– Посланец Али-бея из Баадри. Он снова возвращается туда, и ты должен ему разрешить сопровождать транспорт. Тогда мы будем уверены, что макредж не убежит. К тому же я передам тебе еще одного заключенного!

– Кого, господин?

– Пусть зайдет сюда арнаут, обвинявший меня!

– Приведите его! – приказал мутеселлим.

Один из лейтенантов привел человека, который еще не подозревал, как все для него оборачивается.

– Спроси-ка его, – сказал я, – где его оружие?

– Где оно?

– Его у меня отняли.

– Когда?

– В то время, когда я спал.

– Он лжет, мутеселлим! Этого человека дали в сопровождение хаджи Линдсею-бею; он в меня стрелял и убежал, затем подкараулил нас в дороге и еще два раза выстрелил в меня из леса, но не попал. Моя собака поймала его. Я простил его и дал ему уйти. Но при этом мы отняли у него оружие, которое и сейчас у моего хаваса. Мне пригласить свидетелей?

– Господин, я тебе верю! Арестуйте этого пса и бросьте его в прочнейшую камеру, какая только есть в тюрьме!

– Господин, ты приказываешь взять и макреджа? – спросил Селим-ага.

– Да.

– Мутеселлим, свяжи его прежде, – напомнил я. – Он уже пытался бежать и, без сомнения, попытается снова.

– Свяжите его!

Их увели, и я остался с комендантом наедине. Тот был так утомлен происшедшим, что лишь как сноп рухнул на ковер.

– Кто бы подумал! – вздохнул он.

– Только не ты!

– Господин, прости меня! Я же ничего не знал.

– Арнаут наверняка заранее встретился с макреджем и договорился с ним, иначе он не осмелился бы выступать против нас, ведь у нас было основание арестовать его.

– Он больше ни в кого не выстрелит! Разреши, я подам тебе трубку!

Мутеселлим послал за еще одним наргиле и сам зажег его, затем произнес почти подобострастно:

– Эмир, ты подумал, что я серьезно?

– Что?

– То, что я хотел взять у тебя деньги?

– Да.

– Господин, ты ошибаешься! Я лишь подчинился макреджу и обязательно отдал бы тебе свою долю.

– И дал бы мне убежать?

– Конечно. Ты же видишь, что я хотел тебе лишь самого хорошего!

– Ты бы не посмел этого сделать, если бы обвинение было обоснованным.

– Эмир, ты будешь продолжать так думать об этом?

– Нет, не буду при условии, если ты сделаешь так, чтобы я это забыл.

– Не думай больше об этом, эмир. Забудь это, как ты уже что-то другое забыл.

– Что?

– Лекарство.

– Да, мутеселлим, это я и в самом деле позабыл, однако ты его получишь уже сегодня, я тебе обещаю!

Тут вошел слуга.

– Господин, тут прибыл один баш-чауш[43].

– Чего ему надо?

– Он из Мосула и говорит, что по важному вопросу.

– Впусти его!

Фельдфебель передал коменданту письмо с большой печатью; то была печать Анатоли кади аскери, я тут же ее узнал. Комендант вскрыл его и вчитался, затем сказал баш-чаушу, чтобы тот прибыл к нему завтра утром за ответом.

– Господин, знаешь, что это? – спросил он меня, когда посланец ушел.

– Письмо верховного судьи.

– Да. Он извещает о смещении мутасаррыфа и макреджа. Последнего я должен, как только он появится, отправить в Мосул. Я передам его завтра с рук на руки баш-чаушу. Кстати, мне упомянуть в моем ответе что-нибудь о тебе?

– Нет. Я сам напишу. Только пошли с арестованным достаточно охраны!

– Это не помешает, тем более что в этом транспорте должен быть еще один заключенный.

Я похолодел:

– Кто?

– Араб. Мне это приказал Анатоли кади аскери. Сына шейха пошлют в Стамбул как заложника.

– Когда уходит транспорт?

– Утром. Сейчас я буду писать письмо.

– Тогда не буду больше мешать.

