– Потому что это закон. Не так ли? Ведь незаконно менять фамилию, если она тебе не нравится?

– Ты можешь называть себя как угодно, пока это никому не причиняет вреда.

– О, хорошо. Это мне кажется обнадеживающим. Мне нравится знать правила, чтобы быть в курсе того, что может меня ожидать.

– Мне тоже, – сказала Анна. – Но не всегда это так просто.

– Я была рада получить новую фамилию, – сказала Гейл, когда они шли на кухню. – А ты?

– Я тоже. Это помогло мне стать свободной. – Быстрым взглядом она окинула комнату. – Это чудесно: люди, живущие в квартирах, мечтают о такой кухне. Чем я могу тебе помочь?

– Мы сделаем сэндвичи. Лео и дети скоро придут домой и будут ужасно голодными. Кажется, софтбол по субботам с утра делает их такими прожорливыми.

Она положила листья латука в мойку, протянула Анне булку ржаного хлеба, вынула нарезанную ломтиками индейку из холодильника. Обе женщины спокойно работали в центре кухни. На стенах кухни висели шкафчики из сосны золотистого цвета с белыми эмалевыми ручками. На плиточном полу лежали индейские циновки, а вдоль одной стены стоял длинный сосновый стол, окруженный множеством разнообразных стульев. Рядом с дверью висело высокое зеркало, и Анна поглядывала в него, готовя сэндвичи. Они с Гейл сегодня были больше похожи друг на друга, чем вчера: на каждой из них были джинсы и ковбойки Гейл, у обеих темных волосы были зачесаны назад и завязаны цветным платком. Одежда Гейл отлично подходила Анне, как они выяснили, но сегодня утром Анна все же купила кое-что на то короткое время, что она планировала провести в Тамараке.

Пока они работали, женщина все время поглядывала в зеркало. Ей было хорошо, когда она видела саму себя, похожую на Гейл; это действовало успокаивающе, как и ехать сюда и чувствовать себя дома.

– О, я рассказывала тебе, кто сюда приезжает, – сказала Гейл. – Мэриан и Фред приезжают обычно на пару недель зимой. Их сын, Кит, здесь живет, я тебе уже рассказывала, а их дочь Роза – она живет в Лейк Форесте – она замужем за Уолтером Холландом, бедным, невзрачным человеком, при виде которого хочется плакать; этот тип боится, что мы сожрем его – он работает в компании в Чикаго и разыгрывает из себя бедного родственника, пока у нас не возникает желание встряхнуть его и сказать, чтобы, ради Бога, он убирался и устраивал свою жизнь где-нибудь подальше от всех нас. И он остается, и я лично думаю, ему нравится быть членом семьи Четемов и наслаждаться чувством жалости к себе. О чем это я говорила?

– Ты рассказывала, кто сюда приезжает, – со смехом сказала Анна. – Как насчет Нины?

– С тех пор как ты уехала, у Нины было пять мужей, Два сына и шесть собак. Нет, неправильно. Она вышла замуж, когда ты еще была дома, так ведь? Давай посмотрим. Двое мужей до того, как ты уехала, трое потом. Она приезжает сюда восстанавливать силы после разочарования от своих разводов. Когда она замужем, она и ее муж, кто бы он ни был, едут в Европу. Нина очень милая, знаешь, и мне жаль, что у нее так много неприятностей с замужествами. Однажды я ей сказала, что если какой-то мужчина ей нравится она должна пожить с ним и не думать о замужестве лет пять, или может быть, никогда об этом не думать, но она ответила, что тогда чувствовала бы себя неустойчиво, и еще она думает, это аморально – жить с кем-то вне брака.

– От этого она чувствует себя неустойчиво? – спросила Анна.

Гейл рассмеялась.

– Больше, чем от всех ее разводов, я думаю. В ее воображении.

– А сейчас она замужем? – снова задала вопрос Анна.

– Нет, но собирается. Нина еще может найти любовь своей жизни. Ей всего пятьдесят пять и она очень энергична.

