87-й полицейский участок (№37) - Удар молнии

— Назовите, пожалуйста, ваше полное имя.

— Генри Луис Лайтел.

— Ваш адрес, мистер Лай...

— Возможно, вы знаете меня под именем Лайтела-Молнии. Так называли меня газетчики. Много лет назад.

— Да. Ваш адрес, мистер Лайтел?

— Холмс-стрит, 843.

— Здесь, в этом городе?

— Да, сэр.

— Вы работаете, мистер Лайтел?

— Да, сэр.

— Где именно?

— Видите ли, я бегун. Я хочу сказать, такова моя сущность. А чем я зарабатываю на жизнь, это совсем другой вопрос, к моей сущности это не имеет никакого отношения.

— Так чем же вы зарабатываете на жизнь, мистер Лайтел?

— Я исследователь.

— А точнее? Кто ваш работодатель?

— Я свободный исследователь. Моими услугами пользуются рекламные агентства, журналисты, да кто угодно, заинтересованный в получении той или иной информации.

— А служебное помещение у вас есть?

— Нет, я работаю дома.

— И расписание вы тоже сами себе устанавливаете?

— Да. Это единственное, что мне нравится в моей работе, она оставляет свободу. Я сам себе хозяин. Скажем, я стараюсь каждый день бегать...

— Мистер Лайтел, прошу вас вспомнить, где вы были и что делали вечером шестого октября. Это был четверг, две недели назад.

— Да, сэр, понятно. Я был с одной бегуньей из Рэмсейского университета. Она в легкоатлетической команде этого университета.

— Ее имя, пожалуйста?

— Марсия Шаффер.

— Говоря, что вы были с ней...

— Сначала я был у нее дома, представившись Кори Макинтайром из журнала «Спортс ЮЭсЭй», затем...

— Вы сказали мисс Шаффер, что вас зовут Кори Макинтайр?

— Да, сэр.

— А откуда вам известно это имя?

— Я нашел его в выходных данных журнала.

— И мисс Шаффер поверила, что вы представитель журнала?

— У меня было с собой корреспондентское удостоверение.

— А где вы его взяли?

— Сам изготовил. Когда-то я работал в рекламном агентстве. Это было восемь-девять лет назад, когда меня уже начали забывать. Я многому тогда научился в художественном отделе, так что такие штуки для меня ерунда.

— Какие штуки?

— Ну, вот такие карточки. Чтобы они выглядели как настоящие.

— А вы работали в художественном отделе рекламного агентства?

— Нет, нет. Но я был знаком с художниками, все время болтался рядом с ними. А с одним из ассистентов работал непосредственно. Я придумывал рекламы спортивных состязаний. Собственно, поэтому меня и взяли. Я знал спорт.

— Итак, если я вас правильно понял, восемь или девять лет назад вы работали в рекламном агентстве...

— Да.

— А когда вы занялись независимыми исследованиями, мистер Лайтел?

— Три года назад.

— И с тех пор только этим и занимаетесь?

— Мое главное дело — бег.

— Да, но зарабатываете вы...

— Зарабатываю я исследовательской работой.

— Вернемся к шестому октября. Вы пришли к мисс Шаффер и представились сотрудником «Спортс ЮЭсЭй»...

— Корреспондентом.

— Да, да, корреспондентом. И дальше?

— Я сказал, что мы готовим материал о молодых, подающих надежду спортсменках.

— Она поверила?

— Видите ли, о беге я знаю все. Да, она поверила.

— И дальше?

— Я пригласил ее поужинать. На предмет интервью.

— И вы на самом деле поужинали?

— Да. В небольшом рыбном ресторане неподалеку от ее дома. Там много хороших ресторанов, в один из них мы и пошли.

— В котором часу это было, мистер Лайтел?

— Рано. Часов в шесть, наверное.

— Вы отправились ужинать в шесть?

— Да. Чтобы было достаточно времени для интервью. Она страшно увлеклась этой идеей. Первое интервью в ее жизни.

— Что было дальше?

— Не понял.

