51

Когда сражение закончилось и Трагер перевязал сломанные ребра, можно было заняться ранеными и готовиться вступать в город. Был уже почти полдень, и Акила жаждал войти в Джадор. Он вовсе не собирался проводить еще одну ночь в пустыне и ожидал боя у городских ворот. Пока его люди готовились, Акила покинул заботливых телохранителей и отправился на поле боя. Стояла зловещая тишина. Все люди, включая Трагера, были потрясены понесенными потерями. С вершины дюны Акила видел Джадор вдали, ожидающий его. Песок под ногами был усеян телами, большинство из них составляли убитые, другие вряд ли выживут. В воздухе раздавались жуткие крики умирающих крилов — словно вопли призраков. Из-за жары трупы уже начали издавать зловоние. Трагер оценил их потери примерно в восемь сотен. Беспрецедентные потери, Акила тяжело переживал. Он уже лишился части людей в Ните, теперь большого количества здесь, а еще будут смерти при входе в город. Он надеялся, что для захвата Лукьена все же останутся люди. Сейчас он хотел только этого.

После непродолжительного отдыха Акила приказал людям вновь садиться на коней, и они все вместе погнали караван дровасов в Джадор. Акила на сей раз ехал впереди, а Трагер и полковник Тарк — за ним; они оба едва могли говорить, так их подкосил жестокий исход сражения. Акила более не нуждался в услугах Дорешена, поэтому отправил ганджиса в конец колонны. Ему вряд ли понравится то, что произойдет в Джадоре. Граку бы тоже не понравилось. Но Акила все еще сердился из-за отказа кагана Кадара в ответ на его великодушные предложения, поэтому нисколько не сожалел о происходящем.

«Они умрут, выполняя волю Кадара», — сказал он себе.

Час спустя армия достигла окраин Джадора. На улицах толпился народ, кто-то с оружием, другие — без. В основном, это были ганджисы. Джадори все находились за городскими стенами. Но среди вооруженных он насчитал сотню воинов Кадара в черных одеяниях, выстроившихся перед въездом в город и закрывая главный проспект. В руках у них были копья и палаши. На лицах — решимость. Даже зная о гибели кагана, они собирались дать бой неприятелю.

«Значит, быть посему».

Акила подвел поредевшую армию к въезду в город. Защитники-джадори находились в добрых двадцати ярдах отсюда. За их спинами из окон башен выглядывали люди. А за башнями высилась городская стена Джадора, и с нее тоже смотрели наблюдатели. Им придется сдаться, иначе они погибнут, ведь защитников у них совсем мало. Акилу бы это устроило. Сначала он предпочитал сохранить жизнь горожанам, но теперь это его больше не заботило, он полагался лишь на волю Небес.

Он не стал спрашивать Трагера, готовы ли к битве его люди. И не стал просить защитников сдаться. Просто обратился к ним издалека:

— Ваш каган мертв. И вскоре вы последуете за ним.

Неподвижные защитники города молчали. Акила сомневался, поняли ли они его. Он со вздохом повернулся к Трагеру и сказал:

— Убей любого, кто попытается остановить тебя. Если можно, пощади мирных жителей.

И гвардейцы Трагера без промедления принялись за работу.

52

Миникин бродила по залам Гримхольда, и тысячи голосов звенели в ее мозгу. Она передвигалась быстро и ни с кем не разговаривала, даже с Трогом. Звучащие в голове крики чуть не разрывали ее на части, однако, она все равно не могла понять сути их жалоб. Акари говорили все сразу — сотни взволнованных стенающих голосов. Был разгар дня, и Миникин, как обычно, завершила дневную трапезу, сидя вместе с Трогом в опочивальне и наслаждаясь видом из единственного в замке окна. И тут начались крики: ее голова стала раскаляться, словно печь. Чашка с чаем выпала у нее из рук и разбилась. Она откинулась назад в кресле, пытаясь отыскать смысл в происходящем и понимая, что произошло нечто ужасное.

Когда Миникин, наконец, достигла комнаты Прорицательницы, у нее отчаянно кружилась голова. Она потрогала дверь: закрыто.

— Проклятье!

