– Ох, ладно. – Не так уж трудно меня уговорить. Она заехала за мной на машине в субботу утром и вовсе не выглядела разгневанной. Зато я была не очень рада. Все-таки восемь утра.

– Куда мы едем? – прокаркала я, вцепившись в свою модную американскую кофейную кружку.

– Сейнт-Джон Вуд. – Такое же неплохое место, чтобы злиться, как и любое другое. Семинар проходил в подвале церкви. Снаружи стояли напряженные личности и неистово курили. Внутри все было уютно застлано коврами, было много больших подушек и травяного чая. Люди сидели и болтали, а парочка теперь уже привычных «мужчин с хорошо развитыми женскими чертами» серьезно медитировали.

Короткие курсы часто начинаются с танцев. Ставят ритмичную музыку с громкими басами, и все скачут вокруг, как чокнутые наркоманы на дискотеке эйсид-хауз. Так они гарантируют, что ты будешь готов объяснить, зачем сюда пришел, сразу же, когда тебе разрешат сесть. Это называется «разогреться». Но сегодняшние гуру решили сначала заняться нашим образованием. Это была женщина-француженка, пухлощекая, но элегантная, с круглым, улыбающимся лицом, темными волосами и мудрыми темными глазами. Она приняла вид «я была там-то, делала то-то, и не только обзавелась футболкой, но и воспользовалась своим опытом для образования, духовного подъема и роста».

Она заговорила с нами о гневе. Гнев является причиной многих заболеваний и лишает нас энергии. Неизлитый гнев вызывает рак и самые разнообразные виды ужасных физических проблем. Подавленный гнев вызывает депрессии. Невысказанный гнев разрушает взаимоотношения, а если его неправильно излить, может неблагоприятно воздействовать на детей и тех людей, кого мы любим больше всего. К тому времени, как она закончила говорить, я уже радовалась, что пришла. Кажется, это может прочистить мою систему надежнее, чем промывание толстой кишки.

Потом мы по очереди рассказали, что привело нас сюда. Женщина, постоянно кричавшая на своих соседей по квартире. Еще одна, чей друг послал ее сюда, потому что она постоянно обижала его. Мужчина, который со стыдом признался, что очень вспыльчив по отношению к своим маленьким детям. Обычная толпа последователей этой дамы-гуру, которым очень нравится, как она работает. Ну, и люди, которых привели сюда друзья – в эту категорию попадала и я.

– В данный момент я ни на кого не сержусь, – сказала я. – Но могу к концу дня исправиться.

Они слабо улыбнулись мне – так обычно улыбаешься человеку, который говорит не смешные вещи.

Фиона как раз находилась в настроении «хочу убить отца/бывшего друга/теперешнего друга и вообще всех мужчин на свете». Это звучало смутно знакомо, и женщины ее поняли.

Потом мы начали работать в парах и разыгрывать различные ситуации, в которых можно дать волю гневу. Скажем, разговор, в котором один из собеседников говорит только: «Нет», или «Ты ошибаешься», или «Это глупо», или любое другое привычное замечание, которыми мы, люди, кажется очень любим причинять боль друг другу.

Одна пара разыгрывала родителя с маленьким ребенком, причем ребенок пытался привлечь внимание родителя словами «послушай-ка», а родитель полностью игнорировал ребенка, разговаривая по телефону или просто не отвечая. С некоторым удовольствием я поняла, что со мной подобного никогда не случалось. Меня вырастили мама и бабушка, и обе просто обожали меня. Возможно, меня испортили, но никогда не игнорировали. А некоторым ситуация была явно знакома. Они кричали – и оставались без ответа.

В следующем упражнении мы должны были пройти по комнате, просто повторяя громким голосом:

– Нет, нет, не смей! – и делая решительный жест рукой, как полицейский, говорящий «стоп!».

Очень просто. Но я прониклась. Я храбро шагнула вперед и сказала:

– Нет!

