Звездоплаватели

И вдруг он понял, что мрака нет.

С каждой секундой все ясней и отчетливей профессор различал стволы деревьев. Странно дрожащий розовый свет освещал их. Он становился все сильнее, но источника этого света нигде не было видно.

Посмотрев вверх, через прозрачную крышу вездехода, Баландин убедился, что вершины деревьев скрыты во мраке. Освещены были только стволы. Кустарник и дорога также были невидимы.

Потом он заметил, что сами стволы освещены по-разному. Одни из них были видны только в нижней части, другие в средней, третьи представляли собой странное зрелище половины дерева, освещенного с какой-нибудь одной стороны — справа или слева, тогда как вторая половина оставалась невидимой.

Профессор с изумлением смотрел на эту картину, не зная, чем и как объяснить ее, но внезапно догадка мелькнула в его мозгу:

— Они светятся сами!

— Да, — ответил Белопольский. — Свет исходит из самих стволов. Но это какой-то странный свет. Он делает видимым ствол дерева, но не освещает окружающих предметов. Впрочем, нет, — прибавил он, — я смутно различаю кустарник.

“Ну и зрение у Константина Евгеньевича! — подумал Баландин. — Как мог он заметить тогда еще слабое свечение при ярком свете прожекторов?”

С каждой минутой деревья становилось все более ясно видимыми. Казалось, что внутри гигантских стволов все сильнее и ярче разгоралось неведомое пламя, просвечивая сквозь кору. Розовый цвет темнел, переходя в красный. Это мерцающее сияние становилось столь сильным, что больно было смотреть на него.

Внезапно ближайшее к ним дерево покрылось словно дрожащей сеткой из ослепительно белых нитей. Извилисто скользя по стволу, подобно струйкам добела раскаленного металла, они сверкающим потоком стремились откуда-то сверху и исчезали в “земле”.

А потом дерево вдруг “потухло”. Ярко-красная колонна исчезла из глаз, оставаясь видимой как черный силуэт на фоне других деревьев. И снова, начала разгораться, сначала розовым, потом все более красным цветом.

Это загадочное явление стало все чаще и чаще повторяться то с одним, то с другим деревом. Как будто кто-то там наверху пытался залить горевшее в них пламя, и, потухая на несколько мгновений, оно снова разгоралось с прежней и даже большей силой.

— Хорошо, что наша машина не металлическая, — тихо сказал Белопольский. — Но это еще не гроза, а прелюдия к ней.

Баландин только что подумал о том же. Было ясно, что вся эта фантасмагория вызвана электризацией воздуха. Кора деревьев, очевидно, была электропроводна. Той же причине надо было приписать и свечение стволов. Электричество накапливалось в коре дерева и разряжалось в “землю”, когда его концентрация становилась чрезмерно большой.

Что же это за кора, обладающая такими необычайными свойствами?..

— Еще одна загадка, — сказал профессор.

Белопольский ничего не успел ответить.

Ослепляющий свет разлился по лесу, Высоко над ними, невидимые до сих пор, ветки и листья вспыхнули снежно-белым пламенем. Отчетливо выступила каждая травинка, каждая веточка кустарника. Красный свет стволов исчез в этом сияющем блеске. И одновременно раздался ужасающий удар грома, точно сломались все деревья в лесу.

Оглушенные, они инстинктивно закрыли лица руками. Но в последнюю секунду успели заметить, что весь блеск купола над их головами словно мгновенно собрался в один огненный столб и рухнул на крышу машины.

Даже сквозь закрытые веки они ощутили, как что-то нестерпимо ярко вспыхнуло внутри вездехода. Послышался сильный треск, заглушенный вторым, еще более страшным, раскатом грома.

Теряя сознание, профессор почувствовал сильный запах озона. В потрясенном мозгу успела пронестись одна мысль: “Антенна!”.

