Южная трилогия - Полночный всадник

— Но ведь ты джентльмен?

— Это не так. — В его смехе звучал сарказм.

Ее сердце бешено стучало, но Кэрли смело встретила его мрачный взгляд.

— Тебе лучше уйти.

Теперь он засмеялся немного мягче.

— Ты напоминаешь тигрицу, когда сердишься.

Она молча протянула руку к своему костюму, но Рамон, опередив ее, завладел им.

— Тебе не понадобится одежда… во всяком случае, пока.

Кэрли обдало жаром. Господи! Она увидела в его горячих темных глазах неприкрытое желание и едва сдержала стон. Боже, она по-прежнему хотела его, а может, даже сильнее, чем прежде.

Должно быть, Рамон прочитал ее мысли. Его губы искривила усмешка.

— Значит… ты чувствуешь то же самое. Я хотел знать…

Она отвернулась от него, изо всех сил стараясь унять дрожь.

— Отойди да меня, Рамон.

Он схватил ее за руку, повернул лицом к себе:

— По-моему, в этом нет нужды.

Рамон привлек ее к себе и грубо поцеловал. Кэрли вырвалась, отдернула руку, замахнулась, чтобы дать ему пощечину.

Но он остановил ее:

— Один раз я допустил такое. Возможно, хотел испытать боль. Это время прошло.

Он снова безжалостно ;впился в ее рот и глубоко засунул в него язык.

Кэрли решила дать ему отпор, зная, что произойдет, если она не сделает этого. Внутренний голос предупреждал ее: Не уступай! Подумай, какая невыносимая боль охватит тебя, когда он уйдет! Упершись ладонями в его грудь, она попыталась оттолкнуть его, хотя ее губы тянулись к нему.

Кэрли тихо и жалобно застонала — от боли и бессилия. Она хотела Рамона, любила его! Ей пальцы вцепились в его рубашку, губы раскрылись от неистовых поцелуев Рамона, язык скользнул в его рот.

Теперь Кэрли услышала стон Рамона. Он стянул рубашку с ее плеча и жадно приник к груди девушки. Ее соски набухли и затвердели. Рамон стащил с нее панталоны, его пальцы, лаская Кэрли, спускались все ниже и ниже.

— Рамон… — прошептала она, и его имя прозвучало как крик боли, печали и страсти. Он расстегнул брюки, поднял Кэрли за ягодицы, и она обхватила ногами его талию.

— Ты знаешь, что хочешь этого, дорогая. Обними меня за шею.

Она подчинилась, и Рамон раздвинул ее бедра.

— Те quiero, — прошептал испанец, — Я хочу тебя.

— Да… — шепнула она. — Я тоже тебя хочу.

Ей казалось, что она умрет от этого желания. Когда он вошел в нее, на Кэрли обрушился дождь из звезд. Она заплакала от счастья и наслаждения.

— Рамон!

— Si… я здесь… в тебе.

Дав ей погрузиться в блаженство, он вошел в Кэрли снова… быстрее, глубже. Ее захлестнуло ликование. Рамон напрягся, приближаясь к экстазу, и выплеснул семя в ее лоно. Кэрли еще крепче обхватила руками шею Рамона и положила голову ему на плечо. Слезы брызнули из ее глаз, покатились по щекам.

— Рамон! — прошептала она. — Я так тебя люблю!

Он застыл и, казалось, перестал дышать. Отпустив Кэрли, Рамон посмотрел на ее мокрые щеки, потом его взгляд устремился вдаль. Постояв неподвижно, он начал расстегивать свою рубашку.

Кэрли смотрела, как он раздевается. Вот он нагнулся, стянул брюки и сапоги. Ее охватило неистовое желание протянуть руку и прикоснуться к нему, но тут он привлек к себе Кэрли и снял то немногое, что оставалось на ней.

Вынув шпильки из ее волос, Рамон погрузил в них пальцы, и они рассыпались по плечам. Он взял жену на руки, нежно поцеловал, шагнул к воде и погрузился в нее вместе с Кэрли. Не разжимая объятий, они поднялись на поверхность.

Потом он снова овладел ею.

— Я слышала о налете, — тихо сказала она через некоторое время. — Беспокоилась о тебе и других. Дядя ищет вас даже сейчас.

