Спящая красавица

– Руководитель моей предвыборной кампании, – сказал Винс в телефон. Он подождал, пока не хлопнула входная дверь. – Мне понадобится другой, большего масштаба для того, что предстоит. Послушай: это тебе должно понравиться...

– Папа, – сказала Дора. – Я наконец-то познакомилась с моей кузиной Анной.

Винс опустился на стул около стола.

– О чем это ты?

– О моей кузине. Знаешь, папа, ты, конечно, никогда не говорил о ней, но это же не значит, что она не существует. Я встретилась с нею на прошлой неделе. Теперь ее зовут Анна Гарнетт; она сменила фамилию, когда уехала, когда ей было пятнадцать. Почему никто никогда не говорил о ней? Я ее спросила, но не смогла получить прямого ответа.

«Гарнетт, – подумал Винс. – Фамилия ее матери. Это никогда не приходило в голову ни Итану, ни Чарльзу, ни тем ослам детективам, которых они нанимали».

– Откуда ты это узнала?

– Она мне рассказала. Я познакомилась с нею у Гейл, в их тамаракском доме. Анна была на похоронах; ты видел, помнишь, я показала тебе и сказала, что все на нее смотрят?

– Она была у Гейл?

– Я только что сказала, что она там была.

– Я об этом ничего не знаю.

? Гейл знала, где она, когда я пришла туда, Анна сидела на террасе и обедала. С нею связан какой-то скандал или что-то еще? Она интересная женщина – хотя и не в твоем вкусе: очень сильная и уверенная в себе, гордая. И очень проницательная, и порядочная. Поэтому я и наняла ее.

– Наняла ее?

– Она мой адвокат. Я говорила тебе, что отказала одному...

– Черт побери! – Винс вскочил со стула, потянув телефон вместе с собой. – Что ты, совсем ненормальная? Я говорил тебе...

– Не говори со мной так, папа. Я повешу трубку.

Он перевел дыхание.

– Я говорил тебе не начинать этот процесс. Я думал ты так и сделала.

– Конечно, я этого не сделала. Почему это я не должна его начинать?

– Когда ты отказалась от того идиота адвоката, то не бросила эту затею?

– Нет, я отказалась только от него. Он не принял мою сторону. Мне нужен кто-то, кто бы симпатизировал мне. С самого начала мне следовало обратиться к женщине. Мужчины не понимают таких вещей. Посмотри на себя: ты не беспокоишься, справедливо со мной поступили или нет. Тебе не нравился Джош, тебе никогда не нравилось то, что я делаю.

– Не хнычь, ты знаешь, я это ненавижу. Подожди минуту. – Винс переключил вызов на портативный телефон и начал мерить комнату шагами. Свет люстры слепил глаза, он выключил ее и постоял спокойно, пока глаза не привыкли к темноте. Судебный процесс. И Анна.

Судебный процесс. Секс и деньги.

И Анна.

«Даю тебе слово: ты будешь президентом, Винс. Президент Соединенных Штатов Америки Винсент Четем».

– Подожди минуту, – снова сказал он.

«Н а протяжении этих лет страна выбирала президентов с любовницами, президентов с незаконными детьми... Много чего происходило в прошлом».

В этом он был уверен.

Процесс, который затеяла Дора, следовало прекратить. Когда судебный процесс был только процессом Доры, уже было плохо; он знал, какую опасность он может таить, и категорически запретил ей начинать тяжбу. Но теперь стало гораздо хуже. Теперь опасность нависла над ним, как большая птица. Адвокат Доры. Советник Доры. Наперсница Доры. Злобная, мстительная женщина, вползающая в жизнь его дочери, вползающая в семью, чтобы настроить всех против него. А потом... когда только?.. выступающая перед журналистами. Чтобы восстановить против него весь мир.

Ее нужно было остановить. Их обеих, и ее и Дору, нужно остановить. Но судя по всему, Дора ничего не знала. Пока не знала. Винс перестал ходить по комнате и постарался сделать свой голос звучным и теплым.