Белопольский привстал, судорожно изогнулся, словно стараясь удержать равновесие, и рухнул на пол кабины. Сверху на него упало тело Баландина…

Сияющий свод стал еще ярче, еще ослепительнее. Но они уже не видели этого. Они ничего больше не видели и не слышали.

И, точно празднуя победу над земными пришельцами, торжествующе гремели раскаты грома. Сквозь купол листьев пронизывали чащу леса яркие молнии, растекаясь металлическими потоками по стволам деревьев. Погасали и вспыхивали красным светом лесные великаны.

Послышался отдаленный, постепенно нарастающий и усиливающийся гул.

К месту, где стояла машина с уничтоженной, сожженной антенной, приближался неистовый ливень Венеры.

НА БЕРЕГУ ОЗЕРА

Эта гроза была самой короткой и самой страшной из всех, которые пришлось испытать звездоплавателям на сестре Земли.

Бывали минуты, когда они сомневались, выдержит ли корпус корабля непрерывные потоки молний и чудовищную силу ливня, от которых весь звездолет дрожал мелкой дрожью. Такого мощного разгула стихии они еще не встречали.

При каждом ударе грома, а они были почти непрерывны, исполинский корабль так сильно вздрагивал, что казалось, еще немного — и он упадет набок и покатится по берегу, как соломинка, гонимая ураганом.

Атмосфера за бортом превратилась в сплошное электрическое море. Все приборы главного пульта, имевшие связь со внешним миром, мгновенно вышли из строя. Корабль “ослеп” и “оглох”. По счастью, Топорков успел вовремя убрать наружную антенну, и это позволяло надеяться, что они не лишились радиосвязи.

Крепко ухватившись за первые попавшиеся под руку укрепленные предметы, члены экипажа “СССР-КС3” молча ждали конца этого хаоса. За все двенадцать минут, которые понадобились грозовому фронту, чтобы пройти мимо, никто из них ни разу не подумал о себе, о том, что их ждет, если корабль перевернется. Все их мысли были в лесу.

Звездолет, весивший сотни тонн, с трудом выдерживал натиск бури. Что же стало с маленьким, легким вездеходом? Что стало с двумя людьми, находившимися в нем? Достаточной ли оказалась защита леса, на которую они надеялись, пускаясь в свой опасный путь?

Мучительно медленно текли секунды и минуты. Дрожал и качался огромный корабль. Казалось, что гроза никогда не кончится.

Впоследствии было странно вспомнить, что короткие двенадцать минут могли показаться долгими часами, но это было именно так.

Как только грозовой фронт, с обычной на Венере внезапностью, промчался мимо, во всех помещениях звездолета раздался твердый и внешне спокойный голос Мельникова, который неотлучно находился на пульте, готовый в любую минуту поднять корабль в воздух, если пребывание на “земле” станет слишком опасным:

— Немедленно проверить и доложить мне состояние приборов и аппаратуры радиорубки, обсерватории и кормовых помещений. Товарищам Князеву и Второву подготовить второй вездеход и быть готовыми, в случае необходимости, направиться на помощь первому. Степану Аркадьевичу — возглавить спасательную экспедицию. Игорю Дмитриевичу сделать все возможное для скорейшего установления связи с Белопольским и Баландиным. Я буду находиться на пульте.

В ожидании, пока выполнят его приказания, Мельников занялся проверкой корабля в целом. Он уже знал, что центральный экран вышел из строя, но как обстояло дело со всем остальным?

Методично нажимая контрольные кнопки, он внимательно “читал” ответы, которые давали ему лампочки пульта и ленты самопишущих приборов.

Корпус звездолета, механизмы амортизаторов и крыльев были в порядке. Выдвижная антенна также осталась целой. Вышли из строя все слуховые аппараты, наружные экраны и радиопрожекторы.

Это было неприятно, но отнюдь не угрожающе. Зайцев и Топорков в один—два дня все исправят.

Покончив с этим делом, Мельников стал терпеливо ждать донесений. Торопить с ответом было не в его правилах. Он знал, что его товарищи не будут терять время.

