Звездоплаватели

— Сию минуту!

Над кораблем взвился двухметровый шар. В несколько секунд он поднялся до уровня верхушек розовых стволов и закачался на толстом тросе. Было видно, как ветер тотчас же отнес его в сторону выхода из залива.

— Как видимость? — спросил Белопольский.

— Вполне достаточная.

— Не торопитесь! Предупреждайте нас только в случае явной опасности.

Мельников ничего не ответил.

— Вы меня слышите?

— Конечно Константин Евгеньевич.

— Так что же вы молчите?

Белопольский улыбнулся про себя. Он хорошо знал характер своего ученика. — Мельников не любил, когда ему делали указания подобного рода.

— Берегитесь! — внезапно крикнул Второв. — Шип!

Но академик и сам заметил опасность.

Острый конец метрового шипа с ближайшей “ленты” наклонялся в его сторону. В медленном движении “растения” была явная угроза.

Почти инстинктивно Белопольский ударил вибратором. Странный шип не сломался на середине, как можно было ожидать, а отлетел целиком. На месте, откуда он рос, из красной “ленты” выступило несколько капель черной жидкости, как кровь раненого животного.

Белопольский подошел к сбитому шипу, поднял его и перебросил товарищам. Одновременно он зорко наблюдал за другими шипами. Каждый раз, когда он приближался к ним ближе чем на метр, тонкие шпаги наклонялись в его сторону, словно намереваясь впиться в тело острым жалом, но стоило немного отодвинуться — и они принимали прежнее положение. “Актинии” угрожающе вытягивали свои волоски навстречу протянутой к ним руке. Казалось, что тело человека притягивает к себе обитателей Венеры, что они видят чуждое им существо и готовы схватить его.

— Надо быть очень осторожными, — сказал Белопольский. — Может быть, они ядовиты.

Трое звездоплавателей, один за другим, сошли на берег. Второв шел последним. Его самого держали Зайцев и Князев, оставшиеся, по приказанию Белопольского, на пороге камеры. Топорков поскользнулся, но его легко удержали товарищи.

Коржевский подошел к Белопольскому. Глаза биолога блестели радостью.

— Это животные, животные! — повторял он в крайнем возбуждении. — Они охотятся на нас. Понимаете? Они привыкли ловить добычу, когда она приближается к ним. Это значит, что в воде океана есть живые существа, которые движутся… плавают. Вы понимаете, что это значит?

— Да, я хорошо понимаю, — ответил Белопольский.

— Вот смотрите!

Коржевский схватил руками бахрому актинии!. В ту же секунду гибкие волоски обвились вокруг его кистей и потянули к обнажившемуся круглому отверстию.

— Видите, это ротовое отверстие, совсем такое же как у земных актиний! — в восторге вскричал биолог.

Он и не думал противиться, позволяя растению (или, быть может, животному) все глубже затягивать свои руки. Белопольский схватил увлекшегося ученого за плечи и с силой рванул к себе.

— Будьте же благоразумны, — сказал он с обычным спокойствием. — Это не земная актиния.

Коржевский с огорчением смотрел на оторванные волоски, которые медленно, точно нехотя, раскручивались и падали на “землю”.

— Надо взять одну из них на корабль, — сказал он.

— Берите сколько хотите, но будьте осмотрительны.

Белопольский сбил ближайший шип и, взяв его в руку, поднес конец к другой “актинии”. Волоски тотчас же схватили шип и потянули ко “рту”.

Все с интересом следили, что будет дальше.

Через минуту в руках академика остался только большой кусок шипа. Остальное исчезло.

— Вот вам, пожалуйста! Где гарантия, что этого не могло случиться с вашей рукой?

— Да! — только и смог ответить сконфуженный биолог.

Стало очевидным, что “актинии” Венеры имеют совсем другое устройство, чем их земные собратья. Белопольский попробовал разломить оставшийся в его руках кусок шипа, но тщетно. Он был тверд, как железный, а ведь это хрупкое и мягкое на вид “растение” с легкостью “перекусило” шип пополам.

— Я назову их Actinaria Ferrumus[11] , — торжественно объявил Коржевский.

Длина веревки не позволяла далеко отойти от корабля. Кроме того, надо было соблюдать особую осторожность. Грозы еще не были изучены, любая из них могла быть смертельно опасной. Удастся ли незащищенному человеку противопостоять силе водяных потоков, никто не знал.

