87-й полицейский участок (№37) - Удар молнии

Разговаривали двое.

Дарси Уэллс и человек, называвший себя Кори Макинтайром.

* * *

Макинтайр: Красный сигнал означает, что диктофон включен, зеленый — что идет запись. Вы что-то начали говорить...

Дарси: Только, что ваши вопросы заставили меня задуматься Правда, теперь ведь и не вспомнишь, когда мне понравилось бегать. Знаете, что сказала моя мама?

Макинтайр: Ваша мама?

Дарси: Да, когда я позвонила ей? Она сказала...

Макинтайр: Вы звонили ей в Огайо?

* * *

— Вроде, немного занервничал? — вставил Олли.

— Тсс-с, — осадил его Карелла.

* * *

Дарси: ...не так уж часто интервьюируют.

Макинтайр: Она была рада?

* * *

— Точно, в штаны наложил от страха, скажу я вам, — упрямо продолжал Олли. — Девочка позвонила матери, чтобы сказать, кто пригласил ее поужинать.

— Будешь болтать или дашь нам дослушать? — раздраженно спросил Хейз.

— А, да все это ерунда, тут и слушать нечего. Она рассказывает о брате, потом еще болтовня насчет того, как потрясающе чувствуешь себя на дорожке... вот, пожалуйста.

* * *

Дарси: ...такое чудесное ощущение испытываешь... не знаю, понятно ли я говорю.

Макинтайр: Вполне.

* * *

— Да уж, этот парень все понимает, — сказал Олли. — Насчет бега он знает все.

— Ты когда-нибудь заткнешься? — прошипел Мейер.

— А на черта вам нужна вся эта чушь? Сейчас подойдет официант, спросит, что они будут пить, когда принести меню, а дальше... Вот, слушайте, если хотите. Этот малый опять все поддакивает, когда она рассказывает, какое необыкновенное чувство... Интересно вам?

* * *

Дарси: Словно снег идет где-то у меня в голове и покрывает белым весь мусор, смывает всю грязь, и все становится чистым, светлым и свежим. Вот что я чувствую во время бега. Словно во всем мире Рождество. И все было прекрасно.

Макинтайр: Да, понимаю.

* * *

— Тут он его выключил, — сказал Олли, — а потом снова включил. Но они по-прежнему играли в вопросы-ответы насчет бега, и один раз она назвала его «мистер Макинтайр», а ведь ты, Стив, сказал, что он был в это время в Лос-Анджелесе, так?

— Да.

— Я тут отметил место, которое действительно надо послушать, а все остальное можно пропустить. Для меня-то все это чушь собачья. Так как, можно прокрутить немного?

Не дожидаясь ответа, Олли включил перемотку. Он немного проскочил нужное место и принялся манипулировать кнопками, пока, наконец, не нашел, что хотел.

— Все, — сказал он. — Теперь слушайте.

* * *

Макинтайр: Ну что ж, Дарси, не знаю уж, как благодарить вас. Именно это мне и нужно было.

Дарси: Правда?

Макинтайр: Честное слово. Не желаете ли еще кофе?

Дарси: Нет, спасибо, мне пора. Который час, между прочим?

Макинтайр: Без четверти десять.

* * *

— Вот он называет время, — сказал Олли. — Очень мило с его стороны.

* * *

Дарси: ...не думала, что так поздно. Мне еще нужно немного подготовиться к завтрашнему экзамену.

Макинтайр: Если хотите, я доброшу вас до общежития.

* * *

— Вот, слушайте, — вставил Олли.

* * *

Дарси: Да нет, зачем же?

Макинтайр: Я оставил машину здесь, рядом, около Джефферсон-авеню. Давайте дойдем до гаража...

Дарси: Ну что же, большое спасибо.

Макинтайр: Сейчас, только расплачусь.

* * *

— Здесь он выключил диктофон, — сказал Олли.

— Больше ничего нет?

