Глава 8

Великолепная яхта, не бросаясь в глаза, аккуратно пришвартовалась на стоянке в дальнем конце гавани Пор-Пьер-Канто в Каннах. Ее надраенные до блеска палубы приветливо поблескивали на фоне лазурного моря и безоблачного голубого неба.

Мариель вытянула длинные, красивые ноги вдоль скамейки и взяла свой коктейль. Три блестящих треугольничка ее бикини размером не намного превышали маленький пестрый бумажный зонтик, прикрепленный к стакану.

Кожа оливкового цвета под толстым слоем кокосового масла, казалось, мерцала. Полуденное солнце превратило палубу в пекло, и Роберт Стерлинг отправился в каюту, чтобы принять душ Ранние туристы, бродя по гавани, толкали перед собой детские стулья на колесах, щелкали затворами фотоаппаратов, с завистью взирая на полубогов, чье богатство и образ жизни казались такими близкими, но все же были бесконечно далеки. Созерцая восхитительный морской пейзаж, Мариель наслаждалась мыслью, что она сама вызывает у туристов даже больший интерес и восхищение, чем эта дорогая яхта. Такие очаровательные тела, как ее, являлись неотъемлемой частью палуб; напротив, яхта, не украшенная красивой женщиной, казалась унылой и неполноценной.

Яхта тихонько покачивалась на волнах, когда на палубу вернулся Роберт Стерлинг. В одной руке он держал стакан с неразбавленным бурбоном, в другой — сотовый телефон.

— Так на чем мы остановились? — спросил Роберт, усаживаясь в обложенное подушками плетеное кресло и щурясь от яркого света.

— Мы собирались поговорить о твоем друге Дэвиде Виллерзе, — напомнила Мариель, поднимая ногу и окидывая критическим взглядом гладкую кожу.

Стерлинг вздохнул и, морщась, почесал грудь, густо поросшую жесткими седыми волосами.

— Что здесь новенького? Он уже избавился от этой дурочки — главного редактора?

— Пока нет, — ответила Мариель, потягивая коктейль. — Но избавится.

Стерлинг насмешливо вскинул бровь:

— Похоже, ты в этом абсолютно уверена?

— Это всего лишь вопрос времени. — Мариель улыбнулась. — На самом деле он еще позавчера вечером принял ее отставку.

— Так почему же она до сих пор работает?

— Потому, что этого хочет Сильвия. А Дэвид не намерен с ней спорить, во всяком случае, пока нуждается в ее поддержке.

Стерлинг ухватил пальцами нижнюю губу и принялся дергать ее.

— По-твоему, эта редакторша не знает, что там происходит на самом деле?

— Не имеет ни малейшего понятия. — Мариель повернула голову в сторону Роберта и наградила его глубоким, успокаивающим взглядом. — Так что тебе следует, мой дорогой, устроить меня на ее место.

— Уточним, дорогая: устроиться на ее место ты должна сама.

Мариель поставила стакан с коктейлем на скамейку, опустила ноги на пол и, положив руки на колени, уперлась взглядом в лицо собеседника.

— Все, что мне надо, — почти шепотом проговорила она, — так это журнал. Канны — мой дом. Я хочу жить и работать только здесь. По сравнению с тобой, Бобби, мои амбиции гораздо скромнее. Если ты устроишь так, что этот журнал станет моим, тогда я смогу оказать тебе любую помощь.

Стерлинг самодовольно усмехнулся:

— Виллерз достаточно умен, чтобы раскусить тебя, детка.

— Можешь не беспокоиться.

— А я вот беспокоюсь. Я давно знаю этого человека и знаю, как он работает.

— Тогда почему ты не можешь использовать его в своих целях?

— Потому что я уже сказал — он очень умный.

— Если ты сделаешь этот журнал моим, я поднесу тебе Дэвида Виллерза на тарелочке.

Услышав эти слова. Стерлинг закатился хриплым, саркастическим смехом так, что даже закашлялся.

— Я очень рад, Мариель, что ты не спишь со мной в одной постели.

