Южная трилогия - Полночный всадник

Звон железа привлек ее внимание к большому деревянному сараю на краю лагеря. На стене висели косы, топоры, поводья, удила. С потолка свешивались два больших хомута, несколько седел и прочая утварь.

Пройдя к задней части сарая, дон представил Кэрли Сантьяго Гутиересу, которого она помнила по налету. Сейчас он работал как кузнец и, склонившись над наковальней, правил молотом шпильку от повозки.

Сантьяго посмотрел на девушку так же настороженно, как она на него:

— Вижу, вы поправились. Это хорошо.

Кэрли удивилась: меньше всего она рассчитывала на сочувствие.

— Да-да, мне гораздо лучше, спасибо.

Этот работяга с потным лицом и мощной мускулатурой мало походил на разбойника. Рамон справился о самочувствии жены Сантьяго Томазины и двоих их детей. Кузнец ответил, что они здоровы.

Заметив повязку на бедре Сантьяго и вспомнив о ране, полученной им во время налета, Кэрли чуть было не спросила его о том, как заживает нога, но вовремя удержалась. Этот человек — преступник. Он получил ранение, похищая лошадей ее дяди. Ей не подобает беспокоиться о его здоровье!

— Ну что, твоя рана заживает? — спросил Рамон.

Гутиерес вытащил из огня раскаленный кусок металла и бросил его в корыто с водой, откуда тут же повалил пар.

— Томазина извлекла пулю. Рана уже затягивается.

— Рад слышать.

Кузнец улыбнулся, снова начал бить молотом по горячему железу, и дон увел Кэрли.

— Для разбойника Сантьяго на удивление приятен, — заметила она.

Испанец тихо засмеялся и покачал головой:

— Он обыкновенный человек и борется за то, что у него отняли. Мы не считаем себя разбойниками.

Кэрли хотела возразить, но вовремя спохватилась и решила сменить тему:

— Странно, что он не питает ко мне ненависти. Я думала, что все ваши мужчины настроены против меня.

Рамон пожал плечами и отвел взгляд:

— Возможно, так и было… какое-то время. Они любили Андреаса, как и я.

— Тогда почему…

— Вероятно, они понимают, что если уж я простил тебя, то и они должны поступить так же.

Кэрли подняла брови:

— Если ты простил меня! А вот я не могу простить тебя!

Подхватив подол яркой юбки, Кэрли выбежала из сарая. Она не спешила в дом, проведя в заточении слишком много времени, поэтому направилась к ручью и пошла вдоль берега. Разум подсказывал Кэрли, что ей не следовало сердить испанца. Она пленница Рамона, и от него зависит ее участь. Однако девушка не хотела поддаваться страху: такого с ней не бывало прежде, не будет и сейчас.

Испанец догнал Кэрли в безлюдном месте возле водоворота. Она сидела одна, ощущая одиночество и мечтая о возвращении на ранчо дель Роблес. Ей хотелось плакать, но она не позволила себе этого. Глядя на бурлящую пенистую воду, она почувствовала присутствие дона Рамона раньше, чем увидела его.

— Прости, — тихо сказал он. — Я имел в виду нечто другое. Дело в том, что ты заслужила их уважение. Стоит тебе захотеть, и они примут тебя в свой круг.

Его голос, тихий, глубокий и мужественный, напомнил ей о чем-то… или о ком-то… Она попыталась вспомнить, но воспоминание ускользало. Кэрли посмотрела на испанца:

— Я хочу вернуться домой, дон Рамон, хотя и понимаю, какие проблемы с этим связаны. Но прошу тебя, найди выход.

Рамон промолчал. Он не мог отпустить ее, они оба понимали это. Но сколько ему удастся удерживать ее здесь? И как он поступит, устав от нежелательной гостьи?

Они направились к дому. Кэрли пыталась преодолеть тревогу, от которой сосало под ложечкой. «Сохраняй спокойствие, — говорила она себе. — Во всяком случае, пока ты в безопасности». Дядя ищет ее, и, возможно, она сама найдет способ убежать.