Но, и не отходя далеко, можно было многое сделать. Соблюдая величайшую осторожность, исследователи собрали несколько шипов, с помощью ультразвуковых кинжалов отделили от почвы три “актинии” и значительный кусок красной “ленты”. Все это отнесли в выходную камеру.

Когда приблизились к первому “дереву”, Коржевский тщательно осмотрел его.

— Это типично коралловое образование, — заявил он. — Хорошо бы достать кусок ветки.

Второв посмотрел вверх. Ответвления от главного ствола начинались невысоко над “землей”. “Дерево” было густо переплетено “лианами”.

— Разрешите попробовать? — обратился он к Белопольскому.

Константин Евгеньевич с сомнением посмотрел на гладкий, точно отполированный, ствол.

— Мне помогут “лианы”, — добавил Второв.

— Только не высоко, — решился начальник экспедиции. — Отломите ближайшую тонкую ветку. И быстрее! Может налететь гроза. В каком положении вы окажетесь на дереве!

— Грозового фронта вблизи нет, — сказал Мельников.

— Встаньте ко мне на плечи, — предложил Коржевский.

Второв, передав киноаппарат Белопольскому, отвязал веревку от пояса и, взобравшись на плечи биолога, схватился руками за “лиану”, обвившуюся вокруг нижней ветви.

В следующее мгновение произошло то, чего никто ожидать не мог.

Едва только руки Второва сжали пунцовый канат, как с молниеносной быстротой он раскрутился с ветви, и длинный гибкий конец мелькнул в воздухе. В три секунды Второв оказался спеленатым. Совершенно беспомощный, не имея возможности пошевелить рукой или ногой, инженер повис над головами своих товарищей, ошеломленных этим неожиданным нападением “растения”.

Топорков сорвал с себя стеснявшую веревку и, в свою очередь, вскочил на плечи Коржевскому. Острием кинжала он провел по телу “лианы”. Ультразвук, как бритвой, перерезал растительного хищника. Второв упал на руки Белопольского. Сквозь шлем было видно, что он задыхается, сжатый в объятиях “лианы”, которая по-прежнему обвивала его тело. Попытка снять путы руками ни к чему не привела, и только звуковым кинжалом удалось разрезать кольца и освободить грудь. Комбинезон оказался разорванным во многих местах.

— Скорее на корабль! — испуганно воскликнул Коржевский.

Он руками обхватил шею Второва, словно собираясь задушить его. Сквозь прорехи мог проникнуть непосредственно в шлем отравленный формальдегидом воздух Венеры. Белопольский схватил веревку и отрезал от нее порядочный кусок. Этим концом плотно обмотали воротник комбинезона.

— У вас ничего не сломано? — спросил Коржевский.

— Как будто ничего, — ответил Второв. — У этих чудовищ исполинская сила. У меня все тело болит.

— Но идти вы можете?

— Конечно, могу.

Очутившись в выходной камере, Второв протянул руку Топоркову.

— Спасибо, Игорь Дмитриевич! — сказал он. — Вы спасли мне жизнь.

— То ли еще будет, Геннадий Андреевич! сегодня я вам, а завтра вы мне.

Даже тогда, когда они торопились на корабль, чтобы осмотреть найденную в заливе линейку, процедура фильтрования не казалась такой томительно долгой. Все с беспокойством наблюдали за лицом Второва, ожидая увидеть признаки отравления. Герметичность веревочного воротника вызывала законные сомнения.

— Как вы себя чувствуете? — поминутно спрашивал Коржевский.

— Голова болит.

— Вы слышите какой-нибудь запах?

— Да, очень сильный и неприятный.

Значит, формальдегид все-таки проходил, минуя коробку фильтра.

На звездолете уже знали обо всем, что случилось. У дверей выходной камеры в полной готовности стоял Степан Аркадьевич с сумкой первой помощи в руках. Баландин и Пайчадзе держали носилки.

Как ни велико было беспокойство за здоровье товарища, процесс дезинфекции был соблюден полностью.

Из выходной камеры можно было говорить только с центральным пультом. Собравшиеся в коридоре ничего не знали о том, что происходит за дверью. Когда она, наконец, открылась, они увидели, что Зайцев и Князев держат Второва на руках.

— Он потерял сознание три минуты тому назад, — сказал Белопольский.

Андреев молча открыл сумку.

— Положите его на пол, — распорядился Коржевский.

