Спящая красавица

Или не проявляет интереса. Может быть, она настолько не нравится самой себе, что даже не смотрится в зеркало. Раньше он никогда не обращал на нее внимания, считал слишком маленькой, слишком незначительной, слишком незрелой. Дочь его брата, которую растила их сестра Мэриан после смерти матери. Ребенок, который ни к чему не может приноровиться. Даже Чарльз, казалось, неудобно чувствовал себя с нею. Он никогда не вел себя, как любящий отец. Но сегодня вечером за обедом Винс увидел, что Анна подавила всех, находящихся в комнате, хотя и на мгновение, и был заинтригован. В последнее время они с Ритой постоянно ссорились; мужчина чувствовал, что наскучивший брак сковывает его, а здесь была Анна, приятное развлечение.

Он наклонился вперед, чтобы увидеть ее профиль. Широкий рот, нижняя губа тяжеловата, и когда она молчала, это как бы оттягивало вниз тонкое лицо. Но в тот краткий миг, когда девочка усмехнулась, черты лица преобразились, и даже Винс, на которого женщины не часто производили впечатление, затаил дыхание при внезапном проблеске ее красоты. Нос у Анны маленький, слегка вздернутый, скулы высокие, немного угловатые. Глаза, скрытые сейчас тяжелыми веками, – синие, почти черные, когда она сердилась. Следовало бы хорошенько оттереть ее лицо и руки, расчесать спутанную массу черных кудрей, и кто-нибудь уже давно сжег бы этот бесформенный сарафан и заменил его на прохладный лен или блестящий шелк. Локти девочки казались острыми. Винс представил себе длинные ноги и твердые коленки под мягкими складками платья. Воображаемая картина возбудила его. Острые косточки и нежная кожа, огненный взор и детский рот, тело, которое никто еще не учил двигаться, льнуть и обнимать...

– Но это могла быть вовсе не я, – резко сказала Анна. Она сердито посмотрела на него, – если вы решили, что я посылаю их к черту, может быть это потому, что хотели услышать это. Или оттого, что сами хотели им это сказать.

На какую-то минуту наступила тишина. Винс улыбнулся.

– Когда-нибудь, малышка, ты станешь потрясающим оппонентом.

– Вы думаете, это комплимент? – Анна серьезно посмотрела на него.

– Да, и ты тоже так считаешь. Тебе нравится битва: я видел твою готовность к ней, сегодня вечером.

Она покачала головой.

– Нет, я ненавижу борьбу.

– Ты научишься, – сказал он. – Хочешь, я научу тебя?

– Любить битвы?

– Побеждать в них. Говорят, у меня это хорошо получается.

– Кто говорит?

– Люди, которые наблюдали за мной. Люди, которые проиграли мне.

– Я не хочу. Думаю, я буду учиться другим вещам.

– Чему ты хотела бы научиться?

Она пожала плечами.

– Это не имеет значения.

– Черт! – вырвалось у него. Анна отпрянула от него. – Извини, – сказал он, понизив голос, чтобы скрыть досаду. Винс привык к тому, что женщины всегда отвечают на его вопросы, стоит ему поинтересоваться чем-нибудь. Мужчина наклонился вперед. – Конечно, это не имеет значения, Анна. Я хочу узнать тебя.

– Почему? – девочка села, опираясь на пятки, подальше от него.

В кустах за спиной Винса шевелилось какое-то животное, наблюдая за ним. Раздражение росло. Он терпеть не мог быть обманутым в своих ожиданиях.

– Я сказал тебе: мне понравилось, какой ты была сегодня вечером, этот огонь в тебе. Когда я вижу что-нибудь необычное, я хочу больше знать об этом.

– Раньше вы никогда ничего не хотели знать обо мне.

– А теперь хочу. Анна, это смешно. Почему бы нам не стать друзьями?

– Вы мой дядя, – сказала девочка. Он поднял брови.

– Какое это может иметь отношение к нашей дружбе?

– Я не знаю, – сказала она смущенно. – Это как...Я не знаю.

Винс улыбнулся.