– Дора, мы уже говорили об этом. И я уверен, ты поняла все, что я сказал, и еще многое из того, что я не сказал. Мне никогда не требовалось что-то досказывать до конца, беседуя с тобой. Ты не можешь обращаться в суд, и разумеется не по такому поводу: на нас смотрят люди...

– Это на т е б я смотрят люди, а я невидима.

– Ты слишком умна, чтобы говорить такие вещи. Ты знаешь, у меня есть враги, которые только и ждут чего-нибудь в таком роде. Моя дочь, в суде, на скандальном процессе. – Он издал теплый, доверительный смешок. – Вот такая комбинация. Секс и деньги, и отец – политик. Ты знаешь, пресса набросится на это моментально. Журналисты не упустят шанса высказать всякие фальшивые намеки на то, достоин ли я быть сенатором. Дора, послушай меня. Этот город полон врагов! Вся страна полна ими! Они примутся писать в газетах передовицы о семейном окружении, о воспитании детей, о морали, Боже мой! Они будут ставить мне в вину все, что ты наделала, у них будет такой козырь. А У меня в следующем году выборы!

– Ты ужасно разволновался из-за этого, – сказала Дора. – Гораздо больше, чем недели две назад. То есть, я имею в виду, ты особенно не радовался моему процессу против Джоша, но сейчас просто с ума сходишь. В чем я провинилась?

Он перевел дыхание.

– Я рассержен и пытаюсь заставить тебя понять. Обычно, ты больше беспокоишься о моих делах, Дора, более чувствительна к тому, что касается меня. Я разочаровался в тебе. Почему этот процесс для тебя так важен, что ты готова выдать меня врагам? Ведь тебе не нужна известность, ты никогда не заботилась об этом. Деньги? Я дам столько, сколько ты думаешь получить от него. Послушай, прогони этого адвоката, забудь все. Приезжай в Вашингтон. В сентябре я начну непрерывную кампанию, и на моих приемах я не хотел бы видеть хозяйкой никого, кроме моей милой дочери. Ты познакомишься с несколькими влиятельными мужчинами, самыми влиятельными в стране, и я найду тебе самых подходящих холостяков... пора бы тебе познакомиться с кем-то достойным. Как насчет этого? Сделаешь это для меня?

– Нет, – решительно сказала Дора. – Мне очень жаль, папа, мне не хочется тебя разочаровывать, но я должна сделать это. Это не деньги и не известность, а просто то, что я должна сделать. – Оба помолчали. – Я должна причинить ему боль, – выпалила она. – И не успокоюсь, пока не сделаю это. И Анна поможет мне. Она жесткая, умная и, как мне кажется, не любит мужчин. Именно то, чего я хочу.

– Почему она взялась за твое дело? – спросил Винс в следующее мгновение.

– Почему? Почему бы и нет? Она – адвокат. Я – клиент.

– Почему она сделала тебя своим клиентом?

– Наверное, ей понравился мой случай. Или я. Какая разница?

Винс вернулся к столу. Он сел и положил перед собой блокнот.

– Она носит фамилию Гарнетт?

– Это ее фамилия. А что?

– Название ее фирмы?

– Энгл, Саксон и Джаут. Папа, что с тобой? Она родственница; она твоя племянница. И ты еще не рассказал мне, почему никто никогда не говорил о ней. Что тогда случилось? Это было, действительно, что-то скандальное? Может быть, по сравнению с этим мой маленький скандальный процесс будет выглядеть, как невинный земляной орех? Ну-ка, папа, что это был за скандал?

– Не было никакого скандала, – он положил карандаш поперек фамилии Анны и названия фирмы, написанных его острым почерком. – Я не знаю, почему другие не говорят о ней; мы с твоей матерью не говорили, потому что Анна ничего не значила для нас. Мы лишь мимоходом узнали, что Анна уехала. Насколько я помню, она много лгала. Я даже не знаю точно, когда исчезла. Я занимался компанией, твоей матерью, у меня были проблемы, и нашлись более важные дела, чем обращать внимание на подростка-психопатку.

