Запрещенный Сталин

Людо Мартенс

Запрещенный Сталин

«Уже в семнадцать лет я стал убежденным антисталинистом… Намерение совершить покушение на Сталина овладело моими мыслями и чувствами… Мы обсуждали различные «технические» возможности покушения… Мы даже практиковались.

Если бы они приговорили меня к смерти в 1939 году, их решение должно было быть выполнено. Я разработал план убийства Сталина; разве это не было преступлением?

Когда Сталин еще был жив, я видел вещи по-другому, но когда я оглядываюсь на столетие, я могу констатировать, что Сталин был величайшей личностью этого века, величайшим политическим гением. Признать научную позицию о ком-нибудь – это совсем не то же самое, что его личное признание.

Александр Зиновьев, 1988 год{1}»

«Я думаю, имеется два «меча»: один – Ленин, другой – Сталин. Меч Сталина теперь отброшен русскими. Гомулка и кое-кто в Венгрии подобрали этот меч и обратили его против Советского Союза, против так называемого сталинизма.

Империализм тоже ухватился за этот меч, чтобы убивать людей; одно время им размахивал Даллес. Этот меч был выброшен, а не отдан взаймы. Мы в Китае его не выбросили.

Не отбросили ли теперь в известной мере некоторые советские руководители и меч Ленина? Я думаю, они его отбросили в довольно значительной мере. Остается ли в силе Октябрьская революция? Может ли она еще служить примером для всех стран? В докладе Хрущева на ХХ съезде КПСС говорится, что можно взять власть парламентским путем. Это значит, что другим странам больше не надо учиться у Октябрьской революции. С открытием этой двери ленинизм уже в основном отброшен.

Мао Цзэдун, 15 ноября 1956 года{2}»

Предисловие

Поразительно, что человек, который в молодости был настолько фанатичным противником Сталина, что планировал террористическое нападение на него, который неистово разоблачал политическую линию Сталина всеми возможными способами, заполняя нападками на него целые книги, – этот известный советский диссидент в старости выражает уважение Сталину.

Многие, кто причисляет себя к коммунистам, не проявили подобного мужества. Очень трудно противопоставить свой слабый голос стремительным потокам антисталинской пропаганды.

К сожалению, многие коммунисты не чувствуют себя свободно на этом поле сражения. Все, что яростные враги коммунизма заявляли в течение десятилетий, по общему мнению, было подтверждено Хрущевым в 1956 году. Единодушное осуждение Сталина слышалось от нацистов и троцкистов, от Киссинджера и Бжезинского, от Хрущева и Горбачева и многих других, каждый лишь добавлял «достоверности» к обвинениям. Защита роли Сталина и партии большевиков в истории становится чем-то невообразимым, даже чудовищным. Большинство людей, которые стойко противостоят убийственной анархии капиталистического мира, оказывались запуганными.

Сегодня, когда такой человек, как А.А. Зиновьев, видит разрушительную глупость, которая охватила бывший Советский Союз, с его очередями, безработицей, преступностью, нищетой, коррупцией и межнациональными войнами, это приводит его к переоценке взглядов, которых он твердо придерживася с юности.

Ясно, что во всем мире те, кто хочет защищать идеалы социализма и коммунизма, должны как минимум сделать то же самое. Все коммунистические и революционные организации во всем мире должны переоценить мнения о роли Сталина, которые они выработали после 1956 года. Никто не может отрицать очевидное: когда Горбачев преуспел в искоренении всех сталинских достижений, наградив десятилетия советской истории ярлыком «сталинизма», сам Ленин стал persona non grata в Советском Союзе. В результате похорон сталинизма исчез и ленинизм.

Повторное открытие правды об этом периоде истории должно стать коллективной задачей коммунистов во всем мире. Эта революционная правда будет достигаться любопытством, исследованием доказательств и их анализом. Ясно, что та помощь, которая могла бы быть предложена советскими марксистами-ленинцами, часто единственными, кто имеет прямой доступ к документальным источникам и свидетельствам, была бы жизненно важной. Но сегодня они работают в очень сложных условиях.

Наши анализ и взгляды по этому вопросу изложены в этой работе: «Другой взгляд на Сталина». Отличный от взгляда на Сталина, который навязывается нам ежедневно классом, который хочет сохранить существующую систему эксплуатации и угнетения. Усвоить другой взгляд на Сталина – значит начать смотреть на историческую роль Сталина глазами угнетенного класса, глазами эксплуатируемых и угнетенных.

Эта книга – не биография Сталина. Она задумана как прямое противоядие против стандартных нападок на Сталина: «Завещание Ленина», принудительная коллективизация, власть бюрократии, уничтожение «большевистской гвардии», Великая чистка, принудительная индустриализация, тайный сговор между Гитлером и Сталиным, его некомпетентность во время Второй мировой войны и так далее. Мы пытались разрушить многие «хорошо известные истины» о Сталине, которые повторялись и повторяются снова и снова в газетах, исторических книгах и интервью и которые в большей или меньшей степени стали частью нашего подсознания.

«Но возможно ли это, – спросил друг, – защищать такого человека, как Сталин?» В этом вопросе было изумление и негодование, которые напомнили мне рассказ одного старого рабочего-коммуниста. Он говорил о 1956 годе, когда Хрущев выступил со своим знаменитым «закрытым докладом». Острые дискуссии прошли тогда в Коммунистической партии (Бельгии). Во время одного из таких противостояний старая коммунистка, из еврейской коммунистической семьи, потерявшая двоих детей на полях Второй мировой войны и семья которой была уничтожена в Польше, говорила:

«Как можем мы не поддерживать Сталина, построившего социализм, разгромившего фашизм, воплотившего все наши мечты?»

В огненном идеологическом шторме, который пронесся по всему миру, в то время как другие капитулировали, эта женщина осталась верна Революции. И в этом смысле она имеет другой взгляд на Сталина. Новое поколение коммунистов разделит ее взгляд.

Введение

Значение Сталина

20 августа 1991 года нелепый государственный переворот Янаева (ГКЧП) стал последним шагом на пути устранения остатков коммунизма в Советском Союзе. Памятники Ленина были снесены, а его идеи были отвергнуты. Эти события спровоцировали многочисленные дебаты в коммунистическом и революционном движении.

Некоторые утверждают, что это было совершенно неожиданным.

В апреле 1991 года мы выпустили книгу «L’URSS et la contre-revolution de velours» («СССР: бархатная контрреволюция»){1}, которая раскрывает сущность политической и идеологической эволюции СССР и Восточной Европы после 1956 года. Сегодня, когда Ельцин профессионально осуществил свой государственный переворот и провозгласил безудержное восстановление капитализма, наши выводы остаются в силе.

Фактически последнее нелепое противостояние между Янаевым, Горбачевым и Ельциным было не более чем предсмертной агонией, отражающей решения XXVIII cъезда КПСС в июле 1990 года. Мы писали в то время, что этот съезд «явно подтверждает разрыв с социализмом и возвращение к капитализму»{2}. Марксистский анализ событий, происходивших в Советском Союзе, уже в 1989 году привел к следующим выводам:

«Горбачев… осуществляет медленную и постепенную, но систематическую эволюцию к реставрации капитализма… Горбачев, свернув с прежнего направления, ищет все большей политической и экономической поддержки со стороны империалистического мира. С другой стороны, он позволяет Западу все что угодно в Советском Союзе»{3}.

Год спустя, в конце 1990 года, мы провели следующий анализ:

«С 1985 года Горбачев нетвердо и непоследовательно защищал свои политические позиции. Правые наступали волнами. Каждая новая волна тащила Горбачева все дальше вправо. Перед лицом дальнейших нападок националистов и фашистов, поддерживаемых Ельциным, возможно, события приведут к тому, что Горбачев снова будет отступать, что, несомненно, спровоцирует распад КПСС и Советского Союза»{4}.

«Балканизация Африки и арабского мира обеспечила идеальные условия для империалистического господства. Большинство дальновидных политиков на Западе теперь мечтают о дальнейшей реставрации капитализма в СССР. Они мечтают о его политическом и экономическом подчинении»{5}. Мы не случайно вспоминаем эти марксистско-ленинские выводы, сделанные с 1989 по 1990 год. Минирование памятников Ленину, сопровождаемое взрывами пропаганды, провозгласило победу над марксизмом-ленинизмом. Однако только марксистский анализ оказался правильным, способным выявить реальные общественные силы, работающие под демагогическими лозунгами «свободы и демократии» и «гласности и перестройки».

Во время кровавой контрреволюции в Венгрии в 1956 году были разрушены памятники Сталину. Тридцать пять лет спустя были превращены в пыль памятники Ленину. Разрушение статуй Сталина и Ленина обозначило два главных разрыва с марксизмом. В 1956 году Хрущев атаковал достижения Сталина и смог изменить линию Коммунистической партии. Постепенное разрушение политической и экономической системы впоследствии привело к окончательному разрыву с социализмом, который осуществил в 1990 году Горбачев.

Конечно, СМИ кричат каждый день о полном поражении коммунизма во всем мире. Но я хочу повторить: если и было поражение Советского Союза, то это было поражение ревизионизма, на позиции которого перешел еще Хрущев. Этот ревизионизм привел к полному политическому провалу, к капитуляции перед империализмом и к экономической катастрофе. Современный взрыв необузданного капитализма и фашизма в СССР ясно показывает, что происходит, когда отрицаются революционные принципы марксизма-ленинизма.

Десятилетиями ревизионисты работали, чтобы уничтожить Сталина. С тех пор как Сталин был отвергнут, Ленин мог быть ликвидирован легким движением руки. Хрущев нещадно боролся со Сталиным. Горбачев в годы гласности продолжил крестовый поход против «сталинизма». Обратите внимание, что демонтажу памятников Ленину не предшествовала политическая кампания против его работ. Кампании против Сталина было достаточно. С того момента, как идеи Сталина были атакованы, очернены и разрушены, стало ясно, что идеи Ленина ожидает та же судьба.

Хрущев начал свою разрушительную работу с критики ошибок Сталина под предлогом «восстановления истинного ленинизма» и улучшения коммунистической системы. Горбачев дал те же демагогические обещания поворота влево. Сегодня все то, что было сделано, кристально ясно: под предлогом «возвращения к Ленину» вернулись к царю; под предлогом «улучшения коммунизма» вернулся капитализм.

Большинство левых читали книги о деятельности ЦРУ и западных секретных служб. Они усвоили, что психологическая и политическая борьба является фундаментальной и исключительно важной частью современной тотальной войны. Клевета, промывание мозгов, провокации, манипуляции мнениями, обострение противоречий, наговоры на противника и преступления, в которых обвиняют противника, – все это является допустимыми приемами, используемыми западными секретными службами в современной войне.

Но войны, которые империализм ведет с величайшей энергией и с применением самых колоссальных ресурсов, – это войны против коммунизма. «Обычные» войны, тайные войны, политические войны и психологические войны. Разве не ясно, что антисталинская кампания была в центре всех идеологических битв против социализма и коммунизма? Официальные представители военной машины США, Киссинджер и Бжезинский, хвалят работы Солженицына и Конквеста, которые были «по случайному стечению обстоятельств» двумя любимыми авторами социал-демократов, троцкистов и анархистов. Вместо «раскрытия правды о Сталине» в книгах этих специалистов по антикоммунизму не лучше ли было бы поискать струны психологической войны ЦРУ?

Это на самом деле не случайность, что мы можем найти сегодня почти во всех модных буржуазных и мелкобуржуазных публикациях ту же клевету и ложь о Сталине, что мы находили в нацистской прессе во время Второй мировой войны. Это значит, что классовая борьба становится все более ожесточенной во всем мире и что мир буржуазии мобилизует все свои силы, чтобы защитить свою «демократию». Во время конференций о сталинском периоде мы часто читали длинные антисталинские тексты и спрашивали аудиторию, что они думают об этом. Почти неизменно люди отвечали, что текст, хотя и ядовито антикоммунистический, ясно отображает энтузиазм молодежи и недостатки большевизма так же, как технические достижения СССР; в общем, текст точен. Затем мы объявляли аудитории, что это был нацистский текст, опубликованный в фашистской газете «Сигнал» № 24 (1943 года), в самый разгар войны! Антисталинские кампании, проводившиеся западными «демократиями» в 1989–1991 годах, часто были даже более неистовыми и более клеветническими, чем кампании нацистов в 1930-х годах: сегодня с нами больше нет великих коммунистических достижений 1930-х годов, которые можно было бы противопоставить клевете, и нет больше ни одной значимой силы, которая стала бы защищать советский опыт сталинского периода.

Когда буржуазия объявила окончательный провал коммунизма, она использовала полный провал ревизионизма, чтобы бросить тень на гигантскую работу, проделанную в прошлом Лениным и Сталиным. Тем не менее буржуазия больше думает о будущем, чем о прошлом. Она хочет, чтобы люди думали, что марксизм-ленинизм похоронен раз и навсегда, потому что она осведомлена о том, что коммунистическая теория жива и анализ коммунистов точен. У буржуазии имеется широкий слой ученых, которые могут дать научную оценку развитию ситуации в мире. И поэтому она видит крупные кризисы и подъемы в планетарном масштабе, а также и войны всех сортов. С того времени, как капитализм был восстановлен в Восточной Европе и Советском Союзе, обострилось каждое противоречие мировой системы империализма. Когда рабочие массы во всем мире стоят перед лицом безработицы, бедности, эксплуатации и войны, только марксизм-ленинизм может показать им выход. Только марксизм-ленинизм может вооружить рабочие массы капиталистического мира и угнетенные народы Третьего мира. В ожидании этой будущей великой схватки весь этот вздор о конце коммунизма служит разоружению угнетенных масс Третьего мира.

Защита Сталина, исключительная защита марксизма-ленинизма – это важная, неотложная задача в подготовке нашей классовой борьбы в условиях Нового мирового порядка.

Опыт Сталина – крайне важный вопрос в бывших социалистических странах и странах, сохранивших социалистический строй, так же, как и во всех странах Третьего мира и в империалистических странах.

Сталин жизненно важен в бывших социалистических странах

С момента реставрации капитализма в СССР опыт Сталина стал важен для понимания механизмов классовой борьбы при социализме.

Между восстановлением капитализма и кампанией против Сталина, предшествовавшей ему, есть связь. Взрыв ненависти к человеку, который умер в 1953 году, может показаться странным и даже необъяснимым. За двадцать лет, которые предшествовали приходу к власти Горбачева, при Брежневе расцвели бюрократия, застой, коррупция и милитаризм. Но ни в Советском Союзе, ни в «свободном мире» мы не были свидетелями неистовых, свирепых нападок на Брежнева, сравнимых с нападками на Сталина. Очевидно, что даже последние несколько лет в СССР так же, как и в остальном мире, все фанатики капитализма и империализма сфокусировались на Сталине, чтобы покончить со всем, что напоминает в СССР о социализме.

Гибельный поворот, совершенный Хрущевым, доказывает уместность основных сталинских идей. Сталин подчеркнул, что классовая борьба продолжается при социализме, что старые феодальные и буржуазные общественные силы никогда не прекратят свою борьбу за реставрацию и что оппортунисты в партии, троцкисты, бухаринцы и буржуазные националисты помогали антисоциалистическим классам перегруппировать свои силы. Хрущев объявил, что эти идеи были заблуждением и что они ведут к деспотизму. Но царь Борис в 1992 году является памятником сталинской мудрости.

Противники диктатуры пролетариата никогда не прекратят говорить, что Сталин представлял не диктатуру рабочих, а собственное властолюбие, личную власть. Слово «ГУЛАГ» стало означать «сталинистская диктатура». Те, кто был в ГУЛАГе в сталинский период, теперь стали частью буржуазии, стоящей у власти. Говорят, что Свержение Сталина дало бы социалистической демократии новую жизнь. Но после того, как Сталина похоронили, Гитлер встал из могилы. И в России, Украине, и в Румынии, Словакии, и в других странах были воскрешены все фашистские герои – такие, как Власов, Бандера, Антонеску, Тисо и другие нацистские коллаборационисты. Разрушение Берлинской стены возвестило о возрождении неонацизма в Германии. Сегодня, стоя перед фактом реставрации капитализма и фашизма в Восточной Европе, легко понять, что Сталин защищал власть рабочих.

Сталин в центре политических дискуссий в социалистических странах

СМИ никогда не прекратят нам напоминать, что, к сожалению, еще есть несколько «форпостов сталинизма» на планете. Фидель Кастро правит своим маленьким островом как сталинистский динозавр. Ким Ир Сен превосходил Сталина в размахе культа личности. Китайские палачи с площади Тяньаньмэнь – достойные наследники Сталина. Догматичные вьетнамцы еще хранят портреты Хо Ши Мина и Сталина. Короче говоря, четыре страны, которые все еще держатся социалистической линии, отделены от «цивилизованного» мира именем Сталина. Этот непрерывный пропагандистский шум создан для того, чтобы создать и укрепить «антисталинские» буржуазные и мелкобуржуазные движения в этих странах.

Ключевое значение сталинского опыта для стран Третьего мира

В то же время в Третьем мире все силы, которые противостоят, тем или иным образом, империалистическому варварству, подвержены преследованиям и нападкам под предлогом борьбы против «сталинизма».

Так, согласно французской газете «Le monde» («Мир»), Коммунистическая партия Филиппин была только что «захвачена сталинистским демоном чисток»{6}. Согласно трактату, созданному Мейзон групп, «сталинисты» из Народного освободительного фронта Тиграя[1] захватили власть в Аддис-Абебе. Также в Перу мы слышали про идеи Мао – Сталина, «этот стереотипный формальный язык другой эры», используя слова Марселя Нидерганга из «Le Monde»{7}. Мы можем даже прочитать, что сирийскую партию Баас[2] возглавляет «закрытое, почти сталинистское сообщество»!{8} Прямо во время войны в Персидском заливе газета сообщала нам, что советский журналист сравнил фотографии Сталина и Саддама Хусейна и сделал вывод, что Саддам был незаконнорожденным сыном великого грузина. Даже палачи, которые преследовали Фатера Аристида[3] с Гаити, серьезно заявляли, что он установил «тоталитарную диктатуру». Работа Сталина важна для всех людей, занятых революционной борьбой за свободу, против варварского господства империализма.

Сталин представляет, как и Ленин, точку опоры в самой беспощадной и свирепой классовой борьбе. Сталин показал, что в самых сложных ситуациях только твердая и несгибаемая позиция по отношению к врагам может решить фундаментальные проблемы рабочих масс. Примиренческая, оппортунистическая и капитулянтская позиция неизбежно ведет к катастрофе и кровавой мести реакционных сил.

Сегодня рабочие массы Третьего мира находятся в очень трудной ситуации, без видимой надежды, в условиях, похожих на условия Советского Союза в 1920–1933 годах. В Мозамбике самые реакционные силы, использованные ЦРУ и южно-африканским БОСС, вырезали 900 000 мозамбикцев. Индуистские фундаменталисты, которых долго защищала партия Индийский национальный конгресс и поддерживала индийская буржуазия, ведут Индию к кровавому террору. В Колумбии сговор между реакционной армией и полицией, ЦРУ и наркодельцами провоцирует кровавую баню для народных масс. В Ираке, где преступная агрессия убила более чем 200 000 человек, эмбарго, наложенное нашими великими защитниками прав человека, продолжает медленно убивать десятки тысяч детей.

В каждой из этих экстремальных ситуаций пример Сталина показывает нам, как поднять массы на безжалостную и победоносную борьбу против врагов, готовых применять любые средства.

Но великое множество революционных партий Третьего мира, задействованных в безжалостных битвах против варварского империализма, постепенно склоняются к оппортунизму и капитуляции, и этот разрушительный процесс почти всегда начинается с идеологических нападок на Сталина. Развитие таких партий, как Национальный освободительный фронт имени Фарабундо Марти (FMLN)[4] в Сальвадоре, – «первая ласточка».

