Глава 19

Кэрли сидела возле туалетного столика, рассеяние расчесывая серебряным гребнем свои длинные волосы. Лампа с китовым жиром горела тускло, бросая слабый отблеск на лицо девушки. Свет дрожал на побеленных стенах комнаты с низким потолком.

Кэрли вспоминала о прошлом, о днях, проведенных в Лас-Алмас, о людях, которых полюбила. Она тревожилась за Двух Орлов, надеялась, что рубцы на его спине зажили. Интересно, свекровь и тетя уже начали варить мыло? Она надеялась, что старые женщины не слишком переутомляются. Кэрли думала о Рее дель Сол и маленьком Баджито, о Педро Санчесе, Флоренсии и других обитателях лагеря.

И конечно, о Рамоне. Теперь, когда Миранды нет, спит ли он с Исабель Монтойя?.. Возможно, нашел новую женщину.

Эта мысль причиняла ей острую боль. Кэрли заставила себя подумать о другом, но оказалось, что все ее мысли связаны с Рамоном, Завтра дядя со своими людьми отправятся из дель Роблес к капитану Харри Лаву и его добровольцам, «Гончим псам». Все они убеждены, что на этот раз найдут Испанского Дракона и схватят его.

Кэрли вздрогнула. Взглянув в зеркало, она вдруг заметила, как зашевелились шторы. Потом кто-то перекинул длинную ногу в узких черных брюках через подоконник. Девушка затаила дыхание.

— Рамон! — прошептала она, когда он появился из-за занавески. Бросившись к тумбочке, Кэрли вытащила из ящика старый однозарядный пистолет, подаренный ей матерью после смерти отца. Она привезла его с восточного побережья.

Дрожащими руками Кэрли направила оружие на Рамона. Тот усмехнулся:

— Кажется, ты решила застрелить меня?

— Я знаю, как это сделать, веришь ты мне или нет. Я также знаю, чего ты хочешь, но не позволю тебе утащить меня в Льяно-Мирада. Яне стану твоей шлюхой!

— Значит, вот как ты думаешь?

— Ты сам это сказал во время нашей последней встречи. Миранда уехала, и тебе нужна ш-шлюха.

Его лицо стало печальным.

— Миранда вернулась, но это не имеет значения. Ты — моя жена, а не шлюха.

— Раньше ты говорил другое.

Пистолет дрогнул в ее руках, она едва удерживала оружие.

Он расправил плечи:

— Нажми на курок, Кэрли, или убери пистолет, пока никто из нас не пострадал.

Она вздохнула, потом нерешительно опустила пистолет.

— Ладно, хоть я и не могу застрелить тебя, но не позволю тебе вытащить меня отсюда. Я закричу на весь дом, если ты приблизишься ко мне.

Рамон опять усмехнулся:

— Я скучал о тебе, querida. Без тебя в Лас-Алмас очень тоскливо.

— Чего ты хочешь?

Кэрли напряженно посмотрела на него, готовая убежать. Нет, она не позволит ему снова похитить ее, использовать и унизить только потому, что им по-прежнему владеет желание! Однако оно охватило и ее, едва Кэрли увидела Рамона.

— Я пришел поговорить… всего лишь поговорить, хотя мне нелегко было решиться на это. Надеюсь, ты выслушаешь меня?

Почему он так смотрит на нее — внимательно, нежно? От этого взгляда Кэрли затрепетала.

Испанец приблизился к ней, но она отступила:

— Я не шучу, Рамон. Я закричу, позову дядю. Люди появятся в этой комнате, прежде чем ты коснешься меня.

— Тогда сделай это. Возможно, ты желаешь моей смерти, но я не виню тебя. — Он медленно, но решительно направился к ней.

— Клянусь, я закричу!

Он остановился прямо перед Кэрли.