Она постучала, надеясь, что Алена ее услышит.

— Алена, ты здесь? Это Миникин.

Нет ответа. Голоса духов звучали снова и снова, отказываясь, в своей печали и тоске, заговорить непосредственно с ней. Их было ужасно много, умерших Акари, и в печали и гневе они мучили Миникин.

— Трог, открой дверь, — прошептала она.

Трог не стал затруднять себя прикосновением к ручке двери. Вместо этого он высадил дверь плечом. Та распахнулась с жалобным скрипом. Шум напугал бы кого угодно, но единственная обитательница комнаты не пошевелилась. Прорицательница одиноко сидела в кресле при свете свечи, в молчаливом ступоре уставившись в стену. Ее матери, Алены, нигде не было видно. Миникин предположила, что та где-то неподалеку, занимается рутинными делами.

— Подожди здесь, — велела она Трогу, затем вошла в комнату и опустилась на колени перед Прорицательницей. Девушка не узнавала ее, даже когда Миникин взяла ее за руку. — Прорицательница, дитя мое, послушай меня, — молила Миникин. — Мне нужна твоя помощь. Скажи мне, что случилось в Джадоре.

Как всегда, сознанию девушки потребовалось несколько минут, чтобы ожить. Она не моргнула, не повернула головы, но ее рот стал медленно открываться с помощью невидимых духов Акари.

— Миникин…

— Да, дитя, это я. Ты можешь вызвать Лакарона? Он с тобой?

— Лакарон здесь, — произнес голос. Миникин не могла определить, говорит ли это девушка или сам дух.

— Лакарон? Ты слышишь меня?

На этот раз голос был определенно мужским.

— Лакарон слышит.

Миникин знала, что дух Акари может узреть беду, какова бы она ни была. Она собралась с духом и спросила:

— Кто из них, Лакарон? Кадар или лиириец?

— Они побеждены, — сказал голос. — Уничтожены.

— Кто? — спрашивала Миникин. — Кто именно уничтожен?

Впервые за все время на памяти Миникин лицо девушки дрогнуло:

— Кадар.

Миникин резко опустилась на пол. Хотя в глубине души она и подозревала это, все равно невыносимо ощущать, как гаснет последняя надежда на сердце.

— Нет… — Она закрыла глаза. — Пожалуйста, не надо.

— Каган мертв, — произнес Лакарон. — Человек с одной рукой едет сообщить тебе эту весть.

Миникин стояла на коленях, не в силах вымолвить ни слова. Казалось, нечего больше спросить у духа. Она не хотела, чтобы Лакарон продолжал, но он решил иначе.

— Много людей, все мертвы. На поле и в городе, — юное лицо Прорицательницы стало печальным, когда она произнесла эти слова. — Кадар ушел.

Долго-долго Миникин оставалась распростертой на полу рядом с Прорицательницей, не в силах подняться. Она не знала, как сообщить эту новость Белоглазке. Трог просунул голову в дверь. Она увидела его обеспокоенные глаза.

— Я… — слова не шли с языка. — Я хочу немного побыть одна, Трог.

Трог неохотно оставил свою хозяйку в маленькой комнатке. Когда он удалился и Миникин удостоверилась, что он не услышит, она дала волю слезам.

Гилвин и Белоглазка ехали в благословенной тени Гримхольда, и солнце осталось у них за спиной. Изумруд, крил Гилвина, двигался через пески мягкой иноходью. День был хорош — ясный и радостный, несмотря на многочисленные тревоги, и они ехали уже почти час. За короткое время Гилвин смог установить прочную связь с Изумрудом и мог командовать животным при помощи мысли, что казалось ему совершенно упоительным. Во время поездки верхом он не был больше калекой и объектом насмешек, напротив, он стал похож на прославленных всадников Лиирии, и не хуже прочих парней. Более того, изумруд стал ему верным товарищем, совсем как Теку или даже Фиггис. Его можно было назвать другом. С момента прибытия в Гримхольд он совершенно не занимался подготовкой обороны крепости, как Лукьен, а посвящал все свое время таким вещам, какие прежде считал для себя невозможными. Вроде езды верхом. Или общения с девушкой.

