Лью Арчер (№9) - Дело Уичерли

— Она же могла не сама убить, а нанять убийцу.

— С каждым разом ваши идеи становятся все оригинальнее.

— Это не идея, а констатация факта.

— Пожалуйста, объяснитесь.

— Позвольте сначала задать вам один нескромный вопрос. Скажите, вы близкий друг семейства Уичерли?

— Хочется думать, что да, — сказал Тревор вполне искренне. — Гомеру я многим обязан, тем более — его отцу. К тому же, вы знаете, я женат на родной сестре Уичерли. А почему вы спрашиваете?

Я набрался смелости и выпалил:

— Вчера вечером Кэтрин попыталась нанять меня убить Бена Мерримена.

— Серьезно? Вы шутите.

— Она не шутила. Шутил я, пытаясь вызвать ее на разговор.

— В котором часу это было?

— Около двух ночи.

— Но Мерримен к тому времени был уже мертв. Полиция считает, что его убили часов в шесть-семь вечера.

— Кэтрин могла этого не знать — или забыла.

— Не понимаю.

— Она могла убить его или подослать к нему убийцу, а потом напрочь забыть об этом — в тот вечер она очень много выпила.

— Чертовщина какая-то! — воскликнул Тревор. — Вы хотите сказать, что Кэтрин подошла к вам и предложила деньги за убийство этого проходимца?

— Ну, положим, это я подошел к ней в баре отеля «Гасиенда». Она заметила, что у меня с собой пистолет, и завелась — а завести ее ничего не стоит.

— Про это можете мне не рассказывать. В день отплытия Гомера она закатила такой скандал, что вспомнить страшно. Но скандалист — это еще не убийца. Зачем, объясните, ей понадобилось убивать Мерримена?

— Он сам нарвался. Накануне он избил ее; впрочем, думаю, дело не только в этом.

Тревор вынул изо рта погасшую сигару и взглянул на нее с отвращением.

— Что вы подозреваете?

— Шантаж. Я в этом почти не сомневаюсь. Ведь Кэтрин — женщина с комплексами. Сколько она денег потратила — и все без толку. Видели бы вы гостиницу, в которой она остановилась. От «Чемпиона» до подворотни — один шаг.

— И все-таки на Кэтрин это совсем не похоже, — откликнулся Тревор, покачав своей большой головой. — Что с ней случилось, непонятно.

— Спросите лучше, что случилось с Фебой, и что Бен Мерримен имел против ее матери.

— Опять строите теории?

— А что делать? Факты ведь мне неизвестны.

— И мне тоже, однако я абсолютно уверен — вы заблуждаетесь. Родители убивают своих детей только в греческих трагедиях.

— Неужели? Почитайте газеты. Другое дело, что родители большей частью не дожидаются, пока их дети вырастут.

Тревор с ненавистью посмотрел на меня:

— Вы за свои слова отвечаете?

— Вполне, как это ни грустно. Впрочем, в убийстве вообще веселого мало.

— Вы действительно обвиняете Кэтрин в том, что она убила свою собственную дочь?

— Нет, но считаю, что этой гипотезой пренебрегать нельзя.

— А почему, собственно, вы делитесь своими гипотезами со мной?

— Потому, что вы можете мне помочь. В настоящий момент Кэтрин Уичерли находится на грани безумия и вынашивает мысль об убийстве. По-моему, мы с вами непременно должны связаться с ней, пока она не попала в руки полиции или не случилось еще чего-нибудь. Но не могу же я один, бросив все дела, без конца заниматься Кэтрин Уичерли — меня же наняли разыскивать Фебу.

— Но вы же считаете, что Фебы нет в живых.

— Что бы я там ни считал, это пока еще не доказано, поэтому я обязан поиски продолжать.

— А что вы от меня хотите?

— Повлияйте на Гомера Уичерли. Нам необходимо, чтобы за его женой была установлена слежка. В Сан-Франциско есть одно вполне приличное сыскное агентство с филиалами во всех крупных городах. Сегодня у меня назначена встреча с шефом этого агентства Вилли Мэки, но для разговора с ним я должен заручиться согласием Уичерли. Вот здесь ваше влияние и понадобится.

