По дикому Курдистану

Там творилось нечто невообразимое; на кухне громко кричали. Старой Мерсине, должно быть, что-то явно не пришлось по вкусу, что она с удовольствием выражала всеми доступными ей средствами. При таких обстоятельствах мне могла пригодиться или навредить любая мелочь. Я вошел и сразу увидел, как Мерсина читает поучительную проповедь смельчаку Селиму-аге. Она угрожающе размахивала перед ним руками; он стоял, опустив глаза, как ученик, получающий нагоняй от наставника. Увидев меня, Мерсина сразу бросилась ко мне:

– Ну-ка, посмотри на Селима-агу!

С повелевающим выражением лица она указала на бедного «ученика», я повернул голову вполоборота, чтобы видеть грешника.

– Этот человек – ага арнаутов? – спросила она.

– Да.

Я сказал это голосом, в котором сквозила уверенность, но как раз этот тон окончательно вывел ее из себя.

– Что?! Значит, и ты считаешь его командиром смелых арнаутов? Я скажу тебе, кто он есть: ага трусов!

Селим-ага открыл глаза и попытался выразить ими протест. Это ему удалось довольно хорошо.

– Не серди меня, Мерсина, ты же знаешь, каков я во гневе, – сказал он.

– Что это вы ссоритесь? – осмелился я спросить.

– Это те самые пятьдесят пиастров, – ответила Мерсина и с презрительным выражением лица указала на землю.

Там лежали две серебряные монеты по двадцать пиастров и одна такая же в десять пиастров.

– Ну и что?

– Деньги от мутеселлима.

Теперь я знал, в чем дело, и спросил:

– За что?

– За арест макреджа. Ты, кстати, знаешь, сколько у него было?

– Приблизительно двадцать четыре тысячи пиастров.

– Тогда Селим-ага сказал мне правду.

– Это невообразимо огромная сумма, которую комендант отнял у макреджа, а моему бравому Селиму-аге досталось всего лишь пятьдесят пиастров.

Когда она гневно обличала коменданта, ее лицо напоминало взбешенный восклицательный знак. Она двинула ногой монеты в сторону и спросила меня:

– А ты знаешь, что сделал этот Селим-ага?

– Что?

– Он просто взял деньги и ушел, не сказав ни слова. Спроси его, не лгу ли я!

– Что мне оставалось делать? – взвизгнул Селим-ага.

– Брось ему эти деньги в морду! Я бы это сделала наверняка! Не так ли, эфенди?

– Вполне допускаю такое, – сказал я, не солгав ни на йоту.

Она наградила меня взглядом, полным благодарности, и задала мне новый вопрос:

– Селим-ага должен вернуть деньги?

– Нет.

– Нет?

Я обратился к Селиму-аге:

– Ты подписывал тот список, который комендант должен отправить в Мосул?

– Да.

– Сколько он там указал?

– Четыреста пиастров золотом и восемьдесят один пиастр серебром.

– И больше ничего?

– Абсолютно.

– И перстни, и часы не указаны?

– Не указаны.

– Комендант – твой начальник. Не годится вам враждовать друг с другом; то, что ты взял деньги, хорошо. Ты помнишь, что я тебе обещал?

– Помню!

– Я сдержу свое слово и переговорю с комендантом. Ты еще получишь по меньшей мере тысячу пиастров.

– На самом деле, эфенди? – спросила Мерсина.

– Да. Вообще деньги не принадлежат ни мутеселлиму, ни Селиму-аге, но, что бы ни случилось, они все равно достанутся тому, кто не имеет на них никаких прав. Так что пусть уж все остается на своих местах. Только нехорошо так позорно обманывать Селима-агу.

– Не заслужил ли он хотя бы семи тысяч пиастров?

– Все равно он их не получит. Это был только предлог. Селим-ага, баш-чауш уже уехал?

– Еще нет.

– Он же хотел отбыть еще утром.