– О эфенди, твое присутствие доставит мне удовольствие.

– Но твое время ценно, я не буду у тебя его забирать.

– Ты придешь утром?

– Быть может.

– Ты должен быть при отъезде транспорта, чтобы видеть, как все это произойдет.

– Тогда я приду. Салам!

– Салам! Да будет Аллах твоим ведущим!

Едва я вошел в дом, навстречу мне звонко раздалось:

– Хамдульиллах, эфенди, ты жив и ты свободен!

Это была Мерсина. Она взяла меня за руки и глубоко вздохнула всей грудью:

– Ты великий герой! Это мне сказали твои слуги и посланник от Али-бея. Если бы они тебя арестовали, ты бы их убил прямо в серале и при этом, может быть, убил бы и Селима-агу.

– Его – нет, но других – точно! – рассмеялся я.

– Да. Ты как Келад-Силач. Твой стан походит на стан пантеры, твоя борода бесподобна, а твои руки как ноги слона!

Это, естественно, было лишь вольное сравнение. О Мерсина, какое это было покушение на темно-русое украшение моего лица, на милую симметрию моих незаменимейших конечностей! Мне пришлось быть в той же степени учтивым:

– Твой рот глаголет, как уста поэта, Мерсина, и твои губы переливаются через край, как горшок, полный сладкого меда; твоя речь благотворна, как пластырь, прилепленный на больное место, а звучание твоего голоса не забудет никто, кто его хоть раз слышал. Вот, возьми пять пиастров, чтобы купить лак и хну для твоих век и для розовых ногтей твоих рук. Мое сердце радуется тебе, моя душа помолодела, а мои глаза насладятся прелестью твоей походки!

– Господин, – вскричала она, – ты храбрый Али, мудрее, чем Абу Бакр, сильней, чем Самсон, и красивей, чем Хусейн! Хочешь, я тебе что-нибудь поджарю, сварю? Я сделаю тебе все, что ты потребуешь, ибо с тобой в мой дом вошла радость, через порог моего дома переступило благословение.

– Твоя доброта трогает меня, о Мерсина, я не смогу отплатить тебе в той же мере! Но я не хочу ни есть, ни пить, когда я взираю на блеск твоих глаз, цвет твоих щек и милый изгиб твоих рук. Тут был Селим-ага?

– Да. Он мне все рассказал. Твои враги уничтожены. Иди наверх и утешь своих друзей, которые о тебе очень тревожатся!

Я пошел наверх.

– Наконец-то вернулся! – сказал англичанин. – Большая тревога! Хотели идти и вас забирать! Счастье, что мы здесь!

– Ты подвергался опасности? – спросил Мохаммед.

– Не очень. Все, во всяком случае, позади. Ты знаешь, что мутасаррыфа сместили с должности?

– Мосульского?

– Да, макреджа тоже сместили.

– Значит, поэтому Селек и здесь!

– Да. Он тебе ничего те рассказывал во время вашего выезда верхом?

– Нет. Он молчал. Но ведь тогда Амада могут освободить, ведь только мутасаррыф держал его в заключении.

– Я тоже надеялся на это, но, правда, все меньше. Падишах одобряет действия турок против вас, а верховный судья из Анатолии приказал, чтобы твоего сына доставили в Стамбул как заложника.

– Аллах керим! Когда?

– Завтра утром.

– Мы нападем на его охрану!

– Пока мы еще можем освободить его хитростью, не причинив вреда ни одному человеку.

– У нас в распоряжении лишь эта ночь?

– Этого достаточно.

Затем я повернулся к англичанину:

– Сэр, мне нужно вино для мутеселлима.

– Если бы он был достоин вина! Пусть пьет воду, кофе, липовый чай, валерьянку и пахту!

– Он просил у меня вино.

– Озорник! Нельзя же вино пить! Мусульманин!

– Мусульмане пьют его так же охотно, как и мы. Я хотел бы сохранить его благоволение к нам, пока оно нам необходимо.

– Здорово! Пусть пьет вино! Сколько?