— Я спрашиваю, что произошло после ужина?

— Я убил ее. Это я уже рассказывал детективам.

— Где вы убили ее?

— У себя дома. Я сказал, что хотел бы расспросить ее еще кое о чем, и пригласил к себе на рюмку коньяка. Она сказала, что коньяк пить не будет, потому что у нее тренировки. У бегунов, знаете ли, очень строгий режим; но от кока-колы или чего-нибудь в этом роде не отказалась бы.

— В котором часу вы привели ее к себе?

— Примерно в половине восьмого.

— Дальше?

— Она... она, по-моему, рассматривала картину у меня в гостиной, на ней изображен бегун; я подошел сзади и захватил ее двойным нельсоном. Когда-то, еще до бега, я увлекался борьбой. Но разве борьбу сравнишь с бегом? Борьба это единоборство, к тому же пыхтишь, потеешь, а бег...

— Вы убили ее, применив двойной нельсон?

— Да. Я сломал ей шею.

— В котором часу это было, мистер Лайтел?

— По-моему, около восьми.

— Лейтенант Бернс, если не ошибаюсь, эксперт определил, что убийство произошло примерно в семь вечера?

— Да, сэр, — отрапортовал Бернс.

— Что было потом, мистер Лайтел? — продолжал Дженкинс.

— Я включил телевизор.

— Вы...

— Я решил, что надо подождать, пока улицы опустеют. Так, чтобы можно было незаметно положить тело в машину. Веревка уже была в багажнике, я еще утром ее туда положил.

— И как долго вы смотрели телевизор?

— Примерно до двух ночи.

— И далее...

— Я отнес ее в машину. Сначала осмотрел улицу, у меня гостиная окнами выходит на улицу. Вокруг никого не было видно, и я отнес ее вниз и устроил на переднем сиденье. Казалось, она просто спит. Ну, я имею в виду, спит в машине.

— А дальше что было?

— Я привез ее сюда.

— Куда именно — сюда?

— В этот район.

— А почему именно в этот?

— Специально я не выбирал. Я искал какое-нибудь пустынное место и нашел это строительство. Там из домов все жильцы выехали. Я решил, что это подходящее место.

— Подходящее для чего?

— Для того, чтобы повесить ее.

— А зачем вы ее повесили, мистер Лайтел?

— Мне казалось, что так надо.

— Так надо?

— Да.

— Надо для чего?

— Просто надо.

— Мистер Лайтел, а молодую женщину по имени Нэнси Аннунциато вы тоже убили?

— Да, сэр.

— Нельзя ли немного подробнее?

— Все было так же, как и в первый раз. Я сказал, что представляю журнал «Спортс ЮЭсЭй», пригласил поужинать.

— А это когда было, мистер Лайтел?

— Вечером тринадцатого октября. Мы встретились у «Марино», очень славный ресторан в центре города. Жила она далеко, в Калмз Пойнт, но согласилась приехать. Мы встретились в восемь. Я заранее заказал столик на этот час. В основном мы покончили с интервью в ресторане, а затем пошли ко мне, точно, как в первый раз. Немного поболтали, она любила поговорить, эта Нэнси. Ну, а потом я... словом, вы уже знаете.

— Вы убили ее.

— Да. Опять двойной нельсон.

— В котором часу это было?

— В половине одиннадцатого, может, в одиннадцать.

— Лейтенант Бернс, это сходится с заключением эксперта?

— Да, сэр.

— Что было потом, мистер Лайтел? — вернулся к допросу Дженкинс.

— Все, как в первый раз. Я перенес ее в машину и принялся разъезжать по городу в поисках тихого места где бы можно было ее повесить. Сюда я возвращаться не хотел. Я уже и так пытался помочь здешним полицейским.

— Помочь?

— Да. Я отправил почтой ее сумочку. Правда, предварительно я вынул и выбросил ключи от ее квартиры.

— Зачем вам все это понадобилось?

— Хотел помочь.

— Помочь в чем?

— Просто помочь.

— По-вашему, это помощь — выбросить ключи?