– Не о чем беспокоиться, обещаю тебе. Но если что-то, если я допустил какой-то промах, почему бы тебе не сказать, что тебя беспокоит? Не надо скрывать. Я уверен, что могу уладить это.

Анна вскочила на ноги и стояла теперь возле пруда, глядя на темную поверхность.

– Мы родственники, – сказала она. Мужчина кивнул.

– А родственники должны быть даже ближе, чем друзья. Или ты так не считаешь?

Мельтешащие насекомые задевали водную гладь, по которой шла легкая зыбь. Девочка пристально смотрела на пруд.

– Думаю, что да.

– Ну, я это знаю, – голос Винса был теплым. – Они должны стараться сделать друг друга счастливыми. Разве ты не счастлива от того, что я здесь? Ведь лучше говорить с кем-то настоящим, а не с воображаемым другом? Ну же, Анна, правда, так лучше?

Она медленно кивнула. Так было лучше. Приятно слышать на этой поляне два голоса, а не один, когда разговариваешь сама с собой. Даже твое собственное, особое место становится одиноким через некоторое время. Она не знала, почему так смущается, но знала, что в этом разговоре было что-то нехорошее, в любом случае, Винс дал ей понять, что если она чувствовала себя неудобно, то только по своей вине, так как вела себя глупо, говорила ненужные вещи и упускала приятное время.

Девочка взглянула на дядю. Он улыбался и казался таким симпатичным и честным, что Анне захотелось плакать, потому что девочка ничего не понимала. Винс вытянул ноги, скрестив их в щиколотках.

– Ты сказала, тебе хотелось бы научиться чему-нибудь. Чему?

Она закусила ноготь. Он действительно беспокоился о ней, интересовался ею. О чем же было беспокоиться?

«Не то чтобы она беспокоилась, – сказала девочка сама себе. – Просто не могла понять, что на самом деле происходит, поэтому чувствовала себя неловко».

Переступая с ноги на ногу Анна медленно выговорила:

– Я хочу изучать вещи сложные и трудные, то, что требует большого труда.

– Почему? – Винс удивился.

– Потому что тогда у меня не было бы времени, чтобы думать о чем-то еще... – она посмотрела мимо него на лес – Не будет иметь значения, где я живу или как себя чувствую, есть у меня друзья или нет; это не будет волновать меня, потому что я буду слишком занята. А когда научусь всему и кем-то стану, люди меня поздравят и скажут, какая я замечательная, и я не буду больше сердиться на них.

– Сердиться на них, – повторил за нею Винс. – Почему же ты сердишься на людей?

Она пожала плечами.

– Анна, – мягко произнес он. – Скажи мне, скажи, почему ты несчастна.

– Я счастлива, – с вызовом ответила девочка.

– Нет, ты несчастна. Расскажи мне об этом. Мы друзья, Анна; расскажи мне об этом.

Она снова пожала плечами и принялась кусать другой ноготь.

– Просто мне многие не нравятся, вот я и сержусь на них. Я не хочу входить в эти глупые группировки, где все кричат и рассказывают всякие шутки о мальчиках... все это так глупо. Кто же захочет иметь отношение ко всему этому?»

– И ты думаешь, все будет иначе, если научиться трудным, сложным вещам?

– Конечно. Потому что я стану важной и найду других важных людей, и мы будем друзьями, потому что... потому что им будет хорошо со мной.

Винс поднялся и подошел к девочке. Он легонько провел пальцем по ее щеке.

– Ты уже важная, маленькая Анна, и с тобой очень хорошо. Из всех кого я знаю, с тобой лучше всего.

Солнце склонилось к горизонту и закатилось за него. Воздух был еще теплым, но из-за густых теней казался прохладным. Анна поежилась.

Мужчина придвинулся ближе и взял ее лицо в ладони.

– Милая маленькая Анна. Люди должны любить тебя, – девочка пристально посмотрела на него. – И я буду, – сказал он и придвинулся еще ближе, чтобы поцеловать ее. Его рот накрыл ее губы, а язык проник вовнутрь, заталкивая язык Анны в глотку. Это было ужасно, но девочка не пошевелилась и не закричала; она вдруг испугалась, что рассердит его. Он действительно, заботился о ней и любил, любил настолько, что спрашивал, как она относится к разным вещам и выслушивал ответы. Он любил ее настолько, что целовал и говорил, что она важная и что она милая.