– Психопатка? – переспросила Дора.

– Ну да, ненормальная, – небрежно ответил Винс. ? Какой бы она ни была, однажды сбежала, вот и все. Все мы были заняты другими делами, и не стоило тратить время, чтобы узнать, где она. Анна была неприметная, никакого намека на ум, силу или еще что-то, показавшееся тебе впечатляющим. Мне кажется, именно поэтому никто не говорил о ней. Странно, что объявилась сейчас, возникла из ниоткуда. Говорила она, что делала после своего бегства?

– Я не спрашивала. Мы беседовали только обо мне.

Винс кивнул сам себе. Дора всегда думала в первую очередь о себе. В точности, как ее мать.

– Если ты увидишь ее снова...

– Конечно, я собираюсь увидеть ее снова: она мой адвокат.

– Ты не откажешься от этого каприза?

– Я тебе сказала, что это больше, чем каприз; я серьезно настроена. И ты не привел мне ни одного достойного довода, чтобы отказаться от процесса.

– У меня есть шанс стать президентом. – Слова вырвались сами собой. – Разумеется, это конфиденциально, но в партии поговаривают обо мне. Через три года. И перспективы обнадеживающие. Или будут такими, если моя дочь не свихнется на этом деле. Причинить ему боль. А как насчет того, чтобы мне причинить боль? Именно этим ты сейчас и занимаешься.

Наступило продолжительное молчание.

– Они в самом деле хотят, чтобы ты был президентом?

– Так говорят. И думают, что я справлюсь с этим. Разве это тебе не понравилось бы? Быть хозяйкой в Белом доме.

– Ты не собираешься жениться снова? У тебя впереди еще три года.

«Вот сука», – подумал Винс. Но и это ему нравилось в ней, что его дочь так быстро схватывала, что надо делать. Это у нее от него.

– Я об этом не думал. Я бы предпочел, чтобы дочь была у меня хозяйкой; ты самая эффектная женщина, которую я знаю. И ты была бы рада, не так ли?

– Конечно. Но папа, если они хотят сделать тебя президентом, небольшой судебный процесс в Калифорнии за три года до выборов ничего не изменит. Может быть, некоторые похихикают сейчас, ну и что? Ты такой сильный, это тебя не затронет. В любом случае, это же не ты; это я, а до меня никому нет дела. С твоей стороны было бы нечестно запрещать мне делать то, что так далеко от тебя. А я действительно хочу провести этот процесс, папа, сейчас я только о нем и думаю. Если бы ты беспокоился обо мне, то понял бы это.

Винс всегда знал, когда сдаться. Он отступил.

– Хорошо, разумеется, я желаю тебе удачи. Надеюсь, ты выиграешь все, что хочешь. И когда увидишь в следующий раз своего адвоката, постарайся выяснить, почему она вернулась. Мы все сгораем от любопытства.

– Обязательно, – равнодушно ответила Дора, и Винс понял, что она не спросит, она слишком поглощена своей тяжбой, чтобы помнить о какой-то просьбе.

«Чертов подонок», – крыл он Джоша Дюрана. Почему не мог он сделать Дору довольной и послушной? Винсу он никогда не нравился, с того раза, как Дора привела его на ужин однажды вечером, когда Винс был в Лос-Анджелесе. Джош оказался слишком уверенным в себе, слишком осторожным и спокойным. Высокий, нахальный сукин сын, гораздо выше Винса. И умный: ничего о себе не выдал. Винс ушел из ресторана, зная не многим больше, чем знал, когда они встретились. И в тот же вечер сказал Доре, что этот подонок не из тех, кому можно доверять; она не согнула бы его ни на дюйм. А она не поверила.

Он еще долго сидел за столом после того, как Дора сказала до свиданья. «Президент Соединенных Штатов Америки Винсент Четем. Впереди у нас великие времена, гарантирую».