— Вы думаете, он меня послушает?

— А почему бы и нет? Уичерли с ним знаком. Позвоните вашему шефу по телефону, в настоящий момент он находится в отеле «Болдер-Бич». Если же его там не окажется, вам скажут, где его искать.

— А почему вам самому ему не позвонить?

— Он человек несговорчивый, вас он скорей послушает, чем меня.

— Как бы не так, — буркнул Тревор, но, нажав кнопку селектора, попросил секретаршу соединить его с Гомером Уичерли. — Если не возражаете, я хотел бы поговорить с боссом наедине, — сказал он, обращаясь ко мне.

Я вышел в приемную, но вскоре Тревор вызвал меня снова.

— Гомер хочет поговорить с вами, — сказал он, передавая мне трубку и недоуменно пожимая плечами.

— Арчер слушает, — сказал я.

— Я вижу, вы нарушаете нашу договоренность. — Голос у моего абонента был необычно тонкий — то ли от расстояния, то ли от напряжения. — Вам же ясно было сказано, что впутывать в эту историю свою бывшую жену я не хочу. Повторяю в последний раз: оставьте ее в покое.

Его тон мне не понравился.

— А почему, собственно, я должен оставить ее в покое? Она что, знает, где зарыто тело?

— Тело?! Какое тело?! — Голос в трубке стал хриплым. — Фебы нет в живых? Вы скрываете это от меня?

— Ничего я от вас не скрываю, мистер Уичерли. Фактами о смерти вашей дочери я не располагаю, но ведь она по-прежнему отсутствует. Как, впрочем, и ваша бывшая жена. По-моему, миссис Уичерли рассказала мне далеко не все, что знает. Мне кажется, не в ваших интересах препятствовать поискам Кэтрин.

— Но вы же хотите, чтобы Кэтрин искал Уильям Мэки!

— Что ж тут плохого? Он сыщик опытный, со связями. Поймите, дело оказалось сложнее, чем мы с вами ожидали. Без помощи местной полиции и частных сыскных агентств мне не обойтись, а для того, чтобы обратиться к Мэки, я должен заручиться вашей поддержкой.

— Исключено! Я не доверяю Мэки и не желаю, чтобы полиция вмешивалась в мои дела. Вы меня поняли?

— Я-то вас понял, а вот вы меня, боюсь, нет. Исчезновение человека, предполагаемое убийство — это уже не ваше личное дело. Кроме того, полиция все равно уже в курсе. Разве мистер Тревор не сообщил вам об убийстве Бена Мерримена?

Тревор приподнялся на стуле и стал делать мне судорожные знаки.

— Кого? Бена?..

— Мерримена. Это агент по продаже недвижимости, которого наняла ваша жена. Вчера вечером его нашли мертвым в ее доме в Атертоне.

— Какое мне до всего этого дело? К Фебе этот Мерримен не имеет никакого отношения.

— Я в этом не уверен.

— Зато я уверен, — неуверенно произнес Уичерли.

— Я бы рекомендовал вам приехать сюда. На месте вы бы лучше сориентировались.

— Не могу. Сегодня днем у меня встреча с ректором колледжа, а вечером — с попечительским советом.

— Зачем это вам?

— Пусть признают свою вину, — мрачно сказал Уичерли. -Они проявили преступную халатность, и я заставлю их официально извиниться. Они, правда, уверяют, что вскоре после исчезновения Фебы дали мне телеграмму, а также сообщили в полицию, но я никакой телеграммы не получал. В Стэнфорде такого бы никогда не произошло!

— Какая вам разница, признают они свою вину или нет?

— Очень большая. Ничего, они у меня еще попляшут. Со мной такие номера не проходят.

Еще как проходят. Болван, который не в состоянии совладать со своими эмоциями.

— Раз вы сами не собираетесь сюда приезжать, — сказал я, — дайте ваше согласие на мою встречу с Мэки. Он вас не разорит.

— Да поймите вы, денег мне не жалко! Я принципиально не хочу обращаться к Мэки. Если вы не в состоянии сами найти мою дочь, так, черт побери, и скажите. На вас свет клином не сошелся!

