Запрещенный Сталин

Макнил, который часто относится к Сталину предвзято, писал на эту тему:

«Сталин оказался… политическим и военным руководителем, чей вклад в победу Красной Армии был вторым после вклада Троцкого. Сталин сыграл меньшую, чем его соперник, роль в организации Красной Армии, но он играл более важную роль в командовании на главных фронтах. Если его репутация как героя была гораздо ниже, чем у Троцкого, то объективно это было связано не столько с отсутствием заслуг, сколько с недостаточным вкусом Сталина… к саморекламе»{45}.

В декабре 1919 года Троцкий предложил «милитаризацию экономической жизни» и хотел мобилизовать рабочих, используя методы, которые он применял при руководстве армией. Согласно этой линии железнодорожные рабочие были мобилизованы и подчинены военной дисциплине. Волна протестов прокатилась в профсоюзном движении. Ленин заявил, что Троцкий совершил ошибки, которые подвергают опасности диктатуру пролетариата: своей бюрократической заботой о профсоюзах он рискует отделить партию от масс{46}.

Возмутительный индивидуализм Троцкого, его открытое пренебрежение большевистскими кадрами, его авторитарный стиль руководства и его вкус к военной дисциплине тревожили многих партийцев. Они считали, что Троцкий вполне мог бы сыграть роль Наполеона Бонапарта, свершив государственный переворот и установив контрреволюционный авторитарный режим.

«Завещание» Ленина

Троцкий познал свой недолгий час славы в 1919 году, во время Гражданской войны. Однако не вызывает сомнения тот факт, что в 1921–1923 годах Сталин был вторым человеком в партии после Ленина.

Начиная с VIII съезда, прошедшего в 1919 году, Сталин был членом Политбюро[7] вместе с Лениным, Каменевым, Троцким и Крестинским. Это продолжалось до 1921 года. Сталин к тому же был членом Организационного бюро, также состоявшего из пяти членов Центрального комитета{47}. Когда во время XI съезда в 1922 году Преображенский критиковал Сталина за то, что тот руководит Народным комиссариатом по делам национальностей одновременно с Рабоче-крестьянской инспекцией (она же Рабкрин, или РККИ), которая контролировала работу госаппарата, Ленин возразил:

«Нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чем дело… Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина.

То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах»{48}.

23 апреля 1922 года по предложению Ленина Сталин был также избран главой секретариата ЦК, генеральным секретарем{49}.

Сталин был единственным человеком, который был членом Центрального комитета, Политбюро, Организационного бюро и Секретариата в партии большевиков.

Ленин перенес первый удар в мае 1922 года. 16 декабря 1922 года он перенес второй сильный удар. Врачи знали, что он обречен.

24 декабря они сообщили представителям Политбюро Сталину, Каменеву и Бухарину, что любая политическая дискуссия может спровоцировать новый приступ, на этот раз смертельный. Они решили, что Ленин «имеет право диктовать каждый день по пять или десять минут… Ему запрещены политические посетители. Друзья и окружающие не должны сообщать ему о политических делах»{50}.

Политбюро назначило Сталина ответственным за связь с Лениным и с его врачами. Это была неблагодарная задача, в то время Ленин чувствовал себя разочарованным из-за паралича и отдаленности от политических дел. Его раздражение обратится против того человека, который отвечает за связь с ним. Ян Грей писал:

«Дневник секретарей Ленина с 21 ноября 1922 года по 6 марта 1923 года содержит, день за днем, детали его работы, посещений и здоровья, и после 13 декабря в него записаны все его мельчайшие действия. Ленин, чья правая рука и нога были парализованы, был тогда прикован к постели в своей маленькой комнате в Кремле, он был отрезан от дел правительства и фактически от всего мира. Врачи настаивали, чтобы его не беспокоили…

Не имея возможности избавиться от своей привычки быть в руководстве, Ленин боролся за то, чтобы получать бумаги, которые он хотел, полагаясь на свою жену Н.К. Крупскую, сестру Марию Ильиничну и трех или четырех секретарей»{51}.

