Запрещенный Сталин

За левым многословием «мировой революции» Троцкий проводил фундаментальную идею меньшевиков: невозможно построить социализм в Советском Союзе. Меньшевики открыто заявляли, что ни массы, ни объективные условия в России не созрели для социализма. А сам Троцкий добавлял, что пролетариат как класс в себе и масса крестьян неизбежно войдут в конфликт. Без внешней поддержки победоносной европейской революции советский рабочий класс не будет способен строить социализм. С этим выводом Троцкий вернулся в объятия своих меньшевистских друзей.

В 1923 году, во время борьбы за руководство партией большевиков, Троцкий провел вторую кампанию. Он пытался вычистить из большевистской партии старые кадры и заменить их молодыми, которыми, как он надеялся, можно будет манипулировать. Готовясь к захвату руководства партией, Троцкий вернулся, почти дословно, к своим антиленинским партийным идеям 1904 года.

В его книге «Наши политические задачи», впервые изданной в 1904 году, и его брошюре «Новый курс», вышедшей в 1924 году, мы находим одну и ту же враждебность к принципам строительства партии, которые отстаивал Ленин. Это показывает живучесть мелкобуржуазных идеалов Троцкого.

В 1904 году Троцкий ожесточенно боролся против ленинской концепции партии. Он называл Ленина «фанатичным отступником», «революционным буржуазным демократом», «организационным фетишистом», партизаном «армейского склада ума» и «организационной мелочности», «диктатором, желающим заменить собой Центральный комитет», «диктатором, желающим установить диктатуру над пролетариатом», для которого «любая группа лиц, думающая иначе, является патологическим феноменом»{14}.

Заметьте, что эта ненависть была направлена не против имеющего дурную репутацию Сталина, а, наоборот, против почитаемого учителя, Ленина. Эта книга, изданная в 1904 году, является ключевой в понимании идеологии Троцкого. Он стал известен как нераскаявшийся буржуазный индивидуалист. Всю клевета и оскорбления, которые он направил спустя двадцать пять лет на Сталина, он уже успел бросить в этой работе против Ленина.

Троцкий делал все возможное, чтобы изобразить Сталина диктатором, властвующим над партией. Еще когда Ленин создавал партию большевиков, Троцкий обвинил его в создании «ортодоксальной теократии» и «самодержавном азиатском централизме»{15}.

Троцкий всегда обвинял Сталина в том, что он занимал циничную, прагматичную позицию по отношению к марксизму, который он низвел до готовых формул. Говоря о ленинской работе «Шаг вперед, два шага назад», Троцкий уже тогда писал:

«Поистине нельзя с большим цинизмом относиться к лучшему идейному достоянию пролетариата, чем это делает Ленин! Для него марксизм не метод научного исследования, налагающий большие теоретические обязательства, нет, это… половая тряпка, когда нужно затереть свои следы, белый экран, когда нужно демонстрировать свое величие, складной аршин, когда нужно предъявить свою партийную совесть!»{16}

В своей работе 1904 года Троцкий вводит термин «заменизм» для нападок на партию Ленина и его руководство.

«Группа профессиональных революционеров… действовала… вместо пролетариата»{17}.

«Организация заменяет собой партию, Центральный комитет заменяет организацию и ее финансирование, а диктатор заменяет Центральный комитет»{18}.

И в 1923 году, часто используя те же слова, что он использовал против Ленина, Троцкий нападает на ленинскую концепцию партии и руководства партией: «Старшее поколение… привыкает думать и решать за партию». Троцкий отмечал наличие определенной «тенденции партийного аппарата думать и решать за партию»{19}.

В 1904 году Троцкий нападал на ленинскую концепцию партии, утверждая, что она «разделяет сознательную активность и исполнительную активность. Есть центр, а ниже есть только дисциплинированные исполнители технических функций». В своем буржуазном индивидуалистском мировоззрении Троцкий отбрасывает иерархию и различные уровни ответственности и дисциплины. Именно его идеалом была «глобальная политическая личность, которая подчиняет своей воле все «центры» во всех возможных формах, включая бойкот!»{20}.

Это девиз анархиста-индивидуалиста.