С этими мыслями она изучала лагерь, вглядываясь в мужчин, женщин и детей, занятых повседневными делами, но особо пристально присматриваясь к повозкам и ко всему, где могло храниться оружие. Она решила продолжать поиски, исследовать это место и все, что пригодится ей в будущем.

Они обогнули строение, и, поглощенная своими размышлениями, Кэрли с изумлением увидела на крыльце красивую черноволосую женщину, высокую и стройную, с небольшой грудью, узкой талией и бедрами. Она казалась элегантной, необычной и очень эффектной.

Красавица была явно рассержена, ее черные глаза сверкали, грудь вздымалась.

— Buenas tardes, Миранда, — приветливо, но с напряжением сказал Рамон. Его явно не обрадовало ее присутствие.

— Не познакомишь ли меня с дамой, которую привел в наш лагерь? — язвительно спросила она. — С той, что убила твоего брата.

Темные глаза Рамона вспыхнули. Все в нем дышало гневом. Кэрли не раз видела испанца таким и сейчас радовалась, что не она вызвала его раздражение.

— Я сказал тебе, Миранда, — она невиновна. Эта девушка — наша гостья, пока я так говорю. Обращайся с ней соответственно этому.

Пока я так говорю. Кэрли похолодела от страха. Долго ли это продлится? От этих слов и ненависти черноволосой женщины Кэрли стало не по себе.

— Миранда, — мрачно представилась женщина, и в ее глазах сверкнула угроза. — Я женщина дона Рамона и вышла сюда сказать вам об этом во избежание недоразумений между нами.

Кэрли не выдержала:

— Ну что ж, сеньорита, надеюсь, вы тоже поймете все правильно. Меня не интересует ваш Эль Дракон. На мой взгляд, он — безжалостный разбойник. Если вам нравится спать с ним, это ваше несчастье. Я хочу одного — вернуться домой.

Рамон почувствовал, что Кэрли возмущена не меньше, чем он. Не глядя на них, девушка поспешила в дом. Испанец невольно вспомнил прежнюю робость Кэрли и восхитился умением девушки скрывать ее. Такого чувства собственного достоинства он не видел даже у знатных женщин. Она была горда, как настоящая испанка.

Последняя мысль смутила его. Ведь Кэрли gringa! Ничто не могло изменить этого, как и индейского происхождения Миранды. К счастью, Рамон испытывал к Миранде только физическое влечение. Он не позволит себе большего и по отношению к пикантной американке.

За ужином Кэрли сидела возле испанца. Флоренсия и Педро Санчес расположились напротив нее. Как и прежде, Рамон был очарователен и заботлив. От этого Кэрли нервничала и держалась отчужденно, ибо не знала, чего он добивается. Девушка не забыла, как он бывал жесток.

Сославшись на головную боль, она вышла из-за стола и удалилась в спальню, но сон не приходил. Каковы мотивы испанца? Почему недавняя жестокость сменилась добротой? Неужели он раскаивается? Рамон ни разу не признался в этом, только сказал, что совершил ошибку. Возможно, он пытается загладить вину, но Кэрли не могла заставить себя поверить в это.

Даже если причина такова, это ничего не меняет. Она — его пленница, а он — властелин ее судьбы.

Лежа на кровати и глядя на неровные доски над головой, Кэрли вспомнила гневный взгляд, брошенный им на любовницу. Миранда красивая, смуглая, необычная. Поскольку у него есть женщина, едва ли он хочет соблазнить Кэрли.

Непостижимо, но эта мысль встревожила девушку. Даже сейчас он, вероятно, с Мирандой, целует ее, занимается с ней любовью. Кэрли мало знала о любви, имела о ней романтическое представление и надеялась когда-нибудь выйти замуж за такого красивого и обаятельного мужчину, как дон.

Но не за такого жестокого.

Наконец она заснула и увидела сон. Испанец в черном костюме мчался к ней на вороном коне. Он схватил ее, перекинул через седло и увез в лес. Остановив жеребца, потащил сопротивляющуюся и кричащую Кэрли к зеленой лужайке возле ручья и там начал целовать ее.

