Моя политическая биография

      Зал раздражённо зашумел. «Нет, вы погодите… Геннадий Андреевич…» Безверхий довольно умело стал обрабатывать зал в сторону Зюганова. На самом деле этого даже и не требовалось. Требовалось уговорить руководителей партий. Голосование было предусмотрено лишь для вождей. В зал вход был свободный, любой чмур с улицы мог явиться и сесть. Когда Безверхий закончил речь словами «…предлагаю поддержать кандидатуру орловского мужика Геннадия Андреевича Зюганова!» — ему вовсю хлопали.
      Я шепнул Сухаревскому, чтобы он взял слово. Сухаревский вышел и, возведя руки горе (ему тотчас же зааплодировали, он был признанный оратор), воскликнул: «Я тоже за орловского уроженца русского человека Зюганова. Он мне нравится». Последовали аплодисменты. «Но я против людей, которые его окружают. Я против Колкера, я против Гольдштейна, я против Берлинера…» Зал зааплодировал. Названных личностей в окружении Зюганова я точно не встречал и о таковых не слышал… Сухаревский или придумал их или имел в виду лидера соперничающей с КПРФ РКРП — Тюлькина. В питерском отделении партии Тюлькина были несколько евреев, но фамилии были другие. Сухаревский не решился сказать, что мы поддержали Ельцина, но он потоптался на теме минут десять и в конце концов заявил, что если бы только Ельцин не был демократом… А так он и статью подходит, и русский типаж…
      Затем к микрофону пошёл человек с восточной внешностью и долго говорил о том, что Ельцин ведет русскую войну в Чечне. Съезд происходил до Хасавюрта, русские выжимали тогда боевиков в горы, и выступление имело успех. Шевелёву тогда хлопали. (Вот, я вспомнил его фамилию: Шевелёв!)
      Чувствуя, что теряет очки, Безверхий выпустил представителя КПРФ. Удивительно, но зал менял свое настроение от оратора к оратору. Коммунисту обильно хлопали. Вышел ещё раз Иванов-Сухаревский и долго выделывал словесные пируэты, закончив перечислением жертв коммунизма, явно придуманным, потому что там фигурировали немыслимые цифры. Если им верить, то получалось, что русских давно нет. Между тем они сидели в зале. Объявили перерыв, во время которого Безверхий сидел угрюмый. Я побежал в фойе и нашёл скучающего корреспондента НТВ с камерой. «Хотите сенсацию? Через десять—пятнадцать минут съезд объявит о том, что не хочет поддерживать Зюганова и предпочитает продлить «статус-кво», чтобы остался Ельцин». — «Вы собираетесь поддержать Ельцина?! — ахнул НТВэшник. — Я должен связаться с редакцией!» Он связался и прибежал. «Они дали добро. Но представлять себя будете сами, кто-то из вас, потому что я один сегодня, у нас урезанная бригада, я с камерой и всё. А можно снять вас сейчас за кулисами, тогда материал успеет в вечерние новости?» Я собрал Сухаревского, Шевелёва, Беляева, московского главу НРПР и, взяв микрофон, заявил: «Съезд националистов России не хочет поддерживать Зюганова на президентских выборах, считая, что его избрание…» И так далее, и тому подобное. «Предпочитаем, чтобы продолжался статус-кво и чтобы ельцинское правление в конце концов вызвало бы народные выступления против режима».
      Это моё выступление мне дорого обошлось. Эти несколько фраз. Народные массы, во всяком случае те, которых я встречал впоследствии на шествиях и митингах, всякий раз не преминули припомнить мне этот эпизод. Это удивительно, что одним прощают всё, другим — ничего. Баркашов годами публично заявлял, что поддерживает Ельцина, Зюганов и КПРФ сделали возможным ежедневное нормальное функционирование ельцинского государства, голосовали за 70 % всех предложенных Ельциным законов. Никогда я не слышал, чтобы их упрекали народные массы.
