Прощай, Калифорния!

Это была ночь не для больных и немощных. Пожилых дам, вдов и сирот отпихивали к стенам домов, а то и попросту сталкивали в сточные канавы их здоровые собратья, продолжавшие упорно стремиться в горы. Несчастные в инвалидных креслах вдруг поняли, что чувствовал возница на арене древнеримского цирка Максима, когда видел, как на первом же круге внутреннее колесо его колесницы отваливается. Хуже всего обстояло дело с безрассудными пешеходами: их сбивали машины, владельцы которых думали только о спасении своей семьи и въезжали на тротуар, чтобы обогнать менее предприимчивых, предпочитавших оставаться на дороге. Попавшие под колеса продолжали лежать там, где их переехали, потому что врачи «скорых» не могли добраться до них. Едва ли это зрелище можно было назвать поучительным.

Райдер взирал на все происходящее с отвращением и чуть ли не ненавистью к людям, хотя, по правде говоря, он находился в достаточно плохом настроении еще до того, как окунулся в сомнительные сибаритские удовольствия, предоставляемые кафе «Клеопатра». Возвращаясь вместе со всей группой из Калтеха, он равнодушно выслушивал бесконечные пререкания по поводу того, как лучше действовать, чтобы положить конец преступным деяниям Моро и его сподвижников. В конце концов, разочарованный и раздраженный, он объявил, что вернется через час, и ушел в сопровождении Паркера и Джеффа. Никто не пытался его отговорить. Было в Райдере что-то такое, что исключало саму мысль об уговорах, – Барроу и Митчелл со всеми их помощниками почти сразу поняли это. К тому же Райдер никому ничего не был должен и никому не подчинялся.

– Скоты, – с великолепным презрением бросил Луиджи, владелец кафе.

Он только что принес свежее пиво троим посетителям и теперь взирал на столпотворение, происходившее за его немытым окном. Луиджи называл себя космополитом в истинном смысле слова, проживающим в городе космополитов. Неаполитанец по рождению, он выдавал себя за грека и кое-как управлял своим кафе, которое считал египетским заведением.

– Canaille![13]– Луиджи наивно полагал, что владение несколькими французскими словами усиливает его ауру космополита. – Все за одного, и один за всех! Дух покорителей Дикого Запада! Вот уж точно. Калифорнийская золотая лихорадка какая-то. Или Клондайк. Каждый за себя, и к черту всех остальных. Увы, боюсь, им не хватает афинского духа. – Он эффектно взмахнул рукой и чуть не свалился при этом на пол. – Сегодня здесь – прекрасное заведение, а завтра – потоп. А что Луиджи? Луиджи смеется над богами, потому что они всего лишь манекены, обряженные в одежды богов, иначе они не допустили бы катастрофы, постигшей этих глупых детей. – Немного помолчав, Луиджи задумчиво произнес: – Мои предки сражались при Фермопилах, – и наконец, побежденный собственным красноречием и земным тяготением вкупе с алкоголем, рухнул на ближайший стул.

Сержант Райдер обвел взглядом «прекрасное заведение» Луиджи, самой характерной чертой которого была невероятная обветшалость: потрескавшийся линолеум с полустертым узором, покрытый пятнами пластик на поверхности столов, дряхлые плетеные стулья, грязные оштукатуренные стены, увешанные дагерротипами барельефов с профилями египетских фараонов, у каждого из которых было по два глаза на одной стороне лица, – изображениями настолько ужасными, что единственным желанием при взгляде на них было содрать их с непривлекательных стен, которые они оскверняли, и вернуть этим стенам первозданную непорочность.

– Ваши чувства делают вам честь, Луиджи, – сказал Райдер. – Страна нуждается в таких людях, как вы. А теперь, пожалуйста, оставьте нас одних. Мы должны обсудить очень важные вопросы.

У них действительно было что обсудить, но обсуждение ни к чему не привело. Проблема проникновения в неприступный Адлерхейм казалась непреодолимой. Строго говоря, дискуссия свелась к диалогу между Райдером и Паркером – Джефф не принимал в ней участия. Он сидел, откинувшись на спинку стула, не притрагиваясь к пиву и закрыв глаза, как будто крепко спал или просто потерял интерес к решению неразрешимого. Похоже, он мог бы подписаться под изречением астронома Дж. Аллена Хайнека: «В науке не принято задавать вопросы, когда нет возможности получить ответ». Стоявшая перед ними проблема не была научной, но правило Хайнека вполне годилось.