Ей бы не хотелось, чтобы дядя целовал ее; но ей действительно хотелось, чтобы он ее обнимал, как по ее воспоминаниям обнимала мать, и отец, до того как умерла мать. Девочка вздрогнула, и Винс обвил ее руками и притянул к себе. Он как будто читал мысли. Мужчина прижимал Анну к себе так сильно, что ей стало больно, но она не обращала на это внимания. И было хорошо в его объятиях и приятно слушать этот теплый, проникновенный голос, говоривший, что она хорошая. Ей хотелось, чтобы он снова сказал это, но он бы этого не говорил, если бы Анна была глупым ребенком, а она была уверена, что именно так Винс и подумал бы, если бы она уклонилась от его языка, глубоко проникавшего в ее рот. Нужно быть осторожной, а то он уйдет и никогда больше не обратит на нее внимания, а она будет приходить на поляну совсем одна, зная, что так будет всегда.

А как же Рита? Рита и Дора? Винс целовал Анну, но у него были жена и дочь.

Это только поцелуй. Ее мысли метались, как осенние листья: они взлетали и проносились по поверхности сознания, она не могла на них сосредоточиться. Это только поцелуй. Это ничего не значит.

Винс оторвался от ее рта. Он обнял Анну и одной рукой сжимая ее ягодицы, а другой плечи, повел к траве у края поляны, где заставил опуститься на колени.

– Нет! Дядя Винс... – закричала она, но тот пригибал ее к земле, пока не оказался сверху.

– Винс! – снова закричала девочка, – Я не хочу! Винс, пожалуйста, не надо...!

– Хочешь, – сказал он жестко и, стоя на коленях над нею, одной рукой зажал ее запястья, проворно поднял юбку сарафана и стянул с нее трусики, отбросив их в сторону.

– Нет, я не хочу! Не хочу! Дядя Винс, пожалуйста, остановитесь!

Он сел на ее извивающиеся ноги и расстегнул ремень.

– Тебе понравилось, как я целовал тебя. Я это чувствовал.

– Мне не понравилось! Я только...

– Не лги мне!

Смущенная и потрясенная Анна смотрела на дядю. А тот покраснел и тяжело дышал, уставившись на нее. Девочка зажмурилась так сильно, что стало больно. Неужели это была правда? Понравилось ли ей, как Винс целовал ее? Ей было приятно, когда мужчина обнимал ее, а может быть, понравились и поцелуи? Она сделала что-то, из-за чего тот подумал, будто ей это понравилось. Он знал гораздо больше, чем она, знал все. Анна ничего не понимала, кроме того, что ей было страшно и ее тошнило. Она мотала головой на твердой земле.

– Я не знаю. Пожалуйста, Винс, отпустите меня, я не хочу...

– Ты хочешь этого. Я знаю, чего ты хочешь.

Он отбросил свои брюки. Все еще сжимая запястья, он держал ее руки у нее над головой, просунул пальцы между тесно сжатых ног девочки, раздвигая их коленом.

– Тебе понравится. Я тебя научу.

Он был страшно возбужден. Ее колени были шишковатыми, как раз такими, как он себе их представлял; бедра – твердыми и хрупкими. Вся она была кожа да кости, с упругими мускулами, со скрытыми и тайными местечками. Ему предстоит их открыть и взять. Он развел ее бедра пошире своими ногами и глубоко запустил в нее свои пальцы, ощупывая то, что таилось под черными кудрявыми волосами.

– Не сопротивляйся, Анна. Сейчас я научу тебя, как надо любить.