– Мутеселлиму придется составлять новый отчет, в старом он написал, что отправляет в Мосул араба. Быть может, баш-чауш останется и будет ждать, пока не поймают убежавшего.

– Думаю, надеяться на это уже поздно.

– Почему?

– Потому что араб, убегая по скалам, свалился вниз и разбился, естественно, насмерть.

– А вдруг мы ошибаемся?

– Почему же?

– Мутеселлим, кажется, полагает, что беглец еще жив.

– Он это тебе сказал?

– Нет, я понял это из разговора с ним.

– Тогда остается пожелать, чтобы он не обманулся.

Я пошел в свою комнату. Мне показалось, что какое-то не учтенное нами обстоятельство встревожило коменданта и вызвало у него подозрение. Все может быть. Нужно быть готовыми ко всему. Но прежде чем сообщить обо всем моим спутникам, я восстановил в памяти события минувшего дня и не нашел ничего такого, что могло бы нарушить наш план. Не успел я сам до конца во всем разобраться, как пришел Селим-ага.

– Эфенди, я принес послание от мутеселлима. Он просил передать, что еще раз ждет нас в тюрьме.

– Он уже там?

– Да.

– Подожди меня внизу, я сейчас спущусь.

С какой целью комендант послал за нами? Из дружеских чувств или замышляет что-то нехорошее? Я решил подготовиться к любому экстраординарному случаю: сунул заряженный револьвер за пояс, взял еще несколько пистолетов и пошел к Халефу. Он сидел один в своей комнате.

– Где болюк-эмини?

– Его забрал баш-чауш.

Хоть здесь не было ничего необычного, я все же обратил на это внимание, потому что во мне зародилось подозрение.

– Давно это было?

– Сразу, как только ты пошел покупать лошадь.

– Пойдем-ка вместе к хаддедину.

Хаддедин лежал на полу и курил.

– Эмир, Аллах не одарил меня терпением так долго ждать того, к чему я так стремлюсь. – Это были его первые слова ко мне. – Что нам осталось еще сделать в этом городе?

– Наверно, мы скоро уедем отсюда. Но возникло подозрение, что кто-то нас предал.

Хаддедин был явно ошарашен, но тем не менее он, как всегда, чувствовал себя достаточно сильным, чтобы скрыть свою растерянность и быть готовым бороться с неприятностями.

– Почему ты так подумал, эфенди?

– Пока мне только кажется. Комендант послал за мною и попросил явиться в тюрьму, где он ожидает. Я пойду, но буду осторожен. Если я не вернусь в течение часа, значит, со мной что-то случилось.

– Тогда я буду тебя искать! – закричал Халеф.

– Ты не сможешь ко мне прийти, я, может статься, буду находиться в тюрьме как заключенный. Тогда перед вами будет выбор: либо спасаться бегством, либо попытаться освободить меня.

– Мы тебя не оставим! – заявил хаддедин ровным голосом.

Сейчас он стоял, гордо выпрямившись, с длинной седой бородой до пояса. По виду он походил на отважного, но осмотрительного человека.

– Спасибо тебе! Если они и попытаются взять меня в плен, то просто так я им не дамся, они получат хорошую взбучку. Я не позволю им себя связать. А тогда, вероятно, найду возможным как-нибудь дать вам знать, где я буду находиться.

– Как ты это сделаешь, эфенди? – спросил Халеф.

– Я попробую залезть на стену и сделать знак платком. Возможно, вам удастся передать мне послание через Селима-агу или его Мерсину. Во всяком случае, я не буду сидеть там долго. Вы тоже подумайте, что можно будет сделать при таких обстоятельствах. У меня мало времени: ждет мутеселлим, к тому же я должен еще заглянуть к англичанину.

Линдсей сидел на ковре и тоже курил.

– Красиво, что вы приходить! Хотеть прочь!

– Почему?

– Здесь что-то не так!

– Поотчетливей выразите свою мысль.

Мистер Линдсей подошел к окну и указал на крышу противоположного дома:

– Смотрите туда!