— Есть. Но этот малый сказал, где гараж, так что найти его не так-то трудно. Как по-вашему? Прямо за углом, рядом с Джефферсон. Сколько там гаражей?

— Мы уже прочесали целую дюжину, — сказал Хейз.

— Что ж, тем лучше, меньше осталось. Вы телефонные книги смотрели?

— Да, в этом городе нет ни одного Макинтайра.

— Стало быть, он просто использовал имя этого парня из Калифорнии, так?

— Похоже на то.

— Больше он его не будет использовать.

— Почему это?

— А вот послушайте, — Олли указал на диктофон. — Похоже, он снова включил его перед самым убийством. Прямой репортаж. Этот малый явно полоумный.

* * *

Дарси: А памятник-то будет виден. Здесь так темно. Макинтайр: Да нет, там есть фонари. Дарси: Напрасно фонарь с собой не взяли. Макинтайр: Варвары. Но ничего, там есть фонарь.

* * *

— Как ты думаешь, где они?

Тсс-с...

* * *

Дарси: А кому, кстати, памятник-то?

Макинтайр: Джесси Оуэнсу.

Дарси: Неужели правда? Но ведь он, вроде, из Кливленда.

Макинтайр: Так, стало быть, имя вам известно?

Дарси: Ну конечно. Он всех обставил... когда это было?

Макинтайр: В 1936 году. На Олимпиаде в Берлине.

Дарси: Точно. Выставил Гитлера со всеми его расовыми теориями полным дураком.

Макинтайр: Десять ноль шесть на сотке. А на двухстах установил мировой рекорд. Заодно и четыреста метров выиграл.

Дарси: Не говоря уже о прыжках в длину.

Макинтайр: А вы и впрямь его знаете.

Дарси: А как же, я все-таки бегунья.

* * *

— А теперь главное, — сказал Олли.

Послышался шум борьбы, тяжелое дыхание, какой-то странный скрежет, глухой стук, еще и еще один, снова прерывистое дыхание, и снова звуки яростной схватки.

— Он душу из нее вынимает, — сказал Олли. — Посмотрели бы вы на нее, когда мы нашли ее.

В этот момент раздался резкий щелчок.

— А это еще что такое? — спросил Мейер. — Он выключил диктофон?

— Нет, сэр, — ответил Олли.

— Но мне послышалось...

— Тебе не послышалось. Он свернул девчонке шею.

Беззвучно шелестела лента диктофона. Десять секунд, двадцать. Затем послышался звук быстро удаляющихся шагов. Хлопнула дверь машины. За ней другая. Звук включенного двигателя. И сквозь его шум — голос Макинтайра:

— Привет, ребята, это снова я. И не в последний раз. Правда, о Кори Макинтайре вы больше не услышите. До встречи.

Тишина.

Детективы переглянулись.

— Теперь все? — спросил Хейз.

— Все, — ответил Олли.

— Похоже, он хочет, чтобы его поймали, — заметил Мейер.

— Мне тоже так кажется, — согласился Олли, — иначе зачем ему оставлять нам пленку, где говорится о гараже? И к тому же потом, когда у нас будет кто-нибудь на серьезном подозрении, можно сличить голоса. Первое, что нам надо сделать...

— Нам? — поинтересовался Карелла.

— Конечно, нам, — продолжал Олли. — Мне не нравится, когда всякие поганцы убивают девушек. Я буду работать с вами.

Детективы внимательно посмотрела на него.

— Вот потеха-то, — сказал Олли. Прозвучало это не слишком обнадеживающе.

Глава 9

Дневной выпуск самой популярной городской газеты появился в киосках в половине двенадцатого. Название во всю первую полосу: «Третье убийство».

Под заголовком фотография Дарси Уэллс на фонарном столбе. Чуть ниже несколько строк: «Девятнадцатилетняя Дарси Уэллс, первокурсница и лучшая спортсменка университета Конверс, стала третьей жертвой Дорожного убийцы».

