Казалось, родное море должно встретить «детский ковчег» солнцем и штилем. Но оно разбудило пассажиров гулкими ударами, предупреждая — впереди не все так безоблачно.

Пока «Йоми Мару» шел по длинной и глубокой Кильской бухте, ветер вел себя сдержанно. Но к полудню усилился. А к ночи скорость ветра достигла сорока миль. Однако прочно скроенное судно отлично держит удар. Кто возьмет верх, а кто выбьется из сил? Море или пароход?

Дети покинули верхнюю палубу и спрятались под ней от ненастья. Но сегодня они не будут смотреть кино, слушать музыку и танцевать. У них другие заботы. Колония скоро покинет свой плавучий дом и расстанется с японской командой. Вот почему дети, даже самые маленькие, рисуют, лепят, что-то кроят, не выпускают из рук пряжу. Каждый японец получит подарок.

Море сближает людей.

В первый день японцы казались одинаковыми, похожими друг на друга. Все на одно лицо. Казалось, никогда им не сблизиться, не сойтись. Но вот первая улыбка, рукопожатие, вопрос, обмен адресами… Теперь они друзья. Случались недоразумения… Стычки между самыми младшими из японцев и самыми старшими колонистами. Но это как туча. Вот она есть, а вот ее уже унесло ветром.

4 октября 1920 г. Воскресенье.

Балтийское море.

Сегодня день бурной погоды. Волны выше вчерашних. На палубе пусто. Младшие дети во втором и третьем трюмах страдают от морской болезни.

От полудня 3 октября до полудня 4 октября пройдено 130 миль.

От Бреста — 977 миль.

До Гельсингфорса — 450 миль.

Из судового журнала «Йоми Мару».

Полковник Аллен и капитан Каяхара все еще пребывают в неизвестности. Вот почему пароход вместо привычных двухсот сорока миль прошел за сутки вдвое меньше. «Йоми Мару» сбавил скорость, словно гончая, потерявшая след.

Начальник колонии посылает во все концы радиограммы — в Вашингтон, Париж, Ригу, Копенгаген, Выборг и даже Рудольфу Тойслеру в Токио. Но эфир молчит. Никто не отзывается. Где-то в кабинетах все еще идут споры о судьбе колонии.

Райли Аллена не оставляет ощущение, что последнее слово хотят оставить за ним. Он уже во второй раз дает указание капитану — следовать в Гельсингфорс. И извещает об этом своем решении начальство. И только после этого получает согласие.

Принятое решение придало силы «Йоми Мару». Он удвоил скорость и за последующие сутки прошел двести пятьдесят миль.

Финский берег уже рядом. Ханна Кемпбелл и Серафима Боброва подумали, что надо устроить прощальный ужин. Ни одно путешествие не считается завершенным без него.

Они распределили обязанности. Серафима Викторовна украсит столовую. А Мамаша Кемпбелл позаботится о столе.

— Кого пригласим?

— Русских воспитателей, американский персонал и, конечно, мистера Каяхару с его помощниками.

— Капитана нужно пригласить заранее. У него ведь вахты, — рассудила Боброва.

— Этим я сейчас и займусь, — согласилась Ханна.

Она знает: женщина не вправе подниматься на ходовой мостик. Такова суровая морская традиция. Она ни разу не пыталась ее нарушить. Хотя, будь это судно не японское, а американское, бросила бы вызов глупому мужскому шовинизму. На Аляске и в Сибири Ханна ни в чем не уступала мужу, да и другим золотоискателям. Держала в руках тяжелую кирку и лоток. Ее присутствие приносило удачу. Так говорили все. Почему же в море иначе? Когда-нибудь она возьмет в руки и штурвал. И докажет — женщина может покорить не только мужчину, но и море.

Но закон есть закон. Даже если он неписаный. И она подошла к телефону.

— Миссис Кемпбелл, хорошие идеи рождаются сразу в нескольких головах. Мой повар тоже решил устроить прощальный ужин.

— Отлично, капитан! Тогда соединим наши усилия…

Боброва позвала на помощь молодых воспитательниц.

Они предложили сделать в столовой декорацию из флагов и цветной материи.