– А Фред? Я никогда не обращала на него внимания. Что он из себя представляет?

– Еще привлекательный в этой эксцентрично-слащавой манере; мне в голову не приходило, насколько он красив. У него блудливые глаза, особенно, Фред заглядывается на секретарш, что, мне кажется, глупо. Дедушка его не любил, но он ладит с папой и Винсом. И Мэриан, само собой, они женаты уже очень давно. Давай; поедим на террасе, на воздухе так хорошо.

Зазвенел телефон и Гейл подняла трубку.

– Да, Кит, – она нахмурилась и взглянула на Анну. – Нет, – медленно проговорила она, – ее здесь нет. Я не знаю, где она. Наверное уехала после похорон. – Теперь Гейл молча слушала. – Да, мы поговорили, но потом она уехала. Кит, если Анна захочет увидеться с кем-то из нас, то даст нам знать.

– Прямо как великий инквизитор, – сказала она Анне, вешая трубку. – Он в Чикаго. Всем интересно знать, где ты.

– Мне жаль, что тебе пришлось лгать из-за меня, но спасибо все-таки, – сказала Анна. – Но почему Кит? Он даже не знает меня. Какая ему забота, здесь я или нет?

– Не знаю, это странно. Может быть, он звонил по просьбе папы, Мэриан или кого-то из них.

? Кит их блудный сын?

? Нет, насколько мне известно. Я предполагаю, они были бы здесь не к месту.

? Да, мы, разумеется, не хотим, чтобы они оказались не к месту, – сухо сказала Анна.

? Привет! – Дверь распахнулась. – Обед готов?

? Фи, Роб, тебе следовало бы поздороваться.

Нед Кальдер отстранил свою сестру и вошел в кухню.

– Доброе утро, тетя Анна. Ты хорошо спала?

– Вот это да, – заворчала Робин. – Ну и воображала ты. Ведь ты никогда так не разговариваешь, и это ты всегда корчишь рожи, а не я! – она толкнула его локтем в бок. – Можно мне сесть рядом с тобой за обедом, тетя Анна?

– Конечно, – ответила Анна. Она улыбалась. – Но я хотела бы сидеть с вами обоими. Ничего, если я сяду посередине?

– Ты уже так делала в самолете, – сказал Нед. ? Нужно побыть один на один с человеком, чтобы узнать его как следует.

– Наверное, это правильно, – важно заметила Анна.

– Нед, откуда, Бога ради, ты это выкопал? – спросила Гейл.

– От меня, я думаю. – Лео вошел в комнату и обнял Гейл. – Я говорил с Тимом Уорреном об этой чертовой проверке, которую хочет устроить комиссия по охране окружающей среды, и я сказал, что если бы мы смогли поговорить с ними один на один, то убедили бы их выслушать нас, а Нед подцепил это.

Анна смотрела на Гейл и Лео, прижавшихся друг к другу, на детей рядом с ними, в прочном уюте их дома, и почувствовала острый укол тоски. «Но я не хочу этого; я приняла это решение уже давно. Я рада за них, но я хочу другой жизни. Я так много трудилась ради того, что имею, а это именно то, что я хочу».

– Так где же ты сидишь за обедом? – спросил Нед.

– Посередине, между вами, – ответила Анна. – Там, где, обычно, находится юрист.

– А я думал, юристы на чьей-нибудь стороне. В суде с судьями и все такое.

– Это верно, но они стараются и соединить обе стороны тоже. – Анне в голову пришла мысль, что у нее нет никакого представления, как разговаривать с детьми. – Мне нравится сидеть между вами, Нед. Это здорово. А потом вы не покажете мне окрестности? Это было мое любимое место, но я так давно не была здесь.

– Что тебе показать в округе? – спросил Нед.

– Особые места. Волшебные места, куда ты любишь ходить.

– Ты имеешь в виду места, о которых я никому не рассказываю?

– Может быть. А у тебя есть такие места?

– Да, парочка. Я могу взять тебя туда.

