На крыльях удачи

Я помню, что большую часть дня мы провели в пробке, обливаясь потом на заднем сиденье отцовского «ровера», окруженного перегревшимися «монтего» и «кортинасами». Когда мы наконец добрались до галечного пляжа на берегах Борнмута и заняли свой квадратный метр среди сумок-холодильников и плотной толпы отдыхающих, нам было велено немедленно разоблачиться до купальников и идти в море. Предполагалось, наше купание станет веселым и интересным приключением. На самом деле, оглядываясь в прошлое, я теперь понимаю, что раздраженные мучительной поездкой родители просто хотели отдохнуть на время от детей.
      Мои папа с мамой не относились к тому типу заботливых родителей, которые возят своих чад на уроки плавания, чтобы те могли выжить, случись им упасть в глубокий пруд или колодец. Спорт не был популярен в нашей семье. Тем не менее считалось, что Эд и я должны превосходно бегать, прыгать и плавать. С Джорджиной и Фрэнком Армстронг так было всегда. Естественно, моя мать прекрасно плавала и играла в теннис, а отец выступал в гребных гонках за Кембриджский университет и играл в команде регбистов. Скорее всего родители предполагали, что спортивные таланты заложены у нас в генах и должны передаться нам по наследству. Конечно, Эд уже в три года плавал, как дельфин. Сделав несколько неуверенных шагов в воде, он взял отца за руку и смело двинулся вперед. Несколько секунд спустя они уже весело резвились в волнах. А потом Эд специально опустил голову под воду и весело смеялся, когда прибой вынес его на берег. В это время моя мать решила сделать небольшой заплыв на двадцать миль (во всяком случае, мне так показалось). Ее гибкое и стройное тело, ничуть не изменившееся за двадцать пять лет (непонятно, как у такой женщины, как моя мать, могла родиться такая дочь), исчезло за пирсом. А ее шестилетняя дочь, то есть я, осталась на берегу совсем одна.
      Я не была трусихой. Как и все остальные дети в моем возрасте, я любила лазить по деревьям и возиться в грязных лужах. Но уже тогда ныряние в ледяные волны океана казалось мне сомнительным удовольствием. Все, кто купался в тот день, выходили из воды синими от холода и с песком в купальниках и плавках, из которого дома можно было создать свой собственный пляж. Над волнами раздавались визг и крики купающихся, больше похожие на вопли отчаяния, чем на шумную радость. Тем не менее после очередного бодрого призыва отца я мужественно вошла в воду.
      Я продвигалась медленно, чувствуя, как мои колени трясутся от холода и страха. Чем дальше я заходила, тем мельче становилась галька. Помню, как, оказавшись в воде по пояс, я открыла рот, чтобы вздохнуть, и в этот момент меня накрыла волна. Наглотавшись воды и оглохнув на оба уха, я отчаянно терла глаза, которые нестерпимо жгло от соли. Меня окружали сотни купающихся в одинаковых белых купальниках, и я никак не могла узнать среди них отца и Эда. Я кричала и звала их, но каждый раз лишь набирала полный рот соленой воды. И вот тогда это и произошло.
      В тот момент мне показалось, будто на меня налетел огромный разноцветный кит (в шесть лет я не знала, что киты бывают только синими). Лишь оказавшись под ним, я сообразила, что меня сбил с ног надувной матрас, на котором вопящие от восторга дети катались по волнам. В результате я оказалась под водой. Мне не за что было ухватиться, и я беспомощно барахталась в воде, полностью потеряв ориентацию. В один момент, как мне показалось, я увидела кусочек неба, но в ту же секунду чья-то безжалостная нога прижала меня ко дну. Я задыхалась, но все мои попытки закричать заканчивались тем, что я все больше глотала воды и в конце концов потеряла сознание.
      В тот день я не утонула в общепринятом понимании этого слова. Я имею в виду, никакой спасатель не выносил мое бездыханное тело из воды и не делал мне искусственное дыхание. Тем не менее своему чудесному спасению я оказалась обязана очень хорошему человеку, простому мороженщику из курортного городка Бонгор Риджис. Он кинулся ко мне на помощь и вытащил из воды.