— Не думаю. — Он забрал у нее пистолет и положил на туалетный столик.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу тебя всей душой. — В этот момент она действительно ненавидела его. За то, что он заставлял ее любить себя. За то, что ее кровь закипала, когда она видела его.

— Может, и так. Но я не виню тебя и в этом.

— Чего ты хочешь? Зачем пришел сюда?

Он поднес руку к ее щеке. Кэрли заметила, что его пальцы дрожат.

— По многим причинам… Я хочу многого. И знаю, что не получу ничего, если не сумею кое-что объяснить тебе.

Кэрли удивленно смотрела на Рамона, пытаясь понять его слова.

— Я спросила, чего ты хочешь.

— Хочу признаться в том, что неправильно отнесся к происшедшему в Монтеррее. — У Кэрли закружилась голова. — Ты права, я не поверил тебе, потому что ты англичанка. Ненависть к gringos затмила мой разум.

Кэрли покачнулась, но Рамон поддержал ее.

— С тобой все в порядке? — взволнованно спросил он. Кэрли кивнула, и Рамон неохотно отпустил ее. — Дело не в утрате ранчо дель Роблес и не в смерти моего брата… Это связано с тем, что я пережил в прошлом.

— С чем? — изумилась Кэрли.

Глаза Рамона потемнели.

— Была одна женщина, — начал он, — красивая gringa. Ее звали Лили. Возможно, я был влюблен в нее. Я сомневаюсь в этом, думая о моих чувствах к тебе, но точно не знаю. Тогда я был моложе, глупее. Она стала для меня всем, но я значил для нее очень мало. Однажды я застал ее в постели с двумя парнями из университета, моими приятелями. — Его глаза стали жесткими, они смотрели куда-то вдаль, словно он видел ту сцену. — После Лили у меня были другие англичанки, теперь я использовал их. — В его голосе звучала боль. — В ту ночь в Монтеррее… войдя в нашу комнату… я увидел то, что всегда боялся увидеть, — мою жену-англичанку, изменяющую мне с другим мужчиной.

Кэрли посмотрела на него полными слез и обиды глазами:

— Как ты мог подумать, что это правда, Рамон? Я не хотела никого, кроме тебя! С первой нашей встречи для меня существовал только ты один!

— Прости, Кэрли. Я знаю, слова мало значат, но я пришел, чтобы сказать: я люблю тебя. Ты едва ли мне веришь, но это правда.

Кэрли прикусила дрожащую губу. Как она когда-то мечтала услышать эти слова! Сейчас, когда Рамон произнес их, девушка поняла, что не может избавиться от сомнений, мучивших ее.

— Любить — это еще не все, — прошептала она.

Рамон опалил ее взглядом:

— Ошибаешься! Будь это так, я не пришел бы сюда. Я люблю тебя. Ты моя жена, Кэрли. Прошу тебя, вернись домой.

Она посмотрела в красивые карие глаза Рамона, вспомнила жаркие ночи, проведенные в его объятиях, и спазм сдавил ей горло. Еще несколько дней назад Кэрли хотела только этого. Но у нее было время для размышлений, и впервые за несколько недель на многое она посмотрела иначе.

— Я не могу этого сделать, Рамон.

— Но почему? Ранчо Лас-Алмас — твой дом!

Кэрли покачала головой, борясь со слезами:

— Мы слишком разные. Ты не раз давал мне понять это, но я слишком сильно любила тебя и ничего не замечала. Случившееся в Монтеррее может повториться. В тебе слишком укоренились предубеждения, Рамон. Твоей любви ко мне недостаточно, чтобы разрешить наши проблемы.

— Ошибаешься, Кэрли. Я уже осознал то, чего не понимал раньше. Это произошло благодаря тебе. Ты заставила меня многое оценить по-иному.

Искренность его чувств не вызывала сомнений. Кэрли хотелось прикоснуться к нему, обнять, избавить от боли.

— Вернись в Лас-Алмас, Кэрли. Будь моей женой!

Она посмотрела на любимое лицо, обхватила руками его шею и прижалась к нему.