Кэрли перестала бороться. Жар его губ поверг ее в трепет, она таяла от его ласк. Губы Рамона были мягкими, а руки, обнимавшие ее, твердыми как гранит, но он не причинял ей боли.

Его руки скользнули вниз вдоль ее тела. Он вел себя как собственник и явно хотел от нее чего-то большего, однако Кэрли не знала точно, чего именно.

Она снова начала бороться, пытаясь высвободиться, но что-то останавливало ее…

Внезапно Кэрли проснулась. Странный, влажный, всепроникающий жар обжигал ее тело. Она вся дрожала, ее соски набухли и затвердели.

Выбравшись из кровати и пошатываясь, девушка налила воду в фарфоровую миску, намочила тряпку и протерла лицо. Вздохнув, она снова легла, но не смогла заснуть. Наконец Кэрли задремала. Ей казалось, что она проспала всего несколько мгновений. За муслиновыми занавесками начало светлеть предрассветное небо. «Придет ли дон? — спросила себя Кэрли. — Или останется со своей женщиной?»

Миранда Агилар провела ладонью по мускулистому бедру Рамона. С первым лучом солнца он пошевелился и лег на спину. Миранда улыбнулась, взглянув на длинный твердый орган, восставший из густых черных волос.

Этой ночью они не занимались любовью, ибо Рамон злился. Ей не следовало приближаться к той девушке. Он предупреждал ее, но Миранда ослушалась. Она была готова на все, лишь бы gringa исчезла.

Рамон оторвал от себя ее руку.

— Я не потерплю таких выходок, — тихо сказал он, угадав мысли Миранды и жестко посмотрев на нее своими темными глазами. — Если ты будешь обходиться с девушкой без должного уважения, последствия тебе не понравятся.

Она поджала губы:

— Жаль, что рассердила тебя.

— Я сказал вчера вечером, что рассержусь еще сильнее, если такое повторится.

Вспыльчивый Рамон никогда не бил Миранду. Однажды, когда она только прибыла в Льяно-Ми-рада, его тогдашняя девушка Елена Торрес украла деньги у одного из мужчин. Когда Рамон потребовал, чтобы она вернула их хозяину, девушка стала неприлично ругаться и обзывать дона непристойными словами. Рамон закинул ее на плечо, отнес к канаве, из которой поили лошадей, и бросил в воду. Елена заслужила это, и купание не повредило ей. Уязвлена была только ее гордость.

Нет, он никогда не обходился жестоко с женщинами. Разве что с gringa. Однако это не уменьшило страх Миранды.

— Не сердись, Рамон, — вкрадчиво проговорила она.

Нагнувшись над ним, она провела пальцами по его груди, взяла в рот темный сосок, пощекотала его языком. Ее рука скользнула вниз к твердому органу и погладила его. Мышцы живота напряглись. Сердце забилось чаще. Миранда подвинулась выше, чтобы поцеловать Рамона, но он схватил ее за плечи, перевернул и начал целовать ее грудь. Его рука скользнула вниз, проникла между бедер. Там уже стало влажно, она была готова принять его. Рамон раздвинул ноги Миранды и глубоко проник в нее.

За несколько минут он довел ее до экстаза, потом излил на нее свою страсть и, несколько секунд полежав неподвижно, откатился в сторону.

— Еще рано, — заметила Миранда. — Солнце только поднялось. Можешь хоть раз немного задержаться?

— Не сегодня, — сухо ответил он. Взяв чистое полотняное полотенце, лежавшее возле умывальника, Рамон закинул его на плечо, надел узкие черные брюки, вышел из дома и побрел вдоль ручья вверх по течению — туда, где мылись мужчины.

Миранда вздохнула. Он все больше отдалялся. Она знала, что теряет его, и не могла предотвратить этого. Миранда вспомнила красивую американку с густыми золотисто-каштановыми волосами.

Рамон плохо обошелся с gringa, но он был вне себя от горя. Это беспокоило Миранду, потому что такой поступок порожден сильным чувством. Сейчас ненависть уже сменилась чем-то другим, и Миранда не хотела увидеть очередную перемену.