Пристально вглядевшись, я увидел на крыше лежавшего арнаута, наблюдающего за нашей квартирой.

– Влезть на нашу крышу, – спокойно сказал Линдсей, – и всадить тому пулю.

– Сейчас я иду в тюрьму, там меня ждет мутеселлим. Не возвращусь через час – знайте: со мной что-то произошло. Место, где я сижу, вы узнаете по одежде, которую я постараюсь высунуть из окна. Этот пароль вы сможете увидеть из задних окон или с крыши.

– Очень хорошо! Будет большое развлечение; должны запомнить мистера Линдсея.

– Договоритесь с Халефом, он понимает по-английски.

– Будем играть пантомиму. Yes!

Я отправился в тюрьму. Меня подстраховывали три человека, на которых я мог положиться. Впрочем, на улицах Амадии уже не было ни души. В городе свирепствовала лихорадка, и половина гарнизона страдала этой болезнью, потому я надеялся, что с мутеселлимом удастся совладать.

Селим-ага уже стоял в дверях. Переговоры заняли у него много времени, и он спешил наверстать упущенное.

Как и раньше, комендант должен был ждать нас сейчас у распахнутой двери тюрьмы. Еще выйдя из дома, я сразу стал осторожно осматриваться и искать «сопровождающих», но, к счастью, ни одного не обнаружил. Оба переулка, которыми мы шли, были пусты. Около тюрьмы я также никого не встретил. Комендант ждал нас у распахнутой тюремной двери, как и утром. Он вежливо поприветствовал меня. Но я заметил, что за его вниманием скрывается коварство.

– Эфенди, – начал он, как только за нами закрылась дверь, – мы не нашли тело беглеца.

– Ты посылал людей искать его в пропасти?

– Да. Они спустились на веревках, но сбежавшего там не оказалось.

– Но там же была разбросана его одежда!

– Может, он ее просто снял!

– Тогда у него должна была быть другая одежда!

– Вероятно, она была в запасе. Кстати, нам стало известно, что вчера в нашем городе купили полный комплект одежды.

Говоря эти слова, он при этом испытующе смотрел на меня, думая, что я как-то отреагирую и выдам себя; получилось же все наоборот. Этим замечанием он раскрыл все свои карты, и теперь я был спокоен, зная наперед, что меня ожидает.

– Для него? – спросил я с недоверчивой улыбкой.

– Думаю, да. К тому же сегодня купили еще и лошадь.

– Тоже для него?

– Наверняка. И все это еще находится в городе.

– Значит, он хочет поехать верхом к воротам! О, мутеселлим, я вижу, что ты еще болен. Я пришлю тебе лекарство!

– Я больше не прикоснусь к этому лекарству! – смущенно отвечал он. – Я убежден, что хоть он и убежал из тюрьмы, но все же находится где-нибудь в городе.

– И ты знаешь, как ему удалось убежать?

– Нет, но я не верю, что Селим-ага и стражи виновны.

– А где он может, по-твоему, прятаться?

– Я это узнаю уже сегодня, но для этого и при этом мне потребуется твоя помощь, эфенди.

– Моя? Сделаю все, что смогу.

Я вошел в здание и бросил быстрый взгляд наверх, где толпились арнауты, – их было несравненно больше, чем до сих пор. Что это значит? Может быть, они меня хотят задержать?

Это я понял и по неосторожным высказываниям последних. По выражению лица Селима-аги я догадался, что его не посвятили в планы мутеселлима. Из всего этого я сделал вывод, что и он находится под подозрением. Выходило, они думали, что мы оба укрываем беглеца.

– Мне сказали, – сказал комендант, – что ты искусно владеешь способностью различать следы.

– Кто тебе это сказал?

– Твой башибузук, которому об этом рассказал твой Халеф.

Значит, он допрашивал башибузука. Вот почему того позвали от баш-чауша! Комендант продолжал:

– И поэтому я тебя прошу осмотреть нашу тюрьму.

– Я уже был там!

