Яблонский с сомнением посмотрел вслед молодому человеку.

– Вы очень уверены в своем сыне, сержант.

– Джефф умеет за себя постоять, – спокойно произнес Райдер. – Ну, доктор, надеюсь, вы не будете уклончивы и поведаете мне, почему Фергюсон был уклончив.

– Что ж, – нахмурился Яблонский, – видно, придется это сделать.

– Так он действительно уклонялся от разговора со мной?

– Да. Я беспокоюсь за вашу жену гораздо больше, чем вы себе представляете. И думаю, вы имеете полное право знать абсолютно все, что может помочь.

– А я думаю, по этому поводу стоит еще выпить.

То, что Яблонский опустошил свой стакан и даже не заметил этого, показывало меру его озабоченности. Райдер прошел к бару и вернулся на место.

– Так о чем же он мне не рассказал?

– Вы спрашивали его относительно похищения радиоактивных материалов, и он сказал, что ничего не знает. На самом деле он знает так много, что у него отбило охоту говорить об этом. Возьмем недавнее дело о «гематитовом похмелье», названное так, вероятно, потому, что вызвало головную боль у всех, кто занимается охраной атомных объектов. Гематит – это объект на Миссури, который находится в ведении Комиссии по атомной энергии в районе Мексиканского залива. Там обычно хранится до тысячи килограммов урана-235. Сырье для его производства поступает на объект в бутылях из Портсмута, штат Огайо. Готовый, обогащенный, высококачественный материал перевозится затем на грузовике из Гематита в Канзас-Сити, а оттуда на самолете – в Лос-Анджелес. Там его грузят в фургон, который, преодолев расстояние в двести километров по пустынным дорогам, доставляет уран на атомную станцию в Сан-Диего. Три перевозки буквально у всех на виду. Хотите знать шокирующие подробности?

– Могу себе их представить. Но почему Фергюсон скрытничает?

– Понятия не имею. Все охранники – профессиональные молчуны. Итак, пропадают целые тонны этого чертова вещества. И это вовсе не секрет, а достояние общественности.

– Если верить доктору Дюрреру из УЭИР, с которым я разговаривал всего несколько часов назад, правительственная компьютерная система чуть ли не сразу может сообщить об отсутствии сколько-нибудь значительного количества расщепляющихся материалов.

Яблонский недовольно скривился и поспешил убрать с лица недовольство, вновь приложившись к виски.

– Интересно, что он подразумевает под «значительным количеством»? Десять тонн? Этого вполне хватит, чтобы сделать несколько сотен атомных бомб! Доктор Дюррер либо несет полную чушь, что на него совсем не похоже, либо намеренно темнит. УЭИР так и не может оправиться с тех пор, как ЦФУ дало им по мозгам. Кажется, это случилось в июле семьдесят шестого.

– А что такое ЦФУ?

– Центральное финансовое управление.

Яблонский замолчал, так как в комнату вошел Джефф и разложил на столе какие-то предметы. Выглядел он очень довольным собой.

– Он убрался. По-моему, направился к ближайшему болоту. – Джефф стал демонстрировать свою добычу. – Полицейский передатчик: лицензии у него не оказалось, поэтому я не мог позволить ему держать передатчик, верно? Револьвер: этот тип явный уголовник, поэтому револьвер оставить ему я тоже не мог. Водительские права: он предъявил их вместо полицейского удостоверения, которого, разумеется, не имеет. Цейссовский бинокль с печатью «Л. А. П. У»: как попал к нему бинокль, он объяснить не мог и клялся всеми святыми, будто ему даже в голову не приходило, что эти буквы означают «Лос-Анджелесское полицейское управление».

– Мне всегда хотелось иметь такой, – сказал Райдер.

Яблонский насупился, выражая свое неодобрение, но тут же справился с этим чувством таким же способом, каким до этого справился со своим недовольством.