Она ударила кулаком по пуховой перине. Да, Рамон желает красивую gringa. Миранда прочла это в его глазах, когда он смотрел на девушку.

Скоро ли он возьмет ее?

И как ей, Миранде, остановить его?

Глава 7

Рамон прошел через лагерь к тому месту, где Санчес работал с лошадьми. Почти все они были отловлены дикими. Педро, Игнасио и Руис приучали животных к седлу, объезжали их.

— Buenos dias, amigo, — крикнул Рамон другу.

Старик подъехал рысью на лоснящейся гнедой кобыле к деревянной ограде. Ковбои в основном ездили на жеребцах. Кобыл держали для детей и женщин. Настоящий мужчина ездит на коне. Но здесь, в горах, люди пользовались теми животными, что были под рукой.

— Ты решил, что делать с девушкой? — спросил Педро.

— Боюсь, еще нет, мой друг. Я видел ее дядю, когда возвращался в долину. Заехал на ранчо дель Роблес, выразил Флетчеру сочувствие по поводу похищения его племянницы и предложил свою помощь в поисках. Сказал, как мне жаль, что меня не было, когда все это случилось.

— И?

— По его словам, они обшарили всю возвышенность, но не нашли следов племянницы или Эль Дракона. Флетчер надеется, что разбойники попросят выкуп.

— И?

— Он отклонил мое предложение о помощи. По-моему, сейчас он вовсе не склонен принять помощь калифорнийца.

— Тебе повезло, — заметил Педро.

— Si, очень. Меня не соблазняет перспектива провести с Флетчером Остином целую неделю в поисках племянницы.

— Полагаю, ты предпочел бы остаться здесь с девушкой.

— Я у нее в долгу, — возразил Рамон, — И хотя не могу отпустить Кэрли, но в силах сделать для нее что-то другое.

— Например, уложить в постель?

Испанец нахмурился:

— Не говори глупости, Педро. Я ничем не оскорблю ее, поскольку и без того причинил ей много страданий.

— Надеюсь, ты не забудешь об этом.

Рамон промолчал. Да, он хотел девушку. Но она невинна, а о браке не может быть и речи. Со временем он женится на чистокровной испанке, как и поклялся когда-то.

Таков его долг перед соотечественниками, родными. Перед самим собой.

Рамон вздохнул. Хотел бы он знать, как ему поступить с Кэрли Мак-Коннелл. Пока не принято решение, он постарается загладить вину перед ней. С этой мыслью испанец направился к своему маленькому саманному домику.

Измученная бессонной ночью, Кэрли выбралась из постели в тот момент, когда в спальню вошла Флоренсия:

— Дон Рамон приглашает вас на прогулку верхом. Он просит поторопиться.

— Передайте ему, чтобы ушел.

Флоренсия перекрестилась:

— Dios mio, нет! Этого нельзя сказать дону!

Кэрли вскинула голову:

— Если вы не можете, то скажу я, как только оденусь.

Рамон терпеливо ждал в sala. Через несколько минут Кэрли появилась в желтой юбке и белой крестьянской блузке. Она зачесала назад волосы и закрепила их черепаховым гребнем.

— Buenos dias, сеньорита. — Рамон встал. — Сегодня утром ты прелестно выглядишь.

— Я выгляжу точно так же, как и вчера. И буду выглядеть так всегда, если этот наряд останется моим единственным.

Он невольно улыбнулся:

— Я подумаю, как это исправить. А сейчас, поскольку ты явно поправилась, не хочешь ли посетить индейскую деревню?

— Возможно, дон Рамон, я не слишком ясно объяснила ситуацию. Вчера я согласилась прогуляться с тобой по лагерю. Но впредь не намерена терпеть твое общество без крайней необходимости.

Рамон удивленно пожал плечами. Ему нравились ее стойкий дух и горячность. Он хотел бы стать тем мужчиной, который укротит эту девушку.

— Очень жаль. Это весьма интересное место. И та женщина, Лина, заслуживает твоей благодарности. Она лечила тебя, когда ты болела.

— Сеньор Санчес весьма добр ко мне. Полагаю, он отведет меня туда.