– Но без той тщательности, которая необходима, чтобы обнаружить следы. При этом любая маленькая штучка, на которую обычно не обращаешь внимания, может оказаться решающей.

– Верно. Значит, мне предстоит обыскать весь дом?

– Да. Пожалуй, ты сначала займешься той камерой, где жил заключенный, ведь именно оттуда он бежал.

Хитрец турок! За мною на лестнице послышался какой-то шум. Это тихо спускались арнауты.

– Верно. Все верно, – произнес я таким тоном, как будто ни о чем не ведаю. – Открой дверь в камеру!

– Открывай, Селим-ага! – повелел мутеселлим.

Селим-ага отодвинул запор в сторону и широко распахнул дверь. Я подступил ближе, но все-таки не настолько близко, чтобы меня можно было столкнуть вниз.

Внимательно осмотревшись, я сказал:

– Мне не видно ничего такого, что бросалось бы в глаза.

– Отсюда ты ничего и не увидишь, тебе нужно спуститься вниз, эфенди!

– Если ты считаешь, что это нужно, я это сделаю, – таким же непринужденным тоном ответил я.

Я отступил, схватил дверь, быстро поднял ее, сняв с петель, и положил по диагонали на пол так, чтобы из камеры всегда мог ее видеть. Этого комендант совершенно не ожидал, ибо это перечеркнуло все их хитро задуманные планы.

– Что это ты тут делаешь? – спросил он раздраженно и расстроенно одновременно.

– Ты же видишь, что я снял дверь с петель, – сказал я.

– Почему?

– О, чтобы найти улики и следы, нужно быть очень осторожным и все видеть!

– По этой причине тебе вовсе не нужно было снимать дверь. У тебя не получится рассмотреть все при этом свете. Что до, что после снятия двери – освещение здесь безобразное.

– Точно! Но знаешь ли ты, на какие улики можно положиться с полной уверенностью?

– На какие же?

– На те, которые обнаруживают в присутствии свидетелей. И уж эти-то, – я постучал фамильярно его по плечу, – я смогу, без малейшего сомнения, найти и прочитать один.

– Что ты имеешь в виду? – спросил ошарашенный комендант.

– Я имею в виду, что опять происходит то, что я считаю искусством высочайшей дипломатии. Тебе удается утаивать от меня все твои секреты и намерения. И поэтому я исполню твое желание и спрыгну.

Я прыгнул вниз и сразу же наклонился, делая вид, что я что-то ищу на полу камеры. При этом я краем глаза увидел, как мутеселлим подал знак коменданту. Оба нагнулись, намереваясь поднять тяжелую дверь и снова повесить ее на петли. Я обернулся.

– Мутеселлим, не трогай дверь.

– Она должна быть на своем месте.

– Тогда и я иду туда, где должен быть.

Я попытался выкарабкаться из камеры, что было делом нелегким: пол камеры лежал достаточно низко.

– Стой, ты останешься там! – повелел комендант и дал сигнал арнаутам, которые тут же явились с оружием в руках. – Ты мой пленник.

Селим испугался. Он выпучил глаза – сначала на мутеселлима, затем на меня.

– Я – твой пленник? – переспросил я. – Ты шутишь?

– Я говорю вполне серьезно.

– Тогда ты за эту ночь превратился в сумасшедшего. Как можешь ты думать, что ты тот человек, который вправе арестовать меня?

– Ты уже в тюрьме и не уйдешь отсюда до тех пор, пока не явится беглец.

– Мутеселлим, не думаю, что тебе удастся его обнаружить и тем более поймать.

– Почему?

– Для такого дела необходим человек, награжденный Аллахом мужеством и умом. Тебя же, к сожалению, Аллах обделил, поступив как истинный мудрец.

– Издеваешься? Посмотрим-ка, куда и как ты направишь свой ум! Повесьте дверь и заприте ее на засов.

Я уже вытащил пистолет.

– Оставь дверь в покое, по-дружески советую!

«Бравые» арнауты в замешательстве остановились.