И с первым же «нет» поняла, что по-настоящему никогда не говорила этого слова раньше. Я снова произнесла:

– Нет! – и впервые в жизни ощутила собственное могущество. Я могу сказать «Нет!» Это показалось мне откровением. Я так часто говорила мужчинам «да», потому что хотела угодить им. Потому что не хотела их терять. Даже девушка с сильным внутренним мужским началом не всегда в силах произнести «нет». С моих глазах словно упала пелена.

К тому времени, как я дошла до «Не смей!», я точно знала, с кем разговариваю и какие старые обиды мне необходимо разрешить. Я никогда не осмеливалась сказать «не смей!». О-о, женщина, которая может сказать «нет!». Какая мысль!

Снова через комнату.

– Нет! Нет! Нет! Не смей! – Звучит безумно, правда? Можно подумать, в субботу больше нечем заняться. Но я уже попалась. В первый раз за все свои жизни я поняла, что имею право сказать «нет» точно так же, как и «да». Я бы могла делать это упражнение часа два подряд.

Потом нужно было в полный голос произнести:

– Оставь меня в покое.

Несколько робких, как мыши, мужчин, «нет» которых почти не было слышно, теперь обрели голос и весело орали:

– Оставь меня в покое!

Думаю, им никогда не хватало храбрости сказать это тем, кто сделал их такими робкими. Потом третье упражнение:

– Прекрати досаждать мне!

Все угнетаемые и притесняемые (в эту категорию попала и я), получали от этого наслаждение. Думаю, что у каждого из нас кто-то когда-то сидел на шее, подавлял нас или просто критиковал отвратительным, коварным образом.

Было так здорово кричать «прекрати досаждать мне!» Здесь не было тех, на кого мы кричали. Это просто упражнение.

Еще одно:

– Мои способности возвращаются ко мне!

Только на этот раз упражнение немного изменили. Один заявлял это в полный голос, а второй подходил к нему и начинал импровизировать и насмехаться:

– Ха! К тебе? Способности? Не смеши меня! Ты безвольный кретин, у тебя никогда не было ни способностей, ни возможностей. И никогда не будет.

Я сидела, слушала, с какой легкостью мы насмехались над теми, кто заявлял о своих способностях, и приходила в ужас. Я много лет живу вдвоем с дочерью, и такого со мной уже давно не случается. Все друзья меня любят. Если я кому-то не нравлюсь, просто перестаю с ним общаться. Я была в ужасе, когда слышала, что говорят люди. И они живут с таким насилием, критикой и злостью? Вот так мы обращаемся с теми, кого любим? Узы любви. Почему семейные пары поступают так друг с другом?

– Ваш муж действительно разговаривает с вами таким образом? – спросила я одну женщину.

– Постоянно.

– А почему вы продолжаете жить с ним?

– Из-за детей.

– А на детей он тоже так орет?

– Да. Но я не могу уйти – я не смогу без него жить.

Не так часто я теряю дар речи. Следующее упражнение: пройти по комнате и, тоже под насмешки, говорить:

– Я знаю, чего хочу.

Я вспоминала все те случаи, когда меня высмеивали и унижали. Я заявила:

– Я знаю, чего хочу, – отчаянно желая, чтобы у меня хватило смелости сказать это хоть раз раньше. Ко мне подошел мужчина и с издевкой произнес:

– Да ты просто посмешище.

Но я громко ответила:

– Я знаю, чего хочу, – и неожиданно для самой себя добавила: – Так что не пошел бы ты...

Ни один человек не устоял перед игрой.

В конце упражнения каждому дали по пластмассовой палке длиной примерно в фут и подушку и предложили лупить подушку до тех пор, пока не устанем.

Странное дело. Утром я сказала, что ни на кого не злюсь. Весь этот поход в церковь, и семинар, и все прочее... Я искренне верила, что давно избавилась от всех старых обид и разочарований.

Бить подушку очень весело. Я вспоминала все, что мне когда-то говорили. Однажды я подарила мужчине свое стихотворение. О любви. Он сказал:

– У Шекспира получается лучше.