— Я люблю тебя, Рамон, — сказала Кэрли, зная, что не сможет пойти с ним. Многое еще может случиться. Она боялась снова испытать такую боль.

— Te amo, — прошептал он. — Я люблю тебя. Те necesito. Ты нужна мне.

Он поцеловал ее так страстно, что Кэрли задрожала.

— Я люблю тебя, Рамон, так сильно, что иногда мне кажется, будто мое сердце разорвется на части. Но я не могу пойти с тобой, как бы ни хотела этого. Может произойти что-то еще… Ты многого не знаешь обо мне.

Его руки замерли.

— Не говори мне, что у тебя есть другой мужчина. Если это так, клянусь, я убью его.

Кэрли улыбнулась сквозь слезы:

— Дело не в этом. Просто… — Я не та, кем ты считаешь меня. Я не дочь богача с восточного побережья, как дал тебе понять мои дядя, а бедная сирота из шахтерского поселка.

Но вслух Кэрли не сказала этого. Она не могла заставить себя произнести слова, после которых Рамон посмотрел бы на нее так же, как в ту ночь в Монтеррее.

— Пожалуйста, Рамон, дядя уже занялся расторжением брака. Когда все завершится, ты сможешь жениться на настоящей испанке…

Он обрушил на Кэрли страстные поцелуи и, подняв на руки, понес на постель.

— Мы не можем, Рамон. Тебе опасно здесь находиться. Если дядя услышит…

— Мне нет до этого дела.

— А мне есть! — Она начала бороться. — Я не позволю тебе сделать это. Уходи, пока с тобой ничего не случилось.

— Ты моя жена, — возразил он. — Мне не нужна другая. Когда я закончу, ты будешь умолять меня увезти тебя домой.

Он снова завладел ее ртом, расстегнул пуговицы ночной рубашки и снял ее.

— Нет, Рамон, ты должен уйти.

Тихо выругавшись, он отпустил Кэрли, подошел к туалетному столику, порылся в ящике, потом вернулся к кровати.

— Что ты делаешь?

— Я не стану бороться с тобой. Хочу лишь доставить тебе удовольствие, показать, что я чувствую.

Он взял шелковый чулок, привязал один конец к спинке кровати, другой — к запястью Кэрли. Не успела она опомниться, как Рамон проделал то же со второй ее рукой.

Его лицо выражало неистовое желание и бесконечную нежность.

— Я овладею тобой, Кэрли. Если намерена остановить меня, кричи, зови дядю. Впрочем, не думаю, что ты так поступишь.

Привязав к кровати и ноги Кэрли, он раздвинул ее бедра, затем быстро разделся.

— Рамон… — прошептала она, когда он начал миловать ее, спускаясь все ниже и ниже.

Рамон задержался у пупка, и кожа вокруг него покрылась мурашками. Поняв его намерения, Кэрли ахнула, натянула руками свои узы. Ощутила теплое дыхание Рамона возле бедер. Еще насколько секунд, и Кэрли затрепетала, напряглась и задрожала в экстазе.

— Тебе понравилось, querida. Да?

Она вспыхнула, почувствовала, как краска заливает ее щеки.

— Все в порядке, Кэрли. Мне тоже понравилось. Ты поняла это?

Потом он заполнил ее, Кэрли начала двигаться, пытаясь втянуть его в себя еще глубже, и вдруг обнаружила, что Рамон освободил ее руки.

Она обхватила ногами бедра Рамона, прижала его к себе. Но несмотря на наслаждение, охватившее Кэрли, сомнения и страхи снова обрушились на нее. Рано или поздно она забеременеет, их дети будут наполовину англичанами. Полюбит ли он их так же сильно, как если бы у него родились чистокровные испанцы? А вдруг он узнает о том, что она выросла в пенсильванском шахтерском поселке? Как будет тогда относиться к их детям?