      Впрочем, впоследствии мы быстро нашли себе национального кандидата. Уже через пару недель я от имени КСРНП представлял в пресс-клубе гостиницы «Рэдиссон-Славянская» нашего кандидата Юрия Петровича Власова.
      Однако эпизод с «поддержкой Ельцина» послужил мне хорошим уроком. Дело в том, что массы не понимают парадоксального мышления. Мы совершили тогда ошибку, в чём я сейчас и каюсь. Надо было читать и перечитывать Гитлера, знать философию масс.
      После интервью возобновился съезд. На съезде я сказал вскоре то же, что и для НТВ. Зал аплодировал. Безверхий был посрамлён. Устал я дико. Прыгнул со сцены в зал и хотел уйти с дожидавшейся меня Машей Забродиной. Но путь преградили журналисты. Один из них, бородатый, задал мне наглый вопрос, от которого я задохнулся яростью: «А почему вы выступаете от имени русских? Вы же не русский?» Мой кулак сам собой полетел в его физиономию. Началась драка, затрудняемая лишь рядами стульев. Нас развели.
      Юрия Петровича Власова я, к сожалению, вынужден был узнать и быстро; с 20 февраля по 26 апреля я проделал блистательный быстрый курс «власоведения» и вдобавок узнавал его жену в параллельном курсе «ларисасергеевнаведения». Два неумеренно больших животных (когда Власов уселся в автомобиль Антона Филиппова, рессоры так и просели), они проживали в паутине собственных предрассудков. Антисемитизм Ларисы Сергеевны даже нельзя было назвать антисемитизмом. «Это» уместнее было бы именовать или «евреепомешательством» или скромнее — «жидоедством». Иногда очень образные выражения большой красивой белой Ларисы Сергеевны (в народе таких называют «пивная королева») были меткими наблюдениями талантливой импрессионистки. Так она характеризовала Государственную Думу: «Сидят пятьсот зубов в три ряда, носатые все». Я давно заметил, что русский антисемитизм — на самом деле есть бескрайнее восхищение перед могучим, затмевающим солнце всемогущим Еврееем. Себя при этом — «бедный русский народ» — подразумевает беспомощным, несчастным и слабым. Когда я пытался таким экземплярам (всё реже и реже, Власовым вообще не пытался) доказать, что евреи, конечно, не подарок, как и всякая нация они стремятся доминировать, да. Но в современном мире много сил — евреи не единственная сила, есть американское могущество, есть нефтяное лобби, есть католический блок, есть германские интересы, — только вот несколько наугад. Я не мог никогда убедить замшелых лохов, воспитанных на переписанных от руки в школьные тетрадки «Протоколах Сионских Мудрецов», что не только «еврейское лобби» или «мировая закулиса» правят миром, и меня зачисляли в жидолюбы. Евреи же давно держали меня в антисемитах.
      Власовы же оказались редкой махровости экземпляры. Проханов сказал мне: «Власова решили поддержать? Ну поддерживайте… Вообще это патология, Лимонов, а не политика. Я с ними имел дело. Ты хотя бы читал, что он пишет?» Я сказал что нет, не читал. Проханов ошибался сплошь и рядом в людях, но с Власовым он оказался прав.
      Первый вечер у них, когда мы явились к Власовым с компанией косоэрэрпевцев, как я их иронически называл (притом я их сплотил, я дал им название и даже на выборы с Власовым бросил их я, потому что надо было работать, светиться, развивать национализм), прошёл вполне нормально. У них была приличного размера (но, конечно, тесная для их тюленьих тел) квартира неподалёку от метро «Сокол», там мы в гостиной и расположились. Власов надарил нам всем книг. Выяснилось, что он плодовитый писатель. Когда я заглянул позднее в его книги, то обнаружил, что они полны стенаний Ларисы Сергеевны — как сказали о Власове простые наши косоэрэрпевцы, Власов оказался «подкаблучником». Я исчерпывающе написал о Власове в «Анатомии героя», потому не хочу повторяться. Самый сильный человек планеты разочаровал меня убогостью своего мировоззрения, и даже жить мне после этого некоторое время было противно. В здоровом теле не всегда живёт здоровый дух, вот что я открыл по делу Власова. Впрочем, здорово ли такое массивное тело — тоже вопрос.