Неожиданно Джефф зашевелился и сказал:

– Добрый старый Луиджи.

– Что? – уставился на него Паркер. – Что ты хочешь сказать?

– Да и Голливуд всего в пяти минутах ходьбы отсюда.

– Послушай, Джефф, – осторожно начал Райдер, – я знаю, ты пережил трудный период. Мы все...

– Папа!

– Да?

– Я, кажется, нашел выход. Манекены, обряженные в одежды богов.

* * *

Пять минут спустя Райдер приканчивал третью кружку пива, но уже в офисе Сассуна. Остальные девять участников совещания все еще оставались там, словно бы даже не шелохнулись с тех пор, как Райдер, Паркер и Джефф ушли прогуляться. Воздух в зале был пропитан табачным дымом, сильным запахом шотландского виски и, что самое тревожное, почти осязаемым ощущением поражения.

Райдер приступил к делу:

– Предлагаемый нами план чрезвычайно опасен. Его даже можно назвать отчаянным, но у отчаяния есть разные уровни, и наш план далеко не такой отчаянный, как обстоятельства, в которых мы сейчас находимся. Успех или провал всецело зависит от степени взаимодействия всех граждан нашей страны, как тех, кто по долгу службы следит за строгим соблюдением законов, так и тех, кто не имеет прямого отношения к закону, и даже – если понадобится – тех, кто находится вне закона. – Он посмотрел на Барроу и Митчелла. – Это не так существенно, господа, но вы рискуете своими должностями.

– Мы это учтем, – отозвался Барроу.

– Мой сын объяснит, в чем состоит план. Это целиком его идея. – Райдер еле заметно улыбнулся. – Чтобы спасти вас от лишней головной боли, господа, он проработал все детали.

Изложение плана заняло у Джеффа не более трех минут. Когда он закончил, на лицах сидевших за столом людей сменилась целая гамма чувств: ошеломление, недоверчивость, затем напряженное обдумывание и наконец, у Барроу, робкие проблески надежды, которая, казалось, была уже окончательно потеряна. Барроу прошептал:

– Господи! А ведь это вполне можно сделать!

– Это нужно сделать, – сказал Райдер. – Необходимо постоянное и полное взаимодействие всех офицеров полиции, а также всех офицеров ФБР и ЦРУ в стране. Необходимо произвести поиски в каждой тюрьме страны, и даже если нужный нам человек окажется убийцей-рецидивистом, ожидающим смертной казни, его придется помиловать. Сколько времени это займет?

Барроу посмотрел на Митчелла.

– Давайте пошлем к черту топоры войны и заключим мир. Согласны?

В его голосе прозвучало настойчивое убеждение. Митчелл ничего не ответил, но кивнул. Барроу продолжил:

– Самое главное – это организация, и мы просто рождены для этого.

– Так сколько же? – повторил Райдер.

– Один день?

– Шесть часов. А мы пока займемся подготовкой.

– Шесть часов? – Барроу усмехнулся. – В годы войны в инженерно-строительных частях ВМС любили говорить, что на невозможное требуется немного больше времени, чем на возможное. Получается, что в нашем случае потребуется немного меньше времени. Вам, конечно, известно, что у Малдуна только что был третий сердечный приступ и его отправили в больницу «Бетшеба»?

– Мне все равно, даже если вы воскресите его из мертвых. Без Малдуна ничего не выйдет.

* * *

Тем же вечером, в 20.00, все теле– и радиостанции США объявили о том, что в десять часов вечера по западному стандартному времени – время для других поясов было уточнено – президент обратится к нации по вопросу чрезвычайной важности, который касается беспрецедентных событий в истории страны. В соответствии с инструкцией объявление не содержало никаких конкретных деталей. Это короткое и загадочное сообщение не могло не вызвать жадного интереса у всех граждан страны, кто был способен видеть и слышать.

В Адлерхейме Моро и Дюбуа посмотрели друг на друга и улыбнулись. Моро потянулся за бутылкой «Гленфиддиша».