Эта газета всегда придумывала убийцам клички, которые могут прийтись по вкусу широкой публике: тут следовали лондонским образцам, где подобного рода стиль давно в ходу. Полиции это не нравилось. Такие фокусы не слишком помогают понять психологию убийцы, скорее, осложняют работу, порождая обвал телефонных звонков или писем от всяких полоумных, представляющихся то «Грозой сиделок», то «Секачем», то «Киллером 32 калибра» или кем-то еще с легкой руки газетчиков. Теперь нашли имя и их клиенту. «Дорожный убийца». Верх остроумия. Только работать мешают. Статья напоминала дешевый детектив, наскоро слепленный ремесленником:

«Сегодня, едва рассвело, полицейские из Восемьдесят третьего участка обнаружили третью жертву целой серии убийств, совершенных, в чем никто уже не сомневается, одним и тем же человеком. В каждом случае это молодая девушка. В каждом случае это звезда университетского спорта. В каждом случае жертву обнаруживают на фонарном столбе со сломанными шейными позвонками в разных концах города. По городу бродит Дорожный убийца, и никто, в том числе и полиция, не знают, когда он нанесет очередной удар».

Дальше в деталях описывались убийства Марсии Шаффер и Нэнси Аннунциато, а на шестой полосе публиковался очерк о Дарси Уэллс и беседа с ее родителями, проживающими в Коламбусе, штат Огайо. Сведения для очерка были явно почерпнуты из личного дела девушки, хранившегося в канцелярии университета Конверс. Собственно, говорилось только о ее школьных годах да спортивных успехах. В полосу была заверстана фотография Дарси на школьном выпускном вечере, а подпись под фотографией гласила: «Жертва номер три Дарси Уэллс».

Беседа с родителями проходила по телефону, около девяти утра, скорее всего, сразу после того, как дежурному по Восемьдесят третьему сообщили, что обнаружен труп девушки, повешенной на фонарном столбе. Журналист, разговаривавший с Робертом Уэллсом и его женой Джессикой, сообщил, что был первым горе-вестником и что в течение пяти минут мать и отец во весь голос рыдали и не могли сказать ни одного слова. Но он с упорством бульдозера донимал их и наконец кое-что вытащил. Родители со слезами на глазах рассказывали о доброй, трудолюбивой девушке, которая, несмотря на свое увлечение спортом, вполне прилично закончила школу, да и в университете учится неплохо. Едва сказав «в университете», они снова разрыдались, осознав, что больше уже нет никакого университета, что их дочь стала третьей жертвой безжалостного Дорожного убийцы.

Старший брат Дарси, Бозли, или Баз, Уэллс работал программистом в местном отделении «АйБиЭм». «Дома, — сказал он, — у нее не было постоянных поклонников, но ее любили, она была популярна, и у нее было много друзей». Насколько было известно родителям, и в университете у дочери не было постоянного друга. Они сказали, что недавно к ней обратились с просьбой об интервью из журнала «Спортс ЮЭсЭй». Они, вроде, готовили материал о подающих надежды молодых спортсменках. Кажется, интервью было назначено именно на тот вечер, когда Дарси убили. Имени журналиста Уэллсы не запомнили. Газетчик по собственной инициативе позвонил в нью-йоркскую редакцию «Спортс» и там ему сказали, что ничего не знают о планах подготовки такого материала.

"Таким образом, — заключал автор газетную публикации, — вполне можно допустить, что Дорожный убийца, чтобы не вызвать подозрений у своих будущих жертв, выдает себя за сотрудника «Спортс ЮЭсЭй».

«Что да, то да», — подумал Олли, проглядывая статью.

Он сидел в машине рядом с Кареллой. Минут десять назад они выехали из участка и сейчас направлялись в сторону центра. Хейз устроился сзади. Ему не нравилось, что Олли занял его обычное место, но в то же время Ко-релле он не завидовал. Недаром тот опустил окно. Ему сейчас необходимо проветриться.

— Слушайте, — Олли принялся читать вслух. — «Если суть дела действительно в этом...»

— В чем в этом? — осведомился Хейз.