И вот еще что придумали: перед каждым прибором будут лежать именные карточки, как и положено на настоящем международном приеме.

Атмосфера была праздничной и непосредственной. А речи — и шутливыми, и серьезными.

Вступительное слово предоставили начальнику колонии. Но неожиданно он отказался.

— Я забыл в каюте свои шпаргалки. Начинайте без меня.

— Тогда вам слово, капитан, — предложила миссис Кемпбелл.

— На пароходе я самый старший. Не по званию, а по возрасту, — сказал Каяхара. — Жизнь моряка, хотя многие думают иначе, — очень однообразна. От берега — до берега. А между ними — сотни и тысячи миль соленой воды. Самые радостные события в моей жизни происходили не на воде, а на суше. Там живут близкие мне люди. Но сегодня большой праздник, хотя мы и в море. Через несколько часов, на рассвете, заканчивается наш долгий-долгий рейс. Скажите, много ли есть на свете людей, которые бы совершили кругосветное путешествие?

Каяхара медленно оглядел всех, кто сидел в столовой. А потом сам же ответил:

— Их мало, даже среди моряков. Вот я уже четверть века на палубе, но пока не вхожу в это число. А много ли мальчиков и девочек, совершивших кругосветный рейс? Думаю, таких детей нет. Но так было до сегодняшнего дня. Теперь их почти восемьсот. Это абсолютный мировой рекорд, который, я уверен, будет держаться еще много лет. Я знаю, русские дети, прежде чем подняться на «Йоми Мару», три месяца ехали из Петрограда во Владивосток, а потом пересекли два океана. И теперь они в двух шагах от своего города. Пусть же встреча с родителями будет счастливой, а трудное испытание, которое выпало на их долю, — последним!

Все подняли бокалы с французским шампанским, несколько ящиков которого предусмотрительный Барл Бремхолл приобрел в Бресте.

Неожиданно вошел Райли Аллен. На нем был костюм и белоснежная сорочка. Он ни разу не одевал их после Нью-Йорка.

— Я рад, что успел вовремя и могу присоединиться к тосту капитана. Он сказал замечательные слова. Но я предлагаю выпить шампанское не только за здравие детей, но и за тех, кто сопровождал их на долгом пути домой. Это русские воспитатели и учителя, заменившие им на время родителей. Это волонтеры, оставившие семьи и пренебрегшие покоем и уютом. Это японские моряки, которым были доверены многие жизни и чье мастерство и трудолюбие привели нас к желанному берегу. Извините, — перевел дух Аллен, — за несколько высокопарный слог. Но что тут поделаешь! Так чувствую… А сейчас я прочту еще более торжественные слова. Это небольшая поэма… Я сочинил ее прошлой ночью.

Аллен достал из внутреннего кармана листок бумаги. Он читал, едва сдерживая волнение, но, казалось, каждое слово рождается только сейчас. На глазах у всех.

Стихотворение, написанное 26 октября 1920 года, перед прибытием парохода «Йоми Мару» в порт Гельсингфорс и подаренное автором персоналу Американского Красного Креста.

R. Allen.

Перевод Ольги Молкиной — внучки колонистов Ольги Колосовой и Юрия Заводчикова.

Борис Моржов и Петя Александров узнали, что пароход подойдет к финскому берегу затемно, еще до рассвета. Но как подняться в такую рань?

— Разбудите нас, Георгий Иванович, — попросили они воспитателя. — Но чтобы другие не слышали.

— Почему же? И другим хочется первыми увидеть землю.

— Представляете, что тогда будет? — сказал Александров.

— Весь пароход проснется. Вот что будет! — поддержал товарища Моржов.

Симонов вынужден был согласиться. Дай волю этим юным открывателям, они все разом побегут на полубак и перевернут судно.

— Так и быть, разбужу.

Перед сном Пете вспомнился Федя Кузовков. Где он сейчас? Как его не хватает… А будь рядом Кузовок, не пришлось бы просить Георгия Ивановича, чтобы их разбудили.

…Утром мальчики первым делом заглянули на камбуз. Оттуда тянуло теплом и вкусными запахами.