Раздались короткие гудки, а потом наступила мертвая тишина.

— Бросил трубку, — пожаловался я Тревору. — У них, я смотрю, все члены семьи сумасшедшие.

— Гомер расстроен, это же естественно. Он очень любит Фебу, к тому же ему не хватает терпения. Скажите еще спасибо, что разговор шел по телефону.

— Спасибо. И все же объясните, какого черта он устраивает заседания попечительского совета колледжа?

— Это его дело. Он всегда любил официальные заседания. — В голосе Тревора прозвучала легкая ирония. — Между прочим, вы могли бы быть с ним повежливее — взять хотя бы вашу шуточку о зарытом теле.

— Я сыщик, а не нянька, — отрезал я. — И потом, я ведь защищал его интересы. Он совершенно не понимает, что происходит. А жаль.

— А вы, Арчер? — В голосе Тревора по-прежнему звучала ирония. — Вы-то понимаете, что происходит?

— Чувствую: ничего хорошего.

Тревор тяжело опустился в кресло.

— Во всяком случае, Арчер, мне кажется, что ваша теория о Кэтрин и Фебе, а также о Кэтрин и Мерримене совершенно не соответствует действительности. Я знаю Кэтрин, ее вульгарная внешность обманчива, она ведь, по сути, человек неплохой.

— Люди меняются — особенно когда им нелегко. А Кэтрин последнее время приходится очень нелегко.

— Бесспорно. И мне, откровенно говоря, тоже. — С этими словами Тревор извлек из ящика письменного стола бутылочку и достал оттуда таблетку. — Дигиталис, — пояснил он.

Губы у него побелели. Он подался вперед и положил голову на стол. Издали она казалась похожей на большое розовое яйцо, покрытое волосами.

— Бедная Феба, — вырвалось у него.

— Вы любите ее?

Он приподнял голову и искоса, снизу вверх, как подсматривают в замочную скважину, поглядел на меня. Вокруг рта собрались морщинки.

— Идиотский вопрос. Я молоденькими девушками не увлекаюсь.

— Бывает ведь и платоническая любовь.

— Да, знаю. — Его рот смягчился, губы опять покраснели. — Да, я ее очень люблю.

— В таком случае дать согласие на мою встречу с Мэки можете на худой конец и вы.

— Вы хотите, чтобы меня выгнали с работы?

— Что-то не похоже, чтобы вам это грозило.

— Не похоже, говорите? — Он обвел глазами свой роскошный кабинет. — Гомер — человек настроения, к тому же меня он всегда недолюбливал. Муж родной сестры, что ж вы хотите! Между нами говоря, он уже давно ищет повод выставить меня со службы. А ведь без меня ему не справиться.

— В крайнем случае найдете себе другую работу. Феба того стоит.

Тревор усмехнулся — он, можно сказать, пробовал на зуб решение, которое я ему навязывал.

— Ладно, — решился наконец он. — Поговорите с Мэки. Если Гомер откажется платить, заплачу сам. А если к вам будут претензии, валите все на меня.

Глава 14

Мэки ждал меня в ресторане отеля «Святой Франциск». К его столику меня проводила дежурная по этажу, пышногрудая брюнетка; в этот момент она сильно смахивала на экскурсовода, который демонстрирует туристам статую какого-то местного святого.

Вилли было лет под пятьдесят, у него было плоское лицо, черные усики и невозмутимые черные глаза. Если к этому добавить, что щеголял он в костюме от братьев Брукс, а в петлице носил белую гвоздику, станет понятно, что он немного смахивал на метрдотеля. У женщин — если верить его историям — он пользовался феерическим успехом.

Нравился он и мне. Не будучи святым, Вилли вместе с тем был довольно честным человеком, хотя наши с ним понятия о чести иной раз не совпадали.

— Рад тебя видеть, Лью, — сказал он, крепко пожимая мне руку. — А я уж грешным делом решил, что ты навсегда затерялся в джунглях Лос-Анджелеса.

— Как видишь, нет. Люблю иногда прокатиться в ваш провинциальный городок.