      Первое, что я увидела, – бледное лицо отца, на котором выражение страха и вины быстро сменилось раздражением. Как я могла столь эгоистично поступить? Умудриться утонуть под его присмотром и испортить первый совместный выходной, который им удалось выкроить за многие месяцы работы? Мама же сначала испугалась и даже купила мне шоколадный рогалик со ванильным кремом и «Корнетто» (самое роскошное и дорогое мороженое моего детства), выразив тем самым благодарность моему спасителю. Однако поняв, что я не собираюсь умирать и социальная служба не приедет ее арестовывать как нерадивую мать, она немедленно сделала вывод: если на пляже я требую столько внимания, то вместе мы больше никогда туда не поедем. И пусть мы все равно ездили (заметьте, против моей воли), но я больше не приближалась к морю. «Ну почему из тебя не получился хороший пловец, как из Эда?» – громко возмущались мои родители. Потому что отец предусмотрительно снабдил моего брата надувными оранжевыми нарукавниками, а я должна была полагаться исключительно на собственные силы. В тот момент я решила, будто с моим телом что-то не так. Оно просто не хотело держаться на волнах.
      Страх перед водой и боязнь утонуть в любой мало-мальски глубокой луже сопровождали меня все школьные годы. К счастью, в начальных классах преподавали исключительно традиционные предметы и об уроках плавания никто не думал. В средней школе я безуспешно старалась покорить просторы грязного, выложенного желтой плиткой бассейна. Пока в один прекрасный момент в возрасте тринадцати лет не обнаружила: если у девушки начинались те самые дни, можно было тихо прошептать на ухо преподавателю «У меня м…», а потом спокойно сидеть все занятие на лавочке. Конечно, со временем миссис Спунер начал немного беспокоить тот факт, что за три года учебы по этой уважительной причине я не ходила на занятия каждую неделю. Но она была слишком деликатна, чтобы обсуждать со мной гинекологические проблемы. С того времени плавание больше мне не досаждало. После окончания школы мне не надо было ходить в бассейн или заниматься аквааэробикой. Я не собиралась падать в воду с паромов или переправляться через реки вплавь. А отдых на море казался мне столь же привлекательным, как и затяжные прыжки с небоскребов. Просто в моей жизни мне совершенно не требовалось умение плавать. Вплоть до сегодняшнего дня.
      – Что значит, ты не умеешь плавать? – Мак уставился на меня, сердито нахмурив брови. – Ты имеешь в виду, что просто не любишь плавать?
      Я крепче прижала к груди доску, дрожа всем телом как осиновый листок. Я чувствовала себя полной идиоткой, мне хотелось зареветь и от испуга обмочить штаны. Кстати, Дэйв рассказывал Фионе, что серферы часто писали в свои гидрокостюмы, чтобы согреться… Что было абсолютно для меня неприемлемо.
      – Нет, ей не то чтобы не нравится, – сказала Фай, театрально заломив руки, – она просто не умеет плавать. Однажды Милли чуть не утонула и с тех пор панически боится воды. Ей даже в ванне становится нехорошо.
      Да, когда дела обстояли хуже некуда, всегда можно было рассчитывать на Фай. Она знала, как сделать жизнь совсем невыносимой.
      – Господи, – простонал Мак, подняв к небу глаза. – Фиона, ты мне об этом не говорила!
      Я скромно потупилась, разглядывая холодный песок, пока Фиона пререкалась со своим братом, словно я была глухонемой и не могла за себя постоять.
      – Ну, все не так уж плохо, – удалось мне встрять наконец. – Действительно, когда я была маленькой, мне пришлось испытать неприятный момент… Я чуть не утонула и с тех пор немного боюсь воды. Возможно, мне просто требуется чуть-чуть времени и понимания.
      – Насколько маленькой? – резко спросил меня Мак.
      – Что?
      – Сколько тебе было лет, когда ты чуть не «утонула»? – Пальцы Мака изобразили в воздухе кавычки.