      Мы с КСРНП (то есть НБП главным образом) добыли ему свыше 80 тысяч подписей, двух крупных спонсоров. Я устроил ему пресс-конференцию в пресс-клубе гостиницы «Рэдиссон-Славянская», в ЦДЛ, на радио «Эхо Москвы» и собирался трудиться на него в поте лица своего. Но после регистрации в кандидаты в Президенты и отвратительной сцены в зале Центризбиркома, когда Лариса Сергеевна намеренно оттирала меня от мужа, не желая допустить нас в один телекадр, Власов стал скрываться от нас. Не явился на пресс-конференцию, организованную мною для него в агентстве новостей «Аргументы и факты», якобы поехал вместо этого встречаться с избирателями в Красногорск. Попрал все договорённости с нами.
      Трудно сказать, что отторгнуло дремучую душу Власовых от нас. От меня их могло отторгнуть прочтение некоторых сцен (многих) из моего первого романа «Это я, Эдичка». В то же самое время трудно поверить, что Власовым тотчас не сказали ещё в конце февраля, когда он согласился с нами работать (я ведь возглавил КСРНП), что я написал. Неужели целых два месяца добирался до него донос? Для этого было достаточно телефонного звонка.
      Зачем он был нужен мне и Координационному совету? Ну во-первых, что же мы за партии националистов, если не предпринимаем политических акций. А национальный кандидат в Президенты — самая пропагандистская политическая акция, какую возможно осуществить. К тому же никогда доселе национальный кандидат в Президенты не выдвигался в России. Интересно было пощупать пульс нации — определить, какая часть нации будет за него. Великолепная работа, великолепный тест. В то, что Власов может выиграть выборы, я никогда не верил. Я сомневался даже в том, возьмёт ли он 15 % электората. Я (не для публики, для себя) рассчитывал на 7–9%. Он не взял и одного. Но он сам виноват. Покинув нас, он, кандидат в Президенты, стал вести себя более чем странно. Он стал лгать. Он стал притворяться хорошим и пригожим. Сказал на «Эхо Москвы» Черкизову, что он за демократию, что принципы демократии и свободного рынка — его принципы. «О как! — воскликнул Черкизов. Тогда чем вы отличаетесь от таких кандидатов, как Михаил Сергеевич Горбачёв и Борис Николаевич Ельцин?» — остроумно заметил Черкизов. По всей вероятности, Власов, став кандидатом в Президенты, поверил, что может выиграть выборы. И усреднил свою программу до безобразия, жёстко разочаровав свой небольшой электорат, до этого заявления определённо голосовавший бы за него и его дебелую Ларису Сергеевну и их принципы. Когда в середине июня были опубликованы результаты президентских выборов, я только вздохнул.