— Да нет же, ключи я выбросил, чтобы все-таки не так уж было легко. Я говорю о сумочке. Я послал ее, чтобы можно было узнать имя девушки, понятно?

— А зачем вам надо было помогать полиции?

— Ну, просто хотелось. Но полицейские, прошу извинить меня, джентльмены, как-то слишком медленно шевелились. Поэтому я решил выбрать для Нэнси, территорию другого участка.

— Лейтенант Бернс, где обнаружили вторую жертву?

— В западной части Риверхеда, сэр. Это Сто первый участок, — пояснил Бернс.

— Вы туда отвезли Нэнси Аннунциато, мистер Лайтел?

— По-моему, да. То есть номера участка я не знал. Но верно, это было в Риверхеде, где стоят старые дома. В этой части Риверхеда.

— В западном Риверхеде?

— Да, кажется, это так называется.

— Мистер Лайтел, вы повесили Нэнси Аннунциато на фонарном столбе в западном Риверхеде?

— Да.

— В котором часу?

— Ночью.

— Точнее не можете сказать?

— Кажется, часа в три ночи.

— Лейтенант Бернс, когда в Сто первый поступило сообщение?

— Стив?... — обратился Бернс за помощью к Карелле.

— Детектив Броган отметил время: шесть ноль четыре утра, — подхватил Карелла.

— Под фонарем я оставил бумажник, — продолжал Лайтел.

— Зачем?

— Чтобы помочь. Я надеялся, что, может, полицейские этого участка немного, прошу прощения, порасторопнее.

— А почему вам хотелось, чтобы полицейские были порасторопнее?

— Ну, это вы и сами понимаете.

— Нет, не понимаю. Может, поясните?

— Хотел помочь, понимаете ли.

— Чему вы улыбаетесь, мистер Лайтел?

— Не знаю.

— Но ведь вы улыбаетесь?

— Да, наверное, улыбаюсь.

— Теперь — Дарси Уэллс. Вы ведь и ее убили?

— Да.

— Когда это произошло?

— В среду вечером.

— Девятнадцатого октября?

— По-моему, да.

— Вот, взгляните на календарь. Итак, девятнадцатого октября?

— Да.

— Как это произошло?

— Слушайте, так ведь можно до бесконечности, а на самом деле важно то...

— Да, что именно важно, мистер Лайтел?

— Я убил ее так же, как и остальных. Точно так же. Ресторан, интервью... Нет, кое-что было иначе. Я не приглашал Дарси к себе домой. Мне стало страшно, я боялся, что кто-нибудь увидит нас с ней...

— Но ведь вы говорите, что хотели помочь полицейским...

— Да. Но мне совсем не хотелось, чтобы соседи подумали, что я пристаю к молодым девушкам и всякое такое. Поэтому я повел ее в парк.

— И там убили ее?

— Да.

— Опять двойной нельсон?

— Да.

— А потом вы куда ее повезли, мистер Лайтел?

— В Даймондбек. Должен признаться, там мне было по-настоящему страшно. Кругом одни черные. Но все получилось, как надо. Я повесил ее на столбе.

— В котором часу это было, мистер Лайтел?

— Право, точно не помню. Без двадцати или без четверти одиннадцать.

— Мистер Лайтел, вы пытались вчера вечером убить девушку по имени Луэлла Скотт?

— Да, сэр. Я хотел убить ее.

— Если бы вам удалось это сделать, вы тоже повесили бы ее на фонарном столбе?

— Да, сэр, таков был мой замысел.

— Но почему?

— Не понял вопроса.

— Я спрашиваю, почему вы вешали всех этих девушек? Какой в этом смысл?

— Чтобы их можно было увидеть.

— Увидеть?

— Да, чтобы их заметили.

— А зачем вам нужно, чтобы их заметили?

— Но это же понятно.

— Мне не понятно.

— Так, чтобы все поняли.

— Поняли что?

— Поняли, что с ними произошло.

— Как это?

— Поняли, что их убил один и тот же человек.

— То есть вы?