Белоглазка была по-настоящему добра к нему, и Гилвин восхищался ею. Он надеялся, что она чувствует то же, ведь она проводила с ним много времени и первой показала ему «настоящий Гримхольд». С разрешения Миникин они выехали посмотреть на селение с безопасного расстояния в дневное время, когда риск для Белоглазки усиливался. Вначале Миникин запретила, сказав, что это может быть опасно для девушки, но Белоглазка отчаянно хотела поехать с Гилвином, поэтому они соорудили для нее защитную повязку на глаза из плотного куска темной материи. Выглядело немного странно, зато хорошо действовало, и Гилвин не возражал. Да и зачем бы ему это делать, если она даже не видит его увечий. Откуда же ему было знать, что ее дух-водитель подробно описал его внешность, включая искалеченную руку и ногу. Белоглазка просто не обращала внимания.

Прохладные тени Гримхольда защищали их как щит. Гилвин делал все возможное, чтобы солнечные лучи не попадали на них. Правда, временами девушка все равно вздрагивала, видимо, чувствуя жар, но потом улыбалась, как ни в чем ни бывало. Она знала, что отец в Джадоре — волнуется о ней и ждет прихода армии Акилы. Но даже это не могло омрачить радость от поездки. Изумруд легко трусил через долину, и Гилвин ощущал дыхание Белоглазки на своей шее, когда она заливалась смехом. Здорово, что им приятно в обществе друг друга, решил юноша. Завтра или послезавтра может разыграться трагедия, но сейчас они в безопасности и счастливы. Такого счастья Гилвин не изведал за всю свою жизнь. Он очень мало виделся с Лукьеном и, хотя ощущал некоторую вину, все же убеждал себя, что в нем особенно не нуждаются. Лукьен — человек военный, и сам превосходно справится с заданием по организации армии Нечеловеков.

«Сегодня — мой день», — радостно думал он.

И, может быть, Белоглазка так же счастлива, как и он.

Изумруд припустил чуть быстрее, настроившись на радостную волну, излучаемую сознанием Гилвина. Парень держал поводья в одной руке, ноги были крепко привязаны к седлу, так что падение не грозило. Седла у крилов без стремян, поэтому его нога не являлась помехой. Белоглазка крепко охватила его за талию. Он тихонько велел Изумруду идти помедленнее, беспокоясь о девушке. И крил, на своем языке рептилии, как будто ответил: не волнуйся, мол.

Решив сделать перерыв, Гилвин остановил Крила посреди болотистой низины. Они находились в тени высоких башен крепости, и городок Гримхольда отчетливо виднелся вдали. Белоглазка сняла руки с талии Гилвина.

— Почему мы остановились? — спросила она.

Гилвин осторожно соскользнул со спины крила.

— Я подумал, что ты могла устать.

— Нет, я не устала.

— Зато я устал, — сказал юноша. Он взял Белоглазку за руку и помог ей спуститься. — Отсюда открывается великолепный вид, и вообще… — он остановился, потрясенный собственной бестактностью, но Белоглазка только рассмеялась.

— Не беспокойся, — заверила она его. — Ты вовсе не оскорбил меня. Фаралок показывает мне все, что нужно.

Фаралок был духом Акари для Белоглазки. Она редко произносила его имя вслух, и это заинтриговало Гилвина. Он повел ее на вершину холма. Здесь было прохладнее, чем в тени крепости, но она все равно слегка морщилась сквозь повязку.

— Как твои глаза? — спросил юноша. — Не пора ли нам вернуться?

— Нет, я не хочу возвращаться. Здесь так здорово, — Белоглазка вдохнула всей грудью. — Я рада, что Миникин отпустила нас. Прошла целая вечность с тех пор, как я ездила на криле. Отец однажды брал меня с собой — много лет назад.

Гилвин проводил ее вниз и они вместе уселись на песок, рассматривая город. Он не сводил с нее глаз, зачарованный красотой. Лукьен делился с ним историей своей любви к королеве Кассандре во время их долгой поездки на юг: как он впервые обратил на нее внимание. Это была настоящая любовь, как сейчас у Гилвина. Интересно, знает ли Белоглазка, что он ее рассматривает: может быть, Фаралок помогает ей осознать этот факт. У него было так много вопросов к девушке. За дни, которые он провел в Гримхольде, он успел многое узнать. Но Нечеловеки хранят столько тайн.