С 1995 года правооппортунистическое течение развивалось в Коммунистической партии Филиппин. Оно ставило перед собой цель закончить народную войну и начать процесс «национального примирения». Следуя Горбачеву, движение яростно нападало на Сталина. Этот же оппортунизм также был скрыт под «левой» оберткой. Желая быстро прийти к власти, другое течение предлагало милитаристскую линию и восстание в городах. Чтобы избежать проникновения полицейских агентов, лидеры этого движения организовали чистку партии на острове Минданао: они казнили несколько сот человек, нарушив все партийные нормы. Но, когда Центральный комитет решил провести идеологическую и политическую кампанию по исправлению линии, все эти оппортунисты объединились против «сталинистской чистки»! Хосе Мария Сисон[5] писал:

«Те, кто противостоит движению за исправление линии, являются самыми опасными, они несут главную ответственность за милитаристскую точку зрения, сокращение влияния в массах, охоту на ведьм в чудовищных масштабах (нарушая всякое понимание демократии и порядочности) и погружение в гангстеризм… Эти ренегаты фактически объединяются со спецслужбами и агентами психологической войны США и режима Рамоса, пытаясь остановить идеологическое, политическое и организационное усиления КПФ»{9}.

Газета «Демократическая Палестина» Народного фронта освобождения Палестины (НФОП) также открыла дискуссию о Сталине: «Негативные аспекты сталинского времени, которые были освещены, включают в себя принудительную коллективизацию, подавление свободы волеизъявления и демократии в партии и обществе, ультрацентрализм при принятии решений в партии, Советском государстве и международном коммунистическом движении»{10}.

Вся эта так называемая «критика» Сталина является не чем иным, как дословным повторением старой социал-демократической и антикоммунистической критики Сталина. Выбрать эту дорогу и следовать ей до конца – значит двигаться строго к гибели НФОП как революционной организации. Опыт тех, кто выбрал эту дорогу, не оставляет места для сомнений.

Недавнее развитие Сандинистского Фронта национального освобождения (СФНО) является поучительным примером в этом вопросе. В интервью с Фиделем Кастро Томас Борг решительно нападает на «сталинизм»: так СФНО маскирует свою трансформацию в буржуазную социал-демократическую организацию.

Опыт Сталина приобретает новое значение в ситуации, возникшей после реставрации капитализма в Центральной и Восточной Европе

Революционный опыт Сталина приобретает важность также в новой ситуации в Европе, после реставрации капитализма на Востоке. Гражданская война в Югославии – это бойня, которая может распространиться на всю Европу, если обострение противоречий между империалистическими державами спровоцирует новую мировую войну. Эта возможность не может быть исключена: сегодняшняя карта мира поразительно точно воссоздает ситуацию между 1900 и 1914 годами, когда империалистические державы соперничали за мировое экономическое доминирование. Сегодня отношения между шестью империалистическими центрами – США, Великобританией, Японией, Германией, Россией и Францией – становятся очень неустойчивыми. Мы подошли к периоду, когда альянсы возникают и распадаются, а сражения в экономической и коммерческой сфере происходят со все увеличивающейся силой. Становится весьма вероятным формирование новых экономических блоков, которые будут противостоять друг другу. Война между большими империалистическими державами превратит в этом случае всю Европу в гигантскую Югославию. Учитывая такую возможность, работы Сталина заслуживают того, чтобы изучить их заново.

В коммунистических партиях всего мира идеологическая борьба вокруг вопроса о Сталине имеет много общего

Во всех капиталистических странах экономическое, политическое и идеологическое давление, оказываемое буржуазией на коммунистов, стало небывало сильным. Это постоянная причина деградации, измен, медленного сползания в другой лагерь. Но каждый подобный вероломный акт требует идеологического оправдания в глазах того, кто его совершает. Как правило, революционер, который скатывается к оппортунизму, «открывает правду о сталинизме». Он (или она) принимает, как водится, буржуазную и антикоммунистическую версию истории революционного движения при Сталине. Фактически ренегаты не делают открытий, они просто копируют буржуазную ложь. Почему так много ренегатов «открывают правду о Сталине» (чтобы улучшить коммунистическое движение, конечно), но никто из них, например, не «открывает правду о Черчилле»? Открытие, которое было бы гораздо более важным для «улучшения» антиимпериалистической борьбы! На его счету полвека преступлений на службе Британской империи (война буров в Южной Африке, террор в Индии, империалистическая Первая мировая война, последующая вооруженная интервенция против новорожденной Советской республики, война против Ирака, террор в Кении, объявление «холодной войны», агрессия против антифашистов в Греции и т. д.). Черчилль, вероятно, единственный буржуазный политик своего времени, равный Гитлеру.

Каждая политическая и историческая работа обозначена классовой позицией ее автора. С 1920 по 1953 год большинство западных публикаций о Советском Союзе служит буржуазным и мелкобуржуазным нападкам на советский социализм. Работы членов коммунистической партии и левых интеллектуалов, пытающихся защитить советский опыт, показывают слабости в защите правды о советском опыте. В то время как с 1953 по 1956 год Хрущев и Коммунистическая партия Советского Союза принимали, капля за каплей, все выводы буржуазной историографии о сталинском периоде.

С этого времени революционеры Запада стали объектом ужасной и бесконечной идеологической атаки по поводу ключевого момента подъема коммунистического движения, особенно сталинского периода. Если Ленин руководил Октябрьской революцией и наметил главные линии построения социализма, то Сталин действовал согласно этим линиям в течение 30 лет. Буржуазная ненависть, конечно, сконцентрирована на титанической задаче «добраться» до Сталина. Коммунист, который не занимает твердой классовой позиции в отношении заблуждений, однобокой, неполной или фальшивой информации, распространяемой буржуазией повсюду, будет потерян навсегда. Нет другого такого противника в новой истории, о ком бы буржуазия клеветала столь ожесточенно. Каждый коммунист должен в этих условиях занять позицию систематического недоверия ко всей «информации», подготовленной буржуазией (и хрущевцами) о сталинском периоде. И он (или она) должен сделать все возможное, чтобы открыть редкие альтернативные источники информации, защищающие революционные устремления Сталина.

Но оппортунисты в разных партиях не смеют прямо противостоять идеологическим нападкам на Сталина, несмотря на явную антикоммунистическую цель таких атак. Оппортунисты сдают назад под давлением, говоря «да» критике Сталина», но притворяются, что критикуют Сталина «слева».

Сегодня, после 70 лет «критики слева», мы можем подвести итог на основе революционного опыта партии большевиков при Сталине. Доступны сотни работ, написанных социал-демократами и троцкистами, бухаринцами и «независимыми» левыми интеллектуалами. Их точка зрения принята и развита хрущевцами и титовцами.[6] Сегодня нам гораздо проще понять истинное классовое значение их работ. Какая-нибудь из этих критических работ может оказаться важнее для революционной деятельности, чем работы Сталина? «Критические» теории, конечно, сами осудили ту порочную общественную практику, которую они же и породили. Напротив, революционная практика мирового коммунистического движения под руководством Сталина потрясла весь мир и дала новое направление истории человечества. В течение 1985–1990 годов мы могли видеть, что все так называемые «левые критики» Сталина в большинстве своем бросились в антикоммунистическое движение. Их было несчетное множество. Социал-демократы, троцкисты, анархисты, бухаринцы, титовцы, экологи – все нашли себя в движении за «свободу, демократию и права человека», которое уничтожило то, что осталось от социализма в Восточной Европе и СССР. Все эти «левые критики» Сталина сыграли в конечном счете определенную роль в реставрации капитализма, восстановлении беспощадной диктатуры буржуазии и разрушений всех социальных достижений, культурных и политических прав рабочих масс и в ряде случаев в возникновении фашизма и реакционных гражданских войн.

Когда Хрущев начал антисталинские кампании в 1956 году, на тех коммунистов, которые сопротивлялись ревизионизму и защищали Сталина, воздействовали особым образом.

В 1956 году Коммунистическая партия Китая имела мужество защищать роль Сталина. Ее документ «Еще раз об опыте диктатуры пролетариата» помог марксистам-ленинцам во всем мире. Основываясь на собственном опыте, китайские коммунисты критиковали определенные аспекты сталинского опыта. Это абсолютно нормально и необходимо в дискуссии среди коммунистов.

Однако по прошествии времени кажется, что их критика была сформулирована слишком общо. Это негативно влияло на многих коммунистов, которые проявили доверие к разным видам оппортунистической критики.

Например, китайские товарищи утверждают, что Сталин не всегда четко различал два вида противоречий – противоречия внутри народа, которые могут быть сняты через воспитание и борьбу, и противоречия между народом и его врагами, которые требуют выбора других средств. Из этой общей критики некоторые заключают, что Сталин неправильно трактовал противоречия с Бухариным и ошибочно отказался принять социал-демократическую политическую линию Бухарина.

Китайские коммунисты также заявили, что Сталин вмешивался в дела других партий и лишал их независимости. Из этой общей критики некоторые, принимая титоизм как «специфическую югославскую форму марксизма-ленинизма», сделают вывод, что Сталин неправильно осудил политику Тито. Недавние события в Югославии позволяют лучше понять, что Тито после разрыва с партией большевиков следовал буржуазной националистической линии и в конце концов попал в зависимость от США.

Идеологические ошибки относительно вопроса о Сталине, перечисленные выше, встречаются почти во всех марксистско-ленинских партиях.

Можно сделать общий вывод. При рассмотрении всех событий за период 1923–1953 годов мы должны бороться за полное понимание политической линии, проводимой партией большевиков и Сталиным. Мы не можем принять никакой критики опыта Сталина без проверки всех исходных данных, относящихся к обсуждаемому вопросу, и без рассмотрения всех версий фактов и событий, в частности версии, данной руководством большевистской партии.

Глава 1

Молодой Сталин кует свое оружие

В начале ХХ века царский режим был самым реакционным и самым деспотичным в Европе. Это была феодальная власть, средневековая, безгранично господствующая над в основном безграмотным крестьянским населением. Русские крестьяне жили в полном невежестве и исключительной бедности, в хроническом состоянии недоедания. Периодически случался большой голод, результатом которого становились голодные бунты.

Между 1800 и 1854 годами периоды голода в стране длились тридцать пять лет. Между 1891 и 1910 годами тринадцать лет были неурожайными, три года был голод.

Крестьяне обрабатывали маленькие участки земли, которые после систематических перераспределений становились все меньше и меньше. Часто это были небольшие полоски земли, разделенные значительными расстояниями. У трети семей не было ни лошадей, ни быков для обработки земли. Урожай собирали при помощи серпов. Сравнивая с Францией или Бельгией, большинство крестьян жили в 1900 году, как в четырнадцатом веке{1}.

За первые пять лет ХХ века было несколько сот крестьянских бунтов в европейской части России. Дворцы были сожжены, а помещики – убиты. Эти восстания всегда носили локальный характер, полиция и армия беспощадно подавляли их. В 1902 году произошли восстания в Харькове и Полтаве. Сто восемьдесят деревень были охвачены смутой, и восемьдесят поместий подверглись атаке. Комментируя саратовское и балашовское крестьянские восстания, местный военачальник писал:

«С поразительной жестокостью крестьяне сжигали и разрушали все; не осталось ни одного кирпича. Все было разграблено – пшеница, магазины, мебель, домашняя утварь, скот, железо с крыш – другими словами, все, что можно было забрать; а то, что осталось, было предано огню»{2}.

Это бедствующее и невежественное крестьянство было брошено в Первую мировую войну, во время которой царь, почитаемый большинством крестьян как земной бог, собирался захватить новые территории, в основном в средиземноморском направлении. В России Первая мировая война унесла около 2 500 000 жизней, в основном крестьян, призванных в армию. Обычный уровень бедности сочетался с военными разрушениями и огромной смертностью.

Но в этой феодальной России в конце ХIХ в. развивались и новые производительные силы: фабрики, железные дороги и банки, принадлежащие большей частью иностранному капиталу. Жестоко эксплуатируемый, высоко сконцентрированный индустриальный рабочий класс под предводительством партии большевиков стал ведущей силой в борьбе с царизмом.

В начале 1917 года главным требованием всех революционных сил было прекратить преступную войну. Большевики призывали к немедленному миру и разделу земли между крестьянами. Старая реакционная царская система внезапно была подорвана, разрушена в феврале 1917 года; партии, которые хотели установить более современный буржуазный режим, получили власть в свои руки. Их лидеры были плотно привязаны к английской и французской буржуазии, возглавлявшей антигерманский военный альянс.

Как только было установлено буржуазное правительство, представители «социалистических» партий один за другим вошли в него. 27 февраля 1917 года Керенский был еще единственным «социалистом» среди одиннадцати министров нового режима{3}. 29 апреля социалисты-революционеры (эсеры), меньшевики, народные социалисты и трудовики проголосовали за вхождение в правительство{4}. Эти четыре партии более или менее следовали линии европейской социал-демократии. 5 мая Керенский стал военным и морским министром. В своих мемуарах он сформулировал программу своих «социалистических» друзей:

«Ни одна армия в мире не может позволить себе начать решать вопросы о цели, за которую она сражается… Чтобы вернуть их боевые возможности, мы должны побороть их животный страх и решить их сомнения ясной и простой истиной: вы должны принести жертву, чтобы сохранить страну»{5}.

Убежденные «социалисты» послали крестьян и рабочих на заклание, чтобы принести их в жертву капиталу. Вновь сотни тысяч были брошены на штыки. В этих условиях большевики затронули самые глубинные нужды рабочих и крестьянских масс для организации восстания 25 октября под лозунгами «Земля – крестьянам», «Немедленный мир» и «Национализация банков и крупной промышленности». Великая Октябрьская революция, первая социалистическая революция, победила.

Деятельность Сталина в 1900–1917 годах

Чтобы лучше понять ту роль, которую Сталин играл после 1922 года, мы хотели бы осветить здесь некоторые аспекты его жизни и работы с 1900 по 1917 год.

При описании некоторых периодов жизни Сталина мы пользуемся книгой «Stalin, Man of History» Яна Грея; это лучшая из известных нам биографий, написанных некоммунистом{6}.

Иосиф Виссарионович Джугашвили родился 21 декабря 1879 года в грузинском городе Гори. Его отец, Виссарион Джугашвили, был сапожником, происходил из семьи крепостных крестьян. Его мать, Екатерина Георгиевна Геладзе, также была дочерью крепостных. Родители Сталина были бедными и безграмотными. Сталин был одним из немногих большевистских лидеров скромного происхождения. И всю свою жизнь он старался писать и говорить так, чтобы его могли понять простые рабочие.

За первые пять лет в начальной школе в Гори Иосиф Джугашвили был отмечен за сообразительность и исключительную память. Когда он окончил школу в 1894 году, то был рекомендован для поступления в Тифлисскую семинарию, самое важное высшее учебное заведение в Грузии, как лучший ученик. Семинария также являлась центром сопротивления царизму. В 1893 году Л. Кецховели провел там забастовку, после которой 87 студентов были исключены{7}.

Сталину было 15 лет, и он был студентом-второкурсником семинарии, когда впервые вошел в контакт с тайным марксистским кружком. Он проводил много времени в книжной лавке, принадлежавшей человеку по фамилии Челидзе; молодые радикалы ходили туда, чтобы читать прогрессивные книги. В 1897 году помощник инспектора сообщал в отчете, что он застал Джугашвили читающим «Литературную эволюцию наций» Летурно, перед этим – «Труженики моря» Виктора Гюго и «Девяносто третий год»; всего тринадцать раз был замечен с запрещенными книгами{8}.

В 1897 году, в возрасте восемнадцати лет, Джугашвили присоединился к первой социалистической организации в Грузии, которой тогда руководили Жордания, Чхеидзе и Церетели, позднее ставшие известными меньшевиками. На следующий год Сталин уже вел кружок для рабочих. В то же время Сталин изучал работы Г.В. Плеханова и первые работы В.И. Ленина.

В 1899 году Сталин был отчислен из семинарии. С этого началась его карьера профессионального революционера{9}.

Сразу же Сталин показал выдающийся ум и память; благодаря собственным стараниям он, много читая, приобрел широкие политические знания.

Тем не менее, чтобы опорочить деятельность Сталина, почти все буржуазные авторы повторяют клевету Троцкого: «Политический его [Сталина] кругозор крайне узок. Теоретический уровень совершенно примитивен… По складу ума это упорный эмпирик, лишенный творческого воображения»{10}.

1 мая 1900 года Сталин выступал перед нелегальным собранием 500 рабочих в горах под Тифлисом. Под портретами Маркса и Энгельса они слушали речи грузин, русских и армян. В течение последующих трех месяцев забастовки вспыхивали на фабриках и железных дорогах Тифлиса; Сталин был одним из главных организаторов. В начале 1901 года Сталин опубликовал первую статью в подпольной газете «Искра», которую издавал Ленин в Лейпциге.

1 мая 1901 года две тысячи рабочих впервые организовали открытую демонстрацию в Тифлисе; полиция жестоко вмешалась. Ленин писал в «Искре», что «событие… имело историческую важность для всего Кавказа»{11}. В том же году Сталин, Кецховели и Красин руководили радикальным крылом социал-демократии в Грузии. Они приобрели печатный пресс, перепечатывали «Искру» и издавали подпольную грузинскую газету «Брдзола» («Борьба»). В первом выпуске они защищали наднациональное единство партии и критиковали «умеренных», призывавших к независимости грузинской партии, которая была связана с российской партией{12}.

В ноябре 1901 года Сталина выбрали в первый комитет Российской социал-демократической рабочей партии и послали в Батум, город, половину населения которого составляли турки. К февралю 1902 года он уже организовал одиннадцать подпольных кружков на главных фабриках города. 27 февраля шесть тысяч рабочих нефтеперегонного завода промаршировали через весь город. Армия открыла огонь. 15 человек были убиты и 500 арестованы{13}.

Месяц спустя был арестован и сам Сталин, он просидел в тюрьме до апреля 1903 года, после чего был снова сослан на три года в Сибирь. Он бежал и вернулся в Тифлис в феврале 1904 года{14}.

Во время пребывания в Сибири Сталин писал другу в Лейпциг и просил копию ленинского «Письма товарищу о наших организационных задачах», выражая свою поддержку позиции Ленина. После съезда в августе 1903 года социал-демократическая партия раскололась на большевиков и меньшевиков; грузинские делегаты оказались в рядах последних. Сталин, который читал «Что делать?», поддержал большевиков без колебаний.

«Это было решение, требующее уверенности и мужества. У Ленина и большевиков было мало поддержки на Кавказе»{15}, – писал Ян Грей. В 1905 году лидер грузинских меньшевиков, Жордания, опубликовал работу, критикующую тезисы большевиков, которые выдвинул Сталин, таким образом, подчеркивая важность Сталина в революционном движении Грузии. В том же году в работе «Вооруженное восстание и наша тактика» Сталин защищает, вопреки позиции меньшевиков, необходимость вооруженной борьбы за свержение царизма{16}.

Сталину было 26 лет, когда он впервые встретился с Лениным на съезде большевиков в декабре 1905 года в Финляндии{17}.

С 1905 по 1908 год Кавказ был местом интенсивной революционной деятельности; по подсчетам полиции, здесь произошло 1150 «террористических актов». Сталин сыграл в этом важную роль. В 1907–1908 годах Сталин возглавлял, вместе с Орджоникидзе и Ворошиловым, секретариат профсоюза нефтяников, вел легальную деятельность среди 50 000 рабочих нефтяной промышленности в Баку. Они добивались права выбирать рабочих делегатов, которые могли бы собираться на конференции, чтобы обсуждать коллективный договор, определяющий зарплату и условия труда. Ленин приветствовал эту борьбу, которая продолжалась в то время, когда большинство ячеек в России прекратили свою деятельность{18}.

В марте 1908 года Сталин был арестован во второй раз и приговорен к двум годам ссылки. Но в июне 1909 года он бежал и вернулся в Баку, где застал партийную организацию в кризисе, газета больше не издавалась.

Через три недели после возвращения Сталин снова начал публиковаться; в своей статье он утверждал, что «было бы странно думать, что орган, издаваемый за границей, отдельно от российской действительности, может объединить работу партии». Сталин настаивал на сохранении партии в подполье, предлагал создать координационный комитет в России и издавать всероссийскую газету, которая бы выпускалась в России и могла информировать рабочих, укреплять и поправлять линию партии. Чувствуя, что рабочее движение находится на грани гибели, он повторил эти предложения в начале 1910 года{19}.