Повара не удивило их раннее появление. Он угостил ребят лепешкой, только что вынутой из духовки, и налил по кружке чая.

На полубаке дети оказались во власти ветра. Мальчики прижались друг к другу, стараясь согреться. Но это не помогло.

Только они подумали о перемене места, как услышали чей-то голос. Вахтенный матрос появился словно привидение. Склонившись над детьми, он сказал:

— Здесь холодно. Меня прислал за вами капитан.

Капитан увидел мальчиков сверху, через стекло ходовой рубки, и сразу догадался, почему они проснулись так рано, что их привело сюда.

Каяхара дал ребятам бинокли и вышел с ними на крыло мостика.

Здесь тоже ветрено. Но ветер не донимает так сильно, как на полубаке. Он даже приятен, принося с собой смолистый запах леса. И еще чего-то… Возможно, рыбьей чешуи. А наведя резкость, они разглядели и сам берег. Увидели огни, еще слабые, но уже обозначившие место, где находится столица Финляндии.

До Гельсингфорса оставались считанные мили. Пете Александрову вдруг пришло в голову, что слова — финский и финиш — звучат очень похоже. Так оно и есть. Это последний порт, последний причал в их морском путешествии.

6 октября 1920 года. Раннее утро. Взяв старт во Владивостоке в середине июля и покрыв расстояние в 14 622 мили, «Йоми Мару» приблизился к Гельсингфорсу.

В бухту ведет узкий канал. У входа возвышаются скалы. Они подпирают низкое северное небо и напоминают средневековые крепостные ворота.

Пароход бросил якорь в двух милях от набережной. Стоявшие в уютной гавани суда благосклонно приняли «Йоми Мару» в свою интернациональную компанию.

Аллен с нетерпением смотрит на приближающийся катер. Он приготовился к встрече многочисленных гостей. Но прибыло всего два человека. Это чиновники таможни. А где капитан Эллиот и капитан Хопкинс, представляющие Красный Крест в Финляндии? Где доктор Эверсол, который срочно покинул Францию, чтобы подготовить место для приема детской колонии? И наконец, почему не видно полковника Района, главу Американского Красного Креста в Прибалтике?

Снова неопределенность, которая изводила Аллена в море… Он в недоумении. Но не в характере Райли Аллена отсиживаться в каюте. За его спиной восемьсот детей, а впереди зима.

— Нам нужно внести ясность, — говорит он Бремхоллу. — Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Собирайтесь, пока катер не ушел.

— Только мы?

— С нами поедет и Елена Домерчикова. Не исключено, что Гельсингфорс установил связь с Петроградом. Понадобится переводчик.

— Возьмите меня тоже, — умоляюще сказала стоявшая рядом Ханна Кемпбелл.

— А дети? — напомнил Бремхолл.

— До берега две мили. Никто не сбежит. А без меня вам не обойтись.

— Почему же?

— Я тоже буду переводить.

— Вы знаете финский?

— Я знаю норвежский и шведский. Мои родители приехали в Америку из Осло. А в Финляндии эти языки знакомы многим.

— Что скажете, Барл?

— Без Мамаши Кемпбелл нам не обойтись.

…Вначале они направились в управление порта. Впервые взяв на себя роль переводчицы, Ханна обнаружила странное явление. Она прекрасно понимала, что ей говорят. Но стоило ей заговорить самой, как получалась невообразимая смесь английского, норвежского, шведского и даже русского.

Миссис Кемпбелл растерялась, что было ей несвойственно. И с трепетом ждала очередного экзамена. К счастью, следующим учреждением, которое они посетили, было министерство иностранных дел. Здесь английским владели все, даже гардеробщик.

Аллену сказали, что в Совете Министров заседает комиссия, где решается судьба детской колонии. И там находятся все, кого они ищут. В том числе и американский консул. Но перерыв в заседании не раньше, чем через два часа.

— Давайте потратим это время для знакомства с городом, — предложила Елена Домерчикова.

Даже при беглом осмотре Гельсингфорс был привлекателен. Чистые и с умом застроенные улицы. Магазины завалены товарами и бойко торгуют. Электрическое освещение, водоснабжение и транспорт действуют исправно. На это обратил внимание Бремхолл. А Аллена приятно удивила живая атмосфера, хотя финнов и принято считать холодными.