— Мне это еще предстоит, — проворковала Мариель, поглаживая ладонями бедра.

— Да, разумеется. Но как только это произойдет, ты принесешь Дэвиду Виллерзу на тарелочке мои яйца, чтобы он мог порезать их на куски.

У Мариель даже потемнело в глазах. Единственное ее желание заключалось в том, чтобы этот дурацкий журнал стал ее путеводной звездой, средством, которое поможет прослыть знаменитой и влиятельной персоной именно здесь, на побережье. Какое ей дело до остального мира? Ее волновал только этот крохотный райский уголок, где богатые и знаменитые люди создали свой эксклюзивный, привилегированный мир. Мариель страстно жаждала стать частью этого мира, держать его в своих руках, чтобы они все угождали ей — женщине, которая с одинаковой легкостью может выставить жителей этого мира на посмешище либо сделать их символами власти и богатства. И Дэвид Виллерз, и Роберт Стерлинг могли дать ей то, что она хочет, но в сложившейся ситуации они же были готовы позволить Пенни Мун, этой жирной английской сучке, держать в руках ее судьбу.

Возможно, узнай Пенни об истинных намерениях Дэвида, скажи ей кто-нибудь, что она не более чем пешка в очень опасной игре, она тут же смылась бы по собственной инициативе. К сожалению, полной уверенности в этом у Мариэль не было, а поскольку у нее самой не имелось никакого желания идти на риск, она вновь переключила свое внимание на Стерлинга и попыталась подъехать к нему с другой стороны.

— Я не понимаю, почему ты не хочешь оказать мне эту маленькую услугу — избавить меня от Пенни Мун? — настойчиво продолжала она, не слишком скрывая недовольство. — В конце концов я выполняю условия сделки и сплю с Дэвидом.

— Но это и все, что ты делаешь, Мариель, — напомнил Стерлинг — У тебя нет для меня никакой информации, полный ноль.

Мариель в раздражении всплеснула руками.

— Сколько раз тебе говорить? — воскликнула она. — Мне надо подобраться поближе. Мне нужна эта должность главного редактора, только тогда я смогу по-настоящему работать для тебя.

— Отсюда следует, что с моей стороны было бы разумнее сделать ставку на Пенни Мун, — прокомментировал Стерлинг.

— Ты будешь полным идиотом, если пойдешь на это. — Мариель фыркнула. — Она никогда не выполнит того, что ты хочешь, и ты это прекрасно понимаешь, иначе уже давно бы втерся к ней в доверие.

Стерлинг изобразил на лице удивление.

— А я и не знал, Мариель, что ты обладаешь такой способностью — делать умозаключения. — Он самодовольно ухмыльнулся.

Мариель бросила на Стерлинга злобный взгляд, и все же ей было приятно услышать, что она права. Решив снова изменить тактику, Мариель придала лицу ласковое выражение, облизнула пухлые розовые губы и сложила их в трубочку.

— Ты будешь приятно удивлен, Бобби, тем, что у меня есть, — промурлыкала она, расстегнула лифчик бикини и позволила ему упасть на пол. — В конце концов что тебе до Пенни Мун?

Стерлинг бросил на Мариель равнодушный взгляд, затем, зевая, закинул руки за голову и закрыл глаза.

— Скажи мне вот что, детка. Как именно ты хочешь, чтобы я избавил тебя от Пенни Мун?

— Уверена, ты знаешь ответ лучше, чем я, — пробормотала Мариель хриплым голосом.

— Нет-нет, говори, мне интересно! Что, по твоему мнению, я должен предпринять? Отправить ее обратно в Лондон, или у тебя есть другие мысли относительно того, как, скажем… вывести ее из строя?

— Выбирай сам, Бобби, — ответила Мариель с улыбкой, щекоча пальчиками ноги Стерлинга.

Он рассмеялся:

— Ты смотришь слишком много кинофильмов, Мариель. Такие люди, как я, не выводят из строя других людей, пока в этом не возникнет необходимость. В отношении Пенни Мун пока такой необходимости нет.