— Да.

— Вы хотели, чтобы все знали, что это вы убили их?

— Нет, нет.

— Так чего же вы хотели?

— Да не знаю я, черт подери, чего хотел!

— Мистер Лайтел, я стараюсь понять.

— Ну чего, чего вы не понимаете? Я ведь уже сказал вам...

— Да, но вешая этих девушек...

— Таков был замысел.

— В чем его суть?

— Боже мой, я не знаю, как еще объяснить вам...

— Вы сказали, что вешали их, чтобы все заметили.

— Да.

— ...чтобы все поняли, что их убил один и тот же человек.

— Да.

— Но зачем вам это, мистер Лайтел?

— Это все? Потому что, если все...

— Мистер Лайтел, вам уже разъяснили, что вы имеете право оборвать допрос в любой момент. Вам надо только заявить, что не желаете отвечать на дальнейшие вопросы.

— Я готов отвечать на вопросы. Просто вы все время задаете не те вопросы.

— А на какие вопросы вы бы желали ответить, мистер Лайтел?

— Как насчет золота, вон того золота, что на столе лежит? Оно вас совсем не интересует?

— Под золотом вы имеете в виду медали, которые детективы Уикс и Карелла обнаружили у вас дома?

— Олимпийские золотые медали. Не бронзовые, заметьте, мистер, а золотые.

— Вы выиграли эти медали, мистер Лайтел?

— Бросьте разыгрывать меня. Вы что, с Марса прилетели?

— Это вы к чему?

— Сколько вам лет-то?

— Тридцать семь, сэр.

— Так сколько, выходит, вам было пятнадцать лет назад — двадцать два, не так ли? Телевизор вы когда-нибудь смотрели? О том, что происходило в мире, имеете представление?

— То есть, вы хотите сказать, что выиграли эти медали пятнадцать лет назад?

— Нет, вы только посмотрите! Три золотые медали, а ему хоть бы что!

— Я не болельщик, мистер Лайтел. Может быть, вы немного расскажете об этом?

— С удовольствием. Вот в этом все и дело, черт побери! Три золотые медали! Меня, между прочим, снимал сам Джонни Карсон. Молния Лайтел, вот как он представил меня публике. Да, все меня так называли. Все журналисты, освещающие игры. Моя фотография была на обложке любого мало-мальски приличного спортивного журнала в этой стране. Меня на каждом углу останавливали: «Эй, Молния, привет!», «Как делишки, Молния?» я был знаменит!

Однажды мы с Джонни придумали сценку, вроде забег был, короткий такой забег через съемочную площадку, и он снял свой знаменитый кадр, знаете его? Он еще даже не услышал выстрела стартового пистолета, а я уже пробежал половину дистанции. Реакция на выстрел это, знаете ли, великое дело. У Джесси Оуэнса была замечательная реакция. Он переднюю колодку ставил в двадцати сантиметрах от линии старта, а заднюю в тридцати. Ну, тут каждый подбирает, как ему удобнее. Бобби Морроу — он выиграл три золотые медали в Мельбурне в 1956 году — так он переднюю ставил в полуметре, а заднюю еще на двадцать пять сантиметров дальше. Это у каждого по-своему. Армин Хари первым пробежал сотню за десять секунд. Он расставлял их иначе. Тебя словно взрывом выбрасывает. «Взрыв» — бегуны всегда так выражаются. Если ты просто быстро срываешься с места, победы не видать. Надо взрываться как ракета.

Когда я выиграл свои три золотые, мне было только двадцать четыре года, и я летал, как молния. Отсюда и прозвище. Молния. Да, да, сэр, даже не взрыв. Гром и молния, и никому меня не догнать. Э, да что там говорить, три золотые! Сотня, двести и эстафета. Я бежал на последнем этапе. На передаче палочки мы бежали третьими, а итальянцы были на пять метров впереди. Джимми хорошо бежал, вот он все ближе и ближе, а я уже был готов взорваться, едва он передаст мне палочку. И я пробежал сотню за восемь и шесть. С ума сойти! Я вытянул эту безнадежно проигранную эстафету. Э, чего я только не выигрывал в свое время. Что угодно возьмите: школьные соревнования, университетские, первенство штата, первенство страны, показательные выступления, олимпийский отбор. Да, чего только не было!

