Но я не могу сделать это. Я не могу позволить этой компании погибнуть, хотя, в основном, это моя заслуга. Я еще надеюсь, знаешь, вернуть ей утраченное положение. Не такое, как при отце, больше я не обманываю сам себя на этот счет. Но если бы у меня были деньги и время, я мог бы снова сделать ее надежной и респектабельной. Деньги! – воскликнул он. И с шумом задвинул ящик стола, оставшийся открытым, звуки отдавались эхом в комнате. – Деньги! Деньги! Боже, у меня столько долгов, что я не могу ничего предпринять. На мне десять миллионов долларов процентов, и банки откажут мне в праве выкупа закладной, если я не заплачу на этой неделе, больше нельзя оттягивать. Я обегал весь город в поисках денег. Всю страну. Мне больше не предоставляют кредит. Все, что у меня оставалось, это «Тамарак Компани», а я только что разорвал сделку, и теперь мне больше некуда идти. Мне жаль, Анна, ты заслуживаешь отца, на которого могла бы смотреть снизу вверх. А тебе достался неудачник в безвыходном положении. Если только ты не веришь в сказки: добрый принц выписывает чек и говорит: «Это твое». Я уже давно перестал верить в сказки.

Анна прошла через кабинет к столу Чарльза. Взяла стеклянное пресс-папье и задумчиво стала разглядывать его. В центре стоял эльф, упираясь руками в бока, с хитрой усмешкой на губах.

– А как насчет злого принца? – спросила она.

– Что?

– Ты сказал, что обязательно хочешь поговорить с ним, – тихо сказала Анна. – Спросить его о шоссе, об Управлении, о фуникулере...

Они посмотрели друг на друга через стол. Мысль о столкновении с Винсом отозвалась в душе Чарльза наводящим ужас сигналом тревоги. Никто не боролся против Винса, он боролся против всех. Он бросал вызов миру и всегда побеждал. Чарльз не мог себе представить, как сможет противостоять ему, обвиняя его, требуя от него чек для... «Боже, – подумал Чарльз, – это безумие».

Но здесь была Анна, она не сводила с него глаз. И он знал, что должен сделать это для нее, даже в большей степени, чем для себя. Пришло время выбирать между дочерью и братом, что нужно было сделать двадцать пять лет тому назад. «Я могу это сделать, – подумал он. – Для Анны, для самого себя, для всей семьи. Может быть, я не мог сделать это раньше, но теперь я не одинок. У меня есть Анна и все остальные со мной; отныне они всегда будут рядом. Что бы ни происходило со мной раньше, теперь все по-другому... Теперь».

Это слово стало как бы выстрелом из стартового пистолета в гонках. Резко, чтобы не было времени передумать, Чарльз подошел к шкафу в углу кабинета и взял свое пальто. Он надел его, застегнул пуговицы, взял шляпу и перчатки с полки.

– Мы успеем на ближайший самолет до Вашингтона. – И протянул руку. – Я хочу, чтобы ты увидела, как это будет, – сказал он.

Винс только что вернулся из Денвера на открытие сессии Конгресса. Он был один, Клара осталась еще на неделю. Слуга распаковал чемоданы и все разложил по своим местам. Винс принял душ, выпил виски с содовой и одевался в спальне к ужину, поглядывая на второй стакан с выпивкой, стоявший под рукой, когда позвонил швейцар и сказал, что в вестибюле находится Чарльз Четем.

– Хорошо, Чарльз, – сказал он, проходя в гостиную в то время как слуга открывал дверь. Но вошел не Чарльз; это была Анна. Винс резко остановился, сдвинув брови, мысленно он перебирал возможные варианты, когда Чарльз вслед за нею вошел в комнату.

– Винс, – начал Чарльз. Он не протянул руки. Он смотрел на смокинг Винса, верхние пуговицы рубашки были не застегнуты и галстук свободно болтался вокруг шеи. У Чарльза было чувство, как это часто случалось, когда он бывал у Винса, что он вмешивается в жизнь занятого человека. – Извини, что без предупреждения, мы только что из Чикаго. Я не думаю... надеюсь это не займет много времени.