На лице Вилли заиграла самодовольная улыбка: он верил, что земной рай существует и рай этот — Сан-Франциско. Мы заказали бифштекс и сухое мартини. Официантка, которая давно уже порхала вокруг нашего столика, называла Вилли по имени и смотрела на него таким взглядом, будто больше всего на свете ей хотелось понюхать его гвоздику. А взгляд Вилли говорил: понюхай, если хочется, но имей в виду: под гвоздикой у меня спрятана бомба. Дождавшись, пока официантка наконец упорхнула, я сказал:

— Как ты догадываешься, я здесь по делу.

— Ясно. — Упершись своими острыми локтями в белую скатерть, Мэки вплотную придвинулся ко мне. — По телефону ты упомянул магическую фамилию Уичерли. Что там опять стряслось в этой семейке?

Я рассказал.

— Значит, дочка у них сбежала?

— Сбежала, вот только неизвестно — одна или с кем-то.

— Думаешь, ее украли?

— Маловероятно. Обычно довольно скоро требуют выкуп, а тут прошло уже два месяца.

— Два месяца? — переспросил он.

Я кивнул.

— Уичерли все это время отсутствовал — был в плавании. Девчонка училась в колледже Болдер-Бич, вела вполне самостоятельную жизнь. Сюда она приехала проводить отца, и последний раз ее видели, когда она вместе со своей матерью, бывшей женой Уичерли, садилась на пристани в такси.

— Да, помню, я читал в газете, что она наконец получила развод. А чем эта дамочка сейчас занимается?

— В данный момент у нее тяжелая депрессия, она переезжает из отеля в отель и бормочет что-то о смерти и убийстве. Уичерли тоже не в лучшем виде — я только что говорил с ним по телефону, А я, видишь ли, должен решать их семейные проблемы.

— В прошлом году, помню, у них тоже все было неладно. Семья на глазах разваливалась. Знаешь, такие швейцарские шоколадки — ткнешь их пальцем, они и рассыпаются.

— Я тебе про Фебу, а ты мне про какие-то шоколадки.

— Значит, последний раз ее видели с матерью? Что же говорит мать?

— Ничего примечательного. Если хочешь моего мнения, ее давно уже пора посадить в сумасшедший дом.

— Смотри, какой психиатр нашелся! Скажи лучше, ты попробовал отыскать такси, в котором они уехали с пристани?

— Этим я сейчас и занимаюсь. Ты мог бы помочь мне?

Вместо ответа на вопрос он окинул меня ласковым, непроницаемым взглядом. Тем временем официантка принесла нам мартини, и мы, как всегда, стали потягивать его наперегонки. Отпив половину, Вилли опустил свой стакан.

— Ты думаешь, девчонки нет в живых?

— Не хочется в этом признаваться, но у меня такое предчувствие есть.

— Убийство или самоубийство?

— О самоубийстве я даже не подумал.

— А зря, — задумчиво сказал Вилли. — Очень уж она неуравновешенная. Была по крайней мере. Я видел ее всего пять минут, и за это время у меня от нее голова пошла кругом. Невозможно было предсказать, что она выкинет в следующий момент — то ли будет со мной заигрывать, то ли выбежит со слезами из комнаты. Какая-то она неконтактная.

— А если попроще?

— Понимаешь, Феба ужасно сексуальна и сама же этим крайне тяготится. Сексуальная и в то же время тревожная. Насколько я знаю ее родителей, детство у девочки выдалось не самое счастливое, ведь мать, такая же сексуальная истеричка, совершенно ею не занималась. Поэтому никогда не известно, что такие женщины, как Феба и ее мамаша, могут учинить.

— Или что с ними могут учинить.

— Значит, ты думаешь, это убийство, — заключил Вилли.

— Сначала не думал, а теперь думаю.

— А что изменилось?

— Вчера на Полуострове произошло еще одно убийство.

— Ты имеешь в виду Мерримена, маклера по продаже недвижимости?

— Все-то ты знаешь.