— Хотелось бы лучше узнать город, — сказала Ханна Кемпбелл.

— Возьмем такси, — решил Аллен. — Жаль только, нет гида.

— Я не была в Гельсингфорсе, но много читала о нем, — отозвалась Домерчикова.

— У вас к этому городу особый интерес? — спросил Бремхолл.

— О да! Я люблю северные страны. Сто лет назад здесь был пожар. А потом город отстроили заново. Финны хотели, чтоб их столица походила на Санкт-Петербург. Вот почему здесь прямые проспекты и большие площади. Сейчас мы с вами стоим на одной из них. Сенатская площадь очень напоминает архитектуру старого Петербурга. А когда мы шли на катере, вы, конечно, обратили внимание на величественный купол собора Святого Николая. Он стоит на скале, и к нему ведет широкая лестница. В дни народных праздников ее ступени становятся трибунами.

— Уверена, нашим детям было бы интересно увидеть все это, — сказала Ханна.

— Вы правы, — согласилась Елена. — Их сердца дрогнули бы. Здесь много сходного с нашим родным городом. Многочисленные острова, парки, гранитные набережные, а фасады домов — в стиле русского ампира.

Свою двухчасовую экскурсию они закончили на Торговой площади, наблюдая, как к ее набережной пристают рыбачьи суда и выгружается свежий улов.

— Пора, — сказал Аллен, бросив взгляд на большие часы, украшавшие одно из зданий.

Они направились в гостиницу «Кемп», где им назначил встречу капитан Хопкинс.

Ждать пришлось недолго. Хопкинс прибыл с хорошими вестями. Финское правительство согласилось принять на своей территории русских детей. Местом для колонии определен Тевастехус — небольшой город в сотне километров от столицы.

Еще Хопкинс сказал, что Эверсол будет только завтра. Ему срочно понадобилось отправиться в Выборг.

Далее капитан, по просьбе Аллена, обрисовал положение. Граница между обеими странами закрыта. Нет торговых отношений. Связь с Петроградом весьма слабая, за исключением обмена военнопленными и их репатриацией. Условия жизни в самом Петрограде ужасны. Те, кому удалось оттуда выбраться, счастливы. Сейчас в Финляндии тысячи русских беженцев. Красный Крест подкармливает их. Но беженцы подчиняются довольно строгим правилам. Они не имеют права передвигаться по стране без паспортов. А получить их — почти невозможно.

Сведения эти огорчили Аллена. Он надеялся на встречу с представителями родительского комитета. Это облегчило бы передачу детей. Теперь надежды мало. Родители совсем близко, но все еще так далеко.

Они вернулись на пароход с доброй вестью. Воспитатели и колонисты стали искать на карте Тевастехус — название, больше похожее на латинское или греческое, чем на скандинавское.

Но утром все снова переменилось. Капитаны Хопкинс и Эллиот прибыли с сообщением, что министр внутренних дел отказался подписать ранее принятое решение. Финны испугались, что Красный Крест оставит детей на попечение правительства. Это еще больше усложнит отношения их страны с Россией.

— Не отчаивайтесь, полковник, — сказал Хопкинс. — Если закрывают парадную дверь, надо искать обходные пути.

— Что вы имеете в виду?

— Поедемте на берег. Там нам предстоит встреча с одним моим знакомым.

— Он политик?

— Всего лишь бизнесмен.

— Но нашему делу не поможешь деньгами…

— Не в деньгах дело. Этот господин, его имя Йенсен, несколько раз приходил нам на помощь. Такое впечатление, что его университетские товарищи сидят в каждом правительственном кабинете.

…Встреча состоялась в той же гостинице «Кемп». Похоже, ее вестибюль был местом деловых встреч.

Йенсен пришел минута в минуту. На его лице было выражение легкой иронии, и он слегка прихрамывал. Заняв место в кресле, он первым делом обрезал сигару, поднес к ней спичку и произнес загадочную фразу, значение которой пришлось долго осмысливать.