— Он никого не найдет, если только ты не расскажешь ему, кто я.

— Ты же знаешь, что я этого не сделаю.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя и других… что бы ты ни думал.

Рамон молчал и печально посмотрел на Кэрли. Этот взгляд проникал в душу. Наконец он приподнялся:

— Уже поздно. Мне пора уходить.

Ее горло сжал спазм. Она знала, что Рамон уйдет, и все же молила Бога…

— Ты хотел меня. Я думала… надеялась… вдруг это нечто большее.

Что-то вспыхнуло в его глазах.

— Я всегда хотел тебя, Кэрли. Всегда. Даже твое предательство не погасило бушующий во мне огонь.

Ее сердце разрывалось. Неужели Рамон никогда не поверит ей?

Сильный, грациозный, он встал и начал одеваться.

— Ты — моя слабость, Кэрли, — сказал Рамон. — Как я ни стараюсь, мне не удается забыть тебя. Даже воспоминания о том, как ты лежала с моим кузеном, не излечили меня.

В Кэрли вспыхнул гнев, заглушивший боль. С какой легкостью он обвинял ее!

— Ты думаешь, будто не похож на моего дядю, но это не так. Тебя переполняет та же ненависть, ты полон таких же предубеждений… Они ослепляют тебя, как и англичан, которых ты презираешь.

Он метнул на Кэрли суровый взгляд, но тут же снова занялся своей одеждой.

— Ты считаешь, что можешь прийти сюда и взять то, что хочешь, — продолжала она, — и вправе использовать и бросить меня. Ошибаешься, Рамон! Я не менее горда, чем ты… Если сейчас ты уйдешь от меня и не поверишь моим словам, я никогда не позволю тебе приблизиться ко мне!

Его лицо застыло от гнева.

— Ты — моя жена. И пока это так, принадлежишь мне. Я буду брать тебя когда захочу. Буду использовать тебя, как Хотел сделать мой кузен.

— Ты жестокий, безжалостный человек, Рамон! Я убеждаюсь в этом снова и снова, хотя не раз ты заставлял меня забыть об этом.

Он вставил ногу в стремя и легко вскочил на коня.

— Я получил сегодня удовольствие. Возможно, я приду за тобой и заберу тебя в Льяно-Мирада. Теперь, когда .Миранда уехала, мне нужна шлюха.

Ярость охватила ее.

— Только ступи на землю моего дяди, и, если он не убьет тебя, клянусь, я сделаю это сама!

Он криво усмехнулся:

— Пожалуй, я и так уже мертв.

Его лицо казалось высеченным из гранита, глаза потеряли былой огонь. Кэрли впервые поняла, что Рамон страдает так же сильно, как и она.

— Надеюсь, когда-нибудь тебе откроется правда, — тихо сказала девушка. — Но к сожалению, будет уже поздно.

Рамон напряженно посмотрел на нее, сдвинул на лоб свою черную шляпу, повернул коня и ускакал.

Когда он исчез, из глаз Кэрли хлынули слезы. Она ошиблась, надеясь, что пруд утешит ее. Боль вернулась с новой силой и терзала девушку. Проклиная свою глупость, Кэрли решила немедленно уехать отсюда и постараться забыть о своей мучительной любви к Рамону.

Она села на лошадь и направилась к дому, радуясь, что дяди нет и никто не заметит ее слез.

Глава 18

Рамон не вернулся в Льяно-Мирада, хотя предпочел бы поехать в лагерь, где реже думал о Кэрли. Но сразу после налета ему следовало отсидеться дома, чтобы не возбудить подозрений. Он безжалостно погонял жеребца по пути в Лас-Алмас, радуясь бешеной скачке, горячему солнцу и сильному ветру.

Рамон предпочитал не вспоминать, как, увидев Кэрли, потерял власть над собой. Желание прикоснуться к ней было сильнее его.

Но он убеждал себя, будто сделал это, чтобы наказать ее. И просто потому, что хотел ее. Он ее муж, с кем бы еще она ни переспала. Кэрли принадлежит ему, и он вправе делать с ней все, что хочет. Он измышлял в оправдание себе множество уверток, но ни одной из них не верил. Он сделал все это потому, что не мог поступить иначе.