— Кто-то прикидывается репортером из «Спортс», — пояснил Олли и вернулся к чтению. — «Если суть дела действительно в этом, то полицейским, которые, похоже, совершенно не знают, что делать, стоит принять это во внимание. А может, им посоветовать всем молодым спортсменкам в университетах и колледжах не раскрывать объятия всяким репортерам и обозревателям».

Альф Мисколо из Восемьдесят седьмого уже отпечатал и размножил по поручению лейтенанта Бернса циркулярное письмо во все университеты и колледжи города и теперь раздумывал, не стоит ли его разослать и по школам.

— Тут еще кое-что есть, — продолжал Олли. — Этот парень, вроде, вспомнил, что от него не советов полиции ждут, а беседы с папочкой и мамочкой. Слушайте. "Под конец нашего разговора миссис и мистер Уэллс снова разрыдались. От их горя гудели провода, связывающие наш город с Коламбусом, штат Огайо, и это горе разделяем мы все, и это горе обретает голос: «Отыщите Дорожного убийцу».

— Нет слов, — проговорил Хейз.

— На соседней странице, — продолжал Олли, — фотографии двух других. Выглядят они на этих чертовых столбах прямо-таки как рождественские украшения. Вообще, вся эта дрянная газета заполнена историями об убийствах. Тут есть даже ссылки на легавых из Нью-Йорка, которые расследовали убийства, совершенные бандой «Сыновья Сэма», и на парня, который писал о них в тамошних газетах. Заголовок «Психологическое сходство». Странно, что они не вспомнили Джека Потрошителя. Если уж после этого наш клиент не забьется в нору, тогда и не знаю, что его может загнать туда. Хорошо еще, родители не вспомнили имени. Иначе Кори Макинтайра из Лос-Анджелеса просто по стене размазали бы.

Олли сложил газету и швырнул ее на заднее сиденье. Упав на колени Хейзу, она соскользнула на пол.

— Ладно, дай срок, и они все забудут, — проговорил Хейз.

— Хочешь быть полицейским, — не унимался Олли, — ну так и иди в полицейские. А если ты репортер, то заткни рот и не суйся не в свое дело. Ты хоть помнишь, куда мы едем? — спросил он Кареллу.

— Помню, не беспокойся.

— Вы по каким гаражам уже прошлись?

— У меня тут список, — откликнулся Хейз.

— Тот, куда мы едем, совсем недалеко от ресторана прямо за углом.

— Да, мы, по-моему, все объехали в радиусе пяти кварталов.

— А нужный, наверное, пропустили, Рыжий?

Хейз не любил, когда его называли Рыжим. Уж лучше Лефти. А еще лучше Большой Бык.

— Меня зовут Коттон, — ласково напомнил он.

— Дурацкое имя, — парировал Олли.

В душе Хейз с ним согласился.

— Пожалуй, я все же буду называть тебя Рыжим, — настаивал Олли.

— Хорошо. А я буду называть тебя Филлисом.

— Филлисом? А это-то ты откуда взял? Филлис? Тут можно припарковаться, — обернулся он к Карелле.

— Вижу.

— Это я на всякий случай. Если вы, ребята, умудрились не найти гараж рядом с рестораном, то кто знает, может, и парковку провороните.

Карелла остановился. На тот случай, если какому-нибудь чересчур ретивому патрулю придет в голову пополнить дневную добычу штрафных талонов, он поставил на крышу мигалку. Все трое вышли из машины, и Карелла запер дверцы. От приятелей из Шестьдесят первого он слышал историю о том, как у них увели машину прямо от винной лавки, пока они допрашивали хозяина по поводу недавнего вооруженного ограбления.

— Так, где это мы? — осведомился Олли. — Ресторан на углу Альстер и Саус Хейли?

— Альстер и Баус.

— Ладно, неважно. В любом случае танцевать надо оттуда, от ресторана. Пойдем на угол, ближайший к Джефферсон, а там разойдемся и будем прочесывать подряд все гаражи с обеих сторон. Ведь он сказал: «На углу, около Джефферсон». Так?