Или опять при случае не поверит ее слову? Тогда он прогонит Кэрли и ее детей прочь или, что еще хуже, оставит детей себе. Нет, она не переживет этого.

Слезы душили Кэрли: ее переполняла любовь, которую она должна была отвергнуть! Когда наступит утро, ее отношения с Рамоном закончатся. На этот раз она послушается дядю, возможно, даже выйдет за Винсента. Будет оберегать себя от нестерпимой боли.

Рамон входил в Кэрли глубоко, мощно, с такой силой, что она вздымалась вверх. Любовь и страсть слились воедино. Кэрли извивалась под Рамоном, поднималась навстречу ему, подстраиваясь под его неистовый темп, испытывая неутолимое желание.

Сегодня ночью он принадлежит ей, а завтра уйдет.

— Рамон… — снова прошептала она, прижимаясь лицом к его плечу.

— Те adoro, mi amor. Обожаю тебя, любовь моя.

Она всхлипнула, прильнула к Рамону так сильно, словно решила никогда не отпускать его от себя. Они одновременно испытали экстаз, испарина покрыла их тела. На некоторое время оба замерли. Кэрли подумала, что ему пора уйти, и боль пронзила ее. Она боялась даже подумать о том, что случится, если дядя обнаружит его здесь. Однако Рамон начал снова целовать ее, его плоть отвердевала внутри Кэрли, а она лишь тихо стонала, самозабвенно отдаваясь ему.

Проснувшись перед рассветом, она увидела одетого Рамона. На мгновение Кэрли пронзила ужасная мысль, что он снова использовал ее.

— Не смотри на меня так, — попросил он. — Я отвечаю за каждое произнесенное мною слово и сотни других, невысказанных. — Кэрли с облегчением откинулась на подушку. — Ты плакала во сне, помнишь?

— Нет.

Ее сердце сжалось.

— Ты умоляла меня уйти. Говорила, что не можешь мне доверять. Это правда?

Кэрли вцепилась руками в простыню.

— Я бы доверила тебе свою жизнь… но…

Его глаза вспыхнули.

— Уже не один месяц моя жизнь в твоих руках, однако я не доверял тебе. Послушай меня. Отныне я стану таким мужем, каким мне следовало быть с самого начала. Клянусь! Что бы ни случилось, я не усомнюсь в тебе. — Он зашагал по комнате, потом остановился. Его глаза были прикованы к Кэрли. — Приехав сюда, я собирался забрать тебя с собой, но ты не готова к отъезду, ибо боишься меня сильнее, чем в ту первую ночь в горах. Но я больше не боюсь тебя и своих чувств. Я завоюю тебя, Кэрли. И когда ты снова станешь моей женой, я уже не дам тебе уйти.

Бросив последний нежный взгляд на девушку, он перекинул ногу через подоконник и спрыгнул на землю.

Кэрли видела, как он исчез в темноте. Сердце ее ныло. Но слова Рамона не выходили из головы. Можно ли снова довериться ему? Можно ли надеяться, что их совместная жизнь сложится удачно? Он просил Кэрли вернуться в Лас-Алмас — ее единственный настоящий дом.

Понимая, что хочет этого больше всего на свете, она все же боялась.

Кэрли без сил лежала на подушке и слушала тишину, потом — звуки пробуждающегося ранчо. Прошел час. Дядя уехал с группой вооруженных людей, и страх за Рамона заглушил в душе Кэрли все другие опасения.

Вдруг он отправился в Льяно-Мирада? Она молилась о том, чтобы дядя не нашел его, чтобы Рамон и обитатели лагеря уцелели.

Через два дня капитан Харри Лав, Флетчер Остин, Джереми Лейтон и еще три десятка мужчин ворвались на перевал, ведущий в Льяно-Мирада.

Анхел де ла Герра увидел людей, появившихся на задней дороге, предназначенной для бегства. Они сняли охрану — одних убили бесшумно, других уничтожили метким выстрелом, промчавшись мимо постов на взмыленных лошадях. Женщины с криками бросились в хижины, надеясь спасти детей.