Рамон ненавидел Кэрли за то, что она говорила, будто любит его, за то, что она по-прежнему возбуждала в нем желание, за то, что он все еще любил ее.

Он пригнулся к шее коня и галопом преодолел вершину холма, взметнув столб пыли. Грива и хвост прекрасного скакуна развевались по ветру. Наконец Рамон натянул поводья и взмыленный жеребец перешел на ровный шаг. Мысли о прошлом ни к чему не привели. Следовало подумать о других проблемах. Мать чувствовала себя плохо, он волновался за нее.

Тревожил его и мальчик.

Он вспомнил, как Два Орла заговорил с ним о Кэрли.

Рамон чистил в конюшне Рея дель Сол. Маленький Баджито спал на соломе возле коня.

— Дон Рамон?

— Si, muchacho[59], что такое?

— Мариано говорит, что сеньора больше не вернется.

Рука Рамона, сжимавшая щетку, замерла на шее коня.

— Si, это так.

— Почему, сеньор? Я думал, ей здесь нравится. Она говорила мне, что счастлива.

Рамон провел щеткой по могучей спине жеребца.

— Иногда такое случается.

— Но она ваша жена. У нас считается, что жена должна жить с мужем. У вас разве не так?

У Рамона перехватило дыхание.

— Si, но… иногда все складывается не так, как нам хочется.

Большие темные глаза уставились на испанца.

— Она ушла не из-за меня? Не из-за того, что произошло в деревне? Не потому, что я убил белого человека?

Рамон покачал головой:

— Нет, Два Орла. Ты сделал то, что следовало, стараясь защитить близких. Сеньора поняла это. Ее уход не связан с тобой.

Но Два Орла, кажется, не поверил в это и после исчезновения Кэрли еще больше замкнулся и помрачнел. Рамон не знал, как помочь мальчику.

Он нашел выход дней через шесть после встречи с Кэрли, которая и подсказала ему, как поступить с мальчиком. Рано утром Рамон отправился к загону, чтобы найти там Двух Орлов.

— Вы хотели видеть меня, дон Рамон?

— Сделай кое-что, muchacho. На диване лежит узел с вещами сеньоры. Отвези их на ранчо дель Роблес.

Мальчик побледнел:

— Вы хотите, чтобы я поехал к сеньоре?

— Si, верно.

— А вдруг она не захочет видеть меня?

Рамон положил руку на его худое плечо:

— Захочет, Два Орла. Что бы ни произошло между мною и моей женой, это не имеет никакого отношения к тебе. Уверен, она будет рада видеть тебя.

Два Орла нерешительно кивнул. Он недавно слегка укоротил свои черные волосы, однако по-прежнему стягивал их в хвост. Казалось, он подрос на несколько дюймов, но на самом деле просто чуть поправился благодаря хорошей пище и уходу.

— Ты знаешь дорогу в дель Роблес? — спросил Рамон.

— Si, я был там с сестрой.

— Тогда отправляйся в путь. Доставь вещи сеньоре. Вот увидишь, она будет благодарна.

Рамон проводил мальчика взглядом, надеясь, что теплота Кэрли успокоит маленького индейца.

Два Орла вывел из конюшни мерина, на котором учился ездить верхом, и, уже преуспев в этом, Держался в седле легко и горделиво. Когда-нибудь он станет неплохим ковбоем, подумал Рамон.

Махнув на прощание рукой, мальчик выехал из ворот и тут же поравнялся с всадником, скачущим навстречу ему. Прикрыв рукой глаза от солнца, Рамон заметил настороженность незваного гостя, в котором узнал кузена.

Должно быть, у него есть основания так держаться, подумал испанец, едва сдерживая желание стащить Анхела с лошади и швырнуть на землю. Однако Рамон заставил себя разжать кулаки и ответил на приветствие если и без улыбки, то хотя бы с подобием любезности.

— Вот уж не ожидал увидеть тебя, Анхел.

— Не сомневаюсь, кузен. Однако я здесь.

— Вижу. Тебе что-то нужно?

— Я не задержусь, если тебя беспокоит это. Уверен, твоя жена сделала все, чтобы мне здесь не радовались.

Ярость Рамона несколько поутихла. В конце концов, Анхел виновен в происшедшем не больше, чем он сам.