— Так-то так, — откликнулся Карелла. — Но «на углу» может означать что угодно.

— На углу — это на углу. Как, Рыжий, прав я?

Хейз поморщился:

— Олли, я же сказал тебе, что не люблю, когда меня называют Рыжим.

— Ну а если я буду называть тебя Коттоном, это тебе понравится?

— Да.

— Ладно. Только, скажу тебе, если бы у меня было такое дурацкое имя, то лучше бы меня называли как-нибудь иначе. Что скажешь, Стиви-малыш? Я прав?

Карелла промолчал.

Детективы двинулись по улице к ресторану.

— Шикарное местечко, — заметил Олли. — У этого малого куча денег, если перед тем, как придушить, он угощает здесь своих девчонок. Ну как, ребята, пошли со мной? Я покажу вам, как надо находить гаражи.

Они прошли квартал от угла, потом еще полквартала к северу, в сторону Джефферсон. В этот гараж Карелла с Хейзом вчера заходили. Тогда они разговаривали с коротышкой пуэрториканцем по имени Рикардо Альбареда, который не мог вспомнить ни девушки в бордовом платье, ни мужчины в темно-коричневом костюме, с коричневым галстуком и в коричневых башмаках. Мало того, они, благодаря приметливому официанту, дали и другие приметы: рост метр семьдесят пять — метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, карие глаза, шатен, усы. И все равно Альбареда ничего не смог вспомнить.

Он и сегодня был на дежурстве. Обычно он работает в дневную смену, но вчера ему пришлось подменить заболевшего друга. Вернулся домой только в два ночи, а к восьми снова на работу, так что устал страшно. Все это он выложил детективам на своем странном англо-испанском наречии.

— Послушай-ка, — начал Олли, — ты работаешь в этом поганом гараже, понимаешь по-английски? И эти двое здесь были, и я хочу, чтобы ты сию же минуту вспомнил это, иначе я всю душу из тебя вытрясу. Ясно?

— Если я умею вспомнить их, то умею, — сказал Альбареда. Передернув плечами, он посмотрел на Кареллу.

— Мы его вчера целый час допрашивали, — сказал он. — Не может вспомнить, что тут поделаешь?

— То вчера, а то сегодня, — пояснил Олли. — И сегодня здесь, — он повернулся к Альбареде, — детектив Олли Уикс, а он не любит, когда ему говорят нет, если только не хотят нарваться на неприятности. Можно, например, загреметь только за то, что плюешь на тротуар.

— Я не был плевать на тротуар.

— Вот как дам тебе сейчас по зубам, так ты кровью захаркаешь весь тротуар, а это нарушение закона.

— Слушай, Олли, — начал было Хейз.

— Рыжий, не вмешивайся! Итак, — снова повернулся он к Альбареде, — вчера, без четверти десять. Девушка в бордовом платье, сегодня ее фотографию напечатали все газеты, ее убили, это ты понимаешь, идиот? И с ней был мужчина, примерно вдвое старше ее. С усами, вроде твоих, ясно, Панчо? А теперь давай, вспоминай.

— Я не упоминал никого с такими усами, что у меня, — сказал Альбареда.

— А как насчет девушки в бордовом платье?

— И ее не упоминаю.

— Что, у вас было так много девиц в бордовом без четверти десять? И что ты делал в это время, Альбареда, что даже не заметил девушку в бордовом? Разглядывал «Плейбой» в туалете?

— Да мы тут имеем много девушка в бордовом, — как бы извиняясь, сказал Альбареда.

— И все они были здесь без четверти десять? Ну, эти, в бордовом?

— Нет, не в тот вечер. Я вообще говорю.

— А кто еще с тобой был здесь вчера? Или только ты один, латинос несчастный?

— Два. Нужно было три, но...

— Ну да, ну да, твой приятель заболел и пошел домой. Так кто еще здесь был?