В Лос-Анджелесе Райдер не проявил никаких чувств, и это было вовсе не удивительно, если учесть тот факт, что он сам помогал составлять текст сообщения. Райдер попросил у майора Данна разрешения воспользоваться его вертолетом и отправил Джеффа к себе домой, чтобы тот привез нужные ему статьи. Затем он представил Сассуну короткий список других необходимых ему статей. Сассун взглянул на список и ничего не сказал. Он просто поднял телефонную трубку.

* * *

Ровно в 22.00 президент появился на всех телеэкранах страны. Даже первая высадка на Луну не привлекла такой огромной зрительской и слушательской аудитории.

В студии кроме президента присутствовали еще четыре человека, которые были представлены им как начальник генерального штаба, госсекретарь, министр обороны и министр финансов – фигуры, хорошо известные не только в Соединенных Штатах, но и за их пределами. Всеобщее внимание привлек Малдун, министр финансов. По цветному телевизору было хорошо видно, что этот человек серьезно болен. Его лицо было мертвенно-бледным и, как ни странно, почти осунувшимся – странно потому, что при сравнительно невысоком росте Малдун был невероятно толст: когда он сидел, его огромный живот почти касался коленей. Говорили, что министр финансов весит чуть ли не сто пятьдесят килограммов. Самое примечательное было даже не то, что он перенес три инфаркта, а то, что он сумел выжить после каждого из них.

«Граждане Америки! – Глубокий, звучный голос президента дрожал, но не от страха, а от великого гнева, который он не пытался сдерживать. – Вы все знаете об огромном несчастье, которое постигло или вот-вот постигнет наш любимый штат Калифорния. Хотя правительство Соединенных Штатов никогда не уступит насилию и не поддастся на угрозы или шантаж, совершенно ясно, что мы должны использовать все имеющиеся в нашем распоряжении средства – а ресурсы величайшей страны в мире почти неисчерпаемы, – чтобы предотвратить неминуемую гибель, ужасающую катастрофу, которая нависла над нашим Западом».

Даже в моменты величайшего напряжения президент не мог изменить своей обычной президентской манере речи.

«Я надеюсь, что безнравственный творец этого чудовищного плана слышит меня, ибо, несмотря на неутомимые усилия сотен лучших сотрудников наших спецслужб, его местонахождение продолжает оставаться загадкой и я не знаю, каким еще способом можно связаться с ним. Хочу верить, Моро, что вы видите и слышите меня. Я понимаю, что не в моем положении предлагать вам сделку или угрожать... – тут голос президента оборвался, словно от удушья, и ему пришлось сделать несколько глотков воды, – потому что вы представляетесь мне чрезвычайно безжалостным преступником, совершенно лишенным всяких признаков человечности. Однако мне кажется, что это в наших общих интересах – прийти к взаимоприемлемому соглашению, и поэтому я предлагаю вам встретиться со мной и моими четырьмя коллегами по правительству и попытаться найти какой-то выход из этой беспрецедентной ситуации. Хотя это идет вразрез со всеми принципами, которыми руководствуюсь не только я, но и любой гражданин нашей великой страны, я предлагаю встретиться на ваших условиях, в том месте и в то время, которое вы назовете, но желательно как можно скорее».

Президент добавил еще несколько громких фраз в ура-патриотическом духе, на которые могли клюнуть только умственно отсталые без малейшей надежды на выздоровление. В общем, он сказал все, что счел необходимым сказать.

* * *

В Адлерхейме славившийся своей бесстрастностью и невозмутимостью Дюбуа вытирал выступившие на глазах слезы.

– Никогда не уступит насилию и не поддастся на угрозы или шантаж! Не в его положении предлагать нам сделку или угрожать. Взаимоприемлемое соглашение! Может быть, для начала пять миллиардов долларов? А затем мы, конечно, продолжим действовать по нашему первоначальному плану?

Он наполнил «Гленфиддишем» еще два стакана и один из них передал своему вождю.

Моро сделал глоток виски. Он тоже улыбался, но, когда заговорил, в его голосе прозвучало что-то похожее на благоговение:

– Надо замаскировать наш вертолет. Позаботься об этом, Абрахам, друг мой дорогой. Мечта всей нашей жизни становится явью. Америка поставлена на колени.

Он сделал еще один глоток, свободной рукой взял микрофон и начал диктовать очередное послание.

* * *

Барроу сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я всегда утверждал, что удачливым политиком можно стать, только будучи хорошим актером. Но чтобы стать президентом, нужно быть величайшим актером. Мы должны найти какой-то способ, чтобы изменить правила, царящие в мире кино. Этот человек должен получить «Оскара».