Троцкий снова использует эту критику против партии: «Главная опасность старого курса… состоит в том, что он обнаруживает тенденцию ко все большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, – всей остальной партийной массе, как объекту воздействия»{21}.

В 1904 году Троцкий обвинил Ленина в бюрократическом преобразовании партии, вырождении ее в буржуазно-революционную организацию. По Троцкому, Ленин был ослеплен «бюрократической логикой такого-то «организационного плана»», но «фиаско организационного фетишизма» было очевидным». «Глава реакционного крыла нашей партии, товарищ Ленин, дает социал-демократии определение, которое является теоретической атакой на классовую природу нашей партии». Ленин «сформулировал революционно-буржуазные тенденции для партии»{22}.

В 1923 году Троцкий пишет то же против Сталина, но использует более умеренный тон: «Бюрократизация… грозит… большим или меньшим оппортунистическим перерождением старшего поколения»{23}.

В 1904 году бюрократ Ленин был обвинен в «терроризировании» партии:

«Задачей «Искры» (газеты, принадлежавшей Ленину) было теоретически терроризировать интеллигенцию. Для социал-демократов, обученных в этой школе, ортодоксальность – это что-то закрытое абсолютной «Истиной», которая вдохновляла якобинцев (французских революционных демократов). Ортодоксальная «Истина» знает все. Те, кто спорит, – исключены, те, кто сомневается, – на грани того, чтобы быть исключенными»{24}.

В 1923 году Троцкий требовал «заменить мумифицированных бюрократов» так, чтобы «отныне никто не пытался терроризировать партию»{25}.

В итоге этот текст 1923 года показывает, что Троцкий был бессовестно честолюбив. В 1923 году, чтобы захватить власть в большевистской партии, Троцкий хотел «ликвидировать» старую большевистскую гвардию, которая очень хорошо знала его фанатичную борьбу против идей Ленина. Никто из старых большевиков не был готов отказаться от идей ленинизма ради идей троцкизма. Отсюда тактика Троцкого: он объявил старых большевиков «разлагающимися» и обольщал молодежь, которая не была хорошо знакома с его антиленинским прошлым. Под девизом «демократизации» партии Троцкий хотел привести молодежь, которая поддержала бы его в руководстве.

Спустя 10 лет, когда такие люди, как Зиновьев и Каменев, открыто показали свой оппортунизм, Троцкий объявил, что именно они представляют «старую большевистскую гвардию», преследуемую Сталиным: он объединился с этими оппортунистами, обращаясь к славному прошлому «старой гвардии»!

Положение Троцкого в партии продолжало слабеть в 1924–1925 годах, и он с растущей яростью нападал на партийное руководство.

Начиная с идеи о невозможности построить социализм в отдельной стране, Троцкий закончил тем, что политическая линия Бухарина в 1925–1926 годах, на которой фокусировалась его ненависть, представляла интересы кулаков (богатые крестьяне; см. главу 4) и новой буржуазии, называемой нэпманами. Власть становилась властью кулаков. Снова началась дискуссия о «расколе» в партии большевиков. С того момента, как действительно начали двигаться к расколу и установлению власти кулаков, Троцкий отнес себя к «правым», чтобы создать фракцию и тайно работать в партии.

Дебаты продолжались пять лет. Когда дискуссия была закрыта голосованием партии в 1927 году, те, кто защищал тезисы невозможности строительства социализма в Советском Союзе и право сформировать фракции, получили при голосовании от одного до полутора процентов голосов. Троцкий был исключен из партии, сослан в Среднюю Азию и в конце концов выслан из Советского Союза.

Глава 3

Социалистическая индустриализация

После Гражданской войны большевики унаследовали полностью разрушенную страну, индустрия была полностью уничтожена за восемь лет военных действий. Банки и крупные компании были национализированы, и с огромными усилиями Советский Союз восстанавливал индустриальный аппарат.

В 1928 году производство стали, угля, цемента, промышленных станков достигло или обогнало предвоенный уровень. Это случилось потому, что Советский Союз сам решил невозможную задачу: заложил основу современной индустрии в общий пятилетний план, используя исключительно внутренние ресурсы страны. Чтобы добиться успеха, страна, перестроенная на военный лад, сделала грандиозный шаг к индустриализации.

