болела. Я провела несколько месяцев в больнице, мне приходилось каждый день консультироваться у доктора, у психиатра. Я еще ни разу не была на приеме у врача с тех пор, как меня выписали. Я подумала, что, если ты не возражаешь, конечно...

— Ты была больна? Ты была?.. — И он покрутил указательным пальцем у виска.

Подобного жеста Пит просто не мог перенять у Франчески. Вероятно, он видел его у воспитательницы или у Эмилии, а может быть, у кухарки.

— Да, к сожалению, — ответила я на его вопрос. — У меня было не все в порядке с головой. Голова может болеть точно так же, как живот или ноги.

— Но эти болезни легко вылечить, — произнес Пит. Он поднял какую-то палку и начал чертить ею на земле.

— Да, излечить можно почти любое заболевание. Просто для этого требуется разное время: иногда выздоровление длится очень долго. Мне стало гораздо лучше, но я подумала, что раз уж ты все равно собираешься к своему доктору, то мне тоже не помешает встретиться с ним, если ты, конечно, не возражаешь. Ты понимаешь — всего лишь для того, чтобы лишний раз удостовериться... ну, ты знаешь, о чем я...

Он задумчиво кивнул. Я была очень рада, что этот неприятный для нас обоих разговор состоялся. Не могу понять, какого черта я вообще заговорила о себе, но мне было просто необходимо придумать вескую причину для посещения его психиатра, я очень не хотела, чтобы Пит знал о том, что я собираюсь поговорить о его здоровье у него за спиной.

Он продолжал делать аккуратные дырки в земле своей палкой, стараясь располагать их в виде правильной геометрической фигуры.

— Если ты, Пит, против, я не поеду, — спустя несколько томительных минут проговорила я.

— Мне хочется, чтобы ты поехала.

— Спасибо.

— Мне хочется, чтобы ты поправилась, — продолжал он, будто не слыша моей благодарности.

У меня перехватило дыхание. Мне было не так-то просто заговорить вновь, но я попыталась.

— А теперь нам с тобой пора возвращаться. Все эти упражнения вызвали у меня совершенно неприличное чувство голода. Мне кажется, я могу сейчас съесть лошадь.

— Ты, правда, сможешь?

Я протянула ему свою руку.

— Я так устала, что без твоей помощи вряд ли смогу самостоятельно подняться на ноги.

Он с готовностью схватился за мою руку и изо всех сил потянул на себя. Это дало мне возможность взять его за руку. Франческа оказалась не единственным человеком в этом доме, который хотел, чтобы я задержалась здесь подольше. Постепенно я осознавала, как трудно мне будет навсегда распрощаться с Питом. Боже мой, как странно — единственный человек, которому я открыла всю правду о себе, был десятилетний мальчишка.

* * *

Было слишком жарко для шерстяного костюма, поэтому я решила надеть блузу и юбку. Рядом с Франческой, холодной и неприступной в своем бледно-зеленом льняном костюме, я выглядела как простая воспитательница.

После обеда графиня распорядилась подготовить к отъезду Пита, как будто он был вещью. Сейчас он совсем не был похож на того веселого и радостного мальчика, который катался по траве всего лишь час назад. Тесная нарядная одежда заставила его натянуть на лицо непроницаемую маску.

Мы неторопливо спустились к машине, и Альберто поспешил распахнуть перед нами дверцы. Он относился ко мне с таким же почтением и предупредительностью, как к графине. Образ жизни Франчески способствовал развитию совершенно неестественных отношений между людьми — им постоянно приходилось притворяться. Было заманчиво принимать услуги окружающих как должное, особенно если эти люди тебе не слишком приятны. Я обратила внимание на то, что Пит старается держаться как можно дальше от Альберто. Это можно было истолковать скорее не как страх, а как простую неприязнь, но я уже знала: в его истинных чувствах нелегко разобраться постороннему человеку. В машине Пит оказался между мной и Франческой, строгий и молчаливый, напоминающий заводную куклу.