— Здесь очень красиво, — проговорил он. — Хотел бы я, чтобы у нас была какая-то еда. Устроили бы пикник.

— Может быть, завтра, — отвечала Белоглазка. И улыбнулась: — Если Миникин позволит мне.

— Хм, я сомневаюсь, — сказал Гилвин. Им было трудно убедить хозяйку крепости отпустить их. — Ты ведь очень близка с Миникин, верно? Она ведет себя как твоя мать.

Белоглазка немного подумала.

— Да, что-то вроде этого. Она защищает меня с того времени, как я здесь. Она научила меня всему, что я узнал здесь, особенно — как общаться с Фаралоком.

— Это трудно? — спросил Гилвин. — Я имею в виду управлять Акари. Это вроде как управлять крилом?

— Я не знаю, как это — обращаться с крилом, Гилвин. Но управлять Фаралоком несложно. Но управлять — неверное слово. Он говорит со мной. С его помощью я почти могу видеть.

Ее ответ заинтриговал Гилвина.

— Так ты, получается, всегда говоришь с ним? Даже сейчас? — спросил он. — И он рассказывает тебе обо всем?

— Вначале это было примерно так, он рассказывал о том, что вокруг, — Белоглазка откинулась назад на руках и ее черные волосы волной упали назад. — Но сейчас все проще. Мы даже не разговариваем, — она пожала плечами. — Я просто знаю, что вокруг.

Гилвин повернулся, изучающе глядя на девушку.

— Хотел бы я знать, как заговорить с моим Акари, — он вздохнул. — Миникин сказала мне, что научит этому, но сейчас она слишком занята. Все, что я знаю, — мою Акари зовут Руана. Но я не знаю, зачем она мне нужна.

— Если Миникин одарила тебя духом, на это есть причина, Гилвин. Тебе следует доверять ей. Когда придет время, она научит тебя общаться с Руаной.

— Не думаю, что я смогу, — усомнился юноша. — Но, может быть, я научусь видеть в темноте, как ты, или творить волшебство, как Миникин. Я однажды видел в Коте, как она вызывала Акари. Они были похожи на столбы огня! Я хотел бы сделать что-нибудь подобное.

Белоглазка рассмеялась.

— Акари помогают нам, а не служат для развлечения.

— Я знаю. Но ведь так здорово обладать некоторой силой, чтобы не чувствовать себя беспомощным калекой, — он внезапно замолчал, и его молчание привлекло внимание Белоглазки.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Да ни о чем, — солгал Гилвин.

— Я тебе не верю, — улыбнулась Белоглазка. — Ты размышляешь, знаю ли я, как ты выглядишь.

Ее догадка заставила Гилвина покраснеть.

— Ну, вообще-то, так оно и есть. Я вроде как интересовался этим, — он отвел взгляд. — Так ты знаешь, как я выгляжу?

Белоглазка кивнула.

— Настолько, насколько могу.

— И это не вызывает у тебя неприязни?

— Гилвин, я люблю множество людей с гораздо большими увечьями, чем твои. Как ты мог задать мне подобный вопрос? Разве у тебя вызывает неприязнь то, что мои глаза такие уродливые?

— Нет, они не уродливые! — запротестовал Гилвин. — По-моему, они прекрасны!

Белоглазка рассмеялась, но, похоже, комплимент пришелся ей по душе.

— Ты очень вежливый лжец, — сказала она.

— Я не лгу, Белоглазка, — Гилвин придвинулся поближе. — По-моему, ты самая прекрасная девушка из всех, кого я знаю.

Белоглазка не шевелилась. Она отвернулась, сжав губы. Гилвину показалось, что она нервничает. Он почувствовал внутреннюю дрожь. Можно ли ее поцеловать? Или она не позволит? Он придвинулся еще ближе, касаясь губами ее щеки…

…и тут его остановил пронзительный крик.

— Белоглазка!