– И «Пальмовую ветвь», – подхватил Сассун.

* * *

В 23.00 по радио и телевидению было объявлено, что через час будет передаваться очередное обращение Моро.

* * *

В полночь Моро вновь вышел в эфир. Он старался говорить своим обычным спокойным и внушительным тоном, но за этой сдержанностью скрывались интонации человека, сознающего, что весь мир лежит у его ног. Его обращение оказалось на удивление кратким.

«Я обращаюсь к президенту Соединенных Штатов. Мы, – это „мы“, возможно по чистой случайности, прозвучало с царственным величием, – принимаем ваше предложение. Условия встречи, назначенные нами, будут объявлены завтра утром. Посмотрим, чего удастся достичь, когда два разумных человека сядут за стол переговоров».

Моро создавал впечатление искренности, прекрасно осознавая, что лжет самым бессовестным образом. Он продолжал зловещим тоном:

«Наша предполагаемая встреча не повлияет на мое намерение завтра утром взорвать в океане водородное устройство. Все, включая и вас, господин президент, должны быть абсолютно уверены, что я обладаю безграничными возможностями для выполнения своих обещаний. Возвращаясь к моим обещаниям, должен сообщить вам, что заряды, которые я по-прежнему собираюсь взорвать в субботу вечером, вызовут серию катастрофических землетрясений, далеко превосходящих все природные катаклизмы в истории человечества. Это все».

* * *

– Черт бы побрал вашу проницательность, Райдер, – сказал Барроу. – Вы опять оказались правы. Я имею в виду, насчет землетрясений.

Райдер сдержанно ответил:

– Теперь это вряд ли имеет значение.

В 0.15 пришло сообщение из Комиссии по атомной энергии о том, что водородная бомба под кодовым названием «Тетушка Салли», которую проектировали профессора Барнетт и Аахен, имела в диаметре 11,8 сантиметра.

Это тоже уже не имело никакого значения.

Глава 12

На следующее утро, в 8.00, Моро вновь установил контакт с встревоженным и – такова уж присущая человеку нездоровая страсть к чужим несчастьям и катастрофам – сильно заинтригованным миром. Свое сообщение он сделал намеренно сжатым:

«Моя встреча с президентом и его советниками состоится сегодня в одиннадцать часов вечера. Однако я настаиваю, чтобы президентская команда прибыла в Лос-Анджелес (или, если аэропорт не функционирует, в Сан-Франциско) в шесть часов вечера. Место встречи я не могу и не буду уточнять. Распорядок движения будет объявлен позднее. Надеюсь, население низинных районов Лос-Анджелеса, прибрежных районов к северу до Пойнт-Аргелло и к югу до мексиканской границы, а также островов эвакуировано. Если нет, я снимаю с себя ответственность. Как я и обещал, ядерное устройство будет взорвано через два часа».

* * *

Сассун закрылся в своем кабинете с бригадным генералом ВВС Калвером. Далеко внизу на совершенно пустынных улицах Лос-Анджелеса царила мертвая тишина. Низинные районы города действительно были эвакуированы, в огромной степени благодаря Калверу и двум тысячам подчиненных ему солдат армии и национальной гвардии, призванных помочь выбившейся из сил полиции восстановить порядок. Генерал действовал беспощадно и без всяких колебаний вызвал танки в количестве, приближающемся к батальону, что оказало удивительно отрезвляющее воздействие на горожан, которые до этого, словно одержимые, стремились не к самосохранению, а к самоуничтожению. Развертывание танков производилось во взаимодействии с полицией, частями береговой охраны и армейскими вертолетами, которые точно указывали места основных дорожных пробок. Пустые улицы были загромождены брошенными машинами, многие из которых, судя по внешнему виду, побывали в крупных авариях, причем танки были совершенно не причастны к такому положению дел: горожане устроили все это безобразие сами.

Эвакуация завершилась к полуночи, но уже задолго до этого на улицах города появились пожарные бригады, машины скорой помощи и полицейские автомобили. Пожары, в основном незначительные, были потушены, раненые отправлены в больницы, а полиция произвела рекордное количество арестов грабителей, которые спешили воспользоваться этой беспрецедентной ситуацией, совсем позабыв о чувстве самосохранения: они с веселой бесшабашностью продолжали тащить награбленное, в то время как полицейские с обнаженными пушками взирали на их деятельность чуть ли не с отеческим интересом.