– Дюжину бутылок. Я даю половину, а вы – другую.

– Ну вот еще! Не покупаю половину вина? Вот деньги.

Он сунул мне кошель и даже и не подумал о том, чтобы заметить, сколько я взял из него денег. Он был джентльмен, а я – неимущий бедняк.

– Ну как? – спросил он. – Мы спасем Амада?

– Да.

– Сегодня?

– Да.

– Как?

– Я пойду пить вино с Селимом-агой и попытаюсь…

– Он тоже пить вино? – прервал меня Линдсей.

– С увлечением.

– Превосходный мусульманин! Заслуживает побои!

– Как раз эта его наклонность дает нам преимущество. Он напьется, и я возьму у него незаметно ключ от тюрьмы. Выпущу араба к его отцу, там он переоденется. Потом Халеф поведет его к вилле, которую мы построили для него.

– Well! Очень хорошо! А что я делаю?

– Прежде всего надо быть начеку. Когда я его приведу, то дам вон оттуда, от угла, сигнал. Я издам крик разбуженного ворона. Затем Халеф быстро спускается вниз, чтобы открыть дверь и задержать хозяйку на кухне. Вы идете с Мохаммедом к лестнице и встречаете Амада, ведете его наверх, он там одевается, и вы ждете меня.

– А вам нужно будет снова уйти?

– Да, к Селиму-аге, чтобы, не возбудив никаких подозрений, снова подсунуть ему ключ.

– Тяжелое дело для вас. А если вас поймают?

– У меня есть кулаки, а если и этого не хватит, то имеется и оружие. Теперь же я предлагаю вместе поужинать.

Во время ужина я весьма тщательно проинструктировал и Мохаммеда. Халеф принес вино и аккуратно запаковал.

– Все это ты сейчас отнесешь к мутеселлиму, – сказал я.

– Он будет его пить, сиди? – удивленно спросил Халеф.

– Пусть он употребит его столько, сколько ему будет нужно; ты передашь пакет только в его руки и скажешь, что это я прислал ему лекарство. И послушай-ка! Когда я потом пойду с Селимом-агой, ты тайно последуешь за нами и запомнишь дом, в который мы с ним зайдем. Точно запомнишь! Если же я срочно понадоблюсь, ты придешь туда за мной.

– Где я тебя найду в том доме?

– Ты пройдешь по коридору шагов восемь и постучишься в правую дверь. Там я и буду. Если тебя увидит хозяин, то ты ему скажешь, что ищешь чужого эмира, который пьет здесь из кружки. Понял?

Халеф тут же ушел к коменданту с пакетом. Мохаммед Эмин пребывал в неописуемом волнении. Я не видел его таким даже тогда, когда в Ступенчатой долине нужно было брать в плен его врагов. Он нацепил все свое оружие и перезарядил ружье. Я с пониманием отнесся к этому. Сердце отца – святое дело, у меня ведь тоже был в доме отец, который часто за меня беспокоился и терпел лишения, поэтому я мог понять его состояние.

Наконец от мутеселлима вернулся Селим-ага. Он быстро поужинал на кухне, и мы снова тайно отправились пить вино. Ага достаточно хорошо ознакомился с действием крепкого вина и потому проявлял осторожность. Он пил только маленькими глотками и очень медленно. Мы сидели уже около часа, но напиток еще не оказывал никакого действия на агу, разве что он стал спокойнее и мечтательнее. Селим-ага устроился в уголке и размышлял. Я уже собирался уговорить его допить кружку до дна и послать за двумя новыми кружками, как в нашу дверь постучали.

– Кто это? – спросил ага.

– Должно быть, Халеф.

– Он что, знает, где мы?

– Да.

– Эфенди, что ты наделал!

– Он не знает, что мы тут делаем.

– Не впускай его!

Как хорошо, что я так детально проинструктировал Хале-фа! То, что он пришел за мною, доказывало, что произошло что-то особенное. Я открыл дверь и вышел навстречу.

– Халеф!

– Сиди, это ты?

– Да. В чем дело?