А знаете, что это такое — быть победителем? Что это такое быть первым, лучшим в своем деле? Хоть какое-нибудь представление имеете? Да вы хоть отдаленно понимаете, каково это — чистая радость победного бега? Выходя на старт, вы хотите не просто победить соперника, вы убить его хотите, ясно? Вы в землю его хотите втоптать, вы хотите, чтобы он там, за вашей спиной, свалился, чтобы его всего вывернуло наизнанку, чтобы он понял, что сегодня он налетел на того, кто сильнее, и сдался, и проиграл! Вы выходите из раздевалки, приближаетесь к линии старта, и беговая дорожка тогда это целый мир. И вы уже, хоть и не начался еще бег, промчались по ней, вы уже пролетели по ней, словно молния. Вот вы пританцовываете в своих шиповках, топ-топ-топ, и дорожка податливо откликается, а потом свисток стартера, а вы по-прежнему переминаетесь с ноги на ногу и заглатываете воздух, и все внутри вас кипит и готово взорваться. Слышится команда: «На старт!», и вы прилаживаетесь к колодкам, и сейчас полетите, пусть только выстрел раздастся. А впереди — золото.

И все забыто. Меня забыли. А разные коммерческие клипы — Боже мой, какие деньги, какие деньги! Все хотели, чтобы я рекламировал их продукцию. Черт, меня сам Уильям Моррис отметил! Вы хоть знаете, кто такой Уильям Моррис? Это такое агентство, у них отделения в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе, да вообще во всем мире. Они ищут таланты, и из меня хотели сделать кинозвезду! А что, запросто, клипов-то этих сколько было, да я с телевизионного экрана не сходил. Молния-Лайтел! «Вы меня считаете быстрым? Хо-хо! Поглядите только, как быстро бреет эта бритва!» — ну, и так далее. Чего я только не рекламировал?! Апельсиновый сок, витамины, да вообще мое имя Молния Лайтел сделалось частью домашнего быта. А потом... потом все кончилось. Уже никто ничего не предлагает. Видите ли, меня слишком много, зрители слишком привыкли к моему изображению на экране, и вот вы уже не кинозвезда и даже не герой телевизионной рекламы. Вы просто Генри Льюис Лайтел. И никто вас не знает.

Забыли.

Ну и... хочется напомнить о себе, ясно?

— И поэтому вы совершили все эти убийства, мистер Лайтел? Чтобы напомнить о себе?

— Нет, нет.

— И поэтому вы подвешивали девушек к фонарным столбам? Чтобы была сенсация, чтобы...

— Нет, нет, да нет же.

— ...напомнить людям о своем существовании?

— Я самый быстрый человек в мире!

— Поэтому?

— Самый быстрый.

Детективы не сводили с него глаз. Лайтел не сводил глаз с трех золотых медалей на столе лейтенанта Бернса. Помощник окружного прокурора Дженкинс взял одну из медалей и задумчиво повертел ее в руках. Переведя вновь взгляд на Лайтела, он увидел, что тот пребывает где-то далеко, ожидая, наверное, выстрела стартера и прислушиваясь к приветственному реву стадиона, сопровождающему его молниеносный бросок на финиш.

— Желаете что-нибудь добавить? — спросил Дженкинс.

Лайтел покачал головой.

— Хотите что-нибудь изменить или исключить из протокола?

Лайтел вновь покачал головой.

Дженкинс повернулся к стенографистке:

— Тогда все.

* * *

В одиннадцать утра Эйлин позвонила Энни Ролз посоветоваться, что делать вечером. Дома остаться или выйти на улицу? Все еще лил дождь: это может изменить план клиента. Энни считала, что в квартиру он больше не сунется. Он, несомненно, в курсе, что о последнем случае заявлено в полицию, и не может исключать возможности, что дом под наблюдением. Энни считала, что этот тип попытается достать Эйлин на улице, и только в крайнем случае залезет в квартиру.