– Ну, давайте же, вы, псы! – повелел мутеселлим им угрожающе.

– Поберегите свои шкуры, ребята! – сказал я, положив палец на курок.

– Только рискни выстрелить! – закричал мутеселлим.

– Рискнуть? О, мутеселлим, здесь совершенно нет никакого риска. С этими людьми я быстренько разберусь, и ты будешь первым, в кого угодит моя пуля.

Эффект от моих слов был своеобразным: отважнейший герой из Амадии исчез тотчас же из виду, слышен был лишь его голос:

– Заприте его, вы, мошенники!

– Не делайте этого, ребята, а то я первого же, кто осмелится притронуться к двери, отправлю в джехенну.

– Тогда застрелите его! – снова раздался голос.

– Мутеселлим, не забывай, кто я. Это может стоить тебе головы.

– Вы что, не хотите подчиниться, мошенники?! Может, мне вас пристрелить? Селим-ага, приступай!

Тот последовал примеру своего начальника и стоял немного подальше, прижавшись к стене. Естественно, он попал в чертовски неприятное положение, и я решил избавить его от необходимости выбора.

– Ребята, немножко назад, иначе я стреляю.

Я направил ствол пистолета на них, и мне сразу не в кого оказалось стрелять; как быстро, однако, умели передвигаться арнауты! Немного физических упражнений – и вот я уже стою наверху, перед комендантом, держа пистолет прямо перед его лицом.

– Мутеселлим, внизу я не обнаружил никаких следов и улик.

– Аллах-иль-Аллах! Эмир, убери оружие!

То, что у него самого за поясом был пистолет и он мог бы защитить себя, не пришло, видно, ему в голову.

– Только в том случае, если стража поднимется опять наверх. Селим-ага, удали ее!

Ага моментально послушался:

– Убирайтесь и больше не показывайтесь!

Стража молниеносно исчезла наверху.

– Так, теперь и я могу убрать свое оружие. О мутеселлим, в какое позорное дело ты вовлек сам себя! Твоя уловка не удалась, попытка насилием решить дело не дала решающего результата. И вот стоишь ты тут в образе такого бедного грешного, молящего о пощаде. Зачем тебе потребовалось запирать меня в камере?

– Чтобы провести в твоем доме обыск.

– А что, мне нельзя было при этом присутствовать?

– Ты бы оказал сопротивление.

– Вот как, значит, ты считаешься со мною, даже опасаешься, – приятно слышать! А ты не подумал, что и остальные бы мои спутники оказали сопротивление?

– Ты был самым опасным, со всеми остальными мы бы справились в два счета.

– Ошибаешься, мутеселлим. Я самый добрый по сравнению с ними. Мой хаджи Халеф Омар – герой, а хаджи Линдсей-бей прямо-таки чудовище во гневе, ну а третий, которого ты еще не видел, страшнее их обоих. Ты бы не ушел от них живым! Сколько времени, по-твоему, провел бы я в этой тюрьме?

– До тех пор, пока я тебя не освободил бы.

– Серьезно? Взгляни на это оружие и мешочек с пулями. Я бы без особого труда прострелил петли дверей и через две минуты был бы уже на свободе. И уже при первом выстреле сюда поспешили бы мои люди, узнав по выстрелам, что я в беде, и желая мне помочь.

– Они не вошли бы.

– Ключом к запертой двери может быть и оружейная пуля. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Я указал на маленькое оконце, сквозь которое можно было бы наслаждаться голубым небом; теперь же там вырисовывалась фигура с оружием в руках, одетая в черно-красную клетку; кто-то внимательно наблюдал за тюрьмой!

– Тебе знаком этот человек?

– Хаджи Линдсей-бей!

– Точно. Он стоит на крыше и ждет условного знака. Мутеселлим, ты на волосок от смерти. Что ты имеешь против меня?

– Ты освободил араба?

– Кто это сказал?

– У меня есть свидетели.