— Извини, кузен. Конечно, тебе рады. А вот моей жены здесь уже нет.

Анхел немного успокоился:

— Нам не удалось поговорить в Монтеррее. Я только что узнал, что Андреас мертв.

— Si. — При упоминании о брате в душе Рамона проснулась тупая боль. — Должно быть, тебе рассказала об этом сестра. Немногие знают о его смерти. Только несколько родственников слышали о том, что он был в этой стране.

— Очень жаль, кузен. Андреас был хорошим человеком. — Анхел лукаво улыбнулся. — И хорошим предводителем, как мне сказали.

Рамон снова напрягся, но Анхел этого не заметил.

— В семье не принято иметь секреты друг от друга, Рамон. Я знаю, что этим bandito, Эль Драконом, был Андреас. Теперь он мертв, но банду возглавил другой человек и разбойники продолжают грабить англичан. Я хочу присоединиться к ним, Рамон. Надеюсь, ты поможешь мне найти их.

В прежние времена испанец не колеблясь рассказал бы кузену обо всем, но сейчас он сухо бросил:

— Они живут в Льяно-Мирада. Помнишь это место? Мы бывали там в детстве. Это горное плато, которое мы обнаружили в то лето, когда впервые начали сами охотиться.

Скоро Анхел узнает о роли Рамена.

— Si, я помню.

Улыбка сделала Анхела моложе и красивее. Уж не она ли, с горечью подумал испанец, заставила Кэрли пригласить его в постель?

— Пройти туда можно двумя путями, — продолжал он. — Оба тщательно охраняются. Скажи им, что ты кузен Андреаса.

Рамон снял с пальца широкое золотое кольцо с Рубином и гербом де ла Герра. Он подарил его Кэрли в день свадьбы, а вернувшись из Монтеррея, обнаружил его в седельном мешке.

— Покажи им это и объясни, что тебя прислал я. — Он протянул кольцо Анхелу. Какая ирония судьбы в том, что кузен получает кольцо, подаренное Кэрли! Рамон вздохнул.

— Gracias, amigo.

— Не знал, что тебя выпустили из тюрьмы, — заметил испанец.

— Это не совсем так. Точнее, я сам освободился. — Анхел натянул поводья. — Жаль, что в Монтеррее все так получилось.

— Мне тоже, — сказал Рамон. — Но советую тебе не возвращаться к этой теме.

Анхел поджал губы:

— Как пожелаешь. Спасибо за информацию. — Пришпорив коня, он ускакал.

Рамон смотрел ему вслед, пока не осела пыль. Его угнетала мысль о том, что он будет постоянно встречать кузена в Льяно-Мирада. Впрочем, возможно, все скоро изменится. Мариано вернулся из Санта-Барбары, и документы, которые должны вернуть ранчо дель Роблес законным владельцам, лежат уже в сундуке. Рамон написал в Монтеррей Алехандро де Эстрада и завтра отправит бумаги адвокату.

После пересмотра дела ранчо вернется к де ла Герра и налеты закончатся. Семья обретет прежний достаток, люди — работу и жилье.

Но, всей душой стремясь к этому, Рамон знал, что без Кэрли жизнь будет не той, о какой он мечтал.

Кэрли ходила по своей спальне. Дядя вернулся поздно вечером усталый, в пыльном плаще. Флетчер злился — Эль Дракона опять не удалось поймать. Дома он мрачно заявил, что они не сдадутся. Следопыты-индейцы продолжат методичные поиски, тщательно прочешут горы Габилан и Дьябло-Рэндж.

Отряд добровольцев возглавил Харри Лав, тот, что поймал Хоакина Мурьету. Он верил в то, что на этот раз они найдут Испанского Дракона и его людей.

Кэрли беспокоилась за Рамона и других обитателей лагеря. Не дай Бог, чтобы они погибли, как Дина и йокуты из деревни!

Необходимо поговорить с Рамоном, убедить его в отказе от набегов и грабежей, пока не поздно. Но °на даже не знала, где он сейчас находится. При их нынешних отношениях ее поездка в Лас-Алмас выглядела бы весьма странно. Кэрли опасалась возбуждать новые подозрения дяди.