Он опустил глаза и прочел то, что написал раньше. Анна Гарнетт. Он увидел ее в своем воображении такой, как она выглядела на похоронах Итана: черные волосы, черная шляпа, черный костюм, бледное, застывшее лицо, высоко поднятая голова, королевский вид. Он вспомнил девочку, какой она когда-то была: тонкая, неуклюжая, с растрепанными черными волосами, с большими, пустыми глазами, смотревшими на него.

Двадцать четыре года он не думал о ней. А теперь она вернулась, чтобы уничтожить его.

Если только он не уничтожит ее первой.

Он потянулся к телефону и позвонил Рею Белуа.

ГЛАВА 10

Анна встретила Дору в шумном, битком набитом коридоре рядом с залом суда незадолго до десяти часов утра.

– Очень хорошо, – сказала Дора, быстро оглядев фигуру Анны, прикидывая на глаз стоимость бледно-серого костюма и белой шелковой блузки, старинных серебряных часов, портфеля из мягкой кожи. – Мне нравится костюм. Это Валентино?

– Нет, – сказала Анна. Она помолчала, положив руку на ручку двери. – Стой рядом со мной и держись спокойно. Ты не забудешь?

– Я помню все, что ты мне говорила, – ответила Дора с самым серьезным видом. Она прислонилась к стене, так как толпа рядом с ними находилась в движении. Крупный мужчина в тенниске тянул за руку женщину в юбке с оборкой. Молоденькая девушка в джинсах, толкая коляску с плачущим ребенком, торопливо пробиралась через толпу. Женщина поправляла мужчине галстук. Какая-то парочка целовалась в углу. Юристы в темных деловых костюмах стояли среди истцов, ответчиков и охранников в униформе; стук каблуков по твердому полу выделялся среди шума громких разговоров; августовское солнце, льющее свой жар сквозь высокие окна, ложилось полосами на жестикулирующую толпу, нагревая воздух, несмотря на работающие кондиционеры.

– Здесь жарко, как в преисподней, – сказала Дора, – Как тебе удается выглядеть так холодно. Ты похожа на лед.

– Помни о спокойствии, – сказала Анна и открыла Дверь.

– Я буду спокойна, если только Джош не начнет лгать.

– Если он прислушивается к советам своего адвоката, то будет держаться спокойно, – отрезала она. – Дора, повторяю тебе еще раз. Это еще не сам судебный процесс, сегодня утром судья заслушивает запросы в суд. И все. Они собираются подать запрос, чтобы судья отклонил твое судебное разбирательство как необоснованное. Мы расскажем судье, почему его нельзя отклонять. Это займет не более получаса, наверное, меньше. Говорить буду я, а ты не открывай рта. Потом у тебя будет сколько угодно времени, чтобы высказаться. А теперь пойдем.

Она прошла в зал суда, такой же шумный и многолюдный, как коридор, и показала на свободное место в конце одной из скамей, похожих на церковные, которые заполняли заднюю часть зала.

– Когда назовут твое имя, выйди вперед. Я буду здесь.

Когда она отвернулась, к ним подошел коренастый, седоволосый мужчина. С грустным, мясистым лицом, большими ушами, кустистыми бровями и широкой, печальной улыбкой.

– Привет, Анна. Немного времени прошло с последнего раза.

– Привет, Фриц, – она улыбнулась в ответ, с мыслью, что, к сожалению, из всех юристов Лос-Анджелеса Джош Дюран выбрал того, кто нравился ей больше всех. Из-за этого Анна могла бы начать лучше думать о нем, но то, что он выбрал Фрица, не делало его самого другим и не меняло сути того, что он сделал Доре.

Миллер взглянул на Дору, сидевшую на конце скамьи.

– Я думаю, Анна не будет против, если нас представят друг другу. Фриц Миллер, мисс Четем. – Он протянул руку. Дора посмотрела на нее, не двигаясь. – Да, так оно и есть, – он вздохнул и опустил руку. – Плохо, – сказал он Анне. – В прошлый раз мы пришли к приятному соглашению, никакой враждебности, все были счастливы.