— ...поэтому нас было два.

— Почему поэтому?

— Потому что еще один, другой, должен был быть, но он тоже заболел.

— Прямо-таки эпидемия, а? И что же с вами всеми приключилось, болезные вы мои? Ну ладно, кто с тобой дежурил вчера?

— Анибал.

— Анабелла?

— Анибал. Анибал Перес. Он всю дорогу в ночную.

— Ах, в ночную? А у тебя есть его телефон?

— Si, есть.

— Ну так позвони ему. Скажи, чтобы он пошевелил задницей и через десять минут был здесь, а то я его повешу на фонарном столбе.

— Он далеко жить, в Маджеста.

— Пусть возьмет такси. Или, может, он хочет, чтобы к его подъезду подали полицейскую машину?

— Иду звонить, — поспешил Альбареда.

Перес приехал через сорок минут. Вид у него был совершенно растерянный. Что за переполох? Он посмотрел на Альбареду, может, тот подскажет, потом перевел взгляд на полицейского, который оказался ему наиболее симпатичным, к тому же он такой же толстяк, как и сам Перес.

— В чем дело-то? — спросил он.

— Ты был здесь вчера без четверти десять?

— Si, да.

— Говори по-английски, — загремел Олли, — ты в Америке. А моих двух друзей видел?

— Нет.

— Он наверху был, когда они пришли, — вмешался Альбареда.

— Ну и гуси вы, — повернулся Олли к Карелле, — даже не почесались посмотреть, нет ли здесь кого еще. Ладно, Панчо, — видно, Олли забыл, что и Альбареду называл так же, — теперь ты внизу, а нам нужно знать, не видел ли ты вчера без четверти десять или около того молодую девушку с мужиком лет сорока, шатена с карими глазами и усами, вроде как у твоего приятеля?

— Si.

— Я же велел тебе говорить по-английски. Итак, ты их видел?

— Да.

— Девятнадцатилетнюю девушку? В бордовом платье?

— Да.

— И мужика лет сорока в коричневом костюме?

— Да.

— Так, ладно, уже кое-что. А какая у него была машина?

— Не помню.

— Но ведь это ты выводил ее?

— Я.

— Так что это была за машина?

— Не помню. У нас здесь полно машин. Я вывожу их, я загоняю их, а вы хотите, чтобы я помнил, что это за машина.

— Эй, парень, сбавь-ка тон, ты со мной говоришь, ясно, Панчо?

— Да, сэр.

— Так-то лучше. Стало быть, не помнишь?

— Нет.

— Но это была большая машина или маленькая?

— Не помню.

— Вы прямо два сапога пара. Где вы тут квитанции держите?

— Что?

— Квитанции, квитанции. Ты что, хочешь, чтобы я говорил по-испански? Или здесь все-таки Соединенные Штаты?

— Пуэрто-Рико это тоже Соединенные Штаты, — с достоинством возразил Перес.

— Это ты так считаешь, — рычал Олли. — Когда у вас ставят машину, вы выдаете билетик, так? И там вы проставляете номер машины, причем и снизу, и сверху, так? А потом вы отрываете нижнюю часть и отдаете клиенту, и он предъявляет ее, когда возвращается за машиной, так? Пока все ясно. И эта штука, которую вы даете клиенту, называется квитанцией. Так, поехали дальше. Верхнюю половину билета вы кладете в ящик, и когда клиент возвращается со своей половиной, вы их складываете и сразу видите, на каком этаже машина. Итак, где квитанции?

— Ага, — произнес Перес.

— Ну, слава Богу, дошло. Так где же?

— В кассе. Вам нужны вчерашние билеты?

— А о чем еще мы, по-твоему, говорим? На этих билетах вы ставите печать, верно? А на печати время — когда поставили машину, когда взяли. Ну так вот, мне нужны все билеты, которые вы выдали между восемью и без четверти десять. Не очень трудно, а? Вообще-то этим должны были заняться мои друзья еще вчера, но лучше поздно, чем никогда, итак? Ладно, пошли смотреть билеты.