– Надеюсь, что нет, – коротко ответил Винс, но не сказал, что собирается уходить и они могут увидеться с ним завтра. Ему нужно было знать, чего они хотят и почему здесь Анна, почему Чарльз нервничает. – Итак? – сказал он. – Что вам угодно?

– Мы можем сесть? – спокойно спросила Анна, и Винс почувствовал, как начал биться мускул у него в глотке, когда увидел, что она легко обошла его грубость вместо того, чтобы неловко стоять посередине комнаты, где он намеревался их оставить.

Он прошел мимо мягких кресел и диванов к столику для игр у закругленных окон, выходящих на гавань.

– Выпьете что-нибудь? – отрывисто спросил он, показывая на буфет, заставленный бутылками.

– Нет, спасибо, – сказала Анна.

Чарльз покачал головой. Винс налил себе виски с содовой и сел, положив одну ногу лодыжкой на колено, отодвинув стул от столика и покачиваясь на двух задних ножках. Он выжидающе посмотрел на Чарльза.

– Мы говорили с Китом, – сказал Чарльз. Голова Винса дернулась. Он прикрыл глаза, но голос был ровным и лишь слегка заинтересованным.

– С Китом?

– С твоим племянником. Кого же, черт побери, еще я мог иметь в виду? – Чарльз перевел дыхание. Он чувствовал себя сильнее. В Винсе было что-то, чего раньше он в нем не замечал, что напоминало зверя, которого вот-вот загонят в угол: он еще не встревожен по-настоящему, но настороже и готов к отступлению. – Скажу тебе, Винс, слишком многое произошло в последнее время. Трудно поверить, что на одну семью может обрушиться столько бедствий. Было это дело с шоссе в Дирстрим. На нашей стороне был один сенатор, он работал в нужном комитете в нужное время, но при всем том, мы потерпели неудачу. В Тамараке проводилась проверка Управления по охране окружающей среды, нежелательная для города, компании и семьи, особенно из-за невероятной огласки, которую она получила; проверка обрушилась, как тонна кирпича и причинила большой вред, хотя на нашей стороне был один сенатор. Было также загрязнение резервуара с водой в Тамараке, нежелательное для города, компании и семьи. И была авария на фуникулере, с ужасными последствиями для города, компании и семьи. А потом последовало предложение купить «Тамарак Компани», когда никто не пытался продавать. Слишком много всего происходило и через какое-то время с трудом стало вериться, что это простые совпадения. Поэтому мы беседовали с людьми, пытаясь выяснить, что случилось, когда и как. Мы поговорили с Китом. И с Зиком Радлом, сенатором от Юты, ты его, конечно, знаешь. И с Бадом Кантором, я уверен, он тебе знаком, из Управления.

Чарльз отпрянул, увидев ярость в глазах Винса. Он опустил глаза и стал смотреть на свои руки, с побелевшими суставами, прячущиеся на коленях, потому что начинал смущаться, взглянув на Винса. Белокурая красота Винса была такой же чистой и ангельской, как в те дни, когда они были мальчиками. Он был пропорционально сложенный, с густыми волосами. Казалось, ничто не коснулось его. «Неуязвимый Винс», – подумал Чарльз и вспомнил, что Винс собирается выставить свою кандидатуру на президентских выборах.

Винс так нежно улыбнулся, что Чарльзу даже показалось, что он ошибся насчет ярости.

– Ты был так занят, – тихо заговорил Винс. – Я думал, ты сосредоточил все усилия на спасении папиной компании, а вместо этого ты рыскаешь вокруг, опрашиваешь людей в Вашингтоне и Тамараке. Или может быть, ты не один занимаешься этим. Кто это «мы», как ты тут упомянул?

– Сначала я не поверил, – мрачно сказал Чарльз. – Мы были так близки, я восхищался тобой и доверял тебе – Боже, было ли когда-нибудь время, чтобы я не восхищался тобой и не доверял тебе – и я не мог поверить, что ты предпринимал что-то мне во вред. Все это время ты говорил мне, что делаешь все возможное, чтобы помочь мне, помочь компании, помочь нам...