      – Хм, кажется, лет шесть или около того. Да, это было как раз в тот день, когда мы всей семьей…
      – Шесть лет! Господи, это же чертову уйму времени назад! Не может быть, чтобы спустя тридцать лет ты все еще боялась воды.
      – Вообще-то с тех пор прошло двадцать пять лет. – Я обиженно поджала губы. – И большое спасибо за понимание.
      – Слушай, я не хотел тебя обидеть.
      – Тем не менее у тебя это здорово получается, – проворчала я в ответ.
      Голос Мака немного смягчился:
      – Ну хорошо. Мне очень жаль, что в детстве тебе пришлось пережить такой шок. Но пойми меня правильно: я не хочу заставлять тебя заниматься против твоей воли. Из этого просто ничего не выйдет!
      – Но ей необходимы эти занятия, – встряла Фай.
      – Может быть. Но она этого не хочет. Ты здесь живешь уже неделю, и только сейчас мы заставили тебя добраться до воды.
      Лично я в этом не видела ничего криминального, но на всякий случай кивнула и пробормотала, что собирала информацию для роли.
      Мак сделал глубокий вздох и медленно выдохнул. Я старалась не смотреть ему в глаза, мечтая про себя, чтобы пляж превратился в зыбучие пески и навсегда поглотил меня и мой уродливый гидрокостюм.
      – Честно говоря, Милли, на кону стоит моя репутация.
      Только не это. Кажется, меня сейчас выставят вон из класса как бездарного ученика, а я даже еще не приступала к занятиям.
      – Я хочу научиться кататься, – возразила я, вложив в голос всю искренность, на которую была способна, – просто мне… будет…
      – Мокро? – резонно предположила Фай.
      – Страшно? – Дэйв решил внести свою порцию в общий котел моего позора, надумав снимать на камеру мои занятия, или, скорее, мое полное фиаско.
      Я пожала плечами, стараясь не обращать внимания на камеру, бесцеремонно вторгшуюся в мою жизнь.
      – Только не говори мне, что боишься сломать свои накладные ногти. – Левая бровь Мака вопросительно поползла вверх.
      – Конечно, нет.
      Хотя стоили они дорого и классно смотрелись на руках.
      – Хорошо, если ты решила заниматься, почему бы нам не начать с захода в воду? Будем работать постепенно, но без этого, черт возьми, я не смогу научить тебя кататься на серфе.
      Я с тоской посмотрела на бушующий океан, потом на Фай, которая, переминаясь с ноги на ногу, пыталась согреться, стоя на бодрящем, мягко говоря, ветру. Дэйв продолжал снимать на камеру происходящее, то и дело переводя взгляд с моего нахмуренного лица на аппетитный аккуратный зад Фионы, обтянутый гидрокостюмом.
      Я сделала глубокий вдох, словно была на уроке йоги, и досчитала до десяти, пытаясь набраться мужества и в конце концов принять вызов, брошенный самой себе. Мой отказ означал бы проигрыш. И тогда единственное, что ждало бы меня впереди, это роли куриных котлет и девушек, взбивающих латте. Я досчитала до двадцати и еще крепче сжала доску. Потом до тридцати, но так и не смогла решиться, содрогаясь от грозного шума разбивающихся о берег волн. Черт, ну почему я такая трусиха?
      Мак молча стоял и тер замерзшие на ветру руки. Неожиданно он громко хлопнул в ладоши. Я подпрыгнула.
      – Конечно, сегодня мы можем начать наше занятие на пляже. Освоим основные движения по крайней мере. А уже с водной частью разберемся потом. Хорошо?
      – Да. – Я благодарно ему улыбнулась.
      – Итак, положите серфы на песок, и я покажу вам, как на них надо запрыгивать, а потом грести.
      – Ой, прямо как в фильме «На гребне волны». Мне очень нравится этот эпизод, – радостно защебетала Фай. И бросившись плашмя на доску, начала грести по воздуху руками.