Сассун выключил телевизор и спросил Калвера:

– И что вы об этом думаете?

– Приходится только удивляться колоссальной самонадеянности этого человека.

– Точнее сказать, самоуверенности.

– Если вам так угодно. Понятно, что он хочет провести встречу с президентом под покровом темноты. Очевидно, «распорядок движения», как он это называет, тесно увязан с прибытием самолета. Моро хочет быть уверен в том, что президент прилетит до того, как он даст инструкции.

– А это значит, что у него есть наблюдатели, размещенные в аэропортах Сан-Франциско и Лос-Анджелеса. Что ж, в Адлерхейме имеются три независимые телефонные линии, и мы прослушиваем их все.

– Они могут воспользоваться коротковолновой радиосвязью.

– Об этом мы тоже думали и исключили эту возможность. Моро убежден, что мы не имеем представления, где он находится, а в таком случае зачем беспокоиться о ненужных усовершенствованиях? Райдер с самого начала был прав: непревзойденная самоуверенность Моро погубит его. – Сассун сделал паузу. – Мы на это надеемся.

– Кстати, этот Райдер, что он собой представляет?

– Сами увидите. Я ожидаю его через час. В данный момент он на полицейском стрельбище, практикуется с какими-то русскими игрушками, которые изъял у преступников. Характер у него еще тот, так что не надейтесь услышать от него «сэр».

* * *

В 8.30 утра в специальном выпуске новостей было сделано сообщение о том, что Джеймс Малдун, министр финансов, рано утром перенес повторный сердечный приступ и ему была оказана неотложная помощь по поводу остановки сердца. Если бы он не находился в больнице и рядом с его кроватью не стояло соответствующее оборудование, то вряд ли он выжил бы. Когда болезнь отступила, Малдун решительно заявил, что обязательно поедет на западное побережье, даже если его придется вносить в президентский самолет на носилках.

Калвер сказал:

– Звучит скверно.

– Вот и замечательно. На самом деле он всю ночь проспал крепким сном. Мы просто хотим убедить Моро, что ему придется иметь дело с человеком в критическом состоянии, который требует к себе деликатного отношения. И конечно, это отличный предлог для того, чтобы ввести в президентскую делегацию еще двух человек – врача и заместителя министра финансов, который займет место Малдуна в случае, если тот испустит дух сразу по прибытии в Адлерхейм.

* * *

В 9.00 самолет ВВС США вылетел из аэропорта Лос-Анджелеса. На его борту было только девять пассажиров, все из Голливуда, и каждый из них – специалист в своем хитроумном ремесле. У каждого в руках был небольшой чемоданчик. Кроме того, на борт самолета был погружен маленький деревянный ящик. Ровно через полчаса самолет приземлился в Лас-Вегасе.

* * *

За несколько минут до 10.00 Моро пригласил заложников в свою особую просмотровую комнату. Телевизоры имелись в каждой комнате замка, но этот телеэкран представлял из себя нечто особенное. С помощью относительно простой проекционной аппаратуры Моро сумел увеличить изображение до размеров сто восемьдесят на сто тридцать пять сантиметров, что в четыре раза превышало по высоте и ширине экран обычного телевизора. Зачем он пригласил всех, было неясно. В те моменты, когда Моро не пытал людей, точнее, не приказывал пытать их, он был способен на некоторую любезность. Возможно, он всего лишь хотел видеть их лица. Или, может быть, желал насладиться размахом своих достижений и ощущением своей непобедимой мощи, а присутствие зрителей всегда увеличивает удовольствие от подобных переживаний. Но последнее было маловероятно, ибо злорадство не являлось неотъемлемой чертой характера Моро. Каковы бы ни были причины приглашения, никто из заложников не отказался прийти. Перед лицом катастрофы, пусть даже не касающейся тебя непосредственно, находиться в обществе других людей гораздо спокойнее.

Можно было смело сказать, что все граждане Америки, за исключением занятых сверхважными делами, собрались у телеэкранов, наблюдая за тем же событием. Количество зрителей во всем мире достигало сотен миллионов.