Следующее стихотворение я написала только через пятнадцать лет. Я вспоминала все случаи, когда меня обманывали, унижали, оскорбляли, подводили, не понимали... Да, я била подушку так же сильно, как и все остальные.

Нет, мне вовсе не хотелось ударить кого-нибудь пластмассовой палкой в реальной жизни. Хотя... ладно, буду честной. Есть парочка человек, которых я бы с удовольствием ударила. (Разумеется, я бы этого не сделала, даже будь у меня такая возможность). Была у меня когда-то чудесная фантазия о том, как застрелить одного мужчину и его любовницу. Я мысленно спланировала, где это сделать, и все прочее. Это должно было произойти в полумраке, у места, которое называется «Выход на сцену», в театре, где он работал. Вечером. Освещение предполагалось желтое, от старой лампы, мягкое. Сначала его, потом ее. Пистолет с глушителем, чтобы не производить много шума. Просто «пух-пух». И море крови. Ради этого стоило отправиться в тюрьму на весь остаток жизни. Думаю, можно сказать, что я гневалась на этого мужчину... что, вы расстроились? Не стоит, в конце концов я передумала, а сейчас не смогла бы ударить его даже пластмассовой палкой. В смысле, живьем. А вот лупить по подушке... Попробуйте как-нибудь сами.

Все вокруг еще и кричали. Из церковного подвала доносились вопли «ублюдок» и «сука». Думаю, прохожим было очень интересно, что за служба такая проходит в церкви. Добрый Господь велел нам прощать, но не оговорил, как именно это делать.

Если верить нашей сегодняшней руководительнице, прежде, чем по-настоящему простить, необходимо сначала избавиться от злости. Где-то зазвенел колокольчик – очень знакомый звук. Но я не хотела об этом думать. Я все еще лупила подушку.

Когда мы окончательно вымотались, она объявила перерыв на ленч. От очень личных и серьезных разговоров мы перешли к обычным банальностям.

– Да, и где вы живете? – это женщине, которая только что призналась, что муж ее избивает. Просто поразительно, сколько тайн хранится в душах людей за соседним столиком в ресторане. Вот пара с детьми, все выглядят вполне счастливыми. Интересно, думала я, обзывает он ее «безмозглой сукой», когда они возвращаются домой? А какие «нежности» выплескивает ему на голову она? Например:

– Ненавижу тебя, пьяный ублюдок! Ты просто ничтожество!

Если бы вы увидели нас в ресторане Сейнт-Джон Вуда, вы бы решили, что мы просто веселая смеющаяся группа друзей. Одна из тех, которым я всегда завидовала, перекусывая в одиночестве, и про которые думала – ну почему у всех остальных масса приятелей? В общем, если вы в следующий раз увидите счастливую группу людей, вспомните, что они, возможно, просто только что провели вместе часок-другой, вышибая дух из невинных подушек.

Обратно мы возвращались с трепетом. Что еще можно было придумать? Я была искренне поражена тем, что она нам предложила. Спектакль. Она пригласила добровольцев. Я сидела молча. Встала девушка лет двадцати пяти и поведала нам свою историю. Начиная с одиннадцати лет, она подвергалась в школе издевательствам. Шайка девчонок избивала ее, пинала ногами, отнимала выполненные задания, сталкивала ее с лестницы. Когда ей исполнилось четырнадцать, мать наконец-то обратила внимание на следы от укусов на руках дочери.

– Я им никогда ничего плохого не сделала.

Эта девушка стояла перед нами и спрашивала, не можем ли мы ей объяснить, за что над ней так издевались.

Объяснить мы не могли. Зато могли помочь ей вернуть силы и возможности. Ей предложили выбрать из нас тех, кто сможет изобразить ее преследовательниц. Она выбрала четырех девушек. На пол положили небольшого плюшевого мишку, который изображал саму девушку. Те четверо встали вокруг него и начали его пинать. Они орали оскорбления:

– Ты, плакса-вакса! Тупица! Только посмей сказать кому-нибудь, мы тебя убьем!