Кроме тревоги за Рамона, ее преследовала скука. До возвращения в дель Роблес она не сознавала, какое удовольствие доставляла ей работа в Лас-Алмас. Там постоянно что-то делали, и Кэрли участвовала в процессе созидания.

В дель Роблес жилось совсем иначе.

Конечно, гораздо легче. Здесь Кэрли обслуживали, а от нее ждали только приветливой улыбки и любезной беседы за ужином. Увы, она была не из тех, кто может весь день сидеть в sala, хотя дядя ждал от нее именно этого. Кэрли не привыкла подолгу читать или играть на пианино. Она любила физическую работу, ей нравилось видеть результаты труда. Конечно, в Лас-Алмас никто не ждал, что Кэрли будет работать до изнеможения, но даже Рамон одобрял ее участие в общем деле.

Возможно, он понимал потребности жены и уступал ей или просто считал, что gringa не может быть настоящей дамой и труд ей только на пользу.

Дядя как-то сказал, что ей нужен собственный дом.

Сердце Кэрли сжалось. У нее уже был свой дом… и, как она считала, настоящий. А также муж, люди, заботившиеся о ней. Свекровь и тетя, к которым Кэрли успела привязаться. Согласны ли они с Рамоном? Считают ли ее способной на гнусное предательство? Что им известно? И что сказал об этом Анхел своей сестре Марии?

Кэрли сжала кулаки. Рамон верит кузену, потому что тот из рода де ла Герра. Анхел — лжец, но ей этого не доказать. Но даже если бы ей удалось сделать это, все равно она gringa, а не испанка, на которой хочет жениться Рамон.

Кэрли вздохнула. Какое это имеет значение? Рамон изгнал ее из своей жизни, словно она никогда и не была с ним, и ничто этого не изменит. Он оставил в ее душе пустоту, которая никогда не заполнится. Возможно, дядя Флетчер был прав и ей следовало выйти за Винсента. Он уже прислал письмо, прибывшее с посыльным вчера. Очевидно, дядя быстро известил бывшего жениха о ее возвращении, видимо, забыв, к каким неприятностям привели его интриги.

Однако если Винсент по-прежнему хочет жениться на ней, значит, действительно влюблен. Может, стоит выйти за него и начать новую жизнь? Дядя наверняка поможет с разводом. Послушайся она его с самого начала, ей не пришлось бы так страдать.

Кэрли посмотрела в окно и замерла. Не может быть! Нет, должно быть, это померещилось ей.

— Господи!

Не помня себя от ужаса, она выскочила во двор:

— Прекратите! Что вы делаете? Немедленно остановитесь!

Но плеть снова упала на худенькую темную спину, уже покрытую тремя длинными кровавыми полосами. Кэрли подбежала к мальчику в тот момент, когда плеть опять просвистела в воздухе. Пригнув голову, девушка закрыла руками узкие плечи мальчика и, закрыв глаза, приняла удар на себя.

Она вскрикнула, когда жесткий кожаный ремень обжег ее. Но сострадание к мальчику было сильнее боли.

— Эй, остановись! — крикнул дядя, хотя тот, кто держал плеть, уже понял свою ошибку.

— Простите, мисс Мак-Коннелл. — Клив Сандерс, управляющий, сделал шаг назад и свернул плеть. — Надеюсь, вы не пострадали?

Ремень рассек ей руку, но Кэрли словно не замечала этого.

— Позаботьтесь о мальчике, а не обо мне!

Неподвижный взгляд маленького индейца выражал ненависть. Его поднятые руки были привязаны к ветке дерева, спина — обнажена. Слишком широкие брюки сползали с него.

— Отвяжите его, — приказала Кэрли.

Но участники экзекуции не отвязали мальчика и, не обращая на нее внимания, громко переговаривались. Кэрли бросилась к дяде.

— Извини, дорогая, но тебе лучше уйти. Возвращайся в дом.

— Что здесь происходит, дядя Флетчер? За что порют мальчика?

— Он вор, Кэрли. Нравится это тебе или нет, но я не позволю дикарю красть собственность дель Роблес.

— Два Орла не вор. Что же, по-вашему, он взял?

— Он украл курицу, мисс, — вмешался Сандерс. — Все дикари одинаковы.

— Курицу? Откуда? Зачем ему было приходить сюда за курицей?