Я не выдержала угнетающей тишины и спросила:

— Когда вы нанимали на работу Альберто, у него были какие-нибудь рекомендации? Надо сказать, я несколько удивлена тем, что вы взяли в свой дом такую малосимпатичную личность.

Пит одарил меня быстрым и внимательным взглядом. Франческа улыбнулась, как будто я сказала что-то забавное. Прекрасно, мне кое-что стало ясно, и я предоставила ей возможность высказаться.

— У него великолепные рекомендации — вы можете даже не сомневаться, Кэтлин, а также совершенно незаменимые качества. Во-первых, преданность. Во-вторых, беспрекословное повиновение хозяину. Он не задает лишних вопросов. Эти его особенности гораздо важнее для меня, чем привлекательная внешность или хорошие манеры. Я не собираюсь расставаться с ним ни при каких условиях.

— Вы хотите сказать, что он умрет за честь семьи Морандини? — иронично осведомилась я.

— Да, — просто ответила она.

— Несколько попахивает средневековьем, вам не кажется?

— Может быть. Я догадываюсь, что он как-то нагрубил вам, когда вы впервые пытались попасть на территорию виллы. Уверяю вас, это больше не повторится. В любом случае, если он посмеет оскорбить вас, вам следует немедленно обратиться ко мне — я приму соответствующие меры.

Мне вдруг стало интересно, а существует ли на свете что-нибудь, о чем Франческа не знает. Меня успокаивала мысль, что есть некоторые факты, о которых, судя по ее поведению, ей просто не могло быть известно. Пит все это время смотрел на меня, не отрывая удивленного взгляда от моего лица. Улучив момент, я заговорщицки подмигнула ему.

Франческа разговаривала исключительно со мной, лишь изредка обращаясь к Питу. Я старалась поддержать беседу с ними обоими. Пит временами что-то отвечал мне, но ни разу за всю дорогу не сказал ни одного слова Франческе. Я могла только вообразить атмосферу, царившую в машине, когда эти двое оставались наедине. Полагаю, Пит ненавидел эти поездки не меньше, чем визиты к доктору.

Офис доктора Манетти располагался во дворце, построенном еще во времена Ренессанса, однако, кабинет был абсолютно современен, едва ли не самый современный из всех виденных мной врачебных кабинетов. Как и большинство его коллег во всем мире, доктор являл собой пример обеспеченного человека, привыкшего к комфортабельной жизни. Приемная была уставлена великолепными экзотическими растениями, за которыми тщательно и с любовью ухаживали, вдоль стен стояли копии, а может, и оригиналы античной скульптуры. Мы были одни в этой роскошной комнате. Когда дверь кабинета распахнулась, оттуда вышла медсестра, которая пригласила Пита войти. Скорее всего, предыдущий пациент ушел через другую дверь, так как мимо нас никто не проходил. Так же работал и доктор Болдвин, сохраняя тайну своих посетителей.

Перед тем как войти в кабинет, Пит постарался расправить свои худенькие плечики и высоко поднять голову. Мне так хотелось хоть немного подбодрить его. Пока за ним не закрылась дверь, он даже ни разу не оглянулся на нас.

Нам пришлось ждать в течение пятидесяти минут. Франческа все это время просматривала журналы, лежавшие на столике для посетителей, комментируя различные статьи вдоль и поперек. Казалось, иллюстрации тоже возбуждали ее живейший интерес. Не прошло и часа, как она решилась заговорить на интересующую меня тему.

— Я встречу Пита на выходе из кабинета. Я уже объяснила доктору Манетти причину вашего появления здесь. Вы можете задавать ему любые вопросы. Я предупредила его, чтобы он ничего не скрывал от вас.

Чувством времени Франческа владела виртуозно. Не успела она договорить последние слова, как появилась медсестра и обратилась к ней.

— Синьора?

Франческа спокойно, не торопясь, с чувством собственного достоинства положила журнал на столик, взяла перчатки и вошла в кабинет.