Социалистическая индустриализация была ключом к построению социализма в Советском Союзе. Все зависело от ее успеха.

Индустриализация должна была лежать в основе социализма. Она позволила бы радикально трансформировать сельское хозяйство при помощи машин и современной техники. Она улучшила бы материальное и культурное благосостояние работников. Она создала бы возможности для действительной культурной революции. Она создала бы инфраструктуру современного, эффективного государства. И дала бы трудящимся современное оружие, необходимое для защиты их независимости от более развитых империалистических держав.

4 февраля 1931 года Сталин объяснил, почему страна должна была поддерживать максимально быстрый темп индустриализации:

«Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость?.. Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»{1}.

В 1930-е годы немецкие фашисты, как и британские и французские империалисты, рисовали всеми красками «террор», который сопутствует-де «принудительной индустриализации». Все они жаждали мщения за свое поражение в 1918–1921 годах. Все они хотели, чтобы Советский Союз было легко сокрушить.

Когда Сталин требовал выдающихся усилий от рабочих, он предвидел ужасную угрозу войны и империалистической агрессии, которая витала над первой социалистической страной.

Гигантские усилия, приложенные в 1928–1932 гг. для индустриализации, описаны в книге «Индустриальная революция Сталина» Хироаки Куромия{2}, преподавателя университета в штате Индиана. «Индустриальную революцию» также называют «второй революцией», или «революцией сверху». Самые сознательные и энергичные революционеры стояли тогда во главе государства, и с этих позиций они мобилизовали и подготовили десятки миллионов трудящихся крестьян, которые выбрались из тени безграмотности и религиозного мракобесия на новый уровень развития. Центральной мыслью книги Куромия было то, что Сталин сумел мобилизовать рабочих для ускоренной индустриализации, которая была классовой войной угнетенных против старых эксплуататорских классов и вредителей в собственных рядах.

Чтобы управлять этим гигантским скачком, партия должна была расти. Количество ее членов выросло с 1 300 000 в 1928 году до 1 670 000 в 1930 году. За тот же период процентное соотношение членов партии среди рабочего класса выросло с 57 до 65 %. Принятые в партию 80 % были «ударниками»: в основном это были относительно молодые рабочие, которые прошли техническое обучение, комсомольские активисты, которые сами могли служить образцом для рабочих и которые помогали рационализировать производство, чтобы получить более высокую производительность труда{3}. Это опровергает ложь о «бюрократизации» сталинской партии: партия лишь усилила свою рабочую базу и ее способность к бою.

Индустриализация сопровождалась большими потрясениями. Миллионы безграмотных крестьян вырвались из Средневековья и ринулись в мир современных машин. «К концу 1932 года промышленная рабочая сила удвоилась по сравнению с 1928 годом и достигла более чем 6 млн человек»{4}. За тот же период в четыре года 12,5 млн человек нашли себе новые рабочие места в городе; 8,5 млн из них были в прошлом крестьянами{5}.

Героизм и энтузиазм

Презирая социализм, буржуазия любила подчеркивать «насильственный» характер индустриализации. Те, кто жил в то время и наблюдал социалистическую индустриализацию глазами рабочих масс, подчеркивали совсем другое: героизм в работе, энтузиазм и боевой характер рабочих.

Во время первой пятилетки Анна Луиза Стронг, молодая журналистка из США, работавшая в газете «Московские новости», путешествовала по стране. Когда в 1956 году Хрущев предпринял свою коварную атаку на Сталина, она привела некоторые исключительные факты. Говоря о первом пятилетнем плане, она заявила: «Никогда в истории такой огромный успех не был достигнут так быстро»{6}.

В 1929 году, первом году пятилетки, энтузиазм рабочих масс был таким, что даже старые специалисты дореволюционной России, выплескивавшие свою злость на большевиков в 1918 году, должны были признать, что страна стала неузнаваемой. Доктор Эмиль Джозеф Диллон жил в России с 1877 до 1914 года и преподавал в нескольких российских университетах. Когда он уезжал в 1918 году, он написал:

«В большевистском движении нет и следа конструктивности или социальной идеи…. Большевизм перевернет страну вверх дном. Для капиталистов он предполагает обращение настолько плохое, насколько плохим было отношение царей к крепостным»{7}.