– Мутеселлим пришел.

– Плохо, он может нам все испортить. Иди. Мы скоро пойдем за тобой. Но когда мы придем в дом, ты оставайся постоянно около двери в мою комнату, чтобы быть у меня всегда под рукой.

Халеф ушел, а я вернулся к Селиму-аге.

– Ага, тебе повезло, что я сказал Халефу, где мы находимся. Мутеселлим у тебя в доме и ждет тебя.

– Аллах-иль-Аллах! Идем быстрее, эфенди. Чего он хочет?

– Халеф не знает этого.

– Должно быть, важное дело. Поспешим.

Мы оставили недопитое вино и спешно зашагали по направлению к жилищу Селима.

Там мы увидели коменданта, который сидел на «моем» почетном месте в комнате и потягивал наргиле. Красный бумажный фонарь бросал на его лицо магические отблески. Он был настолько учтив, что даже поднялся, когда увидел меня.

– А, мутеселлим, ты здесь, у меня! Аллах да благословит твой приход, да понравится тебе у меня! Втайне у меня, конечно, было совсем иное желание.

– Эмир, прости, что я к тебе пришел. Хозяйка этого дома, которой Аллах дал совершенно неповторимое лицо, указала мне идти наверх, сюда. Я хотел поговорить с Селимом-агой.

– Тогда позволь мне удалиться.

Теперь он был просто вынужден предложить мне остаться, если не хотел совсем уж нарушить обычаи турецкой вежливости.

– Останься, эмир. Садись. Пусть Селим-ага тоже сядет. То, что я ему сообщу, ты тоже имеешь право узнать.

Мне пришлось вытащить запасные трубки. Разжигая их, я внимательно наблюдал за комендантом. Красный свет фонаря не давал возможности хорошо рассмотреть его лицо, но мне показалось, что его голос приобрел звучание, которое появляется обычно, когда язык начинает терять прежнюю легкость и говорить становится все труднее. Чувствовалось, что он уже принял «лекарства».

– Как ты думаешь, эфенди, макредж важный заключенный?

– Да.

– Ты прав. Поэтому меня очень беспокоит мысль, что ему, может быть, удастся убежать.

– Он же надежно заключен в тюрьме!

– Да. Но мне этого недостаточно. Селим-ага, я не буду спать эту ночь и схожу два, нет, три раза в тюрьму, чтобы удостовериться, что он действительно там.

– Господин, я сделаю это вместо тебя!

– Тогда ты, конечно, увидишь арестованного и перестанешь беспокоиться, но я-то все равно не смогу спать. Я сам схожу. Дай мне ключ!

– Ты понимаешь, господин, что ты меня обижаешь?

– Я не хочу тебя обижать, а просто хочу успокоиться. Анатоли кади аскери очень строгий человек. Мне накинут на шею шелковую веревку, если я упущу пленника.

Это делало наш план совершенно невозможным к осуществлению. Дело безвыходное? Я должен был быстро принять решение. Пока Селим-ага высказывал своему начальнику упрек, я поднялся и потихоньку вышел в коридор, где меня ждал Халеф.

– Принеси самого лучшего табаку. Вот тебе деньги, иди в дом, откуда ты меня увел, купи у хозяина то самое вино из Тюрбеди Хайдари, какое я пил.

– Сколько мне принести?

– Сосуд, в который войдут десять кружек, какие есть у хозяина. Он тебе одолжит такой сосуд.

– Мне внести питье дьявола прямо в комнату?

– Нет. Я сам возьму его потом из твоей комнаты. И башибузук не должен ничего знать. Дай ему бакшиш. Пусть он выйдет прогуляться сколько ему будет угодно. Он ведь может пойти к караульным, чтобы повидаться с тем баш-чаушем, с которым он завтра уедет…

Я вернулся как раз в тот момент, когда ага передавал коменданту ключ. Комендант засунул его за пояс и сказал мне:

– Ты знаешь, что макредж оказал сопротивление?

– Да. Он хотел сначала подкупить Селима, потом даже пытался лишить его жизни.