Сквозь шум в ушах Анна расслышала только одно слово. Любить. Она издала протяжный стон, который Винс принял за стон страсти и без промедления он вонзился в нее, задыхаясь от удивления, что она оказалась такой изумительно тесной внутри. Он не слышал ее крика, не видел ее слез, брызнувших из закрытых глаз и осознавал лишь то, что она не сопротивлялась; лежала под ним, как хорошая девочка и она была самой тесной из всех, кого он знал, Винс не мог остановиться, нужно было часто иметь дело с такими девочками, чтобы оторваться от нее. С закрытыми глазами он углубился в нее и содрогнулся от наслаждения, камнем упав на нее, прижавшись лицом к ее шее.

Анна открыла глаза и посмотрела на вершины деревьев, еле видные в вышине. Свет угасал, но еще было видно, как они раскачивались под вечерним ветерком. Качаясь, они поскрипывали. Разве это не похоже на фильм ужасов. Закрой глаза и ты поверишь, что, действительно, сейчас случится что-то ужасное.

ГЛАВА 3

На следующий вечер он пришел в ее комнату. Девочка провела здесь весь день, в пижаме и халате, отказываясь от еды, отказываясь видеть Мэриан, когда та стояла за закрытой дверью и просила впустить ее, чтобы измерить Анне температуру.

– Со мной все в порядке, – сказала Анна. – Просто мне ничего не хочется делать. Со мной все в порядке. Я хочу побыть одна!

– Трудно иметь дело с детьми, которые все излишне драматизируют, – прошептала Мэриан сама себе. – Но ведь все мы склонны к чрезмерным переживаниям в тринадцать лет, не так ли? – мудро добавила она и вернулась к работе в саду.

Девочка сидела, съежившись на обтянутой цветастым ситцем подушке стула, стоявшего у окна. Ее окружали яркие цветы: на обоях, на пологе кровати, на краю туалетного столика и большого кресла в углу комнаты рядом с круглым столом, покрытым скатертью в цветочек, доходивший до пола. Повсюду были фотографии ее матери в серебряных рамках. Фотографии Мэриан и Чарльза стояли на каминной доске над маленьким мраморным камином по другую сторону от кровати. На круглом столе были свежие розы, горничная ставила их сюда каждый день. Все было таким ярким и веселым, что Анна не могла вынести это. Она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть.

Между ногами у нее все горело. Пульсирующая, сильная боль. Если бы кто-то попросил ее нарисовать эту боль, она сделала бы ее ярко-красной, даже ярче, чем кровь, которая, как обнаружила Анна, раздеваясь вчера вечером, испачкала ее ноги с внутренней стороны. Почти всю дорогу до дома Винс шел с ней, обхватив рукой за плечи, чтобы она не спотыкалась, и рассказывал о какой-то поездке, которую Итан планировал для него.

– Но это будет нескоро, – сказал он, когда они остановились у бокового входа. – Я не мог бы оставить тебя сейчас, – и легонько поцеловал Анну в лоб, потом приподнял ее подбородок. – Ты никому не скажешь об этом. Ты понимаешь? – Винс держал ее подбородок слишком крепко; ноготь его большого пальца врезался в кожу. – Ты понимаешь? – Она кивнула. – Вот так-то, девочка моя, – сказал он и отпустил ее подбородок. – Иди в дом, малышка. А я войду с парадного входа. Я приду к тебе завтра вечером.

На следующий день люди ходили туда сюда под окнами ее спальни, расположенной на втором этаже, как будто все было в полном порядке. Садовники болтали по-испански, подрезая кусты и выкашивая лужайку; сладкий запах свежескошенной травы поднимался к окну Анны. Почтальон протягивал письма и журналы одной из горничных. Мэриан прошла к розарию и, поставив на землю длинную плетеную корзину, натянула перчатки из ситца в цветочек, поправила широкополую соломенную шляпу и стала тщательно осматривать каждый цветок, прежде чем решить, какой срезать и осторожно положить в корзину. Мимо прошла няня с Китом в коляске и Мэриан помахала им садовыми ножницами. В голове у Анны не было никаких мыслей. Она чувствовала себя опустошенной. Девочка хотела довериться Эми, но не смогла. Как бы она ни старалась, Эми не вернулась бы к жизни; почему-то Анна знала, что Эми ушла и никогда не вернется. Она сидела неподвижно, пока текли часы, наблюдая за жизнью внизу. Вернулся домой Фред и потрепал Мэриан по щеке в то время как Анна смотрела на них со стороны. Немного позже Мэриан постучала в дверь.