— Стало быть, ты хочешь выгнать меня на улицу, — сказала Эйлин. — Под дождь.

— К вечеру, вроде, должно быть еще хуже, — оправдывалась Энни. — Сейчас-то что, моросит просто, даже приятно.

— Что тут такого приятного?

— Все лучше, чем гроза.

— А что, вечером нас ждет гроза?

— По прогнозу так.

— Я боюсь молнии.

— Надень туфли на резиновой подошве.

— Непременно. А куда лучше пойти? Снова в кино? Я уже ходила в среду вечером.

— Может, в дискотеку?

— Нет, Мэри по дискотекам не ходит.

— Но ему может показаться подозрительным, что ты так часто ходишь в кино. Может, тебе поужинать пораньше? Если ему действительно так не терпится достать тебя, он может возникнуть как только стемнеет.

— Ты никогда не нарывалась на изнасилование на полный желудок?

Энни рассмеялась.

— Перезвони, ладно? Дай знать, что ты решила.

— Хорошо.

— Что-нибудь еще?

— Да, что такое ГЦО?

— А это что, загадка?

— Нет, в это самое ГЦО Мэри трижды за последний год переводила деньги. Я подумала, может, это охотничье общество или что-нибудь в этом роде.

— А, ясно. Ладно, посоветуюсь с компьютером.

— Контора у них здесь, в городе, — сказала Эйлин. — Как выяснишь, позвони. Хорошо? Хотелось бы все же знать.

Энни позвонила около часа.

— Ну что, хочешь получить полный отчет?

— Валяй.

— Только список длинный.

— А мне до половины седьмого все равно делать нечего.

— Да? И на чем же ты остановилась?

— Поужинаю в «Очо Риос», это мексиканский ресторан в трех кварталах отсюда.

— А тебе нравятся мексиканские блюда?

— Мне нравится, что это так близко. Значит, можно пойти пешком. А такси, глядишь, нарушит его планы. Я же говорила тебе, Энни, пусть все произойдет на улице, в квартиру мне его вовсе не хочется пускать. На улице больше простора, понимаешь, что я имею в виду?

— Смотри, тебе виднее.

— Я там сегодня похожу, попривыкну к месту. Вовсе не хочется, чтобы он выскочил из-за какого-нибудь угла, о существовании которого я даже не подозревала.

— Хорошо, — сказала Энни. — Ну, а теперь про это самое ГЦО. Список у меня длиной в километр, так что не трудись записывать. Так... что тут у нас... слушаешь? Государственный Центр Охраны. Охраны чего, интересно? Горох, цитрусы, орхидеи. Глина, цемент, опалубка. Глубокие церебральные отеки...

— Что, все это действительно существует?

— А как же? И плюс к тому: Глицинии. Цикламены Олеандры. И еще: Газели. Цыплята. Олени.

— Ну ладно, а на Холл-авеню что находится?

— Это я приберегла на десерт. Холл, 832, так?

— Да.

— Так, минуту... Вот. «Главная Ценность Общества».

— И что же это за ценность?

— Я звонила туда. Главная ценность общества — это дети. В данном случае еще не родившиеся дети. Попросту говоря, это общество по борьбе с абортами. Только они себя так не называют. Говорят, что выступают за сохранение жизни.

— Ага. Они что, как-нибудь связаны с союзом «Право на жизнь»?

— По-моему, нет. У них волне определенная и достаточно узкая сфера деятельности.

Наступило молчание.

— Думаешь, другие жертвы тоже могли делать взносы в эту организацию? — спросила, наконец, Эйлин.

— Попробую расспросить. Может, позвоню, а может, и встречусь. И если окажется, что да...

— Тогда, не исключено, что это ниточка.

— А может, и больше. Ты ведь знаешь, все эти католички.

— Нет, как раз этого я не знала.

— Тем не менее это так. А католички, по идее, не должны предохраняться.