Мельников казался совершенно спокойным. Пожалуй, одна только Ольга по потемневшим глазам и подчеркнуто неторопливым движениям Бориса Николаевича поняла бы его истинное состояние. Даже Пайчадзе, придя на пульт, чтобы доложить о полной исправности астрономических приборов, ничего не заметил.

— Разреши отправиться вместо Андреева, — сказал он. — Волнуюсь за Константина Евгеньевича.

— Этого никак нельзя сделать, — ответил Мельников и, помолчав, понизил голос: — Все может случиться. Нельзя оставлять звездолет без командира и без астронома. Ведь с нами нет больше Леонида Николаевича.

Упоминание в такую минуту о погибшем Орлове заставило Пайчадзе вздрогнуть. Он внимательно посмотрел в лицо друга:

— Ты думаешь?

Мельников отвернулся.

— Степан Аркадьевич врач, — сказал он, — а ты нет. Может быть, они ранены.

Вскоре Зайцев доложил, что кормовые помещения, в которых находились запасы горючего, двигатели и дюзы нисколько не пострадали. От Топоркова все еще не поступало никаких сообщений.

Переждав несколько минут, Мельников включил экран внутренней связи и соединил его с радиостанцией.

Топорков сидел у передатчиков, поставив локти на стол и подперев голову руками. Во всей его позе сквозило уныние. Услышав сигнал вызова, он повернулся к экрану:

— Простите, Борис Николаевич! Я совсем забыл доложить вам. Радиостанция в порядке. Вышли из строя локаторные установки, но об этом вы, вероятно, уже знаете.

— Знаю, — ответил Мельников. — Как связь?

— Пока еще нет. Ионизация воздуха слишком сильна. Радиоволны не проходят.

— Следите за этим. Как только явится возможность вызывайте! И не тревожьтесь зря! — прибавил Мельников. — Я считаю, что в глубине леса, где находится вездеход, грозы не опасны.

— Действительно так думаешь? — спросил Пайчадзе, когда экран был выключен.

Мельников уклонился от ответа на этот прямой вопрос.

— Какая аналогия событий! — сказал он. — Не правда ли Арсен? На Марсе я и Белопольский потеряли связь с тобой и Сергеем Александровичем, потом мы трое не знали, что с Камовым. На Луне прерывалась связь сначала со мной, когда я упал в трещину, потом с Топорковым. Здесь, на Венере, вы не знали, что случилось со мной и Второвым. А теперь Белопольский и Баландин…

— Так и должно быть, — ответил Пайчадзе. — Так будет и дальше.

— Типун тебе на язык! — вымученно улыбнулся Мельников.

Один за другим все члены экипажа, кроме Топоркова, собрались на пульте. Князев доложил, что вездеход готов и стоит у выходной камеры.

— Который из них вы взяли?

— Средний, пятиместный.

— Правильно. Машина Константина Евгеньевича может оказаться поврежденной.

Все глаза неотступно следили за показаниями электробарометра. Против обыкновения, стрелка очень долго не опускалась к нулю.

Становилось все более очевидным, что прошедшая гроза была не такой, как всегда.

— Может быть, лучше отправиться по следам первой машины, не ожидая возобновления связи? — предложил Андреев.

— Ни в коем случае, — коротко ответил Мельников.

Наконец воздух очистился. Собравшиеся на пульте слышали, как Топорков сразу же начал вызовы.

— Вездеход! Вездеход! Отвечайте! — звучал из динамика его голос.

Так прошли долгие десять минут. Мельников не выдержал.

— Отправляйтесь, Степан Аркадьевич! — сказал он.

Обрадованные Андреев, Князев и Второв поспешно вышли.

— Если у них ничего особенного не произошло, — сказал Мельников, — Константин Евгеньевич будет недоволен такой поспешностью. Но я не могу больше ждать.