В марте 1910 года, когда он помогал готовить общую забастовку в нефтяной промышленности, был арестован в третий раз, выслан в Сибирь и должен был провести там пять лет. Однако в феврале 1912 года он снова бежал и вернулся в Баку{20}.

Сталин узнал, что на Пражской конференции большевики создали свою отдельную от меньшевиков партию и что было создано Русское бюро ЦК, членом которого он был избран. 22 апреля 1912 года в Санкт-Петербурге Сталин издал первый выпуск большевистской газеты «Правда».

В тот же день его арестовали в четвертый раз вместе с секретарем редакции В.М. Молотовым. (Их предал Р. Малиновский, провокатор, выбранный в Центральный комитет!) Черномазов, который назначил Молотова секретарем, тоже был агентом полиции. Сосланный на три года в Сибирь, Сталин бежал еще раз и взял на себя руководство «Правдой».

Убежденный в необходимости разрыва с меньшевиками, он придерживался тактики, отличной от тактики Ленина. Он считал, что можно защищать большевистскую линию без прямых нападок на меньшевиков, потому как рабочие стали стремиться к объединению. Под руководством Сталина тираж «Правды» возрос до 80 000 копий{21}.

В конце 1912 года Ленин пригласил Сталина и других лидеров партии в Краков, чтобы провести свою линию немедленного разрыва с меньшевиками, затем послал Сталина в Вену, где он смог бы написать работу «Марксизм и национальный вопрос». В этой работе Сталин критиковал «культурно-национальную автономию» в партии, считая ее дорогой к сепаратизму и подчинению социализма национализму. Он защищал объединение рабочих разных национальностей в одной централизованной партии.

Когда Сталин вернулся в Санкт-Петербург, Малиновский сдал его полиции, и Сталин был арестован в пятый раз. В этот раз его сослали в самый отдаленный район Сибири, где он провел пять лет{22}.

Только после Февральской революции 1917 года Сталин смог вернуться в Санкт-Петербург, где его выбрали в Президиум Русского бюро ЦК партии, также он снова взял на себя руководство «Правдой». В апреле 1917 года на партийной конференции он был выбран в Центральный комитет, став третьим по количеству набранных голосов. В июле, когда «Правда» была закрыта Временным правительством и несколько большевистских лидеров были арестованы, Ленин скрывался в Финляндии, а Сталин руководил партией. В августе на VI съезде он выступил с докладом от имени Центрального комитета; предложенная политическая линия была единогласно принята 267 делегатами при четырех отсутствующих. Сталин заявил: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму… Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь»{23}.

Во время восстания 25 октября Сталин был членом Военно-революционного центра, состоявшего из пяти членов Центрального комитета. Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев открыто выступили против захвата власти партией большевиков; Рыков, Ногин, Луначарский и Милютин поддержали их. Но именно Сталин отверг предложение Ленина исключить Каменева и Зиновьева из партии. После революции эти «правые большевики» настаивали на создании коалиционного правительства с меньшевиками и социалистами-революционерами. Лишь под угрозой исключения они приняли партийную линию{24}.

Сталин стал первым народным комиссаром по делам национальностей. Быстро разобравшись, что интернациональная буржуазия поддерживает местную буржуазию национальных меньшинств, Сталин указывал на «необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма»{25}.

С 1901 по 1917 год, сразу же после образования партии большевиков и до Октябрьской революции, Сталин был крупнейшим приверженцем линии Ленина. Ни один другой большевистский лидер не мог похвастать такой постоянной и разнообразной партийной работой, как Сталин. Он следовал идеям Ленина с самого начала, с того времени, когда вместе с Лениным была только маленькая группа приверженцев среди социалистической интеллигенции. В отличие от большинства других большевистских лидеров Сталин находился в постоянном контакте с российской действительностью и с активистами в России. Он знал этих бойцов, встречался с ними в легальной и подпольной борьбе, в тюрьмах и в Сибири. Руководя вооруженной борьбой на Кавказе, Сталин был очень компетентен, равно как и в нелегальной работе; он руководил профсоюзной борьбой, редактировал легальные и подпольные газеты; он руководил легальной и парламентской борьбой, знал национальные меньшинства так же, как и русский народ.

Л.Д. Троцкий делал все, что мог, чтобы очернить революционное прошлое Сталина, и почти все буржуазные авторы тиражировали эту клевету. Троцкий заявлял:

«Сталин… – это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии»{26}.

Троцкий пытался запутать всех, крича о «партии», хотя сам никогда не принадлежал к партии большевиков, которую В.И. Ленин, Г.Е. Зиновьев, И.В. Сталин, Я.М. Свердлов и другие ковали с 1903 по 1917 год. Троцкий присоединился к партии лишь в июле 1917 года.

Троцкий также писал: «Для текущих дел Ленину было во многих случаях удобнее опираться на Сталина, Зиновьева или Каменева… Я не гожусь для поручений… Ленину нужны были послушные практические помощники. Для такой роли я не годился»{27}.

Эти высказывания говорят не столько о Сталине, сколько о Троцком: он прибился к Ленину, не оставив своего аристократического и бонапартистского видения партии: вождь, окруженный послушными помощниками, которые занимаются текущими делами!

«Социалисты» и революция

Восстание произошло 25 октября 1917 года. На следующий же день «социалисты» заставили Совет крестьянских депутатов передать первое контрреволюционное обращение:

«Товарищи крестьяне! Все свободы, достигнутые ценой крови ваших сыновей и братьев, находятся в ужасной, смертельной опасности… Снова армии, которая защищает Отечество и революцию от внешнего поражения, нанесен удар. Большевики разделяют силы трудового народа… Удар по армии – это первое и тягчайшее преступление партии большевиков! Второе – они начали Гражданскую войну и захватили власть. Большевистские обещания приведут не к миру, а к рабству»{28}.

Следовательно, на следующий день после Октябрьской революции «социалисты» уже требовали продолжения империалистической войны, они уже обвинили большевиков в том, что те провоцируют Гражданскую войну и несут насилие и рабство!

Немедленно силы буржуазии, царизма, все реакционные силы начали сплачиваться и организовываться под руководством «социалистического» авангарда. В начале 1918 года вспыхнуло антибольшевистское восстание. Тогда же Плеханов, выдающийся вождь партии меньшевиков, сформировал вместе с социалистами-революционерами и народными социалистами, а также и с руководителями буржуазной партии кадетов (конституционных демократов) «Союз возрождения России». «Они верили, – писал Керенский, – что национальное правительство должно быть создано на демократических принципах здравого смысла и что германский фронт должен быть восстановлен для продолжения сотрудничества России с западными союзниками»{29}.

20 июня 1918 года Керенский, представляя эту организацию, приехал в Лондон, чтобы договориться с союзниками. Он обратился к премьер-министру Ллойду Джорджу:

«Цель правительства уже сформулирована… продолжить войну вместе с союзниками, освободить Россию от большевистской тирании и восстановить демократическую систему».

Следовательно, уже более чем семьдесят лет назад кровожадная и реакционная буржуазия использовала слово «демократия», чтобы скрыть свое варварское господство.

От имени Союза Керенский просил «интервенции» союзников в Россию. Вскоре в Сибири было установлено правительство Директории, состоящей из социалистов-революционеров, народных социалистов, кадетской буржуазной партии и царских генералов Алексеева и Болдырева. Британское и французское правительства почти что признали его в качестве законного правительства России, но затем решили разыграть карту царского адмирала Колчака{30}.

Следовательно, силы, которые защищали царскую реакцию и буржуазию во время Гражданской войны в России были реорганизованы: сторонники царизма, все буржуазные партии, от кадетов до социалистов, действовали вместе с вторгшимися иностранными отрядами.

Сидни и Беатрис Веббы писали:

«В 1918 году авторитет Советской власти был далек от устойчивости. Даже в Петрограде и Москве безопасность жизни и имущества была на крайне низком уровне… Намеренная и продолжительная блокада, проводимая британским флотом и поддерживаемая враждебными правительствами, привела к отсутствию продуктов, одежды, крайне необходимых лекарств и обезболивающих средств. Вскоре без объявления войны прибыли армии правительств Великобритании, Франции, Японии, Италии и Соединенных Штатов, вторгаясь в полдюжине точек от Владивостока и Батума до Мурманска и Архангельска на территорию, которая технически никогда не прекращала быть «дружественной державой». Более того, те же правительства поставляли офицеров, оборудование и военное снаряжение для совместных сил под командованием Деникина, Колчака, Юденича и Врангеля, которые начали войну против Советского правительства. Германия и Польша периодически опустошали западные области, в то время как армия, сформированная из чехословацких военнопленных, оказалась в непонятном положении во время их затянувшегося переезда через Сибирь к Тихому океану»{31}.

С 1918 по 1921 год в ходе Гражданской войны погибли 9 млн человек, большинство из них – жертвы голода. Эти 9 млн смертей были вызваны иностранным вторжением (Британия, Франция, Чехословакия, Япония, Польша и т. д.) и блокадой, созданной западными державами. Правые же коварно записали их в «жертвы большевизма»!

Казалось чудом, что партия большевиков – только 33 000 членов к 1917 году – смогла успешно мобилизовать народ так, что он разгромил превосходящие силы буржуазии и старого царского режима, поддержанные «социалистами» и усиленные вторгшимися иностранными армиями. Другими словами, без полной мобилизации крестьянских и рабочих масс и без их сильнейшего стремления к свободе большевики не могли достичь полной победы. С самого начала Гражданской войны меньшевики осуждали «диктатуру большевиков», «деспотичный, террористический режим» большевиков, «новую большевистскую аристократию». А ведь это было в 1918 году, когда никакого «сталинизма» еще не существовало! «Диктатура новой аристократии» – социал-демократы – с самого начала пользовалась подобными выражениями в отношении социалистического строя, который стремился установить Ленин.

Плеханов разрабатывал теоретическую базу, необходимую для поддержки борьбы против большевиков, отстаивающих, по его словам, «объективно реакционную» политическую линию, идущую против хода истории, реакционную утопию, предполагающую введение социализма в стране, которая к нему еще не готова. Плеханов говорил о традиционной «крестьянской анархии». Тем не менее во время иностранной интервенции Плеханов был одним из немногих меньшевистских лидеров, кто противостоял ей{32}.

Альянс социалистов с буржуазией основывался на двух аргументах. Первым была «невозможность установления» социализма в отсталой стране. Вторым было то, что, поскольку большевики хотели установить социализм «силой», они принесли бы «тиранию» и «диктатуру» и установили бы господство «новой аристократии» над массами. Первые подобные «исследования», сделанные контрреволюционными социал-демократами, которые сражались против социализма с оружием в руках, достойны изучения: эти хитроумные нападки на ленинизм, многократно увеличенные, стали позже нападками на «сталинизм».

Сталин в годы Гражданской войны

Позвольте вернуться на минуту к роли, сыгранной Сталиным в годы Гражданской войны.

Многие буржуазные публикации ставят Троцкого, «создателя и организатора Красной Армии», на один уровень с Лениным, заявляя, что оба они авторы военной победы большевиков. Вкладом Сталина в борьбу против Белой армии эти авторы вообще пренебрегают. Однако с 1918 по 1920 год Сталин, один из главных лидеров партии, лично руководил военными действиями на главных фронтах войны. В военном деле другие лидеры большевиков Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев и Н.И. Бухарин не играли никакой роли. В ноябре 1917 года Центральный комитет создал более узкий комитет для решения срочных дел; его членами стали В.И. Ленин, И.В. Сталин, Я.М. Свердлов и Л.Д. Троцкий. Пестковский, помощник Сталина, писал: «В течение дня Ленин вызывал Сталина бесконечное число раз… Бульшую часть дня Сталин проводил с Лениным»{33}.

Во время мирных переговоров с Германией в декабре 1917 года Ленин и Сталин, для того чтобы сохранить Советскую власть во что бы то ни стало, настаивали на принятии унизительных условий, предложенных Германией. Они думали, что Российская армия просто не способна сражаться. Бухарин и Троцкий хотели отвергнуть условия и объявить «революционную войну». Ленин считал, что эта ультралевая линия приведет в ловушку, поставленную буржуазией для того, чтобы ускорить падение большевиков. Во время переговоров с Германией Троцкий заявил: «Мы убираем наши армии и наших людей с войны… но мы считаем, что нас заставили отказаться от подписания мирного договора». Сталин утверждал, что в Германии нет признаков зарождающейся революции и что эффектный акт Троцкого не был удачным. Германия снова начала наступление, и большевики вскоре были вынуждены подписать еще худшие мирные условия. В это время партия была на грани катастрофы{34}.

В январе 1918 года царский генерал Алексеев организовал добровольческую армию на Дону и Украине. В феврале Германская армия оккупировала Украину, чтобы «гарантировать ее независимость».

В мае 1918 года тридцать тысяч чехословацких солдат и офицеров оккупировали большую часть Сибири. Летом того же года подстрекаемые Уинстоном Черчиллем Великобритания, Франция, Соединенные Штаты, Италия и Япония, в числе прочих, ввели свои войска, чтобы воевать против большевиков.

Начиная с марта 1918 года Троцкий стал народным комиссаром по военным делам. Его задачей было организовать новую армию рабочих и крестьян под руководством 40 000 офицеров старой царской армии{35}.

В июне 1918 года Северный Кавказ был единственной значимой хлеборобной областью, оставшейся в руках большевиков. Ей угрожала армия генерала Краснова. Сталин был послан в Царицын, будущий Сталинград, чтобы организовать транспортировку зерна. Он застал там полный хаос. 10 июля он писал Ленину, прося вооруженной поддержки для региона: «Я буду сам, без формальностей, свергать тех командармов и комиссаров, которые губят дело». Сталин был назначен председателем Военного совета Южного фронта. Позже Сталин противостоял бывшему царскому генералу артиллерии Сытину, назначенному Троцким командующим Южным фронтом, и главнокомандующему армии бывшему царскому полковнику Вацетису. Атаки на Царицын были успешно отбиты{36}. Ленин расценил действия, предпринятые Сталиным, как образцовые{37}.

В октябре 1918 года Сталин получил назначение в Военный совет Украинского фронта; его задачей было свергнуть режим гетмана Скоропадского, установленный Германией. В декабре, когда благодаря успехам реакционных отрядов Колчака ситуация на Урале стала критической, Сталин был послан с чрезвычайными полномочиями, чтобы положить конец катастрофе 3-й армии и вычистить некомпетентных комиссаров. По итогам своего расследования Сталин критиковал политику Троцкого и Вацетиса. На VIII съезде партии, в марте 1919 года, многие делегаты критиковали Троцкого «за его диктаторские замашки… за его восхищение специалистами, за его поток необдуманных телеграмм»{38}.

В мае 1919 года Сталин снова был отправлен с чрезвычайными полномочиями для организации обороны Петрограда от армии Юденича. 4 июня Сталин послал Ленину телеграмму, в которой, основываясь на захваченных документах, заявлял, что многие командиры Красной Армии тайно работают на «белых»{39}.

На Восточном фронте сильный конфликт разгорелся между его командующим С.С. Каменевым (не путать с Л.Б. Каменевым) и главнокомандующим Вацетисом. Центральный комитет принял окончательное решение в пользу последнего, и Троцкий подал его заявление об отставке, которое не было принято. Вацетис был арестован и ждал приговора{40}.

В августе 1919 года Белая армия Деникина двигалась к Москве с Дона, с Украины и с Юга России. С октября 1919-го и по март 1920 года Сталин руководил Южным фронтом и разгромил Деникина{41}.

В мае 1920 года Сталин был направлен на Юго-Западный фронт, где Польская армия угрожала городу Львову на Украине, а отряды барона Врангеля – Крыму. Поляки оккупировали большую часть Украины, включая Киев. На Западном фронте Тухачевский провел контратаку, прогнав агрессора до Варшавы. Ленин надеялся победить в войне с реакционной Польшей. Было даже сформировано временное Польское Советское правительство. Сталин предостерегал против таких действий: «Классовый конфликт еще не набрал силы, чтобы разрушить чувство национального единства»{42}.

Плохо скоординированные, получавшие противоречивые приказы войска Тухачевского были контратакованы польскими отрядами на незащищенном фланге и обращены в бегство.

В то же время Сталин должен был собрать силы против Врангеля, который оккупировал территории на севере Азовского моря и хотел сомкнуться с антикоммунистами с Дона. Белая армия Врангеля на Юге была ликвидирована к концу 1920 года{43}.

В ноябре 1919 года Сталин и Троцкий получили недавно созданный орден Красного Знамени за свои военные успехи. Таким образом, Ленин и Центральный комитет оценили заслуги Сталина в управлении военными действиями как равные заслугам Троцкого в организации Красной Армии и руководстве ею на центральном уровне. Но, чтобы показать себя в лучшем свете, Троцкий писал: «В период Гражданской войны Сталин оставался фигурой третьего сорта»{44}.

Макнил, который часто относится к Сталину предвзято, писал на эту тему:

«Сталин оказался… политическим и военным руководителем, чей вклад в победу Красной Армии был вторым после вклада Троцкого. Сталин сыграл меньшую, чем его соперник, роль в организации Красной Армии, но он играл более важную роль в командовании на главных фронтах. Если его репутация как героя была гораздо ниже, чем у Троцкого, то объективно это было связано не столько с отсутствием заслуг, сколько с недостаточным вкусом Сталина… к саморекламе»{45}.

В декабре 1919 года Троцкий предложил «милитаризацию экономической жизни» и хотел мобилизовать рабочих, используя методы, которые он применял при руководстве армией. Согласно этой линии железнодорожные рабочие были мобилизованы и подчинены военной дисциплине. Волна протестов прокатилась в профсоюзном движении. Ленин заявил, что Троцкий совершил ошибки, которые подвергают опасности диктатуру пролетариата: своей бюрократической заботой о профсоюзах он рискует отделить партию от масс{46}.

Возмутительный индивидуализм Троцкого, его открытое пренебрежение большевистскими кадрами, его авторитарный стиль руководства и его вкус к военной дисциплине тревожили многих партийцев. Они считали, что Троцкий вполне мог бы сыграть роль Наполеона Бонапарта, свершив государственный переворот и установив контрреволюционный авторитарный режим.

«Завещание» Ленина

Троцкий познал свой недолгий час славы в 1919 году, во время Гражданской войны. Однако не вызывает сомнения тот факт, что в 1921–1923 годах Сталин был вторым человеком в партии после Ленина.

Начиная с VIII съезда, прошедшего в 1919 году, Сталин был членом Политбюро[7] вместе с Лениным, Каменевым, Троцким и Крестинским. Это продолжалось до 1921 года. Сталин к тому же был членом Организационного бюро, также состоявшего из пяти членов Центрального комитета{47}. Когда во время XI съезда в 1922 году Преображенский критиковал Сталина за то, что тот руководит Народным комиссариатом по делам национальностей одновременно с Рабоче-крестьянской инспекцией (она же Рабкрин, или РККИ), которая контролировала работу госаппарата, Ленин возразил:

«Нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чем дело… Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина.

То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах»{48}.

23 апреля 1922 года по предложению Ленина Сталин был также избран главой секретариата ЦК, генеральным секретарем{49}.

Сталин был единственным человеком, который был членом Центрального комитета, Политбюро, Организационного бюро и Секретариата в партии большевиков.

Ленин перенес первый удар в мае 1922 года. 16 декабря 1922 года он перенес второй сильный удар. Врачи знали, что он обречен.

24 декабря они сообщили представителям Политбюро Сталину, Каменеву и Бухарину, что любая политическая дискуссия может спровоцировать новый приступ, на этот раз смертельный. Они решили, что Ленин «имеет право диктовать каждый день по пять или десять минут… Ему запрещены политические посетители. Друзья и окружающие не должны сообщать ему о политических делах»{50}.