— Просто вчера на Полуострове оно было единственным. Полиции здорово повезло. — Вилли хмыкнул. — От приятеля, который работает в суде, в Ман-Матео, я совершенно случайно узнал, что разыскивается Кэтрин Уичерли. Если ты знаешь, где...

— Понятия не имею. Я ее и сам ищу. Вчера вечером мы с ней беседовали в Сакраменто, а потом ее дружок шарахнул меня по голове монтировкой, после чего они скрылись в неизвестном направлении.

— То-то у тебя голова забинтована.

— Пустяки. Но Кэтрин Уичерли мы отыскать должны.

— "Мы"?

— Говорю «мы», потому что без твоей помощи мне не обойтись. У тебя для розысков есть все необходимое, а у меня — нет.

Вилли скис:

— Прости, Лью, но у меня сейчас дел невпроворот.

— Что у тебя произошло с Уичерли в прошлом году?

Он пожал плечами и допил мартини.

— Тебе, похоже, не нравится Уичерли, — допытывался я.

— Еще как нравится. Я вообще люблю этот тип. У таких, как он, деньги вместо мозгов. При этом он себе на уме: эти избалованные тупицы вообще-то народ изворотливый. В прошлом году он меня здорово нагрел. — Чувствовалось, что Вилли злится: глаза у него стали еще темнее, а нос, наоборот, побелел. — Этот болван подослал ко мне одного из своих людей, местного шерифа по имени Хупер, и отобрал у меня вещественные доказательства.

— Какие еще вещественные доказательства?

— Письма, которые Уичерли передал в наше бюро. Я лично занимался этими письмами, убил на них уйму времени, таскался из города в Медоу-Фармс, а когда работа подходила к концу, этот осел вдруг решил прекратить расследование.

— Почему?

— Его спроси. Он ведь твой подопечный, а не мой.

— И все-таки? Есть же у тебя на этот счет какие-то идеи?

— Разумеется, есть. Дело в том, что я докопался до истины. У меня возникла догадка, что эти письма были состряпаны членами его семьи. Да что там догадка! У меня и доказательства были. Но я свалял дурака и сообщил об этом Уичерли, а надо было обратиться в полицию — тогда бы, может, все встало на свои места.

— Я тебя не понимаю.

— А тебе и не надо ничего понимать. Все это я говорю только к тому, что впредь с твоим Уичерли я не желаю иметь ничего общего.

Официантка принесла бифштексы, и я решил продолжить уговоры, когда Вилли насытится. Однако и насытившись он оставался столь же непреклонен.

— Нет, дружок, у меня и без того дел хватает, но, даже сиди я без работы, на Уичерли я трудиться не стал бы. Если хочешь, могу по старой дружбе сказать своим ребятам, чтобы они поискали девчонку. Живую или мертвую.

— И на том спасибо.

— Тебе мало?

— А ты не мог бы дать мне копии этих писем, если они у тебя есть?

— С моей стороны это было бы неэтично, — решил подразнить меня Вилли. — Впрочем, и Уичерли тоже со мной не церемонился. Пойдем ко мне в контору, поищем эти письма в картотеке.

Под контору Вилли снимал пятикомнатную квартиру на третьем этаже старого дома на Гири-стрит. Его кабинет находился в просторной комнате с персидским ковром, старинной мебелью красного дерева и диваном. К стене были приклеены скотчем описания разыскиваемых преступников и их фотографии. В углу, между холодильником и несколькими занимавшими всю стену металлическими шкафами с картотекой, стоял стенд, где под стеклом демонстрировались пистолеты, ножи, дубинки, кастеты.

Вилли отпер ящик картотеки на букву "У", некоторое время в нем рылся, а затем достал папку с бумагами и положил ее на письменный стол:

— Вот письмо, которое прислал мне Уичерли.

Я открыл папку и прочел деловое, лаконичное письмо, аккуратно напечатанное на фирменном бланке Уичерли.

Уважаемый мистер Мэки,

По мнению представителя моей фирмы в Сан-Франциско, Вы пользуетесь репутацией опытного и надежного сыщика. Именно эти качества мне очень пригодятся. Дело в том, что на прошлой неделе на мой домашний адрес пришло два угрожающих анонимных письма, автор которых, несомненно, безумен и, весьма вероятно, очень опасен. Мне необходимо установить его личность.