Я надеялась, что доктор Манетти знает английский: не было смысла начинать с ним беседу, если он не сможет меня понять. Его приветствие, однако, оказалось не только вежливым, но и безупречным для итальянца, говорящего на иностранном языке, даже невозможно было уловить легкого мелодичного акцента.

— Для меня огромное удовольствие встретиться с вами, миссис Морандини. Вы позволите мне выразить вам свои соболезнования? Я не имел чести быть представленным вашему супругу, но графиня часто рассказывала мне о нем.

Доктор был намного моложе, чем я ожидала, и совсем не соответствовал стандартному образу психиатра, который сложился у большинства людей. Немалую роль в создании подобных стереотипов играют телевизионные передачи. Он был одет в слаксы и белоснежную расстегнутую на шее рубашку с эмблемой на кармане. Одежда обтягивала его мускулистую фигуру, словно вторая кожа, его лицо, шея и руки были великолепного оттенка золотистой бронзы, волосы — тоже рыжеватые с несколькими темными прядями. Он был почти так же красив, как Барт.

Синьор Манетти подвинул мне кресло и предложил присесть, но вместо того чтобы усесться напротив, за своим массивным столом, он устроился рядом со мной на довольно удобной кушетке в свободной и расслабленной позе.

— Прекрасно, что вы с таким вниманием отнеслись к этому мальчику, — начал психиатр. — Насколько я понял, вам доводилось работать с легко возбудимыми подростками?

Я рассказала ему о своем весьма ограниченном опыте и о навязчивой идее, которую вынашивала Франческа — относительно наследственного умственного расстройства. Манетти добродушно рассмеялся.

— Графиня просто замечательная женщина. Очень современная во многих вопросах, но иногда она удивляет меня своими средневековыми заблуждениями.

К концу того часа, в течение которого протекала наша беседа, мы уже начали называть друг друга по именам. С ним было очень приятно разговаривать — он с неусыпным вниманием следил за тем, что ему рассказывают, иногда уточняя для себя некоторые подробности, быстро соглашался с большинством выдвигаемых мной аргументов. Когда я посмотрела на часы, уже выходя из кабинета, то обнаружила, что наша беседа заняла стандартные пятьдесят минут, видимо, заранее определенные доктором для каждого посетителя. Нисколько не сомневаюсь, что Франческе придется оплатить это время по установленному тарифу. Должна сказать, эта мысль доставила мне злорадное удовольствие.

Себастьяно встал и вежливо проводил меня. Затем, уже открывая передо мной дверь, он вдруг задержался на мгновение и заговорил голосом, несколько отличающимся от того, которым он только что вел со мной беседу о Пите.

— Мне бы очень хотелось... Может быть, вы позволите мне... Вы не окажете мне честь отобедать со мной в любой удобный для вас вечер? Я горжусь своим домом, «своей крепостью» — как вы говорите в Америке, мне бы очень хотелось показать вам его. Я нечасто приглашаю к себе гостей.

Я была несколько удивлена, но отнюдь не возмущена приглашением Себастьяно, и ответила, что мне будет очень приятно посетить его. Мы договорились, что он предварительно позвонит мне. Я решила не говорить Франческе об этом приглашении. Полагаю, что он тоже не собирался оповещать окружающих.

Когда мы наконец выбрались на улицу, то не увидели нашего автомобиля. Франческа казалась обеспокоенной и раздраженной.

— Странно, я велела Альберто быть на месте к четырем часам.

— Он мог задержаться из-за пробок, — заметила я. — Неподалеку отсюда есть кафе, почему бы нам не зайти и не съесть по порции мороженого? Полагаю, мы все заслужили это, не правда ли, Пит, — Пьетро?

Выражение лица Франчески в этот момент мне даже трудно описать, скорее всего, она была похожа на женщину, которая, увидев мышь, пришла в ужас. Графиня была шокирована. Я намеренно провоцировала ее, но, надо отдать ей должное, выдержка у нее была потрясающая. Она даже заказала для всех кофе. Хотя и не стала пить его.