— Достаточно ждали, — успокоил его Пайчадзе. — Ты поступаешь правильно.

Александр Князев вел вездеход на полной скорости прямо к порогам. Все трое знали, что Белопольский и Баландин проникли в лес где-то рядом со штабелями бревен. Молодой механик был уверен, что легко найдет просеку, но его тревожила мысль — будет ли она достаточно широкой для их машины, значительно большей, чем первая. На Земле этот вопрос не беспокоил бы его. Вездеход, как мощный танк, мог продираться через любой лес, но на Венере, с ее гигантскими деревьями, это могло не удастся.

Достигнув ближайшего штабеля, Князев, ни на секунду не задерживаясь, повернул к лесу.

Ни он, ни его товарищи не обратили никакого внимания на загадочные груды бревен, на реку с бесчисленными деревьями, запрудившими ее у не менее загадочных порогов. Все это, так сильно интересовавшие их раньше, сейчас как бы перестало существовать. Все их мысли были направлены к тому, чтобы как можно скорее найти товарищей и убедиться, что они живы и не пострадали от страшного грозового фронта.

Андреев то и дело посматривал на свою сумку, соображая, все ли взято, что могло понадобиться в том или ином случае.

Многое могло случиться. Корпус машины мог быть поврежден, а ее пассажиры отравлены формальдегидом и углекислым газом. Могла ударить молния и вызвать ожоги. Вездеход мог опрокинуться, а Белопольский и Баландин получить при этом ушибы и даже переломы. Да мало ли что могло произойти в незнакомом лесу чужой планеты!

Второв держал непрерывную связь со звездолетом. Белопольский все еще не отвечал на вызовы, и, по мнению Топоркова, рация вездехода вышла из строя.

— Я начинаю опасаться, что они забыли убрать антенну, когда началась гроза, — сказал Игорь Дмитриевич, — и в нее ударила молния.

“Если это действительно так, — подумал Андреев, — наша помощь уже бесполезна”.

Просека была обнаружена сразу, как только вездеход подошел к лесу. Не колеблясь, Князев смело направил по ней машину. Ширина дороги была более чем достаточна, но из осторожности он снизил скорость до десяти километров в час.

На берегу, поросшем густой травой, они не заметили никаких следов. Это было неудивительно — их уничтожил ливень. Но и в лесу следов не было.

Просека уходила вдаль почти прямой линией. Лучи прожектора освещали ее далеко. На темно-коричневой “земле”, совершенно лишенной травы, не было ни малейшей влаги, что казалось очень странным, так как ливень окончился совсем недавно. Почва была сухой.

Оглядываясь назад, они видели, что гусеницы их машины оставляют за собой глубокий след. Почему же не видно следов первой машины?

— Уж не ошиблись ли мы? — сказал Андреев. — Может быть, поехали другой дорогой?

— Константин Евгеньевич сообщал, что просека начинается прямо напротив штабеля, — ответил Князев. — Трудно предположить, что здесь две дороги почти рядом.

— Так почему же нет следов?

— Они смыты ливнем.

Степан Аркадьевич с сомнением покачал головой. Ему помнилось, как Белопольский говорил о просеке, что она узка и извилиста. А эта была широкой и прямой.

Что же делать? Вернуться назад и искать другую дорогу? А если потеря времени окажется роковой? Если следы действительно смыты, а вода полностью впиталась в “землю”? Кто знает, какими свойствами обладает земля Венеры? Белопольский мог ошибиться, описывая, в коротких словах найденную ими просеку, к тому же, Степан Аркадьевич не был вполне уверен, что он говорил именно так.

Андреев попросил Топоркова вызвать к микрофону Мельникова, чтобы посоветоваться с ним. Борис Николаевич только что вышел из рубки, и за то время, пока он вернулся в нее, вездеход успел пройти порядочное расстояние.

— Вы уверены, что дорога идет к озеру? — спросил Мельников, выслушав сомнения Андреева.