Политбюро назначило Сталина ответственным за связь с Лениным и с его врачами. Это была неблагодарная задача, в то время Ленин чувствовал себя разочарованным из-за паралича и отдаленности от политических дел. Его раздражение обратится против того человека, который отвечает за связь с ним. Ян Грей писал:

«Дневник секретарей Ленина с 21 ноября 1922 года по 6 марта 1923 года содержит, день за днем, детали его работы, посещений и здоровья, и после 13 декабря в него записаны все его мельчайшие действия. Ленин, чья правая рука и нога были парализованы, был тогда прикован к постели в своей маленькой комнате в Кремле, он был отрезан от дел правительства и фактически от всего мира. Врачи настаивали, чтобы его не беспокоили…

Не имея возможности избавиться от своей привычки быть в руководстве, Ленин боролся за то, чтобы получать бумаги, которые он хотел, полагаясь на свою жену Н.К. Крупскую, сестру Марию Ильиничну и трех или четырех секретарей»{51}.

Имея обыкновение руководить всеми существенными аспектами жизни партии и государства, Ленин отчаянно пытался вступить в спор, в котором он физически не мог участвовать в полной мере.

Врачи отказывались позволить ему какую-либо политическую деятельность. Чувствуя, что конец близок, Ленин искал решения вопросов, которые он считал первостепенно важными, но которые больше не мог охватить полностью. Политбюро не разрешало Ленину никакой политической работы, которая могла бы привести к стрессу, но его жена делала все, что только могла, чтобы получить документы, которые он искал. Любой врач, наблюдая подобную ситуацию, сказал бы, что сложные психологические и личностные конфликты неизбежны.

Ближе к концу декабря 1922 года Крупская написала под диктовку Ленина письмо. За это Сталин сделал ей выговор по телефону. Она пожаловалась на это Ленину и Каменеву: «О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и, во всяком случае, лучше Сталина»{52}.

Об этом периоде Троцкий писал: «В середине декабря [1922 года] здоровье Ленина снова ухудшилось… Сталин сразу попытался использовать это положение, скрывая от Ленина информацию, которая сосредотачивалась в секретариате партии… Крупская делала что могла, чтоб оградить больного от враждебных толчков со стороны секретариата»{53}. Это были непростительные слова интригана. Врачи отказывались давать Ленину доклады, но Троцкий обвиняет Сталина в свершении «неприятельских маневров» против Ленина и в «сокрытии информации»!

То, что враги коммунизма называют «завещанием Ленина», было продиктовано в этих обстоятельствах с 23 по 25 декабря 1922 года. Эти записи продолжает постскриптум, датированный 5 января 1923 года.

Буржуазные авторы фокусируют внимание на так называемом «завещании» Ленина, которое якобы требует устранения Сталина в пользу Троцкого. Анри Бернард, заслуженный профессор Бельгийской Королевской военной школы, пишет: «Троцкий должен был быть преемником Ленина… Ленин думал о нем как о преемнике. Он считал Сталина очень жестоким»{54}.

Троцкист из США, Макс Истман, опубликовал это «завещание» в 1925 году, вместе с хвалебными замечаниями о Троцком. В то же время Троцкий был вынужден поправить его в публикации в журнале «Большевик», где он писал:

«Истмен говорит о том, что ЦК партии «скрыл» от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого «завещания», и пр.); это нельзя назвать иначе как клеветой на ЦК нашей партии. …Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «завещания». Под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму… Всякие разговоры о скрытом или нарушенном «завещании» представляют собой злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии»{55}.

Несколько лет спустя тот же Троцкий в своей автобиографии возмущенно кричал по поводу «завещания» Ленина, «скрываемого» от партии Сталиным{56}.

Давайте рассмотрим три страницы записей, продиктованных Лениным между 23 декабря 1922 года и 5 января 1923 года.

Ленин требовал «увеличения числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни». «Я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии. Мне думается, что 50–100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса». Это были «меры против раскола». «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности такого раскола»{57}.

Это текст на редкость непонятный, явно продиктован больным и подавленным человеком. Как может добавление от 50 до 100 рабочих в Центральный комитет «повысить его престиж»? Или уменьшить опасность раскола? Не говоря ничего о политических концепциях Сталина и Троцкого и их видении партии, Ленин требовал, чтобы персональные отношения между этими двумя лидерами были улучшены.

Далее Ленин подверг критике пять важнейших лидеров партии. Мы перечислим их здесь:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий доказал, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС[8] свои выдающиеся способности. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и

чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу… Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но что он также мало может быть поставлен им в вину лично, как небольшевизм Троцкому…

Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне к марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»{58}.

Обратите внимание, что первым лидером, названным Лениным, был Сталин, который, по словам Троцкого, «казался всегда человеком, созданным для вторых и третьих ролей»{59}. Троцкий продолжал:

«Бесспорная цель завещания: облегчить мне руководящую работу»{60}. Конечно, ничего хорошего в необработанных записях Ленина не было. Грей утверждает вполне корректно:

«Сталин подается в лучшем свете. Он ничего не делал, чтобы очернить свою партийную биографию. Единственным вопросом было, сможет ли он быть достаточно рассудительным, держа в своих руках необъятную власть»{61}.

С уважением к Троцкому Ленин записал четыре его главных проблемы: он был совершенно неправ в некоторых вопросах, что показала его борьба против Центрального комитета в деле «милитаризации профсоюзов»; его преувеличенное самомнение; его подход к вопросам был бюрократическим и его небольшевизм был неслучайным.

Единственное, что записал Ленин о Зиновьеве и Каменеве, было то, что их предательство во время Октябрьского переворота было неслучайным.

Бухарин был великим теоретиком, чьи идеи были не совсем марксистскими, а довольно схоластическими и недиалектическими!

Ленин диктовал свои заметки для того, чтобы избежать раскола в партийном руководстве. Но характеристики, которые он дал пяти главным лидерам партии, кажутся более подходящими для подрыва их престижа и настраивания их друг против друга.

Когда Ленин диктовал эти строки, он «чувствовал себя не хорошо», писала секретарь Фотиева, и «врачи были против дискуссий между Лениным и его секретарем и стенографистом»{62}.

Затем десять дней спустя Ленин диктовал «дополнение», которое появляется в ответ на упрек, который Сталин сделал двенадцатью днями раньше Крупской:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общении между нами, коммунистами, становится нетерпим в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение»{63}.

Смертельно больной, полупарализованный, Ленин все больше и больше зависел от своей жены. Несколько грубых слов Сталина Крупской привели Ленина к вопросу об отставке с должности генерального секретаря. Но кто должен был заменить Сталина? Человек, который имел все сталинские способности и «еще одну мелочь»: он должен быть более терпимым, вежливым и внимательным! Это ясно из текста, который Ленин, конечно, не предназначал Троцкому! Кому же? Никому.

«Грубость» Сталина была «вполне терпима» «между нами, коммунистами», но не в кабинете генерального секретаря. Но ведь главной задачей генерального секретаря в то время и было – работать по вопросам внутренней организации партии!

В феврале 1923 года «состояние Ленина ухудшилось, он страдал от жестоких головных болей. Врач категорически запретил ему чтение газет, визиты и политическую информацию. Владимир Ильич просил записи с Х съезда Советов. Их ему не дали, что очень его расстроило»{64}. Очевидно, Крупская пыталась достать документы, которые просил Ленин. Димитриевский доложил о новой ссоре между Крупской и Сталиным.

«Когда Крупская… позвонила ему… однажды, чтобы получить информацию, Сталин… очень жестко обругал ее. Крупская, вся в слезах, побежала жаловаться Ленину. Ленин, нервы которого уже были напряжены до предела интригами, не мог больше сдерживаться»{65}.

5 марта Ленин диктовал новую записку:

«Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. 5 марта 23 года. С уважением, Ленин»{66}.

Грустно читать это личное письмо человека, который достиг своих физических пределов. Крупская сама просила секретаря не отправлять эту записку Сталину{67}. Фактически это последние строки, которые смог диктовать Ленин: на следующий день его болезнь значительно ухудшилась, и он больше не смог работать{68}.

То, что Троцкий смог манипулировать словами больного человека, почти полностью парализованного, показывает его полную безнравственность. Чтобы судить об этом, достаточно факта, что как профессиональный фальсификатор Троцкий представил эти тексты как последнее доказательство того, что Ленин указал на него как на преемника! Он писал:

«Эта записка, последний прижизненный документ Ленина, в то же время является итоговой в его отношениях со Сталиным»{69}.

Спустя годы, в 1927 году, объединенная оппозиция Троцкого, Зиновьева и Каменева пыталась еще раз использовать это «завещание» против руководства партии. В публичном заявлении Сталин сказал:

«Здесь кричали оппозиционеры… что Центральный комитет партии “скрыл” “завещание” Ленина. Несколько раз этот вопрос у нас на пленуме ЦК и ЦКК обсуждался, вы это знаете. (Голос: «Десятки раз».) Было доказано и передоказано, что никто ничего не скрывает, что “завещание” Ленина было адресовано на имя XIII съезда партии, что оно, это “завещание”, было оглашено на съезде (голоса: «Правильно!»), что съезд решил единогласно не опубликовывать его, между прочим, потому, что Ленин сам этого не хотел и не требовал»{70}.

«Говорят, что в этом “завещании” тов. Ленин предлагал съезду, ввиду “грубости” Сталина, обдумать вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю… Я на первом же заседании пленума ЦК после XIII съезда просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту…

Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться на посту»{71}.

Но интриги Троцкого вокруг «завещания» Ленина были не самым худшим из того, что он мог предложить. В конце жизни Троцкий дошел до того, что обвинил Сталина в убийстве Ленина!

Для того чтобы предъявить это немыслимое обвинение, Троцкий как единственный аргумент использовал свои «мысли и подозрения»!

В своей книге «Сталин» Троцкий писал:

«Какова подлинная роль Сталина во время болезни Ленина? Не сделал ли ученик чего-нибудь, что ускорило бы смерть его наставника?»{72}

«Только смерть Ленина могла очистить путь для Сталина»{73}.

«Я твердо уверен, что Сталин не мог пассивно ждать, когда его судьба висела на волоске»{74}.

Конечно, Троцкий не привел доказательств в поддержку своего обвинения, но он пишет, что эта мысль пришла к нему, когда «в конце февраля 1923 года на собрании политбюро… Сталин информировал нас… что Ленин неожиданно позвал его и попросил у него яд. Ленин… нашел свое положение безнадежным, предвидел приближение нового приступа, не верил своим врачам… он нестерпимо страдал»{75}.

В то же время, слушая Сталина, Троцкий почти раскрыл будущего убийцу Ленина! Он писал:

«Я вспоминаю, каким необычным, загадочным и расстроенным обстоятельствами казалось мне лицо Сталина… болезненная улыбка была прикована к его лицу, как маска»{76}.

Давайте последуем за инспектором Клузо[9] – Троцким в его расследовании. Послушайте это:

«Как и почему Ленин, который в то время относился к Сталину с большим подозрением, обратился к нему с такой просьбой?.. Ленин видел в Сталине единственного человека, который выполнит его трагическую просьбу с того времени, как он был прямо заинтересован в ее выполнении… (он) думал… как Сталин в действительности переживает о нем»{77}.

Попробуйте написать, пользуясь аргументами подобного рода, книгу, обвиняющую принца бельгийского Альберта в отравлении его брата, короля Бодуина: «Он был прямо заинтересован в том, чтобы сделать это». Вы будете приговорены к тюремному заключению. Но Троцкий позволяет себе подобную чудовищную клевету в адрес коммунистического лидера, и буржуазия приветствует его «безупречную борьбу против Сталина»{78}.

Вот наивысшая точка криминального расследования Троцкого:

«Я представляю ход событий примерно так. Ленин просил яд в конце февраля 1923 года…. К зиме состояние Ленина начало постепенно улучшаться; его дар речи начал возвращаться к нему…

Сталин жаждал власти… Его цель была близка, но опасность, происходившая от Ленина, была еще ближе. В это время Сталин должен был смирить свой ум, который приказывал ему действовать незамедлительно…. Либо Сталин послал яд Ленину с намеком, что врачи не оставили ему никакой надежды на выздоровление, либо он применил более прямые методы, я не знаю»{79}.

Однообразная ложь Троцкого бедно аргументирована: если не было надежды, зачем Сталину было «убивать» Ленина?

С 6 марта 1923 года до самой смерти Ленин был почти полностью парализован и лишен речи. Его жена, сестра и секретари находились у его постели. Ленин не мог принять яд так, чтобы они не узнали этого. Записи врача того времени совершенно ясно показывают, что смерть Ленина была неизбежной.

Манера, в которой Троцкий сконструировал версию «Сталин – убийца», идентична той, в которой он обманно использует так называемое завещание, она полностью дискредитирует агитацию против Сталина.

Глава 2

Построение социализма в одной стране

Жаркие дискуссии о строительстве социализма в СССР прошли между ленинским и сталинским периодами истории.

После победы над иностранными интервентами и реакционными армиями твердо установилась власть рабочего класса, поддерживаемая бедным и средним крестьянством.

Диктатура пролетариата победила своих военных и политических врагов. Но было ли возможно построение социализма? Была ли страна «готова» к социализму? Был ли социализм возможен в отсталой и разрушенной стране?

Ленинская формула хорошо известна: «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны»{1}. Власть рабочего класса приняла форму Советов, которая была близка крестьянским массам. Электрификация была необходима для создания современных средств производства. С этими двумя элементами социализм мог быть построен. Ленин выразил свою уверенность в создании социализма в Советском Союзе, и его решимость видна здесь:

«Без электрификации поднять промышленность страны невозможно. Это задача длительная, не менее как на 10 лет… Экономическая [составляющая] может быть обеспечена только тогда, когда действительно в русском пролетарском государстве будут сосредоточены все нити крупной промышленной машины, построенной на основах современной техники… Задача громадная, срок для ее осуществления требуется гораздо более длительный, чем тот, в течение которого мы отстояли свое существование против военного нашествия. Но мы этого срока не боимся…»{2}

По Ленину, крестьяне будут поначалу работать как индивидуальные производители, хотя государству следует поощрять их кооперацию. Путем объединения крестьяне могут интегрироваться в социалистическую экономику. Ленин признал негодным аргумент меньшевиков, что крестьянское население слишком варварское и культурно отсталое, чтобы понять социализм. Теперь, сказал Ленин, когда мы имеем силу диктатуры пролетариата, что может помешать нам осуществить среди этих «варварских» людей настоящую культурную революцию?»{3}.

Так Ленин сформулировал три исключительно важные задачи для построения социалистического общества в СССР: создание современной индустрии социалистическим государством, организация крестьянских кооперативов и начало культурной революции, которая принесет грамотность крестьянским массам и поднимет научный и технический уровень населения.

В одном из этих последних текстов Ленин писал:

«Власть государства над всеми крупномасштабными средствами производства, политическая власть в руках пролетариата, альянс этого пролетариата с маленькими и очень маленькими крестьянами, гарантированное пролетарское лидерство над крестьянством и т. д. – это ли не все необходимое для построения полностью социалистического общества из кооперативов?..»{4}

Благодаря этой перспективе Ленин и партия большевиков смогли вызвать великий энтузиазм в рабочих массах. Они создали дух жертвенности социалистическому делу и внушили веру в социалистическое будущее. В ноябре 1922 года Ленин выступил перед Московским Советом с речью о новой экономической политике (нэп):

«Новая экономическая политика!» Странное название. Эта политика названа новой экономической потому, что она поворачивает назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед»{5}.

Он закончил следующим: «Из России нэповской будет Россия социалистической»{6}.

Однако оставалось вопросом, можно ли построить социализм в Советском Союзе. Этот вопрос вызвал большие идеологические и политические дискуссии, продолжавшиеся с 1922 по 1927 год. Троцкий в этом вопросе был противником идей Ленина.

В 1919 году Троцкий думал, что настало благоприятное время для переиздания статьи «Итоги и перспективы», одного из его важнейших текстов, впервые изданного в 1906 году. В предисловии 1919 года он пишет: «Ход мыслей в основных своих разветвлениях весьма близко подходит к условиям нашего времени»{7}.

Но что это были за яркие «мысли» в работе Троцкого образца 1906 года? Мысли, которые, по мнению Троцкого, должны быть приняты партией большевиков? Крестьянство было охарактеризовано им как «политическое варварство, социальная неоформленность, примитивность, бесхарактерность. А все это такие свойства и черты, которые никоим образом не могут создать надежного базиса для последовательной активной политики пролетариата». После захвата власти «пролетариат окажется вынужденным вносить классовую борьбу в деревню… Недостаточная классовая дифференциация крестьянства будет создавать препятствия внесению в крестьянство развитой классовой борьбы, на которую мог бы опереться городской пролетариат…

Но охлаждение крестьянства, его политическая пассивность, а тем более активное противодействие его верхних слоев не смогут остаться без влияния на часть интеллигенции и на городское мещанство.

Таким образом, чем определеннее и решительнее будет становиться политика пролетариата у власти, тем уже будет под ним базис, тем зыбче почва под его ногами. Все это крайне вероятно, даже неизбежно»{8}.

Перечисленные Троцким трудности в строительстве социализма были реальными. Они объясняют остроту классовой борьбы в сельской местности, когда партия начала коллективизацию в 1929 году. Они потребовали от Сталина непоколебимой решимости и организационных способностей социализма, чтобы пройти через это ужасное испытание. Для Троцкого эти трудности были основой для капитулянтской и пораженческой политики вместе с «ультрареволюционными» призывами к «мировой революции».

Давайте вернемся к политической стратегии Троцкого, задуманной в 1906 году и подтвержденной им в 1919 году.

«Но как далеко может зайти социалистическая политика рабочего класса в хозяйственных условиях России? Можно одно сказать с уверенностью: она натолкнется на политические препятствия гораздо раньше, чем упрется в техническую отсталость страны. Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру. В этом нельзя сомневаться ни одной минуты»{9}.

«Предоставленный своим собственным силам рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернется от него. Ему ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе. Ту колоссальную государственно-политическую силу, которую даст ему временная конъюнктура российской буржуазной революции, он обрушит на чашу весов классовой борьбы всего капиталистического мира»{10}.

Чтобы повторить эти слова в 1919 году, уже требовалось пораженчество: «в этом нельзя сомневаться», что рабочий класс «не сможет удержаться у власти», ясно, что он «будет неизбежно раздавлен», если социалистическая революция не победит в Европе. Этот капитулянтский тезис сопровождался авантюристским призывом к «экспорту революции»:

«Российский пролетариат… перенесет по собственной инициативе революцию на почву Европы… русская революция перебросится в старую капиталистическую Европу»{11}.

Чтобы показать размах, с которым он принялся распространять свои старые антиленинские идеи, Троцкий опубликовал в 1922 году новую редакцию этой книги, «1905», в предисловии к которой он говорил о правильности своей прежней политической линии. После пяти лет Советской власти он заявил:

«Именно в промежуток между 9 января и октябрьской стачкой 1905 года сложились у автора те взгляды на характер революционного развития России, которые получили название теории «перманентной революции»… Именно для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду придется на первых же порах своего господства совершать глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии, которые поддерживали его на первых порах его революционной борьбы, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата»{12}.

Тем, кто думает, что это противоречит тому факту, что диктатура пролетариата удерживалась пять лет, Троцкий ответил в 1922 году в «Послесловии» к своей брошюре «Программа мира»:

«Тот факт, что рабочее государство удержалось против всего мира в одной стране, и притом отсталой, свидетельствует о колоссальной мощи пролетариата, которая в других, более передовых, более цивилизованных странах способна будет совершать поистине чудеса. Но, отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли… Торговые переговоры с буржуазными государствами, концессии, Генуэзская конференция и пр. являются слишком ярким свидетельством невозможности изолированного социалистического строительства в национально-государственных рамках… Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы»{13}.

Смысл очевиден: советские рабочие не способны совершить чудо строительства социализма; но в тот день, когда поднимутся бельгийцы, датчане, люксембуржцы и немцы, весь мир увидит настоящее чудо. Троцкий возлагал всю надежду на пролетариат «более развитых и более цивилизованных» стран. Но он не обратил особого внимания на факт, что в 1922 году только российский пролетариат продолжал быть действительно революционным до конца, в то время как революционная волна, поднявшаяся в 1918 году в Западной Европе, была уже большей частью в прошлом.

С 1902 года Троцкий непрерывно боролся против линии демократической революции и социалистической революции в России, которую провел Ленин. Подтверждая перед самой смертью Ленина, что диктатура пролетариата пришла в открытое противостояние с крестьянскими массами и что, следовательно, в «более цивилизованных» странах не было защитника для советского социализма, кроме победоносной революции, Троцкий пытался заменить ленинскую программу своей собственной.