Мы с Питом заказали по большой порции сливочного мороженого с фруктами, сиропом и орехами. Я даже не запомнила, как оно называется. Мы выбрали его, соблазнившись огромными цветными фотографиями, висевшими на стенах кафе. По вкусу оно напоминало то мороженое, к которому я привыкла в Америке — его посыпали черной смородиной, тертой мякотью кокосового ореха, полили чем-то приторным, по вкусу напоминающим ликер. Я так и не смогла осилить свою порцию, Пит любезно согласился помочь мне разделаться с нашим заказом. Он также позволил мне вытереть его липкий подбородок своим платком, смоченным в стакане с водой, который принесли по моей просьбе. Наши действия заставили Франческу не один раз содрогнуться под своим изящным костюмом, но она мужественно выдержала эту пытку.

Помимо беглых и настороженных взглядов, которые Пит бросал в сторону бабушки, он вел себя как обычный десятилетний мальчишка, поедающий мороженое. Когда появилась наша машина и мы вышли на улицу, Пит опять погрузился в молчание. Альберто что-то бормотал в свое оправдание, пытаясь объяснить причину задержки: Франческа заставила его замолчать всего лишь одним брезгливым взмахом затянутой в перчатку руки.

Я изо всех сил старалась поддерживать общую беседу. Франческа вежливо отвечала на мои вопросы о тех местах, которые мы проезжали, но она даже не пыталась сама завести разговор до тех пор, пока мы не свернули на узкую и неровную дорогу, и я не заметила, какая здесь дикая и пустынная местность.

— Это часть наших владений, — сказала она. — От самого поворота и до вершины вон той горы, а также все окрестности.

— Боже мой, все окрестности? Да ведь здесь, должно быть, не одна сотня акров!

— У нас нет средств, которые позволили бы содержать все эти земли в надлежащем порядке. Многие семьи уже давно продали большую часть своих владений: теперь там стоят крошечные лачуги и небольшие магазинчики. Это может случиться и с нашими владениями в самом скором времени, но я очень надеюсь на то, что не доживу до этого.

Сейчас в ее голосе сквозило заметное волнение и беспокойство. Она больше заботилась о своих землях, чем о живых людях.

* * *

Себастьяно, доктор Манетти, позвонил на следующее утро в девять часов. Он извинился за ранний звонок. Мне очень польстило то, что он, наверное, с нетерпением ждал, когда можно будет позвонить мне, волновался, приму ли я его приглашение. Я с удовольствием согласилась провести с ним вечер.

— Должна вас предупредить, что я не захватила с собой вечерних платьев.

Он рассмеялся.

— Скоро вы узнаете, как живут в современной Италии, Кэтлин. Единственные вечера, на которые мне приходится облачаться в строгий вечерний костюм, это скучнейшие профессиональные сборища коллег.

Я заметила, что было бы очень интересно посмотреть на эти сборища, и только потом поняла, какую глупость сказала. Моя светская жизнь стала более разнообразной. Футбол и беседы с Дэвидом, обед с симпатичным молодым доктором.

Франческа была всерьез озабочена этим звонком, однако она была слишком хорошо воспитана, чтобы задавать прямые вопросы, тем более за завтраком. Вместо этого она начала издалека.

— Было бы весьма любезно с вашей стороны, Кэтлин, если бы вы предупреждали Эмилию заранее о том, что не будете обедать дома. Я никогда не просила своих гостей об этом, но, как вы сами, наверное, понимаете, теперь у меня небольшой штат прислуги...

— Я понимаю ваше беспокойство и непременно поставлю вас в известность, если что-либо подобное произойдет.

— Доктор Манетти сказал, что вы весьма благотворно влияете на Пьетро.

Судя по всему, она успела позвонить ему вчера, как только мы приехали домой. Я многозначительно улыбнулась, а она продолжила как ни в чем не бывало.

— Он одобрил ваши совместные игры и то, что вы проводите с мальчиком свое свободное время. Он, надеюсь, предупредил вас о некоторых важных деталях...

— Не волнуйтесь, я буду очень осторожна. Честное слово, я не так глупа, как может показаться на первый взгляд.