– Он за это заплатит!

– И еще, – прибавил Селим-ага, – когда я предложил ему вывернуть карманы, он этого не сделал.

– А что у него там было?

– Много денег.

– Эмир, скажи, кому принадлежат эти деньги? – тут же спросил меня комендант.

– Будет справедливо, если их возьмешь ты.

– Правильно. Пошли!

– Мутеселлим, ты хочешь меня сейчас покинуть? – спросил я. – Хочешь меня оскорбить?

– Я к тебе пришел по делу, а не в гости.

– Но ведь я не знал, что ты придешь. Позволь мне набить тебе трубку по-особенному, так как здесь редко кто курит.

Халеф с табаком был уже здесь. Это был первоклассный табак мистера Линдсея. Коменданту он, конечно же, понравился. Вообще же я твердо решил, что без моего разрешения комендант не уйдет из моей комнаты. Но, слава Богу, получилось так, что не пришлось прибегать к крайним мерам, – он охотно завладел трубкой. Мы продолжали беседовать дальше, и я все время перехватывал взгляды мутеселлима, бросаемые в направлении двери: он наверняка хотел вина. Поэтому я поспешил спросить:

– Ты получил лекарство, господин?

– Да, благодарю тебя, эфенди!

– Тебе хватило?

– Я еще не прикинул.

– И даже еще и не попробовал?

– Лишь немного.

– Ну и как?

– Очень хорошее лекарство. Но я слышал, что есть еще совсем сладкое лекарство.

Ага знал великолепно, о чем шла речь. Он усмехался, не скрывая своего желания, и соблазняюще подмигивал мне.

– Есть и совсем сладкое, – ответил я.

– Его трудно достать?

– Нет.

– Оно хорошо лечит?

– Очень хорошо. Оно подобно молоку, текущему из деревьев в раю.

– Но в Амадии, наверное, нет его!

– Я могу немного приготовить. Я умею это делать везде, в том числе и в Амадии.

– Это займет много времени?

– Если ты подождешь только десять минут, ты отведаешь райский напиток, который гурии подают Мохаммеду.

– Я жду!

Его глаза светились от предвкушения предстоящего удовольствия. Еще больше сверкали глаза достопочтенного Селима-аги. Используя эту паузу, я покинул комнату, для того чтобы зайти к Мохаммеду Эмину.

– Эмир, ничего не выйдет? – Этим вопросом встретил он меня.

– Нет, наоборот, только сейчас все начинается!

– Но у тебя же не будет ключа!

– Может, он и не потребуется. Наберись терпения и подожди!

– У кого был ключ от внешней двери тюрьмы?

Тут пришел на цыпочках Линдсей.

– Моего табака взяли? Кто его курит?

– Комендант.

– Очень хорошо! Пьет мое вино, курит мой табак! Просто отлично!

– Почему бы и нет!

– Должен был быть дома! Мешает побегу!

– Может быть, он даже и поспособствует ему. Я послал за вином.

– Опять?

– Да. За персидским. Слона валит с ног. Сладкое как мед и крепкое как лев!

– Well! Я тоже пить персидское!

– Я позаботился и об этом, для вас тоже найдется вино. Я доведу их обоих до кондиции, а когда они будут веселенькими, то посмотрим, что можно здесь сделать.

Я вернулся на кухню и разжег огонь. Не успел он еще порядком разгуляться, как пришел Халеф с огромной бутылью опасного питья. Я налил вино в кастрюлю и поставил ее на огонь, препоручив дальнейшее заботам Мерсины. Сам же пошел к англичанину.

– Вот и персидское вино! Дайте, пожалуйста, ваши стаканы.

Когда я входил в свою комнату, в устремленных на меня глазах турок отражалось терпеливое ожидание и нетерпение одновременно.

– Вот и лекарство, мутеселлим. Попробуй его, пока оно еще холодное. Потом ты увидишь, как оно радует сердце, когда горячее.

– Скажи мне точно, эфенди, это вино или лекарство?