За левым многословием «мировой революции» Троцкий проводил фундаментальную идею меньшевиков: невозможно построить социализм в Советском Союзе. Меньшевики открыто заявляли, что ни массы, ни объективные условия в России не созрели для социализма. А сам Троцкий добавлял, что пролетариат как класс в себе и масса крестьян неизбежно войдут в конфликт. Без внешней поддержки победоносной европейской революции советский рабочий класс не будет способен строить социализм. С этим выводом Троцкий вернулся в объятия своих меньшевистских друзей.

В 1923 году, во время борьбы за руководство партией большевиков, Троцкий провел вторую кампанию. Он пытался вычистить из большевистской партии старые кадры и заменить их молодыми, которыми, как он надеялся, можно будет манипулировать. Готовясь к захвату руководства партией, Троцкий вернулся, почти дословно, к своим антиленинским партийным идеям 1904 года.

В его книге «Наши политические задачи», впервые изданной в 1904 году, и его брошюре «Новый курс», вышедшей в 1924 году, мы находим одну и ту же враждебность к принципам строительства партии, которые отстаивал Ленин. Это показывает живучесть мелкобуржуазных идеалов Троцкого.

В 1904 году Троцкий ожесточенно боролся против ленинской концепции партии. Он называл Ленина «фанатичным отступником», «революционным буржуазным демократом», «организационным фетишистом», партизаном «армейского склада ума» и «организационной мелочности», «диктатором, желающим заменить собой Центральный комитет», «диктатором, желающим установить диктатуру над пролетариатом», для которого «любая группа лиц, думающая иначе, является патологическим феноменом»{14}.

Заметьте, что эта ненависть была направлена не против имеющего дурную репутацию Сталина, а, наоборот, против почитаемого учителя, Ленина. Эта книга, изданная в 1904 году, является ключевой в понимании идеологии Троцкого. Он стал известен как нераскаявшийся буржуазный индивидуалист. Всю клевета и оскорбления, которые он направил спустя двадцать пять лет на Сталина, он уже успел бросить в этой работе против Ленина.

Троцкий делал все возможное, чтобы изобразить Сталина диктатором, властвующим над партией. Еще когда Ленин создавал партию большевиков, Троцкий обвинил его в создании «ортодоксальной теократии» и «самодержавном азиатском централизме»{15}.

Троцкий всегда обвинял Сталина в том, что он занимал циничную, прагматичную позицию по отношению к марксизму, который он низвел до готовых формул. Говоря о ленинской работе «Шаг вперед, два шага назад», Троцкий уже тогда писал:

«Поистине нельзя с большим цинизмом относиться к лучшему идейному достоянию пролетариата, чем это делает Ленин! Для него марксизм не метод научного исследования, налагающий большие теоретические обязательства, нет, это… половая тряпка, когда нужно затереть свои следы, белый экран, когда нужно демонстрировать свое величие, складной аршин, когда нужно предъявить свою партийную совесть!»{16}

В своей работе 1904 года Троцкий вводит термин «заменизм» для нападок на партию Ленина и его руководство.

«Группа профессиональных революционеров… действовала… вместо пролетариата»{17}.

«Организация заменяет собой партию, Центральный комитет заменяет организацию и ее финансирование, а диктатор заменяет Центральный комитет»{18}.

И в 1923 году, часто используя те же слова, что он использовал против Ленина, Троцкий нападает на ленинскую концепцию партии и руководства партией: «Старшее поколение… привыкает думать и решать за партию». Троцкий отмечал наличие определенной «тенденции партийного аппарата думать и решать за партию»{19}.

В 1904 году Троцкий нападал на ленинскую концепцию партии, утверждая, что она «разделяет сознательную активность и исполнительную активность. Есть центр, а ниже есть только дисциплинированные исполнители технических функций». В своем буржуазном индивидуалистском мировоззрении Троцкий отбрасывает иерархию и различные уровни ответственности и дисциплины. Именно его идеалом была «глобальная политическая личность, которая подчиняет своей воле все «центры» во всех возможных формах, включая бойкот!»{20}.

Это девиз анархиста-индивидуалиста.

Троцкий снова использует эту критику против партии: «Главная опасность старого курса… состоит в том, что он обнаруживает тенденцию ко все большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, – всей остальной партийной массе, как объекту воздействия»{21}.

В 1904 году Троцкий обвинил Ленина в бюрократическом преобразовании партии, вырождении ее в буржуазно-революционную организацию. По Троцкому, Ленин был ослеплен «бюрократической логикой такого-то «организационного плана»», но «фиаско организационного фетишизма» было очевидным». «Глава реакционного крыла нашей партии, товарищ Ленин, дает социал-демократии определение, которое является теоретической атакой на классовую природу нашей партии». Ленин «сформулировал революционно-буржуазные тенденции для партии»{22}.

В 1923 году Троцкий пишет то же против Сталина, но использует более умеренный тон: «Бюрократизация… грозит… большим или меньшим оппортунистическим перерождением старшего поколения»{23}.

В 1904 году бюрократ Ленин был обвинен в «терроризировании» партии:

«Задачей «Искры» (газеты, принадлежавшей Ленину) было теоретически терроризировать интеллигенцию. Для социал-демократов, обученных в этой школе, ортодоксальность – это что-то закрытое абсолютной «Истиной», которая вдохновляла якобинцев (французских революционных демократов). Ортодоксальная «Истина» знает все. Те, кто спорит, – исключены, те, кто сомневается, – на грани того, чтобы быть исключенными»{24}.

В 1923 году Троцкий требовал «заменить мумифицированных бюрократов» так, чтобы «отныне никто не пытался терроризировать партию»{25}.

В итоге этот текст 1923 года показывает, что Троцкий был бессовестно честолюбив. В 1923 году, чтобы захватить власть в большевистской партии, Троцкий хотел «ликвидировать» старую большевистскую гвардию, которая очень хорошо знала его фанатичную борьбу против идей Ленина. Никто из старых большевиков не был готов отказаться от идей ленинизма ради идей троцкизма. Отсюда тактика Троцкого: он объявил старых большевиков «разлагающимися» и обольщал молодежь, которая не была хорошо знакома с его антиленинским прошлым. Под девизом «демократизации» партии Троцкий хотел привести молодежь, которая поддержала бы его в руководстве.

Спустя 10 лет, когда такие люди, как Зиновьев и Каменев, открыто показали свой оппортунизм, Троцкий объявил, что именно они представляют «старую большевистскую гвардию», преследуемую Сталиным: он объединился с этими оппортунистами, обращаясь к славному прошлому «старой гвардии»!

Положение Троцкого в партии продолжало слабеть в 1924–1925 годах, и он с растущей яростью нападал на партийное руководство.

Начиная с идеи о невозможности построить социализм в отдельной стране, Троцкий закончил тем, что политическая линия Бухарина в 1925–1926 годах, на которой фокусировалась его ненависть, представляла интересы кулаков (богатые крестьяне; см. главу 4) и новой буржуазии, называемой нэпманами. Власть становилась властью кулаков. Снова началась дискуссия о «расколе» в партии большевиков. С того момента, как действительно начали двигаться к расколу и установлению власти кулаков, Троцкий отнес себя к «правым», чтобы создать фракцию и тайно работать в партии.

Дебаты продолжались пять лет. Когда дискуссия была закрыта голосованием партии в 1927 году, те, кто защищал тезисы невозможности строительства социализма в Советском Союзе и право сформировать фракции, получили при голосовании от одного до полутора процентов голосов. Троцкий был исключен из партии, сослан в Среднюю Азию и в конце концов выслан из Советского Союза.

Глава 3

Социалистическая индустриализация

После Гражданской войны большевики унаследовали полностью разрушенную страну, индустрия была полностью уничтожена за восемь лет военных действий. Банки и крупные компании были национализированы, и с огромными усилиями Советский Союз восстанавливал индустриальный аппарат.

В 1928 году производство стали, угля, цемента, промышленных станков достигло или обогнало предвоенный уровень. Это случилось потому, что Советский Союз сам решил невозможную задачу: заложил основу современной индустрии в общий пятилетний план, используя исключительно внутренние ресурсы страны. Чтобы добиться успеха, страна, перестроенная на военный лад, сделала грандиозный шаг к индустриализации.

Социалистическая индустриализация была ключом к построению социализма в Советском Союзе. Все зависело от ее успеха.

Индустриализация должна была лежать в основе социализма. Она позволила бы радикально трансформировать сельское хозяйство при помощи машин и современной техники. Она улучшила бы материальное и культурное благосостояние работников. Она создала бы возможности для действительной культурной революции. Она создала бы инфраструктуру современного, эффективного государства. И дала бы трудящимся современное оружие, необходимое для защиты их независимости от более развитых империалистических держав.

4 февраля 1931 года Сталин объяснил, почему страна должна была поддерживать максимально быстрый темп индустриализации:

«Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость?.. Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»{1}.

В 1930-е годы немецкие фашисты, как и британские и французские империалисты, рисовали всеми красками «террор», который сопутствует-де «принудительной индустриализации». Все они жаждали мщения за свое поражение в 1918–1921 годах. Все они хотели, чтобы Советский Союз было легко сокрушить.

Когда Сталин требовал выдающихся усилий от рабочих, он предвидел ужасную угрозу войны и империалистической агрессии, которая витала над первой социалистической страной.

Гигантские усилия, приложенные в 1928–1932 гг. для индустриализации, описаны в книге «Индустриальная революция Сталина» Хироаки Куромия{2}, преподавателя университета в штате Индиана. «Индустриальную революцию» также называют «второй революцией», или «революцией сверху». Самые сознательные и энергичные революционеры стояли тогда во главе государства, и с этих позиций они мобилизовали и подготовили десятки миллионов трудящихся крестьян, которые выбрались из тени безграмотности и религиозного мракобесия на новый уровень развития. Центральной мыслью книги Куромия было то, что Сталин сумел мобилизовать рабочих для ускоренной индустриализации, которая была классовой войной угнетенных против старых эксплуататорских классов и вредителей в собственных рядах.

Чтобы управлять этим гигантским скачком, партия должна была расти. Количество ее членов выросло с 1 300 000 в 1928 году до 1 670 000 в 1930 году. За тот же период процентное соотношение членов партии среди рабочего класса выросло с 57 до 65 %. Принятые в партию 80 % были «ударниками»: в основном это были относительно молодые рабочие, которые прошли техническое обучение, комсомольские активисты, которые сами могли служить образцом для рабочих и которые помогали рационализировать производство, чтобы получить более высокую производительность труда{3}. Это опровергает ложь о «бюрократизации» сталинской партии: партия лишь усилила свою рабочую базу и ее способность к бою.

Индустриализация сопровождалась большими потрясениями. Миллионы безграмотных крестьян вырвались из Средневековья и ринулись в мир современных машин. «К концу 1932 года промышленная рабочая сила удвоилась по сравнению с 1928 годом и достигла более чем 6 млн человек»{4}. За тот же период в четыре года 12,5 млн человек нашли себе новые рабочие места в городе; 8,5 млн из них были в прошлом крестьянами{5}.

Героизм и энтузиазм

Презирая социализм, буржуазия любила подчеркивать «насильственный» характер индустриализации. Те, кто жил в то время и наблюдал социалистическую индустриализацию глазами рабочих масс, подчеркивали совсем другое: героизм в работе, энтузиазм и боевой характер рабочих.

Во время первой пятилетки Анна Луиза Стронг, молодая журналистка из США, работавшая в газете «Московские новости», путешествовала по стране. Когда в 1956 году Хрущев предпринял свою коварную атаку на Сталина, она привела некоторые исключительные факты. Говоря о первом пятилетнем плане, она заявила: «Никогда в истории такой огромный успех не был достигнут так быстро»{6}.

В 1929 году, первом году пятилетки, энтузиазм рабочих масс был таким, что даже старые специалисты дореволюционной России, выплескивавшие свою злость на большевиков в 1918 году, должны были признать, что страна стала неузнаваемой. Доктор Эмиль Джозеф Диллон жил в России с 1877 до 1914 года и преподавал в нескольких российских университетах. Когда он уезжал в 1918 году, он написал:

«В большевистском движении нет и следа конструктивности или социальной идеи…. Большевизм перевернет страну вверх дном. Для капиталистов он предполагает обращение настолько плохое, насколько плохим было отношение царей к крепостным»{7}.

Спустя десять лет, в 1928 году, доктор Диллон снова посетил СССР и был изумлен тем, что увидел:

«Повсюду люди думали, работали, объединялись, делали научные открытия и промышленные внедрения… Ничего подобного этому не было раньше; ничто не приближалось по разнообразию, глубине, целеустремленности к тому, что было теперь. Революционный рывок преодолевает колоссальные препятствия и объединяет совершенно разных людей в один большой народ; в самом деле, нет другой такой нации в старом мире, кроме этих сильных людей, сцепленных, как цементом, квазирелигиозным энтузиазмом… Большевики совершили многое из того, к чему они стремились, и многое, что казалось недостижимым для человеческой организации при столь враждебных условиях, в которых они должны были бороться. Они мобилизовали свыше 150 000 000 вялых, подавленных живых существ и вдохнули в них новый дух»{8}.

Анна Луиза Стронг вспоминает, как происходили чудеса индустриализации:

«Харьковский (тракторный) завод столкнулся с особой проблемой. Он строился «сверх плана». В 1929 году крестьяне объединялись в колхозы быстрее, чем ожидалось. Харьков, гордый украинский город, строил свой собственный завод «сверх пятилетнего плана»… Весь металл, кирпич, цемент и рабочие уже были распределены на пять лет вперед. Харьков мог получить сталь, только подключив завод к производству стали «сверх плана». Чтобы заполнить недостаток разнорабочих, десятки тысяч человек – служащие, студенты, профессора – работали добровольно, в свободные дни… «Каждое утро, в половине седьмого, мы видели прибытие специальных поездов, – рассказал мистер Раскин (американский инженер, работающий в Харькове). – Они прибывали с оркестрами и флагами, разные группы, каждый день и всегда веселые». Говорят, что половина неквалифицированных работ при строительстве завода была выполнена добровольцами»{9}.

В 1929 году, с того момента, как сельская коллективизация стала развиваться по непредвиденному сценарию, Харьковский тракторный завод не был единственной «поправкой» к пятилетнему плану. Путиловский завод в Ленинграде, который выпустил 1115 тракторов в 1927 году и 3050 в 1928 году, также начал работать сверх плана. После горячих дискуссий на заводе план был переделан, и производство увеличено до 10 000 тракторов в 1930 году! Фактически было произведено 8935 тракторов.

Чудо индустриализации было совершено за десять лет не только под влиянием преобразований внутри страны, но также из-за роста вероятности войны.

Магнитогорский сталелитейный завод был спроектирован так, чтобы производить 656 000 тонн стали в год. В 1930 году план был увеличен до 2 500 000 тонн{10}. Но планы производства стали вскоре были снова пересмотрены: в 1931 году японская армия оккупировала Маньчжурию и угрожала границам на Дальнем Востоке. На следующий год нацисты, пришедшие к власти в Берлине, опубликовали свои претензии на владение Украиной. Джон Скотт, инженер из Соединенных Штатов, работал в Магнитогорске. Он пробуждал в рабочих героические усилия и несомненную важность защиты Советского Союза.

«К 1942 году индустриальная территория Урала стала оплотом Советского Союза. Его шахты, фабрики и магазины, его поля и леса снабжали Красную Армию огромным количеством военных материалов всех видов, запасными частями, различной продукцией промышленного производства, которая поддерживала сталинские механизированные дивизии в бою.

Уральский регион занимает площадь около пятисот квадратных миль почти в самом центре самой большой страны в мире. На этой площади природа разместила богатые запасы железа, угля, меди, алюминия, свинца, марганца, асбеста, калия, золота, серебра, платины, цинка и нефти, а также богатые леса и сотни тысяч акров пахотных земель. До 1930 года эти неслыханные богатства оставались практически нетронутыми. В период с 1930 года по 1940-й, почти двести индустриальных предприятий были построены и запущены в действие на Урале. Эта Геркулесова задача была решена благодаря политической прозорливости Иосифа Сталина, его непреклонной настойчивости в стимулировании реализации своих конструктивных программ, несмотря на фантастические затраты и трудности…

Сталин любил тяжелую индустрию. Он заявлял, что новая индустрия должна быть сконцентрирована на Урале и в Сибири, в тысячах миль от ближайших границ, вне досягаемости вражеских бомбардировщиков. Должна быть создана абсолютно новая индустрия. До настоящего времени Россия была почти полностью зависима от других стран в поставках резины, химикатов, запчастей, тракторов и многого другого. Все это может и должно быть произведено в Советском Союзе, чтобы гарантировать техническую и военную независимость страны.

Бухарин и многие другие старые большевики не соглашались со Сталиным. Они настаивали, что сперва нужно строить легкую индустрию; советские люди должны быть обеспечены потребительскими товарами, прежде чем начинать выполнять программу тотальной индустриализации. Шаг за шагом, один за другим эти несогласные голоса умолкли. Сталин победил. Россия начала выполнять самый гигантский план индустриализации, который видел мир.

В 1932 году 56 % национального дохода Советского Союза было инвестировано в основные фонды. Это было выдающееся достижение. В Соединенных Штатах в 1860–1870 годах, когда мы строили железные дороги и доменные печи, максимальная рекапитализация в любой год составляла около 12 % национального дохода. Более того, американская индустриализация финансировалась европейским капиталом, а людские ресурсы для этого пополнялись из Китая, Ирландии, Польши и других стран. Советская индустриализация была выполнена почти без помощи иностранного капитала»{11}.

Трудности жизни и жертвы индустриализации были сознательно и с энтузиазмом приняты большинством рабочих. Они заставляли себя работать без отдыха, но они знали, что это они делали для себя, для достойного будущего и свободы для всех рабочих. Хироаки Куромия писал:

«Это может показаться парадоксальным, но принудительное накопление может послужить источником не только нужды и лишений, но и советского героизма… Советская молодежь в 1930-х годах находила героизм в работе на фабриках и в строительстве городов, таких, как Магнитогорск и Новокузнецк»{12}.

«Быстрый темп индустриализации в период Первого пятилетнего плана символизировал грандиозную и драматическую цель строительства нового общества. В отличие от Запада с его Великой депрессией и массовой безработицей, советская индустриализация вызывала героические, романтические «сверхчеловеческие» чувства и энтузиазм. «Слово «энтузиазм», как и многие другие, было обесценено инфляцией, – писал Илья Эренбург. – Но не было другого подходящего слова в дни первой пятилетки; чистый и простой энтузиазм вдохновлял молодежь на ежедневные впечатляющие подвиги». Согласно другим современникам, «те дни были действительно романтичным и пьянящим временем»: «Люди собственными руками создавали то, что раньше было просто мечтой, и на практике убеждались, что эти фантастические планы становились совершенно реальными»{13}.

Классовая война

Куромия показал, что Сталин рассматривал индустриализацию как классовую войну угнетенных против старых управляющих классов.

Эта была правильная идея. Тем не менее несчетное множество литературно-художественных и исторических работ навязывают нам симпатии к тем, кто был репрессирован во время классовых войн индустриализации и коллективизации. Нам говорят, что репрессия всегда «негуманна» и что цивилизованная нация не позволит себе навредить общественной группе, даже эксплуататорской.

Какие аргументы приводят так называемые гуманисты?

Как проводилась индустриализация «цивилизованного мира»? Как лондонские и парижские банкиры и промышленники создавали свою индустриальную базу? Могла ли их индустриализация быть возможной без разграбления индийского золота и серебра? Не грабеж ли сопутствовал уничтожению более чем 6 млн американских индейцев? Была бы западная индустриализация возможна без работорговли африканцами, без этой кровавой бани? Эксперты ЮНЕСКО оценивают потери Африки в 210 млн убитых во время набегов или проданных в рабство. Могла ли наша индустриализация осуществиться без колонизации, которая делала целые народы заключенными на своей родной земле?