— К сожалению, Педро занят. Значит, остаюсь только я. Побывав в деревне, ты лучше поймешь эту страну. Но… если боишься идти со мной, можешь остаться здесь.

Ее хорошенькие щечки вспыхнули.

— Я не боюсь тебя.

— Неужели?

— Я отказываюсь лишь потому, что не желаю иметь никаких дел с таким человеком, как ты.

Она пойдет. Просто Кэрли не хочет уступать ему. Испанец был готов поставить на кон последний реал — девушка сдастся. Он ждал.

— Почему ты делаешь это? Похитив меня в ту ночь с асиенды дяди, ты не собирался проявлять доброту ко мне. Что изменилось? Что тебе нужно от меня?

Его взгляд скользнул по ее телу и задержался на прелестных алых губах. Сейчас Рамон знал, чего хочет и хотел все это время.

— Больше всего, querida, я мечтаю увидеть тебя в моей постели, но обещаю тебе, что этого не случится. Я уже сказал: со мной ты в безопасности.

Ее большие зеленые глаза округлились. Она облизнула губы.

— Не знаю, что и думать о тебе. Ты то жесток, то галантен. Сегодня ты ведешь себя как негодяй. Возможно, я все же боюсь тебя.

— Не думаю, — тихо возразил он. — Может, ты немного опасаешься себя, но меня — уже нет.

Кэрли молча смотрела на Рамона, пытаясь угадать его мысли. Нет, это невозможно.

— Так ты поедешь со мной, сеньорита?

— Поехала бы… если бы умела ездить верхом.

Он усмехнулся и кивнул:

— Si, я забыл. Ты говорила об этом в день скачек. Похоже, именно поэтому ты предпочла идти в Льяно-Мирада пешком.

Услышав насмешку, Кэрли помимо воли улыбнулась:

— Ты жестокий человек, дон Рамон, но тебе не откажешь в чувстве юмора.

— Как и тебе, сеньорита Мак-Коннелл. Меня это радует. — Он схватил ее за руку и потянул вперед. — Деревня рядом. Ты поедешь со мной. А верховой езде я начну учить тебя завтра. Однажды ты сказала, что любишь лошадей. Если ты решила остаться в этой стране, тебе пора научиться ездить верхом.

Кэрли призналась себе, что эта идея весьма привлекает ее. Раз уж она собралась бежать, необходимо научиться ездить верхом. Она надеялась заняться этим сразу же по приезде на ранчо дель Роблес. Дядя обещал дать Кэрли человека, который научит ее, но возможности так и не представилось.

Она видела, как скачет испанец, и считала, что лучших наездников не бывает.

— Руис! — крикнул дон, когда они подошли к загону с деревянной оградой. — Вьенто уже оседлан?

— Si, дон Рамон. — Молодой ковбой улыбнулся. Он приносил Кэрли пищу и воду во время тяжелого путешествия по горам. Возможно, он снова поможет ей.

Кэрли ответила ему улыбкой. Увидев это, Рамон нахмурился.

— Можешь увести кобылу, — резко сказал он. — Сеньорита Мак-Коннелл не умеет ездить верхом. Она начнет учиться этому завтра. А сейчас приведи мне Вьенто. — Молодой ковбой кивнул и поспешил исполнить распоряжение испанца. — Руис работает с Санчесом и Игнасио. Они отвечают за лошадей, которых мы держим в лагере. Он самый молодой из ковбоев, но вовсе не самый глупый.

Вспомнив, что одарила Руиса улыбкой, Кэрли вспыхнула.

— Не знаю, о чем ты.

— Эти люди верны мне, chica. Никто из них не поможет тебе.

Кэрли замерла:

— В отличие от тебя этот юноша проявлял ко мне доброту в горах; Он весьма симпатичен, и если я захочу улыбнуться ему, то сделаю это.

Рамон еще больше нахмурился:

— Ты находишься под моей защитой, сеньорита Мак-Коннелл, до тех пор, пока ведешь себя хорошо. Соблазнять одного из моих ковбоев — дурно. Это понятно?