— Повар жарил куриц к ужину. Мальчишка забрался на кухню через окно и снял птицу прямо с вертела.

Кэрли с болью посмотрела на подростка:

— Ты заплатил за курицу, Два Орла?

Тот с трудом кивнул:

— Дюжину торговых шариков… это больше того, что она стоит.

Сердце Кэрли сжалось. Она бросила гневный взгляд на Сандерса:

— Видите? Он не украл курицу, а купил ее. А теперь отвяжите его!

Увидев решимость Кэрли, Флетчер кивнул:

— Отвяжите мальчика.

Управляющий быстро перерезал веревки, и мальчик упал бы, если бы Кэрли не подхватила его.

— Можешь дойти до кухни? — шепнула она так тихо, чтобы никто, кроме него, не услышал ее.

Он выпрямился:

— Когда-нибудь я стану хорошим ковбоем, поэтому могу сделать все, что нужно.

Зная, как горд мальчик, Кэрли не пыталась помочь ему, но проводила его на кухню и осторожно усадила на стул.

— Вас зовут Рита? — спросила она полногрудую кухарку.

— Si, сеньора.

— Нужно чем-нибудь намазать ему спину. Вы знаете чем?

— Si, у меня есть мазь. Пастухи используют ее при ожогах, ссадинах, укусах насекомых.

Она протянула Кэрли баночку, от которой пахло салом и ромашкой.

— Спасибо.

Мальчик поморщился, когда она стала наносить снадобье на кровавые рубцы, но не издал ни единого звука.

— Мне очень жаль, Два Орла, — сказала Кэрли, — что я не подоспела раньше.

Он впервые улыбнулся:

— Вы очень храбрая, Подсолнечник. Дон Рамон не найдет другой такой жены.

Слезы подступили к ее глазам.

— Как он, Два Орла? — тихо спросила она.

— Сильно изменился без вас. Не улыбается, наверное, хочет, чтобы вы вернулись.

О Господи!

— Ты ошибаешься, Два Орла. Он этого совеем не хочет.

Мальчик принялся было возражать, но Кэрли поднесла палец к губам:.

— Где твоя рубашка?

— Те люди сорвали ее б меня. — Он нахмурился. — Это была очень красивая рубашка.

— Ну ладно, тебе не впервой оставаться без рубашки. Дон Рамон даст тебе другую, когда ты вернешься домой.

— Он послал меня отвезти вам вещи, но еще хотел, чтобы я увидел… что вы не сердитесь на меня.

Кэрли схватила мальчика за руку:

— Так ты думал, что я сержусь на тебя?

Он кивнул:

— Из-за того, что случилось в деревне… Ведь я убил белого человека.

Она зажала ему рот рукой. Господи, узнай дядя, что мальчик убил одного из его людей. Два Орла не прожил бы и дня.

— Ты сделал то, что должен был сделать. Я только недавно поняла, как тяжело вам жилось. — Она с трудом улыбнулась. — А теперь скажи, где мои вещи, и я схожу за ними.

Мальчик поднялся, но Кэрли мягко усадила его:

— Я сама принесу. Останься здесь.

— Со мной все в порядке, сеньора. Я принесу ваши вещи.

Ей не хотелось обижать его. Она постояла в дверях, пока мальчик не вернулся с узлом, присланным Рамоном.

— Подожди меня здесь, — быстро проговорила Кэрли. — Я переоденусь, и мы вместе отправимся в Лас-Алмас… проедем хоть часть пути.

Через несколько минут она вернулась в костюме для верховой езды, повела мальчика в конюшню и приказала одному из мужчин оседлать ее лошадь. Они мало разговаривали в пути. Кэрли видела, что спина у мальчика болит. Ее рубец тоже болел.

На вершине перевала, откуда дорога вела в асиенду, Кэрли натянула поводья.

— Не скрывай от дона Рамона, что случилось в дель Роблес. Он проследит, чтобы о тебе позаботились. Скажи ему, мне жаль, что дядя и его люди так поступили.

Два Орла кивнул:

— Ладно. А еще я скажу ему, что не он один страдает.

— Нет, Два Орла, ты не должен…

Но мальчик уже повернул коня и поскакал галопом. Кэрли вздохнула. Что изменится, если Рамон узнает о ее чувствах?