– Можно войти?

– Нет, – сказала девочка. Ее комната находилась в дальнем конце холла, за тяжелой дверью, и пришлось повысить голос, чтобы ее услышали.

– Ну, конечно, дорогая, если ты не хочешь, я не буду входить, – она тоже повысила голос. – Пора идти, Анна; Нина любит, чтобы все приходили вовремя. А ведь мы не хотим опоздать на день рождения дедушки?

– Я не пойду, – ответила Анна, все еще глядя в окно.

– Конечно, мы тебе дадим несколько минут, чтобы умыться, если тебе хочется хорошо выглядеть.

– Я не пойду, – повторила девочка.

– Или переодеться. Хорошо, когда все нарядные, так будет, более празднично. И дедушке понравится.

Анна молчала.

– Хорошо, – сказала Мэриан. Ее голос звучал спокойно из-за закрытой двери, Мэриан никогда не расстраивалась. – Разумеется, если ты себя плохо чувствуешь, то можешь не ходить. Я всем объясню и уверена, что дедушка и завтра будет рад твоим поздравлениям. А тебе советую остаться в твоей комнате. Я пошлю тебе обед. Суп. Это всегда хорошо. Хочешь еще чего-нибудь. Может, поговорить с кем-нибудь?

Девочка заплакала.

– Анна?

– Нет.

– Тогда ложись спать пораньше. Завтра утром ты будешь чувствовать себя гораздо лучше.

В доме было тихо. Лучи солнца косо скользили по пустому двору, тени от деревьев и изгородей вытягивались, пока не легли черными полосами, насколько Анна могла их видеть. Вскоре солнце село, и все стало серо-голубым, очень тихим, застывшим в ожидании. А потом открылась дверь и вошел Винс.

– Боже, я скучал по тебе, – он поднял Анну со стула. – Думал о тебе весь день, – он подтолкнул ее к кровати. – Обед длился бесконечно. На Итана напала говорливость, – он усадил Анну на край кровати. – Разденься сама, малышка; я этого за тебя делать не стану. Это первое, чему ты должна научиться.

Анна, не двигаясь, смотрела на него широко открытыми глазами.

Винс шумно вздохнул.

– Боже мой! – сел рядом с ней и обвил ее руками. – Нам нужно подготовиться. Ну же, малышка, расслабься, нечего бояться. Дядя Винс позаботится о тебе. Ты нуждаешься в этом, тебе нужно много заботы. Помнишь, что я тебе вчера вечером говорил? Родственники должны стараться сделать друг друга счастливыми. Как раз этим мы и собираемся заняться. Ты будешь примерной девочкой, мы хорошо позабавимся и будем очень счастливы. И ты узнаешь все о любви.

Он протянул это слово, пока оно не превратилось во вздох, и улыбнулся Анне так нежно, что та качнулась, прильнула к нему; ей хотелось, чтобы ее поддерживали и любили. Он сжал девочку в объятиях, и постепенно ее оцепеневшее тело расслабилось у этой теплой, твердой груди. Винс был ненамного выше ее, фактически, он был самым низкорослым в семье, и она всегда думала, что это его расстраивало, но, может быть, Винса ничто не могло расстроить. Он был таким сильным, подавляя всех. Он один заполнял собою комнату. «Нет никого сильнее Винса», – думала Анна. Она прижалась к нему и закрыла глаза. Ей хотелось заснуть так, чувствуя себя защищенной и согретой.

– Проснись, – бодро сказал Винс. Он приподнял ее подбородок, приблизив ее лицо к своему и поцеловал, как вчера вечером, широко открывая рот и проталкивая язык вовнутрь. Но на этот раз, целуя, он водил руками по ее телу вверх и вниз. Мужчина поднял ситцевую кофточку пижамы и теперь прижимал ладони к ее маленьким грудям; его рука скользнула в пижамные брюки, чтобы сжать ягодицы, и дотронулась до горящей плоти между ногами. Анна вскрикнула, и он оторвался от ее рта.