— По-видимому, это так. Мы видели бревна. На дороге попадаются стволы деревьев, очищенные от веток, совсем такие же, как в штабеле на берегу. Они лежат по краю просеки примерно на равном расстоянии друг от друга, очевидно, положены не случайно.

— Как далеко вы проникли в лес?

— Около пятисот метров.

— В таком случае нет смысла возвращаться назад. Если на берегу озера вы не увидите вездехода, тогда ищите другую просеку.

— Хорошо, Борис Николаевич.

Возраставшая тревога заставила Князева увеличить скорость. Дорога была удивительно ровной, точно аллея в парке где-нибудь на Земле. За все время встретилось только два некрутых поворота.

Величественная картина первобытного леса — гигантские деревья, стволы которых, похожие на исполинские колонны, поднимались высоко вверх, непроницаемый купол ветвей и листьев, плотные заросли кустарника, переплетенного странно белой травой, — все это прошло как-то мимо их сознания. Даже Второв ни разу не взялся за свой киноаппарат, о котором совершенно забыл.

Напряженно вглядываясь вперед, они старались найти хоть какой-нибудь намек на след, хоть что-нибудь, что указало бы — вот здесь прошел вездеход, но ничего не находили.

Постепенно у всех троих крепла уверенность, что они ошиблись, избрали ложный путь. Если бы не совет Мельникова, который все трое считали приказом, вездеход, возможно, повернул бы назад.

Сделав это, они были бы убеждены в том, что поступили правильно, и никогда бы не узнали, что обрекли бы себя и своих товарищей на неизвестность о судьбе двух членов экипажа, которых хотели спасти.

Случай, приведший их на прямую и широкую просеку, по которой машина могла быстро продвигаться вперед, позволил узнать страшную истину.

Но они этого не знали и не могли знать.

Если бы кто-нибудь из экипажа “СССР-КС3” во время грозы оказался над лесом, он мог бы наблюдать странную и, с земной точки зрения, совершенно необъяснимую картину. Но никто не видел ее, и очередная тайна Венеры осталась неизвестной.

При первом взгляде сверху могло создаться впечатление, что лес на сестре Земли ничем не отличается от земного леса, если, конечно, не учитывать его цвета и исполинской высоты. Но внимательный наблюдатель вскоре заметил бы существенные особенности.

Прежде всего бросилось бы в глаза, что деревья леса совершенно одинаковы и решительно ничем не отличаются друг на друга, чего никогда не бывает на Земле. Потом он заметил бы, что вершины деревьев находятся на одной и той же высоте, словно их намеренно подрезали ножницы великана-садовника, ветви и листья на них становятся гуще и увеличиваются в размерах не сверху вниз, как у земных деревьев, а наоборот — снизу вверх. Листья обратили бы на себя его особое внимание. Он мог бы отметить их длину, достигавшую нескольких метров, и странную форму — каждый лист был свернут в трубку. Сильный ветер почти не влиял на них, они едва шевелились при самых свирепых его порывах. Доискиваясь причины этого непонятного явления, наблюдатель, если бы имел возможность приблизиться вплотную, обнаружил бы, что листья растут не так, как на Земле. Каждый из них прикреплялся к ветке не одним стеблем, а двумя, находящимися на противоположных концах, что давало им большую устойчивость. Его поразила бы толщина стеблей и самого листа, достигавшая нескольких сантиметров.

В сплошной крыше лесного массива он не увидел бы ни одной “отдушины”, ни одного просвета, куда мог бы проникнуть взгляд. Находясь над лесом, невозможно было даже представить себе, что скрывается внизу, как выглядит этот лес изнутри. Непроницаемый купол ветвей надежно скрывал все от нескромного глаза.

Огромной оранжево-красной площадью, почти неподвижной, словно застывшей в вечном покое, показался бы сверху лес Венеры.

