Глава 5

Пароход возвышался над пристанью, словно меловой утес. Кругом, поблескивая в сумерках белыми крыльями, носились чайки. У трапа никого не было, и я беспрепятственно поднялся на борт.

Палуба была совершенно пуста, только матрос в белом комбинезоне чистил пылесосом дно бассейна. Стараясь перекричать вой пылесоса, он сообщил мне, что все офицеры сошли на берег и, может быть, только начальник интендантской службы еще на борту. Он проводил меня в его каюту.

Начальником интендантской службы оказался человек в белой рубахе и в синих форменных брюках, с лунообразным лицом и лысым черепом. Занимал он крохотную комнатушку под палубой с искусственным освещением. Интендант хорошо помнил мистера Уичерли, ведь мистер Уичерли занимал одну из лучших кают на корабле. Я сообщил ему, что представляю интересы мистера Уичерли.

— В каком качестве? — поинтересовался он.

— В качестве его частного сыщика.

— Я уверен, мистер Уичерли остался доволен своей каютой, — сказал интендант, испытующе посмотрев на меня. Во всяком случае, вчера, когда мы встали на якорь, он перед уходом пожал мне руку и поблагодарил меня.

— К кораблю у него никаких претензий нет, — успокоил его я. — Пропала Феба, дочь мистера Уичерли. В день отплытия она поднялась на пароход проститься с отцом, и с тех пор ее никто больше не видел.

Он положил руку на свой лысый череп, словно от моих слов ему вдруг стало холодно.

— Уж не хотите ли вы обвинить в ее пропаже нас? Думаете, наверно, что она на корабле спряталась?

— Маловероятно. Просто я ищу эту девушку и решил начать с вашего парохода. Мне нужна ваша помощь.

— О чем разговор, будем рады помочь, чем можем. — Он подошел поближе, протянул мне руку и менее официальным тоном добавил: — У меня ведь тоже есть дочь. Меня зовут Клемент.

— Арчер, — Я достал свой блокнот. — Какого числа вы отплыли?

— Второго ноября. Верней, должны были отплыть второго, а отплыли только рано утром третьего — возникли кое-какие неполадки. Но мистер Уичерли поднялся на борт второго числа во второй половине дня, и с ним действительно была его дочь.

— Вы это точно помните?

— Еще бы не помнить, — усмехнулся Клемент.

— Что-нибудь случилось?

— Понимаете, в каюте мистера Уичерли поднялся жуткий крик. Эта женщина — вероятно, та самая, с которой он развелся, — при всех пассажирах закатила своему бывшему мужу скандал. Стюард справиться с ней был не в силах и послал за мной, но и я не мог привести ее в чувство. С такой фурией попробуй справься! Высокая, пышнотелая накрашенная блондинка, да еще навеселе! Чтобы выпроводить ее на берег, пришлось нашего корабельного старшину вызывать. А какие словечки она отпускала! — Он схватился за голову.

— Что ж она говорила?

— Сейчас, боюсь, не припомню. Да и потом, такое все равно не повторишь. Представляете, каково мне пришлось! У нас на пароходе в день отплытия всегда празднично, а тут заявилась эта ведьма, да еще ругаться начала так, что хоть святых выноси. Мало того, сняла туфлю и давай каблуком в дверь каюты мистера Уичерли колотить. До сих пор на краске следы от ударов видны.

— Что-то же она при этом говорила?

— Верно: блондинка требовала, чтобы ее пустили в каюту, а ее не пускали. Кричала, что ее предали, бросили на произвол судьбы и что она еще отомстит.

— Кому отомстит?

— Тем, кто от нее в каюте заперся: самому мистеру Уичерли, его дочке и еще нескольким родственникам, которые пришли его проводить. Она заявила, что разорит их, если ее не пустят внутрь и не выслушают.

— Что за родственники?

— Право, не знаю. Тут начала собираться толпа. Когда я сделал ей замечание, она замахнулась на меня своей туфлей. Видели бы вы, как она при этом на меня посмотрела — вылитый василиск! Выхода у меня не было, пришлось вызывать корабельного старшину — он с помощью дочки мистера Уичерли и ссадил ее в конце концов с корабля.

— Значит, Феба покинула корабль вместе с матерью?

— Получается, что так. Когда мамаша немного пришла в себя, девушка вышла из каюты и стала ее успокаивать, а потом они вместе, обнявшись, спустились по трапу на берег.

— А после этого девушка вернулась?

— Вот этого я не заметил — перед отплытием, знаете, всегда столько дел. Поговорите лучше с мистером Макихерном, нашим корабельным старшиной, он ведь эту дамочку на берег ссаживал, а не я.