Спустя десять лет, в 1928 году, доктор Диллон снова посетил СССР и был изумлен тем, что увидел:

«Повсюду люди думали, работали, объединялись, делали научные открытия и промышленные внедрения… Ничего подобного этому не было раньше; ничто не приближалось по разнообразию, глубине, целеустремленности к тому, что было теперь. Революционный рывок преодолевает колоссальные препятствия и объединяет совершенно разных людей в один большой народ; в самом деле, нет другой такой нации в старом мире, кроме этих сильных людей, сцепленных, как цементом, квазирелигиозным энтузиазмом… Большевики совершили многое из того, к чему они стремились, и многое, что казалось недостижимым для человеческой организации при столь враждебных условиях, в которых они должны были бороться. Они мобилизовали свыше 150 000 000 вялых, подавленных живых существ и вдохнули в них новый дух»{8}.

Анна Луиза Стронг вспоминает, как происходили чудеса индустриализации:

«Харьковский (тракторный) завод столкнулся с особой проблемой. Он строился «сверх плана». В 1929 году крестьяне объединялись в колхозы быстрее, чем ожидалось. Харьков, гордый украинский город, строил свой собственный завод «сверх пятилетнего плана»… Весь металл, кирпич, цемент и рабочие уже были распределены на пять лет вперед. Харьков мог получить сталь, только подключив завод к производству стали «сверх плана». Чтобы заполнить недостаток разнорабочих, десятки тысяч человек – служащие, студенты, профессора – работали добровольно, в свободные дни… «Каждое утро, в половине седьмого, мы видели прибытие специальных поездов, – рассказал мистер Раскин (американский инженер, работающий в Харькове). – Они прибывали с оркестрами и флагами, разные группы, каждый день и всегда веселые». Говорят, что половина неквалифицированных работ при строительстве завода была выполнена добровольцами»{9}.

В 1929 году, с того момента, как сельская коллективизация стала развиваться по непредвиденному сценарию, Харьковский тракторный завод не был единственной «поправкой» к пятилетнему плану. Путиловский завод в Ленинграде, который выпустил 1115 тракторов в 1927 году и 3050 в 1928 году, также начал работать сверх плана. После горячих дискуссий на заводе план был переделан, и производство увеличено до 10 000 тракторов в 1930 году! Фактически было произведено 8935 тракторов.

Чудо индустриализации было совершено за десять лет не только под влиянием преобразований внутри страны, но также из-за роста вероятности войны.

Магнитогорский сталелитейный завод был спроектирован так, чтобы производить 656 000 тонн стали в год. В 1930 году план был увеличен до 2 500 000 тонн{10}. Но планы производства стали вскоре были снова пересмотрены: в 1931 году японская армия оккупировала Маньчжурию и угрожала границам на Дальнем Востоке. На следующий год нацисты, пришедшие к власти в Берлине, опубликовали свои претензии на владение Украиной. Джон Скотт, инженер из Соединенных Штатов, работал в Магнитогорске. Он пробуждал в рабочих героические усилия и несомненную важность защиты Советского Союза.

«К 1942 году индустриальная территория Урала стала оплотом Советского Союза. Его шахты, фабрики и магазины, его поля и леса снабжали Красную Армию огромным количеством военных материалов всех видов, запасными частями, различной продукцией промышленного производства, которая поддерживала сталинские механизированные дивизии в бою.

Уральский регион занимает площадь около пятисот квадратных миль почти в самом центре самой большой страны в мире. На этой площади природа разместила богатые запасы железа, угля, меди, алюминия, свинца, марганца, асбеста, калия, золота, серебра, платины, цинка и нефти, а также богатые леса и сотни тысяч акров пахотных земель. До 1930 года эти неслыханные богатства оставались практически нетронутыми. В период с 1930 года по 1940-й, почти двести индустриальных предприятий были построены и запущены в действие на Урале. Эта Геркулесова задача была решена благодаря политической прозорливости Иосифа Сталина, его непреклонной настойчивости в стимулировании реализации своих конструктивных программ, несмотря на фантастические затраты и трудности…

Сталин любил тяжелую индустрию. Он заявлял, что новая индустрия должна быть сконцентрирована на Урале и в Сибири, в тысячах миль от ближайших границ, вне досягаемости вражеских бомбардировщиков. Должна быть создана абсолютно новая индустрия. До настоящего времени Россия была почти полностью зависима от других стран в поставках резины, химикатов, запчастей, тракторов и многого другого. Все это может и должно быть произведено в Советском Союзе, чтобы гарантировать техническую и военную независимость страны.