Оба врача склонились над пострадавшим. Через минуту Второв открыл глаза, и Андреев приказал перевести его в лазарет.

— Ничего, все в порядке, — ответил он на вопрос Белопольского. — Он скоро будет совсем здоров.

Романов и Князев, как самые сильные из всех, понесли носилки. Ходить по звездолету, да еще с грузом, было очень трудно. “Клиника”, как в шутку называли лазаретное помещение, к счастью, находилась в этом же коридоре.

— Венера щедра на сюрпризы, — сказал Зайцев. — Что-то будет дальше?

— Как с линейкой, Зиновий Серапионович? — спросил Белопольский у Баландина.

— Она несомненно деревянная, — ответил профессор. — Породы дерева мы не могли определить…

— Неудивительно!

— Но можно с уверенностью утверждать, что она очень долго находилась в воде. По-моему, не меньше года.

— Не меньше года, — задумчиво повторил Белопольский. — Так! Выходит, что линейка попала в воду год тому назад?

— Как будто так.

— В таком случае бесполезно искать ее хозяев. За такой долгий срок ее могло принести из другого полушария планеты.

— А если ее потеряли звездоплаватели, то их корабль давно покинул Венеру, — добавил Мельников.

— Звездоплаватели?..

Белопольский пожал плечами. По этому жесту было видно, что Константин Евгеньевич не очень верит в посещение Венеры обитателями другого мира.

— Перископ еще наверху? — спросил он.

— Конечно нет.

— Поднимем его еще раз. Пройдемте на пульт, Зиновий Серапионович! Воздушный шар с подвешенной к нему телевизионной камерой снова поднялся над звездолетом. На экране появился океан. Камера медленно вращалась, и водная равнина сменилась оранжево-красной панорамой “леса”.

— Поднимите перископ выше!

Мельников исполнил приказание. Было заметно, что шар сильно относит к востоку, но все же горизонт расширился.

— Так и знал! — сказал Белопольский. — Смотрите!

Глазок перископа повернулся в это время к северу. И Баландин и Мельников одновременно заметили вдали темную полоску воды. Такие же полоски оказались с запада и юга.

— Мы на острове, — сказал Белопольский. — Когда Станислав Казимирович говорил, что деревья на берегу в действительности кораллы, я сразу подумал, что нам попался не материк, а коралловый остров, который выходит на поверхность только днем, во время отлива. Ночью — это дно океана. Становится понятным, почему здесь нет растительности, которая должна быть на Венере, а только морские организмы. Необходимо отыскать материк и перелететь на него.

— Остров соврем не так уж велик, — заметил Баландин. — Даже удивительно, как это мы не заметили подлетая, что это остров.

— Было гораздо темнее, — ответил Мельников, — и горизонт был закрыт грозовыми фронтами.

— Но все же, — продолжал профессор, — он гораздо больше, чем самые большие коралловые постройки на Земле. Правда, и сами кораллы, если эти действительно кораллы, неизмеримо крупнее земных. Во всяком случае, прежде чем улететь, надо тщательно изучить остров.

— Безусловно! — согласился Белопольский. — Тем более, что мы и не можем скоро покинуть это место. Кораблю негде развернуться для старта. Он останется здесь до вечера, то есть недели на полторы.

ВОЗДУШНАЯ РАЗВЕДКА

Итак “СССР-КС3” находился у берегов кораллового острова, выступившего из океана вследствие отлива.

На Земле, которая в полтора раза дальше от Солнца, чем Венера, приливная волна достигает в некоторых местах, например в бухте Фанди в Северной Америке, между Новой Шотландией и Новым Брауншвейгом, двадцати одного метра в высоту. Правда, земные приливы обязаны своим происхождением главным образом Луне, притяжение которой заметно влияет на них, но близость Венеры к Солнцу должна была с избытком возместить отсутствие у планеты спутника. По мнению Белопольского и Баландина, приливы на Венере могли достигать восьмидесяти метров. Ночью, когда, вслед за Солнцем, уходящим к западному горизонту, на остров надвигается приливная волна, только вершины самых высоких коралловых деревьев остаются над поверхностью океана. Все остальное погружается в воду.

Находящиеся сейчас на суше, морские растения и животные с наступлением ночи “просыпаются” для питания и жизни. Днем, оказавшись на воздухе, они впадают в состояние своеобразного анабиоза, подобного “зимней спячке” у некоторых земных животных и растений.