Томазина Гутиерес стояла возле мужа, стреляя из длинной винтовки; Сантьяго вел огонь из двух пистолетов системы Ремингтона. Педро Санчес, Руис Доминго, Игнасио Хуарес и дюжина других сражались верхом. После каждого выстрела они спешили сменить место. Миранда Агилар лежала за желобом с водой и стреляла из «кольта», подаренного ей Рамоном, который научил ее пользоваться оружием. Четвертая пуля, выпущенная Мирандой, попала в высокого всадника. Он упал на землю и замер в нескольких дюймах от нее.

Как ни странно, они отбили первую атаку, потеряв только стоявших в карауле и еще четверых людей. Добровольцам пришлось отступить за пределы лагеря.

— Они скоро вернутся, — сказал Анхел, присев на корточки возле Педро Санчеса.

— Да. И нам не удастся остановить их. — Педро повернулся к Руису Доминго: — Уведи женщин и детей в лес. Пусть они рассеются там и спрячутся. Мы постараемся сдерживать врага сколько сможем, потом уедем отсюда. Встретимся в пещере возле Арройо-Агахе.

Этот план был разработай заранее на случай сдачи лагеря.

Они быстро и молча простились. Взгляды людей говорили о том, что они знают, как мало у них шансов уцелеть. Потом каждый мужчина занялся своим делом. Когда появились «Гончие псы», защитники лагеря уже приготовились отразить атаку. Они удерживали добровольцев дольше, чем предполагали, и два часа отражали одну атаку за другой, принимая на себя град пуль. Но постепенно ряды защитников лагеря редели, люди и лошади падали на кусты и гранитные валуны, лежавшие у края каньона.

Когда стрельба временно затихла, Педро Санчес, Игнасио Хуарес, Карлос Мартинес и еще трое мужчин — все уцелевшие защитники лагеря — собрались за камнями выше задней дороги.

Положение было тяжелым, однако Педро ободрил друзей улыбкой:

— Они здорово удивятся, когда ворвутся в лагерь и увидят, что большая часть мужчин скрылась.

— Больше всего они хотят поймать Эль Дракона, а его здесь нет, — сказал Игнасио.

Педро задумался. Женщины и дети сейчас в безопасности, но если он и его compadres продолжат сопротивление, те, несомненно, погибнут. Если же они сдадутся, есть шанс, что их арестуют и повезут в Сан-Хуан-Батиста, чтобы повесить там. Тогда…

— Сними рубашку, друг, — обратился Педро к Игнасио.

— Что?

— Я хочу приготовиться. Когда они откроют огонь, мы сдадимся.

— Ты спятил?

Педро быстро поделился с Игнасио своими соображениями, и тот кивнул.

— Это, во всяком случае, дает нам шанс, — сказал Игнасио. — Лучше поступить так, чем умереть здесь. Я объясню остальным.

Сняв грязную белую рубашку и протянув ее Педро, он опустился в высокую густую траву и пополз сквозь плотные заросли кустарника к защитникам лагеря.

Когда по ним открыли огонь, они ответили лишь несколькими выстрелами, потом Педро начал размахивать окровавленной белой рубашкой Игнасио, привязанной к стволу винтовки. Карлос Мартинес и еще один мужчина упали, сраженные пулями. Наконец стрельба стихла. Педро, Игнасио и два пастуха оказались в руках разъяренных мужчин, среди которых Санчес узнал Флетчера Остина и Джереми Лейтона, шерифа Сан-Хуан-Батиста.

Подойдя к Педро, шериф направил ему в грудь ствол винтовки:

— Где он?

— Кто, сеньор шериф?

— Ты знаешь, кто нам нужен, — этот негодяй, называющий себя Испанским Драконом.