Гилвин отпрянул назад и огляделся. Белоглазка вскочила на ноги. Миникин бегом взбиралась на холм, и Трог сопровождал ее. Гилвин почувствовал, как при виде женщины его сковал ужас: вдруг она угадала его намерения. Но расстроенное выражение ее лица подсказало юноше: что-то произошло.

— Миникин? — неуверенно окликнула ее Белоглазка. — Что случилось?

Миникин молча взобралась на холм, не сводя глаз с девушки. Она судорожно сглотнула комок. Гилвин никогда не видел ее такой, и это пугало. Она держалась, как натянутая струна. Белоглазка задрожала.

— Миникин, что-то произошло?

Голос маленькой леди дрожал.

— Барон Гласс, лиириец. Он спешит в Гримхольд.

Белоглазка смертельно побледнела.

— Отец?.. — прошептала она.

Миникин взяла девушку за руку.

— Мне очень жаль, дитя мое. Он покинул нас.

Гилвин не мог пошевелиться. Горе и сочувствие к Белоглазке захватили его. Белоглазка сорвала с лица повязку и бросила ее на землю. Странно было видеть слезы на ее глазах. Они катились ручьем.

Торин Гласс достиг Гримхольда к ночи. Непрекращающаяся гонка через пустыню измотала его. Когда они добрались до подножия гор, он думал, что испустит дух от голода и жажды. Беник, его проводник, направил крила в широкий каньон, окруженный высокими красными скалами. В ущельях лежали тени. Беник, ни слова не говоря, собрался с мыслями, выбирая верное направление. Торин крепко держался за поводья. От усилий единственная рука дико болела.

— Уже близко? — прохрипел он.

Беник замедлил бег крила и кивнул:

— Рядом.

Минуту спустя они завернули за угол в каньон и увидели вдалеке свет факелов. Торин пытался сфокусировать взгляд. Они находились в тени громадной горы. Широкие железные ворота открывались в глубине; за ними виднелся оранжевый свет. Там, внутри, были люди. Они закричали, когда заметили подъезжающих путников.

— Торин, сюда! — услышал он голос. Человек махал рукой.

— Лукьен!

— Гримхольд, — промолвил Беник. Он испустил тяжелый вздох, а потом указал на фигуры в тени. — Они ждут вас.

Торин проворно соскользнул со спины крила и поспешил к замку. Строение имело ошеломляющий вид — высокое и грозное, но приветственные крики Лукьена уничтожили страх. На воротах стоял великан, которого Торин вначале принял было за Трога, но тут же понял, что это другой: стражник. У ворот находилась также женщина-невеличка Миникин, кутающаяся в плащ. Лукьен поспешил навстречу другу. На лице его было написано несказанное облегчение.

— Торин, хвала Небу, что ты в порядке! — закричал Лукьен. Они с бароном крепко обнялись. Изможденному барону это объятие показалось слишком уж крепким.

— Потише, Лукьен, — засмеялся он. — Я еле на ногах держусь после этой чертовой скачки.

Лукьен стоял и изучал его.

— Ты похож на саму смерть, — заключил он. Его улыбка погасла, уступив место печали. — Битва. Все очень плохо?

Гласс кивнул. Ему было трудно говорить о том, как он оставил Кадара. Он глядел на слабо освещенные ворота и не видел Гилвина. Тот не пришел встречать его.

— А где мальчик? — спросил барон.

Ответил Лукьен:

— Утешает дочь Кадара.

Торин посмотрел на него.

— А как вы об этом узнали?

— Долго объяснять, Торин. Миникин была права — некоторые из здешнего народа владеют необычным искусством.

— Не понимаю, — озадаченно проговорил Торин.

Лукьен обнял его за плечи и повел к замку.

— Я все тебе объясню. Но сначала — отдохни.

— Да, о боги, — простонал Торин. — Еды и питья, если можно, — он жестом указал на Беника. — И ему, конечно же. Мы оба умираем от голода и жажды.

— Для вас все готово. Идем.

— Уже? Но откуда вы узнали?

— Нет, пока достаточно вопросов. Мы еще успеем расспросить друг друга обо всем.