Даже смотреть на это было мучительно. Девушка плакала. Потом руководительница сказала ей:

– Что, по-вашему, должно сейчас произойти? Она вскочила на ноги и пронзительно закричала своим мучительницам:

– Что, черт вас возьми, вы делаете? Вы знаете, сколько мне лет? За что вы бьете меня?

Три ошеломленные хулиганки слушали ее.

– Вы что, не понимаете, что делаете? Бога ради, когда вы это начали, мне было всего одиннадцать! Почему я? Что я вам сделала? Посмотрите на эти синяки! – Она все кричала, и кричала, а потом захохотала. – Я столько лет мечтала сказать все это!

– Этого достаточно?

– Да. Спасибо вам огромное.

– Все пьют воду, – заявила француженка. – Нам раздали одноразовые стаканчики. Эти пластиковые стаканчики отличная вещь, их всегда можно пожевать.

– Кто-нибудь еще?

Встала американка. Ей было за тридцать, очень худенькая.

– Моя мать била меня. У нас происходили ужасные скандалы, – призналась она.

– Что ж, выберите кого-то на роль матери.

Она осмотрела нас, и ее взгляд упал на меня.

– Изабель.

О Господи. Разве я этого хотела?

– Сколько вам будет лет? – спросила я.

– Около четырнадцати.

Да есть ли Бог на свете? Представляете, моей дочери столько же!

– А из-за чего вы скандалили?

– Да из-за всего подряд.

– Хорошо, я знаю, с чего начать.

И я начала изображать саму себя в наихудшем варианте – раздраженную и очень уставшую.

– Ты будешь хоть когда-нибудь убирать за собой вещи или мыть посуду? Меня уже просто тошнит от всего этого!

– А меня тошнит от того, что ты вечно ко мне придираешься! – завопила она в ответ.

– По-моему, уже самое время начать хоть что-то делать в доме, если ты желаешь, чтобы к тебе относились, как к взрослой! Я делаю все сама! Только я одна!

– А я не прошу тебя убираться!

– Не будь дурочкой – кто-то должен мыть посуду!

– По-твоему, меня это волнует? – вопила она.

– Черт, да тебя должно это хоть немного волновать!

– Пойди трахни себя!

Моя дочь никогда не говорила мне ничего подобного. И слава Богу, а то бы я ей точно врезала. Зато я знала свою следующую реплику.

– Не смей мне такого говорить. С кем ты, по-твоему, разговариваешь?

– С тобой, сука!

Это был дико. В точности кошмарный скандал с моей собственной дочерью. Из тех, что происходят у нас раза два в год, только еще ужаснее. Было жутко слышать саму себя, вот так кричащую на ребенка. Даже если ему тридцать пять и он только притворяется ребенком. Мне было стыдно.

– Ударьте ее по руке, – шепнула мне на ухо руководительница. Я вздрогнула и ударила.

– Да пошла ты...! – заорала она. Я снова ударила.

– Не смей так со мной разговаривать! – закричала я и ударила еще раз, очень сильно. А чего я добиваюсь? Немедленного послушания? Слез?

– Я тебя ненавижу! – завизжала она.

– Я сыта тобой по горло. Ты просто невыносима! – Я была готова сама разрыдаться. Воплощался в жизнь мой самый кошмарный сон.

– Все, достаточно, – пришла мне на помощь руководительница. Она обернулась и мягко заговорила с тридцатипятилетним подростком:

– Что вы хотите сказать ей сейчас?

Я ожидала гнева. В конце концов, это семинар по гневу. Но не угадала.

– Мам, прости меня. Я только хочу сказать, что я столько лет злилась на тебя. Я просто не понимала, каково тебе было, когда папа ушел и все такое. Ты говорила правду – я никогда ничего для тебя не делала, но я была эгоистичным ребенком и ничего не понимала. Мама? – обращалась она ко мне.

– Я знаю, – ответила я. – Я понимаю. Я твоя мама. Я люблю тебя. Прости меня.

Она обняла меня.