— Яснее некуда! Думаю, соблазнять молодую женщину, с которой я познакомилась вчера, ты не считаешь грехом?

Он пожал плечами:

— Я мужчина, поэтому со мной все обстоит иначе. — Рамон улыбнулся так дерзко и обворожительно, что у Кэрли защемило сердце. — Но мне приятно, что ты хоть чуть-чуть ревнуешь.

Кэрли открыла рот, чтобы выразить возмущение, но тут появился большой вороной жеребец. Молодой, полный сил, он гарцевал, вскидывал голову, бил копытами о землю. Кэрли испуганно отпрянула.

— Не бойся. Вьенто хочет прогуляться, он не причинит тебе вреда.

Рамон легко посадил Кэрли в седло, потом сел позади нее. Когда рука испанца обвила ее талию, а его теплое дыхание коснулось ее уха, девушка вздрогнула — но не от холода.

— Солнце уже поднялось, — сказал он, — но, возможно, ты еще не совсем здорова.

Рамон попросил Руиса принести из дома шаль и заботливо укутал ею плечи девушки.

— Так лучше?

Кэрли кивнула, думая лишь о сне, который видела этой ночью, О поездке с испанцем на большом вороном коне, о его жарких поцелуях, о прикосновениях его рук к ее телу. «Далеко ли эта индейская деревня?» — подумала Кэрли, внезапно пожалев о том, что согласилась поехать туда.

Поездка оказалась еще более волнующей, чем предполагала Кэрли. Твердые мужские бедра прижимались к ее ягодицам, сильная мускулистая грудь — к спине. Они миновали охраняемый перевал. Не добравшись до долины, Рамон свернул на другую тропу и углубился в густой лес.

Под шатром из листьев и стоящим в зените солнцем Кэрли утратила способность ориентироваться и вдруг поняла, что именно этого и добивался Рамон.

Оставив попытки угадать направление их маршрута, она прильнула к испанцу, потом отстранилась от него. Девушка обрадовалась, когда дон остановил коня на холме, откуда открывался вид на деревню.

Она располагалась в долине, окруженной елями, и состояла из пятнадцати — двадцати конусообразных хижин, сложенных из ивовых прутьев и глины. Большая хижина, частично врытая в землю, служила парильней, или, как назвал ее дон, temescal; индейцы также держали в ней оружие. В корзинах высотой в человеческий рост, стоявших среди деревьев, хранили желуди и семена.

— Здесь живут в основном йокуты, — пояснил Рамон, направив коня вперед. — Они селятся к востоку от центральной долины. Кроме них, тут есть мивоки и мутсены — их называют береговыми индейцами, поскольку раньше они жили у океана.

— Но почему? Я думала, что индейцы из разных племен не селятся вместе.

— Так было до появления миссий. Каждое племя занимало территорию не более сотни квадратных миль. Их жизненный уклад отчасти разрушился с прибытием священников-миссионеров. Пойми меня правильно. Святыми отцами руководили благие намерения. Они считали, что индейцы выиграют от связи с церковью — научатся выращивать себе овощи и фрукты, строить маленькие rancherias и спасут свои души. Увы, индейцы так и не приспособились к новой жизни. Они начали болеть, и большая часть их умерла.

— А эти? — спросила Кэрли, охваченная жалостью.

— Когда система миссий распалась, индейцы получили земли в собственность, но в конце концов потеряли их. Они легко становились жертвами обмана. Им не разрешали давать показания в суде, а это означало, что они не могли защитить себя. Они стали работать на ранчо, но сейчас не способны прокормить себя этим. Возродился старый уклад. Различные племена объединились в маленькие общины вроде этой.

— Мой дядя как-то говорил, что они грабят близлежащие ранчо и убивают невинных людей.

Кэрли спиной ощутила, как напрягся испанец. В груди девушки что-то сжалось.

— Они обозлены, — возразил он. — Иногда совершают набеги. Индейцы, как и все мы, борются за выживание.