      Координационный Совет сошёл постепенно на нет, потому что иначе быть не могло. Потому что я так захотел, увидев, как малочисленны силы наших союзников. Появившись в 1994 году, Народно-национальная партия Иванова-Сухаревского вначале привлекала журналистов своими пикетами. Главной достопримечательностью был Александр Кузьмич Иванов-Сухаревский, небольшого роста блондин, актёр и кинорежиссёр. Под его завывания партия около полутора лет стояла на улице обычно в количестве 8 или 10 человек под вдвое большим количеством флагов. Ещё они умело использовали динамик и магнитофон. Кроме вполне толкового, но ограниченного Шарапаева, у Сухаревского было ещё более ценное золото партии — Володя Попов, журналист из Новосибирска. Попов, усиленно ориентируясь вначале на материалы «Элементов», а затем на материалы и полиграфию «Лимонки», сделал Сухаревскому газеты «Эра России» и впоследствии «Я — русский». С этим ННП кое-как держалась на плаву. Но людей у них не было совсем. Возможно, у них были две-три региональные организации, если фюрер Сухаревский не врал, однако в Москве дела обстояли плачевно. На первый День Нации, организованный НБП у памятника героям Плевны, мы, НБП, нагнали свыше трёхсот человек, а Сухаревский явился с Поповым и Шарапаевым. Толстый мордатый московский лидер НРПР привел с собой только одного человека. Шевелёв — четырёх. То есть это фактически были группки лидеров, а не партии. Нам, Национал-Большевикам, от сотрудничества с ними не было никакой прибыли. У Беляева в Питере были человек 20, но и эти держались вместе только потому, что Беляев трудоустроил их всех в охранном агентстве. Была ещё группа Касимовского и Вдовина, молодые штурмовики, отколовшиеся от РНЕ, назвавшие себя РНС (Русский национальный союз), человек 15–20, с несколькими региональными отделениями (а возможно, и без оных), но в КСРНП они не вошли. Ну, конечно, особняком держалось РНЕ, наши (мои и Дугина) контакты с Баркашовым совсем прервались в начале 1995 года. Впоследствии чем крупнее становилась Национал-большевистская партия, тем хуже относился к нам Баркашов. Но у него самого в организации начались противоположные процессы. Мы укрупнялись, а РНЕ дробилась. Баркашов завидовал и злобствовал.
      К середине 1996 года стало ясно, что Координационный Совет не может существовать. Наши союзники паразитировали на нас. Союзниками можно быть с равными. С РНЕ я был готов союзничать. Меня не отталкивала враждебность Баркашова. Но он-то не хотел. Он ждал звонка Ельцина, потому надо было искать союзников в другом лагере: в лагере левых радикалов.
      Последствием съезда националистов в Питере явилась первая попытка Дугина уйти от нас. Он прошёл путь измены до середины, но вернулся с дороги. Раскол тогда не произошёл. Вернувшись из Питера, Дугин вдруг затих. Готовя новый номер газеты, я позвонил ему. Обычно его не приходилось спрашивать о статье, он всегда делал свой урок впрок и вовремя. Сейчас он пробормотал, что статьи в этот раз не будет. Он был занят и не написал. Чуть ли не в тот же день у меня в прихожей в Калошином переулке стояли два «ученика» — Костя Чувашев и Андрей Карагодин. Чувашев, заикаясь больше обычного, сообщил, что родители срочно попросили его выполнить заказ на несколько томов религиозной литературы, потому газету он сделать не сможет. Оставалось лишь несколько дней до сдачи макета газеты в типографию. Так что милейший и талантливейший пацан Чувашев поставил меня, мягко говоря, в крайне затруднительное положение. Мне следовало искать макетиста. А где? Я понятия не имел. Я опрометчиво понадеялся на верность Чувашева «Лимонке». Второй «ученик» — Карагодин — промямлил, что ему понадобилась пишущая машинка, его родители внезапно лишились обоих своих компьютеров, а им срочно необходимо отпечатать некие документы. Я отдал ребятам их игрушки и, закрыв за ними дверь, выругался. Вот телята позорные! Но по сути дела эти ребята были виновны лишь в верности своему «гуру». Следовало обвинять самого «гуру».
      Лето 1996 года он держался на дистанции. Выпускал номер журнала «Элементы», посвященный национал-большевизму, где умудрился ни словом не упомянуть о нас. Партийцы указали на это с возмущением! Мэрлин смотрел в лес, выискивая себе нового короля Артура? Ещё с 1995 года он стал сотрудничать с фракцией Жириновского в Думе, стесняясь (мы ехали в Питер), обнажил свой билет помощника депутата ЛДПР для того, чтобы взять бесплатный билет в ж/д кассе. Впоследствии оказалось, что все поездки в Питер он совершил по этому билету. Я предупредил его, чтобы он не увлекался Жириновским, я ведь прошёл этот же путь уже за три года до него. Мне было неприятно, что наш жрец ещё и чуть-чуть служит жрецом на стороне. Однако с Жириновским у него не заладилось, вероятнее всего, Дугин просто пришёл к «Вольфычу» поздно, когда все места уже были заняты, идеология ЛДПР уже давно сформировалась, и хотя Лёша Митрофанов модно назвал свой комитет в Госдуме «комитетом по геополитике», — он вложил в эту оболочку обычную начинку. Поворчав, что у него украли «геополитику», Дугин возобновил своё сотрудничество с нами, стал писать в «Лимонку». Но Чувашев к нам не вернулся. Макет газеты стал делать долговязый и неуклюжий, как ножницы, парень Артём Дебков. Он сидел в старом здании университета против Манежа, и я стал носить ему материалы пешком.