– Меня тоже, – вмешалась Робин. – Возьми и меня.

– Тогда они не будут секретными.

– Они не будут секретными, если ты возьмешь тетю Анну.

– Но...

Ненадолго установилась тишина.

– Как ты думаешь, Нед? – спросила Анна. – Если ты поделишься своим секретом с одним человеком, очень ли он изменится, если о нем будет знать еще один?

Нед казался смущенным.

– Если об этом знает один человек, это одно. I А если расскажешь всем, то тебе ничего не останется. Я обещаю тебе, тетя Анна, никому не рассказывать твоих секретов. Обещаю тебе, что скорее умру, буду четвертован и растянут на дыбе, чем выболтаю их.

У Анны вырвался смешок.

– Я думаю, ты имеешь в виду «растянут на дыбе и четвертован». И ты прав; у меня есть секреты, которые я никому не рассказываю. У всех они есть. Тебе решать, Нед, ты можешь делить секрет с немногими избранными людьми или можешь хранить их только для себя. Я считаю, секреты, действительно, важны; они большая часть того, что мы собой представляем и чем мы являемся, и рассказывать их кому-то это значит позволить этому человеку проникнуть в нашу душу. Это важное решение.

– Да, – нерешительно проговорил Нед. – Ну, я думаю, мне кажется... – он пожал плечами и посмотрел на Робин. – Ты можешь тоже пойти. Ты хорошая девчонка. Только никому не говори.

– Спасибо, – сказала сияющая Робин. – А что мы будем делать? – спросила она Анну. – Только мы?

Зазвонил телефон и Гейл ответила.

– Нет, не знаю. Она мне не сказала. Хорошо, если позвонит... Нет, она не сказала, что приедет. Я уверена, что она позвонит, если захочет видеть кого-то из нас.

Лео посмотрел на нее в то время как она клала трубку.

– Твой отец?

Она слегка улыбнулась.

? Ты всегда можешь сказать, правда?

Гейл посмотрела на Анну.

– Ты сказала, что не хочешь, чтобы кто-нибудь знал.

– Не хочу. Еще раз спасибо.

– Знал что? – спросила Робин.

– Что в этот уик-энд я не собираюсь говорить с другими людьми. Я хочу провести все мое время с тобой и твоей семьей. И ты спрашивала, что мы будем делать, мы двое. Я подумала, ты выберешь какие-то места, куда мы пойдем, может быть, в городе. Как это будет?

– Ты остаешься? – спросила Робин. Она стояла перед Анной, упершись руками в бока. – Люди в этой семье все время уходят. Только мы здесь остаемся, а остальные приедут ненадолго и потом уезжают. Мы все время прощаемся. И прадедушка как раз умер, а я хотела, чтобы он был здесь вечно, а теперь он ушел. А ты останешься навсегда?

Анна покачала головой.

– Этого я не смогу сделать, – она опустилась на колени рядом с Робин. – У меня есть работа, от меня зависят другие люди, поэтому я не могу оставаться здесь слишком долго. Но я хотела бы вернуться. А если буду возвращаться снова и снова, это будет, как будто я остаюсь, правда?

– Нет, – бесцветным голосом сказала Робин. – Остаться означает положить чемоданы в кладовку, не ехать в аэропорт и чтобы ты всегда была здесь и можно было всегда поговорить с тобой.

Анна улыбнулась.

– Мы всегда можем поговорить, ты можешь позвонить мне. А я буду звонить тебе.

– Очень хорошая мысль, – сказал Лео, стоя рядом с Гейл и глядя на Анну и своих детей. «Они составляют очаровательную группу», – подумал он. Темноволосые девочка и мальчик и темноволосая женщина, увлеченные беседой. Робин выглядела так, как, наверное, выглядела Анна в восемь лет: тоненькая и гибкая, с большими пытливыми глазами, с непослушными волосами.