Флетчер Остин шагнул вперед:

— Отдайте его моим людям, шериф. Мы заставим мерзавца заговорить.

Схватив Педро за рубашку, Флетчер нанес ему такой удар в живот, что Педро согнулся и стал ловить воздух ртом.

— Постойте, господа, — сказал с протяжным техасским акцентом Харри Лав, командир добровольцев. — Не надо насилия. — Он хищно улыбнулся. — Возможно, другие удрали, но тот, за кем мы пришли, здесь. Господа, позвольте представить вам знаменитого Эль Дракона.

Педро замер, посмотрев на разъяренных добровольцев, потом, овладев собой, повернулся туда, откуда слышались голоса. Вздымая пыль, добровольцы волокли человека в черном со связанными руками и ногами. Пленника бросили в грязь возле Педро.

Это был Анхел де ла Герра.

Глава 20

Его красивая жена спала, ее волосы разметались по подушке. Кэрли была бледна, а глаза ее чуть припухли, словно она плакала. Сжатая в кулачок рука подпирала подбородок. Сейчас она напоминала беспомощного ребенка.

Он подошел к кровати и остановился, наблюдая, как поднимается и опускается грудь Кэрли. Наклонившись, прикоснулся к ее лицу. Когда Рамон поцеловал ее, ресницы девушки дрогнули. Ощутив комок в горле, он притронулся кончиком языка к уголку ее рта, потом провел им по нижней губе. Она открыла глаза, и Рамон улыбнулся.

— Рамон… — сонно прошептала она, — что ты… — Потом быстро села в кровати. — Рамон! Господи, как ты спасся? Дядя Флетчер сказал, что тебя повесят! — Она испуганно посмотрела на дверь. — Госпожи, тебе нельзя здесь находиться! Он убьет тебя, уходи!

Она спустила ноги и встала, но Рамон прижал ее к себе:

— Успокойся, Кэрли, позволь мне все объяснить.

Огромные зеленые глаза смотрели на него. Она побледнела еще сильнее. Тихо вскрикнув, Кэрли обхватила Рамона за шею. Он едва не раздавил ее в своих объятиях.

— Я так волновалась! — сказала Кэрли, дрожа всем телом. — Приехав днем, дядя сообщил, что они наконец нашли лагерь, взяли Эль Дракона и четырех его сообщников. Капитан Харри Лав и шериф Лейтон повезли их в тюрьму Сан-Хуана. Через три дня всех повесят на площади перед церковью.

— Ты не упомянула мое имя?

— Нет, конечно, нет! Они не должны узнать, что мне известна правда.

Он немного успокоился. Рамон не подумал заранее о том, что Кэрли может выдать его невольно. А вот у Анхела достаточно времени для этого.

— Скажи мне, что случилось.

Рамон печально вздохнул:

— Нанятые добровольцами индейские следопыты нашли задний вход в Льяно-Мирада.

— Господи! Что произошло с Педро и Флоренсией, с женщинами и детьми?

Лицо его омрачилось.

— Больше десяти мужчин погибло. Многие ранены, но все женщины и дети спаслись. Педро и трое пастухов из Льяно-Мирада арестованы.

— А ты? Как ты спасся?

— Меня там не было. Я появился, когда сражение уже закончилось. Я восстановил события по рассказам мужчин, прятавшихся в лесах. Gringos убеждены, что Анхел — это Эль Дракон.

— Т-твой кузен?

— Si. Пока он этого не отрицает. Не знаю почему. Мне повезло, что все так сложилось. Покинув тебя в ту ночь, я направился в Льяно-Мирада. Хотел… разобраться… с кузеном.

— Ты поехал к Анхелу из-за меня?

— Неужели ты полагала, что, узнав правду, я позволю ему жить?

— Господи, Рамон, ты не можешь убить его!

— Я могу убить его голыми руками за то, что он пытался сделать с тобой. И за то, что пережил я, потеряв тебя.