– Я и помогал, – сказал Винс. – Как ты можешь думать иначе? Я месяцами работал, разбираясь с этим шоссе, но не смог сдвинуть дело с места; каждый чертов фермер в Иллинойсе и его дядя придерживались разных мнений насчет того, где шоссе должно проходить. Что я мог сказать, когда Зик пришел ко мне? Я испробовал все, что мог. И Бад Кантор пришел ко мне, хотя он и на нижней должностной ступени здесь в Вашингтоне, но он беспокоился о Тамараке, знал, что им управляет моя семья и он подумал, что я проявлю заинтересованность. Я и проявил. Вы великолепно знаете, нет ничего, о чем я бы беспокоился больше, чем о здоровье жителей этого города, фактически, семья не...

– Это ложь. Все это ложь. – Чарльз был бледен и проталкивал слова сквозь сжатые зубы. Если бы он остановился и подумал, что называет Винса лжецом, то, наверное, спасся бы бегством. Но он продолжал выталкивать слова, бросая взгляд на Винса и снова отводя глаза. – Я говорил тебе, что сначала не поверил. Но потом вспомнил одну вещь. Наверное, для тебя это мелочь, ты мог даже забыть о ней. Однажды вечером мы с тобой шли с ужина вдоль каналов С. и О. Какой-то ребенок подошел – ты бы сказал, как я догадываюсь – напоролся на нас, он хотел денег. Немного, пять-десять долларов. А ты начал бить его, да так, чтобы вышибить из него дух. Это было ужасно, я не мог поверить, что это ты. В тот вечер с отцом случился удар. Я сбежал в Тамарак и забыл о случившемся. Но теперь я не могу отбросить эти мысли. Потому что в тебе есть та сторона тебя, которая может бить ребенка и бить свою семью.

– Чарльз, Чарльз, – мягко упрекнул его Винс. – Ты ведь так не думаешь. – Он перестал раскачиваться на стуле и наклонился вперед. – Это не тот Чарльз, которого я знаю, выдвигает такие дикие обвинения. Кто-то настроил тебя против меня, ты даже не смотришь на меня! Чарльз, у нас в семье бывали плохие времена, но мы никогда не позволяли посторонним отравлять наши чувства друг к другу. Боже мой, что сказал бы отец, если бы слышал нас? Обвинять меня, как будто я какое-то чудовище, готовое разорить вас. Он бы не перенес, если бы узнал...

– Не впутывай отца в это дело! Боже, Винс, ты предал все, о чем он заботился; да Итан бы десять раз выгнал тебя, если бы узнал обо всем этом. И кто, черт возьми, посторонний? Это о нашей семье я говорю; все, что мы предпринимали, делалось в пределах семьи. Ты хочешь знать, кто это «мы»? Все мы, кто относится к этой семье. А если кто-то здесь посторонний, то это ты.

Какую-то долю секунды в комнате стояла тишина. Потом Винс повернулся, сев лицом к Анне.

– Это ты, сука такая, – проскрежетал он. – Ты настроила его.

– Заткнись! – Чарльз вскочил на ноги и встал, возвышаясь над Винсом. – Не смей говорить в таком тоне с моей дочерью! Ты достаточно причинил ей зла, когда она была ребенком! Если тебе надо напуститься на кого-то, то есть я! Я говорю тебе, что я думаю, а не то, что кто-то думает или говорит. Посмотри на меня, черт побери, я с тобой говорю! Я хочу поговорить о делах, которые ты обрубил с Зиком Радлом. И Бадом Кантором. И о динамите, который вызвал оползень над дренажной канавой в Тамараке. И об аварии на фуникулере. Кусок дерева, который Кит всунул в крепление на вагончике, в котором ехали Анна и Лео; и болт, который он вынул и спрятал рядом с домом Джоша Дюрана. Я хочу поговорить о...

– Я не знаю, о чем ты вообще говоришь! – Винс повысил голос, чтобы перекричать Чарльза. – Он встал, глядя на него, гнев все нарастал, потому что ему не хватало роста, чтобы их глаза были на одном уровне. – Ничего этого ты не узнал от Кита! Он ни черта не сказал тебе, потому что нет ничего...