Имея обыкновение руководить всеми существенными аспектами жизни партии и государства, Ленин отчаянно пытался вступить в спор, в котором он физически не мог участвовать в полной мере.

Врачи отказывались позволить ему какую-либо политическую деятельность. Чувствуя, что конец близок, Ленин искал решения вопросов, которые он считал первостепенно важными, но которые больше не мог охватить полностью. Политбюро не разрешало Ленину никакой политической работы, которая могла бы привести к стрессу, но его жена делала все, что только могла, чтобы получить документы, которые он искал. Любой врач, наблюдая подобную ситуацию, сказал бы, что сложные психологические и личностные конфликты неизбежны.

Ближе к концу декабря 1922 года Крупская написала под диктовку Ленина письмо. За это Сталин сделал ей выговор по телефону. Она пожаловалась на это Ленину и Каменеву: «О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и, во всяком случае, лучше Сталина»{52}.

Об этом периоде Троцкий писал: «В середине декабря [1922 года] здоровье Ленина снова ухудшилось… Сталин сразу попытался использовать это положение, скрывая от Ленина информацию, которая сосредотачивалась в секретариате партии… Крупская делала что могла, чтоб оградить больного от враждебных толчков со стороны секретариата»{53}. Это были непростительные слова интригана. Врачи отказывались давать Ленину доклады, но Троцкий обвиняет Сталина в свершении «неприятельских маневров» против Ленина и в «сокрытии информации»!

То, что враги коммунизма называют «завещанием Ленина», было продиктовано в этих обстоятельствах с 23 по 25 декабря 1922 года. Эти записи продолжает постскриптум, датированный 5 января 1923 года.

Буржуазные авторы фокусируют внимание на так называемом «завещании» Ленина, которое якобы требует устранения Сталина в пользу Троцкого. Анри Бернард, заслуженный профессор Бельгийской Королевской военной школы, пишет: «Троцкий должен был быть преемником Ленина… Ленин думал о нем как о преемнике. Он считал Сталина очень жестоким»{54}.

Троцкист из США, Макс Истман, опубликовал это «завещание» в 1925 году, вместе с хвалебными замечаниями о Троцком. В то же время Троцкий был вынужден поправить его в публикации в журнале «Большевик», где он писал:

«Истмен говорит о том, что ЦК партии «скрыл» от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого «завещания», и пр.); это нельзя назвать иначе как клеветой на ЦК нашей партии. …Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «завещания». Под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму… Всякие разговоры о скрытом или нарушенном «завещании» представляют собой злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии»{55}.

Несколько лет спустя тот же Троцкий в своей автобиографии возмущенно кричал по поводу «завещания» Ленина, «скрываемого» от партии Сталиным{56}.

Давайте рассмотрим три страницы записей, продиктованных Лениным между 23 декабря 1922 года и 5 января 1923 года.

Ленин требовал «увеличения числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни». «Я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии. Мне думается, что 50–100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса». Это были «меры против раскола». «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности такого раскола»{57}.

Это текст на редкость непонятный, явно продиктован больным и подавленным человеком. Как может добавление от 50 до 100 рабочих в Центральный комитет «повысить его престиж»? Или уменьшить опасность раскола? Не говоря ничего о политических концепциях Сталина и Троцкого и их видении партии, Ленин требовал, чтобы персональные отношения между этими двумя лидерами были улучшены.

Далее Ленин подверг критике пять важнейших лидеров партии. Мы перечислим их здесь:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий доказал, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС[8] свои выдающиеся способности. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и

чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу… Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но что он также мало может быть поставлен им в вину лично, как небольшевизм Троцкому…

Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне к марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»{58}.

Обратите внимание, что первым лидером, названным Лениным, был Сталин, который, по словам Троцкого, «казался всегда человеком, созданным для вторых и третьих ролей»{59}. Троцкий продолжал:

«Бесспорная цель завещания: облегчить мне руководящую работу»{60}. Конечно, ничего хорошего в необработанных записях Ленина не было. Грей утверждает вполне корректно:

«Сталин подается в лучшем свете. Он ничего не делал, чтобы очернить свою партийную биографию. Единственным вопросом было, сможет ли он быть достаточно рассудительным, держа в своих руках необъятную власть»{61}.