      Дэйв уставился на распростертое тело моей лучшей подруги и нервно сглотнул, стараясь, судя по всему, не думать о том, что вместо куска стеклопластика под Фай мог лежать он.
      – Давай, Милли, клади свою доску, и начнем.
      – Хорошо, Мак, самое… э… время взять быка за рога.
      – Тогда отцепи руки.
      – Хм?
      – Я сказал, отпусти доску.
      Мак подошел ко мне и медленно, палец за пальцем, начал отжимать от серфа мои скрюченные судорогой пальцы.
      – Черт, ну и хватка же у тебя. Да ты своими когтями в доске дырки проделаешь. Можно подумать, ты мне не доверяешь.
      Я отпустила наконец серф и непонимающе заморгала глазами, стараясь прийти в себя.
      – Нет, не доверяю, – услышала я свой голос и потом с грубой откровенностью добавила: – Назови мне хоть одну причину, почему я должна тебе верить.
 
      Я лежала в нашей берлоге в ванне шоколадного цвета (каждый раз, добавляя в воду пену, представляла, будто купаюсь в капуччино), когда Фай ворвалась ко мне с трезвонящим телефоном в руке.
      – Милли Армстронг, хватит намыливать своего сексуального приятеля и поговори с мамой.
      Я выскочила из ванны, обмотала вокруг тела полотенце и, глядя на Фай, покрутила пальцем у виска. Затем, выхватив трубку и мужественно презрев обычную для нашего коттеджа нулевую температуру, прыжками добралась до спальни.
      – Привет, мам, как у тебя дела? – Меня била дрожь.
      – Привет ирландским подданным; как поживаете в окружении лепреконов и фей?
      – А, привет, пап, а я думала, это мама звонит…
      – Здравствуй, милая, – услышала я голос матери с другой линии (как всегда). – Что это за история с намыленным молодым человеком?
      – Это всего лишь одна из шуток Фай, не обращай внимания.
      – Не мне следует волноваться, Амелия, а тебе, если ты допускаешь такого рода шутки. Когда в сад вхоже слишком много народу, это может повредить цветам. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
      За тридцать один год я успела привыкнуть к иносказаниям матери и, к сожалению, прекрасно понимала, что она имела в виду.
      – Мама, я не занимаюсь сексом с первым встречным. И вообще, если хочешь знать, я уже давно не…
      – Избавь меня от подробностей, Амелия. Не стоит так агрессивно реагировать на мои слова. А скромность в подобных делах, как тебе должно быть известно, – золото.
      – Ты, наверное, имела в виду молчание. В любом случае ты сама заговорила о растоптанных цветах.
      В трубке раздалось легкое покашливание, и я живо представила себе мать, элегантно сидящую на стуле с небрежно скрещенными ногами.
      – Мы просто хотим защитить тебя, дорогая. Ты всегда была и останешься нашей маленькой девочкой.
      Я тихо застонала.
      – Просто я не хочу, чтобы в один прекрасный день мы узнали, что у тебя одна из этих мерзких сыпей или что ты принесла в подоле ребенка от неизвестного ирландского бродяги.
      Боже милостивый, и как старшему поколению удается безнаказанно говорить о таких вещах?
      – Мы слишком стары для подобного рода известий.
      – Вы не старые, – с досадой возразила я. Неожиданно у меня защемило сердце. Мне немедленно захотелось обнять этих двух людей и сказать им: все будет хорошо.
      – Конечно, дорогая, – засмеялся в трубку отец. – Значит, седые волосы, морщины и радикулит – лишь плоды моего воображения. Спасибо, дочка. Теперь я заживу спокойно.
      На моем лице невольно появилась злорадная улыбка, когда хохот отца сменился приступом грудного кашля, который обычно бывает у пожилых людей. Поделом ему, не будет больше смеяться над моими словами.
      – Ладно, давайте уже перейдем от светской болтовни к цели звонка, – наконец выговорил он.
      – Одну минуту, Фрэнк. Я хочу немного поговорить с дочерью, уехавшей на край света. Так на чем мы остановились?