Она долго, затаив дыхание, смотрела на него, потом поднялась на цыпочки и сильнее обхватила шею Рамона. Он с неистовой страстью прижал Кэрли к себе, уткнулся лицом в ее волосы: они пахли корицей и розами.

— Я должен был увидеть тебя, — сказал испанец. — Вечером я уеду, чтобы встретиться с людьми в одном месте, Арройо-Агахе. Через три дня, в ночь перед казнью, мы появимся в Сан-Хуане и освободим пастухов.

Кэрли встревоженно взглянула на мужа:

— Тебе не удастся это сделать. Ваше появление не будет неожиданностью.

— Не думаю. Они считают, что люди рассеялись, а их главарь в тюрьме. Так или иначе я не могу допустить, чтобы Педро и других повесили. Надеюсь, что освобожу их с помощью моих людей.

Кэрли посмотрела на него сквозь слезы:

— Я не хочу, чтобы ты ехал туда. Я боюсь за тебя, Рамон.

— Означает ли это, что ты готова вернуться домой?

Она отступила на шаг:

— Как… как себя чувствуют твоя мать и тетя Тереза? — Ее лицо выражало сомнение.

Он разочарованно вздохнул:

— Мать болела, но сейчас уже поправилась. С тетей все в порядке, на ней все и держится. Обе постоянно уговаривают меня не делать глупости и привезти жену домой. Как всегда, они правы.

— А если я вернусь в Лас-Алмас и они узнают, что в ту ночь, когда убили Андреаса, именно я подняла тревогу, забив в колокол? Представляешь, какую боль они испытают? Как, по-твоему, они будут относиться ко мне тогда?

— Они поймут, что ты поступила так же, как и Два Орла, который сражался с полицейскими, напавшими на его деревню. Это же сделал бы любой из нас, если бы нашему дому угрожала опасность. Вообще-то они все знают, Кэрли. Тетя сказала мне, что они знали это с ночи fandango.

— Откуда?

— Даже я не знал, что они услышали эту историю, хотя мне следовало догадаться. Тетя решила, что отчасти из-за этого ты не вернулась со мной из Монтеррея. Я не признался ей, что причина тому — моя жестокость и предубеждения.

Она подняла голову. Золотистый свет лампы упал на ее роскошные волосы. Рамон ощутил знакомое волнение.

— Ты с такой легкостью говоришь о прошлом, — заметила Кэрли, — но есть еще более важные проблемы. Если я вернусь, рано или поздно у нас появятся дети со смешанной кровью — наполовину англичане, наполовину испанцы. Как ты будешь к ним относиться? Будешь ли любить их меньше оттого, что их мать — gringa?

Он мягко сжал ее плечи:

— Madre de Dios, не могу поверить, что заставил тебя сомневаться в этом. Неужели ты думаешь, что я не любил бы наших детей? Santo de Cristo, я не могу представить себе более чудесного ребенка, чем дочь, похожая тебя! Или сын, наделенный твоей силой духа.

Кэрли вытерла слезы:

— Я вовсе не смелая, я трусиха. Я боюсь, вернувшись, снова потерять тебя. Мне этого не пережить.

— Ты не потеряешь меня. Я не глупец и не повторю прежние ошибки. Я люблю тебя. Если ты вернешься домой, я до конца жизни буду доказывать, как сильно люблю тебя.

Слеза снова скатилась по ее щеке.

— Мне нужно время, Рамон. Я все еще слышу твои оскорбительные слова. Я продолжаю думать…

— Не говори так. Я знаю, что бываю порой безжалостным, даже жестоким. Мне пришлось научиться этому, но моя истинная сущность не такова.

Рамон ощущал разочарование и нарастающее желание.

— Я не говорю, что со мной легко жить. У меня скверный характер, я бываю грубым и резким.

— Да, иногда ты бываешь грубым.

— Но неужели я так плох, Кэрли?

Ее взгляд как бы пытался проникнуть в душу Рамона.