– Лекарство, лучшее лекарство из всех, что я только знаю. Выпей и скажи мне, разве оно не согрело твою душу?

Он попробовал, потом приложился еще раз. На его лице показался отсвет просветления и удовлетворения.

– Ты сам придумал это лекарство?

– Нет, просто Аллах дает его тем, кого он больше всего любит.

– Значит, ты думаешь, он нас любит?

– Несомненно.

– Про тебя по крайней мере я знаю, что ты любимец Пророка. У тебя есть еще немного этого напитка?

– Вот здесь. Пей все!

Я снова разлил вино по стаканам. Глаза мутеселлима заискрились от удовольствия еще ярче, чем прежде.

– Эфенди, чего стоят «ладакия», «джебели» и табак из Шираза по сравнению с этим лекарством! Оно лучше даже, чем изысканнейший аромат кофе. Ты мне дашь рецепт, как его готовить?

– Напомни мне об этом до того, как я уеду из Амадии. Но вот стоит еще вино. Пейте! Мне же нужно спуститься в кухню, чтобы приготовить еще одно лекарство.

Я намеренно очень тихо спустился по лестнице и приоткрыл неслышно кухонную дверь. Так оно и есть! Мерсина стояла возле моей кастрюли и опорожняла очередную маленькую кофейную чашечку себе в рот, черпая уже довольно горячее вино. Каждый раз она от всего сердца причмокивала и снова черпала вино.

– Мерсина, не обожгись!

Она испуганно оглянулась, быстро повернулась и уронила чашку.

– О, сиди, туда забежал паук, и я просто хотела его выловить!

– И съесть?

– Нет, только немножко выпить вина, где был паук.

– Дайте мне маленький горшок вон оттуда, снизу!

– Вот, эмир!

– Наполни его этим напитком!

– Зачем?

– Это для тебя.

– Что это, эмир?

– Это лекарство, выдуманное одним персидским хакимом, чтобы старые становились снова молодыми. Кто выпьет его достаточно много, тому уготовано счастье, а кто выльет в себя остаток, ни на секунду не прерываясь, тому обеспечена вечная жизнь.

Она многоречиво и цветисто поблагодарила меня, и я понес оставшееся вино наверх. Оба «лечащихся» присели рядышком вопреки разнице в рангах и, как казалось, довольно приятно беседовали.

– Знаешь, эфенди, о чем мы спорим? – спросил меня комендант.

– Откуда? Я ведь только что пришел!

– Мы спорим, кому приходится больше всего страдать – ему или мне. Как ты думаешь, кто прав?

– Я вам хочу вот что сказать: кому лекарство принесет наибольшее облегчение, тот больше всего и страдал.

– Твоя мудрость слишком велика, чтобы мы ее поняли. Что у тебя в этом горшке?

– Это ички ичкилерин – напиток напитков, с ним не может сравниться ничто другое.

– Ты принес его нам, чтобы мы его попробовали?

– Если хочешь, я налью тебе немножко.

– Давай!

– И мне тоже, эфенди, – попросил ага.

Они были уже порядочно навеселе. «Гости» пили только горячее вино, без кореньев, поэтому оно быстро пробудило в обоих родственные и дружественные чувства. Они пили из одного стакана, мутеселлим вытер даже один раз бороду аги – в ней запуталось несколько капелек превосходного «лекарства». Не привыкнув к «благородной схватке полных винных кружек», они пьянели на глазах, и речь их становилась все путанее и глупее. Даже меня они включили в свой кружок, хотя я лишь притворялся, что пью. Мутеселлим то и дело обнимал меня, а ага доверительно оплел своей рукой мою шею.

Ага захотел принести еще одну лампу для красного фонаря, с трудом встал на ноги, вытянул руки, его коленки при этом шатались из стороны в сторону, как у человека, впервые надевшего коньки.

– Что это с тобой, ага? – спросил комендант.

– О господин, у меня начинаются судороги в икрах. Думаю, мне лучше опять сесть!

– Садись! Я могу тебе помочь.

– Ты знаешь как?

– Есть очень хорошее средство. Садись!