      Почему Дугин отшатнулся от нас в феврале 1996-го? На этот счёт существует множество мнений. Рабко предположил, что причиной послужила 17-летняя Маша Забродина. Якобы она спала с Дугиным до меня. Сам Дугин уже после раскола 1998 года сказал где-то, что якобы «вернулся» после нападения на меня 18 сентября 1996 года, нападение убедило его якобы в моей честности и преданности делу. Последнее сомнительно, Дугин не сентиментален и злопамятен.

глава XI. Региональные организации

      Две первые — Ростовская и Екатеринбургская — появились у нас тотчас же после того, как сложилось московское интеллектуальное ядро партии. Из Ростова прислали письмо местные молодые лидеры Олег Гапонов и Иван Трофимов. Мы с Тарасом совершили путешествие в Ростов-на-Дону осенью 1994 года. Ещё висели, помню, в ростовских огородах помидоры, когда наш поезд приехал в Ростов. Гапонов был музыкант, некогда лидер довольно известной группы «Зазеркалье», если не ошибаюсь. Трофимов также был музыкант и автор текстов. Вместе они создали новую группу «Че Данс». Че, естественно, по имени Че Гевары, и «данс» — от dance — танцевать: «Чегеваровские танцы». Тексты их были далеки от весёлых танцев: «Делайте бомбы, убивайте банкиров», с припевом «ножи блестят путеводною звездою», — мы с Тарасом привезли эти тексты в Москву из Ростова, и они были достойно напечатаны в одном из первых номеров «Лимонки». Гапонов и Трофимов были очарованы тогда латиноамериканской революционной стихией: дома на стене у Гапонова висел вместе с флагом НБП — сандинистский флаг. Оба крепко дружили со студентами из Никарагуа, обучавшимися в местных вузах. Я бы сказал даже, что культ латиноамериканской революции царил в квартире Трофимова, где мы остановились.
      Галонов и Трофимов собрали вокруг себя человек сорок или более единомышленников. Среди них даже был «бизнесмен» Олег Демьянюк — как полагается, с машиной, он владел небольшой фабрикой по пошиву обуви. В рядах партии был ещё один автовладелец — парень Костя. Нам с Тарасом ростовцы понравились. Правда, они были скорее кроваво-красные, крайне левые, но приятно было на них, здоровых молодых парней, смотреть, когда вечерами они допытывали у нас с Тарасом тонкости нового учения в квартире у Трофимова: гроздья людей сидели на полу вдоль стен, на стульях и кроватях. Лишь малая часть этих первых ребят остаётся сейчас в рядах партии. Остальные просеялись, ушли — текучесть кадров в политических движениях всегда была огромной. Я переживал текучесть кадров до тех пор, пока не прочёл где-то разительную статистику. Из 70 участников учредительного съезда партии Муссолини в марте 1919 года («сан-сепулькристи» — так их называли по имени церкви, в зале которой они собрались) в списки фашистской партии на выборах в июле 1921 года вошёл только один человек: Муссолини. Большинство участников 1-го съезда успело покинуть партию, ушли почти все футуристы — среди них впоследствии знаменитый режиссёр Тосканинни. Среди знаменитых участников революции 1905 года только Троцкий участвовал в большевистской революции 1917 года. А составы ЦК РСДРП или ВКП(б) менялись каждые несколько месяцев. Кто сейчас помнит о Дане или Мартове, портивших кровь Ленину так же, как мне портил её Дугин? Помнят только исследователи-историки. А между тем Дан был огромной проблемой для Ленина. А позднее — Мартов.