— Главное, это разжечь костер. — Попыхивая сигарой, Йенсен молча и с любопытством смотрел на Райли Аллена. — Можете считать, что ваш вопрос решен, — наконец сказал он.

— Но разве у вас есть на то полномочия? — быстро спросил Аллен.

— Я уже сказал — важно разжечь костер. Таков мой девиз. Представьте, вы в лесу… В Финляндии это часто случается. Без огня вы умрете с голоду или замерзнете.

Сделав еще несколько затяжек, Йенсен куда-то позвонил.

— Через двадцать минут придет нужный нам человек. А сейчас давайте выпьем… За то, чтобы жар не остывал. Из искры возгорится пламя… Кажется, так говорят русские?

— Ваш бизнес связан с Россией? — спросил Аллен, чтобы поддержать разговор.

— Да, конечно. Но это в прошлом. Моя семья в Копенгагене. Большую часть года я проводил раньше в Петербурге. Сегодня мы в ожидании. Какой путь изберет Россия? У меня там было много влиятельных друзей. Даже больше, чем здесь. Я делал поставки царскому двору.

Через двадцать минут Йенсен достал свои карманные часы. И в эту же минуту в гостиницу вошли два человека. Тот, кто был впереди, снял шляпу и обнажил череп, гладкий и блестящий, как бильярдный шар.

Он поздоровался с Йенсеном, а затем поклонился Аллену:

— Моя фамилия Хайно. Я секретарь министра внутренних дел. А это, — он показал на своего спутника, обладателя окладистой бороды, — профессор Пахман. Он из министерства здравоохранения.

Сочетание этих двух разных ведомств показалось Аллену противоестественным. Но вскоре все разъяснилось.

Причиной всему был все тот же Йенсен. Он посчитал, что Тевастехус не приспособлен для размещения тысячи человек. Будет лучше отправить детей в Халилу.

Халила находится всего в тридцати километрах от границы с Россией. Это фешенебельный санаторий. Раньше там отдыхала и лечилась царская семья. Приезжал туда и глава Временного правительства Александр Федорович Керенский. Возможно, поэтому финские власти и законсервировали санаторий. Роскошные корпуса пустуют. Кто знает, какие еще события потрясут Россию?.. Надолго ли большевики обосновались в Москве и Петрограде?.. И кто станет хозяином санатория?..

Хитрый Йенсен решил сыграть на этих сомнениях. «Йоми Мару» доставил к финскому берегу русских детей. Одни из них — из семей царских чиновников. Родители других служат новой власти. Пустив колонию в Халилу, можно угодить и тем и другим. Ни с кем при этом не поссорившись.

Йенсен позвонил министру внутренних дел. А тот связался с министром здравохранения. Без врачей не обойтись. Их подписи обязательны. Детей закалил долгий путь. Но кто знает, как они себя почувствуют в Халиле? Вот почему Хайно и профессор Пахман здесь. Но они только рекомендуют. Окончательное же решение за правительством.

— Спасибо, господа! — Аллен пожал им руки. — Куда бы ни приходил «Йоми Мару», мы встречали гостеприимство. Рад, что Гельсингфорс не оказался исключением.

— Есть, правда, одно неудобство, — заметил Хайно. — Вашему пароходу придется пройти еще сто семьдесят миль до Койвисто. Этот порт ближе всего к санаторию.

— Что такое сто семьдесят миль по сравнению с двумя океанами?! Всего день перехода. Но мы не покинем Гельсингфорс, пока не увидим Халилу собственными глазами, — сказал Аллен. — Готов ли санаторий к приему детей? Ничто меня так не пугает, как холод.

— Разве вас не закалили сибирские морозы? — спросил профессор Пахман.

— Надо там родиться. А я прямиком из Гонолулу попал в русскую зиму.

Йенсен и Аллен остались одни.

— Мистер Йенсен, — сказал Аллен. — Не прошло и трех часов, как мы встретились, а кажется, знакомы давно.

— Так оно и есть. Доктор Эверсол рассказал мне о вас, когда пароход находился во Франции. Уже тогда я думал, чем смогу быть полезен.

— Мне нужен катер.

— Хотите скорее добраться до Койвисто?