– Я записал номер его автомобиля, поднял капот и переписал номера двигателя и ходовой части. А затем сказал ему, что все эти номера и конфискованные предметы вечером будут доставлены в полицейское управление.

– Ты понимаешь, что ты наделал? – спросил Райдер. – Ты же совершенно расстроил нашего шефа Донахью. По крайней мере, он будет совершенно расстроен через несколько минут. – Он притворился огорченным. – Как бы мне хотелось подключиться к его прямой линии! Ему придется заменить все оборудование, что само по себе довольно неприятно, но и вполовину не так неприятно, как необходимость заменить фургон.

– А зачем ему это делать? – спросил Яблонский.

– Потому что этот фургон спекся. Если Раминова возьмут в этом фургоне, то он тут же заложит Донахью. Вот какими лицами окружает себя начальник полиции и вот кому доверяет.

– Но Донахью может задержать любой запрос.

– Ему это не удастся. Джон Аарон, издающий газету «Экземинер», уже многие годы ведет борьбу против коррупции полиции в целом и Донахью в частности. Стоит послать ему письмо с запросом, почему Донахью не принял никаких мер по полученной информации, как это письмо моментально будет опубликовано на первой странице газеты. Ты говоришь, он направился в болото, Джефф? Я бы на его месте сразу поехал к Кипарисовому утесу. Шестьдесят метров до поверхности Тихого океана и восемнадцать метров глубины. Там все дно завалено старыми машинами. Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты взял машину, съездил туда и бросил в воду всю эту конфискованную дрянь. Да, и прибавь к этим железкам мои старые полицейские жетоны.

Джефф скривил губы.

– Уж не думаешь ли ты, что у этого старого болвана хватит наглости приехать с обыском?

– Именно так он и сделает. Состряпает какое-нибудь фальшивое основание. Он и раньше частенько так поступал.

Джефф с непроницаемым лицом спросил:

– И даже может обвинить тебя в утаивании вещественных доказательств, найденных на станции?

– Он способен на все.

– Есть люди, которых лучше не доводить, – заметил Джефф и направился к автомобилю.

– Что он хотел сказать? – спросил Яблонский.

– Бог его знает. Разве поймешь нынешнее поколение? Вы упомянули о ЦФУ. Что там насчет него?

– Ах да. ЦФУ подготовило доклад о пропажах радиоактивных материалов для правительственного учреждения с примечательным названием «Подкомитет по энергетике и окружающей среде, занимающийся вопросами малого бизнеса». Доклад был и продолжает оставаться засекреченным. На его основе подкомитет сделал заявление для прессы. Выяснилось, что ЦФУ весьма низкого мнения об УЭИР, считает, что там занимаются не своими делами. Более того, стало известно, что с тридцати четырех станций, производящих уран и плутоний, пропали тонны радиоактивных материалов – точное количество не указывается. ЦФУ ставит под сомнение способность УЭИР вести учет и контроль и предоставлять точную информацию о наличии или отсутствии материалов.

– Вряд ли это понравилось доктору Дюрреру.

– В УЭИР все прямо с цепи сорвались. Сделали заявление, что на любой станции до ста километров всяких труб, а если это умножить на тридцать четыре – общее количество станций, то получится почти три с половиной тысячи километров труб, в которых полным-полно радиоактивного материала. ЦФУ полностью с этим согласилось, но испортило все дело, указав, что нет никакой возможности определить, сколько же радиоактивных материалов находится во всех этих трубах.

Яблонский с тоской уставился на дно своего опустевшего стакана. Райдер покорно поднялся, а когда вернулся с новой порцией виски, Яблонский вяло упрекнул его:

– Стараетесь развязать мне язык?

– Вы догадливы. Что ответило на это УЭИР?

– Почти ничего. И они сказали еще меньше, когда эту позицию поддержала Комиссия по ядерной регламентации. В сущности, они сказали только две вещи: что практически любая атомная станция может быть захвачена горсткой вооруженных и решительных людей и что системы контроля за сохранностью материалов несовершенны.