Но вот темная стена грозового фронта начала приближаться. И картина сразу изменилась. Чем ближе подходила гроза, тем явственнее возникало движение. Сперва чуть заметное, оно быстро усиливалось. Свернутые в трубку листья стали сначала медленно, потом все скорее развертываться, раскрываясь навстречу ливню всей своей площадью. Наблюдателю показалось бы, что они борются между собой, стараясь отнять друг у друга как можно больше свободного пространства. Раскрываясь, каждый лист словно стремился лечь сверху на соседей, а те, в свою очередь, стремились к тому же.

Вскоре панорама леса неузнаваемо изменилась. Теперь он ничем не напоминал земной лес. Гладкая блестящая поверхность раскинулась во все стороны, похожая сверху на цветной паркет.

Если бы наблюдателем оказался Белопольский или Баландин, они безусловно обратили бы внимание, что красочный фейерверк, который они наблюдали внизу, совершенно не заметен сверху. Развернувшиеся во всю ширину листья скрыли его под собой.

Могучая стена ливня надвинулась на лес, и тут-то наблюдатель мог бы увидеть нечто непостижимое.

“СССР-КС3” с трудом выдерживал натиск водяных потоков, крылья самолета Мельникова были сломаны ими, как будто сделанные из картона. А листья деревьев, мягкое растительное вещество, с легкостью выдерживали страшный напор воды. В несколько секунд оранжево-красный “паркет” исчез из глаз. На его месте было клокочущее море, низвергавшееся на берега реки и лесного озера пенящимися водопадами.

Тому, кто имел бы возможность видеть эту картину, сразу стало бы ясно, что весь поток задерживается куполом леса, что ливень не в силах пробить его и залить корни деревьев, которые питаются влагой либо сверху, через ветви, либо откуда-то из глубины почвы.

Загадка сухого грунта на лесных просеках перестала бы быть загадкой, если кто-нибудь из экипажа звездолета видел бы эту картину.

Первым пришел в себя Белопольский.

Открыв глаза, он ничего не увидел, — кругом была мгла. Несколько минут он лежал неподвижно, с трудом соображая, где они и что с ними. Голова невыносимо болела. Потом он почувствовал на себе тяжесть лежащего на нем тела, ощутил резкий запах озона и как будто гари.

Его правая рука была свободна; почти не сознавая, что делает, Белопольский потянулся к знакомой рукоятке воздушного шланга и повернул ее.

Струя кислорода сразу прояснила его мысли. Несколько раз глубоко вдохнув живительный газ, он закрыл кран.

Осторожно выбираясь из-под тела Баландина, который, очевидно, еще не очнулся, Константин Евгеньевич окончательно пришел в себя. Он вспомнил всю картину начала грозы, огненный столб, обрушившийся на их вездеход, и с беспокойством нащупал в темноте электрощиток. На ощупь щиток казался целым. Константин Евгеньевич повернул выключатель и с чувством огромного облегчения убедился, что лампы, аккумуляторы и проводка не пострадали. Яркий свет залил внутренность кабины.

Достаточно было одного взгляда на радиоустановку, чтобы понять все. Приемник и передатчик, заключенные в один футляр, превратились в бесформенную массу сожженного и частично расплавившегося металла. Стало ясно, что в антенну, которую они забыли убрать, ударила молния. Других повреждений как будто не было.

“Непростительная рассеянность! — подумал академик. — Удивительно, что мы остались живы”.

Но он тут же понял, что пока это относится к нему одному, — его спутник, не подавая признаков жизни, неподвижно лежал на полу кабины.

Баландин находился ближе к рации и, вследствие этого, мог пострадать сильнее. Поспешно, но все же очень осторожно Белопольский перевернул профессора на спину.

Мертвенно-бледное лицо, запавшие глаза, синеватый цвет губ. Неужели конец?..

Радиосвязь вышла из строя. Вызвать звездолет и спросить совета у врача невозможно. Личных раций не было.