      Россия — страна крайне централизованная, в этом, и только в этом, она похожа на Францию: там есть Париж и остальная Франция. И в России есть столица и вся остальная страна. Уже Германия или США устроены иначе. Страна чувствует притягательность и порочное очарование столицы, страна любит и ненавидит столицу. Российская же провинция устроена монотонно и однообразно. Областные города обычно с населением от 400 тысяч до миллиона всегда имеют ядро местной номенклатуры, — личный состав и резерв власти. Рядом с ядром власти есть ядро troublemakers — делателей неприятностей — местной оппозиции, конкурирующей с ядром власти. А помимо этого есть молодёжное ядро — молодёжная тусовка. Новизна нашей партии заключалась в том, что мы решили искать себе личный состав среди молодёжной тусовки, а не среди тусовки местной оппозиции. Скажем, Анпилов, или Терехов, или ЛДПР набирает себе людей из troublemakers-тусовки оппозиции. (Обычно это 30–50 человек на город, все друг друга знают и бегают из партии в партию. От Анпилова — к Жириновскому, от Жириновского — в «Конгресс русских общин», от КРО к ДПА и т. д.) Как устроен областной город и его политика, я понял ещё во время моих первых выборов в Твери. Притока свежих людей в число этих 30–50 личностей не происходило. Мы решили создавать партию из другого человеческого материала. Нас не смущало, что на первый взгляд молодёжная тусовка была в большинстве своём аполитична. Во всяком случае, таково было распространённое мнение, что аполитична. На поверку оказалось, что нет, совсем, ну совсем не аполитична. И вот мои прикидки, социальные наблюдения и вычисления начали сбываться. Ростовчане обратились к нам сами. Не беда, что они были крайне левые, мы добавили им правых взглядов. Впоследствии Гапонов и Трофимов не смогли тащить на себе груз партии. Уже года четыре руководителем партии в Ростовской области работает Костя Пудло, в мой первый приезд он был тоненьким малолеткой. Но, сменяя друг друга, камень на камень мы строим партию. Трофимов впоследствии сделался душой группы «Запрещённые барабанщики». Это он автор текста «Ай-яй-яй, убили негра». То есть таланты в НБП собрались неслабые.
      Дима Волков, «самый высокий лидер регионального отделения Национал-большевистской партии», как я его шутя называл, был правый. Он знал Дугина ещё до партии, читал «Элементы», часто приезжал в Москву за правой литературой. В Екатеринбурге он общался с научной и гуманитарной интеллигенцией. (В 1997-м во время моего визита в Екатеринбург Волков, помню, познакомил меня с профессором Бакшутовым, учеником философа Лосева, а до этого присылал мне его книги.) При первой же встрече с Дмитрием Викторовичем Волковым я подумал, что он слишком хорош для нашей компании. Красивый, стройный гигант, с мужественным лицом, черноволосый, обычно одетый в костюм, он был на социальный класс выше обычного лидера нацболов. Наши региональные лидеры, позднее это выяснилось, были заведомо социально-неудовлетворённые личности: поэты, провинциальные журналисты, музыканты, панки, рабочие. Волков же выглядел вполне удовлетворённой личностью. Волков штудировал традиционализм: Эволу и Генона, мог довольно скучно говорить о традиционализме. До прихода к нам он уже успел побывать в РНЕ, но если для нас он был странен, то для серого состава РНЕ он был слишком блистателен. Я про себя обозвал Диму Волкова «плейбоем» и подумал, что он у нас долго не задержится. Но, на моё удивление, он задержался и даже без колебаний принял мою сторону в конфликте с Дугиным. Но он всё-таки ушёл, первое моё впечатление оказалось верным, он-таки был плейбоем, хорошо зарабатывал, ездил на автомобиле за 20 тысяч долларов, общался с богатой интеллектуальной богемой. Когда я приехал в 1997 году, он встретил меня на вокзале с кортежем из джипа и мерседеса. И тщательно контролировал, как потом оказалось, все мои контакты с