– Ты не знаешь, что он рассказал нам. Ты действительно доверяешь ему? Ты думаешь, что знаешь, что он сказал, много ли рассказал, независимо от того, кто задавал вопросы?

– Ты сукин сын!

– Вам что-нибудь нужно, сенатор? – спросил слуга, появляясь в дверях и сохраняя безупречно вежливое выражение лица.

– Нет, – отрезал Винс. – И не беспокойте нас больше. – Он подождал, пока слуга не ретируется так же тихо, как вошел, потом повернулся к Чарльзу, уже спокойнее, с морщинкой, выдававшей озадаченность, на переносице. – Если Кит и рассказал вам что-то такое, то при чем тут я? Похоже, что ребенок играет в Джеймса Бонда. Я не думал, что Кит такой. Динамит? Зачем Киту говорить про какой-то динамит? И деревяшка, засунутая в... куда? Крепление, ты сказал? И потерянный болт? И что-то еще, вагончик, в котором были Анна и Лео. Что-то хитровато, а, Чарльз? Вы считаете, что было покушение на Анну и Лео? Это вы драматизируете. Но я ничем не могу помочь вам. Не имею никакого представления, о чем вы говорите. И не могу поверить, что у Кита такие полеты фантазии. Я почти не разговаривал с ним, а когда говорил, то мне казалось, что он приличный молодой человек, не из тех, что станут сочинять истории, которые могут повредить окружающим. Фактически, вы ничего не знаете. – Он отошел на несколько шагов от Чарльза, и повернулся, почти беззаботно. – Вы тут сочиняете какие-то сказки, не имеющие со мной ничего общего, я устал вас слушать. Здесь не о чем говорить, Чарльз. Я ужасно разочаровался в тебе. Я считал, мы с тобой так близки, как только браться могут быть близки, но...

– Это перечень тех дней, когда Кит звонил тебе за последние шесть месяцев в Денвер и Вашингтон, а также в Майами, там указана и продолжительность каждого телефонного разговора, – сказал Чарльз, вынимая из кармана листок бумаги и кладя его на стол. – Если ты к кому-то и был близок в последнее время, то к нему.

Образовалась пауза. Винс взглянул на листок, но не сделал движения, чтобы взять его.

– Это адвокатский трюк, не так ли? Чтобы шпионить за людьми и проследить их телефонные разговоры. Меня это и не должно было удивлять, а, Чарльз? У тебя никогда не было своих мозгов. Ты обычно склонялся к тому, что я говорил, а теперь ты переключился на кого-то еще, кто говорит тебе, что думать.

Чарльз глубоко вздохнул. Слишком долго это было правдой. Он взглянул на Анну. За все время она не пошевелилась, но не сводила с него глаз. Теперь она ему улыбалась, очень спокойно, очень мягко, только для него. Она не допустила бы, чтобы он или Винс узнали, что голос Винса заставляет съеживаться все у нее в душе; горечь поднимается к горлу, голова раскалывается от остатков страха и стыда. Но на этот раз она не была беспомощной, на этот раз у нее была ее собственная жизнь, и Анна была охвачена чистым пламенем гнева и презрения. Никогда больше Винс не покорит ее, а если она не имеет к нему отношения, то и Чарльза он не сможет подавлять. В принципе, это была моя идея, – напомнила она Чарльзу. – Но что бы мы ни делали, в разное время касалось всех нас. Без совместной работы далеко не уйдешь. И без уважения.

– Пошла вон, – огрызнулся Винс, но увидев, что Чарльз улыбается и больше не колеблется, снова повернулся к нему, чтобы попытаться вывести его из равновесия. – Послушай, Чарльз, в чем ты меня обвиняешь? Что я поддерживал связь с моим племянником? А как насчет того, сколько раз я звонил тебе, ты звонил мне, мы ведь тоже поддерживали связь? – Он подождал, но Чарльз ничего не сказал. Винс сердито перевел дыхание, прошел по всей комнате и остановился у небольшой прихожей перед входной дверью. – Убирайтесь, вы оба. Нам не о чем говорить. Не знаю, что вам от меня надо, мне на это наплевать. Я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Немедленно.