– И ты меня осмелишься посадить в тюрьму меня, эфенди и бея, человека, стоящего выше тебя по рангу, человека, у которого есть бу-джерульди самого падишаха? Человека, доказывавшего тебе уже много раз, что он обладает силой и мужеством защитить себя, что он никого не боится?

– Да, ты никого не боишься, и именно поэтому я хотел посадить тебя сюда, пока я не обыщу твою квартиру.

– Ты можешь ее обыскать и в моем присутствии.

– Нет, господин, я не буду делать этого. Для этого я уже послал своих людей.

Вот как, значит, получается, я испугал коменданта, и он все хочет сделать руками солдат.

– Я тебе позволю сделать даже это! Но при одном условии: чтобы никто ничего не заметил. Твои люди могут перерыть все там, заглядывать во все уголки – я не против. Вот видишь, мутеселлим, тебе вовсе не нужно было запрятывать меня в тюрьму.

– Этого я не знал.

– Твоей грубейшей ошибкой было то, что ты подумал, будто я слепой котенок и меня можно без проблем посадить в тюрьму. Не делай этого еще раз, я говорю тебе: ты был на волосок от смерти.

– Но, эмир, если мы обнаружим у тебя в доме беглеца, то мне все-таки придется приказать схватить и тебя.

– Тогда я не буду сопротивляться.

– И еще, я не могу сейчас отпустить тебя домой.

– Почему?

– Я должен быть уверенным, что ты не прикажешь своим спутникам перепрятать беглеца.

– Хорошо. Но тогда мои спутники не допустят обыска моей квартиры. Напротив, они подстрелят каждого, кто только приблизится к моему жилищу.

– Ну, тогда напиши им записку, чтобы они разрешили нам это сделать.

– Пожалуйста. Селим-ага может тотчас же отнести записку домой.

– Нет, только не он.

– Почему?

– Не исключено, что он обо всем знает и предупредит.

– О, ага тебе так предан и верен, что не проронит ни словечка о заключенных, ничего и никому не скажет, не правда ли, Селим-ага?

– Господин, – сказал он своему начальнику, – клянусь тебе, что ничегошеньки не знаю, а также уверяю, что эфенди не несет никакой вины за происшедшее.

– В последнем тебе не нужно клясться, то, что ты сказал раньше, радует мою душу, успокаивая ее. Эмир, пошли ко мне, и мы обсудим кое-какие дела. Я устрою очную ставку, я представлю тебя двум обвинителям.

– Теперь и я этого хочу.

– Одного ты можешь прямо сейчас услышать.

– Кто он?

– Арнаут, который из-за тебя попал в тюрьму.

– А! Тот самый!

– Да. Я сегодня с утра еще раз обыскал все камеры и поспрашивал, не заметили они сегодня ночью чего-нибудь подозрительного. Я зашел и к нему и услышал такое, что может тебе весьма повредить.

– Он жаждет мести! Не лучше было бы послать одного из стражников ко мне на квартиру? Если я напишу письмо, может вкрасться какая-нибудь ошибка, а то еще мои спутники подумают, что его написал не я…

– Стражнику они тем более не будут доверять.

– Лучше сделаем так: пусть этот человек приведет с собою моего слугу, который удостоверится, что я сам дал разрешение обыскать мою квартиру.

– Ты поговоришь с ним в моем присутствии?

– Да.

– Тогда его сейчас приведут.

Он подозвал к себе арнаута и отдал соответствующий приказ. Селиму-аге пришлось еще открывать темницу, где сидел бывший хавас англичанина.

– Встать! – повелел ему мутеселлим. – И точно, без лжи, отвечай! Ты еще продолжаешь настаивать на сказанном тобою сегодня?

– Да.

– Повтори.

– Человек, которого ты назвал хаджи Линдсеем-беем, – инглис. Он нашел меня и одного толмача из Мосула, и вот этому толмачу он рассказал, что ищет человека, который в свою очередь разыскивает одного заключенного и намеревается его освободить.

Значит, мистер англичанин все-таки проговорился.