— Да, они только за сроками следят. То есть некоторые католички.

— Большинство, я бы сказала. Ты католичка?

— А ты как думаешь? С моим-то именем.

— Ну и чем ты пользуешься?

— Пилюлями.

— Я тоже.

— Ладно, не о нас речь. Как ты думаешь, что это все могло бы значить?...

— Пока не знаю, надо поговорить с другими. И если окажется, что все они переводили деньги в ГЦО...

— Так, так, — промычала Эйлин.

Снова повисло молчание.

— Я очень надеюсь...

— На что?

— На то, — ответила Энни, — что Мэри была единственной. Джокер в колоде.

— Почему?

— Потому что иначе это было бы слишком омерзительно.

* * *

Тедди назначили прийти в юридическую консультацию к трем. Она пришла на двадцать минут раньше и до без десяти три прождала внизу: не хотелось выглядеть чрезмерно настойчивой. Но вообще-то она очень хотела получить эту работу. Лучше и не придумаешь. Одета она была скромно, но элегантно: неброский пиджак поверх блузы, обыкновенный галстук, бежевые колготки, под цвет пиджака коричневые туфли на высоком каблуке. После уличной мороси в холле показалось удушающе жарко, и, направляясь к лифту, Тедди сняла пальто. Ровно в три она появилась в приемной юридической консультации «Франклин, Логан, Гибсон энд Нулз» и протянула письмо от Филипа Логана. Секретарша попросила ее немного подождать. В десять минут четвертого она подняла трубку внутреннего телефона. Наверное, он зазвонил, но Тедди этого не услышала. Она сказала, что мистер Логан ее ждет. Прочитав сказанное по губам, Тедди кивнула.

— Первая дверь направо.

Тедди двинулась по коридору и постучалась.

Дождавшись приглашения войти, она открыла дверь и вошла в кабинет. Это была просторная комната с большим столом у окна и десятком кресел. В углу стоял чайный столик, вдоль трех стен расположились книжные шкафы. Четвертая была сплошь застеклена, и отсюда открывался чудесный вид на городские небоскребы. По стеклу стекали капли дождя. На стол падал свет от лампы, прикрытой абажуром.

Логан поднялся за столом, едва она вошла. Это был высокий мужчина в темно-синем костюме, белой рубашке и вязаном галстуке. Глаза были чуть-чуть светлей цвета костюма. На вид ему чуть за пятьдесят.

— Мисс Карелла, — начал он, — рад вас видеть. Присаживайтесь, пожалуйста.

Тедди устроилась в кресле прямо напротив стола. Он сел на свое место и улыбнулся. Улыбка получилась приветливой и широкой.

— Насколько я понимаю, вы... В общем, вы читаете по губам.

Тедди кивнула.

— Спасибо, что вы с самого начала сказали о своем пороке, — начал Логан, — в письме, я имею в виду. Очень ценю вашу искренность.

Тедди опять кивнула, хотя слово «порок» ее покоробило.

— Вы... это... словом, вы понимаете, что я говорю?

Она вновь кивнула и указала на блокнот с карандашом, лежащие на столе.

— Что? А, да, конечно, как же я сразу не сообразил?

И он придвинул к ней блокнот.

Она написала: «Я прекрасно понимаю каждое ваше слово».

Он взял блокнот, прочитал написанное и сказал:

— Хорошо, чудесно. Слушайте... может, подсядете поближе. Тогда нам не придется перебрасываться этой штукой.

Он живо поднялся из-за стола и подошел к ней. Тедди тоже встала. Логан придвинул кресло поближе к столу, и она снова села, сложив на коленях пальто.

— Так-то оно лучше, — сказал он. — А теперь поговорим. Ой, извините, я ведь повернулся к вам спиной! Вы меня поняли?

Тедди только улыбнулась.

— Знаете, непривычно как-то, — сказал он. — Ладно. С чего начнем? Вы понимаете, конечно, что нам нужна квалифицированная машинистка. Из вашего письма я понял, что у вас скорость шестьдесят знаков в минуту.