– Мне от тебя надо шестьдесят миллионов долларов, – громко сказал Чарльз, чтобы скрыть неуверенность, которая продолжала накатывать на него. У них не было никаких доказательств, Кит ничего им не рассказал. Но он зашел слишком далеко, чтобы останавливаться. – Я отменил продажу «Тамарак Компани» и мне нужны деньги для «Четем Девелопмент».

Пораженный Винс уставился на него.

– Ты отменил продажу? Не может быть.

– Я президент отцовской компании. Я подписал письмо о намерениях. И я же разорвал его сегодня утром. Белуа уже знает об этом. Я вернул ему залог. Все кончено.

– Нет. – Все еще потрясенный, Винс покачал головой. – Это была сделка. Обо всем договорились.

– Сделка отменена. Мне нужны эти деньги, Винс. Я серьезно. Они нужны мне и нужны прямо сейчас.

– Ты не в своем уме. Ты зарубил эту продажу... нет, не зарубил, я посмотрю, что можно сделать. Ты заключил сделку и должен был придерживаться ее. Но ты попытался зарубить дело, а теперь хнычешь, что тебе нужны деньги, и думаешь, я тебе дам их. Шестьдесят миллионов долларов? Ты не в своем уме. Я не дам ни гроша! Ты врываешься в мой дом, швыряешь мне кучу обвинений, как какому-нибудь преступнику, кричишь на меня, как торговка рыбой, обвиняешь меня в покушении на убийство, Боже избави, и говоришь, что я посторонний в моей родной семье, а потом требуешь денег! Шестьдесят миллионов долларов! Ради Бога, ты сумасшедший. Оба вы сумасшедшие, она это придумала, да? Адвокаты привыкли к шантажу, они все время этим занимаются. Ладно, но меня вам не удастся шантажировать! Ты не будешь шантажировать меня, ты, подонок, ты ни черта от меня не получишь, никогда! Ясно? И никогда не приходите снова скулить о ваших проблемах, потому что мы с этим покончили! Ты и твоя сучка, вы...

– Черт тебя побери!.. – закричал Чарльз, наступая на него.

– Подожди, – сказала Анна. – Дай мне ответить на это. – Она встала. Спиной она стояла к окну и Винс мог видеть только ее силуэт, лицо оставалось в тени. – Это ни к чему не приведет, – обратилась она к нему; ее тихий, ясный голос был слышен во всей комнате. – Все твои грязные слова не трогают ни меня, ни моего отца. Все, что сделал этой семье, было таким же грязным, как твой язык, но когда это не помогает тебе получить то, что ты хочешь, ты можешь замышлять только еще большую грязь. Ты действительно думаешь, мы не знаем о твоих делишках? Ты оставил за собой след зла, нам оставалось только проследить. Ты молчаливо соглашался с преступлениями и вел закулисную игру, ты лгал, ты использовал людей и пытался запугать и рассорить их, и убить их; ты посмеялся над самой идеей семьи... все только для себя, добиваться, чего хочешь и когда хочешь. Ты не имеешь права называться сыном Итана Четема. Он строил города, а ты смог только попытаться разрушить один из них. Но Тамарак еще жив, и семья жива и стала лишь сильнее. Люди учатся жить рядом со злом, потому что его так много в мире; они учатся бороться с ним, а иногда даже не обращать на него внимания. Всегда остаются шрамы, когда совершается зло, но мы выживаем и становимся сильнее, так как это необходимо, чтобы жить дальше. И так как есть удовлетворение в сознании того, что мы противостояли худшему в человеке и одержали победу.

– Убирайся, – проскрипел Винс– Я не желаю слушать тебя. Ты в моем доме. Убирайся.