Баландин и Коржевский единодушно пришли к такому выводу.

Уже больше ста часов, почти пять земных суток, звездолет находился на Венере. Научная работа, к которой так тщательно готовились на Земле и в пути, постепенно развертывалась.

Помимо вполне естественного желания как можно лучше и полнее изучить то, что никогда и никем не изучалось, членов экипажа подгоняли мысли о Земле.

Перерыв радиосвязи тяжело переживался всеми. Мучило сознание, что близкие люди, ставшие благодаря разлуке еще дороже, терзаются страшной неизвестностью. Работа, постоянная занятость помогали бороться с томящей тоской. Андрееву приходилось часто обращаться к Белопольскому или Мельникову, чтобы поддерживать неизменным установленный ими распорядок дня, а особенно, ночи. В определенные часы экипаж звездолета обязан был ложиться спать, но почти ежедневно кто-нибудь пытался нарушить это правило.

За бортом был “вечный” день — туманная полумгла, не рассеиваемая ни единым лучом солнца. Чуть ли не через каждый час это подобие света сменялось полным мраком неистовых гроз. Некоторые члены экспедиции начали проявлять нервозность. Андреев и Коржевский ввели обязательные лечебные процедуры, которые должны были ежедневно проходить все, без исключения. Попытки уклониться от них, особенно частые со стороны Второва, быстро оправившегося после истории с “лианой”, Топоркова и Князева, решительно пресекались командирами корабля. Сохранить здоровье — это было одной из главнейших задач. Белопольский и Мельников которые сами чувствовали себя превосходно, первыми являлись в “клинику”, показывая пример остальным.

— Условия на Венере, — говорил Андреев тем, кто сомневался в необходимости подобных мероприятий, — настолько необычны для нас, что совсем незаметно может подкрасться болезнь. Нервная система — это все. Когда она в порядке, человек гарантирован от многих неприятностей.

— Я здоров, как никогда, — говорил Топорков.

— Не зарекайтесь! Вы не на Земле.

Ближайшие окрестности звездолета были уже тщательно осмотрены, и холодильники приняли на хранение обширные коллекции образцов фауны и флоры острова. Звездоплаватели освоились с коварным нравом обитателей планеты, и эпизод, едва не ставший трагическим, больше не повторился.

С каждым днем опасность пребывания на берегу уменьшалась. Чем выше поднималось над горизонтом невидимое Солнце, тем заметнее замирала жизнь. Все медленнее шевелились “лианы”, “ленты” и “актинии”. Нужно было подойти к ним вплотную, чтобы вызвать ответное движение, которое с каждым часом становилось все более и более вялым. Природа засыпала на глазах. Частые ливни уже не вызывали оживления, как это было ранним утром. Ученые смелее и дальше проникали в дебри “леса”.

По-прежнему приходилось опасаться гроз, но благодаря Топоркову и эта опасность почти перестала угрожать. Занимаясь исследованием электрических свойств грозовых фронтов, Игорь Дмитриевич заметил, что ионизация воздуха, которая особенно его интересовала в связи с тем, что могла помочь раскрыть тайну радиоэха, возникает задолго до грозы и постепенно возрастает по мере ее приближения. Это натолкнуло его на мысль использовать ионизацию как своеобразный предсказатель погоды. С помощью Зайцева он сконструировал и изготовил простой прибор — электрический барометр, который минут за пятнадцать с большой точностью предупреждал о приближении грозового фронта.

Такой предсказатель невозможно было переоценить. Он буквально развязал ученым руки.

Белопольский немедленно распорядился изготовить несколько таких барометров, и они были установлены на пульте управления, в радиорубке и в выходных камерах.

Теперь звездоплаватели всегда знали о приближении грозы. Как только барометр начинал показывать повышение ионизации, с корабля давали предупреждающий сигнал, и все бывшие на берегу спешили укрыться в выходной камере.

Страшный ливень ни разу никого не захватил вне звездолета. Температура наружного воздуха неуклонно повышалась. На пятые сутки термометр показал плюс семьдесят градусов. Легкая дымка, поднимавшаяся от воды, постепенно превращалась в туман. Звездоплаватели были вынуждены одеться в охлаждающие костюмы.