      Я закрыла глаза, взяла пуховое одеяло и, удобно устроившись на кровати, приготовилась к мучительно долгой беседе. Очевидно, на этой неделе телефонный бюджет не был еще израсходован и моя мать решила потратить оставшуюся сумму на меня. Какая честь.
 
      – Что нового в мире Армстронгов? – проверещала Фай, едва я вошла в гостиную, растирая покрасневшее ухо.
      – Да ничего особенного.
      – Ничего? Но ты говорила с ними целый час. Что же вы обсуждали?
      Я зевнула и плюхнулась на диван рядом с Фай. Фиона всегда любила послушать новости о моей семье, поскольку большую часть жизни жила одна. Поэтому, невзирая на мое явное нежелание воспроизводить откровенно утомительный разговор, я не стала отмалчиваться.
      – Ну, мама рассказала, что случайно в банке столкнулась с моим бывшим ухажером. На нем был дорогой костюм, и (тут я процитировала мать) «он избавился от прыщей, заделавшись вегетарианцем. Правда, кожа у него стала немного желтоватой, но зато он отрастил шикарные усы».
      – Господи, какая гадость. Кажется, уже тогда ты не умела выбирать себе парней.
      – Это было очень давно, – спокойно ответила я, решив не замечать откровенной подколки в адрес Дэна Кленси. – Еще мама сообщила, что я не смогу у них остановиться, если приеду их навестить, поскольку они переоборудовали комнату для гостей в спортзал.
      – Спортивный зал? Черт возьми, наверное, это сейчас модно. Я не знала, что твои старики – фанаты фитнеса.
      – Да нет. – Я задумалась. – То есть они, конечно, занимались спортом еще в колледже. Ну, ты наверняка слышала: в плавании моя мама подавала большие надежды. Но потом они превратились в обычных трудоголиков среднего возраста.
      – Прямо как я, – захихикала Фиона, похлопав меня по руке. – Ты должна ими гордиться. В таком возрасте начать тягать железо…
      – Я сомневаюсь, что мама станет поднимать штангу. Во всяком случае, она мне все уши прожужжала про лежак, который она собирается купить, чтобы принимать солнечные ванны.
      – А-а. Видно, захотела пополнить ряды неестественно загорелых англичан.
      – Именно.
      – Так в чем проблема? Если не считать того, что твоя мама решила превратиться в латиноамериканку?
      Я повернулась к Фай, и только тут до меня дошло, что весь разговор я просидела насупившись.
      – Да у тебя все на лице написано. – Фай скривила смешную рожицу. – Вряд ли ты очень уж желаешь навестить родителей и пожить у них дома. Давай выкладывай, о чем ты на самом деле беспокоишься?
      – Не знаю. – Я пожала плечами. – Наверное, мне не по себе из-за отца.
      – Почему?
      Я замолчала. Продолжать было неловко. Ведь Фай, считай, жила без семьи. Она даже не знала, в какой стране находятся ее родители и вообще живы ли они. На фоне ее проблем мои страхи выглядели нелепо.
      – Не надо меня жалеть, Милли, – прочитала мои мысли Фиона. – Давай рассказывай.
      Я вздохнула.
      – Прошлый раз, когда я звонила родителям, у отца было повышенное давление из-за стресса. А сейчас мама намекнула, что здоровье действительно ухудшилось.
      – Намекнула?
      – Да, поскольку каждый раз, когда она пыталась мне рассказать подробности, отец сразу менял тему. А это значит, он что-то скрывает. Знаешь, мой отец – типичный пожилой мужчина, эдакий глава семейства, который не желает показывать свои слабости женщинам и думает, будто он неуязвим и болезни и старость обойдут его стороной. Врачей он никогда не слушает, считая, что про себя ему и так все известно. Скорее всего ничего серьезного с ним не произошло. Я не хочу, чтобы ты волновалась по этому поводу, Фай. Просто, услышав голоса родителей по телефону, я вдруг поняла, как далеко они от меня находятся и что они не вечны… – Мой голос умолк.