– Вы верите в это?

– Пожалуйста, не задавайте глупых вопросов. Особенно после того, что случилось сегодня днем.

– Выходит, по всей стране могут быть припрятаны десятки тонн радиоактивных материалов?

– Скажите, вы будете ссылаться на мой ответ?

– Кажется, теперь ваша очередь задавать глупые вопросы.

Яблонский вздохнул:

– Вот черт. Да, это вполне возможно и более чем вероятно. Зачем вы задаете все эти вопросы, сержант?

– Еще один вопрос, и тогда я вам отвечу. Лично вы сумеете сделать атомную бомбу?

– Конечно, как и любой знающий ученый, причем не обязательно физик-ядерщик. Тысячи людей способны на это. Некоторые, правда, утверждают, что невозможно создать атомную бомбу, не пройдя тем же путем, которым шли творцы Манхэттенского проекта – весьма долгосрочной, очень сложной и дорогостоящей программы, которая привела к созданию атомной бомбы во время Второй мировой войны. Чепуха. Необходимая информация сейчас вполне доступна. Достаточно написать в Комиссию по атомной энергии, вложить в конверт три доллара, и вам с радостью вышлют экземпляр журнала «Лос-Аламос пример», в котором детально изложены основные принципы создания атомной бомбы. Подороже придется заплатить за книгу "Манхэттенская история. Проект "У" или проект «Лос-Аламос»". Чтобы получить эту книгу, сделайте запрос в Техническое управление Министерства торговли США, и вам вышлют книгу по почте, ответят на все вопросы и, что более ценно, объяснят, какие могут возникнуть проблемы при создании первой атомной бомбы и как их преодолеть. Ужасная информация. Немало соответствующей информации печатается и в открытой прессе. Обратитесь в местную библиотеку, и вы увидите, что там полно материалов, которые следует засекретить. В крайнем случае остается Американская Энциклопедия, которая даст умному человеку ответы на все вопросы.

– Наше правительство чересчур услужливо.

– Что верно, то верно. После того как русские стали взрывать свои атомные бомбы, правительство решило, что нет больше необходимости в секретности. Но они не подумали о том, что какие-нибудь «патриотически» настроенные граждане могут воспользоваться этой информацией против них самих. – Яблонский вздохнул. – Очень легко назвать тогдашнее правительство кучкой идиотов, но ведь они не обладали даром Нострадамуса. Задним умом мы все крепки.

– Ну а водородные бомбы?

– Для этого требуется физик-ядерщик. – Он немного помолчал, а затем добавил с досадой: – Если, конечно, ему больше четырнадцати лет.

– Вы о чем?

– В семидесятом году была предпринята попытка атомного шантажа одного городка во Флориде. Полиция попыталась замять дело, но сведения о нем просочились в прессу. Шантажист выдвинул требование: «Миллион долларов и безопасный выезд из Америки, или ваш город перестанет существовать». На следующий день угрозы сопровождались схемой водородной бомбы в кобальтовом цилиндре, наполненном водородистым литием, со взрывателем на конце.

– Именно так изготавливают водородную бомбу?

– Хотел бы я знать!

– Ну разве это не печально? А ведь вы физик-ядерщик. Шантажиста нашли?

– Нашли. Им оказался четырнадцатилетний мальчишка.

– Да, это прогресс по сравнению с запуском фейерверков.

Почти минуту Райдер молчал, уставившись куда-то вдаль, а точнее, на носки своих ботинок, полускрытые плавающим в воздухе облачком голубовато-серого сигаретного дыма. Наконец он произнес:

– Это какой-то трюк. Обман. Фальшивка. Розыгрыш. Вы согласны?

– Я бы согласился, – осторожно произнес Яблонский, – если бы имел хоть какое-то представление, о чем вы говорите.