национал-большевистскими массами. За те пять, кажется, лет, что он руководил екатеринбургским отделением НБП, ничего особенно героического отделение не совершало, а когда совершало, то без Волкова. Схватку с ОМОНом у здания университета, где студенты дрались под двумя флагами НБП, Волков проспал, схватку возглавил младший командный состав НБП. Отделение численно не очень выросло за годы, и это обстоятельство всегда вызывало у меня подозрения. Такой крупный центр, как Екатеринбург, мог дать куда больше рекрутов в НБП. При умелом руководстве численность могла достигнуть численности питерского и московского отделения, то есть многих сотен. Позднее, анализируя работу Волкова с ребятами из Екатеринбурга, с его помощником Русланом Фрольцовым, с товарищем Василием, я понял, что Волков держал отделение под контролем с помощью финансирования. Только у него были деньги, и он мог деньги достать. Потому против него не взбунтовался личный состав, как бывало в других регионалках. О деньгах здесь речь идёт лишь как о средстве работы партии: деньги на выпуск «Норд-Оста» — студенческой газеты НБП в Екатеринбурге, деньги на флаги, на помещения, пусть и небольшие, давал Волков. То, что красивый гигант-викинг руководил организацией в Екатеринбурге, на самом деле было нашим невезением. От какого-нибудь босоногого и невзрачного руководителя люди бы давно избавились. Он действовал магией своего тела, магией эрудиции. Он бросил НБП и даже остался должен деньги мне лично за многие тысячи экземпляров газет именно тогда, когда заниматься радикальной политикой стало опасно, в 1999 году. И ушёл в тот мир автомобилей, добродушных профессорских дискуссий о традиционализме, генеральских дочек и тёплой компании щебечущих о Геноне и Эволе интеллектуалов. Ну да и дьявол с ним. Страшный Суд над человеком происходит по результатам всей его жизни. Страшный Суд устраивает он над собой сам. И не один раз, и не один день, и не одну минуту длится этот Суд. И страшна собственная несостоятельность и ничтожность.
      После этого лирического отступления уместно вспомнить ещё одну из первых наших организаций. Её создали наши ребята в городе Северодвинске: наши активисты, инженеры заводов «Звёздочка» и «Севмаш». Володя Падерин и Дима Шило. Создали в 1995 году и до сих пор успешно возглавляют. В 1996-м я ездил в Северодвинск инспектировать организацию и остался доволен. Володя Падерин, маленький, энергичный динамо-человек, сын рабочего-художника самоучки Анатолия Падерина — настоящий представитель рабочего класса. Причины, приведшие его в партию, ясны и конкретны. Он нагляделся на несчастье родного завода, видел, как в угоду договору с Америкой разрезают мощные подводные лодки, вырезают у них сердце — ядерный реактор, запаивают и отправляют в металлолом. Нагляделся, как ржавеют пустые стапеля заводов, не двигаются краны, как отправлены в досрочные отпуска за недостатком работы брезентоворобые роты и батальоны. Нагляделся, как пустеет Северодвинск, как из 250-тысячного города он съёжился до 150-тысячного, как бежит население из городков и посёлков Белого моря, на то, как умирают посёлки и города, запустевают и сливаются с вечным покоем северного пейзажа, — а наглядевшись, Володька вознегодовал. И вместе с Димой они создали отделение Национал-большевистской партии. Разрисовали город лозунгами. Стали распространять газету. Быстро сделались единственной живой радикальной партией Северодвинска. Испытали на себе гнев начальства. Когда к приезду американского министра обороны, явившегося на заводы с целью сладострастно испытать удовольствие от церемонии разрезания русской атомной подлодки, неизвестные умудрились начертать на лодке: «Yankee, go home!» — наши ребята подверглись гонениям ФСБ. Организация НБП в Северодвинске до сих пор существует под прежним руководством. По прошествии года или двух я понял технологию партстроительства.