— Они у кассира, — предупредил Перес.

Кассиром оказалась негритянка лет тридцати. Она подняла голову навстречу детективам, когда те вошли в ее маленькую конторку. Олли подмигнул Карелле и сказал:

— Привет, крошка.

— Я тебе не крошка, да и никому другому.

— Так ты хочешь сказать, что ты не сладкая моя?

— Ладно, в чем дело?

— Полиция, мисс, — вмешался Хейз и показал жетон. — У нас есть основания думать...

— Нам нужны корешки квитанций за вчерашний вечер, — пояснил Олли. — От восьми до без четверти десять.

— А мы их не раскладываем по времени.

— А как раскладываете?

— По номерам на билетах.

— Ладно, тогда давай все билеты, мы сами их перешерстим.

— Здесь? — удивилась кассирша. — У меня работа.

— У нас тоже, — отрезал Олли.

Они сидели часа два. Сначала разложили квитанции между собой, отсеяв сначала те, где время парковки было от половины восьмого до восьми, а потом те, где отмечалось время отбытия, где-то между без четверти десять и десятью. В конце концов у них оказалось три корешка с номерами:

«Шевроле» — 38L47232;

«Бенц» — 604J29;

«Кадиллак» — WU3200.

— Ну, теперь дело в шляпе, — сказал Олли, откинувшись на стуле.

* * *

Эйлин Берк не нравилась эта работа. Прежде всего ей не нравилось быть не собой. Далее, ей не нравилось жить в чужой квартире. И наконец весь этот маскарад не нравился ей потому, что нельзя было встречаться с Бертом Клингом. Это Энни ее предупредила, что пока она играет роль Мэри Холдингс, о Берте лучше забыть. Если насильник увидит ее с незнакомым мужчиной, то вполне может почуять ловушку. Так не пойдет. Эйлин была наживкой. А если крыса учует, что сыр прогорклый, то ее и след простынет.

Квартира Мэри была обставлена, на взгляд Эйлин, в викторианском стиле с элементами Петера Лорре. То есть в каком-то смысле она напоминала замок графа Дракулы, только без его теплоты. Стены были выкрашены в зеленый цвет, как в любом полицейском участке города. Полы в гостиной и спальне были устланы персидскими коврами, только теперь они превратились в лохмотья, хотя явно знали лучшие времена. И хаос в квартире царил невообразимый, впрочем, тут приложила руку и сама Эйлин.

В этом был свой умысел.

Проведя с Мэри несколько дней, прежде чем та отправилась на Лонг-Бич, Мэри убедилась, что она совершенная неряха. Может, дело тут в разводе. А может, в изнасилованиях. Так или иначе, в квартире был беспорядок страшный. Переступив порог первый раз, Эйлин сразу увидела разбросанные повсюду комбинации, блузки, свитера и брюки. Они валялись на полу, на диванах, туалетном столике, висели на спинках стульев, в ванной на сушке, словом, везде. По полу змеились колготки и чулки. «Я убираюсь по субботам или воскресеньям, — заметила Мэри, — какой смысл каждый день возиться?» Эйлин просто кивнула. В конце концов, она здесь не для того, чтобы учить, а для того, чтобы вжиться в образ. Первый раз они встретились в среду утром, двенадцатого октября. Теперь Эйлин надо было освоиться в квартире и привыкнуть к распорядку жизни Мэри. Через день, четырнадцатого, Мэри уехала в Калифорнию, оставив квартиру в таком состоянии, словно тут была на постое целая рота таких же нерях, как она. В субботу Эйлин прибралась.

С тех пор прошло пять дней.

Теперь квартиру захламляла ее собственная одежда. Она приносила вещи одну за другой в течение нескольких дней, обычно в магазинных сумках, так, чтобы никто ничего не заподозрил. Грязные тарелки в мойке теперь тоже ее тарелки. Ведь был только четверг, а Мэри обычно убирает в субботу или в воскресенье. Опять же, на тот случай, если кто следит, пусть выглядит все как обычно. Если следит. Уверенности в этом не было, но хотелось бы. А иначе, что ей здесь делать?