Нед был другим: у него было крепкое сложение, как у отца и нависающие брови, которые все время хмурились от сосредоточенности. Но самым интригующим для Лео были различия между Гейл и Анной. Он сравнивал их накануне вечером в самолете, но теперь, когда они были одеты почти одинаково, эти различия особенно бросались в глаза. А основным было то, что хотя сестры и были похожи друг на друга, у Анны было всего больше. Ее волосы и брови были темнее, чем у Гейл, губы полнее и чувственнее, скулы больше выступали, а глаза были темнее. Она была выше ростом и тоньше, чем Гейл, и голову держала выше. И Анна была гораздо красивее, в любых отношениях – более яркая и более драматичная. Но все-таки она была не совсем реальной. Гейл была настоящая. Лео почувствовал прилив любви к жене, которая отдавала ему свою любовь, дала ему семейный очаг, семью, которая была для него всем, чего он когда-либо желал.

И неожиданно он почувствовал жалость к Анне. Она обладала большой красотой, но могла бы быть и платьем, висящим в шкафу, так тщательно она контролировала свои чувства, так защищалась от внешнего мира, что не было даже трещины, через которую прорвались бы эмоции. Лео понял, Анна говорила о самой себе, когда рассказывала Неду, что секреты – важная часть того, что мы из себя представляем, и кем являемся. Женщина боялась допустить кого-то в свой внутренний мир, и даже не знает, как держать ребенка, подумал он, наблюдая за ней, стоящей рядом с Робин на коленях, опустив руки. Она ни разу не обняла Робин, как сделала бы Гейл, жалея любого ребенка, который говорит об уезжающих взрослых и об умершем любимом прадедушке.

– По телефону – это не то, – упрямо возразила Робин. – Я люблю быть рядом. Ну, ты знаешь, касаться... Это как читать вместе книжки, ходить на прогулки и просто сидеть и разговаривать. Мы могли бы прочесть все мои книги, если бы ты осталась, могли бы ходить в кино или играть в слова. Тебе это понравилось бы? Если только... ну, я думаю, ты бы соскучилась с нами...

– Нет, я бы не соскучилась, – твердо сказала Анна. – Я бы не соскучилась; я бы очень хотела заниматься всем этим с тобой. И с Недом тоже. Но прямо сейчас я не могу. – Она заметила, что Робин насупилась. – Послушай, – сказала Анна. – Это как школа. Ты не можешь поехать в Лос-Анджелес и жить со мной, потому что у тебя есть школа. У меня есть работа, это то же самое.

? Я могла бы ходить в школу там. А ты можешь работать здесь.

? Хорошо, Робин, хватит, – твердо сказал Лео. – Почему бы тебе не радоваться тому, что Анна сейчас здесь, вместо того, чтобы расстраиваться из-за будущего?

Зазвонил телефон и Гейл протянула руку мимо Лео, чтобы взять трубку.

? Нет, – сказала она через мгновение. И быстро взглянула на детей. – Я не знаю, где она. Она не сказала. А если захочет позвонить нам, то думаю, позвонит. Не знаю. – Гейл положила трубку.

– Кто это был? – спросил Нед.

– Кое-кто, с кем я не хотела говорить, – ответила Гейл. – Кто-нибудь интересуется обедом?

– Конечно. Можно мне лимонаду?

Анна встала.

– Что принести?

Они отнесли подносы на большую террасу, с которой открывался вид на долину Тамарак. Сквозь щели в настиле росли деревца пихты, затеняя железные столики и кресла с яркими подушками. Внизу цветники и огороды уступами спускались с холма. С одной стороны была оранжерея и плавательный бассейн, а с другой – на краю ровной лужайки натянута сетка для бадминтона.

– Какое прекрасное место, – спокойно сказала Анна.

– Предполагалось, что оно будет твоим, – заметила Гейл. – Дедушка купил землю для всех нас вверх по склону и назвал участок Ривервуд, и разметил, где будут находиться наши дома. Знаешь, он все решил; и долгое время правил Тамараком, как своим королевством. Так или иначе, Итан предназначал его для тебя. Он отдал его нам, когда родился Нед и мы искали дом. Он и сказал, что не может больше держать этот участок для тебя.