Если Вы готовы взяться за это дело, пожалуйста, свяжитесь со мной по телефону, и я закажу вам авиабилеты. О содержании письма, как Вы догадываетесь, не должны знать ни власти, ни пресса — никто вообще.

Искренне Ваш,

Гомер Уичерли (президент)

Дальше следовала витиеватая, неразборчивая подпись.

— Когда я приехал, он вручил мне письма, — сказал Вилли, — и я снял с них копию. Только про копии, пожалуйста, Уичерли ничего не говори — я их всегда снимаю.

И он протянул мне два тонких листа желтой бумаги с отснятыми на них копиями анонимных писем. Ни даты, ни обращения. Я сел за стол и стал читать первое письмо:

Берегитесь. За ваши грехи вы будете наказаны. Помните Содом. Вы что же, считаете, что можете, как собаки, совокупляться прямо на улице? Неужели брачный обет ничего для вас не значит? Помните, грех наказуем вплоть до третьего и даже четвертого поколения. Помните, у вас есть ребенок.

А если забыли, я вам напомню. Я не дам вам погрязнуть в собственных нечистотах. Я нанесу вам удар — причем тогда, когда вы будете меньше всего ожидать этого. Еще поплачете, еще будете рвать на себе волосы. Берегитесь.

Друг семьи?

А вот что говорилось во втором письме:

Один раз я вас уже предупреждал. Предупреждаю во второй раз — и в последний.

Ваш дом погряз в грехе. Жена и мать — шлюха. Муж и отец — услужливый рогоносец. Если не хотите сами изгнать дьявола, его изгонят за вас. Говорю от имени грозного и карающего Бога. Он и я неотступно следим за вами.

Друг семьи?

— Отличная работа, — сказал я. — И как же откомментировал Уичерли тему супружеской измены?

— Никак. Да я его и не спрашивал, от меня, как я понял, требовалось не вопросы задавать, а найти и разоблачить автора подметных писем. Я взялся за дело, но только начал разбираться, что к чему, как Уичерли меня остановил.

— В чем же ты стал разбираться?

— Сейчас уж и не припомню.

— Будет тебе! Ты никогда ничего не забываешь. Ты, помнится, упомянул членов его семьи?

— Серьезно? — Вилли присел на край письменного стола и стал помахивать ногой. — Не хочется тебя подставлять, приятель.

— Не валяй дурака.

— Ну что ж, пеняй на себя. Взгляни-ка еще раз на эти письма и сравни два анонимных с тем, что написал Уичерли. Причем сравнивай не по содержанию, а по форме.

Я сравнил. Письмо Уичерли было напечатано профессиональной машинисткой по всем правилам: аккуратно, четко, с полями, а письма «Друга семьи» — крайне небрежно, по-любительски. Вместе с тем все три письма, как мне показалось, были напечатаны на одной и той же пишущей машинке.

— Одна и та же машинка, — заключил я. — Лента, шрифт — все совпадает. Буква "е" везде выбивается из строки. Интересно было бы узнать мнение специалиста.

— Я узнавал, Лью. Все три письма напечатаны на машинке «Ройял» довоенного образца.

— А кому, интересно, она принадлежит?

— Это я и пытался выяснить, когда Уичерли велел прекратить расследование. Очевидно одно: к машинке этой он имел доступ. Я попросил у него разрешения осмотреть все его пишущие машинки, дома и в офисе, но получил отказ. Наверняка не случайно.

— Ты полагаешь, он эти письма сам сочинил?

— Не исключено. Письмо, посланное мне, могла напечатать его секретарша — профессиональная машинистка, а анонимные письма — он сам. Обрати внимание, что оба адресованы «семье Уичерли», а не кому-то конкретно. Очень возможно, он стремился посеять рознь в своем собственном доме и таким образом вызвать жену на откровенный разговор. Ничего особенного в этом нет, мне приходилось быть свидетелем и более безумных поступков.

— А ты веришь тому, что написано про Кэтрин?