С уважением к Троцкому Ленин записал четыре его главных проблемы: он был совершенно неправ в некоторых вопросах, что показала его борьба против Центрального комитета в деле «милитаризации профсоюзов»; его преувеличенное самомнение; его подход к вопросам был бюрократическим и его небольшевизм был неслучайным.

Единственное, что записал Ленин о Зиновьеве и Каменеве, было то, что их предательство во время Октябрьского переворота было неслучайным.

Бухарин был великим теоретиком, чьи идеи были не совсем марксистскими, а довольно схоластическими и недиалектическими!

Ленин диктовал свои заметки для того, чтобы избежать раскола в партийном руководстве. Но характеристики, которые он дал пяти главным лидерам партии, кажутся более подходящими для подрыва их престижа и настраивания их друг против друга.

Когда Ленин диктовал эти строки, он «чувствовал себя не хорошо», писала секретарь Фотиева, и «врачи были против дискуссий между Лениным и его секретарем и стенографистом»{62}.

Затем десять дней спустя Ленин диктовал «дополнение», которое появляется в ответ на упрек, который Сталин сделал двенадцатью днями раньше Крупской:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общении между нами, коммунистами, становится нетерпим в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение»{63}.

Смертельно больной, полупарализованный, Ленин все больше и больше зависел от своей жены. Несколько грубых слов Сталина Крупской привели Ленина к вопросу об отставке с должности генерального секретаря. Но кто должен был заменить Сталина? Человек, который имел все сталинские способности и «еще одну мелочь»: он должен быть более терпимым, вежливым и внимательным! Это ясно из текста, который Ленин, конечно, не предназначал Троцкому! Кому же? Никому.

«Грубость» Сталина была «вполне терпима» «между нами, коммунистами», но не в кабинете генерального секретаря. Но ведь главной задачей генерального секретаря в то время и было – работать по вопросам внутренней организации партии!

В феврале 1923 года «состояние Ленина ухудшилось, он страдал от жестоких головных болей. Врач категорически запретил ему чтение газет, визиты и политическую информацию. Владимир Ильич просил записи с Х съезда Советов. Их ему не дали, что очень его расстроило»{64}. Очевидно, Крупская пыталась достать документы, которые просил Ленин. Димитриевский доложил о новой ссоре между Крупской и Сталиным.

«Когда Крупская… позвонила ему… однажды, чтобы получить информацию, Сталин… очень жестко обругал ее. Крупская, вся в слезах, побежала жаловаться Ленину. Ленин, нервы которого уже были напряжены до предела интригами, не мог больше сдерживаться»{65}.

5 марта Ленин диктовал новую записку:

«Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. 5 марта 23 года. С уважением, Ленин»{66}.

Грустно читать это личное письмо человека, который достиг своих физических пределов. Крупская сама просила секретаря не отправлять эту записку Сталину{67}. Фактически это последние строки, которые смог диктовать Ленин: на следующий день его болезнь значительно ухудшилась, и он больше не смог работать{68}.

То, что Троцкий смог манипулировать словами больного человека, почти полностью парализованного, показывает его полную безнравственность. Чтобы судить об этом, достаточно факта, что как профессиональный фальсификатор Троцкий представил эти тексты как последнее доказательство того, что Ленин указал на него как на преемника! Он писал:

«Эта записка, последний прижизненный документ Ленина, в то же время является итоговой в его отношениях со Сталиным»{69}.

Спустя годы, в 1927 году, объединенная оппозиция Троцкого, Зиновьева и Каменева пыталась еще раз использовать это «завещание» против руководства партии. В публичном заявлении Сталин сказал:

«Здесь кричали оппозиционеры… что Центральный комитет партии “скрыл” “завещание” Ленина. Несколько раз этот вопрос у нас на пленуме ЦК и ЦКК обсуждался, вы это знаете. (Голос: «Десятки раз».) Было доказано и передоказано, что никто ничего не скрывает, что “завещание” Ленина было адресовано на имя XIII съезда партии, что оно, это “завещание”, было оглашено на съезде (голоса: «Правильно!»), что съезд решил единогласно не опубликовывать его, между прочим, потому, что Ленин сам этого не хотел и не требовал»{70}.