Анна вспомнила катание на лыжах с Итаном между деревьями и по гладким, широким лугам плато.

«Ты все еще думаешь, что хотела бы здесь жить? – спросил дед.

– Да, – не задумываясь ответила Анна. – Это самое красивое место в мире. Лучше, чем где-то еще.

– Далековато от людей, – заметил Итан, как и раньше.

– Я этого и хочу, – сказала девочка. – Удалиться».

Тогда ей было почти пятнадцать. Это был ее последний приезд в Тамарак.

– Я не знала, что дед помнил обо мне, – медленно вымолвила Анна. – Я думала, что он был так сердит на меня и так разочарован во мне, что выкинул меня из своей жизни.

– Он много думал о тебе, – сказал Лео. Он помог Гейл наполнить тарелки сэндвичами и картофельным салатом. – Помню, однажды мы завтракали вместе примерно за год до его смерти. Вскоре после этого у него был первый удар, и больше его разум не был таким ясным, как в то утро. Он сидел с закрытыми глазами и вдруг сказал: «Анна» – нет, «дорогая Анна» – и потом: «Прости, прости... Я любил тебя и потерял тебя и хотел бы попросить у тебя прощения»... Что-то вроде этого. Итан сказал, что, наверное, он тебе не нужен, потому что ты выросла, но и сейчас еще хотел бы сделать так, чтобы ты себя чувствовала любимой и защищенной. Я помню, именно так и сказал: любимой и защищенной. И он хотел бы, чтобы ты вернулась, и он смог бы сказать тебе все это до того, как умрет.

Анна сидела очень тихо. Глаза ее были полны слез, но еще сильнее она плакала про себя. «Все эти годы, – думала она, – все эти годы она считала, что никому до нее нет дела. А Итан о ней беспокоился. Я была любима и не знала об этом. И Гейл беспокоилась. Я никогда этого не знала. А теперь дети Гейл. И муж Гейл».

Слезы высохли.

– Я хотела бы вернуться назад, – сказала она.

– И я хотела бы, – выразительно сказала Гейл. – Но ведь ты счастлива, правда? У тебя чудесная квартира, твой офис и то, что ты юрист. Это гораздо более увлекательно, чем Тамарак. У нас здесь ужасно тихо. Ты единственная в семье, кто уехал и сделал что-то, совершенно не связанное с компанией.

– Дядя Винс так сделал, – вставил Нед. Он сенатор в Вашингтоне, говорит всякие президентские вещи. – Мальчик взглянул на замкнутое лицо Анны. – Он мне совсем не нравится, – жестко добавил он. – Не думаю, чтобы дядя любил детей. Наверное, он вообще никого не любит. И сделал странную вещь на дедушкиных похоронах, сказал Киту избавиться от кого-то. Как будто убить, понимаете. Это было в самом деле странно.

– О ком он говорил? – спросил Лео.

Нед пожал плечами.

? Просто сказал: «Выясни, чего она хочет и избавься от нее». Прямо как в «Зло в Майами», но на похоронах это было странно, знаете, и не стоило так говорить на похоронах.

Лео встретился взглядом с глазами Анны.

– Ни в чем нельзя быть уверенными, – сказал он.

– Он звонил раньше, – вспомнила Гейл.

– Кто? – поинтересовался Лео.

– Кит, – ответила потрясенная жена.

– Нельзя быть уверенными в чем? – спросил Нед, переводя глаза с одного из них на другого.

– Вот о чем он говорил, – сказала Гейл. – Но ты прав, что бы это ни значило, не следовало говорить такое на похоронах. Почему ты не расскажешь нам о вашем матче в софтбол? Мы даже не знаем, кто выиграл.

Анна сидела, откинувшись и слушала, как они говорят об игре. Она едва слышала их голоса. «Выясни, чего она хочет и избавься от нее». Она так и слышала его голос; она и не знала, как хорошо помнит его. Анна почувствовала прилив ужаса, а потом ярости. Однажды он уже избавился от нее, разве этого не достаточно?