Он повел Торина в ворота, где ждала Миникин. Выражение лица маленькой леди было печальным. Вокруг нее стояли самые странные на свете люди. Торин смотрел на них, поражаясь их увечьям. Миникин вышла вперед и взяла его за руку.

— Добро пожаловать в Гримхольд, барон Гласс, — сказала она. — И спасибо за все, что вы для нас сделали.

Торин покачал головой.

— Не нужно благодарить меня, мадам. Я оставил вашего доброго кагана умирать. А теперь, если у вас найдется пища для труса, я буду вам весьма признателен.

— Пища готова, — она указала в направлении зала. — А вы — герой, а не трус.

— Как вам будет угодно, мадам, — Торин позволил маленькой леди ввести себя в чудесный замок, вырубленный в скалах. Лукьен следовал за ними, не говоря ни слова. Сам воздух был наполнен печалью. Нечеловеки, как их называли, стояли маленькими группками и разговаривали приглушенными голосами. Торин понимал, что они взволнованы — и было отчего. Он привез дурные вести, но они как будто знали об этом заранее. И вот они вошли в огромный зал. Сквозь открытые двери виднелся огромный деревянный стол, освещенный свечами, на котором стояло множество кушаний и напитков. Это зрелище вдохновило Торина. Он без приглашения уселся за стол и оторвал здоровенный кусок от буханки хлеба, налил кружку эля и начал есть. Лукьен сел рядом, а Миникин прикрыла дверь, чтобы посторонние не могли подслушать их беседу.

— Итак? — заговорил Торин в перерыве между двумя кусками. — Скажите мне, что вам известно.

Ему ответил Лукьен. Он рассказал Торину о Прорицательнице, удивительной девушке, видящей будущее, о том, как она сообщила о смерти Кадара. Торин слушал, не прекращая есть, лишь скептически покачивая головой. Однако, он был разочарован, когда узнал, что Прорицательница не сообщила им всех подробностей о битве в Джадоре и судьбе людей Кадара.

— Мертвы, — заявил Торин, осушая кружку. — Я в этом уверен.

Эта новость заставила Миникин сжаться.

— Все? — казалось, ей невозможно в это поверить. — Неужели ваш король настолько безжалостен?

— Он не наш король, — возразил Лукьен. — Это не тот Акила, которому мы служили.

— Говори за себя, Лукьен, — вмешался Торин. — Лишь только я увидел Акилу, сразу понял, что это за бешеная гадюка.

— Ты неправ, Торин, — спорил Лукьен. — Ты никогда не знал его как следует.

Торин был поражен.

— Как ты можешь защищать его? Я ведь только что рассказал: он уничтожил всех воинов! Наверное, и всех жителей города!

— Не мог он этого сделать. Это не тот Акила, которого я знаю.

— О, Небо…

Миникин воздела руки к небесам.

— Это не имеет значения. Его армия наступает и мы должны организовать оборону.

Торин посмотрел на Миникин.

— Никого не хочу оскорбить, миледи, но мне непонятно, о чем вы говорите. Ведь они все калеки — увечные и слепые.

Лукьен издал короткий смешок.

— Поверь мне, Торин, все не так, как кажется, — он начал рассказывать барону про настоящий Гримхольд, город за крепостью, и сколько там полноценных людей. — Я обучаю их и они отличные ученики, Торин. Здесь просто море оружия и щитов для всех.

Торин был настроен куда как скептически.

— У Акилы все еще более тысячи человек, Лукьен.

— У нас здесь тоже не меньше, а крепость нас надежно защитит, — парировал тот. — Я знаю, здешний народ выглядит непривычно, но они способны удивить тебя.

Торин улыбнулся.

— Уже удивили. Ну хорошо. Я помогу тебе с армией. Но это будет нелегко, да и времени у нас в обрез.

— Вначале отдых, барон Гласс, — вступила в разговор Миникин. — У нас будет достаточно времени утром на разговоры о войне, — она поднялась из-за стола и подошла к двери. — А теперь я оставлю вас обоих, — но перед тем, как уйти, обратилась к Торину: — Вы сделали нам честь, барон. Может быть, сами вы считаете иначе, но это так.