– Он назвал этого человека? – спросил я арнаута.

– Нет.

– Сообщил ли он толмачу имя человека, которого намереваются освободить?

– Нет.

– И место, где находится заключенный, тоже нет?

– Нет.

– Мутеселлим, может ли этот человек сказать еще что-нибудь?

– Это все.

– Нет, это далеко не все. Селим-ага, уведи этого человека. О, мутеселлим, ты на самом деле такой великий дипломат, что я в Стамбуле не премину сообщить о твоих заслугах! Тогда там постараются дать тебе надлежащее, по уму и сообразительности, место. Может, даже назначат вице-королем Багдада. А теперь слушай. Хаджи Линдсей-бей хочет найти какого-то человека. Он говорил про меня? Этот человек, по словам арнаута, хочет освободить одного заключенного. Он что, говорил, что это именно твой заключенный? И еще. Станет ли англичанин отправляться в путь из своего далекого города, до которого не меньше ста дней езды на верблюде, на поиски какого-то араба? Ведь до этого он вообще ни одного не видел.

– Но ты же друг Амада эль-Гандура.

– Говорю тебе, я не видел его никогда прежде, пока мы не зашли в твою тюрьму! Хаджи Линдсей-бей не знает турецкого, и арабского тоже, а его толмач мог не очень хорошо изъясняться по-английски. Кто знает, что услышал этот мужчина и как понял. Может быть, хаджи рассказывал ему какую-нибудь сказку.

– Но он же не говорит!

– Тогда ему еще можно было говорить. Он еще не давал обета.

– Тогда пошли. Я тебе покажу еще одного свидетеля.

В дверь постучали, и арнаут впустил Халефа, которому я сообщил, что не имею ничего против обыска в доме, и добавил:

– Я докажу мутеселлиму, что я его друг. Пусть люди осмотрят весь-весь дом, пусть не останется ни одного места, которого они бы не видели. Ну, иди теперь!

– А ты?

– Я к мутеселлиму.

– Скоро придешь?

– Еще не знаю.

– За один час можно много сделать, много о чем поговорить. Если ты за это время не вернешься, мы придем сами за тобой.

Халеф ушел, и у коменданта появились нотки сомнения. Мой маленький, мужественный Халеф показался ему опасным и внушительным. В приемной его селамлыка томились слуги и чиновники. Комендант подозвал знаком одного из них, и он вошел к нам. Мы уселись, но мне, однако, не дали трубки.

– Вот тебе этот человек! – указал мутеселлим на вошедшего чиновника.

– Кто это?

– Он тебя видел.

– Где?

– На улице возле тюрьмы. Ибрахим, расскажи ему все.

Чиновник между тем уже понял, что я еще не арестован, и, бросив на меня недоверчивый взгляд, рассказал:

– Я шел от дворца, господин. Уже было темно, когда я открывал свою дверь. Только хотел ее закрыть за собой, как послышались торопливые шаги; я пригляделся и увидел двоих очень быстро идущих мужчин: один тащил за собою другого, с трудом хватающего воздух от усталости. За углом они исчезли, и я тут же услышал, как вскрикнул ворон.

– Ты узнал обоих?

– Только этого, эфенди. Хоть и было темно, но по его фигуре я догадался, что это именно он.

– А как выглядел другой?

– Он был меньше ростом.

– Они тебя видели?

– Нет, я же стоял за дверью.

– Можешь идти! Ну, эмир, что ты сейчас скажешь!

– Я же целый вечер провел с тобой.

– Тебя не было несколько минут, пока ты ходил, чтобы взять лампу у стражников. За эти минуты, как мне думается, ты и увел заключенного, причем сделал все это так поспешно, что мы ничего и не заметили.

Я засмеялся.

– О, мутеселлим, когда же ты научишься искусству дипломатии! Я думаю, что тебе нужно дать еще укрепляющего. Можно мне спросить тебя?

– Говори.

– У кого был ключ от внешней двери тюрьмы?