– Будет ли кража урана и плутония предана гласности?

Яблонский пожал плечами.

– Нет, сэр. Если мы сможем воспрепятствовать этому. Не стоит нагонять страх на великий американский народ.

– Если вы сможете... Готов поспорить: бандиты скромничать не станут, и завтра же эта история попадет в заголовки всех газет штата. Я уже не говорю про общенациональную прессу. Это сенсация, доктор. Люди, ответственные за налет, несомненно, хорошо подготовились и знали, что самый легкий способ раздобыть радиоактивные материалы – это захватить их во время перевозки. С учетом сегодняшней кражи у них этих материалов сейчас наверняка более чем достаточно. И еще нам с вами известно, что за последние два месяца в нашем штате пропали три физика-ядерщика. Как вы предполагаете, кому понадобилось их похитить?

– Ну, не знаю... Думаю, что вряд ли смогу что-либо предположить.

– А я так не думаю. Вы могли бы спасти меня от всех этих «думаю» – я предпочитаю по возможности обходиться без них. Давайте предположим, что у них уже были необходимые материалы. Давайте предположим, что у них уже были физики для производства ядерных устройств и, возможно, даже водородных. Предположим также, что одно такое устройство – хотя зачем останавливаться на одном? – уже готово и спрятано в безопасном месте.

– Мне бы не хотелось делать таких предположений, – с несчастным видом произнес Яблонский.

– Я вас понимаю, но от нашего желания ничего не зависит. Несколько минут назад вы охарактеризовали кое-что как вполне возможное и более чем вероятное. Можете ли вы о моем предположении сказать то же самое?

Яблонский задумался на несколько мгновений, а затем сказал:

– Да.

– Итак, все это – просто дымовая завеса. На самом деле надобности в материалах, физиках и заложниках у них не было. Почему же они сделали нечто такое, что им не нужно? Потому что это им было нужно.

– Да-а, все сразу стало предельно ясно...

Райдер терпеливо продолжил:

– Для производства бомб им уже ничего не было нужно. Заложники понадобились им по трем другим причинам. Во-первых, чтобы добиться максимальной огласки и убедить население в том, что они в состоянии изготовить атомные бомбы и сделают это. Во-вторых, чтобы заставить нас поверить в то, что еще есть время для устранения угрозы. Как я понимаю, атомную бомбу за день или даже за неделю не сделаешь, верно?

– Вы правы.

– Тогда получается, что у нас есть передышка. Но на самом деле ее у нас нет.

– Знаете, чтобы разобраться в ваших словесных построениях, требуется время. Однако если ваше предположение верно, времени у нас действительно нет.

– И в-третьих, заложники нужны, чтобы создать атмосферу страха. Когда люди перепуганы до потери сознания, их поведение становится непредсказуемым. Они не думают, а реагируют.

– Ну и к чему нас все это привело?

– Откуда я знаю? Дальше у меня соображения не хватает.

Яблонский вновь заглянул в свой стакан, но, не обнаружив там источника вдохновения, вздохнул и сказал:

– По крайней мере, это объясняет ваше поведение.

– Что необычного вы увидели в моем поведении?

– В том-то и дело. Оно должно быть необычным. Вы должны с ума сходить от беспокойства за жену. Но если ваши умозаключения верны... что ж, я понимаю...

– Боюсь, что не понимаете. Если мои, как вы любезно выразились, «умозаключения» верны, то она находится в гораздо большей опасности, чем если бы дела обстояли так, как нам сперва показалось. Если бандиты именно такие люди, как я их представляю, тогда к ним нельзя подходить с обычными мерками. Это отщепенцы, диссиденты. Они одержимы жаждой власти, манией величия, если хотите; они ни перед чем не остановятся, пойдут на что угодно без всякой жалости, особенно если окажутся загнанными в угол.

Яблонский несколько минут переваривал услышанное, затем сказал:

– Тогда вы просто обязаны выглядеть обеспокоенным!