«Это именно я уехала, а Винс остался, в семье, в тепле и безопасности. Не честно, не честно, не честно. И после всего этого он хочет, чтобы Кит избавился от меня – что бы это ни значило. И Кит потом позвонил, спрашивал, здесь ли я. Почему Кит? А какая Винсу разница? Это не может быть связано с угрызениями совести: у него ее нет. Не страх и не беспокойство; какую же опасность я для него представляю? Один раз я обвинила его и никто мне не поверил».

Но, разумеется, и сенатор может опасаться, разумеется, и сенатор может беспокоиться. Обвинение в сексуальном злоупотреблении было бы подобно разрыву бомбы. И обвинение, если таковое последовало бы, исходило бы не от пятнадцатилетней девочки, а от респектабельного юриста, сотрудника известной фирмы с устоявшимися, консервативными правилами.

Она была, действительно, реальной угрозой для Винса. Конечно, тот хотел бы избавиться от нее.

Ладно же, ему это не удастся. Один раз он попытался это сделать, снова не получится. Теперь у нее есть семья. Всегда была, хотя она не осознавала этого. Итан беспокоился о ней, и она была уверена, Мэриан, Нина и Уильям тоже по-своему беспокоились, хотя в тот ужасный момент не поддержали ее. А теперь здесь были Лео и Гейл, Нед и Робин, и если она хотела, чтобы они стали ее семьей, и может быть, еще кто-то из остальных, то Винсу не остановить ее. У нее снова будет семья. И она не отдаст ее так легко, как раньше.

На этот раз если кто и уйдет из семьи, то это будет Винс.

– ...в понедельник, тетя Анна? – спросила Робин. Анна вздрогнула.

– Извини, что насчет понедельника?

– Мы могли бы вместе пойти на мои занятия по керамике. Ладно? Может быть, ты тоже что-нибудь сделаешь, тебе понравится, правда. А потом мы купили бы булочек с сосисками и съели бы их в парке. Хорошо?

Анна стала пересматривать свой план отъезда в понедельник. Она могла бы позвонить рано утром в свой офис и попросить секретаршу все спланировать заново.

– Мне бы очень хотелось. Где ты...

– Привет, я услышала ваши голоса и прошла через дом.

– Дора, с приездом, – сказала Гейл. – Давно тебя не было видно. Это Анна Че... Гарнетт. Анна, Дора Четем. Ты обедала, Дора?

– Нет, я ходила по магазинам все утро. Умираю от голода. – Она повернулась к Анне. – Я видела тебя на похоронах Итана; все удивлялись, кто ты. Ты остановилась у Гейл и Лео?

Анна кивнула. Она не могла говорить. Это было почти то же самое, как если бы перед нею сидел Винс. Белокурые волосы Доры лежали волнами и блестели в точности, как у ее отца; карие глаза окидывали Анну быстрым взглядом в точности, как глаза ее отца; улыбка была такой же нежной, подбородок таким же острым. Дора Четем с ее ангельской красотой, была точным подобием Винса Четема в женском обличье, и на какое-то мгновение, Анна съежилась.

Гейл вопросительно посмотрела на Анну. Помедлив немного, Анна кивнула. Дора должна была знать, кто такая Анна; они не смогли бы держать это в секрете.

– Ты, наверное, не помнишь Анну, – сказала Гейл, – она уехала так давно, но она моя сестра. Она уехала...

– Так ты та самая Анна? – уставилась на нее Дора. – Неудивительно, что все они с ума посходили на похоронах. Ты сорвалась, когда мне было лет пять, не так ли? Мама говорила, что ты не особенно нас любила. И ты никогда до сих пор не возвращалась? Где ты была?

? В Калифорнии, – сказала Гейл. – Анна живет в Лос-Анджелесе.

? Правда? Я тоже. А где ты живешь?

? Сенчери Сити, – ответила Анна. Голос у нее был сдавленным.

? Это рядом с тобой, Дора? – спросила Гейл.

? Нет, – коротко ответила та.