— А мистер Макихерн сейчас на корабле?

— По идее, должен быть. Он сегодня дежурный. — И Клемент поднял трубку внутреннего телефона.

С мистером Макихерном, здоровенным детиной в форме старшины, морским волком и полицейской ищейкой одновременно, мы разговаривали на верхней палубе.

— Помню, как не помнить, — сказал он, облокачиваясь на поручни. — Если хотите знать мое мнение, дамочка была навеселе — не то чтобы мертвецки пьяна, но под мухой. Ее не шатало, не рвало, но вид у нее был какой-то вареный — это бывает, если несколько дней подряд не просыхаешь. Некоторые потом с похмелья в тоску впадают.

— А она?

— Поначалу несла какую-то околесицу, — сказал старшина, сплевывая с сорокафутовой высоты в маслянистую воду. — Меня крыла почем зря. Запас слов у нее — любой мужчина позавидует.

— Она угрожала кому-нибудь физической расправой?

— Мистеру Уичерли?

— Ему или его дочери.

— Сам я этого не слышал, но интендант уверяет, что угрожала. Она вроде бы собиралась кастрировать всех мужчин на корабле. Никогда не знаешь, всерьез такое говорится или нет — я ведь на своем веку этих пьяных истеричек немало повидал. Потом из каюты вышла ее дочка, с ней поговорила, и та немного успокоилась.

— И что же ей дочка сказала?

— Она перед мамашей извинилась, и мамаша перед дочкой — тоже. — Макихерн прищурился и хмыкнул: — А за что обе извинялись — неизвестно.

— Стало быть, примирение состоялось?

— Да. Они даже вместе сошли на берег. Я ведь их сопровождал, боялся — как бы чего не вышло. Девчонку на пристани ждало такси. Я их посадил и...

— Обеих?

— Ну да, и они укатили как ни в чем не бывало. На том семейный скандал и кончился, — подытожил он. — Чего с пьяной-то взять — когда выпьешь, и не такое бывает. Кстати, может, пропустим по одной? Я тут отличный шотландский виски в Гонконге прикупил.

— Спасибо, рад бы, да времени в обрез. Скажи, а ты не знаешь случайно, куда они могли поехать?

— Погоди, дай сообразить. — Он сдвинул на затылок шляпу и смачно хлопнул себя по лбу. — Вроде бы девчонка сказала таксисту, чтобы он вез ее обратно в отель «Святой Франциск».

— Какого цвета было такси?

— Желтого.

— Водителя описать можешь?

— Попробую. Коренастый, лет тридцать пять — сорок, глаза и волосы темные, носатый, густая черная щетина — такие, как он, по два раза в день бриться должны. — Он провел рукой по своей щеке. — На вид итальянец или армянин — по выговору не скажешь: все время молчит. Да, у него на подбородке треугольный белый шрам, похожий на наконечник стрелы.

— Справа, слева? — спросил я с улыбкой.

Он провел правой рукой по лицу:

— У меня справа. Значит, у него слева. Слева на подбородке, прямо под губой. Еще у него гнилые зубы.

— А как звали его прабабушку, случайно не знаешь? У тебя, я вижу, отличная память на лица.

— Еще бы, это ж мой хлеб. Моя ведь работа в том и состоит, чтобы пассажиры своим классом ехали, а в другой не перебегали. Вот и приходится по двести-триста лиц каждые два месяца запоминать.

— Кстати о пассажирах, как тебе Гомер Уичерли?

— А я его толком и не видел. Он всю дорогу у себя в каюте просидел, даже обедать не всегда выходил. Людей, видать, сторонился. А что там у него стряслось?

— Это я и пытаюсь выяснить. Между прочим, интендант говорит, что в ноябре пароход не отплыл по расписанию.

— Точно. Один из двигателей отказал. Мы должны были сняться с якоря в четыре часа пополудни, а в море вышли только на следующий день утром.

— И пассажиры все это время оставались на борту?

— Да, мы их попросили не уходить с корабля — мы же не знали, когда будут устранены неполадки. Но несколько человек все-таки сошли на пристань посидеть в баре.

— А Уичерли?

— Чего не знаю, того не знаю.

— А кто знает?

— Может, его стюард. Кажется, во время прошлого плавания его каюту убирал Сэмми Грин. Только сейчас его на корабле нет.

— А где он?

— Дома, должно быть. Пойду поищу его адрес.