– У меня.

– Мог ли я сам войти, если бы я захотел?

– Нет, – помедлив, ответил он.

– С кем я пошел домой?

– С Селимом-агой.

– Он выше или ниже меня?

– Ниже.

– И теперь, Селим, я задаю вопрос тебе: мы плелись как улитки или шли быстро?

– Быстро, – ответил ага.

– Мы держались друг за друга или нет?

– Держались.

– Мутеселлим, может ли ворон, испугавшийся и закричавший во сне, иметь какое-либо отношение к беглецу?

– Эмир, все великолепным образом сходится, – отвечал мутеселлим.

– Нет, не все сходится. На самом деле все так просто и естественно, что я даже пугаюсь скудости и ограниченности твоих мыслей! Мне страшно за тебя! У тебя был ключ, никто не мог выйти наружу, это я уже понял. Я шел вместе с агой домой, к тому же именно по тому переулку, где живет этот человек. Это ты тоже принял к сведению. И на основании рассказа, способного лишь меня оправдать, ты хочешь посадить меня в тюрьму? Я был твоим другом. Я дарил тебе подарки, я сделал так, чтобы макредж, пленение которого сулит тебе признание и благоволение, очутился в твоих руках; я давал тебе лекарство, чтобы порадовать твою душу. И за все это ты собираешься лишь упрятать меня в тюрьму! Мне больше нечего сказать! Я разочаровался в тебе! И кроме того, ты не веришь даже аге арнаутов, хотя тебе известна его верность и ты знаешь, что он будет за тебя до конца, даже если при этом он может потерять свою жизнь.

Селим-ага стал на несколько дюймов выше.

– Да, это так! – горячо заверил он, ударив по сабле и вращая глазами. – Моя жизнь принадлежит тебе, господин. Бери ее!

Больше доказательств не потребовалось, комендант протянул мне руку и попросил:

– Прости, эмир! Ты оправдан, и я не буду обыскивать твою комнату!

…Наконец я покинул коменданта и мог вернуться к своим спутникам. До этого я наткнулся на отделение арнаутов, трусливо расступившихся, чтобы пропустить меня. В двери стояла Мерсина с пылающим от гнева лицом.

– Эмир, где-нибудь было уже что-либо подобное?

– Что именно?

– А то, что мутеселлим приказывает обыскать дом своего собственного аги?

– Этого я поистине не знаю, о ангел этого дома, ведь мне еще ни разу не приходилось быть агой арнаутов.

– А ты знаешь, что они здесь искали?

– Что же?

– Убежавшего араба! Искать беглеца у надзирателя! Вот придет Селим-ага домой, я все ему выскажу, что бы я сделала на его месте.

– Не ругайся на него. У него достаточно проблем и без тебя.

– Что такое?

– Я уезжаю.

– Ты? – Она сделала испуганное лицо.

– Да, я поссорился с мутеселлимом и не хочу жить там, где он повелевает.

– Аллахи, таллахи, валлахи! Господин, останься, я заставлю этого человека обходиться с тобой почтительно.

Я бы не отказался увидеть, как бы она исполнила свое обещание. Но, естественно, она обещала невозможное. Поэтому я поднялся наверх, оставляя Мерсину внизу, с ее возгласами недовольства, походившими на раскаты грома.

Вверху, перед лестницей, меня ждал башибузук.

– Эфенди, я хочу с тобой попрощаться!

– Войди ко мне, прежде чем попрощаться, я хочу тебе заплатить.

– О, эмир, мне уже заплатили.

– Кто?

– Человек с длинным лицом.

– Сколько он тебе дал?

– Вот.

С сияющими от радости глазами он полез в сумку, сплетенную из ремней, и вытащил полную пригоршню серебряных монет.

– Все равно пошли. Если дело обстоит так, то я заплачу тебе за осла.

– Аллах керим, я же его не продаю! – вскричал тот испуганно.

– Ты не понял, я всего лишь хочу заплатить и ему за посильное участие в наших делах.