– Не счастливы, но определенно, какое-то облегчение они испытывали, – ответила Анна, снова улыбаясь. – Ты видишь какие-нибудь шансы в этом случае?

Он бросил взгляд на Дору, которая с суровым видом наблюдала за Анной, и снова вздохнул.

– Это будет не пикник.

Они пошли вдоль бокового придела к низкому барьеру, разделявшему зал на две части, Миллер открыл для Анны дверцу, пропустив ее вперед, и они присоединились к толпе адвокатов, которые сидели за большими прямоугольными столами или стояли группами, беседуя.

– Знаешь, она ведет себя неразумно, – сказал Фриц. – Джош пытался позвонить ей пару раз, чтобы узнать, не могут ли они – он поймал удивленный взгляд Анны, прежде чем она успела замаскировать его, – договориться по-дружески. Парень не питает никаких недобрых чувств к этой леди, он хотел бы, чтобы она была счастлива, и просто не понимает, почему должен платить за это, если уже и так дорого заплатил.

– Когда мужчина хочет разорвать отношения, он всегда думает, что уже достаточно заплатил, – сухо ответила Анна. Она села за один из столов и открыла свой портфель. – Мы бы хотели уладить это, Фриц, мы вовсе не стремимся доводить дело до суда. Если ты можешь внести справедливое предложение...

– Встать! – крикнул пронзительный голос, и в зал суда вошел судья.

Пока назывались рассматриваемые дела, и группы людей вставали перед судьей и говорили то тихими, то громкими голосами, Анна повернулась, рассматривая заполненные скамьи, чтобы попробовать угадать Джоша Дюрана среди сидевших. Дора сказала, что сожгла все его фотографии. Взгляд Анны быстро скользнул по большинству лиц, которые были или слишком молодыми, или слишком старыми, или мужчин, о которых нельзя было сказать, что можно представить себе, как Дора оплакивает их. Она вскользь задержалась на нескольких лицах, потом ее глаза остановились, встретившись взглядом с человеком, сидевшим в дальнем углу и наблюдающим за ней с серьезным, мрачным видом.

В уголках его глаз и рта были тонкие морщинки; глубоко посаженные глаза под темными бровями на широком лбу, твердая, прямая линия рта. У него был квадратный подбородок с небольшой бородкой, четко очерченные скулы. «Не очень красивое лицо, – подумала Анна, – но сильное. Такими могут восхищаться женщины». Его волосы были светло-каштановыми, начинающие седеть, слишком длинными сзади, на ее вкус, плечи – широкие, и она вспомнила, как Дора перечисляла виды спорта, которые он любил. Ей не было видно его рук, но она представила себе, что они спокойно лежат на коленях. Казалось, он расслабился, не волновался а выражение его лица ни о чем не говорило. Лицо не красивое, снова подумала она, но лицо, которое может быть жестким и высокомерным, а рот может произносить дикие вещи.

Она отвернулась. Ей кое-что было известно о привлекательных мужчинах, которые могли быть очаровательными в случае необходимости.

Когда их вызвали, Дора и Анна встали перед судьей рядом с Миллером и Джошем. Джош бросил быстрый взгляд на Дору, лицо у него было, как маска. Дора смотрела на судью или блуждала взглядом по залу. Анна услышала вздох Джоша, нельзя было понять, был ли он вздохом нетерпения или сожаления.

– Запрос об отклонении – Четем против Дюрана, – объявил судебный пристав, и судья прочел заявления истца и ответчика, написанные раздельно Анной и Миллером. Он быстро пробежал взглядом страницы, хмыкая и поднимая глаза, если что-то его удивляло, хотя Анна знала, что он так много повидал на своем веку, что вряд ли что-нибудь, связанное с разводом или расставанием, могло удивить его. Скорее всего, судья поднимал глаза, чтобы не заснуть.

Судья посмотрел на Миллера.