«Говорят, что в этом “завещании” тов. Ленин предлагал съезду, ввиду “грубости” Сталина, обдумать вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю… Я на первом же заседании пленума ЦК после XIII съезда просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту…

Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться на посту»{71}.

Но интриги Троцкого вокруг «завещания» Ленина были не самым худшим из того, что он мог предложить. В конце жизни Троцкий дошел до того, что обвинил Сталина в убийстве Ленина!

Для того чтобы предъявить это немыслимое обвинение, Троцкий как единственный аргумент использовал свои «мысли и подозрения»!

В своей книге «Сталин» Троцкий писал:

«Какова подлинная роль Сталина во время болезни Ленина? Не сделал ли ученик чего-нибудь, что ускорило бы смерть его наставника?»{72}

«Только смерть Ленина могла очистить путь для Сталина»{73}.

«Я твердо уверен, что Сталин не мог пассивно ждать, когда его судьба висела на волоске»{74}.

Конечно, Троцкий не привел доказательств в поддержку своего обвинения, но он пишет, что эта мысль пришла к нему, когда «в конце февраля 1923 года на собрании политбюро… Сталин информировал нас… что Ленин неожиданно позвал его и попросил у него яд. Ленин… нашел свое положение безнадежным, предвидел приближение нового приступа, не верил своим врачам… он нестерпимо страдал»{75}.

В то же время, слушая Сталина, Троцкий почти раскрыл будущего убийцу Ленина! Он писал:

«Я вспоминаю, каким необычным, загадочным и расстроенным обстоятельствами казалось мне лицо Сталина… болезненная улыбка была прикована к его лицу, как маска»{76}.

Давайте последуем за инспектором Клузо[9] – Троцким в его расследовании. Послушайте это:

«Как и почему Ленин, который в то время относился к Сталину с большим подозрением, обратился к нему с такой просьбой?.. Ленин видел в Сталине единственного человека, который выполнит его трагическую просьбу с того времени, как он был прямо заинтересован в ее выполнении… (он) думал… как Сталин в действительности переживает о нем»{77}.

Попробуйте написать, пользуясь аргументами подобного рода, книгу, обвиняющую принца бельгийского Альберта в отравлении его брата, короля Бодуина: «Он был прямо заинтересован в том, чтобы сделать это». Вы будете приговорены к тюремному заключению. Но Троцкий позволяет себе подобную чудовищную клевету в адрес коммунистического лидера, и буржуазия приветствует его «безупречную борьбу против Сталина»{78}.

Вот наивысшая точка криминального расследования Троцкого:

«Я представляю ход событий примерно так. Ленин просил яд в конце февраля 1923 года…. К зиме состояние Ленина начало постепенно улучшаться; его дар речи начал возвращаться к нему…

Сталин жаждал власти… Его цель была близка, но опасность, происходившая от Ленина, была еще ближе. В это время Сталин должен был смирить свой ум, который приказывал ему действовать незамедлительно…. Либо Сталин послал яд Ленину с намеком, что врачи не оставили ему никакой надежды на выздоровление, либо он применил более прямые методы, я не знаю»{79}.

Однообразная ложь Троцкого бедно аргументирована: если не было надежды, зачем Сталину было «убивать» Ленина?

С 6 марта 1923 года до самой смерти Ленин был почти полностью парализован и лишен речи. Его жена, сестра и секретари находились у его постели. Ленин не мог принять яд так, чтобы они не узнали этого. Записи врача того времени совершенно ясно показывают, что смерть Ленина была неизбежной.

Манера, в которой Троцкий сконструировал версию «Сталин – убийца», идентична той, в которой он обманно использует так называемое завещание, она полностью дискредитирует агитацию против Сталина.

Глава 2

Построение социализма в одной стране

Жаркие дискуссии о строительстве социализма в СССР прошли между ленинским и сталинским периодами истории.