— Сам не знаю. Кэтрин Уичерли — бабенка лихая, с нее станется. И, как видишь, план автора писем, кто бы он ни был, удался — развод в конце концов состоялся.

Я еще раз перечитал «творчество» «Друга семьи».

— Мне кажется, ты напрасно не придаешь значения той угрозе, которая содержится в тексте писем. А вот меня сочетание паранойи и добродетельности настораживает — у маньяков это часто бывает.

— Знаю. И не только у маньяков, но и у протестантских священников тоже, — язвительно добавил Вилли.

— Уичерли, правда, ни к тем, ни к другим, насколько я могу судить, не относится.

— Согласен. Но ведь он мог притвориться сумасшедшим. Вообще, такое впечатление, что все это подделка. Очень уж неестественно звучат эти письма.

— Не знаю, Уичерли не настолько умен.

— Может, ты и прав. — Вилли посмотрел на часы. — Не буду тебя задерживать, Лу.

Я встал.

— Можно мне взять это письмо и копии?

— Сделай одолжение. Мне они не нужны. Разбирайся с этой семейкой сам. Желаю успеха.

Я шел вверх по улице, в сторону Юнион-сквер, разгонял голубей и сам желал себе успеха, которого мне пока так не хватало.

Глава 15

На тротуаре перед отелем рядом с диспетчером стоял смуглый низкорослый мужчина в куртке из чертовой кожи и в форменной фуражке. Увидев меня, он улыбнулся и пошел мне навстречу. Его морщинистую щеку рассекал шрам.

— Вы со мной хотели поговорить?

— С вами — если вы Гарибальди.

— Так меня еще в школе прозвали: Джузеппе Гарибальди ведь мой кумир. — Он засмеялся и сделал какой-то залихватский жест рукой. — А вообще-то зовут меня Галлорини, Ник Галлорини.

— А меня — Лью Арчер.

— Очень рад познакомиться, Лью, — с искренним радушием сказал таксист и сдернул перчатку, чтобы пожать мне руку. У него был длинный нос и большие вислые уши, а в его темных живых глазах было что-то собачье. — У вас ко мне дело?

— Да, ищу одну девицу.

— Вот оно что. Давайте сядем ко мне в машину, там все и расскажете.

Его такси стояло самым последним в ряду. Мы сели на заднее сиденье и закурили.

— Кто пропал-то? — спросил Галлорини. — Ваша дочка? Или, может, подружка?

— Нет, дочь приятеля. Месяца два назад ты вез ее с отцом на пристань. Отец уходил в плавание на «Президенте Джексоне». Она поднялась вместе с ним на борт, а тебя попросила подождать. — И я показал ему фотографию Фебы.

— Как же, помню, — почему-то невесело сказал он.

— Ну и память у тебя! — похвалил я его. — Попросила она тебя, значит, подождать. А что дальше было?

— А ничего... В тот день ничего не было, — уточнил таксист. — Она велела мне подождать, я и ждал — целый час просидел. Наконец вижу — идет, а с ней моряк и дама. Потом-то я понял, что дама — ее мать, девушка ее «мамой» называла.

— А они по дороге ссорились?

— Да нет, не сказал бы. — Галлорини рассудительно кивнул. — Немного они, правда, на обратном пути повздорили, но потом помирились. У девушки где-то на стоянке своя машина была, и мать хотела, чтобы та ее отвезла домой. А разговор этот я потому запомнил, что сам теперь в тех краях живу. У нас с женой хорошая трехкомнатная квартира в Шарп-парке. Я ее купил, когда в Норт-Бич совсем уж невмоготу жить стало. Жена говорит: надо переезжать — мы и переехали. — Он победоносно улыбнулся и показал опущенный вниз большой палец проезжавшему мимо таксисту.

— А что ей сказала дочка?

— Она сказала, что домой мать отвезти не сможет, потому что у нее свидание. Мать стала допытываться, с кем, но ответа не получила. Из-за этого-то они и повздорили.

— Мать подняла шум?