      – Хм, все мы когда-нибудь умрем, Милли, – тихо сказала Фай. Она знала, о чем говорила. – После смерти брата мне пришлось смириться с этой мыслью и жить дальше.
      Фай обняла меня:
      – Кто-то быстро от нас уходит, а кто-то чересчур злоупотребляет своим присутствием на этом свете.
      Я тихо рассмеялась.
      – Будь спокойна, твои предки еще долго от тебя не отстанут.
      – В отличие от твоих.
      – Эх, с родителями одни проблемы, – фыркнула Фай. – Все, хватит об этом. Как насчет пинты пива в баре у Галлахера?
      Я облизнула губы.
      – Я бы сейчас не отказалась от «Гиннесса».
      – Я тоже. Особенно после сегодняшнего занятия. Мы заслужили отдых.
      Я вскочила с дивана и натянула на грудь еще влажное полотенце.
      – Конечно, мы не добрались сегодня до воды (слава Богу), но целый час скакания в потных гидрокостюмах на общественном пляже дает нам полное право на кружку пива или две. Знаешь, я бы сейчас выпила три или четыре пинты, только бы стереть из памяти ужасное воспоминание.
      – Прекрасная мысль! – воскликнула Фай, поднимаясь со мной по лестнице. – А еще хорошо бы тебе одеться, а то в таком виде ты рискуешь подарить местным пьяницам незабываемый вечер.
      С притворным возмущением я скинула с бедра руку Фай и пошла к в шкафу, чтобы поискать какую-нибудь одежду с минимальным количеством складок.
      – Может, позовем с собой Мака и Дэйва? – невзначай предложила Фай.
      Я состроила недовольную гримасу:
      – Как хочешь.
      – Вот и ладненько, – радостно защебетала Фиона, – тогда я им позвоню. Будет здорово. Я слышала, по субботам у Галлахера много народу, и, возможно, сегодня вечером там даже будут играть народную музыку для развлечения англичан-туристов.
      Я засмеялась, натягивая плотный черный джемпер.
      – Только не говори мне, будто отправляешься в бар исключительно из-за любви к искусству, мисс О’Рейли. Народные мотивы здесь явно ни при чем.
      – Ну я не знаю, – засмеялась Фай, потешно приложив палец ко рту в притворной задумчивости. – Я могу попытаться сыграть что-нибудь на флейте.
      – Фиона! – возмутилась я, чуть не уронив джинсы, которые я натягивала вслед за джемпером.
      – Не волнуйся, Милли, – на лице подруги появилась хитрая ухмылка, – я тебя не оставлю одну и подыщу подходящий инструмент.
 
      На следующий день, это было воскресенье, мы приняли приглашение поужинать у дядюшки Подрига и тетушки Мэри. Собственно, выбора у нас не было: как я поняла, отказ от ужина в кругу семьи считался в этом городе чуть ли не преступлением.
      – Они очень расстроятся, если вы не придете, – подслушала я разговор Мака с Фионой, когда тот пришел к нам домой в шесть часов вечера, чтобы передать письменное приглашение.
      «Мы будем очень расстроены, если вы не придете», – прочитала я в записке.
      – Ой, они будут очень…
      – Да, Фиона, я уже поняла. – Отбросив в сторону недоеденный сандвич с беконом, я мрачно отправилась наверх переодеваться.
      Следующие полчаса меня мучил непреодолимый страх перед предстоящей пыткой в кругу родственников Фай. Общение с семьями друзей обычно проходит еще более неловко, чем встречи со своей собственной. И поверьте мне, знала я это не понаслышке. Мысль о том, что весь вечер мне предстоит провести в кругу многочисленных родственников Фионы, которые в той или иной степени состоят в родстве с моим инструктором по серфингу, внушала мне ужас. Предыдущие две недели мне удачно удавалось избегать семейных сборищ, поскольку я до отказа заполняла свои дни занятиями серфингом, долгими прогулками по пляжу и сбором информации из всех доступных источников. Ночью же я ела, пила, опять ела, а затем забывалась тяжелым сном. По большому счету Фай выполняла все семейные обязанности одна. Но она была этому только рада, потому что хотела как можно скорее познакомиться со всеми членами семьи Хеггарти. Я же этому постоянно препятствовала. Однако сегодня мне ничего не оставалось, кроме как постараться пережить этот вечер, желательно без потерь, и выразить немного благодарности людям, совершенно бесплатно предоставившим нам с Фай коричневое недоразумение под гордым названием «коттедж», которое невозможно было бы сдать даже слепому.