Ага снова присел. Мутеселлим сел рядом и осведомился с дружеским пренебрежением:

– В какой икре у тебя судороги?

– В правой.

– Ну-ка дай сюда ногу!

Ага протянул ему ногу, и его начальник принялся изо всех сил тянуть и дергать за нее.

– О, мм! Я думаю, что это все же в левой икре!

– Тогда давай ее сюда.

Селим протянул ему другую ногу, и его начальник поневоле принялся делать то же самое с нею. Было смешно наблюдать, как этот высокопоставленный чиновник, привыкший, чтобы ему помогали и прислуживали при любой мелочи, с прямо-таки братской готовностью растирал своему подчиненному ногу. Смешно, но одновременно это трогало.

– Хорошо! Думаю, уже все в порядке! – сказал ага.

– Тогда попробуй встать на ноги!

Селим-ага поднялся, прилагая на этот раз максимум усилий. Он стоял прямо, очень прямо. Но как он шел! Он, наверно, чувствовал себя как едва оперившаяся птица, вылетающая из уютного гнездышка в неизвестно что сулящий океан воздуха.

– Пробегись! – повелел мутеселлим. – Давай я тебя поддержу.

Он хотел, как обычно, выпрямиться, но потерял равновесие и стал заваливаться назад. Но он все-таки сумел себе помочь. Опершись рукой о мое плечо, он встал, расставил для большей устойчивости ноги пошире и воззрился с удивлением на фонарь.

– Эмир, твой фонарь падает!

– Да нет, думаю, он прочно прикреплен.

– Падает, падает. Вот и бумага начинает гореть. Я уже вижу язычки пламени.

– Ничего не вижу.

– Машалла! Я вижу, как он падает и тем не менее остается наверху! Не шатайся так, Селим-ага, иначе ты упадешь!

– Я не шатаюсь, эфенди.

– Ну я же вижу.

– Это ты сам шатаешься, господин!

– Я? Ага, мне становится страшно за тебя. Твои нервы толкают тебя туда-сюда, а желудок опустился у тебя вниз. Ты трясешь руками и покачиваешь головой, как если бы ты хотел плавать. О, Селим-ага, это лекарство было слишком хорошим и слишком крепким для тебя. Оно валит тебя на землю!

– Господин, ты ошибаешься! Все то, о чем ты мне говоришь, происходит с тобой. Я вижу, как твои ноги танцуют, а руки подскакивают, твоя голова крутится во все стороны. Эфенди, ты очень болен. Да ниспошлет тебе Аллах помощь, чтобы ты не погиб окончательно.

Этого мутеселлим не вытерпел. Он погрозил кулаком:

– Селим-ага, попридержи язык! Кто еще скажет, что я не в порядке, того я велю сечь или брошу в тюрьму! Валлахи! Разве я не сунул ключ себе за пояс? – Он коснулся пояса и нашел ключ. – Собирайся и проводи меня! Я сейчас проверю тюрьму. Эмир, твое лекарство и в самом деле райское молоко, но оно перевернуло твой желудок, ты все время нагибаешь голову вниз. Ты позволишь нам уйти?

– Если ты хочешь посетить заключенного, я не смею препятствовать тебе в исполнении долга.

– Тогда мы пойдем. Спасибо тебе за все, что ты нам дал попробовать сегодня вечером. Когда ты снова будешь готовить лекарство?

– Как только ты этого пожелаешь.

– Горячее еще лучше, чем холодное, но оно пронизывает человека до костного мозга и сжимает ему кости. Аллах да защитит тебя и даст тебе спокойствия в жизни!

Он подошел к аге и взял его за руку. Они пошли, я следовал за ними. Около лестницы они остановились.

– Селим-ага, сначала спускаешься ты!

– Господин, это больше подобает тебе!

– Я не гордый, ты же это знаешь.

Ага крайне осторожно сходил по ступенькам, стараясь не упасть. Мутеселлим следовал за ним. Но у него совсем ничего не получалось, тем более что лестница была ему незнакома.