— Я вовсе не считаю вас глупенькой, — спокойно отозвалась графиня.

* * *

Сразу после завтрака я поднялась на чердак, чтобы напомнить Дэвиду о нашей сегодняшней встрече в одиннадцать часов. Мне все равно было абсолютно нечем заняться. Вышивание наскучило мне, все книги, которые у меня были, я уже успела прочитать, исследование отгороженных садиков было весьма затруднительно. Поэтому мне больше ничего не оставалось, как предложить свои услуги Дэвиду.

Он встретил меня как-то странно, потирая подбородок. Он успел побриться сегодня утром, но уже был покрыт пылью с головы до ног.

— Если вы пришли в надежде, что я нашел для вас несколько коробок с рубинами и бриллиантами, то советую выбросить это из головы. Если вы хотите сами поискать что-либо подобное, то должен предупредить: самый лучший способ свихнуться — это постоянно натыкаться на ящики, в которых даже не пахнет драгоценностями. Разбор всего этого барахла — весьма скучное занятие.

— Я только хотела помочь вам отыскать письма, если они вообще существуют.

— Хорошо. Это именно то, что я ищу — письма. Я обнаружил коробку, доверху наполненную бумагами, не мешало бы их рассортировать. Чего там только нет, в этом ящике: вырезки из газет, рекомендации горничных, счета. Я планировал сначала разложить их по назначению, а потом — в хронологическом порядке. Если вы вдруг засомневаетесь в каком-нибудь клочке, лучше положите его обратно в коробку.

Когда я наконец закончила разбирать всю эту груду макулатуры, коробка была заполнена до самого верха. Я сомневалась, что мне повезет с первого раза; Дэвид предложил отложить те бумаги, в которых я не была уверена, отдельно, и лишь после этого мы с ним отправились на поиски Пита. Он несколько задержался этим утром — у него был скучнейший урок итальянской истории, однако стоило ему увидеть нас двоих, как его личико прямо-таки озарилось солнечным светом. Он провел нас через вход для прислуги. А уже в полдень Дэвид взмолился о пощаде.

— Мне необходимо съездить во Флоренцию и почистить кое-какие штуки, о которых я уже рассказывал тебе вчера, — объяснил он Питу как мужчина мужчине. — Надеюсь, мы сможем продолжить завтра?

— У меня не получится, — печально ответил Пит, глядя на меня. Я знала причину, по которой он не сможет поиграть с нами завтра — с утра он должен отправиться к доктору.

— Ну, тогда послезавтра, — согласился Дэвид. — Это, кстати, суббота. У тебя же нет уроков в субботу, не так ли? Мы сможем начать пораньше, и у нас будет время потренироваться дольше обычного.

— Вот здорово!

После того как мальчик ушел, Дэвид заговорил:

— Прошу вас, подождите меня, я переоденусь и буду ждать вас внизу через пятнадцать минут.

— Но я думала...

— Вы забыли. А, может быть, у вас просто изменились планы на сегодня?

— Ни в коем случае. Я подумала, что это вы забыли о нашем уговоре.

— Вообще-то я рассчитывал уехать сегодня пораньше, но не могли же мы с вами расстроить ребенка. В конце концов, не так важно, во сколько мы отправимся в путь: мы можем пообедать во Флоренции, а потом пробежаться по магазинам. Я знаю прекрасный магазин. Дешевый.

— Отлично, — обрадовалась я. — Интересно, а где Альберто держит мою машину? Он так и не вернул мне ключи.

— Машина наверняка стоит в гараже. Я заберу ключи у Альберто и буду ждать вас возле парадного входа. Если, конечно, вы не передумали.

— Не глупите, пожалуйста, Дэвид, встретимся через двадцать минут.

Я заметила в холле Эмилию и поспешила проинформировать ее, что не останусь сегодня на ленч. Это был весьма короткий разговор, который вряд ли можно было назвать любезным: если бы я предупреждала маму о своем отсутствии в подобном тоне, мой папа всыпал бы мне по первое число. Эмилия же пробормотала слова благодарности за мое предупреждение.