– В таких злых людях, как ты, – продолжала Анна, – Удивление вызывает то, как они похожи на детей. Ты думаешь только о том, чего ты хочешь. Ты хочешь, ты хочешь, ты хочешь, и думаешь, что никто не имеет права стоять между тобой и тем, что ты хочешь, потому что самое важное на свете для тебя, это удовлетворение твоих аппетитов. Не семья, не друзья, не работа, и уж, конечно, не благосостояние страны, а только твои собственные аппетиты, которые, кажется, растут по мере того, как ты их удовлетворяешь. Поэтому ты машешь кулаками и разражаешься гневом, как ребенок, но доходишь до гораздо более опасных вещей, вплоть до убийства или покушения на убийство. Это другая черта, которая делает тебя похожим на ребенка; ты пачкаешься. Только при этом ты еще пачкаешь и других...

– Ты проклятая сука, надо было...

– Что? – насмешливо спросила его Анна. – Надо было что? Нанять еще кого-нибудь более ловкого, чтобы фуникулер сломался? Ты всегда нанимаешь других делать за тебя твою грязную работу, не так ли? Как Рея Белуа и Фреда Джакса. Ты ничего не делаешь сам; ты много говоришь и угрожаешь, но ничего не делаешь. Ты маленький человек и трус, а прячешься за спины тех людей, которые еще меньше, чем ты.

Винс издал сдавленный крик. Его лицо исказилось от ярости, он стоял согнувшись, приготовившись к прыжку. Он тяжело и часто дышал, с каким-то присвистом, как будто горло у него сжалось и не пропускало воздух. Потом он медленно выпрямился и его лицо исказила гримаса, которую, насколько Анна знала, он считал улыбкой.

«В этот момент, – подумала она, – он, вероятно, наиболее опасен», – и поняла, что Чарльз тоже так подумал, потому что встал рядом с ней. Но она не могла перестать говорить. Ее гнев и боль изливались сейчас, потому что она никогда раньше ничему не позволяла разбить оледеневшие глубины ее души, и по мере того, как они высвобождались, начали просыпаться ее чувства. Теперь, когда рядом с нею был отец, была семья и ожидавший ее Джош, была сила, которую она создала в себе за долгие годы, Анна стремительно вырывалась на свободу.

– Один единственный раз, – сказала она с холодным презрением, – ты сделал сам свою грязную работу. Ты был таким храбрым, овладевая ребенком, унижая ребенка, побеждая ребенка. Ты должен гордиться этим воспоминанием. Удивительны воспоминания, которые хранят некоторые люди; злые люди бережно хранят воспоминания, которые вызвали бы кошмары у большинства людей и повергли бы их в пучину стыда и ненависти к себе. Но только не тебя; у тебя нет стыда, ты любишь самого себя за то, что делаешь. И думаешь, что никто не может остановить тебя или хотя бы помешать тебе, потому что ты сообразительнее остальных. Но ты не сообразителен, ты только хитрый. И поэтому семья взяла над тобой верх.

Винс направился к ней.

– Сука, – повторял он. – Сука, – повторял он монотонно, как псалом. – Сука. – Он шел, задыхаясь, еле сдерживаясь, чтобы не прыгнуть на нее и не обхватить руками ее горло. – Все это болтовня, нет аудитории, чтобы послушать твою ложь. Ты этого ждала, тебе нужна бы публика, чтобы ты выболтала всем то, что меня могло бы побеспокоить. Вся эта чепуха – убийство, динамит, фуникулер – ничего не значит; она тебе потребовалась, чтобы зацепить Чарльза. Ты стараешься уничтожить меня, как пыталась и раньше; только об этом ты и думаешь. Но кто поверил бы дешевому адвокатишке в сравнении с сенатором США? Тогда ты привлекла семью на свою сторону со всем остальным дерьмом. Послушай, ты, сука, то, что я делал с тобой...

Чарльз закрыл глаза, он похолодел, его затошнило. Он поверил Анне; он знал, что Винс лжет. Но теперь сам Винс говорил это. Чарльз как бы слышал голос Винса, угрожающего Анне; видел Винса, насилующего ее... Чарльз наклонился, подумал, что сейчас его вырвет. «Я не могу, – собрался он с силами. – Не могу казаться слабым, не могу дать Анну в обиду». Он выпрямился.

Винс продолжал говорить.