После победы над иностранными интервентами и реакционными армиями твердо установилась власть рабочего класса, поддерживаемая бедным и средним крестьянством.

Диктатура пролетариата победила своих военных и политических врагов. Но было ли возможно построение социализма? Была ли страна «готова» к социализму? Был ли социализм возможен в отсталой и разрушенной стране?

Ленинская формула хорошо известна: «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны»{1}. Власть рабочего класса приняла форму Советов, которая была близка крестьянским массам. Электрификация была необходима для создания современных средств производства. С этими двумя элементами социализм мог быть построен. Ленин выразил свою уверенность в создании социализма в Советском Союзе, и его решимость видна здесь:

«Без электрификации поднять промышленность страны невозможно. Это задача длительная, не менее как на 10 лет… Экономическая [составляющая] может быть обеспечена только тогда, когда действительно в русском пролетарском государстве будут сосредоточены все нити крупной промышленной машины, построенной на основах современной техники… Задача громадная, срок для ее осуществления требуется гораздо более длительный, чем тот, в течение которого мы отстояли свое существование против военного нашествия. Но мы этого срока не боимся…»{2}

По Ленину, крестьяне будут поначалу работать как индивидуальные производители, хотя государству следует поощрять их кооперацию. Путем объединения крестьяне могут интегрироваться в социалистическую экономику. Ленин признал негодным аргумент меньшевиков, что крестьянское население слишком варварское и культурно отсталое, чтобы понять социализм. Теперь, сказал Ленин, когда мы имеем силу диктатуры пролетариата, что может помешать нам осуществить среди этих «варварских» людей настоящую культурную революцию?»{3}.

Так Ленин сформулировал три исключительно важные задачи для построения социалистического общества в СССР: создание современной индустрии социалистическим государством, организация крестьянских кооперативов и начало культурной революции, которая принесет грамотность крестьянским массам и поднимет научный и технический уровень населения.

В одном из этих последних текстов Ленин писал:

«Власть государства над всеми крупномасштабными средствами производства, политическая власть в руках пролетариата, альянс этого пролетариата с маленькими и очень маленькими крестьянами, гарантированное пролетарское лидерство над крестьянством и т. д. – это ли не все необходимое для построения полностью социалистического общества из кооперативов?..»{4}

Благодаря этой перспективе Ленин и партия большевиков смогли вызвать великий энтузиазм в рабочих массах. Они создали дух жертвенности социалистическому делу и внушили веру в социалистическое будущее. В ноябре 1922 года Ленин выступил перед Московским Советом с речью о новой экономической политике (нэп):

«Новая экономическая политика!» Странное название. Эта политика названа новой экономической потому, что она поворачивает назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед»{5}.

Он закончил следующим: «Из России нэповской будет Россия социалистической»{6}.

Однако оставалось вопросом, можно ли построить социализм в Советском Союзе. Этот вопрос вызвал большие идеологические и политические дискуссии, продолжавшиеся с 1922 по 1927 год. Троцкий в этом вопросе был противником идей Ленина.

В 1919 году Троцкий думал, что настало благоприятное время для переиздания статьи «Итоги и перспективы», одного из его важнейших текстов, впервые изданного в 1906 году. В предисловии 1919 года он пишет: «Ход мыслей в основных своих разветвлениях весьма близко подходит к условиям нашего времени»{7}.

Но что это были за яркие «мысли» в работе Троцкого образца 1906 года? Мысли, которые, по мнению Троцкого, должны быть приняты партией большевиков? Крестьянство было охарактеризовано им как «политическое варварство, социальная неоформленность, примитивность, бесхарактерность. А все это такие свойства и черты, которые никоим образом не могут создать надежного базиса для последовательной активной политики пролетариата». После захвата власти «пролетариат окажется вынужденным вносить классовую борьбу в деревню… Недостаточная классовая дифференциация крестьянства будет создавать препятствия внесению в крестьянство развитой классовой борьбы, на которую мог бы опереться городской пролетариат…

Но охлаждение крестьянства, его политическая пассивность, а тем более активное противодействие его верхних слоев не смогут остаться без влияния на часть интеллигенции и на городское мещанство.