Переодевание отняло у меня несколько больше времени, чем запланированные двадцать минут. Дэвиду пришлось ждать меня. Он поднял руку в шутливом приветствии, как будто на голове у него была шоферская фуражка, но при этом выражение его лица оставалось мрачным.

— Что-то случилось? — поинтересовалась я.

— Ничего особенного. Я всегда так выгляжу после общения с Альберто.

— Что он вам наговорил?

— Да, ничего особенного.

— Что-то относительно меня?

— Не так уж важно, что он сказал, важно — как.

— О! Я полагаю, вы в сердцах врезали ему по физиономии, защищая честь леди?

— Вы что, смеетесь надо мной? Я же просто неоперившийся цыпленок по сравнению с ним. Он, кстати, еще и старше меня лет эдак на двадцать и тяжелее фунтов на сорок. Он вообще напоминает гориллу. Мне кажется, он входил в личную гвардию Дуче во время войны.

— Неужели ему так много лет?

— Честно говоря, я понятия не имею, сколько ему лет, да меня и не волнует этот вопрос. Предлагаю закрыть эту тему.

Время, которое я провела с Дэвидом, пролетело незаметно. Я даже не могла представить, что вообще смогу получать такое удовольствие от прогулки с кем бы то ни было. Дэвид так хорошо знал все закоулки Флоренции, как я — переулки Вэйфорда в штате Массачусетс: он был исключительно доброжелательно настроен ко всем встречным. Мне показалось, что Дэвид знаком с доброй половиной коренных жителей Флоренции: с нищими и уборщиками улиц, чистильщиками обуви и экскурсоводами.

Когда я не смогла удержаться от комментария по поводу его многочисленных знакомств, он спокойно откликнулся:

— Я вырос в бедной семье. Это международная ассоциация тех, кому известно, что такое голод — настоящий голод, а не-то, что называется скудостью питания. Я всегда считал себя своим в содружестве бедняков. Благородство души, как вы понимаете, вовсе не врожденное или наследственное качество. Богатому просто проявить щедрость своей души, иногда ему это ничего не стоит, но ведь его богатство позволяет ему лениться и не обращать внимания на страдания других людей.

Это была самая длинная речь за все время нашего непродолжительного знакомства на тему, не имеющую никакого отношения к Маргарет Фуллер.

— Мне кажется, вы разделяете воззрение радикальных социалистов, — заметила я.

— Безусловно.

— Вам было бы о чем поговорить с моим отцом.

Мы устроились на ленч в его любимом кафе, где официант приветствовал Дэвида с такой радостью, словно встретил самого близкого друга, давным-давно потерянного из виду. Мы прогулялись по самым интересным местам, которые просто не могут оставить равнодушными гостей Флоренции, и это был не тот обычный маршрут, по которому принято водить туристов. Дэвид прочитал мне целую лекцию о флорентийской скульптуре, словно выступал перед своими учеными коллегами, а когда мы оказались перед статуей Давида, он продемонстрировал мне свои накачанные мышцы и предложил сравнить его руки с руками Давида. Мой спутник нисколько не преувеличивал, когда говорил, что ему известно обо всех достопримечательностях немножко больше, чем обычному экскурсоводу, а его энтузиазм и неистощимая энергия просто потрясали. Время близилось к вечеру, когда мы наконец занялись тем, что привело нас сегодня в этот город. В крошечном темном магазинчике в глухом переулке, после весьма продолжительной дискуссии Дэвид получил несколько коробок с какими-то бутылочками и ряд пакетов, которые он бережно уложил в багажник.

— Вы и в самом деле здорово помогли мне сегодня, — сказал он, когда мы уже отъезжали. — Несмотря на то, что я прекрасно обходился мопедом, все-таки у него маловато места для перевозки грузов.

— Вы можете в любой момент брать мою машину, если она вам понадобится.