Макихерн провалился в чрево парохода, а я, прохаживаясь по палубе, вообразил себе, что совершаю морское оздоровительное путешествие. Моим фантазиям, однако, мешало присутствие города: слышен был шум транспорта на Эмбаркадеро, за которым подымались застроенные домами холмы. Койт-тауэр сверкал в лучах заходящего солнца, я повернулся к нему спиной и стал смотреть на море, но и тут на горизонте маячил Алькатраз, похожий издали на маленький плавучий город.

Макихерн вернулся с листком бумаги в руках.

— Если хочешь связаться с Сэмми Грином, то живет он в Восточном Пало-Альто. — Он протянул мне адрес. — А кого ты ищешь, если не секрет?

— Дочку мистера Уичерли.

— И давно она пропала?

— Очень давно.

— Ты бы сходил на стоянку такси возле «Святого Франциска». Таксисты часто там торчат.

Я последовал его совету и поехал на стоянку. Диспетчер, старик в пальто и в желтой кепке с надписью «Агент», по описанию сразу же узнал нужного мне таксиста.

— Не знаю, как его настоящее имя, — сказал он. — Все ребята называют его Гарибальди.

— А где Гарибальди сейчас?

— Кто его знает. Он ведь не с моей стоянки, поэтому чаще двух-трех раз в неделю я его не вижу. Здесь ведь любое такси в городе, кроме заказных, останавливается...

— А где он живет, не знаете? — перебил я разговорчивого старика.

— Как-то он мне говорил... — Диспетчер сдвинул кепку и наморщил лоб. — Где-то на Полуострове, то ли в Южном Сан-Франциско, то ли в Дейли-Сити. Сейчас-то он, наверно, ужинать поехал. Приезжайте сюда завтра — может, его и застанете.

Заверив диспетчера, что приеду обязательно, я вручил ему свою визитную карточку и доллар в придачу, после чего съехал по пандусу в подземный гараж узнать, известно ли там что-нибудь про машину Фебы. Кассир ответил, что зеленого «фольксвагена» не помнит.

Тогда, чуть было не угодив под трамвай, я перешел на противоположную сторону улицы и вошел в холл отеля «Святой Франциск», где толпились участники какого-то научного конгресса с именными карточками на груди. Обдав меня терпким запахом мартини, некий джентльмен по имени доктор Герман Групп протянул мне руку, но, обнаружив, что у меня именной карточки нет, передумал и руку спрятал. По доносившимся до меня обрывкам разговоров о позвоночниках и сверхзвуковой терапии, я заключил, что в отеле живут делегаты съезда хиропрактиков.

Чтобы поговорить с администратором, сидящим за столом черного мрамора, пришлось стоять в очереди. Один из клерков на бегу сообщил мне, что свободных мест в гостинице нет. Задавать ему вопросы о Фебе Уичерли никакого смысла не имело.

И к телефонным будкам тоже выстроилась очередь. Когда кабина освободилась, я набрал номер Вилли Мэки, но трубку в его кабинете никто не брал. Секретарша очень неохотно сообщила мне, что Вилли в Мэрине — расследует какое-то дело. Своего служебного номера в Мэрине он не оставил, а домашнего не было в телефонной книге, поэтому секретарша «даже закадычному другу Вилли» при всем желании помочь не могла. «Закадычный» — сказано сильно, но вместе нам пару раз работать приходилось.

Из телефонной будки я вышел вспотевший и расстроенный. На мое место, задев меня локтем, протиснулся хиропрактик по имени доктор Амброз Силвен.

И тут мне пришло в голову — просто так, смеха ради — поискать в телефонной книге адрес и номер телефона миссис Уичерли. Вот он, во втором томе: Миссис Кэтрин Уичерли, 507, Уайтокс-драйв, Атертон; номер телефона с индексом Дейвенпорта.

Когда доктор Амброз Силвен вышел из будки, я набрал номер миссис Уичерли. Записанный на пленку бесстрастный, словно из загробного мира, голос с подчеркнутой вежливостью автомата сообщил мне, что телефон по этому номеру отключен.

Глава 6

Автострада номер 101 на Полуострове разветвляется. Западная ветвь, Камино-Реал, идет через город, протянувшийся на сорок миль, от Сан-Франциско до Сан-Хосе. Движение по ней медленное: то и дело приходится тормозить на светофорах. Муниципалитеты по дороге на юг сменяются часто, поэтому названия у этого бесконечного города все время разные: Дейли-Сити, Милбре, Сан-Матео, Сан-Карлос, Редвуд-Сити, Атертон, Менло-парк, Пало-Альто, Лос-Альтос.