Различные телекомпании, производившие съемку взрыва и его последствий, по вполне понятным причинам старались не рисковать. Как правило, все значительные события, начиная со скачек на Гран-при и кончая извержениями вулканов, снимались с вертолетов, но здесь телевизионщики столкнулись с неизвестностью. Никто не имел ни малейшего представления о том, какова будет сила взрыва и радиация, поэтому телекомпании установили свои камеры на крышах самых высоких зданий на весьма благоразумном расстоянии от берега океана. В результате зрители в Адлерхейме видели только размытые очертания прибрежной части города в нижней части экрана. Если ядерный заряд находился именно в том месте, о котором говорил Моро, то есть между островами Санта-Крус и Санта-Каталина, то основные события должны были произойти на расстоянии по крайней мере в сорок пять километров, что не было непреодолимым препятствием для телескопических объективов. И в данный момент эти объективы были полностью выдвинуты, из-за чего прибрежная часть города оказалась не в фокусе.

День был солнечным и ясным, но в данных обстоятельствах безоблачное небо служило лишь мрачной декорацией для катастрофы, свидетелями которой становились телезрители. Все это играло на руку Моро, так как должно было усилить эмоциональное воздействие предстоящего зрелища. Конечно, грозовое небо, низкие темные тучи, дождь, туман и другие подобные явления природы гораздо больше соответствовали бы обстановке, но зато уменьшили бы общий эффект. Лишь один погодный фактор оказался действительно благоприятным: обычный для этого времени дня и года западный ветер, дувший в сторону материка, сегодня под влиянием фронта низкого давления, двигавшегося с северо-запада, повернул на юг, и в этом направлении ближайшая суша сколько-нибудь значительных размеров находилась на таком же расстоянии, что и Антарктида.

– Обратите внимание на секундную стрелку на настенных часах, – сказал Моро. – Она синхронизирована со взрывным механизмом. Как видите, осталось всего двадцать секунд.

Время – понятие относительное. Для человека, пребывающего в состоянии радостного возбуждения, двадцать секунд – всего лишь краткий миг; для того же, кто находится на дыбе, это целая вечность. Наблюдавшие за происходящим на экране не испытывали физических мучений, но страдали от душевных мук, и эти двадцать секунд показались им бесконечными. Все они вели себя совершенно одинаково: их глаза то и дело перебегали с циферблата часов на экран.

Секундная стрелка достигла цифры «шесть», но ничего не случилось. Пробежали еще одна, две, три секунды – и опять ничего. Все как по команде посмотрели на Моро, который с безмятежным видом развалился в кресле. Он улыбнулся:

– Отбросьте свои сомнения. Бомба установлена глубоко, к тому же вы не учли фактор искривления земной поверхности.

Все взоры обратились на экран, и тогда они увидели это. Сначала на линии горизонта возникла маленькая выпуклость, она стала расти и раздуваться с ужасающей скоростью. Не было ослепляющей вспышки белого света, не было вообще никакого светового излучения, только этот гигантский столб воды и облако водяного пара, которое росло и распространялось до тех пор, пока не заполнило весь экран. Оно было совсем не похоже на атомный гриб, зато очень напоминало своими очертаниями веер, более толстый в центре, чем по краям, нижняя сторона которого располагалась почти параллельно поверхности моря. Если бы можно было посмотреть на это облако сверху, то оно выглядело бы как перевернутый зонтик, но сбоку казалось гигантским веером, раскрытым на 180 градусов и более плотным в центре, там, где взрыв прошел кратчайшее расстояние до поверхности океана. Внезапно этот гигантский веер, занимавший весь экран, съежился почти наполовину.

Испуганный женский голос спросил:

– Что с ним случилось? Что с ним случилось?

– Ничего с ним не случилось, – благодушно ответил Моро. – Дело в телекамере. Оператор втянул объектив, чтобы картинка поместилась на экране.

Телекомментатор, который бессвязно вещал миру о том, что зрители и сами прекрасно видели, продолжал бормотать:

«Сейчас оно высотой две тысячи четыреста метров. Нет, даже больше. Три тысячи будет точнее. Вы только подумайте: три километра высотой и шесть в поперечнике у основания! Господи, неужели эта штука не перестанет расти?»

– Примите мои поздравления, профессор Аахен, – сказал Моро. – Ваша маленькая безделушка неплохо сработала.

Аахен бросил на него взгляд, который должен был быть свирепым, но таковым вовсе не был. Сломленный дух требует долгого времени на исцеление.