И те, кто индустриализовал этот маленький уголок мира, который называется Европой, ценой миллионов смертей «аборигенов», говорят нам, что большевистские репрессии против имущих классов были отвратительны? Те, кто индустриализовал свои страны, сгоняя с оружием в руках крестьян с их земель, те, кто убивал женщин и детей, заставляя их работать по четырнадцать часов в сутки, кто платил нищенскую зарплату, угрожая безработицей и голодом, они смеют писать толстые книги о «насильственной» индустриализации Советского Союза?

В советской индустриализации, возможно, имели место репрессии против 5 % богатых и реакционеров, капиталистическая индустриализация заключалась в террористических действиях 5 % богачей против рабочих масс, и в их собственных странах, и в тех странах, над которыми они господствовали.

Индустриализация была классовой войной против старых эксплуататорских классов, которые делали все возможное, чтобы не допустить успеха социалистического эксперимента. Часто она сопровождалась жестокой борьбой внутри рабочего класса: неграмотные крестьяне, вырванные из своего традиционного мира и брошенные на современное производство, приносили с собой все свои предрассудки и реакционные понятия. Кулаки шли работать на шахты, чтобы вредить там. Старые привычки самого рабочего класса, привыкшего к эксплуатации его хозяином и привыкшего сопротивляться ему, нужно было заменить новым отношением к работе теперь, когда рабочие сами стали хозяевами общества.

У нас есть яркое подтверждение этой классовой борьбы на одном из советских заводов, описанной американским инженером Джоном Скоттом, который работал много лет в Магнитогорске.

Скотт не был коммунистом и часто критиковал большевистскую систему. Но когда он рассказал о том, что узнал на стратегическом комплексе Магнитогорска, он заставил нас осознать несколько существенных проблем, которым должен был противостоять Сталин.

Скотт описывал легкость, с которой контрреволюционеры, которые служили в Белой гвардии, казались динамичными и интеллигентными, могли пролезть наверх под видом пролетарских элементов и могли добраться до высоких постов в партии. Его публикации показывали также, что большинство активных контрреволюционеров были потенциальными шпионами империалистических стран. Это было совсем не легко, отличить опытного контрреволюционера от коррумпированных бюрократов и «приспособленцев», которые просто искали легкой жизни.

Скотт также объяснил, что чистка в 1937–1938 годах была не только «негативной», как это представляют на Западе: главным образом это была массовая политическая мобилизация, которая усиливала антифашистское сознание рабочих, заставляла бюрократов повышать качество своей работы и делала возможным значительное развитие индустриального производства. Чистка была частью великой подготовки народных масс к противостоянию приближающемуся вторжению империалистов. Факты опровергают лживое заявление Хрущева, что Сталин плохо готовил страну к войне.

Вот свидетельство Джона Скотта о Магнитогорске:

«Шевченко… запустил (в 1936 году) завод по производству коксованного угля, где работали две тысячи рабочих. Он был грубым и чрезвычайно энергичным человеком, сильным и часто невежливым и вульгарным….

За некоторыми исключениями… Шевченко был неплохим директором. Рабочие уважали его, и, когда он отдавал указание, они спешили его выполнить…

Шевченко приехал из маленькой деревни на Украине. В 1920 году Белая армия Деникина оккупировала этот район, и молодой Шевченко, юноша девятнадцати лет, был завербован в жандармы. Позже Деникин ушел к Черному морю, и красные захватили власть в стране. В интересах самосохранения он отказался от своего прошлого, переехал в другой регион страны и устроился работать на мельницу. Он был очень энергичным и активным и через удивительно короткий срок из вдохновленного погромами жандарма превратился в перспективного профсоюзного функционера на большом заводе. Он стал ультрапролетарием, хорошо работал, не боялся «срезать углы» и терять друзей на пути наверх. Затем вступил в партию и, как следствие, попал в Институт красных директоров, занялся профсоюзной работой и в конце концов, в 1931 году, он был отправлен в Магнитогорск в качестве помощника директора завода…

В 1935 году… рабочий приехал из того же города на Украине, что и Шевченко, и начал рассказывать о деятельности Шевченко там в 1920 году. Шевченко дал ему денег и хорошую работу, но история всплыла…

Однажды вечером он устроил беспрецедентную для Магнитогорска вечеринку… Шевченко и его товарищи отдыхали всю ночь и большую часть следующего дня оставались на прежнем месте…

Однажды… Шевченко сняли с его поста вместе с полудюжиной его ведущих сотрудников… Шевченко допрашивали пятнадцать месяцев, после чего осудили на десять лет.

Шевченко как минимум на 50 % был бандитом – бесчестным и бессовестным карьеристом. Его личные цели и идеалы полностью отличались от целей основателей сталинизма. Однако, по всей вероятности, Шевченко не был японским шпионом, как было написано в обвинительном акте, не имел террористических намерений против лидеров партии и правительства и не был виноват в непреднамеренном взрыве (который убил четверых рабочих в 1935 году).

Банда «шевченковцев» состояла из двенадцати человек, которые были осуждены на долгие сроки. Некоторые, такие, как Шевченко, были мошенниками и карьеристами. Некоторые были действующими контрреволюционерами, которые были готовы сделать все от них зависящее, чтобы свергнуть Советскую власть, и небезразличны к тому, с кем сотрудничать. Другим просто не повезло с работой, и они попали под руководство человека, столкнувшегося с НКВД.

Николай Михайлович Удкин, один из коллег Шевченко, был старшим сыном в зажиточной украинской семье. Он был уверен, что Украина была завоевана, разграблена, а теперь эксплуатируема группой большевиков… которые разрушили страну… Он считал, и чем дальше, тем больше, что капиталистическая система гораздо лучше социалистической…

Это был человек, который как минимум представлял потенциальную угрозу для Советской власти, человек, который мог добровольно связаться с Германией для «освобождения Украины» в 1941 году. Он также получил десять лет»{14}.

«В ходе чистки сотни тысяч бюрократов дрожали от страха. Служащие и администрация, которые раньше приходили на работу в десять часов, уходили домой в половине пятого и пожимали плечами в ответ на жалобы о трудностях и авариях, начали оставаться на работе дотемна, переживая удачи и поражения своего коллектива. Они начали драться самым искренним образом за выполнение плана, за экономию и за хорошие условия существования своих рабочих и служащих, из-за чего потеряли сон»{15}. Оборонный бюджет России удваивался почти каждый год. Огромные количества стратегических материалов, машин, горючего, продуктов и запасных частей запасались. Численность Красной Армии от приблизительно 2 млн в 1938 году выросла до 6 или 7 млн в 1941 году. Работы по строительству железных дорог и фабрик на Урале, в Средней Азии и в Сибири были ускорены.

Все эти предприятия породили небольшой, но растущий прибавочный продукт, благодаря которому магнитогорские рабочие смогли приобретать велосипеды, наручные часы, радиоприемники, хорошую колбасу и другие пищевые продукты с 1935 по 1938 год»{16}.

Экономическое чудо

За время индустриализации советские рабочие совершили экономические чудеса, которые до сих пор поражают воображение.

Вот как Куромия заканчивает свое исследование о сталинской индустриализации:

«Прорыв, осуществленный революцией 1928–1931 годов, заложил основы огромного индустриального роста 1930-х годов, который позволил стране продержаться во Второй мировой войне. К концу 1932 года… индустриальное производство… по сравнению с 1928 годом увеличилось более чем в два раза… После того как главные проекты первой пятилетки один за другим были запущены в действие, в середине 1930-х годов производство возросло чрезвычайно. В 1934–1936 годах… «официальные показатели показали подъем общего объема производства на 88 %…». За десять лет с 1927–1928 годов по 1937 год… производство совершило скачок с 18 300 млн руб. до 95 500 млн; производство чугуна выросло с 3,3 млн т до 14,5; добыча угля – с 35,4 млн т до 128,0; электроэнергии – с 5,1 млрд кВт-ч. до 36,2; станки – с 2098 шт. до 36 120. Даже делая скидку на преувеличения, можно сказать, что это были ошеломляющие достижения»{17}.

Ленин выразил свою уверенность в способности советских людей построить социализм в отдельной стране в заявлении: «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны»{18}. С этой точки зрения в 1920 году Ленин предложил генеральный план электрификации, согласно которому через 15 лет должны были быть построены 30 электростанций мощностью 1,75 млн кВт. Но благодаря воле и упорству Сталина и руководства партии большевиков в 1935 году Советский Союз имел генераторы мощностью 4,07 млн кВт. Честолюбивые мечты Ленина были перевыполнены Сталиным на 133 %!{19}

Невероятное опровержение для всех тех образованных ренегатов, которые читали в ученых книгах, что социалистическое строительство в отдельной стране, а особенно в крестьянской, невозможно. Теория «невозможности социализма в СССР», распространяемая меньшевиками и Троцким, была не более чем жалобой, выражающей пессимистический и капитулянтский дух мелкой буржуазии. По мере роста дела социализма их ненависть к настоящему социализму, которого «не должно было существовать», только обострялась.

Рост активов между 1913 и 1940 годами дает ясное представление о неправдоподобных усилиях, предпринятых советским народом. Приняв за индекс, равный 100, год, предшествующий Первой мировой войне, активы индустрии достигли 136 в начале первой пятилетки в 1928 году. Накануне Второй мировой войны, двенадцать лет спустя, в 1940 году, индекс поднялся до 1085 пунктов, то есть восьмикратное увеличение за двенадцать лет. Активы в сельском хозяйстве поднялись со 100 до 141 перед началом коллективизации в 1928 году и достигли 333 пункта в 1940 году{20}.

За 11 лет, с 1930 по 1940 год, Советский Союз показывал рост производства в среднем на 16,5 % в год{21}.

В ходе индустриализации главное усилие было направлено на создание материальных условий для обеспечения свободы и независимости социалистического Отечества. В то же время социалистический строй закладывал основу для будущего процветания и благосостояния. Большая часть прироста в национальном доходе предназначалась для накопления. Трудно было представить повышение уровня жизни в короткие сроки. Да, жизнь рабочих и крестьян была тяжелой.

Прирост капитала проходил с 3,6 млрд руб. в 1928 году, составляющих 14,3 % национального дохода, до 17,7 млрд в 1932 году, т. е. 44,2 % национального дохода! Потребительские расходы, с другой стороны, медленно снижались: с 23,1 млрд в 1930 году до 22,3 млрд два года спустя. Согласно Куромия, «реальная зарплата московского промышленного рабочего в 1932 году составляла только 53 % от уровня 1928 года»{22}. В то время как индустриальные активы выросли в десять раз по сравнению с предвоенным уровнем, индекс жилищного строительства достиг только 225 пунктов в 1940 году. Жилищное строительство улучшалось с большим трудом{23}.

Неправда то, что индустриализация происходила ценой «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», как заявлял Бухарин: социалистическая индустриализация, которая, естественно, не может происходить ценой эксплуатации колоний, была достигнута ценой жертв со стороны всех слоев населения – рабочих, крестьян и интеллигенции.

Был ли Сталин «нечувствительным к ужасным условиям жизни рабочих»? Сталин прекрасно понимал, что главная необходимость физического выживания социалистического Отечества и народа должна решаться прежде, чем сможет начаться существенное улучшение условий его жизни. Жилищное строительство? Нацистские агрессоры разрушили и сожгли 1710 городов и более 70 000 деревень и поселков, оставив 25 млн человек без крыши над головой{24}.

В 1921 году страна была разрушена, ее независимости угрожали все империалистические страны. После двенадцати лет титанических усилий рабочие построили страну, которая могла противостоять самой развитой стране в Европе – гитлеровской Германии. То, что старые и будущие нацисты набросились на «насильственную» индустриализацию и «ужасные страдания, навязанные людям», – совершенно понятно. Но почему бы думающим людям в Индии, Бразилии, Нигерии и Египте не проснуться? После того как они получили независимость от колонизаторов, чем стали более 90 % рабочих Третьего мира? И кто получил прибыль от их страданий? Сознательно ли рабочие этих стран принесли свои жертвы, как было в случае с Советским Союзом? И позволили ли жертвы индийских, бразильских, нигерийских или египетских рабочих создать независимую экономическую систему, способную противостоять самым злобным империалистам, как то получилось у советских рабочих в двадцатые и тридцатые годы?

Глава 4

Коллективизация

Коллективизация, которая началась в 1929 году, была необычным периодом, полным жестокой и сложной классовой борьбы. Она решала, какая сила будет господствовать на селе: сельская буржуазия или пролетариат. Коллективизация разрушала экономическую основу последнего буржуазного класса в Советском Союзе, класса, который постоянно вырастал на базе мелкого производства и свободных сельских рынков. Коллективизация означала огромный политический, экономический и культурный сдвиг, направляющий крестьянские массы на путь социализма.

От перестройки производства к социальной конфронтации

Чтобы понять коллективизацию, ситуацию в советской деревне в двадцатые годы, нужно вернуться во времени назад.

С 1921 года большевики направляли свои усилия на восстановление индустрии на социалистических началах.

В то же время они пытались перестроить производительные силы в деревне, поддерживая индивидуальное производство и малый капитализм, который они пытались контролировать и вести к разнообразным кооперативным формам.

Эти цели существовали в 1927–1928 годах. Р.У. Дэвис, профессор Бирмингемского университета, писал:

«С 1922 по 1926 год новая экономическая политика в общем и целом была выдающейся удачей… Производство в крестьянском хозяйстве в 1926 году было на том же уровне, что и дореволюционное сельское хозяйство, включая собственность землевладельцев. Производство пшеницы приблизительно достигло предвоенного уровня, а производство картофеля значительно, на 75 %, превышало тот уровень… Количество скота… в 1928 году увеличилось (в сравнении с 1914 годом) на 7–10 % по поголовью крупного скота и свиней… соотношение посевных площадей и сельскохозяйственного производства, занятого выращиванием пшеницы, стало ниже в 1928 году, чем было в 1913 году, – хороший общий индикатор сельскохозяйственного развития»{1}.

Социалистическая революция принесла огромную пользу крестьянским массам. Безземельные крестьяне получили землю. Слишком большие семьи могли разделяться. В 1927 году было от 24 до 25 млн крестьянских семей, в отличие от 19,5 в 1917 году. Среднее количество человек в семье снизилось с 6,1 до 5,3. Налоги и стоимость аренды земли стали значительно ниже, чем при старом режиме. Крестьяне сохраняли и расходовали на свои нужды гораздо большую часть своего урожая. «Зерно для городов, армии, производства и экспорта в 1926–1927 годах составляло (в среднем) только 10 млн т по сравнению с 18,8 млн т в 1909–1913 годах»{2}.

В то же время большевики поощряли формирование крестьянами всех видов кооперативов, и те создавали первые экспериментальные колхозы (коллективные хозяйства). В этот момент необходимо было определить, как в будущем можно будет ввести крестьян в социализм; в то время схема была совсем еще не ясна. Однако в целом в деревнях к 1927 году существовали некоторые социалистические черты, в то время как главными действующими лицами были крестьяне, индивидуально работающие на своих участках земли. В 1927 году 38 % крестьян были объединены в потребительские кооперативы, но были и богатые крестьяне, которые ими руководили. Эти кооперативы получили 50 % хозяйственных субсидий, остальные были инвестированы в частные владения, в основном кулацкие{3}.

Нужно понимать, что на начальном этапе построения социализма в России партия большевиков не имела большого влияния в деревне.

В 1917 году в целом по СССР было 16 700 большевиков-крестьян. В течение следующих четырех лет Гражданской войны значительное количество молодых крестьян было принято в партию, чтобы руководить крестьянскими массами. В 1921 году их было уже 185 300. Но они были главным образом крестьянскими сыновьями, завербованными в Красную Армию. После того как наступил мир, политические идеи этих молодых бойцов должны были быть еще проверены. В.И. Ленин организовал первую проверочную чистку, в качестве необходимого дополнения к первой массовой кампании набора в партию. Ее целью было проверить, кто соответствует минимальным требованиям к коммунисту. 200 000 крестьян, 44,7 %, были исключены{4}.

На 1 октября 1928 года из 1 360 000 членов партии и кандидатов в члены партии 198 000 (14,5 %) были крестьянами или сельскохозяйственными рабочими по роду деятельности{5}. В сельской местности на каждые 420 жителей приходился один член партии, всего 20 700 партийных ячеек, одна на каждые четыре деревни. Эти скромные цифры дают реальное представление, если сравнить их с количеством «кадров» царской реакции, православных попов и других священнослужителей, которых в то время насчитывалось 60 000!{6}

Сельская молодежь составляла величайший резерв партии. В 1928 году в комсомоле был миллион молодых крестьян{7}. Солдаты, служившие в Красной Армии во время Гражданской войны, и 180 000 сыновей крестьян, которые каждый год шли в армию, где получали в том числе и знания по марксизму, были главными приверженцами режима{8}.

Характер российского крестьянства – это проблема, которая остро встала перед партией большевиков.

Деревня все еще оставалась подконтрольна привилегированным классам, а также феодальной и православной идеологии. Крестьянские массы оставались отсталыми и продолжали работать главным образом деревянными инструментами. Часто кулаки захватывали власть, общественные фонды, и даже сельские Советы. При Столыпине буржуазные сельскохозяйственные специалисты занимали разные ответственные посты в деревнях. Они продолжали оказывать большое влияние на современное частное сельскохозяйственное производство в качестве советников. 90 % земли продолжали обрабатываться согласно традиционной общинной деревенской системе, в которой господствовали богатые крестьяне{9}.

Исключительная бедность и исключительная невежественность, которые характеризовали крестьянские массы, были злейшими врагами большевиков. Было относительно просто победить царя и землевладельцев. Но как можно было победить варварство, внутреннее опустошение и предрассудки? Гражданская война полностью разрушила деревню; десять лет социалистического режима развили первые элементы массовой культуры и обеспечили минимальное коммунистическое руководство. Но традиционные особенности крестьянства все еще господствовали там, влиятельные, как и раньше.

Доктор Эмиль Джозеф Диллон жил в России с 1877 по 1914 год. Будучи профессором в нескольких российских университетах, он также был главным редактором одной из русских газет. Он путешествовал по всем регионам России, знал министров, дворян, бюрократов и прогрессивное поколение революционеров. Его свидетельства о российском крестьянстве выражены в нескольких мыслях, которые мы приводим ниже.

Сначала он описал бедность, в которой жило большинство крестьян:

«Российский крестьянин… ложится спать в шесть или пять часов вечера зимой, потому что не может тратить деньги на покупку керосина для лампы. У него нет мяса, яиц, масла, молока, часто нет капусты, он живет главным образом на черном хлебе и картофеле. Живет? Он умирает от голода из-за их недостаточного количества»{10}.

Затем Диллон пишет о культурной и политической отсталости, в которых находятся крестьяне:

«Сельское население было средневековым по своей организации, азиатским в своих стремлениях и доисторическим в представлениях о жизни. Крестьяне верили, что Япония победила в Маньчжурской кампании[10] из-за того, что в ботинки русских солдат попали микробы, травмировали им ноги и привели к смерти. Во время эпидемии в регионе они часто убивали врачей «за то, что они отравляли колодцы и распространяли болезни». Они с удовольствием сжигали ведьм, выкапывали покойников, чтобы похоронить призраков, раздевали неверных жен догола, привязывали их к телегам и возили по деревне… И когда единственная сила, удерживающая такую массу народа под контролем, внезапно исчезает, последствия будут катастрофическими… Из поколения в поколение между народом и анархизмом была хрупкая граница, сформированная примитивными представлениями о Боге и царе; и только после Маньчжурской кампании они быстро растаяли»{11}.

В 1927 году в результате стихийного развития свободного рынка 7 % крестьян, то есть 2 700 000 человек, снова остались без земли. Каждый год четверть миллиона бедняков теряли свою землю. Более того, безземельные крестьяне больше не были нужны традиционной деревенской общине. В 1927 году было 27 млн крестьян, у которых не было ни лошади, ни телеги. На Украине 2,1 млн семей не имели в хозяйстве домашнего скота. Эти бедные крестьяне составляли 35 % крестьянского населения.