— Благодарю вас, я с удовольствием воспользуюсь вашим любезным предложением. Это, конечно, не мое дело, но вы, судя по вашей скромности, меньше всего походите на богатую наследницу. Я хочу сказать, что если вы вернете машину туда, где вы ее брали напрокат, то вам удастся сэкономить некоторую сумму, а я всегда буду несказанно рад брать вас с собой в город или просто сопровождать вас, если вам неприятны услуги Альберто.

Это было весьма разумное предложение, оно пришлось мне по душе. И дело здесь не столько в самой машине, она не очень-то и нужна мне. Вот только никак не могу понять, почему предложение расстаться с машиной вызвало у меня такое паническое чувство страха. Скорее, я боялась потерять свободу передвижения, мне было просто страшно утратить свою независимость.

— Я обязательно обдумаю это предложение, — ответила я, внимательно выслушав Дэвида. Надо отдать ему должное, увидев, что эта тема беспокоит меня, он больше ни разу не коснулся ее.

Я рассказала ему, что мне придется заехать в гостиницу, где я провела первую ночь во Флоренции еще до знакомства с графиней, поэтому, закончив все дела с химикатами, мы отправились в «Гранд Алберго».

За стойкой сегодня никого не было. После того как я несколько раз позвонила и позвала Анджело, какая-то женщина, должно быть, уборщица, выглянула из задней комнаты и сообщила, что Анджело отсутствует. Я не предусмотрела подобной возможности и растерялась, однако благодаря Дэвиду, прекрасно изъяснявшемуся на нескольких языках, нам удалось узнать, что Анджело мы сможем отыскать в соседней комнате, за стойкой бара, и мы направились на поиски.

Когда мы наконец обнаружили Анджело, он пил кофе с таким видом, как будто ему за это платили. Вероятно, при его занятости ему требовался не один галлон этого тонизирующего напитка. Когда он увидел меня, его лицо не то чтобы просияло, скорее, оно несколько прояснилось.

— О! — произнес он вместо приветствия. — Ваш приятель наконец объявился.

Мы с Дэвидом переглянулись: он явно ничего не понимал. Я решила, что сейчас не время объяснять ему что-либо. Я просто доброжелательно представила их друг другу. Профессорское звание не произвело ни малейшего впечатления на Анджело, в конце концов, его брат был полицейским.

Затем я спросила у Анджело о письме, которое оставляла ему. Анджело прижал руку к груди, точнее к карману рубашки.

— Оно прямо здесь, синьорина. Оно всегда у меня рядом с сердцем.

— Вы можете отдать его мне, Анджело. Я очень признательна вам за все, что вы для меня сделали.

— Вы собираетесь забрать его? Вы не хотите, чтобы я его отправил?

— Нет. Но я все равно благодарна вам за вашу помощь.

Его физиономия приобрела бессмысленное выражение. Он явно обдумывал мои слова. Спустя какое-то время он пришел к какому-то определенному решению; я не собиралась спрашивать, что он там надумал — мне это было совершенно неинтересно. Он кивнул.

— О конечно. Теперь, когда прибыл ваш приятель...

Он передал мне письмо. Оно имело весьма потрепанный вид. Анджело, похоже, не кривил душой, говоря, что постоянно носил его «рядом с сердцем».

Дэвид предложил мне выпить по чашечке кофе прямо здесь. Анджело моментально обслужил нас, но, когда мы уже собрались присесть за столик, он неожиданно обратился к Дэвиду.

— Это слишком дорого стоит, а вкус кофе не меняется от того, пьете вы его сидя или стоя. Так зачем же переплачивать за несколько минут сидения?

Затем они вступили в оживленную дискуссию, в то время как я переминалась с ноги на ногу и тщетно пыталась уловить хоть одно знакомое слово. Я не могла винить Дэвида в том, что он старался разузнать как можно больше о письме, но некоторые слова, которые мне все-таки удалось разобрать, показали, что беседа ведется на иную тему, не имеющую ко мне ни малейшего отношения. Мы дружески расстались с Анджело, отсалютовав ему на прощание, и он, молитвенно сложив на груди руки, принялся уверять меня, что, если я вдруг надумаю опять доверить ему секретное послание, он будет просто счастлив помочь мне.