Интересно отметить, что легкостью и простотой устройства эти костюмы были обязаны наличию на Венере большого количества углекислого газа. Именно он служил хладагентом. Понижение температуры внутри костюма достигалось компрессионным методом от испарения углекислоты. Конечно, если бы техника не знала еще полупроводниковых батарей, дающих значительное количество электроэнергии при малом объеме, устройство компрессорной установки, могущей уместиться в небольшом наспинном ранце, было бы невозможно. Но достижения науки всегда тесно связаны с уровнем техники.

Белопольский торопил с устройством аэродрома, желая осмотреть остров сверху и попытаться разыскать континент. На берегу острова были обнаружены явственные следы высокого прилива, и это, по мнению Баландина, служило доказательством близости материка. В открытом океане, вдали от других берегов, прилив не мог быть таким высоким.

Устройством площадки занимались Пайчадзе, Второв, Романов и Князев, — под руководством Зайцева.

Взлетным полем мог служить залив; реактивные самолеты, имевшиеся на борту “СССР-КС3”, все были гидросамолетами, но возникая вопрос, где их собирать, а главное — держать? На воде первый же грозовой фронт разломал бы крылья аппаратов. Решили построить защищенный ангар и снабдить его приспособлением для спуска самолета на воду и обратного подъема после возвращения из полета.

Это было тяжелой задачей, учитывая высоту обрыва и обилие “кустов” —губок и коралловых “деревьев”. Но упорство и изобретательность победили.

Пламенем огнеметов и мощными ультразвуковыми аппаратами уничтожили все, что было на берегу на пространстве трехсот квадратных метров. Кусками коралловых “деревьев” засыпали многочисленные ямы. Над этой площадкой устроили крепкий навес, прикрепив его к оставленным специально для этой цели стволам. Направленные взрывы разрушили часть берега, образовав пологий склон. Когда установили электролебедку, аэродром был готов. Оставалось перетащить сюда один из самолетов и собрать его крылья.

Несколько раз потоки ливня ломали навес, и приходилось делать все заново, но, когда он, наконец, был установлен, то самые мощные грозы уже не были ему страшны.

Доставить гидросамолет в ангар было нетрудно. Спустив на воду, его отбуксировали к берегу и лебедкой подняли на площадку. В сборке и установке крыльев участвовали почти все члены экипажа корабля.

На шестой день, 15 июля, самолет был готов в любую минуту подняться в воздух. Белопольский поручил Мельникову совершить первый полет вместе со Второвым, который должен был заснять остров с высоты на кинопленку.

Баландин и Коржевский все эти дни тщетно пытались выловить из воды каких-нибудь ее обитателей. Ничто не попадало в их сети, а вместе с тем было несомненно, что в океане Венеры имеются плавающие живые существа, так как иначе трудно было объяснить поведение “актиний” и других организмов на берегу. Оставалось предположить, что все эти существа с наступлением отлива уплывали в открытый океан.

Но, несмотря на неудачу “рыбной ловли”, звездоплаватели могли быть вполне довольны результатами своей работы. За шесть дней были сделаны такие открытия, которые переворачивали все прежние представления о жизни на сестре Земли, по крайней мере, о жизни в ее океане. Кораллы, губки и оставшиеся пока загадочными “ленты” были уже не зародышами, а вполне сформировавшимися живыми организмами со сложной структурой. А служившие им пищей неизвестные рыбы должны были стоять еще выше на эволюционной лестнице.

Кораллы и губки Венеры были подобны земным, но это, на первый взгляд странное, обстоятельство не удивляло ни Баландина, ни Коржевского. Вода в океане оказалась обыкновенной водой, такой же, как в земных океанах. На таких близких друг к другу планетах жизнь должна была зародиться примерно одинаковым путем и в низших формах могла оказаться идентичной. Очень слабый раствор формалина в воде Венеры не мог служить препятствием для развития жизни.

Самой значительной загадкой, не поддающейся пока научному объяснению, оставались странные свойства пунцовых “лиан”. Они, безусловно, принадлежали к растительному миру, но “сознательной” реакцией на прикосновение к ним напоминали животных. Исследователям удалось снять со ствола две “лианы”, не разрезая их на части, и целиком заключить в бак со спиртом. На Земле загадочные растения-животные будут основательно изучены.

Не приходилось говорить, что таинственная линейка продолжала занимать мысли членов экспедиции и служить темой горячих споров. Ее искусственное происхождение не могло вызвать сомнений, а значит, нельзя было сомневаться и в том, что на Венере есть разумные существа или что таковые посетили планету до прилета на нее “СССР-КС3”. Последнее предположение поддерживали Мельников и Коржевский. Профессор Баландин утверждал, что линейку сделали и потеряли жители Венеры.