Белопольский сделал первое, что пришло ему в голову. Расстегнув воротник комбинезона, он поднес к губам товарища конец шланга от кислородного баллона, полностью открыв кран. Затем, достав из аварийного запаса фляжку, влил в полуоткрытый рот несколько капель спирта.

Это простое мероприятие увенчалось полным успехом. Сначала исчез синий цвет губ, потом лицо Баландина сильно покраснело от прилива крови. Еще через минуту он открыл глаза и застонал.

— Вам больно?

— Голова и… ноги.

Белопольский посмотрел на ноги профессора и вздрогнул. От колен до самого низа брюки комбинезона совершенно сгорели. Зловеще чернели, покрытые огромными волдырями, обожженные голени.

Стараясь ничем не показывать охватившего его ужаса, Белопольский, как мог спокойнее, сказал:

— Сейчас я наложу повязку. Сильный ожог.

Он знал, как надо поступать в подобных случаях. Методы оказания первой помощи были хорошо известны всем звездоплавателям. В вездеходе находилась под рукой походная аптечка.

Он быстро срезал остатки комбинезона на ногах профессора и наложил пикриновую повязку; потом помог товарищу сесть в кресло.

— Боль очень сильна, — сказал Баландин. — Но ничего. На звездолете меня быстро вылечат.

Белопольский занял свое место.

— Могло быть хуже, — угрюмо сказал он, — мы чудом остались живы.

— Это моя вина, — профессор уже увидел сожженную рацию. — Я должен был подумать об антенне.

— Теперь уже поздно винить кого бы то ни было. Надо скорей выбраться из лесу.

Посмотрев на часы, Белопольский с удивлением увидел, что они оба были без сознания не больше пятнадцати минут. Время, когда начали светиться деревья, он заметил.

Погасив внутренний свет, он зажег прожекторы, ожидая увидеть залитую водой просеку. Но она оказалась сухой, как и раньше, до грозы.

— Странно! — сказал он. — Неужели почва так быстро впитывает в себя воду? Ливень закончился не более как пять минут тому назад.

— А может быть, он еще не начинался?

— Почему же не слышно грома, не видно молний и деревья больше не светятся? Нет, гроза прошла. Это очевидно. И она была очень короткой.

— Мне помнится, что Борис Николаевич говорил о мощном грозовом фронте.

— Да, но я хорошо помню, сколько было времени. — Баландин, морщась от боли в ногах, пожал плечами.

— Нет конца загадкам, — сказал он. — Одна за другой.

Белопольский включил мотор. Он заработал как всегда, беззвучно и плавно. Только по приборам можно было заметить, что могучий двигатель вездехода не стоит, а работает: ни малейшей дрожи не чувствовалось внутри машины.

Кустарник, с двух сторон сдавивший дорогу, внешне казался хрупким. Никому не пришло бы в голову, что он может оказать какое-нибудь сопротивление стальным гусеницам. Но это только лишний раз доказывало, как неосмотрительно подходить к природе другой планеты с земными представлениями. Хрупкое растение оказалось непреодолимым. Под напором машины кустарник упруго сжимался, не пропуская ее ни на шаг. Гусеницы буксовали на месте.

После нескольких тщетных попыток Белопольский понял, что повернуть назад не удастся. Оставался один путь — к берегу озера, которое должно было находиться где-то близко, и уже там, на берегу, развернуть машину. Выбираться из леса по узкой извилистой просеке пятясь, задним ходом, значило потерять очень много времени, а следовало торопиться: Баландина надо как можно скорее доставить на звездолет.

— Придется продолжить путь…

— Не беспокойтесь обо мне, — сказал Баландин. — Боль вполне терпима. Доведем нашу экскурсию до конца.

— К сожалению, ничего другого и не остается.

Вездеход снова пошел вперед. Дорога оставалась прежней — все время приходилось поворачивать то вправо, то влево. Это не позволяло увеличить скорость, — машина подвигалась черепашьим шагом.