— Но есть в отношении Дэвида Виллерза. Ты же сам мне говорил.

— Ох, Виллерз — это совсем другое дело! — Стерлинг снова зевнул. — Но держись за меня, Мариель… и, кто знает, может, ты и получишь то, что хочешь.

— Это — обещание? — с вызовом спросила Мариель, и глаза ее засверкали.

— Проклятие! — простонал Стерлинг. — Разве это прозвучало как обещание?

Мариель покачала головой.

— Просто оставь адрес Пенни Мун, когда будешь уходить. — Стерлинг вздохнул. — Пожалуй, я знаю кое-кого, кто может этим заинтересоваться.

— А если не заинтересуется?

— Не торопи события, Мариель, — посоветовал Стерлинг.

— Вот эти снимки, — Эстер Делани перевернула очередную страницу огромного фотоальбома и показала еще несколько фотографий голливудских звезд, — сделаны в прошлом году, сразу после церемонии вручения «Оскара». А это я. — Она ткнула пальцем в пышно разодетую фигуру, стоявшую между Валентине Петралья, режиссером победившего кинофильма, и его женой Клаудией, сыгравшей главную роль. — И здесь я — с Джоном Монтаной. — Эстер ласково улыбнулась, поправляя мешавший ей широкий рукав длинного, цвета слоновой кости шелкового вечернего платья. — Милый мальчик, он ужасно расстроился, когда не получил награду за лучшую мужскую роль второго плана… Мы все были уверены, что он заслужил ее.

— Очень впечатляющая коллекция, — похвалила Пенни.

Это действительно было так, но Пенни, кроме всего прочего, хотелось сделать что-то приятное жеманной старой леди, которая одевалась почти как знатная дама и изо всех сил пыталась молодиться, несмотря на морщинистое лицо. Именно эксцентричность и привлекала Пенни в этой женщине.

Эстер Делани сияла от счастья.

— Это моя гордость и моя радость, — заявила Эстер.

Она отложила альбом в сторону и взяла с кофейного столика свой бокал с красным вином. Хотя Эстер пила мало, речь ее была немного невнятной, а цвет губ навел Пенни на мысль о том, что хозяйка, вероятно, уже хорошенько хлебнула до ее прихода.

— Надеюсь, вас не обидит мой вопрос: откуда вы знаете всех этих людей? — поинтересовалась Пенни.

Похоже, это немного озадачило разговорчивую старушку, но тут из кухни раздался звонок таймера, и Эстер с неожиданным для ее возраста проворством вскочила на ноги.

— Ужин готов, — сообщила она. — Надеюсь, лососина тебе понравится, я приготовила ее по собственному рецепту.

— Может, вам помочь? — предложила Пенни.

— Ни в коем случае! Сиди на месте и допивай свое вино. У меня все под контролем.

Оставшись одна в гостиной, куда сквозь открытые окна проникал прохладный вечерний бриз, Пенни принялась разглядывать псевдовикторианские украшения, которых здесь было множество. Присмотревшись внимательнее, она подумала, что некоторые из них могут быть и подлинными. Наверное, стоит об этом узнать: учитывая, что Уолли занимался антиквариатом… хотя… Тут Пенни точно вспомнила, что он говорил что-то об изделиях восточных ремесленников.

И все-таки непонятно было, что же могло связывать обожающую разъезжать Эстер Делани с богатыми и знаменитыми людьми. Если только, разумеется, она не снабжала их антиквариатом. Пенни поморщилась. Ей иногда начинали претить собственные фантазии. Ладно, можно было бы не обращать внимания на все это, если бы Уолли не пытался всеми силами вызвать у нее любопытство, когда заходил чинить электричество.