Бухарин и многие другие старые большевики не соглашались со Сталиным. Они настаивали, что сперва нужно строить легкую индустрию; советские люди должны быть обеспечены потребительскими товарами, прежде чем начинать выполнять программу тотальной индустриализации. Шаг за шагом, один за другим эти несогласные голоса умолкли. Сталин победил. Россия начала выполнять самый гигантский план индустриализации, который видел мир.

В 1932 году 56 % национального дохода Советского Союза было инвестировано в основные фонды. Это было выдающееся достижение. В Соединенных Штатах в 1860–1870 годах, когда мы строили железные дороги и доменные печи, максимальная рекапитализация в любой год составляла около 12 % национального дохода. Более того, американская индустриализация финансировалась европейским капиталом, а людские ресурсы для этого пополнялись из Китая, Ирландии, Польши и других стран. Советская индустриализация была выполнена почти без помощи иностранного капитала»{11}.

Трудности жизни и жертвы индустриализации были сознательно и с энтузиазмом приняты большинством рабочих. Они заставляли себя работать без отдыха, но они знали, что это они делали для себя, для достойного будущего и свободы для всех рабочих. Хироаки Куромия писал:

«Это может показаться парадоксальным, но принудительное накопление может послужить источником не только нужды и лишений, но и советского героизма… Советская молодежь в 1930-х годах находила героизм в работе на фабриках и в строительстве городов, таких, как Магнитогорск и Новокузнецк»{12}.

«Быстрый темп индустриализации в период Первого пятилетнего плана символизировал грандиозную и драматическую цель строительства нового общества. В отличие от Запада с его Великой депрессией и массовой безработицей, советская индустриализация вызывала героические, романтические «сверхчеловеческие» чувства и энтузиазм. «Слово «энтузиазм», как и многие другие, было обесценено инфляцией, – писал Илья Эренбург. – Но не было другого подходящего слова в дни первой пятилетки; чистый и простой энтузиазм вдохновлял молодежь на ежедневные впечатляющие подвиги». Согласно другим современникам, «те дни были действительно романтичным и пьянящим временем»: «Люди собственными руками создавали то, что раньше было просто мечтой, и на практике убеждались, что эти фантастические планы становились совершенно реальными»{13}.

Классовая война

Куромия показал, что Сталин рассматривал индустриализацию как классовую войну угнетенных против старых управляющих классов.

Эта была правильная идея. Тем не менее несчетное множество литературно-художественных и исторических работ навязывают нам симпатии к тем, кто был репрессирован во время классовых войн индустриализации и коллективизации. Нам говорят, что репрессия всегда «негуманна» и что цивилизованная нация не позволит себе навредить общественной группе, даже эксплуататорской.

Какие аргументы приводят так называемые гуманисты?

Как проводилась индустриализация «цивилизованного мира»? Как лондонские и парижские банкиры и промышленники создавали свою индустриальную базу? Могла ли их индустриализация быть возможной без разграбления индийского золота и серебра? Не грабеж ли сопутствовал уничтожению более чем 6 млн американских индейцев? Была бы западная индустриализация возможна без работорговли африканцами, без этой кровавой бани? Эксперты ЮНЕСКО оценивают потери Африки в 210 млн убитых во время набегов или проданных в рабство. Могла ли наша индустриализация осуществиться без колонизации, которая делала целые народы заключенными на своей родной земле?

И те, кто индустриализовал этот маленький уголок мира, который называется Европой, ценой миллионов смертей «аборигенов», говорят нам, что большевистские репрессии против имущих классов были отвратительны? Те, кто индустриализовал свои страны, сгоняя с оружием в руках крестьян с их земель, те, кто убивал женщин и детей, заставляя их работать по четырнадцать часов в сутки, кто платил нищенскую зарплату, угрожая безработицей и голодом, они смеют писать толстые книги о «насильственной» индустриализации Советского Союза?