— "Сейчас, может, немного меньше", — написала Тедди.

— Это не страшно, навык быстро вернется. Знаете, как на коньках, когда долго не катаешься.

Тедди кивнула, хотя и не видела ничего общего между машинописью и коньками.

— А стеногра...

Тедди снова кивнула.

— Ну и, конечно, обычная канцелярская работа, уверен, что вы с ней справитесь.

Она выжидательно смотрела на него.

— Мы хотим, чтобы у нас работали привлекательные люди, мисс Карелла, — с улыбкой сказал Логан. — А вы очень красивая женщина.

Тедди кивнула в знак благодарности, без самодовольства, как она надеялась, и написала: «Я — миссис Карелла».

— О, прошу прощения, — извинился Логан. — Теодора, верно?

— "Меня обычно называют Тедди", — написала она.

— Тедди? Чудесно. Тедди. Это имя вам очень идет. Вы удивительно красивы, Тедди. Впрочем, наверняка это вам тысячи раз говорили.

Тедди протестующе затрясла головой.

— ...но повторить такой комплимент никогда не грех, как вы находите? Удивительно красивы, — еще раз сказал он, и их глаза встретились. Он слишком долго не отводил взгляда. Она почувствовала некоторое смущение и опустила глаза. Вновь подняв голову, она убедилась, что он все еще пристально смотрит на нее. Она поерзала на кресле. Он по-прежнему не отводил взгляда.

— Ладно, — сказал он наконец. — Работаем мы с девяти до пяти, платить вам будем для начала две тысячи двести пятьдесят. В понедельник с утра начать сможете? Или вам надо какое-то время, чтобы привести дела в порядок.

Она широко раскрыла глаза. Тедди и вообразить не могла, что все разрешится так просто. Она буквально онемела, то есть она и так немая, но тут было нечто большее, словно мозги застыли, а способность к общению растворилась где-то в глубинах сознания.

— Вы ведь хотите получить эту работу? — снова улыбнулся Логан.

Она кивнула, взгляд ее зажегся неудержимой радостью, руки пришли в движение. Она хотела выразить свою признательность, но поняв вдруг, что он ее не понимает, бессильно опустила их на колени.

— Так как насчет понедельника? — переспросил он.

Она кивнула.

— Прекрасно. С нетерпением буду вас ожидать. — И Логан внезапно наклонился к ней: — Уверен, что мы сработаемся, — сказал он, и рука его вдруг оказалась у нее под юбкой. Она резко выпрямилась и от неожиданности на секунду застыла с широко раскрытыми глазами. Он сжал ей бедро.

— А вы как считаете, мисс Кор...

Она изо всех сил ударила его, вскочила с кресла и оскалив зубы, двинулась к нему, уже занеся руку для следующего удара. Он потирал челюсть, а в голубых глаза его читались боль и некоторое смущение. Внутри нее скапливались слова, они готовы были пролиться водопадом да только выговорить их она не могла и стояла, дрожа от ярости и готовясь еще раз врезать ему как следует.

— Ну что ж, тогда все, — с улыбкой сказал он.

Она уже поворачивалась, едва сдерживая слезы, когда по губам прочитала еще кое-что:

— Ты сама все испортила, чучело.

И это последнее слово принесло ей нестерпимую боль, словно ножом по сердцу.

Она вышла на улицу, и слезы текли и текли у нее по щекам, смешиваясь с дождем.

* * *

До троих Энни не дозвонилась, но пятеро, с кем удалось связаться, подтвердили, что они платят взносы в ГЦО. Остаток дня она провела в хождениях по адресам оставшихся. Двоих она так и не застала дома, но Анджела Феррари подтвердила, что она выступает за сохранение жизни и поддерживает не только ГЦО, но и союз «Право на жизнь». Было уже почти шесть вечера, когда Энни позвонила в квартиру Дженет Рейли. Дженет была последней и самой молодой, всего девятнадцать лет. Студентка колледжа, она жила с родителями и как раз только что вернулась домой с какого-то собрания.