Это было уже давно. Несколько недель назад Эстер перестала засыпать ее приглашениями, и Пенни, занятая массой других дел, вовсе забыла о своих соседях. Сейчас она даже не помнила, что точно говорил Уолли об антикварном бизнесе, но зато теперь, познакомившись с Эстер, смогла по достоинству оценить его пренебрежительные замечания в адрес жены, на фоне которой ему хотелось предстать в наилучшем свете. Пенни не уважала таких мужчин, она считала, что поливают грязью своих спутниц жизни только те, кто знает, что жены гораздо лучше их. Кроме того, как верно заметила Самми, в Уолли было что-то отталкивающее.

Шанс познакомиться с Эстер представился Пенни пару дней назад. Утром она столкнулась с соседкой у ворот.

Мадам Делани была в пеньюаре а-ля Рита Хейуорт[14], на ногах пушистые белые домашние туфли без задников, на шее ожерелье с бриллиантами. Получив очередное приглашение и услышав, что Уолли отсутствует, Пенни решила принять его. Хотя сперва предстоящий визит ее несколько пугал, теперь Пенни была даже рада, что пришла. К тому же ее присутствие явно доставляло удовольствие Эстер.

Когда Эстер появилась в гостиной с подносом в руках, Пенни встала, чтобы помочь ей, потом взяла со стола спички и зажгла свечи.

— Господи, какая же я глупая, совсем забыла про них! — Эстер хихикнула. — Ты такая милая. Садись вот здесь, во главе стола, а я сяду рядом с тобой. Хочешь еще вина? Да, конечно же, хочешь. — Она снова хихикнула. — Я специально порылась в запасах Уолли, чтобы найти самое хорошее, — призналась Эстер, — но только не говори ему об этом.

— Мой рот на замке, — заверила Пенни и улыбнулась. — Кстати, где все щенки? Я что-то их не вижу.

— Ох, дорогая! — Эстер внезапно опечалилась. — Уолли отвез их на птичий рынок в Вильнев-Лобе. Сказал, что мы не можем их держать. Ты же понимаешь, их слишком много.

Эстер склонила голову, и Пенни подумала, не плачет ли она. Так оно и оказалось, и пока Пенни размышляла, что бы сказать в утешение, Эстер вытащила из рукава платья белый, обшитый кружевом носовой платочек и деликатно высморкалась.

— Сказал, что отвез на птичий рынок, — продолжила Эстер с печальным видом. — Но они же нечистокровные и никому не нужны. Боюсь, что он их всех просто выкинул где-нибудь. — Вскинув голову и изобразив на лице ослепительную улыбку, Эстер добавила:

— Не будем говорить о таких вещах, ладно? Давай поговорим о тебе. Уверена, у тебя должна быть очень интересная жизнь.

Эстер оказалась благодарной слушательницей, и Пенни поймала себя на том, что говорит почти одна. Она щеголяла знакомствами с известными людьми, хотя обычно не любила упоминать об этом. Пенни делала это потому, что совершенно четко понимала, чего хочет от нее Эстер.

Когда наконец Эстер поднялась из-за стола, чтобы приготовить кофе. Пенни подумала, что ей совсем не нравится ублажать старую леди. Единственным ее оправданием было то, что она хоть как-то пытается сгладить грубое поведение Уолли по отношению к жене. Возможно, более уместно было бы назвать это притеснением — просто в нем присутствовало нечто такое, что заставляло ее сейчас сочувствовать Эстер. Тем не менее Пенни вовсе не собиралась превращать столь приятные ужины в регулярное событие. Она понимала, как легко Эстер может привязаться к ней. Хотя Пенни эта пожилая леди отчасти даже нравилась, ее вовсе не привлекала роль названной дочери.

— Куда, вы сказали, уехал Уолли? — спросила Пенни, когда Эстер поставила поднос с кофе на инкрустированный столик, стоявший между софой и креслами.

— Ох, он в Тулузе!.. — Эстер подошла к небольшому бару, достала оттуда бутылку «Корвуазье» и два пузатых бокала.

— Спасибо, но я не буду, — с улыбкой отказалась Пенни, когда Эстер стала наливать коньяк в бокалы. — Мне завтра работать. А когда он вернется?

— В среду. Ох, это телефон! Извини меня, дорогая, я ненадолго.