Восточная же ветвь, по которой поехал я, огибает международный аэропорт и идет вдоль залива. На картах она обозначена «101-дубль», но местные жители называют ее «Береговой петлей».

Между заливом и горным хребтом живет около миллиона человек; те, кто победнее, ютятся на крошечных каменистых участках; другие, побогаче, расположились в ранчо или в особняках, а миллионеры — во дворцах Хиллсборо. Мне и раньше пару раз приходилось вести дела на Полуострове, и я знал: насилие и преступность не менее характерны для этих мест, чем Ассоциация родителей и учителей, слеты Юных республиканцев или дорожные происшествия. Жизнь в Лос-Анджелесе, более трудная в экономическом и социальном отношении, по сравнению с жизнью на Полуострове покажется детским садом.

С Береговой петли, в которую попалось уже немало водителей, я свернул в тихий, тенистый Атертон. Увидев, что меня обгоняет патрульная машина из Сан-Матео, я загудел, остановился, вышел из машины, и шериф объяснил мне, как найти Уайтокс-драйв.

Пустынная Уайтокс-драйв, вдоль которой тянулись большие, утопавшие в зелени участки, шла параллельно Береговой петле, находилась на полпути между побережьем и Камино-Реал и была больше похожа на деревенскую улицу, чем на городскую магистраль. Дом под номером 507 был обнесен восьмифутовой каменной стеной, а сам номер — выбит на массивном каменном столбе. На чугунных с инкрустацией воротах висел огромный замок на цепи.

К воротам была прикручена проволокой металлическая табличка. Уж не продается ли дом? Я посветил фонарем. Так и есть: «Дом продается. Агент Бен Мерримен». Телефон, адрес.

За деревьями виднелся белый фасад. При свете фонаря стоящий в самом конце дубовой аллеи особняк, казалось, находился на дне глубокой расселины, гравиевые дорожки были усыпаны желтыми листьями и пожелтевшими газетами. Дом колониальной постройки имел внушительный и в то же время заброшенный вид — возникало впечатление, будто колонисты, отчаявшись, решили в конце концов вернуться на родину предков. На всех окнах, наверху и внизу, жалюзи были опущены, шторы задернуты.

За воротами на земле валялись газеты, одни были завернуты от дождя в вощеную бумагу, другие втоптаны в грязь.

Прижавшись лицом к холодным прутьям ограды, я просунул руку и дотянулся до аккуратно перевязанной бечевкой «Сан-Франциско кроникл». Разорвав бечевку, я раскрыл газету и взглянул на дату — газета от пятого ноября, а Феба исчезла второго.

Я решил заглянуть в дом, надел автомобильные перчатки и, подтянувшись, забрался на каменную стену. Ни шипов, ни разбитого стекла — значит, перелезть будет несложно.

— Проваливай отсюда! — раздался голос у меня за спиной.

Я спрыгнул на землю и повернулся. Из темноты возникла мужская фигура в шляпе с загнутыми полями.

— Ты что здесь потерял?

— Ничего, просто смотрю.

— Посмотрел, и хватит. Тоже мне, Тарзан нашелся!

Я подобрал фонарь и направил свет ему в лицо. Это был крупный мужчина лет сорока, довольно красивый, если бы не вздернутый, как у клоуна, нос и бегающие глазки, какие бывают у ипподромных «жучков» или игроков в рулетку. На нем был темный строгий костюм и веселенький галстук в полосочку — такие почему-то носят неудачники.

Он повел своим курносым носом и осклабился:

— Убери фонарь. А то разобью.

— Попробуй.

Отдуваясь, как будто подымается в гору, он сделал несколько шагов в мою сторону, а потом остановился и стал раскачиваться на каблуках. При свете фонаря видно было, как он сучит в грязи своими остроносыми штиблетами!

— Ты кто такой?

— Да вот, приехал навестить старую знакомую, миссис Кэтрин Уичерли.

— Она здесь больше не живет.

— А ты ее знаешь?

— Я на нее работаю.

— Кем же?

— Отвечаю за безопасность дома. Чтобы жуликам и бродягам неповадно было.

— А где я могу найти миссис Уичерли?

— Я здесь не для того поставлен, чтобы на вопросы отвечать. Я за частную собственность отвечаю.

В его визгливом голосе послышалась угроза, которая тут же материализовалась в виде маленького пистолета: он извлек его из заднего кармана брюк и направил мне в лицо:

— Убирайся.

Мой пистолет лежал в машине, на заднем сиденье. Впрочем, это уже значения не имело, и я убрался.