– Советник?

– Мы просим, чтобы запрос был отклонен, Ваша честь. Он не заслуживает внимания, не соответствует действительности в предположениях и выводах. Нет никакой причины для судебного разбирательства.

Судья снова перелистал заявление Миллера, задал вопрос по одному-двум положениям, и Миллер быстро ответил, используя аргументы, которые Анна уже слышала. Ничего нового, подумала она. Такой всегда была одна из сторон печальной участи распадающихся пар: они всегда думают, что являются единственными в своем роде, потому что их боль так реальна. Но для наблюдателей, просьбы и жалобы, напряжение, гнев и разочарование так схожи у каждой пары, что через какое-то время трудно поверить, что люди не научились на примере друзей, родителей, или из фильмов, как избежать повторения одних и тех же ошибок, иногда по два-три раза. Но почему-то так никогда не получалось. Двести лет тому назад Самюэль Джонсон назвал повторный брак победой надежды над опытом. «И это вряд ли шутка —подумала Анна, и снова почувствовала удовлетворение от одиночества, заложенного в структуру ее собственной жизни, с ее мирным молчанием и ритмом, который зависел только от нее самой.

Судья обратился к ней.

– Чего хочет мисс Четем?

Анна снова изложила то, что было в ее заявлении.

– Мы просим, Ваша честь чтобы была выполнена договоренность между Дорой Четем и Джошем Дюраном, речь идет о выполнении обязательств: между мисс Четем и мистером Дюраном существовала устная договоренность, относительно которой она высказала ему свое мнение, но он не выполнил этой договоренности. Так как не было выполнения договоренности, мы просим об плате, за то, что было обещано и не выполнено.

Судья кивнул.

– Имеются ли факты?

– Имеются. Обещания и заявления, сделанные при свидетелях, а также финансовые соглашения и уклад жизни, которые подразумевают или непосредственно констатируют стремление к постоянству и женитьбе.

Судья снова полистал заявления, снова хмыкая и вскидывая глаза. Время от времени он потирал нос с одной стороны.

– Хорошо, советники, думаю, мы имеем здесь причину для разбирательства; по-моему, дело можно представить на суд. Назначим его на пятнадцатое сентября, через месяц, это даст возможность всем подумать, может быть немного поговорить, прежде чем закроется последняя дверь. Если что-то изменится в ваших планах боевых действий, я буду рад услышать об этом.

– Что все это значит? – спросила Дора, когда они уходили. – Он что шутил?

– Нет. – Анна вывела Дору из зала суда. – Судья надеялся, что нам хватит здравого смысла выработать соглашение.

– А почему мы должны это делать? Мы не можем проиграть. Единственное, что сказал тот, другой, адвокат, будто я лгунья. Но я не лгу. Джош это знает. Ему это во мне нравилось. Однажды он сказал, что всегда может рассчитывать на мою честность, даже когда не может... – Она замолчала и посмотрела на часы. – Который час? Кажется, мы там пробыли целую вечность.

– Когда он не может что? – спросила Анна.

– Ничего.

– Когда он не может что? – Они были в коридоре рядом с залом суда, теперь почти пустом, и Анна остановилась, принудив Дору тоже остановиться вместе с нею.

Дора пожала плечами.

– Рассчитывать на меня. Джош не думал, что я всегда принадлежала ему целиком и полностью.

– Что это значит?

– О, знаешь, слушать его, как он рассуждает о древних культурах или о раскопках гробницы или чего-то еще или говорить ему, какой он замечательный. И всегда хотел, чтобы я поддерживала его.

– Всегда?

– Всегда. Он был невыносимым.

– Но самонадеянным.

– Да, я говорила тебе.

– Если ему нужна была твоя поддержка, то мне кажется, не такой уж самонадеянный.