— Да, она, видно, была на взводе. Стала говорить, что родные от нее отвернулись, а дочка возразила, что это неправда, что она ее любит. Она вообще, по-моему, девушка хорошая, добрая. — Тут таксист совсем сник, его живые глаза погасли. — У меня ведь у самого дочка почти такого же возраста, из-за нее, если хотите знать, мы из Норт-Бич и уехали...

— Куда ты их отвез? — перебил я его.

— Девушку высадил здесь, у отеля, а мать отвез на вокзал.

— Она вошла в отель?

— Наверно. Я не заметил.

— А она что-нибудь говорила о мужчине, с которым собиралась встретиться?

Галлорини ответил не сразу.

— Нет, о нем помалкивала. Это матери и не понравилось. Она успокоилась, только когда дочка обещала, что обязательно к ней приедет.

— Когда?

— Помнится, они договорились на тот же вечер. — Галлорини затянулся и покосился на меня. — Слушай, память у меня хорошая, но я ведь не машина. Чем меня пытать, побеседовал бы лучше с мамашей.

— Она отказывается говорить.

— Не хочет помочь найти собственную дочь?! Пресвятая Богоматерь! Я ведь чувствовал, что дело плохо, что между ними какой-то разлад. Поэтому, кстати, и разговор их запомнил.

— А еще почему?

Галлорини помолчал, потушил сигарету, запихнул окурок в нагрудный карман и только тогда, неожиданно хлопнув меня по коленке, отважился:

— А ты случаем не легавый?

— Раньше был легавым, а теперь частный сыщик.

— Она что же, сбежала?

— Это в лучшем случае. Ее отец нанял меня найти девушку живой или мертвой. С того самого дня, как он уплыл на пароходе, она как сквозь землю провалилась.

— Не скажи, — проговорил он, как-то по-женски растягивая слова. — Спустя неделю, самое большее дней десять, я видел девчонку собственными глазами.

— Я подскочил на месте:

— Где?!

— Ночью, на улице. Ту неделю я как раз в ночную смену работал. Съездил в аэропорт к одиннадцатичасовому самолету и возвращаюсь домой. Смотрю, у перехода какая-то девушка стоит. А погода хуже некуда, дождь льет как из ведра. Включил фары, вижу: лицо вроде бы знакомое, а то бы, наверно, мимо проехал. Может, ей в Бейшор, думаю, тогда подвезу.

В это время стоявший в дверях отеля швейцар знаком подозвал первое такси, и вся цепочка машин продвинулась вперед. Галлорини хотел было перелезть на переднее сиденье и завести мотор, но я его остановил:

— Погоди. Я тебе заплачу. Все, что ты рассказываешь, очень важно. Если, конечно, ты уверен, что не ошибся. Это точно была она? — И я снова показал ему фотографию Фебы.

Таксист даже не посмотрел на нее.

— Точно. Мы же с ней разговаривали. Я ведь ее все-таки подсадил. — И чтобы я не подумал ничего плохого, он, красноречиво махнув рукой, добавил: — Злого умысла у меня не было, просто вижу, лицо знакомое, может, думаю, это школьная подруга дочки — надо бы подвезти. Развернулся, подъезжаю, а она без плаща, платье — хоть выжимай, волосы мокрые, на глаза лезут. Только по голосу я ее и узнал, у меня вообще на голоса память хорошая. — И Галлорини ткнул себя грязным пальцем в ухо.

— Что ж она тебе сказала?

— Такси, говорит, мне не нужно, денег нет. А я ей говорю: садись, если недалеко, я тебя бесплатно подвезу, — не стоять же ей ночью одной под дождем, да еще в подпитии, верно?

— Выходит, она была пьяна?

— Да нет, не особенно. Просто соображала неважно, вот я и подумал: если в таком состоянии она попадется шпане в лапы, ей несдобровать.

— Что значит «неважно соображала»?

— Говорила невесть что, вела себя как-то странно. Я ее силой в машину затащил. — Согнув в локте руку, словно обнимая кого-то за плечи, он, не вставая с места, очень живо изобразил, как было дело: — Я ее спрашиваю: «Тебе куда?» А она мне: «На тот свет». Так и сказала. На тот, говорит, свет.