Бровь Лео поднялась.

– Какие-нибудь проблемы, Дора?

Она пожала плечами.

? Я там больше не живу. Уже два месяца.

– О, извини, – сказала Гейл. – Мы не знали. Вы так долго были вместе.

– Три года и два месяца. И одну неделю.

– И ты решила, что тебе это не подходит?

? Он решил, – она снова пожала плечами. – Совершенно неожиданно. Я думала, что знаю все его безумные настроения, но это было что-то новое. Он все рассуждал и рассуждал о своих делах, а потом просто... выставил меня.

– Извини, – снова повторила Гейл. – Ты нашла себе другое жилье в Лос-Анджелесе?

– Нет еще; я была в Европе. Пока мне хотелось только уехать. Все кончено, знаете. Я просто не знала, что делать или к кому обратиться. Он сказал выметаться, что я и сделала.

– Даже не уложив вещи? – заинтересованно спросил Нед.

Дора рассеянно посмотрела на него.

– Нет, я уложила. Взяла свою одежду. На прошлой неделе я вернулась в Лос-Анджелес, – сказала она Гейл и Лео. – Мне нужно было воодушевить моего адвоката. Он все время твердил мне, что я не могу делать, что не могу получить и о чем не могу даже спрашивать. Я думаю Джош к нему обратился. Вот почему я приехала сюда, поговорить с Лео. Ты знаком с юристами и знаешь Джоша; то есть я имею в виду, вы довольно близко сошлись, так ведь? Иногда мне казалось, он вам нравится больше, чем я. Так что скажите, что мне делать дальше. Мне нужно найти кого-то, еще не обработанного Джошем.

– Я не знаю, чего ты от него хочешь, – мягко сказал Лео.

– Какую-то компенсацию за все эти годы. Если бы мы были женаты в течение этого времени и меня выставили, то по крайней мере, я получила бы деньги. Так почему бы мне не получить их сейчас? Если даже мы и не были женаты, разве это не значит, что я давала ему все, что он хотел, развлекала его, готовила для него...

– Ты говорила, что ненавидишь готовить, – вставила Робин.

– Робин, – сделала замечание Гейл.

– Я старалась, как могла, – сказала Дора. – На самом деле, знаете, его особенно не беспокоило, готовила я или нет; он привык к этой ужасной пище на его разлюбезных раскопках. В любом случае, какая разница? Я делала все, что он хотел, все, что делает жена, все это время мы были вместе и он был счастлив... Я знаю, он был счастлив... говорил мне всякие любовные слова... – Из глаз у нее хлынули слезы, и она вытащила носовой платок из кармана брюк. – Я тоже была счастлива, а он все разрушил, все мои надежды, все, чем я дорожила...

Лео нахмурился.

– Он тебя не предупреждал? Были какие-то причины? Это непохоже на Джоша.

– Вы за него, как и тот адвокат! Он обрабатывает людей, Лео, вот что я скажу. Все думают, он замечательный, но они же не живут с ним. Мне нужен кто-то на моей стороне, кто справился бы с ним, кто-нибудь жесткий, кому небезразлично, как обращаются с женщиной. Ты должен знать кого-нибудь.

– Дора, ты знаешь половину Лос-Анджелеса, – ответил Лео, – Ты должна знать десятки юристов или людей, которые порекомендовали бы тебе кого-то.

– Может быть, Анна знает кого-нибудь, – сказала Гейл.

Дора взглянула на Анну.

– Почему? Ты замужем за кем-то из них?

– Анна юрист, – заметила Гейл. – Она специализируется по разводам.

Дора не сводила глаз с Анны.

– А ты хороший юрист?

– Дора, – сказала Гейл.

– Я имею в виду, были ли у тебя серьезные дела и выигрывала ли ты эти процессы?

– Конечно, выигрывала, – ответила Гейл.

– Она могла бы и сама за себя ответить.

? Я сейчас очень занята, – холодно сказала Анна. – Сомневаюсь, чтобы я смогла взять нового клиента. Я могу порекомендовать кого-нибудь.