— Никак не могу понять, — сказал вдруг Баландин. — Как могут обитатели Венеры протаскивать здесь длинные бревна? Разве что держат их вертикально.

— Возможно, что так.

— А на звездолете не знают, что и думать. Вероятно, Борис Николаевич вышлет по нашим следам второй вездеход.

— Кроме этой, ни одна наша машина не сможет пройти по просеке, — ответил Белопольский. — Она слишком узка.

Неожиданно совсем близко блеснула вода. Еще один небольшой поворот — и машина вышла на опушку. Перед ними раскинулась гладкая поверхность лесного озера — цель их пути.

В этом месте ширина берега, поросшего густой желтой травой, не превышала тридцати метров. К востоку береговая полоса расширялась, и совсем близко от себя они увидели загадочные штабеля бревен. Их было четыре. Совершенно одинаковые, равной ширины и высоты, они молчаливо свидетельствовали, что неведомые их хозяева хорошо знакомы с линейными измерениями. Уложить с такой точностью громадное количество древесных стволов случайно было невозможно.

Как ни спешил Белопольский, он невольно остановил машину. Где-то здесь должны были находиться разумные обитатели планеты. Отсюда уходили они по ночам к реке, чтобы доставить очередную партию бревен для неведомой цели.

“Это совсем не озеро. Вернее, не то, что мы понимаем под этим словом”, — сказал он несколько часов тому назад своим товарищам.

Сейчас, больше чем тогда, он был уверен, что не ошибся. Это было не озеро. Это был город, место жительства большой группы хозяев планеты. Существа, родной стихией которых была вода, должны были поселиться именно в таких закрытых водоемах, защищенных от вторжения океанских хищников. На огромном пространстве материка Венеры несомненно сотни, а может быть, и тысячи таких городов-озер. И, кто знает, может быть, все они входят в систему одного государства, со своими, отличными от земных, законами, порядками и укладом жизни.

Несколько минут они молча смотрели на озеро, ожидая, не появится ли вдруг кто-нибудь из его обитателей.

— Едем обратно! — решительно сказал Белопольский.

Но, поглощенные ожиданием и созерцанием озера, они совершенно забыли о коварном характере планеты, на которой находились. Едва Белопольский успел коснуться рулей управления, как плотная мгла сразу превратила тусклый свет вечера в кромешную ночь. Незаметно подкравшийся ливень обрушился на машину.

Вездеход остановился у самой опушки, и, неожиданно для себя, они оказались под мощным водопадом, низвергавшимся на них с вершин леса. Не подозревая причины, они догадались об этом по неистовому шуму водяного потока, заглушавшему шум ливня и раскаты грома.

Корпус вездехода, сделанный из пластмассы, обладал крепостью стали, но, не желая подвергаться излишнему риску, Белопольский включил мотор и отвел машину подальше от леса, ближе к озеру.

При свете прожекторов они увидели, что берег превратился в сплошной водяной поток, под которым скрылись гусеницы их машины.

— Удивительно, что ливни не смывают в озеро штабелей, — сказал Баландин.

— Вероятно, они хорошо укреплены.

Звездоплаватели столько раз наблюдали грозы Венеры, что могли судить о их силе по характеру ливня. Они сразу поняли, что эта гроза принадлежит к разряду слабых, но затяжных, которые обычно продолжаются от тридцати минут до часу и более.

Непосредственная опасность не угрожала, но Белопольский не на шутку встревожился. Простоять на месте полчаса, когда его спутнику необходима срочная квалифицированная помощь, — это могло привести к тяжелым последствиям. Профессор мужественно переносил боль и не жаловался, но Константин Евгеньевич видел по его лицу, каких трудов ему это стоило.

Повернув прожекторы, Белопольский натравил лучи света назад. Но в нескольких шагах от машины он увидел только сплошную стену гигантского водопада. Где-то за ним находился узкий вход на лесную дорогу. Было безнадежно пытаться найти ее в этом хаосе воды и мрака.