Я села и задумалась о своей дочери и о наших с ней отношениях. Мы с ней уже давно не скандалили. И я молча поклялась себе, что в следующий раз, когда она начнет грубить или давить на меня, я просто выйду из комнаты. Я сыграла эту сцену сейчас и, по милости Господней, уже никогда не захочу повторить ее. Я пришла на этот семинар, чтобы узнать что-то о гневе, и никак не ожидала подобного урока. Я была потрясена сильнее, чем американка.

– Воды? – предложила она. Я бы выпила виски.

– Давайте отдохнем, – предложила француженка, посмотрев на меня, и включила танцевальную музыку. Я танцевала глупый вальс и вспоминала, как танцевала глупые вальсы со своей дочерью. И песенки, которые мы пели вместе с ней, и игры, в которые играли. Я превратила свой танец в благодарение той красивой юной деве, что сидела сейчас дома с друзьями. Мне хотелось помчаться домой, обнять ее и сказать:

– Прости меня за то, что я кричала на тебя.

Но она только возведет к небесам страдальческие глаза и вздохнет:

– Ах, мать... опять ходила на один из своих семинаров?

Танец кончился, и француженка объявила:

– У нас есть время еще на один спектакль.

Поднялась робкая, как мышка, женщина. Она выглядела так, словно всю жизнь была смертельно испугана. Так и оказалось. Мы переглядывались, ища поддержки друг у друга.

Этого мы все и боялись. Изнасилование ребенка. Она описала нам эту сцену. В постели ее, шестилетнюю, изображал большой плюшевой медведь.

Один мужчина храбро вызвался быть добровольцем. Он подошел к медведю и откинул покрывало. Она его умоляла.

– Вы больной человек. Мне было всего шесть лет. Всего шесть лет! Я всю свою жизнь была жертвой. Отойдите от нее. Не смейте прикасаться к ней, вы, ужасный извращенец! – Она кричала на него. Она оплакивала утраченную невинность той шестилетней девочки. Она почти визжала.

Мы были в благоговейном восхищении от ее работы, а потом начали аплодировать.

Мужество, которое люди проявляют на подобных семинарах, так воодушевляет. Желание человека простить, забыть и двигаться дальше – и неважно, какая рана была ему нанесена – никогда не перестанет меня волновать.

А потом, когда я уже решила, что все закончилось, нам опять предложили избивать подушки. Я лупила подушку и думала, почему я бью ее на этот раз. И тут вспомнила мужчину, которого никогда не видела. Где-то в другом измерении стоял мужчина и ждал моего прощения.

Роджер Вуглер сказал, что сначала надо избавиться от гнева, и лишь потом сострадать. Я вспоминала умирающую от голода женщину и трех детей и лупила подушку до тех пор, пока палка не выпала у меня из рук. Потом вспомнила своего отца и еще немного побила подушку.

– Ты даже не представляешь, как тяжело было маме. Ты ублюдок.

На самом деле я не так уж сильно злилась на него. Но произнести это вслух было очень здорово. Я ударила подушку еще пятьдесят раз – для ровного счета.

Потом – о блаженство – мы медитировали. Она включила призрачную музыку, которая идеально подходила для полета в мире духов, где незнакомый мне мужчина все еще стоял и ждал. Я встала перед ним и произнесла:

– Я была разгневана. Я была так же жестока к своей дочери, как ты был жесток ко мне. Ты не хотел сделать мне больно. Ты просто не понимал. Ты ничего не понимал, и ты был отчаявшийся мужчина, а я – отчаявшаяся женщина. Я ничем не лучше тебя, и поэтому – да, я прощаю тебя. Можешь ты меня простить? – И где-то среди моей медитации чей-то голос сказал:

– Конечно.

Когда музыка для медитации кончилась, я ощутила легкость.

День кончился, и я увидела улыбающуюся мне Фиону. Она сумела промолчать и не сказать «а я тебе говорила», но я прочитала это в ее глазах.

– О да, хорошо, я согласна. Думаю, что этот семинар был полезен.

А утром я считала, что во мне нет гнева. Самопознание? Спросите мудреца с Бэттерси...