– В какой фирме ты работаешь?

– Энгл, Саксон и Джоут.

– Я слышала о ней. У этой фирмы хорошая репутация. Ты могла бы порекомендовать кого-нибудь в своей фирме?

– Если хочешь. Человек, о котором я подумала, работает в другой фирме.

Дора отхлебнула чай со льдом.

– Как ты думаешь, я могу выиграть дело?

– Не имею представления. Я ничего не знаю о тебе или о том, с кем ты жила.

– Что тебе надо знать?

– Какие между вами были соглашения, какие контракты вы подписывали, какие устные обещания давали друг другу, утверждения, которые высказывались перед свидетелями, имущество, приобретенное совместно, сбережения, которые у вас были.

– Это такая анкета?

– Это начало.

– Человек, которого ты бы рекомендовала, сталкивался с такими случаями?

– Нет, насколько мне известно. Но он сильная, творческая личность и расположен к женщинам, ведет дела беспристрастно.

– У тебя были такие случаи, как этот?

– Да.

– А сейчас занимаешься чем-то подобным?

– Нет.

– А когда вела последнее такое дело?

– Два месяца тому назад.

Глаза Доры сузились.

– Стив Хауторн. Верно? Боже, я же не связала факты. Анна Гарнетт. Ты была адвокатом его подружки. Я читала о тебе. Ты выиграла.

– Да, но я сказала тебе, я не могу сейчас взять новых клиентов.

Дора села поудобнее.

– Ведь юристы всегда ищут интересные случаи, правда? Это способствует их карьере? Полагаю, Стив Хауторн был лакомым кусочком, но ведь неплохо защищать дочь сенатора?

– Извини, – сказала Анна.

– Ну что тебе стоит? – вопрошала Дора. – Анна, послушай. Пожалуйста, послушай. Я в отчаянии. Вся моя жизнь полетела кувырком. Минуту назад у меня был дом, я знала, что ждет меня в будущем, и вдруг мне негде жить, нет никакого представления о будущем. Я оказалась на улице, я была испугана. Я все еще испугана; наверное, мне потребуется не один месяц, чтобы снова поверить в себя и начать жизнь заново. – Она увидела, что выражение лица Анны изменилось. – Ведь ты понимаешь, Анна, не так ли? Анна, пожалуйста, возьмись за это. Я хочу, чтобы это была ты. Не хочу никого другого. Мне нравится, как ты говоришь, как смотришь, и я хочу, чтобы ты это сделала. Анна, я чувствуя себя ужасно одинокой и мне так стыдно... то есть, я думаю, каково это, быть выгнанной из своего собственного дома... Анна, послушай, ты нужна мне.

Женщина смотрела мимо Доры, на пики гор, величественно спускавшиеся уступами к горизонту. Так много места на свете, так много людей, так много способов избежать столкновений. Однако, она сидит здесь за этим столом, а напротив нее – дочь Винса, которая просит о помощи. Дочь Винса». Я не могу, – подумала она. – Я не могу настолько приблизиться к нему. Я хотела обрести семью, но не хотела попадать в затруднительные положения. А как же ты думала, что такое семья, как не затруднительные положения? Не все здесь мило и приятно».

Если бы Дора не была дочерью Винса, она незамедлительно взяла бы ее дело. Анна единственная в фирме вела такие дела. Так почему же Винс снова будит определять, что ей следует делать? Только что она решила, что никогда не позволит ему лишить ее семьи. Так почему же то, что он существует должно определять, браться ей или нет за случай, предназначенный как раз для нее?

«Он для меня не существует. У меня есть профессия, у меня есть жизнь, а теперь у меня есть и семья. Я делаю, что хочу. И прошлое здесь ни при чем».

– Хорошо, – сказала она Доре, и в это мгновение почувствовала, что ступила на путь, конца которого не может ни предвидеть, ни вообразить. – Я вернусь в Лос-Анджелес во вторник. Тогда мы и возьмемся за работу.