В советской индустриализации, возможно, имели место репрессии против 5 % богатых и реакционеров, капиталистическая индустриализация заключалась в террористических действиях 5 % богачей против рабочих масс, и в их собственных странах, и в тех странах, над которыми они господствовали.

Индустриализация была классовой войной против старых эксплуататорских классов, которые делали все возможное, чтобы не допустить успеха социалистического эксперимента. Часто она сопровождалась жестокой борьбой внутри рабочего класса: неграмотные крестьяне, вырванные из своего традиционного мира и брошенные на современное производство, приносили с собой все свои предрассудки и реакционные понятия. Кулаки шли работать на шахты, чтобы вредить там. Старые привычки самого рабочего класса, привыкшего к эксплуатации его хозяином и привыкшего сопротивляться ему, нужно было заменить новым отношением к работе теперь, когда рабочие сами стали хозяевами общества.

У нас есть яркое подтверждение этой классовой борьбы на одном из советских заводов, описанной американским инженером Джоном Скоттом, который работал много лет в Магнитогорске.

Скотт не был коммунистом и часто критиковал большевистскую систему. Но когда он рассказал о том, что узнал на стратегическом комплексе Магнитогорска, он заставил нас осознать несколько существенных проблем, которым должен был противостоять Сталин.

Скотт описывал легкость, с которой контрреволюционеры, которые служили в Белой гвардии, казались динамичными и интеллигентными, могли пролезть наверх под видом пролетарских элементов и могли добраться до высоких постов в партии. Его публикации показывали также, что большинство активных контрреволюционеров были потенциальными шпионами империалистических стран. Это было совсем не легко, отличить опытного контрреволюционера от коррумпированных бюрократов и «приспособленцев», которые просто искали легкой жизни.

Скотт также объяснил, что чистка в 1937–1938 годах была не только «негативной», как это представляют на Западе: главным образом это была массовая политическая мобилизация, которая усиливала антифашистское сознание рабочих, заставляла бюрократов повышать качество своей работы и делала возможным значительное развитие индустриального производства. Чистка была частью великой подготовки народных масс к противостоянию приближающемуся вторжению империалистов. Факты опровергают лживое заявление Хрущева, что Сталин плохо готовил страну к войне.

Вот свидетельство Джона Скотта о Магнитогорске:

«Шевченко… запустил (в 1936 году) завод по производству коксованного угля, где работали две тысячи рабочих. Он был грубым и чрезвычайно энергичным человеком, сильным и часто невежливым и вульгарным….

За некоторыми исключениями… Шевченко был неплохим директором. Рабочие уважали его, и, когда он отдавал указание, они спешили его выполнить…

Шевченко приехал из маленькой деревни на Украине. В 1920 году Белая армия Деникина оккупировала этот район, и молодой Шевченко, юноша девятнадцати лет, был завербован в жандармы. Позже Деникин ушел к Черному морю, и красные захватили власть в стране. В интересах самосохранения он отказался от своего прошлого, переехал в другой регион страны и устроился работать на мельницу. Он был очень энергичным и активным и через удивительно короткий срок из вдохновленного погромами жандарма превратился в перспективного профсоюзного функционера на большом заводе. Он стал ультрапролетарием, хорошо работал, не боялся «срезать углы» и терять друзей на пути наверх. Затем вступил в партию и, как следствие, попал в Институт красных директоров, занялся профсоюзной работой и в конце концов, в 1931 году, он был отправлен в Магнитогорск в качестве помощника директора завода…

В 1935 году… рабочий приехал из того же города на Украине, что и Шевченко, и начал рассказывать о деятельности Шевченко там в 1920 году. Шевченко дал ему денег и хорошую работу, но история всплыла…

Однажды вечером он устроил беспрецедентную для Магнитогорска вечеринку… Шевченко и его товарищи отдыхали всю ночь и большую часть следующего дня оставались на прежнем месте…

Однажды… Шевченко сняли с его поста вместе с полудюжиной его ведущих сотрудников… Шевченко допрашивали пятнадцать месяцев, после чего осудили на десять лет.