– Нет, такой. Он такой. Ты пытаешься смутить меня? Самонадеянный и посредственный и хочет, чтобы ему говорили, какой он замечательный. И я говорила, но ему всегда казалось, что этого недостаточно. Ему нравится, когда женщины превозносят его, тогда он чувствует себя значительным... ну, конечно, все мужчины такие, но Джош хуже всех. У него всегда были женщины, ты знаешь, до меня их было множество, симпатичные, он любит великолепных женщин. Мы что, будем стоять здесь весь день? Я хотела бы пойти домой.

Вслед за ними в коридор вышли Миллер и Джош. Миллер остановился, проходя мимо Анны.

– Мы встретимся в твоем офисе? – спросил он у Анны.

– Отлично, – ответила она. – В понедельник в девять утра?

– Мы придем. – Он улыбнулся. – С холодными эмоциями и горячими сердцами. По крайней мере, попытаемся. Все мы цивилизованные люди, Анна, а ты так умна, не могла бы ты, работая над картиной в целом, быть менее склонной к кровопусканию?

Анна посмотрела мимо Миллера на Джоша, который стоял у высокого окна, глядя на площадь внизу. Его профиль резко выделялся в солнечном свете.

– Картина в целом – это двое людей, Фриц, и все, что они когда-либо значили друг для друга. Он способен стереть это из прихоти, но Дора не может, она более упорная, более серьезная. Она ему поверила, поверила в него, вложила в его руки свое будущее, а он однажды разжал руки и выбросил его, а ей сказал, что у них нет совместного будущего и никогда не было. И казалось, сделал это без угрызений совести, но это невозможно для Доры. Ты просишь ее быть такой же черствой, как он, уйти от близких отношений, их надежд и мечтаний, ни разу не оглянувшись назад. Она так не может. И по справедливости, не должна.

Анна чувствовала, что Джош отвернулся от окна и смотрит на нее. Женщина встретилась с ним глазами и была поражена, заметив в них глубокую печаль, которая меняла весь облик. Его лицо больше не казалось жестким; он выглядел старше, чем в зале суда, более изможденным и на грани отчаяния. Анна нахмурилась, пытаясь понять то, что увидела, но с нею говорил Миллер, и она повернулась спиной к Джошу.

– Ты потрясающая, Анна. – Он медленно кивал головой, выпятив нижнюю губу. Это потрясающее вступительное положение. Как может судья, услышав это, не подумать, что Джош подлый негодяй, который должен дорого заплатить за содеянное?

Анна улыбнулась ему, и Миллеру показалось, что ее глаза блеснули озорством – хотя, может быть, это было ошибкой, подумал он, потому что никто никогда не видел в холодной, отчужденной Анне Гарнетт даже намека на озорство.

– Я подумала, что вы предпочли бы выработку совместного соглашения за закрытыми дверями, а не ожидание судебного разбирательства – сказала она. – Это могло бы внести изменения в наш разбор в понедельник.

Он хмыкнул.

– Возможно. Но ты знаешь, Анна, все эти золотые слова далеки от реальной картины; это как зеркало в комнате смеха, где все...

– Мы что, собираемся стоять здесь весь день? – снова спросила Дора. – У меня масса дел.

– У нас тоже, – поспешно сказал Миллер. – Прошу прощения, что задержал вас мисс Четем. Увидимся в понедельник утром, Анна, у тебя в офисе.

Когда Миллер удалился, Анна снова взглянула на Джоша, который записывал что-то в блокнот и продолжал писать, следуя за Миллером. Его шаги были широкими и уверенными. Он не поднял глаз.

– Сукин сын, – высказалась Дора. Было неясно, кого она имела в виду, а Анна не стала спрашивать. Они молча пошли по коридору. – Что такое заседание раскрытия? – спросила она несколько минут спустя, когда они подошли к машине Анны.

– Встреча, на которой каждая сторона раскрывает, какой информацией располагает другая сторона, и как это может быть использовано.

– Ты имеешь в виду, что выдашь им все до судебного разбирательства?

– Я имею в виду, что мы рассмотрим все факты и свидетельские показания. Это не дает преимущества ни одной из сторон, раскрытие помогает обеим сторонам.