Вернувшись, Эстер налила себе приличную порцию коньяка и, усевшись на подлокотник кресла, сказала:

— Значит, ты собираешься на вернисаж, который барон устраивает для своего последнего протеже? Ты получишь огромное удовольствие. Знаешь, там соберется все местное общество.

— И вы там будете? — поинтересовалась Пенни, делая глоток кофе.

— Я! Боже упаси! — рассмеялась Эстер. — Я общаюсь только со старыми болтунами. Неплохая компания, но не слишком интересная.

— Чего не скажешь о людях, с которыми вы встречаетесь во время своих путешествий, — заметила Пенни, бросая взгляд на фотоальбом, лежащий на столе.

Глаза Эстер округлились: похоже, она поняла, что сказала нечто такое, чего не следовало говорить. Она вообще не должна была показывать Пенни альбом, однако не удержалась от искушения — уж очень ей хотелось, чтобы Пенни поняла: она не просто глупая старуха, живущая по соседству.

Робко улыбнувшись, Эстер посмотрела в глаза Пенни.

— Не говори Уолли, что я показывала тебе альбом, ладно?

— Конечно, раз вы просите. Но почему вы не хотите, чтобы он узнал об этом?

Эстер на мгновение смутилась, затем глаза ее просветлели; похоже, она нашла ответ.

— Он ругается, когда я его показываю. Считает это бахвальством. — Эстер отвела взгляд в сторону, потом перевела его на Пенни и снова улыбнулась. — Чудесный у нас получился вечер! Я очень надеюсь, что мы сможем встречаться вот так почаще. После смерти Билли я редко общаюсь с молодежью. Да и кому захочется проводить со мной время? Я же просто никому не нужная старуха.

И, наверное, ужасно надоедливая, да?

Пенни улыбнулась.

— А кто такой Билли? — осторожно поинтересовалась она.

Глаза Эстер забегали по комнате, одной рукой она схватилась за горло.

— Билли — мой сын, — промолвила Эстер с отрешенным видом. — Он умер десять лет назад. Нелепая смерть, опухоль мозга. На следующей неделе ему исполнилось бы тридцать три. Давай не будем об этом. Уолли это очень не нравится, он говорит, что пора уже забыть. А я не могу, мне так его не хватает! Теперь никто из молодых не общается со мной. Никто, за исключением…

Эстер замолчала, и, когда ее взгляд встретился со взглядом Пенни, та поняла, что старушка едва не сказала нечто, чего либо не могла, либо не хотела говорить.

Заинтригованная, Пенни решила все же не напирать со своими расспросами, поскольку почувствовала, что может еще больше смутить и без того расстроенную старушку. Наконец, существовала большая вероятность, что рано или поздно она и так все выяснит: и Эстер, и Уолли, каждый по-своему, явно горели желанием поделиться с кем-нибудь своими секретами. Пенни подумала, что если они действительно решили выбрать ее в качестве доверенного лица, то это довольно странный выбор. Кого, как не журналистов, им следовало опасаться в первую очередь, если они замешаны в темных делах, в чем Пенни теперь была более чем уверена. Скорее всего они занимались махинациями с произведениями искусства, и, если учесть число знаменитостей, с которыми Эстер Делани удалось сфотографироваться в течение последних двух лет, «Нюанс» мог бы сделать из этого крупную сенсацию.

— Наверное, это ужасно самонадеянно, — сказала Эстер, неумело затягиваясь сигаретой, — но как ты думаешь… не могла бы ты посетить один из моих скромных приемов? Ты будешь украшением вечера, поскольку все горят желанием познакомиться с тобой. Не бойся обидеть меня отказом, я же понимаю, что тебе не доставит большой радости общение со старыми чудаками…

— Я с удовольствием приду, — успокоила ее Пенни. — Возможно, даже приведу с собой своего шефа, Дэвида. — Она подумала, что если ей придется пострадать ради журнала, то почему бы и ему не пострадать. Тем более им обоим пора уже попытаться поближе сойтись с эмигрантами.