Как и я, подумала Кэрли, но промолчала. Продолжая спускаться, они попали в центр деревни. Приветствовать их вышли только старая женщина и два молодых человека. У бородатых мужчин были набедренные повязки из кроличьих шкурок, а волосы стянуты сетками из растительных волокон. Женщины носили свободные рубашки, доходившие почти до колен.

— Тысячелетиями они ходили обнаженными, — усмехнулся испанец, заметив изумление Кэрли. — Минимум одежды, который сейчас на них, — результат работы миссий.

Спешившись, он снял Кэрли с коня.

— Где Лина? — спросил дон согбенную женщину. — Где Траушна и другие?

Та ответила по-испански, который выучила в миссии:

— Пришла страшная болезнь. Свирепствовала больше недели. Безжалостно убивала. Вам не следовало приходить сюда.

Лицо Рамона окаменело.

— Оспа? — спросил он.

Женщина покачала головой:

— Эта болезнь называется корью. Она унесла в могилу четырех стариков. Все мужчины и большинство женщин заражены. Ухаживать за ними и детьми некому.

— Сейчас слишком позднее для кори время года. Вы уверены, что это корь?

— Я видела ее в миссии. Сама переболела ею.

Рамон немного успокоился:

— Я вернусь в лагерь, узнаю, кто из моих людей переболел корью, и пришлю помощь.

Он хотел посадить Кэрли на лошадь, но она вырвалась:

— В детстве я перенесла корь, поэтому могу остаться и помочь им.

Что-то вспыхнуло в глубине его глаз.

— Уход за больными — работа не из приятных, chica.

— Я знакома с неприятной работой. Мне случалось ухаживать за больными.

— Si, — тихо ответил дои. — Полагаю, ты это уже делала.

Кэрли удивленно посмотрела на него: откуда ему знать, что она ухаживала за матерью и другими обитателями шахтерского поселка, заболевшими холерой? Это было страшное время, при воспоминании о нем у нее сжималось сердце. Она падала от усталости, но ей не удалось спасти мать. Четыре женщины, двое мужчин и трое детей умерли. Она осталась одна.

— И все же, — добавил испанец, — это не слишком хорошая идея. Ты только что сама оправилась от болезни.

— Уже несколько дней я прекрасно себя чувствую и хочу остаться, — возразила она.

Заметив решимость в ее лице, Рамон уступил:

— Esta bien[36]. Я оставлю тебя здесь, но дай мне слово, что не попытаешься убежать. Ты заблудишься в лесах, где много опасностей — змеи и горные львы, огромные медведи-гризли, способные загрызть человека. — Рамон приподнял ее подбородок. — Обещаешь?

Ее глаза округлились.

— И ты поверишь мне?

Он улыбнулся:

— Я верю в твой разум. Без подготовки ты уйдешь не слишком далеко, и твоя жизнь окажется в опасности.

Кэрли знала, что он прав. А она-то чуть было не поверила, что Рамон готов положиться на ее слово. По какой-то необъяснимой причине это обрадовало Кэрли, хотя она и допускала мысль о побеге.

— Так ты считаешь бегство глупостью?

Дон кивнул. Девушке показалось, что он заметил ее разочарование. Уж не угадывает ли испанец ее чувства и мысли? Отвернувшись от него, Кэрли взглянула на индейскую старуху.

— Где Лина? — спросила девушка. — Она ведь целительница, верно?

— Пойдемте. Я покажу вам.

Кэрли повернулась к Рамону:

— Тебе лучше не возвращаться сюда с людьми. Если ты заболеешь, это никому не принесет пользы.

Он одарил Кэрли той обворожительной улыбкой, от которой у нее учащалось сердцебиение.

— Я тоже переболел корью, chica, поэтому возьму провизию — для нас и для них — и вернусь сюда.

Кэрли молча смотрела на него. Разве разбойник станет помогать больным индейцам? Она не понимала его, как ни пыталась сделать это. Девушка последовала за старухой к конусообразной хижине.

Внутри, в нескольких футах от низкой круглой двери, худая женщина стояла на коленях на циновке и смазывала чем-то живот плачущего ребенка. В углу Кэрли увидела корзинки с семенами, корнями и сушеной рыбой, а на полу — оленьи и медвежьи шкуры.