Окна гостиной выходили на улицу. Эйлин раздвинула шторы как только появилась в квартире. Если кто следит, пусть видит, что она здесь. Впрочем, со стороны спальни следить удобнее. Окна здесь задернуты занавесками. Их не мыли, наверное, лет сто, и выходили они во двор, и напротив, метрах в шести, стоял другой дом. Если спрятаться там или залезть на крышу, все видно. Эйлин надеялась, что у того, кого она ждала, был бинокль. Она надеялась также, что у него хорошее зрение, и наконец Эйлин надеялась, что он не заставит ее ждать слишком долго. В субботу она соберет намеренно разбросанное по квартире белье и отнесет его в прачечную, которая находилась в подвальном помещении дома. А в воскресенье все начнется сначала, с нулевой, так сказать, отметки. Но сколько ей удастся продержаться в этом бедламе, трудно сказать. По сравнению с этой, ее собственная квартира могла показаться монашеской кельей.

Полчаса назад она как раз жаловалась на весь этот ужас Клингу по телефону. Тот терпеливо выслушал и выразил надежду, что скоро все это закончится. Сказал, что скучает, спросил, как считает Энни, долго ли еще, по ее мнению, ей придется жить в чужой квартире и надевать на ночь чужую рубашку...

— Рубашка у меня своя.

— А вдруг он наблюдает за тобой? Увидит незнакомую рубашку и подумает, что здесь что-то не так.

— Мэри вполне могла купить пару новых. Ведь она целыми днями болтается по магазинам. Встает Мэри в девять, затем два часа у нее уходит на душ и туалет. Вот и все утро нашей Мэри. Только не спрашивай, зачем ей надо два часа на душ и туалет. Когда лейтенант звонит по срочному делу, я готова уже через десять минут, свежая, как маргаритка, и чистая, как родник.

— Знаю я эти срочные дела.

— Ладно, не болтай глупости. В общем, в одиннадцать Мэри выходит из дома и до часа шатается по магазинам. Я тоже сегодня утром прошла по четырем и едва не купила тебе трусы. Выглядели они очень сексуально.

— Почему едва? Почти подарок это не подарок.

— Я подумала, что если за мной следят, то могут удивиться, зачем это я покупаю мужские трусы.

— Ты еще ничего такого не заметила?

— Нет. Но чувство такое, что он где-то рядом.

— Что за чувство?

— Просто чувство. Особенно, когда обедаю, ведь Мэри обедает ровно в час каждый день, то есть по будням. По выходным она не заводит будильник, спит, сколько спится.

— Может, я как-нибудь заберусь в твою берлогу в воскресенье утром? Под видом, ну, например, водопроводчика.

— Прекрасная мысль. Трубы, уж ты поверь, тут и вправду текут. В общем, когда я сегодня обедала...

— Да, и что же случилось?

— ...у меня было чувство, что он где-то поблизости.

— В ресторане?

— Мэри не ходит по ресторанам. Она ест в диетических кафе. За последнюю неделю я столько брюссельской капусты съела, сколько...

— Ну и что, он там был?

— Не знаю. Говорю же тебе, это только чувство. Там, в основном, женщины, но было шестеро мужчин. Правда, троих надо сразу исключить. Они совершенно не подходят под описание, которое есть в полиции. Белый, за тридцать, метр восемьдесят, шатен, голубые глаза, шрамов нет, татуировки тоже.

— Так в этом городе каждый третий такой.

— А то я не знаю!

Наступило продолжительное молчание.

— У меня замечательная идея, — сказал наконец Клинг.

— Относительно этого типа?

— Нет, относительно нас с тобой.

— Ну-ну.

— Хочешь узнать, какая?

— Конечно.

— Почему бы тебе не принять душ...

— Угу.

— А потом надеть ночную рубашку...