Таким образом, чем определеннее и решительнее будет становиться политика пролетариата у власти, тем уже будет под ним базис, тем зыбче почва под его ногами. Все это крайне вероятно, даже неизбежно»{8}.

Перечисленные Троцким трудности в строительстве социализма были реальными. Они объясняют остроту классовой борьбы в сельской местности, когда партия начала коллективизацию в 1929 году. Они потребовали от Сталина непоколебимой решимости и организационных способностей социализма, чтобы пройти через это ужасное испытание. Для Троцкого эти трудности были основой для капитулянтской и пораженческой политики вместе с «ультрареволюционными» призывами к «мировой революции».

Давайте вернемся к политической стратегии Троцкого, задуманной в 1906 году и подтвержденной им в 1919 году.

«Но как далеко может зайти социалистическая политика рабочего класса в хозяйственных условиях России? Можно одно сказать с уверенностью: она натолкнется на политические препятствия гораздо раньше, чем упрется в техническую отсталость страны. Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру. В этом нельзя сомневаться ни одной минуты»{9}.

«Предоставленный своим собственным силам рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернется от него. Ему ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе. Ту колоссальную государственно-политическую силу, которую даст ему временная конъюнктура российской буржуазной революции, он обрушит на чашу весов классовой борьбы всего капиталистического мира»{10}.

Чтобы повторить эти слова в 1919 году, уже требовалось пораженчество: «в этом нельзя сомневаться», что рабочий класс «не сможет удержаться у власти», ясно, что он «будет неизбежно раздавлен», если социалистическая революция не победит в Европе. Этот капитулянтский тезис сопровождался авантюристским призывом к «экспорту революции»:

«Российский пролетариат… перенесет по собственной инициативе революцию на почву Европы… русская революция перебросится в старую капиталистическую Европу»{11}.

Чтобы показать размах, с которым он принялся распространять свои старые антиленинские идеи, Троцкий опубликовал в 1922 году новую редакцию этой книги, «1905», в предисловии к которой он говорил о правильности своей прежней политической линии. После пяти лет Советской власти он заявил:

«Именно в промежуток между 9 января и октябрьской стачкой 1905 года сложились у автора те взгляды на характер революционного развития России, которые получили название теории «перманентной революции»… Именно для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду придется на первых же порах своего господства совершать глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии, которые поддерживали его на первых порах его революционной борьбы, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата»{12}.

Тем, кто думает, что это противоречит тому факту, что диктатура пролетариата удерживалась пять лет, Троцкий ответил в 1922 году в «Послесловии» к своей брошюре «Программа мира»:

«Тот факт, что рабочее государство удержалось против всего мира в одной стране, и притом отсталой, свидетельствует о колоссальной мощи пролетариата, которая в других, более передовых, более цивилизованных странах способна будет совершать поистине чудеса. Но, отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли… Торговые переговоры с буржуазными государствами, концессии, Генуэзская конференция и пр. являются слишком ярким свидетельством невозможности изолированного социалистического строительства в национально-государственных рамках… Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы»{13}.

Смысл очевиден: советские рабочие не способны совершить чудо строительства социализма; но в тот день, когда поднимутся бельгийцы, датчане, люксембуржцы и немцы, весь мир увидит настоящее чудо. Троцкий возлагал всю надежду на пролетариат «более развитых и более цивилизованных» стран. Но он не обратил особого внимания на факт, что в 1922 году только российский пролетариат продолжал быть действительно революционным до конца, в то время как революционная волна, поднявшаяся в 1918 году в Западной Европе, была уже большей частью в прошлом.

С 1902 года Троцкий непрерывно боролся против линии демократической революции и социалистической революции в России, которую провел Ленин. Подтверждая перед самой смертью Ленина, что диктатура пролетариата пришла в открытое противостояние с крестьянскими массами и что, следовательно, в «более цивилизованных» странах не было защитника для советского социализма, кроме победоносной революции, Троцкий пытался заменить ленинскую программу своей собственной.