— Мы найдем их на континенте, — говорил он.

Белопольский не высказывал своего мнения, и оно оставалось никому не известным.

Всюду, где побывали звездоплаватели, они старались найти какие-нибудь следы разумных существ, но ничего не находили. Остров, по-видимому, никогда не был обитаем, по крайней мере в той его части, где стоял корабль. Сторонники идеи обитаемости Венеры возлагали свои надежды на воздушную разведку. Может быть, сверху удастся заметить следы разумной деятельности, сохранившиеся после очередного затопления острова океаном. Линейка не могла упасть с неба, кто-то сделал и потерял ее, пусть год тому назад, но это произошло и неоспоримо свидетельствовало о разуме.

— На острове не может быть никаких построек, — разубеждал их Коржевский, — не может быть потому, что он периодически скрывается под водой. Венера, судя по всему, не приспособлена для развития на ней разума. Я вполне убежден, что разумного населения на планете нет. Линейку потеряли звездоплаватели.

— Тогда здесь должны быть следы стоянки звездолета.

— Он мог опуститься далеко отсюда.

— Как же линейка попала в залив?

— Ее принесли волны прилива и ветер.

— Если бы на Венеру действительно прилетал звездолет из другой планетной системы, — говорил Баландин, — то он посетил бы и нашу Землю.

— Это далеко не обязательно, — возражал Мельников, — не так просто найти планету, да еще такую маленькую. Случайно найдя Венеру, они могли не заметить Землю и улететь к себе на родину.

Все эти споры были, в сущности, совершенно бесцельны. Обе стороны с равным основанием могли считать себя правыми. Загадку линейки нельзя было разгадать, пока планета не будет детально исследована.

Пайчадзе, подобно Белопольскому, предпочитал отмалчиваться. Когда его прямо спрашивали, он отделывался ничего не значащими ответами, вроде: “Возможно, что так”, или “Трудно допустить”.

Шестнадцатого числа был назначен первый пробный полет над островом. Выждав относительного прояснения погоды, самолет спустили на воду.

Мельников занял место пилота, Второв устроился на пассажирском сиденье, взревел мотор, и, прочертив пенную полосу по глади залива, серебристая птица поднялась в воздух.

По просьбе Второва, Мельников сделал круг над заливом. Геннадию Андреевичу хотелось запечатлеть на пленке вид корабля, стоявшего у берега. Длинная стальная сигара звездолета, с возвышавшейся над его носовой частью сложной конструкцией направленной антенны, была как на ладони. Топорков ежедневно посылал радиограммы, адресованные Земле, и антенна не убиралась внутрь.

Туман сильно мешал наблюдениям, но все же можно было рассмотреть детали местности. Мельников подумал, что пройдет еще несколько дней — и остров нельзя будет увидеть сверху. Испарения с поверхности воды с каждым часом становились все более и более густыми.

Покачав крыльями в знак привета, он поднял машину на триста метров. С этой высоты хорошо был виден весь остров, имевший форму почти правильного треугольника.

Ветер по-прежнему гнал мрачные тучи, всюду виднелись черные стены ливней, блестели молнии. С корабля по радио сообщали, что грозовые фронты не угрожают, но отсюда казалось, что они со всех сторон стремятся к острову.

Самолет летел вдоль побережья. Слева расстилался покрытый белыми гребнями пены безграничный океан, справа — оранжево-красный “лес”, за которым снова виднелась водная равнина.

Берег все время был одним и тем же — высокий, обрывистый, заросший коралловыми “деревьями”. Часто попадались заливы, обычно очень узкие, напоминавшие щели, далеко вдававшиеся в сушу.

Скорость была слишком велика, чтобы рассмотреть мелкие подробности. Здесь был бы полезнее вертолет, но этими удобными для разведки местности машинами экспедиция не располагала, — слишком опасна встреча вертолета с грозовым фронтом. Сравнительная неповоротливость, тихоходность, длинные лопасти подъемных винтов — все это могло привести к катастрофе. Быстрый, маневренный, не имеющий воздушного винта реактивный самолет был в условиях Венеры наиболее безопасен.

Долетев до южной оконечности острова, Мельников повернул на северо-запад, продолжая следовать за всеми извилинами берега.