      Создать региональную организацию на самом деле значит прежде всего найти для неё лидера. Самое удобное взять уже готового молодёжного лидера из молодёжной тусовки, если свободного лидера нет, то можно взять энергичного фаната Лимонова, или Дугина, или Летова и назначить его руководителем регионального отделения. Нужно, чтобы кто-то начал. Нужно слепить вместе три-четыре человека, а дальше пойдёт. Если «фанат» способен пронести знамя Партии только год или полгода, то всё равно хорошо. Бывало, что не оказывалось лидера в молодёжной тусовке — то есть авторитета, того, на вкусы кого равняются, к словам прислушиваются, а мнение его много значит, вокруг которого всегда люди. Бывало, что не было под рукой фанатов Лимонова, Дугина, Летова. Тогда мы брали из местной оппозиции кого угодно: правого, реакционного, православного, левого анпиловца, случалось, и какого-нибудь жидоеда. На пока. На время. То есть иногда наши организации на местах начинали «старые правые» или «старые левые». Таких случаев было, впрочем, не более пяти.
      Россия страна старая. Каждый город давно поделен номенклатурой. Молодёжи в своём городе места нет. Она должна добиваться достойного места под солнцем, действуя по правилам номенклатуры. Тогда после 20 лет борьбы, постарев, молодёжь получит часть власти. Но она уже будет не молодой. Вне пределов и вне досягаемости власти молодёжь существует в каждом городе в своём мире. Те, кто не встраивается в традиционное русское общество власти, ментов, криминалов и работяг, существуют вне его или на его границе — «en marge» — по-французски, отсюда совершенно правильное название «маргиналы», однако приобретшее в России пренебрежительный смысл. Партия рано поняла, что маргиналы — это социально неудовлетворённые личности, те, кто претендует на более высокое место в обществе, и уже поэтому они нужны нам, национал-большевикам.
      Маргиналов, альтернативщиков мы стали собирать в партию. Впоследствии якобы Дугин взглянул на монстра — НБП — дело рук своих и ужаснулся. Но Дугин сам — маргинал. Во всяком случае был до 37-летнего возраста. И это лучшее в нем. Разумеется, мы не могли поехать в каждый регион и какое-то время оставаться там, изучать местную молодёжную тусовку и выбирать. Россия огромная страна, это не Германия, где Гитлер посылал Грегора Штрассера или Геббельса на север, и тот в два месяца делал организации в трех землях и основывал две газеты. У нас 89 регионов, громадные расстояния, ледяные пространства. Потому мы забрасывали в регионы удочку «Лимонки» и ждали. Клевало почти тотчас. Но срывалось десятки раз. Я предлагал работать с нами, организовать ячейку НБП каждому более или менее разумному адресату. Кто-то не соглашался сразу, многие соглашались, но оказывались неспособны, попадались люди вроде Логунова (надеюсь, я правильно помню фамилию и не обижаю какого-то другого человека). Этот парень продавал наши газеты, курсируя от Кисловодска до Минеральных Вод, прислал нам сотни анкет-заявлений о вступлении в партию, организовывал от нашего имени забастовки в городах Северного Кавказа в 1995 году, чтобы затем прислать нам письмо с Соловецких островов. Подписано было им, но к имени добавился ранг епископа. Епископ остался нам должен деньги за тысячи газет. На эти деньги он совершил паломничество с Северного Кавказа на Соловецкие острова. В чём он передо мной покаялся, завершив покаяние сообщением, что у него рак. Умер он от своего рака или нет — мне не известно.
      То, что вокруг живого коллектива появляются мошенники — ничего удивительного. Раса мошенников — живая раса. Я даже не думаю, что этот Логунов был мошенником. Он был свихнувшимся молодёжным лидером.
      Вокруг живого коллектива появляются и «чайники». В 1996-м начал усиленно посещать наши собрания по понедельникам некто Дима Ревякин.