Большинство населения состояло из середняков: 51–53 %. Но и те использовали в работе лишь примитивные инструменты. В 1926 году 60 % семей на Украине не имели никаких механизмов; в той же ситуации были 71 % семей на Северном Кавказе, 87,5 % на Нижней Волге, 92,5 % в Центральном черноземном районе. Не забывайте, что все это были зернопроизводящие регионы.

Во всем Советском Союзе только от 5 до 7 % крестьян успешно обогащались: это были кулаки{12}. После переписи 1927 года 3,2 % семей имели в среднем по 2,3 тягловых животных и 2,5 коровы. Сравните со средними цифрами – 1 и 1,1 на семью. Было 950 000 семей (3,8 %), которые пользовались трудом наемных сельскохозяйственных рабочих или арендовали средства производства{13}.

Расширение торговли пшеницей гарантировало бы, что быстро растущие города будут прокормлены и что страна сможет быть индустриализована.

С того времени, как землевладельцы перестали эксплуатировать большинство крестьян, крестьяне смогли сами распоряжаться большей частью своей пшеницы и больше потреблять. Продажи на сельских рынках снизились и составляли только 73,2 % от уровня 1913 года{14}.

Но источник торгового зерна также испытал огромные изменения. Перед революцией 72 % зерна приходили от крупных эксплуататоров (землевладельцев и кулаков). В 1926 году, с другой стороны, бедняки и середняки производили 74 % рыночной пшеницы. Фактически они съедали 89 % своей продукции и выдавали на рынок только 11 %. Крупные социалистические предприятия, колхозы (коллективные хозяйства) и совхозы (государственные (советские) хозяйства) доставляли только 1,7 % всего пшеничного производства и 6 % рынка пшеницы. Но они продавали 47,2 % своей продукции, почти половину урожая.

В 1926 году кулаки, восходящая сила, контролировали 20 % рынка пшеницы{15}.

Согласно другой статистике, в европейской части СССР кулаки и самая богатая часть середняков, то есть около 10–11 % семей, осуществляли 56 % продаж в 1917–1928 годах{16}.

В 1927 году баланс сил между социалистической экономикой и капиталистической экономикой мог быть подведен так: коллективное сельское хозяйство приносило 0,57 млн т пшеницы на рынок, кулаки – 2,13 млн{17}.

Социалистическая власть, контролирующая пшеничный рынок, могла диктовать свои условия, и от этого зависело, смогут ли рабочие и городские жители есть и сможет ли происходить индустриализация. Борьба, произошедшая в результате этих противоречий, стала безжалостной.

Чтобы достаточно увеличить активы индустриализации, государство начиная с двадцатых годов платило относительно низкую цену за пшеницу.

Осенью 1924 года, после совсем плохого урожая, государству не удалось купить зерно по фиксированной цене. Кулаки и частные торговцы скупили пшеницу на открытом рынке и спекулировали на повышении цен весной и летом.

В мае 1925 году государству пришлось удвоить закупочную цену по сравнению с ценой в декабре 1924 года. В тот год в СССР был хороший урожай. Индустриальное развитие в городах повышало расход пшеницы. Закупочная цена, которую платило государство, оставалась высокой с октября по декабрь 1925 года. Но после возникновения недостатка легких механизмов состоятельные крестьяне отказались продавать свою пшеницу. Государство было вынуждено капитулировать, отказаться от своих планов экспорта пшеницы, снизить импорт промышленного оборудования и снизить индустриальный кредит{18}. Это были первые знаки пшеничного кризиса и противостояния между социальными классами.

В 1926 году урожай пшеницы достиг 76,8 млн т по сравнению с 72,5 в предыдущем году. Государство покупало пшеницу дешевле, чем в 1925 году{19}.

В 1927 году урожай пшеницы упал до уровня 1925 года. В городах ситуацию нельзя было назвать позитивной: безработица была высокой и росла с прибытием разоренных крестьян. Разница между зарплатой рабочего и специалиста увеличилась. Частные торговцы, которые все еще контролировали половину продаж мяса, беззастенчиво обогащались. Советский Союз снова был на грани войны после решения Лондона разорвать дипломатические отношения с Москвой.

Борьба в народе отразилась внутри партии. Бухарин, главный союзник Сталина в партийном руководстве, подчеркивал необходимость использовать рыночные отношения в развитии социализма. В 1925 году он призывал крестьян «обогащаться» и допускал, что «мы будем двигаться вперед со скоростью улитки». Сталин 2 июня написал ему письмо, в котором отмечал: «Лозунг обогащаться – не наш, наш лозунг – социалистическое накопление»{20}.

Буржуазный экономист Кондратьев был в то время самым влиятельным специалистом в Народных комиссариатах сельского хозяйства и финансов. Он защищал дальнейшее экономическое расслоение в деревне, понижение налогов для богатых крестьян, снижение «необоснованных оценок развития индустрии» и переориентацию ресурсов с тяжелой промышленности на легкую{21}. Чаянов, буржуазный экономист, принадлежавший другой школе, требовал «вертикальных кооперативов», сначала для торговли, затем для индустриальной обработки сельскохозяйственного производства, вместо ориентации на производственные кооперативы, то есть колхозы. Эта политическая линия ослабила бы экономическую базу социализма и развила бы новые капиталистические силы в деревне и в легкой промышленности. Защищая капитализм на уровне производства, сельская буржуазия также господствовала бы в торговых кооперативах.

Бухарин находился под прямым влиянием этих двух специалистов, особенно когда он объявил в феврале 1925 года: «Коллективные хозяйства не являются главной линией, столбовой дорогой, которой крестьяне войдут в социализм»{22}.

В 1927 году в деревнях был плохой урожай. Величина продаж пшеницы в городах падала катастрофически. Кулаки, которые укрепили свои позиции, запасали свою пшеницу, чтобы спекулировать на нехватке и поднимать цену. Бухарин думал, что цены государственных закупок будут подниматься и что, соответственно, индустриализация будет замедляться. Согласно Дэвису: «Почти все непартийные экономисты поддерживали эти выводы»{23}.

Сталин понимал, что социализму угрожают с трех сторон. В городах происходили голодные бунты. Кулаки в деревнях могли усилить свои позиции, делая таким образом невозможной социалистическую индустриализацию. И, наконец, на горизонте была иностранная военная интервенция.

Согласно М.И. Калинину, Председателю ВЦИК, в 1927 году комиссия Политбюро по развитию колхозов под руководством Молотова доложила о «революции в сознании» на селе{24}. Ее работа привела к принятию резолюции V cъезда партии в декабре 1927 года:

«В настоящий период задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне. Категорически указывая на то, что этот переход может происходить только при согласии на это со стороны трудящихся крестьян, партия признает неотложным широко развернуть пропаганду необходимости и выгодности для крестьянства постепенного перехода к крупному общественному сельскому хозяйству и всемерное поощрение на практике имеющихся уже и заметно растущих элементов крупного коллективного хозяйства в деревне»{25}.

В 1927 году снова было решено сфокусировать усилия на политической линии ограничения эксплуататорских тенденций сельской буржуазии. Правительство разработало новые налоги на доходы кулаков. Последние должны были доставлять более высокие квоты во время сбора зерна. Сельский совет мог отнять их неиспользуемые земли. Количество рабочих, которых они могли нанимать, было ограничено{26}.

В 1928 году, как и в 1927-м, урожай пшеницы был меньше на 3,5–4,5 млн т, чем в 1926 году, это было связано с плохими погодными условиями. В январе 1928 года Политбюро единогласно решило принять особые меры по изъятию пшеницы у кулаков и зажиточных крестьян, чтобы избежать голода в городах. «Росло недовольство рабочих. Возникла напряженность в деревне. Ситуация оценивалась как безвыходная. Надо было любой ценой получить хлеб», – писали два бухаринца в 1988 году{27}.

Партийное руководство, объединенное вокруг Сталина, видело единственный выход: развивать колхозное движение как можно быстрее.

Бухарин был против. 1 июля 1928 года он послал письмо Сталину. Он писал, что колхозы – это не выход, после того как потребовалось несколько лет на то, чтобы создать их, и в особенности после того, как им не смогли немедленно дать машины. «Надо ориентироваться на подъем индивидуального крестьянского хозяйства, на нормализацию отношений с крестьянством»{28}. Развитие индивидуального производства стало основой для политической линии Бухарина. Он заявлял, что государству следует забирать часть индивидуальной продукции для дальнейшего развития индустрии, но для этого следует использовать рыночные механизмы. В октябре того же года Сталин выступил в противовес Бухарину: «В рядах нашей партии имеются люди, которые пытаются приспособить, может быть, сами того не замечая, дело нашего социалистического строительства со вкусами потребностям “советской” буржуазии»{29}.

Ситуация в городах становилась все хуже. В 1928 и 1929 годах была ограничена продажа хлеба, а затем сахара, чая и мяса. С 1 октября 1927-го по 1929 год цены на сельскохозяйственную продукцию выросли на 25,9 %. Цена на пшеницу на свободном рынке возросла на 289 %{30}.

В начале 1929 года Бухарин говорил о «звеньях одной неразрывной цепи» в социалистической экономике, добавив:

«Кулацкие кооперативные гнезда будут точно так же через банки и т. д. врастать в эту же систему…

То тут, то там классовая борьба в деревне вспыхивает в прежних своих проявлениях, причем это обострение вызывается обычно кулацкими элементами… Однако такие случаи бывают обычно там, где еще советский местный аппарат является слабым. По мере улучшения этого аппарата, по мере укрепления всех низовых ячеек Советской власти, по мере улучшения и усиления местных деревенских партийных и комсомольских организаций такого рода явления будут, как это совершенно очевидно, становиться все более редкими, в конце концов бесследно исчезнут»{31}.

Бухарин уже следовал социал-демократической политике «классового мира» и не замечал безжалостной борьбы кулаков против коллективизации всеми средствами. Он говорил о «слабости» партийного и государственного аппарата, как о причине классовой войны, не понимая, что они вызваны влиянием кулаков. Чистка этих аппаратов сама по себе была бы классовой борьбой с кулаками.

На пленуме Центрального комитета в апреле 1929 года Бухарин предложил импортировать пшеницу, положив конец исключительным мерам против «крестьянства», повысить цены на сельскохозяйственную продукцию, укрепить «революционную законность», снизить темпы индустриализации и ускорить развитие средств сельскохозяйственного производства. Каганович ответил:

«Вы ни одного нового предложения не внесли и внести не можете, потому что их нет, потому что мы имеем дело с классовым врагом, который на нас наступает, который остатки хлеба для социалистической индустрии дать не хочет, который заявляет: дай мне трактор, дай мне избирательные права, – я дам тебе хлеба»{32}.

Первая волна коллективизации

Сталин решил принять вызов и перенести социалистическую революцию и в деревню, вступив в последний бой против последнего капиталистического класса в Советском Союзе: кулаков и сельской буржуазии.

Буржуазия всегда утверждала, что советская коллективизация «разрушала движущие силы развития в деревне» и служила причиной постоянного застоя в сельском хозяйстве. Она описывала кулаков как «динамичных и предприимчивых» крестьян. Это является не чем иным, кроме как идеологической сказкой, созданной, чтобы опорочить социализм и оправдать эксплуатацию. Чтобы понять классовую борьбу, которая имела место в СССР, необходимо попытаться получить более реалистичное представление о русском кулаке.

В конце ХIХ века специалист по российской крестьянской жизни писал следующее:

«В каждой деревенской общине было три или четыре основных кулака, а также около полудюжины более мелких, такого же типа… Им не нужно было ни образования, ни промышленности; только вовремя использовать для своей выгоды нужды, горести, страдания и неудачи других.

Отличительной чертой этого класса… является твердость, решительность и жестокость совершенно необразованного человека, который прошел путь от бедности к богатству и пришел к убеждению, что делание денег любыми средствами – единственная цель, которой любому мыслящему существу следует посвятить всего себя»{33}.

И Э.Д. Диллон из США, владевший глубокими знаниями о старой России, писал:

«Из всех человеческих монстров, которых я встречал когда-либо за время путешествий, я не могу назвать другого такого же злобного и отвратительного, как русский кулак»{34}.

Если бы кулаки, которые составляли почти 5 % крестьянства, достигли успехов в расширении своей экономической базы и производили впечатление доминирующей силы в деревне, социалистическая власть в городах не смогла бы удержаться перед лицом окружающих буржуазных государств. 82 % советского населения были крестьянами. Если партия большевиков уже не была в состоянии относительно дешево прокормить рабочих, то сама основа власти рабочего класса оказалась бы под угрозой.

Следовательно, было необходимо ускорить коллективизацию определенных секторов в деревне для того, чтобы увеличить, на социалистической основе, производство рыночной пшеницы. Исключительно важным для успеха ускорения индустриализации было поддержание относительно низкой цены на рыночную пшеницу. Растущая сельская буржуазия никогда не допустила бы такой политики. Только бедняки и середняки, организованные в кооперативы, могли поддержать ее. И только индустриализация могла гарантировать защиту первой социалистической страны. Индустриализация сделала бы возможной и модернизацию деревни, повышение производительности и повышение культурного уровня. Чтобы дать твердую материальную базу социализма в деревне, потребовалось бы строительство тракторов, грузовиков и молотилок. Достичь успеха – значило повысить темп индустриализации.

На 1 октября 1927 года в колхозах было 286 000 крестьянских семей. На 1 июня 1929 года их насчитывалось уже 1 008 000{35}. В течение четырех месяцев с июня по октябрь процент колхозных крестьян возрос с 4,5 до 7 %{36}.

За 1929 год коллективизированное сельское хозяйство произвело 2,2 млн т рыночной пшеницы, столько же, сколько и кулаки за предыдущие два года. Сталин видел, что за предыдущие годы это дало бы городам 6,6 млн т.

27 декабря 1929 года Сталин сказал: «Теперь у нас имеется достаточная материальная база для того, чтобы ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс и заменить его производство производством колхозов и совхозов»{37}.

После призыва Центрального комитета партии большевиков к ускорению коллективизации начало развиваться добровольное движение, переносимое в регионы активистами, молодежью, ветеранами Красной Армии и местным партийным аппаратом.

В начале октября 7,5 % крестьян уже присоединились к колхозам, и это движение росло. Партия, которая дала главный толчок к коллективизации, столкнулась с сознательным массовым движением, которое не было организовано:

«Основным фактом нашей общественно-хозяйственной жизни в настоящий момент… является факт колоссального роста колхозного движения… Теперь раскулачивание производится самими бедняцко-середняцкими массами, осуществляющими сплошную коллективизацию»{38}.

Во время утверждения Первого пятилетнего плана в апреле партия планировала довести уровень коллективизации до 10 % к 1930–1932 годам. Колхозы и совхозы тогда производили бы 15,5 % зерна. Этого бы хватило, чтобы заменить продукцию кулаков{39} Но в июне секретарь ЦК партии, работавший на Северном Кавказе, А.А. Андреев, огласил данные, что уже 11,8 % семей вошли в колхозы и что их число могло бы достичь 22 % к концу 1929 года{40}.

1 января 1930 года 18,1 % крестьянских семей были членами колхозов. Месяц спустя – уже 31,7 %{41}. Линн Виола пишет: «Коллективизация быстро набрала собственный темп, достигла гигантских размеров по инициативе самих сельских кадров. Существовала опасность, что центр потеряет контроль над процессом»{42}.

Показатели, установленные Центральным комитетом в своей резолюции от 5 января 1930 года, были решительно «скорректированы» региональными комитетами в направлении повышения. Районные комитеты делали то же самое и совершили головокружительный шаг. В январе 1930 года на Урале, Нижней и Средней Волге коллективизация охватила от 39 до 56 % хозяйств. Несколько районов выполнили план сплошной коллективизации за один год, некоторые – за несколько месяцев{43}. Советский комментатор писал: «Если центр ожидал включения 15 % дворов, регион повышал план до 25 %, округ – до 40 %, а район сам предлагал достичь 60 %»{44}. (Округ – административная единица, которая исчезла в 1930 году. В начале того года 13 регионов делились на 207 округов, разделенных на 2811 районов и 71 870 советских деревень.{45})

Эта исступленная гонка коллективизации сопровождалась движением «раскулачивания»: кулаков экспроприировали, иногда изгоняли. То, что происходило, было новым шагом в жестокой борьбе между бедными и богатыми крестьянами. Во все века бедных систематически наказывали, когда они, исполненные отчаяния, позволяли себе бунты и мятежи. Но в этот раз законная сила государства была на их стороне. Студент, работавший в колхозе в 1930 году, рассказывал Хиндусу, гражданину США:

«Это была война, и это есть война. «Кулак» должен был уйти так же, как враг на фронте. Это враг на фронте. Это враг колхоза»{46}.

Преображенский, который ранее поддерживал Троцкого, теперь с энтузиазмом поддерживал битву за коллективизацию:

«Рабочие массы в деревне веками были эксплуатируемы. Теперь, после цепи кровавых поражений, начатой крестьянскими восстаниями в Средние века, их мощное движение впервые в человеческой истории сменилось победой»{47}.

Следует сказать, что радикализм в деревне также стимулировался общей мобилизацией и агитацией в стране, в которой происходила индустриализация.

Многочисленные авторы антикоммунистических книг говорят нам, что коллективизация была «навязана» руководством партии и Сталиным и реализовывалась с помощью террора. Это ложь. Импульс самых неистовых эпизодов коллективизации исходил от самих угнетенных крестьянских масс. Крестьянин из Причерноморья заявлял:

«Я жил всю свою жизнь среди батраков (сельскохозяйственных рабочих). Октябрьская революция дала мне землю, я получал кредит из года в год, несмотря на помощь Советской власти, я просто не мог вести свое хозяйство и улучшать его. Я думаю, что есть только один выход: присоединиться к тракторной колонне, помогать ей и работать в ней»{48}.

Линн Виола писала:

«Несмотря на то что коллективизация была инициирована и одобрена центром, она стала, в большей степени, серией особых политических ответов на необузданную инициативу региональных и районных сельских партийных и правительственных органов. Коллективизация и коллективное хозяйствование было сформировано Сталиным и центральными органами власти в меньшей степени, чем недисциплинированными и безответственными активистами среди сельских чиновников»{49}.

Виола корректно подчеркивает самостоятельную инициативу рядовых членов партии. Но ее интерпретация фактов одностороння. Она упускает из виду тот факт, что массы упорно следуют за призывами Сталина и партии большевиков. Партия дает главное направление, и на его основе и рядовые, и кадры среднего уровня проводят эксперимент. Достижения рядовых членов партии служили бы разработке новых директив, поправок и исправлений.

Виола продолжает:

«Государство руководит циркулярами, оно руководит декретами, но у него нет ни организационной инфраструктуры, ни человеческих ресурсов для внедрения в жизнь своей воли и обеспечения правильной реализации своей политики в сельской администрации… Корни сталинской системы в деревне лежат не в расширении государственного контроля, а в большом недостатке такого контроля и в приказной системе администрации, которая в свою очередь приводит к репрессиям как простейшему инструменту управления в деревне»{50}.

Этот вывод, основанный на внимательном наблюдении за процессом коллективизации, требует двух комментариев.

Тезис о «коммунистическом тоталитаризме», используемом «вездесущей партийной бюрократией», не имеет ничего общего с реальностью Советской власти при Сталине. Этот лозунг отражает лишь буржуазную ненависть к настоящему социализму. В 1929–1933 годах Советское государство не имело ни технических средств, ни требуемого квалифицированного персонала, ни достаточного коммунистического руководства для управления коллективизацией плановым и организованным путем: описывать это как действия всесильного и тоталитарного государства просто абсурдно.

Сильнейшие призывы к коллективизации в деревне шли от самих угнетенных крестьян. Партия подготовила и начала коллективизацию, и коммунисты из городов составили ее руководство, но этот гигантский переворот в крестьянских привычках и традициях не мог бы быть успешным, если бы сами бедные крестьяне не были убеждены в его необходимости. Мнение Виолы, согласно которому «репрессии стали основным инструментом власти», не соответствует действительности. Первичным инструментом была мобилизация, повышение самосознания, образование и организация крестьянских масс. Эта конструктивная деятельность, конечно, требовала и «репрессий», то есть имела место жестокая классовая борьба против людей и привычек старого режима.