– Тебе здесь больно?

Она кивнула со слезами на глазах.

– Ладно, не волнуйся; сегодня оставим это в покое. Есть еще много других вещей, которые мы можем делать. Сними пижаму, я хочу посмотреть на тебя.

Ее руки поднялись и опустились.

– Черт побери, делай, что я тебе говорю!

Это был голос повелителя. Это был голос всех мужчин ее семьи. Это был голос дяди Винса, а отец всегда говорил, что Винс самый сильный из них. Анна перестала раздумывать. Она сняла халат и расстегнула кофточку, бросив ее на кровать рядом с собой, а потом сняла брючки. Они лежали кучкой у ее ног. Девочка сидела абсолютно спокойно, глядя на свои голые бедра.

Винс снова взял ее за подбородок и заставил смотреть на него, пока он рассматривал ее. Он откинул спутанные черные волосы с ее лба и осторожно провел пальцем вдоль ее лица, по длинной линии шеи, по соскам маленьких, твердых грудей и по плоскому животу.

– Такая маленькая девочка, – сказал он с нежной улыбкой. – Моя удивительная маленькая девочка, – он раздвинул ее ноги и посмотрел на распухшую красноту. – Бедняжка, я слишком большой для тебя. Но все изменится; ты будешь так горда собой, когда увидишь, как открыта для меня. Господи, да у нас еще масса времени.

Винс прижал к себе ее тонкое тело, потом отодвинул на расстояние вытянутой руки.

– На мне слишком много одежды.

Анна безучастно смотрела на него.

– Ради Бога, – сказала он, – раздень меня.

Ее руки поднялись и нащупали пуговицы на белой рубашке.

– Ну же, – поторопил он. Она быстро расстегнула рубашку, и так как он не сделал никакого движения, чтобы помочь, стянула один рукав, потом другой. Она заметила мельком, что его грудь была такой же безволосой, как и у нее, и что на его руках и на тыльной стороне ладоней тоже не было волос. В голове мелькнула мысль, что это странно: руки отца и дедушки были покрыты темно-коричневыми волосами. Но этот обрывок мысли мелькнул и пропал.

– Анна, – напомнил Винс, и девочка осознав, что ее руки остановились, расстегнула ремень и взялась за молнию. Сердце у нее замерло.

– Продолжай, – приказал он, и закрыв глаза, она потянула молнию вниз. Мужчина слегка приподнялся, и она стянула брюки и трусы. Освободившийся твердый член коснулся ее руки, и Анна отшатнулась, как будто это была раскаленная кочерга. Но Винс взял руку девочки и сомкнул ее пальцы вокруг него.

– Держи его, – на мгновение Анна удивилась, каким он оказался мягким. Внутри он был твердым, а кожа нежной, и она чувствовала, как он мягко пульсирует под ее ладонью. Он вовсе не казался угрожающим. Но потом вдруг она взглянула и увидела, какой он огромный. Она не видела ничего кроме этого страшного стержня. Ее охватила волна ужаса, девочка готова была отскочить. Но этого нельзя было делать, Винс никогда не простил бы ее. Она подавила страх и снова перестала думать.

– Двигай своей рукой, – сказал тот. – Вот так, мягче, малышка; ты его не душишь, ты его любишь. Вот так, – она начала расслабляться. Это было неплохо, ритмично водить рукой по этой мягкой коже; твердый член удобно устроился в ее руке, и Винсу это нравилось, а она хотела понравиться ему. Если это было все, что он хотел в обмен на свою улыбку и свою любовь, пусть будет так. Она делала все, как он велел, и уже начинала чувствовать себя лучше, когда вдруг Винс положил руки ей на плечи и пригнул книзу, заставив опуститься перед ним на колени.

– Прикрой губами свои зубы, – сказал он, – я не хочу их чувствовать.

Анна не знала, как долго это продолжалось. Через какое-то время Винс подтолкнул ее к кровати и сказал, что делать, и она делала все, что он говорил. Она возненавидела это, возненавидела его и саму себя. Но Винс сказал, что это любовь.