– Ты не была ребенком, ради Бога, ты бегала за мной, ты хотела этого. Но ты решила, что тебе это не нравится – холодная сука, Боже, какая ты была холодная – и ты ждала, чтобы использовать это против меня с тех самых пор, следя за мною, чтобы выбрать верное время и попытаться уничтожить меня.

Анна отрицательно покачала головой.

– Ну, тогда когда? – Это слово раздирало его. – Когда, ты, сука? Когда?

Она снова покачала головой.

– Я сказала тебе, что не сделаю это.

– Зато я сделаю, – резко прозвучал голос Чарльза. Анна посмотрела на него с тревогой в глазах. Винс обернулся, оказываясь лицом к лицу с Чарльзом, продолжая вопить.

– О чем, черт побери, ты говоришь?

– Я всем расскажу, – сказал Чарльз. Во рту чувствовался кислый вкус, но голос у него был ровным. – По каким бы причинам Анна не хотела держать это в тайне, то ее причины, а не мои. А я считаю, что пора прекратить скрывать эту историю.

Анна напряженно смотрела на него. Он не сделал бы ей этого, она знала, что не сделал бы. Но нельзя было утверждать с полной уверенностью, если судить по его лицу и голосу. Она подумала, что, наверное, он блефовал, но если она не была абсолютно уверена, то Винс тем более. «Он молодец», – подумала она с гордостью. Такой же хитроумный, как Винс. Может быть, даже лучше. Чарльз не смотрел на нее, устремив глаза на Винса.

– Дерьмо собачье, – выругался Винс, но голос у него стал тонким. – Если она не хочет говорить об этом, то и ты не должен.

– Я это сделаю вместо нее, – заявил Чарльз. – Боже мой, я не могу сидеть и смотреть, как тебя выбирают президентом. Как мог бы я допустить даже попытку с твоей стороны?

Винс почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Об этом он никогда не думал.

– Какое дело политикам до этого? – выкрикнул он. – Это семья сводит со мной счеты; благодаря мне вы приобрели такое положение, какого у вас никогда не было. Чем выше я окажусь, тем лучше для вас. Ты делаешь большую глупость, не учитывая этого.

– Я уже сделал много глупостей, в основном, в отношении тебя, – ответил Чарльз. – Мне не нужно то положение, которое ты обещаешь, Винс; для меня и моей семьи это означает лишь одни неприятности. Я не собираюсь сводить с тобой счеты. Чего я хочу, так это не подпускать тебя к Белому дому. Вот и все. И у меня есть средства, чтобы добиться этого. Я обнародую историю Анны, остановить она меня не сможет и постепенно научится жить с этим. А я подкину репортерам случай с шоссе, и то, как ты манипулировал славным парнем из Управления по охране окружающей среды, чтобы создать в Тамараке больше трудностей, чем должно было быть. И я расскажу им все, что мы узнали о загрязнении резервуара, о фуникулере, в том числе и о вагончике, который должен был упасть на землю и о том, кто там находился. Даже лучшие газеты не отказываются от сенсационных предположений, ты ведь знаешь; самое лучшее, что случается в их жизни можно определить, как «утверждение без особых оснований». Им даже не нужно делать выводов, читатели сделают это за них и назовут твое имя. Ты долго издевался над этой семьей, Винс, почему бы не сделать факты общеизвестными?

В глазах у Винса все поплыло. Он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

Чарльз все еще не смотрел на Анну, но знал, что она не сводила с него глаз, и чувствовал себя сильным. Никогда в жизни он не делал ничего подобного, и даже не пытался делать, и теперь, видя Винса слабым, он был удивлен и взволнован. Ни на кого нельзя смотреть, как на Бога, подумал он; мы даем им гораздо больше власти, чем у них было бы, обращайся мы с ними, как с обычными людьми.

Он знал, небезупречным было то, что он собирался сделать, – гораздо лучше было бы полностью выкинуть Винса из Сената и из общественной жизни – но считал этот маневр лучшим, что можно было бы предпринять сейчас. У него не было представления, что Винс мог бы сделать, если бы лишился сразу всего, и не было бы нужды соблюдать осторожность. А Чарльз знал, что со своим запугиванием он может зайти только так далеко. Он не принуждал бы Анну выносить свою боль на публику; он не сделал бы ничего, что нарушило бы равновесие, которое она создала для себя. Это лучшее, что я могу сделать, подумал он. А потом в голову ему пришла другая мысль, более веселая. Он мог бы проиграть осенние выборы. И ничего не получить.