– И в твоем офисе, – сказала Дора, помедлив. – Это хорошо. Они знают, что должны прийти к нам.

– Это ничего не значит. – Анна бросила взгляд назад, вливаясь в поток машин на шоссе. – Муж и его поверенный почти всегда приходят в офис поверенного жены; и мы пошли по этому пути, даже если речь идет не о муже и жене. Это что-то вроде архаичной учтивости, которая теперь не имеет большого значения, но еще соблюдается.

– Наверное, потому, что они знают, что это не обычный случай, – сказала Дора, так как Анна молчала. – Я думаю, это могло бы попасть в выпуск вечерних новостей, если бы радио и телевидение знали об этом. Но они не узнают; кто бы им сказал? Джош не любит рекламы, а мой отец умер бы, если бы это попало на телевидение. Он страшно боится, как бы кто не разузнал об этом. Ты его помнишь? Он мне сказал, что едва помнит тебя. Мне кажется, он просто не обращал внимания на тебя. Мама говорила, что отец не любит детей, Я единственная, кого он любил. Тебе надо с ним встретиться когда-нибудь, Винс может быть очень милым, когда захочет. Весь сосредоточенный на себе, но все мужчины такие; нужно знать, на какие кнопки нажимать, чтобы они показали себя с лучшей стороны. С ним я это могу делать; мы с ним ладим лучше, чем с моей матерью. Ему это нравится, ты знаешь; если хочешь знать, он действительно постарался сделать меня больше похожей на него, чем на мать. Забавно, я действительно не такая, как она; я похожа на них обоих, но с ним легче, потому что отец не говорит мне, что делать, а мама засыпает советами. Мне нравилась его вторая жена но она ушла от него сразу же после выборов. Я предполагаю, что он хотел бы, чтобы та оставалась под боком, когда его выбрали. Он в самом деле сходит с ума от этого сенаторства, поэтому так настроен против этого процесса. Хотел, чтобы я отказалась от него, знаешь. Мне стало не по себе, бедный папа, я никогда не слышала, чтобы он так старался настоять на своем. Сказал мне не продолжать работать с тобой; а приехать в Вашингтон и играть роль хозяйки на его приемах. В любом случае, я могу сделать это после того, как мы выиграем свой процесс; это отличное место. Я ему еще нужна, отец действительно хочет, чтобы я была рядом с ним.

Анна завела машину в гараж дома, где находилась ее фирма. Она так сильно сжимала руль, что косточки пальцев побелели.

– Я поднимусь к себе в офис, – сказала она, ее голос был совершенно ровным. – Я хочу увидеться с тобой завтра; надо поговорить о понедельнике.

– А как насчет рекламы? – спросила Дора. – Станет что-нибудь известно?

– Не от моей фирмы. Другую сторону я не могу контролировать и, не отвечаю за то, что может ухватить пресса; есть репортеры, которые проводят все время за наблюдениями над процессами о разводах и разрывах, в поисках материала для статей.

Они прошли к лифту.

– Если дело дойдет до суда, мы попросим, чтобы слушание проходило в палате судьи, а не при открытом суде, тогда все будет тихо. А потом мы попросим судью конфисковать дело, тогда его отошлют в хранилище и его никому не выдадут без постановления суда. То же самое произойдет, когда дело пройдет канцелярскую обработку – будет написана история урегулирования, где описывается; как все происходило, без принуждения и далее мы попросим, чтобы все это тоже было направлено на хранение.

– Тогда никто никогда не увидит дела. Я скажу отцу. Ему станет поспокойнее.

– Этого я не говорила. Любой может получить постановление суда на просмотр дела, разовый пропуск на одного человека. И еще предстоит суд. Судья может не согласиться провести его в своей палате. Тогда он будет открыт для публики. Это не значит, что там обязательно окажутся репортеры, но существует реальная возможность. Дора пожала плечами.

– Подумаешь! Сенатор – большой человек, переживет.

Анна быстро пошла к лифтам.