Ему это безразлично, иначе он не поверил бы в то, что она изменила ему с Анхелом, не назвал бы ее шлюхой!

Повернув гнедую к ранчо дель Роблес, Кэрли снова поклялась себе, что забудет Рамона. Однако жить у дяди нравилось ей все меньше. Каждый день она убеждалась в жестокости Флетчера Остина.

И подозрения, что дядя действительно украл землю де ла Герра, тоже укреплялись.

Рамон с размаху опустил топор на двухфутовый дубовый чурбан, расколов его точно посредине, и вытер пот со лба.

Три дня прошли с возвращения мальчика, поведавшего о том, что случилось на ранчо дель Роблес.

— Ва-су-ви — смелая женщина, — сказал Два Орла. — Такой, как ваш Подсолнечник, больше нет.

У Рамона перехватило дыхание. Ему хотелось сжать шею Флетчера Остина и выдавить из него жизнь по капле. Мысль о том, что могло случиться с мальчиком, не заступись за него Кэрли, приводила Рамона в ярость. Он, конечно же, не сомневался ни в словах индейца, ни в отваге жены. Но теперь его мучили другие сомнения.

Рамон снова взмахнул топором. Физическая работа хоть отчасти снимала напряжение, овладевшее им после возвращения Двух Орлов из дель Роблес.

Нет, нельзя допустить, чтобы только ненависть к Флетчеру Остину руководила всеми его действиями. Нельзя допустить и того, чтобы им завладела боль, пробужденная рассказом мальчика о Кэрли.

Что, если ты не прав? Он не позволял себе так думать. Ни на одно мгновение. Не допускал мысли о том, что может простить ее.

Если Кэрли снова обманет его, он не переживет этого.

Любовь к ней завладела всем его существом. Как Кэрли добилась этого? Как ей удалось похитить его сердце? Por Dios, Рамон так боролся с этим, и все же Кэрли стала для него важнее всего на свете!

Что, если ты не прав? Он допустил эту мысль в сознание, и сейчас в душе его образовалась открытая рана. Нет, Рамон не ошибся. Он видел их вместе. Анхел с детства был ему братом. Он — де ла Герра, а члены этой семьи не лгут.

Что, если ты не прав? Рукоять топора едва не выскользнула у него из рук. Рамон ударил неточно, и дубовый чурбан отлетел к дереву. Santo de Cristo — он не ошибся! И Кэрли знала это. Но слова, сказанные ею, преследовали Рамона. Ты очень похож на моего дядю. Тебя переполняет та же ненависть, ты полон таких же предубеждений… Они ослепляют тебя. как и англичан которых ты презираешь.

Тяжелый топор зазвенел, расколов последний чурбан, и Рамон вонзил лезвие в пень. Все еще думая о Кэрли, он с удивлением увидел, как Педро Санчее въезжает в ворота на своем большом сером жеребце.

Взяв белую рубашку, Рамон направился к нему:

— Рад видеть тебя, мой друг.

— Я тоже рад видеть тебя, дон Рамон. — Старый ковбой спешился. — Жаль, что я слишком поздно вернулся в лагерь, но, говорят, налет прошел успешно.

— Si, очень. Но зима уже приближается. Возможно, нам придется провести еще один, пока добыча в избытке.

Задумавшись, Педро направился с Рамоном загону и начал расседлывать коня.

— Теперь, когда Андреаса больше нет, угроза твоего разоблачения возрастает с каждым налетом.

— Si, это так. По словам Мариано, шериф Лейтон наведался сюда, пока я был в Монтеррее, Мариано считает, что Лейтон что-то заподозрил.

— Неужели собираешься продолжать?

— Пока это необходимо.

Педро молча расстегнул подпругу и. снял тяжелое ковбойское седло. От влажной спины жеребца шел пар.

— Как прошла поездка? — поинтересовался Рамон.

— Я бы приехал раньше, но визит Миранды к родным мужа не слишком удался. Она решила вернуться в лагерь. Тогда ты не уделял ей внимания… а сейчас я понял, что она, возможно, не потеряла тебя.

Рамон пожал плечами и не слишком охотно ответил:

— Моей жены здесь больше нет, если ты это имеешь в виду. Наша семейная жизнь не сложилась.