— Нет, в другое место.

— Где это?

— Милях в пятнадцати от Турку.

— И уже сегодня?

— Да.

— Какие у вас еще заботы?

— Не забота, а долг.

Аллен рассказал о Марии. О ее смерти и гибели ее родителей в Ботническом заливе.

— Перевернулся паром. Это случилось на пути из Турку в Стокгольм. Я обещал Марии, что мы бросим цветы на месте трагедии вместе с ней. А сейчас собираюсь туда отправиться с Александрой, ее сестрой.

— Я вас понимаю, — негромко сказал Йенсен. — Мне тоже довелось участвовать в подобной печальной церемонии. Голландское пассажирское судно попало на минное поле.

Йенсен ослабил галстук и замолчал, о чем-то размышляя.

— Вы поставили передо мной нелегкую задачу. Но, думаю, выход есть. Надеюсь, нам помогут пограничники, которые патрулируют побережье.

Йенсен снова отлучился, чтобы позвонить.

— Дело сделано, — заявил он, вернувшись. — Но я буду вас сопровождать. Таково условие военных.

— Я этому только рад, — сказал Аллен.

Катер стоял у борта «Йоми Мару» в ожидании пассажиров.

Александра растерялась и не знала, радоваться ей или плакать.

— Могу я взять с собой Ксению Амелину?

— Хорошо.

— А миссис Кемпбелл? Они дружили с Марией.

— Думаю, миссис Кемпбелл согласится…

— А Чичигову, нашу воспитательницу? Моей сестре она была как мама…

— Сможет ли мадам Чичигова выдержать путешествие на катере? Ей немало лет.

— Сможет, сможет! Она даже шторма не боится.

— Сколько же нас будет? Нужно спросить разрешения у капитана катера.

Молодого офицера смутило присутствие сразу четырех женщин. Он сказал, что на его корабль женская нога ступала лишь однажды. Да и то это была старшая сестра, разбившая бутылку шампанского при спуске судна со стапеля.

Офицер поднялся в рубку, оставив пассажиров в уютном кубрике сидящими вокруг овального стола. Легко было подумать, что они отправляются на морскую прогулку, если бы не стоящий в углу венок и корзина с цветами.

— Я знаю, есть русский обычай, — прервал молчание Йенсен, — поминать тех, кто ушел от нас навсегда, стопкой водки.

Он достал из сумки бутылку, бутерброды и бумажные стаканчики.

Откупорив бутылку, Йенсен налил водки себе и Аллену.

— Налейте и мне, — твердо сказала миссис Кемпбелл.

— Простите, боялся вас обидеть.

— Я прожила в России две зимы. Первую — возле Байкала, а затем во Владивостоке. Там водкой отмечают и рождение, и смерть.

— Кто бы подумал, что у такой очаровательной леди подобный опыт!

— Найдется ли и для меня стаканчик? — робко спросила Чичигова. — Всего глоточек. Я не пью. Но тоже хочу отдать должное старой русской традиции. А девочкам мы нальем минеральную воду…

…Йенсен предложил Аллену выйти на палубу. Море было тихим и покорным, нисколько не сопротивляясь движению маленького судна.

К ним подошел капитан катера.

— Через полчаса будем на месте, — коротко сказал он.

Все собрались у левого борта.

Катер заглушил двигатель.

Матрос приспустил кормовой флаг.

Чичигова перекрестилась.

Офицер отдал честь.

Аллен и Йенсен сняли шляпы и склонили головы.

Миссис Кемпбелл закрыла глаза. Губы ее что-то шептали.

Девочки, Александра и Ксения, подняли венок и опустили в море.

Каждый взял из корзины несколько роз и бросил за борт. И каждый всматривался в пучину, думая о людях, которых она поглотила десять лет назад.

Вдруг случилось неожиданное. Розы стали двигаться, сближаться и, соединившись, образовали сердце. Большое, яркое, пульсирующее вместе с морем.

Серый день сменился еще более серыми сумерками. Начальник колонии и капитан Хопкинс обсуждают планы на завтрашний день.

— Не лучше ли отправиться в Халилу утром? — предлагает Хопкинс.