— Ты упрям и властен. Требователен и ненасытен в постели. И все же ты самый замечательный мужчина, какого я видела.

— Кэрли…

Его сердце переполнилось любовью к ней. Он хотел отнести жену на кровать, овладеть ею, погрузиться в ее влажное, горячее лоно, почувствовать, как она дрожит под ним. Рамон хотел утвердить свои права на нее, сделать ее своей, заставить признать, что она принадлежит ему. Но он вспомнил о том, зачем появился здесь.

— Я вернусь за тобой, как только освобожу людей, и тогда не позволю тебе отказаться — даже если мне придется унести тебя на руках.

Она прикоснулась дрожащей рукой к его щеке:

— Будь осторожен, Рамон. Я не стану жить, если ты погибнешь.

Он привлек ее к себе, поцеловал страстно и жадно, заявляя о своих правах на Кэрли. Она принадлежит ему и должна знать об этом.

— Я вернусь за тобой, — твердо сказал Рамон, — клянусь тебе.

Ему очень хотелось остаться, но люди рассчитывали на него. Не следовало приходить сюда, но он не мог уехать, не увидев Кэрли. Задуманный им план был дерзким и опасным, а шансы на успех невелики. Однако от Рамона зависела жизнь друзей, и он должен сделать все, чтобы спасти их. Быстро и крепко поцеловав Кэрли, испанец подошел к окну, тихо спрыгнул на землю и через мгновение исчез в темноте.

Если не щадить коня, он достигнет пещеры возле Арройо-Агахе к завтрашнему полудню. Все остальные уже соберутся там — об этом сообщил один из пастухов. Он получил известие и от Алехандро де Эстрада. Усилия, затраченные на поиски старых церковных записей, оказались напрасными.

Изучив документы, Земельная комиссия отказалась изменить свое решение, не пожелала даже пересмотреть дело. Дон Алехандро сообщал, что де ла Герра не смогут законным путем вернуть себе ранчо дель Роблес.

Увы, незаконные пути также ни к чему не привели. Налеты не ослабили могущество Флетчера Остина и прочих местных англичан. Андреас верил, что у них есть шанс, но Рамон с самого начала понял, что таким способом они никогда не победят своих врагов.

Что ж, прошлое позади. Так или иначе Эль Дракон должен исчезнуть. Он совершит последний ночной налет, чтобы вызволить своих людей, и преступная деятельность закончится. Если Рамон уцелеет в эту ночь и Анхел не предаст его, он положит конец всему этому, привезет жену домой, и они заживут в Лас-Алмас. Это будет отличаться от жизни Кэрли в дель Роблес, но она, судя по всему, не станет переживать из-за этого. А если жена будет счастлива, то и он тоже. Они вместе начнут строить будущее, заведут детей, обретут покой.

Еще один налет, сказал себе Рамон, вскочив на гнедого коня, которого в Арройо-Агахе он сменит на вороного.

Еще один, последний налет.

Если только ему суждено остаться в живых.

Кэрли почти не сомкнула глаз в эту ночь, безумно волнуясь за Рамона, который собирался рисковать жизнью ради спасения людей. Она не пыталась остановить его, ибо слишком хорошо знала мужа. Он любил Педро Санчеса как родного отца и нес ответственность за других ковбоев. Во всяком случае, так считал.

Кэрли надела синий костюм для верховой езды, привезенный Двумя Орлами, хотя многие ее вещи по-прежнему оставались в Лас-Алмас. Она не знала, почему Рамон не отправил ей те вещи, хотя сама не взяла их нарочно, словно боясь порвать последнюю нить, связывающую ее с мужем. Может быть, поэтому Кэрли по-прежнему думала о Лас-Алмас как о своем доме.

Вспоминая тех, о ком она скучала, девушка направилась к конюшне. Она хотела побыть некоторое время наедине с собой, а для этого не было лучшей возможности, чем прогулка верхом.