— Я слышал.

Ковбой снял уздечку, накинул недоуздок на шею лошади и застегнул его.

— Это не секрет. Кэрли вернулась к дяде.

— Потому что ты обнаружил в ее постели своего кузена.

Изумленный Рамон не сразу обрел дар речи.

— Как ты узнал об этом? Я никому не говорил.

— Не догадываешься? Твой кузен Анхел хвастался этим… пока Игнасио не разбил ему в кровь губу. После этого Анхел заткнулся.

— Не верю, он не мог так поступить.

— Не веришь?! Но ты так легко поверил в то, что он сказал о твоей жене!

— Он не солгал, хотя ему и следовало молчать. Я действительно обнаружил Анхела в ее постели.

— Если он и оказался там, это не означает, что жена предала тебя. Почему ты уверен, что твой кузен говорит правду?

— Анхел — из семьи де ла Герра. Почему мне не верить ему?

— Выходит, если Анхел клянется, что твоя жена пригласила его к себе, — значит, так и есть? Я знаю его столько же лет, сколько и ты. Интересно, есть ли на свете женщина, которая не бросилась бы к ногам Анхела?

— По его словам, нет, — бросил Рамон, вспоминая, как Анхел хвастливо рассказывал о шлюхах, ждавших его в каждом городе — от Сан-Хуана до границы.

— Шлюхи не леди, мой друг, но я не верю, что и шлюх было так много.

Рамон задумался:

— Возможно, ты прав.

— Помнишь женщину в Санта-Фе?

— Какую?

— Заявившую, что он изнасиловал ее ночью перед тем, как его арестовали за ограбление и убийство.

Рамону стало не по себе.

— Обвинение было ложным. Gringos сфабриковали его, чтобы подкрепить другие такие же.

— По-твоему, его оклеветали? — Педро посмотрел в глаза Рамону. — А может, твоя жена стала бы очередной жертвой, если бы тыне появился вовремя?

Ощутив слабость в ногах, Ражиу опустился на тюк соломы.

— Dios mio, этого не может быть!

— Твоя жена доказала свою верность, Рамон, и не один раз. Она знает, кто ты, и молчит. А при желании она нашла бы лагерь. — Педро положил руку на плечо друга. — Неужели ты не видишь, что твоя жена хранит молчание, потому что любит тебя? Да, она англичанка, но это еще не значит, что ее слово ничего не стоит.

— Ты ошибаешься.

— Ты не видел кузена долгих пять лет, Рамон. Даже если прежде он был честным человеком — в чем я начал сомневаться, — неизвестно, как изменился Анхел, проведя пять лет в тюрьме. — Рамон молчал. — Твоя преданность кузену весьма похвальна, мой друг, но, по-моему, он не отвечает тебе тем же.

— Что ты имеешь в виду?

— Он завидует тебе, Рамон. Это написано на его лице. Проведя с ним хоть немного времени, там увидел бы, что он совсем не тот, за кого ты его принимаешь.

Рамон на минуту задумался.

— Ты утверждаешь, что я ошибаюсь. Что моя жена не совершила это ужасное предательство. Но могу ли я поверить тебе, если видел все своими глазами?

— Иногда зрение подводит человека. Это как тайная тропа, ведущая в Льяно-Мирада. Если твоя жена говорит, что она невиновна, я верю ей. Я полагаюсь на Кэрли Мак-Коннелл больше, чем на такого человека, как Анхел де ла Герра.

— А если ты ошибаешься?

— Есть способ узнать точный ответ.

— Как это сделать? Скажи мне, прошу тебя.

— Загляни в свое сердце, Рамон. И все поймешь. Думаю, ты уже сам знаешь правду, но боишься поверить в нее.

Если бы ты любил меня, то увидел бы правду, даже если бы твои глаза говорили, что это ложь.

— Неужели мои предубеждения так сильны, Педро? Возможно ли, что ненависть к англичанам ослепила меня?

— А как по-твоему, Рамон? Только ты знаешь правду.

Внезапно он прозрел и увидел все так ясно, словно пелена спала с его глаз. Он посмотрел на долину, и все предстало перед ним в новом свете: дубы казались выше, золотистая трава — гуще, небо — голубее.