      Когда наконец наступил вечер, мы прибыли в родовое гнездо Хеггарти, находившееся в пяти минутах ходьбы от нашей берлоги. На удивление, их дом произвел на меня весьма приятное впечатление. Здание, окруженное лугом с пасущимися коровами, располагалось у подножия одного из зеленых холмов, цепочкой уходивших вдаль до самого города. Сам дом, представлявший собой мешанину стилей, за последние сто лет, очевидно, несколько раз достраивали, чтобы вместился регулярно пополнявшийся клан Хеггарти. Перед тем как нажать на дверной звонок, я еще раз напомнила себе, что за ужином народу будет не много, поскольку в доме, как объяснила мне Фай, живут только дядюшка с тетушкой и сестры Мака, Кэтлин и Колин. Правда, в эти дни у них гостил жених Колин Барри (бедняге строгими правилами католической церкви предписывалось жить в отдельной комнате) и еще брат Мака Джонни. Однако то, что я увидела за открывшейся дверью, больше напоминало столпотворение в аэропорту Хитроу в самый пик летних отпусков.
      Потрясающей красоты девушка с глазами цвета нефрита (позже я узнала, что это была подружка Джонни, которую звали Онья) пригласила войти в дом, где нас сразу же окружила ватага галдящих детей с одинаковыми каштановыми волосами и симпатичными веснушками на курносых носах. Я не очень поняла, какой игрой они были увлечены, но, судя по всему, по правилам им полагалось лупить друг друга до тех пор, пока их лица не покраснеют, как спелые помидоры. Мы с трудом прорвались сквозь орущую толпу и пошли дальше по коридору, заставленному обувью всех мастей и размеров. Я как загипнотизированная следовала за Оньей, плывшей вперед с грацией лесного эльфа и время от времени встряхивавшей копной пшеничных волос. Она молча провела нас в богато обставленную гостиную, поражавшую воображение обилием растительности. Надо отдать должное тетушке Мэри: при выборе цветочной темы для интерьера она ни на шаг от нее не отошла. Цветов было необычайно много – на диванах, стульях, обоях, коврах и картинах, и я порадовалась, что не страдаю аллергией на цветочную пыльцу.
      Отчаянно моргая, я огляделась вокруг в поисках мало-мальски знакомого лица среди толпы окружавших меня людей. В этот момент я была бы счастлива увидеть даже мрачную физиономию Мака, только бы избавиться от резиновой улыбки, сковавшей мое лицо, и дать губам небольшой отдых. Я чувствовала себя новичком в классе – меня рассматривали со всех сторон, словно я инопланетянка. Слава богу, повисшая при моем появлении пауза длилась недолго. Через несколько секунд из кухни вышла полная женщина с добродушным лицом и красными как свекла щеками. Издав восторженный крик, который разбудил бы и мертвого, она всплеснула руками и, натыкаясь на детей, кинулась ко мне с такой радостью, будто получила выигрышный лотерейный билет. Тетушка Мэри, догадалась я.