– Эфенди, ты еще здесь? – спросил он.

– Да.

– Ты знаешь, что есть обычай провожать гостей прямо до дверей?

– Знаю.

– А ты меня не провожаешь!

– Тогда позволь мне это сделать.

Я взял его за плечи и поддержал. Теперь дело шло гораздо оптимистичнее. Внизу, подле двери, он остановился, чтобы немножко отдышаться.

– Эмир, этот макредж твой заключенный, – сказал он.

– Если на дело посмотреть по справедливости, то да.

– Тогда ты и должен удостовериться, не сбежал ли он!

– Хорошо, я пойду с вами.

– Тогда дай мне свою руку!

– У тебя ведь две руки, эфенди, – сказал ага, – дай мне вторую.

Оба грузно, как мешки, повисли на мне, хоть их состояние и позволяло им в некоторой степени еще контролировать ситуацию. Их походка не отличалась твердостью; несмотря на это, мы продвигались достаточно быстро. Переулки были темны и безлюдны. На нашем пути мы не встретили ни одного человека.

– Твои арнауты испугаются, если я приду, – сказал мутеселлим аге.

– И я с тобой! – похвалился он.

– А я с вами! – завершил счет я.

– Араб еще там?

– Господин, ты считаешь, от меня смогут уйти такие люди? – спросил оскорбленно Селим-ага.

– Я проверю и его. У него были деньги?

– Нет.

– Сколько денег у макреджа, как ты думаешь?

– Не знаю!

– Он должен их отдать. Но, Селим, тогда, собственно говоря, твоих арнаутов не должно быть поблизости.

– Я их отошлю.

– А если они подслушают?

– Тогда я их запру.

– Вот так. Хотя, как только мы уйдем, они смогут говорить с заключенными.

– А я их не выпущу.

– Вот это правильно. Эти деньги должны быть у мутеселлима, который, естественно, не забудет дать аге арнаутов хороший бакшиш.

– Сколько, господин?

– Этого я пока не знаю, ведь сначала мне нужно увидеть, сколько у него вообще имеется.

Мы дошли до тюрьмы.

– Отпирай, Селим-ага!

– Господин, ключ же у тебя!

– И то верно!

Он полез за пояс и вытащил ключ. Затем долго прикладывался, примерялся, тыкал ключом, но все никак не мог найти замочной скважины.

На это я рассчитывал и поэтому попросил:

– Позволь, эфенди, я открою для тебя дверь!

Я взял у коменданта ключ, открыл им дверь, вытащил его, и мы вошли во внутренний коридор. После этого я вставил ключ изнутри в замок.

– Входите! Я снова запру дверь!

Как только они вошли, я сделал вид, будто хочу запереть дверь. На самом же деле быстро повернул ключ в обратную сторону, для видимости подергал дверь, якобы проверяя, заперта ли она.

– Закрыто. Вот твой ключ, мутеселлим!

Из задних камер и сверху пришли арнауты с лампами.

– Все в порядке? – Мутесселим прибавил достоинства голосу.

– Да, господин.

– Никто не убежал?

– Нет.

– И араб не убежал?

– Нет.

– А макредж?

– Тоже не убежал, – в тон ему ответствовал сержант в этом остроумном допросе.

– Ваше счастье! Иначе я бы вас заколотил до смерти. Валите отсюда в вашу конуру! Селим-ага, запри их там!

– Эмир, может, ты это сделаешь? – спросил меня ага.

– С удовольствием.

Такой поворот дела меня радовал. Ага взял одну из ламп, и я повел людей наверх.

– Господин, почему нас запирают? – спросил сержант.

– Будет проводиться допрос заключенных.

Я задвинул за ними засов и отправился вниз. Комендант и ага прошли уже в заднюю часть тюрьмы. Внешняя дверь была не освещена, поэтому я проскользнул к ней незаметно, приотворил ее и зашагал быстро за обоими.

– Где он? – услышал я вопрос мутеселлима.

– Здесь.

– А где хаддедин? – поинтересовался я специально перед тем, как открыли вторую дверь.