– Моя хорошая девочка, – сентиментально промурлыкал он, когда они потом лежали вместе на смятой постели. – Хорошая маленькая Анна, потрясающая маленькая Анна. Такая хорошая ученица. Но лучшего учителя у тебя и быть не могло, правда? Ты не представляешь, как тебе повезло, – он встал и одел брюки и рубашку. – Боже, ты возбуждаешь меня больше, чем любая из женщин, которых я знал. – Винс забросил пиджак за плечо, придерживая его одним пальцем. – Приду повидать тебя завтра вечером, любимая. Да, еще кое-что, – он остановился у двери. – Не пропускай больше семейных обедов; я хочу смотреть на тебя и думать о тебе в присутствии всех. И теперь, когда мы будем заниматься любовью, я хочу слышать тебя. Я хочу знать, как тебе это нравится. Я не люблю мертвой тишины. И еще, одна вещь, самая важная. Послушай меня. Думаю, ты помнишь, что я тебе говорил вчера вечером о том, чтобы сохранить нашу тайну. Нет особой надобности повторять это; ты сообразительная девочка и быстро все схватываешь, но я сделаю это еще раз. Ты никому о нас не скажешь, даже твоей воображаемой подруге. Никому. Это наша особая тайна, так ведь?

Анна тихо лежала, глядя на него из-под отяжелевших век.

– Анна, – сказал он очень мягко, – я задал тебе вопрос.

Она попыталась кивнуть, но голова была слишком тяжелой и не двигалась.

– Анна, – его голос изменился и превратился в низкое, хриплое рычание. Анна не узнала бы его, если бы услышала, как он доносится из другой комнаты. – Это между нами. Никто не должен знать об этом. Ты понимаешь меня? Разумеется, никто не поверит, если ты что-нибудь скажешь, они заявят, что ты сошла с ума; тебя запрут – но до этого не дойдет. Ты не станешь им рассказывать. Я этого не допущу. Я не хочу причинить тебе вреда, малышка, но причиню; замучаю тебя или убью, если ты не будешь меня слушаться. Мне бы не хотелось делать это, но я сделаю, в ту же минуту, как подумаю, что ты с кем-то говорила. Запомни это. Теперь между нами любовь и много радости. Мы делаем друг друга счастливыми, и так будет, пока ты ведешь себя хорошо. А ты будешь вести себя хорошо, не так ли? Ответь мне.

Из горла Анны вырвался какой-то звук.

– Так-то лучше. Я и не беспокоился; ты очень умная девочка. Я буду напоминать тебе об этом время от времени, при случае, но знаю, что могу рассчитывать на тебя, Анна; не расстраивай меня. Спокойной ночи, малышка. Приятных снов.

Девочка смотрела, как закрылась дверь. Она не могла пошевелиться. Ее губы и язык были натерты и распухли, а во рту был приторно-сладкий вкус. Колени болели, шея не поворачивалась, а пальцы остались согнутыми, как научил ее Винс, чтобы она делала ему это. Она медленно, глубоко вздохнула и посмотрела в окно на хрупкую ветку, которая касалась стекла. «Может быть, я умру. Они найдут меня утром, мертвой, и узнают, что это случилось из-за того, что Винс сделал со мной, и накажут его. Может быть, они убьют его, – она закрыла глаза. – Я хотела бы, чтобы его убили».

А потом настало утро, и Анна поняла, что как-то уснула. Она выскользнула из постели, чувствуя, как прохладный утренний ветерок ласкает ее теплую кожу, и когда приняла душ, то осторожно ощупала себя. Припухлость прошла, краснота почти исчезла. Она почистила зубы, рот все-таки был опухшим. Она встала перед высоким зеркалом в своей комнате и тяжелым взглядом посмотрела на свое обнаженное тело. Ничего не было заметно. Можно было подумать, что-то должно измениться, но ничего не изменилось. Нормальная хорошенькая тринадцатилетняя девочка, подумала она, и увидела, как отяжелел рот. Именно это сказала бы Мэриан, потому что Мэриан любит, чтобы все было нормально и находилось под присмотром. Как и вся семья. Так что Винс мог бы приходить поздно вечером, а она делала бы все, что он хотел, и никто даже не догадался бы, что с нею происходит, потому что ничего не было видно.