Будь они фашистами или троцкистами, все антикоммунисты заявляют, что Сталин был представителем всесильной бюрократии, которая душила рядовых членов партии. Это не соответствует действительности. Чтобы применить свою революционную линию, большевистское руководство всегда призывало рядовые революционные кадры к сокращению бюрократического аппарата.

Виола подтверждает это: «Революция не была осуществлена по официальным административным каналам; вместо этого государство обращается непосредственно к рядовым членам партии и ключевым секторам рабочего класса, чтобы обойти сельских чиновников. Массовый призыв рабочих и других городских кадров и действия в обход бюрократии способствовали политике прорыва в выработке основ новой системы»{51}.

Организационная линия коллективизации

Как Сталин и руководство партии большевиков реагировали на стихийную и жесткую кампанию коллективизации и волну «раскулачивания»?

Они пытались руководить, дисциплинировать и исправлять существующее движение и политически, и практически.

Партийное руководство делало все, что было в его силах, чтобы доказать, что великая коллективизационная революция может проходить в оптимальных условиях и с наименьшими затратами. Но оно не могло предотвратить глубокого антагонизма и «раскола», которые были вызваны отсталостью деревни.

Чтобы понять линию партии большевиков в ходе коллективизации, важно иметь в виду, что накануне 1930 года государство и партийный аппарат в деревне были исключительно слабыми – они были полной противоположностью «ужасной тоталитарной машине», описанной антикоммунистами. Слабость коммунистического аппарата была одним из условий, позволивших кулакам бросить все силы на жестокую битву против нового общества.

1 января 1930 года среди сельского населения, насчитывавшего около 120 млн человек, было 339 000 коммунистов! Двадцать восемь коммунистов в районе с населением в 10 000 человек{52}. Партийные ячейки существовали в 23 458 из 70 849 советских деревень, и, согласно Хатаевичу, партийному секретарю Средне-Волжского крайкома, некоторыми советскими деревнями руководили «прямые агенты кулаков»{53}. Старые кулаки и старые гражданские царские служащие, которые хорошо понимали, что происходит в обществе, делали все, что могли, чтобы проникнуть в партию. Партийное ядро состояло из молодых крестьян, которые сражались в рядах Красной Армии во время Гражданской войны. Их политический опыт зафиксировал определенный способ мышления и действия. У них была привычка командовать, и вряд ли они знали, что значит политическое образование и мобилизация.

«Сельская административная структура была обременительной, линия управления сбивала с толку, а разделение ответственности и функции были размытыми и плохо определенными. Следовательно, осуществление сельской политики часто велось или в крайней степени бездействия, или, как в дни Гражданской войны, в стиле политических кампаний»{54}.

Через этот аппарат, который часто саботировал или искажал инструкции Центрального комитета, собственно, и велись битвы против кулаков и старого общества. Л.М. Каганович 22 января 1930 года, говорил, что, «если мы покажем это ясно и твердо, в результате мы создадим такую партийную организацию в деревне, которая сможет руководить великим движением коллективизации»{55}.

Оказавшись перед лицом радикализма рядовых членов партии и неистовой волны анархической коллективизации, партийное руководство сначала пыталось получить твердый контроль над тем, что происходило.

Столкнувшись со слабым и неповоротливым партийным аппаратом в деревне, Центральный комитет принял несколько чрезвычайных мер.

Во-первых, на центральном уровне.

В середине февраля 1930 года три члена Центрального комитета: Орджоникидзе, Л.М. Каганович и Яковлев – были направлены в деревню для проведения расследования.

Затем под руководством Центрального комитета для обобщения накопленного опыта были созваны три общесоюзных совещания. 11 февраля совещание рассмотрело проблемы коллективизации в регионах, где проживают национальные меньшинства. 21 февраля совещание рассмотрело регионы, в которых был дефицит пшеницы. И, наконец, 24 февраля совещание анализировало ошибки и эксцессы, которые произошли во время коллективизации.

Во-вторых, на уровне рядовых членов партии в деревне.

Двести пятьдесят тысяч коммунистов были мобилизованы в городах и отправлены в деревни, чтобы помочь в коллективизации.

Эти активисты работали под руководством «штабов» коллективизации, специально созданных на уровне округов и районов. «Штабы», в свою очередь, получали рекомендации от уполномоченных, посланных районным или Центральным комитетом{56}. Например, в Тамбовском округе активисты, перед тем как отправиться в деревню, принимали участие в конференциях и коротких курсах на уровне округа, затем на уровне района. Согласно инструкциям, активисты должны были следовать «методам массовой работы»: сначала убедить местных активистов, сельские Советы и собрания бедняков, затем небольшие смешанные группы бедняков и середняков и, наконец, организовать общее собрание деревни, исключая, конечно, кулаков. Было дано твердое предупреждение, что «административное принуждение не может быть применено к крестьянам-середнякам, чтобы присоединить их к колхозу»{57}.

В том же Тамбовском округе в течение зимы 1929/30 года конференции и курсы, продолжавшиеся от 2 до 10 дней, были организованы для 10 000 крестьян, женщин села, бедных крестьян и председателей Советов.

За время нескольких первых недель 1930 года на Украине были организованы 3977 коротких курсов для 275 000 крестьян. Осенью 1929 года Красная Армия готовила по воскресеньям, в свободное время, тридцать тысяч активистов, которые, в свою очередь, за первые месяцы 1930 года подготовили еще 100 000 человек. Кроме того, Красная Армия подготовила большое количество водителей тракторов, сельскохозяйственных специалистов и кино– и радиооператоров{58}.

Большинство людей, пришедших из города, несколько месяцев работали в деревне. Следовательно, в феврале 1930 года был издан декрет о мобилизации 7200 членов городских Советов для работы в деревнях в течение как минимум одного года. Но красноармейцы и промышленные рабочие надолго были отправлены в колхозы.

Самая известная кампания, «двадцатипятитысячников», была начата в ноябре 1929 года.

Центральный комитет призвал 25 000 опытных промышленных рабочих с крупных заводов отправиться в деревни и помочь коллективизации. Более 70 000 вызвались сами, и из них было выбрано 28 000: политические активисты, молодежь, сражавшаяся во время Гражданской войны, члены партии и комсомольцы.

Эти рабочие осознавали ведущую роль рабочего класса в социалистической трансформации деревни. Виола пишет:

«Они стремились к сталинской революции, к окончательной победе социализма после долгих лет войны, трудностей и лишений… Они видели в революции уничтожение отсталости, нехватки продуктов и капиталистического окружения»{59}.

Перед отправкой им объяснили, что они будут глазами и ушами Центрального комитета: благодаря их физическому присутствию на линии фронта, руководство надеялось выработать материалистическое понимание социальных сдвигов в деревне и проблем коллективизации. Также двадцатипятитысячникам рекомендовали обсуждать с крестьянами свой опыт организации, приобретенный в качестве промышленных рабочих, так как старые традиции индивидуальной работы начали представлять серьезную помеху в коллективном использовании земли. И, наконец, им сказали, что именно им дано право оценить коммунистические качества партийных функционеров и, если необходимо, очищать партию от чуждых и нежелательных элементов.

В январе 1930 года 25 000 рабочих прибыли на фронт коллективизации. Детальный анализ их деятельности и роль, которую они сыграли, может дать реальное представление о коллективизации, этой великой революционной классовой битве. Эти рабочие поддерживали регулярную переписку со своими заводами и профсоюзами; эти письма дают точное представление о том, что происходило в деревнях.

По прибытии 25 000 городских рабочих должны были немедленно начать бороться с бюрократизмом в местном аппарате и с перегибами коллективизации.

Виола пишет:

«Несмотря на разность позиций, 25 000 рабочих были единогласны в своей критике участия районных органов в коллективизации… Они утверждали, что это именно районные органы ответственны за гонку коллективизации»{60}.

Захаров, один из 25 000, писал, что среди крестьян не было проведено никакой подготовительной работы. Следовательно, они не были готовы к коллективизации{61}. Многое объяснялось незаконностью действий и жестокостью сельских кадров. Маковская ругает «бюрократическую позицию кадров по отношению к крестьянам» и говорит, что функционеры рассуждают о коллективизации «с револьвером в руке»{62}. Барышев утверждает, что большое количество середняков было «раскулачено». Наумов встает на сторону крестьян и обвиняет партийные кадры в том, что они «присваивают себе товары, отнятые у кулаков». Виола сделала вывод, что двадцатипятитысячники «смотрели на сельских чиновников как на грубых, недисциплинированных, часто коррумпированных, и не в единичных случаях – как на посредников или представителей чуждых социально опасных классов»{63}. «Несмотря на собственные и бюрократические перегибы, они достигли успехов в завоевании доверия крестьянских масс»{64}.

Эти подробности важны для понимания того, что эти рабочие и были прямыми посланниками Сталина. Именно их следует считать теми «сталинистами», которые последовательно боролись с бюрократизмом и перегибами и твердо защищали курс на коллективизацию.

Далее, двадцатипятитысячники играли ведущую роль в борьбе против кулачества.

Они первыми противостояли огромному числу слухов и клеветы, получивших название «кулацкого агитпропа». Безграмотными крестьянами, живущими в варварских условиях, объектами воздействия попов (православных священников) можно было легко манипулировать. Попы заявляли, что пришло царство антихриста. Кулаки добавляли, что те, кто вступает в колхоз, заключают договор с антихристом{65}.

Среди двадцатипятитысячников многие подвергались нападениям, их избивали. Несколько десятков были убиты кулаками.

Но главным вкладом 25 000 в сельскую жизнь было введение совершенно новой системы производственного управления, образа жизни и стиля работы.

Бедные крестьяне на линии фронта за коллективизацию не имели даже самого малого представления об организации коллективного производства. Они ненавидели свою эксплуатацию и поэтому были твердо сплочены с рабочим классом. Но как частные производители они не могли создать новую модель производства: это одна из причин, по которой была необходима диктатура пролетариата. Диктатура пролетариата выражалась через идеологическое и организационное руководство рабочего класса и Коммунистической партии крестьянской беднотой и середняками.

Рабочие ввели регулярные рабочие дни с утренней перекличкой. Они создали сдельную систему платежей и уровней оплаты. Повсюду наводили порядок и дисциплину. Часто колхоз не знал даже своих границ. Часто не было описей машин, инструментов и запасных частей. Машины были неисправны, не было хлевов и кормовых резервов. Рабочие ввели производственные собрания, на которых колхозники обменивались практическими знаниями, они организовали социалистическое соревнование между различными бригадами и организовали рабочие трибуналы, на которых осуждались нарушители правил и небрежные работники.

25 000 рабочих были живой связью между пролетариатом и колхозным крестьянством. На призыв «своего» рабочего большие фабрики посылали сельскохозяйственное оборудование, запасные части, генераторы, книги, газеты и другие вещи, которые было невозможно найти в деревне. Рабочие бригады приезжали из города, чтобы решать технические или ремонтные задачи или помочь с уборкой урожая.

Часто рабочие становились школьными учителями. Они преподавали технические науки, выполняли задачи по учету во время обучения, по подготовке новых бухгалтеров. Они проводили элементарные политические и сельскохозяйственные курсы. Иногда участвовали в ликбезе.

Вклад двадцатипятитысячников в коллективизацию огромен. В двадцатые годы «бедность, безграмотность и хроническая предрасположенность к периодическому голоду характеризовали большинство сельских ландшафтов»{66}. Двадцатипятитысячники помогли разработать организационную структуру социалистического сельского хозяйства на ближайшую четверть века. «Новая система сельскохозяйственного производства была создана, и это, хотя и не без своих проблем, положило конец кризисам, которые характеризовали прежние рыночные отношения между городом и деревней»{67}.

Политическое руководство коллективизацией

Одновременно с этими организационными мерами Центральный комитет разрабатывал политические меры и директивы, чтобы дать направление коллективизации.

Сначала важно заметить, что в партии имели место оживленные и продолжительные дискуссии о скорости и степени коллективизации.

В октябре 1929 года Хоперский округ в Нижнем Поволжье зарегистрировал 2,2 % коллективизированных семей, в июне уже достиг 55 %. Комиссия Колхозцентра (Союза колхозов), который был недоверчивым к показаниям скорости и степени коллективизации, была послана, чтобы провести следствие. Баранов, заместитель ее председателя, заявил:

«Местные власти возвели в систему постоянные авралы и кампанейщину. Вся работа по организации колхозов происходит под лозунгом «Чем больше, тем лучше». Директивы округа иногда вращаются вокруг лозунга «Те, кто не присоединяется к колхозу, являются врагами Советской власти». Среди масс не было широкой активности… В некоторых случаях были сделаны завлекающие обещания по поводу тракторов и займов: «Вы получите все – вступайте в колхоз»{68}.

С другой стороны, в «Правде» Шеболдаев, секретарь Нижневолжского обкома партии, защищал быстрый рост хоперской коллективизации. Он «приветствовал «огромный подъем энтузиазма» коллективной вспашки и заявлял, что только 5 или 10 % отказываются от коллективизации, которая стала «большим массовым движением, идущим далеко за пределы рамок нашего понимания работы над коллективизацией»{69}.

Противоречивые мнения существовали во всех подразделениях, включая саму хоперскую передовую ячейку. 2 ноября 1929 года газета «Красный Хопер» сообщила об энтузиазме коллективной распашки и формировании новых колхозов. Но в том же выпуске статья предостерегала от спешки в коллективизации и использования угроз для принуждения крестьян-бедняков вступать в колхоз. Другая статья подтверждала, что в некоторых местах кулаки заставили целую деревню вступить в колхоз, чтобы дискредитировать коллективизацию{70}.

В 1929 году во время ноябрьского пленума Центрального комитета Шеболдаев защищал хоперский опыт с его «лошадиными колоннами». Обусловленная отсутствием тракторов «простая унификация и объединение хозяйств повысят производительность труда». Он заявил, что хоперская коллективизация была «спонтанным движением масс бедняков и середняков» и только 10 или 12 % голосовали против.

«Партия не может принять позицию «торможения» этого движения. Это было бы неправильно с политической и экономической точек зрения. Партия должна сделать все возможное, чтобы оказаться во главе этого движения и направить его в организованное русло. Сейчас это массовое движение несомненно подавляется местными властями, и, следовательно, есть опасность, что оно будет дискредитировано»{71}.

Шеболдаев заявил, что 25 % семей уже коллективизированы и к концу 1930 – середине 1931 года коллективизация будет совершенно полной{72}.

Косиор, который говорил на пленуме о ситуации на Украине, сообщил, что в дюжинах деревень коллективизация была «преувеличена и искусственно создана; население в ней не участвовало и даже не знало о ее существовании». Но «очень большое количество темных сторон» не могло скрыть общего вида картины коллективизации в целом{73}.

Совершенно ясно, что большое количество противоречивых мнений было высказано в партии в то время, когда движение коллективизации начиналось в деревнях. Революционеры были обязаны найти и защитить желание самих угнетенных масс освободиться от своей древней политической, культурной и технической отсталости. Поощрение развития борьбы масс было единственных методом разрушения глубоких корней социальных и экономических отношений. Правая оппозиция делала все возможное, чтобы снизить это трудное и противоречивое пробуждение политической сознательности. Тем не менее была возможность, проталкивая ускоренную коллективизацию, на практике отбрасывать все партийные принципы. Эта опасная тенденция не только включала левые взгляды, которые вытекали из привычек, приобретенных во время Гражданской войны, когда считалось нормальным «командовать» революцией, но также из бюрократизма, который хотел порадовать руководство «великими достижениями»; в дополнение преувеличения могли также быть вызваны контрреволюцией, которая хотела скомпрометировать коллективизацию, доводя ее до абсурда.

Резолюция Центрального комитета от 17 ноября 1929 года, официально начиная коллективизацию, подвела итоги внутрипартийных дискуссий.

Резолюция началась замечанием, что число семей в колхозах выросло с 445 000 в 1927–1928 гг. до 1 040 000 год спустя. За тот же период доля колхозов на рынке зерна выросла с 4,5 до 12,9 %.

«Этот небывалый темп коллективизации, превосходящий самые оптимистические проектировки, свидетельствует о том, что в движение пришли, вслед за бедняцкими хозяйствами деревни, подлинные массы середняцких хозяйств, убеждающихся на практике в преимуществе коллективных форм земледелия.

Решительный перелом в отношении бедняцко-середняцких масс к колхозам… означает новый исторический этап в деле строительства социализма в нашей стране»{74}.

«Столь значительные успехи колхозного движения являются прямым результатом последовательного проведения генеральной линии партии, обеспечившего мощный рост промышленности, усиление смычки рабочего класса с основными массами крестьянства, насаждение кооперативной общественности, усиление политической активности масс и рост материальных и культурных ресурсов пролетарского государства»{75}.

Центральный комитет настаивал, что это впечатляющее развитие не было осуществлено «спокойно», а имела место самая ожесточенная классовая борьба.

«Обострение классовой борьбы и упорное сопротивление капиталистических элементов наступающему социализму в обстановке капиталистического окружения нашей страны усиливают давление мелкобуржуазной стихии на наименее устойчивые элементы партии, порождая идеологию капитулянтства перед трудностями, дезертирство, попытки соглашения с кулацко-капиталистическими элементами города и деревни…

Именно отсюда берет свои корни полное непонимание бухаринской группой происходящего обострения классовой борьбы, недооценка силы сопротивления кулацко-нэпманских элементов, антиленинская теория о «врастании» кулака в социализм, противодействие политике наступления на капиталистические элементы деревни»{76}.

«Правые заявляли о нереальности взятых темпов коллективизации и строительства совхозов, об отсутствии необходимых материально-технических предпосылок и нежелании бедняцко-середняцкого крестьянства переходить к коллективным формам земледелия. На самом деле мы имеем столь бурный рост коллективизации, столь стремительную тягу бедняцко-середняцких хозяйств к социалистическим формам хозяйства, что колхозное движение уже начало на практике перерастать в сплошную коллективизацию целых районов…

Правые оппортунисты… объективно являются рупором хозяйственных и политических интересов мелкобуржуазной стихии и кулацко-капиталистических групп…»{77}

Центральный комитет отметил, что изменения в форме классовой борьбы следует проводить осторожно; если прежде кулаки делали все возможное, чтобы предупредить начало колхозного движения, теперь они искали, как разрушить его.

«Широкое развертывание колхозного движения протекает в обстановке обострения классовой борьбы в деревне и изменения ее форм и методов. Наряду с усилением прямой и открытой борьбы кулачества против коллективизации, доходящей до прямого террора (убийства, поджоги, вредительство), кулаки все чаще переходят к замаскированным и скрытым формам борьбы и эксплуатации, проникая в колхозы и даже в органы управления колхозов, чтобы разложить и взорвать их изнутри»{78}.

Примечания

1

Провинция в Эфиопии. (Прим. переводчика.)

2

Баас – Арабская социалистическая партия («Возрождение»). (Прим. переводчика.)

3

Фатер (отец) Аристид – Жан-Батист Аристид, священник, президент Гаити с 1991 года. (Прим. переводчика.)

4

FMLN создан в 1980 году. (Прим. переводчика.)

5

Хосе Мария Сисон – председатель Коммунистической партии Филиппин. (Прим. переводчика.)

6

Иосип Броз Тито – руководитель Союза коммунистов Югославии, выступивший против идейной и политической линии Сталина. Тито и его последователи противопоставили марксизму-ленинизму собственную теорию «рыночного», «демократического и самоуправляемого» социализма. (Прим. научного редактора.)

7

Политическое бюро Центрального комитет а – высший политический орган партии после съезда и пленума Центрального комитета. (Прим. научного редактора.)

8

НКПС – Народный комиссариат путей сообщений. Л.Д. Троцкий выступил с фракционной позицией против В.И. Ленина и ЦК РКП(б) в ходе так называемой «дискуссии о профсоюзах». В.И. Ленин раскритиковал позицию Л.Д. Троцкого в статье «Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина» (В.И. Ленин. ПСС, т. 42, с. 264–304). (Прим. научного редактора.)

9

Инспектор Клузо – герой фильма «Pink Panter», 1964 г., реж. Блэйк Эдвардс. (Прим. пер.)

10

Речь идет о Русско-японской войне 1904–1905 годов, в которой царская Россия потерпела поражение. (Прим. науч. ред.)

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.