Следующие тридцать секунд телекомментатор молчал, но не потому, что злонамеренно уклонялся от исполнения обязанностей. Просто он был настолько потрясен, что не мог найти подходящих слов для описания своих эмоций. Не часто комментатору выпадает возможность стать свидетелем жуткого зрелища, разворачивающегося прямо у него на глазах. А точнее, ни одному комментатору в мире не выпадало такой возможности. Наконец он немного пришел в себя:

«Дайте, пожалуйста, полное увеличение».

Все исчезло, кроме основания центра «веера». По поверхности океана лениво скользила легкая рябь.

«Вот это, видимо, и есть приливная волна, – разочарованно произнес комментатор. Увиденное явно показалось ему весьма незначительным продуктом для того титанического взрыва, который он только что видел. – По-моему, не слишком похоже на приливную волну».

– Невежественный юнец, – печально произнес Моро. – Сейчас эта волна перемещается со скоростью примерно шестьсот километров в час. Достигнув мелководья, она резко снизит скорость, зато ее высота возрастет обратно пропорционально падению скорости. Боюсь, бедный юноша испытает потрясение.

Через две с половиной минуты после взрыва комнату наполнил оглушительный рев, от которого телевизор готов был разлететься на кусочки. Это длилось примерно две секунды, после чего громкость резко уменьшилась до приемлемого уровня.

«Просим у вас прощения, друзья, – раздался новый голос. – Мы не успели вовремя дотянуться до регулятора громкости. Боже! Такого ужасного грохота никто просто не ожидал. По правде говоря, мы вообще не думали, что будет какой-то шум при подводном взрыве».

– Болван!

Щедрый как всегда, Моро обеспечил свой прием освежительными напитками, и теперь он сделал небольшой глоток «Гленфиддиша». В отличие от него Барнетт приложился к своему виски основательно.

«Честное слово, вот это был удар! – Первый комментатор вернулся в эфир. Он опять замолчал на некоторое время, пока камера продолжала фокусироваться на приближающейся приливной волне. – Мне это не слишком нравится. Волна, возможно, не такая высокая, но я никогда не видел, чтобы она передвигалась так быстро. Интересно...»

Зрители так и не выяснили, что же его заинтересовало. Раздался нечленораздельный крик, сопровождаемый грохотом и треском, и неожиданно приливную волну на экране сменила голубизна неба.

– Его снесла ударная волна. Мне следовало предупредить их об этом. – Если Моро и испытывал раскаяние, то очень умело скрывал его. – Могло быть и еще хуже, тогда камера перестала бы работать.

Как обычно, Моро оказался прав. Через несколько секунд комментатор снова вышел в эфир, но он был настолько ошеломлен, что совсем забыл об этом факте.

«Господи! Моя бедная голова! – Затем последовала пауза, то и дело прерываемая вздохами и стонами. – Прошу прощения, уважаемые телезрители. У меня есть смягчающие обстоятельства. Теперь я знаю, на что это похоже, когда тебя сбивает скорый поезд. Если мне позволено слегка пошутить, то я знаю, кем бы мне хотелось работать завтра. Стекольщиком. Эта ударная волна, наверное, выбила стекла во всем городе. Давайте посмотрим, работает ли наша камера».

Она работала. Как только камеру вернули в вертикальное положение, голубизна неба сменилась изображением океана. Оператор, видимо, поработал с объективом, потому что на картинке вновь возник «веер». Он больше не рос и явно начинал распадаться, постепенно теряя форму. Сероватое облако высотой километра в три медленно уплывало вдаль.

«Вероятно, вода падает обратно в океан. Вы видите это облако, движущееся налево, к югу? Это, конечно, не вода. Интересно, облако радиоактивное или нет?»

– Разумеется, радиоактивное, – сказал Моро. – Но вот это серое вещество не радиоактивно, это распыленная вода во взвешенном состоянии.

Барнетт взревел:

– Ах вы, мерзкий ублюдок, разве вы не знаете, что это облако несет смерть?

– Нежелательный побочный продукт, что поделаешь. Оно рассеется. К тому же на его пути нет никакой суши. Вообще-то компетентным органам, если таковые имеются в этой стране, следует временно запретить там судоходство.

Теперь главный интерес сосредоточился на приближающейся приливной волне. Камера была настроена на ее изображение.