Прозрачный пластмассовый кожух не мешал киносъемке, и Второв заполнял одну пленку за другой. Ветер теперь дул навстречу, и о его силе можно было судить по тому, как упала скорость мощной машины.

Внизу сплошной белой полосой тянулись буруны. Гонимые ветром волны бешено налетали на береговой обрыв и рассыпались алмазной пылью. Грохот прибоя, вероятно очень сильный, за ревом мотора слышен не был.

Вскоре снова пришлось поворачивать, на этот раз на северо-восток. Местность не изменялась, и ничего нового не попадалось на их пути. Всюду была одна и та же картина.

Самолет облетел остров кругом за пятнадцать минут, несколько раз пересек его с севера на юг, с востока на запад и обратно, но ничего, хотя бы отдаленно похожего на искусственное сооружение, они так и не увидели.

Коралловое образование среди океана было совершенно пустынно и явно необитаемо. Если на Венере и есть сознательная жизнь, то ее следовало искать не здесь.

Мельников собрался повернуть “домой”, когда Топорков передал, что барометр резко идет вверх и, по-видимому, приближается мощная гроза.

— Ионизация стремительно возрастает, — передавали с корабля, — ее сила значительно больше чем обычно. Будьте крайне осторожны.

Мельников осмотрел горизонт. Действительно, с северо-запада приближалась широкая черная полоса. Быстро вырастая, она, казалось, стремительно надвигалась на остров, сверкая частыми молниями.

Медлить нельзя. Еще пять, шесть минут — и гроза накроет остров. О посадке не приходилось и думать. Это значило погубить самолет. Ливень начнется раньше чем они успеют укрыться в ангаре.

Мельников переключил мотор на полную мощность. Легкокрылая птица быстрее звука помчалась на юг, одновременно поднимаясь выше, к облакам. Если не удастся проскочить перед грозой, то оставался еще путь вверх — над ней.

Черная полоса быстро приближалась к самолету, но Мельников уже видел далеко впереди ее конец. Входить в облака и вести машину слепым полетом ему не хотелось, и он повернул немного к востоку, уходя от грозы и выигрывая этим время

Им удалось проскочить буквально в последнюю секунду.

Зловещая водяная стена промчалась у самого хвоста машины. Как всегда на Венере, грозовой фронт имел резкие, словно обрезанные границы. Если бы не ветер, можно было бы находиться в нескольких шагах от потока, льющегося с неба, и остаться сухим.

Убедившись, что опасность миновала, Мельников снизил скорость и повернул на запад.

Остров давно скрылся с глаз. Они были одни среди просторов чужой планеты, на маленьком хрупком аппарате, с которым дикая мощь стихий могла бы справиться в одно мгновение. Радиосвязь со звездолетом прервалась, как только остров закрыла стена ливня.

Острое чувство одиночества охватило Второва.

Все кончено!..

Никогда больше они не увидят острова и корабля. Один из грозовых фронтов, видневшихся всюду, куда бы он ни посмотрел, налетит на них, волны океана сомкнутся над сломанным самолетом — и никто не узнает, где нашли они оба свою могилу…

Он инстинктивно потянулся вперед, к Мельникову. Борис Николаевич — это все, что ему осталось от многомиллионного населения Земли…

Одни!.. Никто не придет на помощь!

Широкая спина пилота была неподвижна. Руки в перчатках уверенно держали штурвал. Мельников повернул голову, всматриваясь в горизонт, и Второв увидел сквозь стекло шлема невозмутимо спокойные черты лица, на котором не было и тени тревоги.

И Второв почувствовал, как к лицу хлынула горячая волна крови. Ему стало мучительно стыдно за свои малодушные мысли. Какой же он звездоплаватель, если первое же трудное положение вывело его из равновесия? Гроза пройдет над островом, радиосвязь восстановится, и они, даже если отлетят очень далеко, по радиомаяку найдут дорогу обратно.

Пролетев пять минут к западу, Мельников повернул обратно. Он не хотел слишком удаляться от острова.

Весь северный горизонт закрывал ливень. С юга угрожающе близко надвинулся другой грозовой фронт.

Самолет поднялся выше. Если оба фронта сомкнутся, будет некуда деваться, кроме как вверх.

Они летали уже свыше сорока минут. Сколько времени будет продолжаться ливень над островом? Еще двадцать минут, а может быть, целый час?.. Мельников вспомнил тысячекилометровую тучу, которую они встретили на Венере восемь лет тому назад. Кто знает, может быть, эта еще больше.