«Пока я не расскажу им, – подумала она и пристально посмотрела на себя в зеркало. – Мэриан не любит проблем, но ей так же не понравится, если я буду несчастна. И Нина слушает, когда я рассказываю, что случается в школе. И отец выслушал бы меня, он уделяет мне не очень много внимания, но не хотел бы, чтобы кто-то обидел меня».

«Я не хочу причинять тебе вред, малышка, но причиню, я убью тебя, если ты не будешь меня слушаться. Я сделаю это, в ту же минуту, если только подумаю, что ты с кем-то говорила».

Как мог он так сказать, если только что говорил о любви и о том, какая она чудесная? Анна вспомнила чувство теплоты и надежности, когда она положила голову ему на грудь, и как сильны были его руки, когда обнимали ее. Она вспомнила нежность его улыбки. Винс не мог иметь в виду то, что говорил. Люди не говорят об убийстве своих близких или даже о причинении им вреда. Они делают это только в книгах.

Но он так сказал. Анна не могла притвориться, что не слышала этого, потому что тот выразился совершенно определенно.

– И я не настолько глупа, чтобы проверять это, – сказала она вслух и вздрогнула от звука своего голоса в тихой комнате. – Наверное, он сказал это только, чтобы посмотреть, как я к этому отнесусь, – размышляла девочка. – Винс не причинил бы мне вреда, потому что любит меня. А это самое лучшее, быть любимой.

Она стянула простыни с кровати. Горничная постелет чистые. «Я ей скажу, что у меня менструация, – подумала Анна. – Или я ничего ей не скажу, с какой стати я должна что-то говорить? Они не ждут объяснений, они не заботятся о том, что я делаю». Она бросила простыни в стирку, надела рубашку и джинсы и пошла завтракать.

Они с Мэриан собирались идти покупать одежду для школы, это должно было занять весь день. А завтра Анна могла бы попросить садовника показать ей, как ухаживать за орхидеями, тот обещал ей это, когда она захочет. На самом деле ей не очень хотелось ухаживать за орхидеями, но девочка любила все красивое, а цветы были очень красивыми, даже те, которые выглядели злыми и ненасытными. Анна подумала, что найдется много интересных вещей, чтобы заполнить большую часть завтрашнего дня. Нужно купить несколько книг, когда они с Мэриан пойдут за покупками. Это тоже заполнит время, а Анна любила теряться в житейских историях других людей. У нее было много дел на эти дни; фактически, она будет так занята, что не найдется времени пойти на лесную поляну. Эми не станет скучать по ней. Эми ушла. «Думаю, я слишком повзрослела для Эми», – подумала девочка.

Она никогда больше не пойдет в лес.

Мэриан была рада; решив, что наконец-то Анна учится быть леди. На этой неделе и на следующей в магазинах «Сакс», «Маршал Филд» и «Помпиен Шоп» они купили комплекты кашемировых свитеров и подобрали к ним шерстяные юбки, платья из шерстяной шотландки с маленькими бархатными воротничками, вельветовые брюки и подходящие иранские вязаные свитера, и так как Анна со всем соглашалась, и Мэриан начала тревожиться и хотела заставить ее улыбнуться, то еще и новые джинсы, и спортивные свитера на размер больше, и вельветовый жакет с шерстяной подкладкой.

– Спасибо, – серьезно сказала Анна, когда с покупками было покончено. – Это очень красивые вещи.

Мэриан пристально посмотрела на нее.

– С тобой все в порядке, Анна? Ты выглядишь прекрасно; это потому, что ты такая спокойная. Тебе что-нибудь еще нужно? Мы ничего не забыли купить?

Анна покачала головой.

– Знаешь, ты счастливая, – сказала Мэриан. – Тринадцать, почти четырнадцать, такое прекрасное время для молоденькой девушки. Вся жизнь впереди, ни о чем не надо думать, зато есть развлечения, семья, друзья, любовь... – она вздохнула.