Шевченко как минимум на 50 % был бандитом – бесчестным и бессовестным карьеристом. Его личные цели и идеалы полностью отличались от целей основателей сталинизма. Однако, по всей вероятности, Шевченко не был японским шпионом, как было написано в обвинительном акте, не имел террористических намерений против лидеров партии и правительства и не был виноват в непреднамеренном взрыве (который убил четверых рабочих в 1935 году).

Банда «шевченковцев» состояла из двенадцати человек, которые были осуждены на долгие сроки. Некоторые, такие, как Шевченко, были мошенниками и карьеристами. Некоторые были действующими контрреволюционерами, которые были готовы сделать все от них зависящее, чтобы свергнуть Советскую власть, и небезразличны к тому, с кем сотрудничать. Другим просто не повезло с работой, и они попали под руководство человека, столкнувшегося с НКВД.

Николай Михайлович Удкин, один из коллег Шевченко, был старшим сыном в зажиточной украинской семье. Он был уверен, что Украина была завоевана, разграблена, а теперь эксплуатируема группой большевиков… которые разрушили страну… Он считал, и чем дальше, тем больше, что капиталистическая система гораздо лучше социалистической…

Это был человек, который как минимум представлял потенциальную угрозу для Советской власти, человек, который мог добровольно связаться с Германией для «освобождения Украины» в 1941 году. Он также получил десять лет»{14}.

«В ходе чистки сотни тысяч бюрократов дрожали от страха. Служащие и администрация, которые раньше приходили на работу в десять часов, уходили домой в половине пятого и пожимали плечами в ответ на жалобы о трудностях и авариях, начали оставаться на работе дотемна, переживая удачи и поражения своего коллектива. Они начали драться самым искренним образом за выполнение плана, за экономию и за хорошие условия существования своих рабочих и служащих, из-за чего потеряли сон»{15}. Оборонный бюджет России удваивался почти каждый год. Огромные количества стратегических материалов, машин, горючего, продуктов и запасных частей запасались. Численность Красной Армии от приблизительно 2 млн в 1938 году выросла до 6 или 7 млн в 1941 году. Работы по строительству железных дорог и фабрик на Урале, в Средней Азии и в Сибири были ускорены.

Все эти предприятия породили небольшой, но растущий прибавочный продукт, благодаря которому магнитогорские рабочие смогли приобретать велосипеды, наручные часы, радиоприемники, хорошую колбасу и другие пищевые продукты с 1935 по 1938 год»{16}.

Экономическое чудо

За время индустриализации советские рабочие совершили экономические чудеса, которые до сих пор поражают воображение.

Вот как Куромия заканчивает свое исследование о сталинской индустриализации:

«Прорыв, осуществленный революцией 1928–1931 годов, заложил основы огромного индустриального роста 1930-х годов, который позволил стране продержаться во Второй мировой войне. К концу 1932 года… индустриальное производство… по сравнению с 1928 годом увеличилось более чем в два раза… После того как главные проекты первой пятилетки один за другим были запущены в действие, в середине 1930-х годов производство возросло чрезвычайно. В 1934–1936 годах… «официальные показатели показали подъем общего объема производства на 88 %…». За десять лет с 1927–1928 годов по 1937 год… производство совершило скачок с 18 300 млн руб. до 95 500 млн; производство чугуна выросло с 3,3 млн т до 14,5; добыча угля – с 35,4 млн т до 128,0; электроэнергии – с 5,1 млрд кВт-ч. до 36,2; станки – с 2098 шт. до 36 120. Даже делая скидку на преувеличения, можно сказать, что это были ошеломляющие достижения»{17}.

Ленин выразил свою уверенность в способности советских людей построить социализм в отдельной стране в заявлении: «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны»{18}. С этой точки зрения в 1920 году Ленин предложил генеральный план электрификации, согласно которому через 15 лет должны были быть построены 30 электростанций мощностью 1,75 млн кВт. Но благодаря воле и упорству Сталина и руководства партии большевиков в 1935 году Советский Союз имел генераторы мощностью 4,07 млн кВт. Честолюбивые мечты Ленина были перевыполнены Сталиным на 133 %!{19}