Когда я пересекал Береговую петлю, мне казалось, что я перехожу границу между двумя странами. На улице Восточного Пало-Альто попадались, конечно, белые, однако большинство жителей были цветными. Жалкие домишки перемежались казенными квартирами, за которые драли втридорога, и ощущение было такое, что едешь через гетто.

Сэмми Грин состоял в профсоюзе моряков, получал солидную зарплату и жил в одном из лучших домов, на одной из лучших улиц, куда не доносились ни шум транспорта, ни запахи из бухты. Его жена, красивая молоденькая негритянка в нарядном платье, со сложнейшей прической и с блестящими сережками в ушах, сообщила мне, что ее муж сегодня ночует в Гилрое — на другой день после возвращения из плавания он всегда навещает родителей и берет с собой детей. Нет, телефона у его родителей нет, а вот адрес она дать может.

Вместо этого, однако, я спросил у нее, как проехать в Вудсайд, где жили тетя и дядя Фебы.

Глава 7

Прежде чем я обнаружил на подымавшейся к прибрежным холмам дороге почтовый ящик с именем Карла Тревора, пришлось проехать пять миль по серпантину, огибавшему территорию Стэнфордского колледжа. Дом Тревора назывался «Тенистая аллея». Когда я въезжал в ворота, до меня откуда-то издалека донеслось ржанье, но отвечать на приветствие лошади я не стал.

За деревьями стоял ярко освещенный дом из камня и красной древесины. Дверь мне открыла, предварительно ослепив меня ярким светом фонаря, служанка в черной юбке и белой блузке.

— Миссис Тревор дома?

— Она еще не вернулась из Пало-Альто.

— А мистер Тревор?

— Раз не вернулась она, значит, не вернулся и он. — В ее голосе послышались назидательные нотки. — Миссис Тревор поехала на станцию встретить мужа. Они должны быть с минуты на минуту, сегодня что-то запаздывают.

— Я подожду.

Служанка окинула меня испытующим взглядом, по всей вероятности решая, где такому посетителю причитается ждать — в гостиной или на кухне. Я постарался всем своим видом изобразить джентльмена и был отведен в очень уютную гостиную, которую служанка почему-то называла библиотекой. Впрочем, на обшитых деревом стенах действительно висели полки с книгами — Треворы увлекались историей, в особенности же историей Калифорнии.

Только я начал листать номер «Американского наследия», как у ворот послышался шум мотора. Подойдя к окну, я увидел, как Треворы выходят из «кадиллака»: она — спереди слева, он — справа. Миссис Тревор была худой дамой лет пятидесяти с хищным лицом, а ее муж — широкоплечим мужчиной в фетровой шляпе, с портфелем в руке. Цвет лица у него был нездоровый.

Когда они стали подниматься по ступенькам, миссис Тревор хотела было взять мужа под руку, но он движением, в котором сквозили раздражение и ущемленное самолюбие, оттолкнул ее и взбежал наверх, перескакивая через две ступеньки. Жена наблюдала за ним глазами полными ужаса.

Когда через несколько минут миссис Тревор вошла в библиотеку, вид у нее был все еще испуганный. Она была в жемчугах и в скромном темном платье, из тех, что стоят бешеных денег — в данном случае, правда, выброшенных на ветер: оно еще больше подчеркивало угловатость ее фигуры и тощие, как у жареного цыпленка, плечи.

— Что вам угодно?

— Меня зовут Арчер. Я — частный сыщик. Ваш брат Гомер Уичерли нанял меня на поиски вашей племянницы Фебы. Впрочем, может, вы не в курсе?

— В курсе. Брат звонил сегодня днем. Просто не знаю, что и думать. — Она заломила руки с такой силой, что хрустнули суставы. — А какие идеи у вас? Она что же, убежала?

— У меня, миссис Тревор, пока никаких идей нет. Я только что был в Атертоне и обнаружил, что пропала не одна Феба. Дом ее матери продается, и вид у него нежилой. Я, признаться, рассчитывал узнать у вас, где сейчас миссис Уичерли.

— Кэтрин? — Элен Тревор опустилась на стул и жестом пригласила меня сделать то же самое. — А при чем тут Кэтрин?

— Последний раз Фебу видели вместе с матерью. Они сошли с парохода в день отплытия вашего брата. Вскоре после этого миссис Уичерли покинула свой дом. Куда она могла поехать, не знаете?

— Я за перемещениями Кэтрин не слежу. Она сама предпочла выйти из нашей семьи. — «И слава богу», хотелось, наверно, добавить моей собеседнице. — Гомер, должно быть, говорил вам, что они развелись прошлой весной в Рино.

— А оттуда, значит, она переехала в Атертон?