– Ты этого не сделаешь, – проницательно заметил Винс. Он изучающе смотрел на Чарльза, прищурив глаза. – Она только что сказала, что не собирается делать это. Она только что сказала это. Ты с нею не говорил на эту тему, ты не знаешь, чего она хочет. Ты не станешь принуждать ее, если она не захочет.

– Говорю тебе, я это сделаю, – ответил Чарльз. Он был очень спокоен, но возбуждение нарастало. Он знал, что уже победил. – Анна поймет. И найдет способ примириться с этим. Кроме того, ей стыдиться нечего.

– Это было двадцать пять лет тому назад, – сказал Винс. – Всем наплевать.

– Не имеет значения. Мы все равно пойдем на это.

Их глаза встретились, и впервые в жизни Винс отвел глаза. Его плечи поникли. Он подошел к ближайшему креслу и упал в него. Ни один звук не нарушал тишины, воцарившейся в комнате.

Он сидел ссутулившись, положив руки на подлокотники кресла. Ничто больше не ускользало, все застыло на своих местах. Винс знал, что должен был подумать о будущем, о шагах, которые следовало предпринять в ближайшее время, но не мог. Он ни на чем не мог сосредоточиться. Но потом осознал, что в комнате тихо. Тишина была тяжелой, как одеяло. Он почувствовал, как она душит его. Нужно было разбить эту тишину, она не давала дышать. Сенатор был почти уничтожен. Чарльз был готов уничтожить его. И Винс знал, что тот сделает это. Он знал Чарльза лучше, чем кто-либо в мире, он всегда видел его насквозь и был уверен без тени сомнения, что Чарльз не блефовал. Чарльз сделает это.

Неожиданно Винс подумал о Белуа, который предположил как-то, что никогда не будет государственным секретарем или послом в Великобритании. «Занимаешься делами и не знаешь, что будет через пятнадцать, двадцать, тридцать лет, как будто носишь эту бомбу в кармане все эти годы, и потом вдруг узнаешь, что она взорвется, если ты сделаешь то-то и то-то, и всегда это именно то, что ты чертовски хочешь сделать, только теперь у тебя нет никакой возможности сделать это. Никогда. Ты понимаешь?»

Итак, у Винса не было выбора.

– Это только слухи, насчет Белого дома, – сказал он. – Они все время меня просят, но я ничего не обещал. Я всегда считал, что мой долг работать для жителей Колорадо. Я говорил это репортеру, как раз на днях, говорил, что я нужен избирателям и не могу их подвести. – Его голос становился все тише, слова растягивались. – Это вопрос... приоритетов.

Все молчали. «Недостаточно, – подумал Винс– Сукин сын хочет больше». Его мысли метались, он искал выход, но не видел его. Деньги. Ради Бога, будь он проклят, если стану выручать Чарльза; если Чарльзу нужны деньги, пусть ползет к Белуа и пытается восстановить сделку.

«Даже лучшие газеты никогда не отказываются от сенсационных предложений, ты знаешь... им даже не нужно делать выводов, читатели сделают это за них и назовут твое и м я».

Некуда скрыться. Некуда скрыться. Эта мысль билась у него в голове. Через минуту он пожал плечами. А черт с ним. Итан всегда говорил, что Винс знает, как никто, когда выйти из игры. Он найдет способ все вернуть; потребуется совсем немного времени.

– Самое важное, – сказал он, наконец, – «Четем Девелопмент». – Он смотрел мимо Чарльза и Анны, в черное пространство за окнами, где сверкали яркие огни гавани, похожие на маленькие рассыпанные звездочки. – Мы никогда не должны забывать об этом. Компания отца, – голос его сорвался. – Шестьдесят миллионов долларов, – прошептал он. – Я уверен, что мы сможем уладить это.