      Через несколько минут, с трудом оторвавшись от дородной фигуры в цветочном фартуке, я тут же попала в руки дядюшки Подрига; он повел меня знакомиться с остальными гостями. Здесь были Колин и Барри, Джонни и прекрасная Онья. Кэтлин, Шивон, Шинед и их мужья Ноэль и Дэнни. Их дети – все с обязательными каштановыми волосами и веснушками (их имена сразу же вылетели у меня из головы). Адам, Брэндон, Малакай, Джозеф. На этом список не заканчивался! Опять куча чьих-то детей, приходской священник, отец Тед (как его по-настоящему звали, я, естественно, сразу забыла). Мойра, Мэри и их мужья с толпой отпрысков. Любимец семьи, дог по кличке Эрик, три дворняжки, восемь котят в корзине, одноногий говорящий попугай, непонятно чей младенец в переносной кроватке и Джойс, владелица единственного торгового центра, одетая в бирюзовый ансамбль, который я видела в витрине ее магазина. К тому моменту, когда я дошла до противоположного конца гостиной, моя голова гудела от обилия впечатлений. В конце концов меня любезно усадили на один из диванов рядом с Колин (или это была Шивон?) и Оньей, а дядюшка Подриг побежал за моим напитком.
      – По какому случаю собралось столько гостей? – шепотом спросила я у Оньи.
      Она повернула ко мне изящную головку и непонимающе моргнула.
      – Сегодня воскресенье, – прозвенел ее нежный голосок, а затем девушка вновь перевела взгляд на собравшихся в гостиной родственников.
 
      Я напрасно волновалась насчет того, что мне весь вечер придется отвечать на нескончаемый поток вопросов. Прошло добрых два часа, прежде чем мне удалось вставить хоть слово и подтвердить: да, я действительно приехала в их городок на несколько месяцев. Темы разговоров кружились по комнате, сталкиваясь и пересекаясь, словно рой потревоженных мух, и не было никакой возможности присоединиться ни к одной из них. Все говорили одновременно, и никто никого не слушал. Шум в гостиной стоял невообразимый. Гости громко смеялись, спорили и кричали. Отец Тед затянул какую-то ирландскую песню, а Шинед с Шивон взялись ему подпевать, да так хорошо, словно всю жизнь пели в «Коррс». В какой-то момент, на свою беду, я встретилась глазами с дядюшкой Подригом и в ту же секунду оказалась вовлечена в обсуждение (хотя это больше походило на монолог) тонкостей уэльского футбола, ничего не зная о нем, да и, честно говоря, не желая ничего знать. Тем не менее я внимательно слушала дядюшку целых двадцать минут, пока мне на помощь не пришла его шумная супруга:
      – Подриг, оставь уже бедную девочку в покое. Своими рассказами ты можешь усыпить кого угодно!
      И только когда был накрыт стол и подан ужин, гул голосов немного смолк. Гости забыли о разговорах и активно принялись за еду.
      Меня посадили за огромный дубовый стол между Шинед (или Шивон) и Малакаем (кажется), напротив Фионы и Адама (или это был все-таки Брэндон?). Я с трудом могла разглядеть Фай из-за горы еды на моей тарелке, которой вполне хватило бы накормить пять тысяч голодающих (конечно, нехорошо поминать Господа всуе, но присутствие за столом священника определенным образом влияло на ход мыслей всех гостей). Я с ужасом рассматривала тарелку, где с трудом поместились три куска мяса, четыре вида гарнира из картошки и овощи всех известных и неизвестных человечеству сортов. Завершало картину море жирного соуса. К сожалению, в тот день, совершенно оголодав после очередного занятия серфингом, я не удержалась и к своему обычному сандвичу с беконом добавила два пакета чипсов, шоколадку и кусок яблочного пирога. Так что есть я совершенно не хотела, но из простой вежливости мне ничего не оставалось, как приняться за обильный ужин. Через полчаса активной работы челюстями я наконец смогла затолкать в себя последний кусок картошки. С облегчением отложив в сторону нож и вилку, я отчаянно молилась, чтобы масленый кусок дошел до пункта назначения и не застрял где-нибудь по дороге, не найдя свободного места в желудке. Я так объелась, что с трудом могла дышать. Теперь мне было понятно, как себя чувствуют женщины на шестом месяце беременности…
      – Милли, какая ты молодец! Поработала на славу, – порадовалась моему аппетиту тетушка Мэри, неожиданно возникнув у меня за спиной и убирая со стола пустую тарелку.
      Я с облегчением вздохнула.
      – Ты, наверное, умирала от голода после своих занятий с Маком, бедняжка.