— Лина? — спросила Кэрли, и женщина обернулась. У нее были тонкие черты лица, изогнутые боови, выступающие скулы. Под глазами индианки темнели нарисованные полукружия.

— Вы — женщина испанца из лагеря, — сказала она.

— Я — та, кому вы помогали во время болезни, — поправила ее Кэрли. — Надеюсь, теперь я смогу помочь вам. Скажите, что делать.

Несколько часов Кэрли вместе с Линой ухаживала за обитателями деревни, поила их с ложечки, чтобы справиться с обезвоживанием организма, протирала ледяной водой из ручья, борясь с жаром. Люди страдали от приступов сухого кашля и зудящей сыпи, распространявшейся от лица по всему телу.

Лина приготовляла чай из сушеных самшитовых корней, снижавший температуру, Кэрли подносила пиалы с горьким отваром к губам больных. Она помогала Лине варить густой, вязкий сироп из листьев клевера, помогавший при кашле, готовила мазь из трехлистного паслена и жира и наносила ее на покрытую сыпью кожу.

Рамон вернулся с одеялами и запасами пищи в сопровождении Педро Санчеса и трех женщин: Томазины Гутиерес, Флоренсии и крупной, грудастой Серафины Гомес. Все они работали без устали.

Как и сам дон Рамон.

Женщины до позднего вечера ухаживали за больными, мужчины помогали поднимать их, кололи дрова, поддерживали огонь, ходили за лошадьми. Днем они настреляли в лесу дичи, главным образом кроликов, разделали добычу и сварили мясо в больших чугунных горшках вместе с травами и луком.

После полуночи Рамон появился в одной из хижин.

— Ты сегодня изрядно потрудилась, — сказал он Кэрли. — Отдохни. Пойдем со мной.

Испанец взял ее за руку, но она высвободилась и снова опустилась на колени возле мальчика, лежавшего на тростниковой циновке. На вид ему было не больше тринадцати лет. Исхудавший подросток улыбался, несмотря на болезнь.

— Я еще не могу уйти. Брату Лины, Шоушаку, нужен чай от жара. Он горит и…

Рамон взял деревянную пиалу из ее усталых, дрожащих рук.

— Я позабочусь о мальчике. — Поставив пиалу, он поднял Кэрли. — Тебе необходимо отдохнуть… хоть немного.

— Но…

— Обещаю напоить мальчика чаем.

Выведя девушку на воздух, испанец поддержал ее, когда она пошатнулась. Ноги у нее слегка дрожали, ибо Кэрли долго сидела на коленях. Подхватив девушку на руки, он понес ее на окраину деревни.

— Мне уже лучше, правда. Опусти меня.

— Молчи и слушайся меня. Обхвати руками мою шею. Мне не следовало оставлять тебя. Ты едва оправилась после болезни.

— Я просто устала, вот и все. Флоренсия и другие устали не меньше.

Однако Кэрли послушно прильнула к его шее, и Рамон решительно направился дальше. Девушка старалась не замечать, как напрягаются мышцы его груди и шеи от ее прикосновений.

Остановившись возле леса, он опустился на колени под одинокой елью, распростершей над ними свои ветви точно полог. В нескольких футах отсюда горел маленький костер, под деревом была уже разложена походная постель. Дон осторожно положил на нее девушку:

— Тебе необходимо немного поспать. Никому не будет лучше, если ты заболеешь.

— А как же другие?

— Педро подготовит им место для отдыха.

— Но ведь ты тоже работал весь день и устал не меньше, чем я.

Рамон улыбнулся, и его зубы блеснули в свете костра.

— Я же говорил, что мужчины — совсем другое дело.

Возможно, он был прав, но Кэрли не поверила ему. Конечно, Рамон сильнее и крепче духом. Так или иначе девушка уже лежала на походной постели, ее веки отяжелели и желание спорить прошло. Вскоре она заснула, но ночью ворочалась и металась. Ей снилась мать, умиравшая от холеры в шахтерском поселке. Потом чьи-то сильные руки обхватили Кэрли, и она погрузилась в глубокий сон.