– Это, конечно, здорово помогло бы.

Раздался звонок в дверь. Райдер встал и вышел в холл. Там уже стоял сержант Паркер, холостяк, который считал дом Райдера своим вторым домом. Как и Яблонский, он явился с портфелем, но в отличие от директора атомной станции был в хорошем настроении.

– Добрый вечер. Конечно, не стоило бы связываться с уволенным полицейским, но ради священных уз дружбы...

– Я ушел в отставку.

– А это что в лоб, что по лбу. Путь свободен, и теперь я могу принять на себя бремя славы самого ненавистного и страшного полицейского в городе. Не унывай, Райдер. После тридцати лет терроризирования местного населения ты заслужил отдых. – Он проследовал за Райдером в гостиную. – Доктор Яблонский! Не ожидал встретить вас здесь.

– А я и не рассчитывал быть здесь.

– Воспряньте духом, доктор. Общение с разжалованными полицейскими еще не преступление. – Он неодобрительно посмотрел на Райдера. – Кстати, о поднятии духа: у твоего гостя стакан почти пуст. Мне, пожалуйста, лондонского джина.

Год пребывания Паркера в Скотленд-Ярде, куда он попал по обмену, оставил его в глубоком убеждении, что американский джин не стал лучше со времен сухого закона и его по-прежнему производят в ваннах.

– Спасибо, что напомнил. – Райдер повернулся к Яблонскому: – За последние четырнадцать лет только он один поглотил у меня сотни две ящиков этого напитка.

Паркер улыбнулся, порылся в своем портфеле и вынул оттуда фотографию Райдера.

– Прости, что не сразу приехал. Пришлось еще отчитываться перед нашим жирным дружком. Похоже, он как раз приходил в себя после сердечного приступа. Но его интересовал не столько мой отчет, сколько долгое и обстоятельное обсуждение твоей персоны. Бедняга был сильно расстроен, поэтому я похвалил его за проницательность. Эта фотография имеет какое-то значение?

– Надеюсь. А почему ты так решил?

– Потому что ты попросил привезти ее. И еще потому, что Сьюзен, кажется, сперва решила взять ее с собой, а потом передумала. Она взяла фотографию в ту комнату, где их заперли, а затем сказала охраннику, что ее тошнит. Тот проверил туалетную комнату – на предмет окон и телефона, по-видимому, – и только тогда разрешил ей войти. Она вышла через несколько минут, бледная как смерть, по словам свидетелей.

– "Утренняя заря", – сказал Райдер.

– Это ты о чем?

– Название пудры, которой она пользуется.

– А-а. И тут – да здравствуют эмансипированные женщины! – она воспользовалась женской привилегией менять решения и решила оставить фотографию на столе.

– Ты вытаскивал фотографию из рамки?

– Я порядочный человек, честный полицейский и даже помыслить не мог, чтобы...

– А ты и не мысли.

Паркер ослабил шесть пружинных зажимов на задней стороне рамки, убрал белый картонный прямоугольник и с интересом уставился на обратную сторону фотографии.

– Ей-богу, это ключ к разгадке. Я вижу слово «Моро». А дальше, по-моему, стенография.

– Точно. Она торопилась. – Райдер подошел к телефону, набрал номер, но секунд через тридцать повесил трубку. – Черт! Ее нет дома.

– Кого?

– Моей специалистки по стенографии, Марджори. Они с Тедом куда-то ушли. Поесть, попить, потанцевать, посмотреть кино... Понятия не имею, что они делают сегодня вечером и куда вообще ходит молодежь в наши дни. Джефф знает. Придется подождать его возвращения.

– А где твой товарищ по несчастью?

– Отправился на Кипарисовый утес, чтобы выкинуть в океан кое-какие сокровища, принадлежащие нашему шефу Донахью.

– Но не самого шефа Донахью? Жаль. Ну-ка расскажи...