Когда дверь за ней закрылась, Торин с тяжелым вздохом отодвинул тарелку. Аппетит у него внезапно пропал.

— О, как она ошибается, Лукьен. Я просто трус, оставивший правителя в такой момент! — культя на месте руки начала дергаться, как всегда в минуты волнений. — Я просто полумужчина, вот что я такое. И даже на четверть не солдат.

— Торин, не надо, — Лукьен потянулся через стол и налил еще эля в кружку товарища. — Просто отдохни. Не стоит думать обо всем этом.

— Тебя там не было, Лукьен. И ты не видел, — Гласс взял кружку, но не стал пить. Вместо этого уставился на свое отражение, и это причинило ему боль. — Он был великолепен, настоящий вождь. Его людям было чем гордиться. А я бросил его на смерть, — он перевел взгляд на Лукьена. — Как он умер? Девушка рассказала вам?

Лукьен пожал плечами.

— Полагаю, погиб в бою.

— Понятно, но кто его убил? Трагер?

— Не знаю. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что эта подлая змея самолично явилась с условиями перед началом битвы, — бросил Гласс. — Он бросил Кадару вызов. Я просто уверен, что именно он убил Кадара. Уверен, и все тут.

— Кадар к этому и стремился, — мягко проговорил Лукьен. — Он выполнил свой долг.

— Я должен был остаться там и сражаться вместе с остальными, — внезапная ярость забурлила в крови барона. — Будь оно все проклято, посмотри на меня! Я не лучше тех уродцев, которых мы защищаем! — ему неудержимо захотелось швырнуть кружку о стену. — Если бы я мог догнать Трагера…

— Он бы убил тебя, — сказал Лукьен.

Торин сердито поднял глаза. Лукьен ухмылялся. Выражение лица товарища мгновенно отрезвило Гласса.

— Действительно, — рассмеялся он. — И все-таки это была бы лучшая смерть, чем оставаться здесь, пока он не истребит нас.

— Ему нас не истребить, Торин. Мы победим.

— Ты так уверен? Что, эти люди настолько исключительны?

— Они жаждут сражаться, Торин, и умрут, если будет нужно.

— Ну что же, прекрасно, что они хотят умереть, потому что Акила еще больше хочет убить их.

Лукьен выпрямился.

— Здесь их дом, — строго сказал он. — И они хотят защищать его.

— Я восхищен, правда. Но умрут многие, Лукьен, и ты это знаешь.

Лукьен кивнул и продолжил:

— Знаю. Но мы можем выиграть. Разве это не стоит потерь?

— Любая жизнь имеет значение. Когда-то давно я учил тебя, что одержать победу — невеликая честь. Но даже если мы победим, сколько людей погибнет? — Торин представил себе ужасную картину. — Акила больше не добрый человек. В нем не осталось ни капли порядочности. И он не остановится, пока не получит тебя, Лукьен. Я надеюсь, что эти люди готовы к подобному исходу.

Бронзовый Рыцарь не отвечал. Он застыл с кувшином эля в руках.

— Лукьен? Ты слушаешь меня?

— Угу.

Торин наклонился вперед.

— И о чем ты думаешь?

Губы Лукьена изогнулись, как будто он спорил с невидимым собеседником.

— Торин, внизу, в подвале множество старого оружия, которое Акари изготовили много лет назад. И там я встретил кое-что, до сих пор не идущее у меня из головы.

— Что же это?

— Доспехи, — ответил Лукьен. — Но не простые. Они волшебные, подобно амулетам. Они принадлежали одному из духов Акари, человеку, который был в прежние времена медиумом.

— Медиумом? — слово смутило Торина. — Что это означает?

— Я точно не уверен, — признался Лукьен. — Это кто-то вроде Миникин. Тот, кто может призывать духов на помощь. Как бы то ни было, доспехи совершенно замечательные. Ничего подобного я в своей жизни не видел. Они черные и блестят, как живые. И выглядят новехонькими, словно их ни разу не коснулся клинок. Непонятно даже, в каком месте на них опускался молот при ковке; там нет ни единой отметины!

— Интересно. Но я все еще не возьму в толк, куда ты клонишь.

Лукьен бросил взгляд через плечо и зашептал: