Знать и те, кто причислял себя к ней, щеголяла в самых вычурных и замысловатых фасонах; не удивился бы, увидев на ком-нибудь штаны с павлиньими перьями пониже спины. Служилый люд носил мундиры десятков видов и подвидов. Различались они не только по званиям, родам войск и должностям. Значение имело место службы, ее срок, старшинство и тому подобное. Можно сказать, что каждый военный носил на себе своего рода послужной список. По одежде женщины можно было без труда прочесть – какого она сословья и рода, замужем ли и сколько у нее детей. Женщины, да и некоторые мужчины носили вплетенные в волосы драгоценные камни. Ну а простые люди в меру сил старались подражать высшему слою.

На шее Мидары висела знакомая пустая оправа, в которую прежде был вставлен талисман Древнейших. Эта сделанная из оружейной стали вещица имела небольшой секрет. Чтобы открыть ее, требовалось нажать острием иглы на несколько точек, спрятанных среди замысловатого орнамента. До той поры казалось, что изделие монолитно и вытащить камень можно, только распилив его или отломив держащие камень ножки. Это, кстати, лишний раз убеждало наших хозяев, что Застывшее Пламя действительно исчезло бесследно. Кроме того, небольшая бляшечка точно с таким же механизмом внутри соединяла цепь над ключицей, не позволяя снять украшение и не давая ему потеряться.

Вместе с нашими спутницами в комнате сидела молодая особа – племянница одновременно и Яригго, и нашего знакомого адмирала, по имени Файтах, и ее компаньонка, видимо, дальняя родственница хозяина, – невыразительная тощая девица лет шестнадцати.

Разрез подола желтого платья Файтах доходил до пояса и даже в куда менее пуританских мирах был бы сочтен нескромным, если бы под платьем не было зеленых бархатных шаровар. На ногах были разноцветные туфли – правая серебристая, левая темно-пурпурная: последний писк местной моды.

Волосы ее были затянуты в шелковую сетку, с которой свисали тонкие косицы, сплетенные из золотых нитей.

На запястьях – толстые браслеты, выточенные из больших кусков медово-прозрачного янтаря. Бриллиантовое колье, отделанное крупными бусинами такого же янтаря, обвивало ее изящную шейку.

Ей было лет восемнадцать или около того: возраст по местным меркам уже почтенный. В Ангроне обычно принято выдавать девушку замуж, как только, по мнению врачей, она сможет нормально рожать, – лет в пятнадцать-шестнадцать. Однако если речь идет о представительнице рода знатного и богатого, то родня частенько предпочитает придержать товар, выбирая партию подостойней и повыгоднее для интересов семьи.

Полное имя ее было Файтах нун Тере каф Кинсо хет Яригго хет Армос.

Я довольно быстро научился разбираться в здешних приставках к именам. К примеру, незамужнюю женщину (впрочем, как и мужчину) титуловали по именам отца и матери, при выходе замуж она получала приставку «йо» (супруга) и имя мужа. С другой стороны, к примеру, племянники знатных и именитых людей могут прибавить к имени собственному имя своего почтенного дядюшки и соответствующую приставку «хет». Кроме всего этого она имела право на почтительное обращение «нохе», что в переводе с местного означало, насколько я мог понять, «весьма достойнейшая».

Титулом своим она очень гордилась, не забывая в разговорах с нами всякий раз как бы невзначай упомянуть о нем.

Большую часть времени она либо играла в саду в мяч с компаньонкой, либо в одиночестве или в сопровождении служанки и все той же компаньонки лениво прогуливалась по поместью, быть может втайне примеряя на себя роль его полновластной хозяйки. Нас она рассматривала с откровенным беспардонным любопытством, словно некую забавную диковинку. Примерно как если бы ее дядя выловил в океане каких-нибудь говорящих морских чертей.

Даже то, что, представляя Дмитрия, Ярриго упомянул о том, что он князь, не произвело на нее особого впечатления.

Может быть, она была столь высокого мнения о своем родословном древе, что всерьез полагала, будто с его высоты не видно ни малейшей разницы между высокородным князем с другой планеты и каким-нибудь местным папуасским вождем.

Тем не менее и Тая, и даже наш капитан постарались завязать с ней приятельские отношения – наверное, они соскучились по общению с себе подобными.

В данный момент все трое обсуждали вопросы, касающиеся предметов туалета, правда, в несколько своеобразном аспекте. Речь шла о последнем декрете здешнего правительства, предписывающем проституткам носить одеяния только определенного фасона и расцветок, с тем, чтобы их можно было сразу отличить от порядочных женщин. Весь фокус заключался в том, что как раз именно эти расцветки тканей были наиболее модными в настоящее время.

– А как одеваются женщины для удовольствий у вас на родине? – спросила вдруг Файтах. Я невольно бросил взгляд на Мидару, но если вопрос племянницы хозяина и вызвал в ее душе какие-то эмоции, то лицо ни в малейшей степени их не отразило.

– Никак, – равнодушно бросила она. – В борделях они ходят голыми, в одной набедренной повязке, а если выходят на улицу, то сверху набрасывают плащ. Он полагается один на пятерых.

Файтах только высокомерно пожала плечами, не иначе удивляясь бесстыжим йооранским нравам. Отвернувшись, она сделала вид, что мы ее совсем не интересуем и она всецело поглощена созерцанием стоявшего у дверей гостиной старинного доспеха необычного вида, мало похожего на знакомые мне по Земле. Как мельком упомянул Яригго, эту семейную реликвию привезли много веков назад из Европы его далекие предки. Набранная из стальных ромбов куртка с бронзовым нагрудником и кольчужными рукавами. Плетенные из колец штаны и короткие стальные башмаки с приклепанными намертво к пяткам длинными шипами шпор… Налокотники, украшенные глубоко вдавленными в сталь узорами. Кольчужная перчатка обхватила рукоять длинной булавы, будто бы рыцарь только что готов был обрушить ее на неведомого врага, но вдруг таинственным образом испарился из брони. Шлем (тоже украшенный грубой чеканкой, изображающей сражающихся чудовищ) странной формы, напоминающий шляпку шампиньона, со спускающимся на грудь выгнутым забралом. В оружейном зале замка есть фреска: отряд всадников в таких доспехах с длинными пиками атакует толпу звероватого вида индейцев – европейцы переплыли через Атлантику восемь с половиной столетий назад, задолго до изобретения пороха.

Чистокровные индейцы остались теперь только в самых глухих тропических лесах континента да в северных лесотундрах, хотя кровь аборигенов течет в жилах очень многих обитателей и Ангрона, и соседних стран. Хоть и у той же Файтах в разрезе карих глаз и чуть более заметной, чем следовало бы, горбинке носа чувствуется их наследие.

Имел ли продолжение разговор о моде, я так и не узнал – в дверях, не переступая порога, как и положено вышколенному слуге, появился лакей и сообщил, что досточтимого – последовали мои искаженные почти до неузнаваемости имя и фамилия – хочет видеть капитан военного флота, а посему мне надлежит следовать за ним.

То, что это не обычный любопытствующий моряк и вообще не кто-нибудь безвредный, а человек из ведомства, я понял почти сразу. Почему? Ну, как-никак я не первый год живу на свете и в людях худо-бедно, а разбираться научился. Да и общение с Мидарой не прошло бесследно.

Он представился, назвав свое полное имя – длинное и закрученное – и дворянский ранг – виконт.

По своему титулу он был много ниже Яригго, и это, надо сказать, меня несколько успокоило: все-таки в сословном обществе иметь знатного покровителя – не последнее дело. Грудь его двухцветного сине-зеленого мундира украшали разнообразные знаки сложной формы – должно быть, местная разновидность орденов. Если он заработал их все на своей нынешней службе – дела наши неважные. Старый опытный волчара, и перед ним мы все (не исключая капитана) несмышленые щенки.

Он говорил со мной вежливо и даже доброжелательно.

Если бы не доклад адмирала, да еще не кое-что из наших вещей, которые он видел своими глазами, он бы не поверил ни единому слову. Но он вынужден был поверить. «Нет, лично к вам и вашим товарищам у нас никаких претензий нет». Более того, по его мнению, наше дело – вообще вне их компетенции; собственно, почти так же думают и его начальники. Так что это скорее – формальность. Тем не менее не соблаговолит ли уважаемый ответить на некоторые вопросы…

Вопросы он задавал явно по заранее составленному списку, хотя в руках его не было никакой бумажки и пометок он тоже не делал. Судя по вопросам, записи наших с Яригго бесед были им хорошо изучены.

И я отвечал, твердо помня уроки Мидары, которую еще у нее дома учили, что хорошая ложь должна на девять десятых состоять из правды.

Да, все верно – я и мои товарищи принадлежали к числу торговцев, что странствовали из мира в мир.

Да, с помощью таких предметов, как исчезнувший кристалл, и с помощью колдунов из мира, который называется Эораттаном.

Нет, как их делают – не знаю, даже краем уха не слышал; говорят, что это вообще не их изделие, а изготовлено давно вымершей цивилизацией. У нас вообще об этом говорить не особо было принято.

Боялись? Ну, не без этого, милостивый государь. Почему? Да как вам сказать? Волшебство – оно и есть волшебство.

Почему сбежали? Да просто надоело нам служить у этих торгашей. Неволя есть неволя. Да и вообще – ходили разные слухи насчет того, куда деваются те из нас, кто больше не может служить…

Что думаем делать теперь – даже и не знаем… Я лично полагаюсь на милость ангронской власти, которой мы не причинили никакого вреда. Да, разумеется, все мы готовы рассказать все, что знаем, все, что может пойти на пользу Ангрону – ведь ему суждено, как мы надеемся, стать нашей новой родиной. Почтенный Яригго этим и занимается – нашими рассказами. Только вот увы – толку с нас немного. Мы не ученые и не инженеры. Мидару с Ингольфом и Таисией так вообще на рабском рынке купили. А из оставшихся – трое из миров, которые куда примитивнее, чем мой.

– Вот, кстати, – словно между прочим припомнил барон, с непроницаемо-благожелательным видом выслушавший мои объяснения, – среди вашего оружия есть одно любопытное изделие. Такой, знаете ли, длинный автомат с изогнутым магазином и деревянным прикладом. Наши оружейники нашли его выше всяких похвал, и уже решено поставить его на вооружение, переделав под наш патрон. Думаю, через пару месяцев в войска поступит опытная партия.

После этих слов я только грустно усмехнулся про себя. Вот, значит, как… Достоинства АК-47 сполна оценены. Единственный дар, который мы смогли преподнести этому миру.

– Так что, – говорил барон по-прежнему ровно и доброжелательно, – возможно, у нас могут возникнуть еще вопросы. Мы вот изучили вашу радиоаппаратуру – ее детали совершенно непонятны нам. Наш лучший специалист в этой области признался в разговоре со мной, что даже не представляет, как такое можно создать. Толком даже не разобрались, что к чему в этих устройствах.

Делаю удрученное лицо.

– Честно говоря, я тоже не особенно хорошо это понимаю. Поверьте, я на самом деле не знаю, как их изготовлять, хотя у меня дома и делали что-то подобное.

Гость вновь кивнул, заявив, что верит мне, и вновь пообещал, что нам ничего не грозит и довольно скоро мы обретем свободу. На этом позвольте откланяться, но, возможно, это не последняя встреча…

После того как за ним закрылась дверь, я довольно долго сидел в задумчивости, но так ничего и не надумал.

Теплым тихим вечером того же дня, за поздним обедом (или, если угодно, обедо-ужином) Яригго, оборвав на полуслове свои расспросы, поднялся из-за стола и вдруг как будто что-то вспомнил:

– Да, вот еще что. С вами, вернее, с тобой, уважаемая, – это к Мидаре, – хочет повидаться одна женщина, между прочим, родственница того самого капитана, который, скажем так, задержал вашу шхуну. Пойдемте.

Спустившись в сад, мы направились к гостевой беседке, из которой при нашем появлении вышла женщина.

Я не поверил своим глазам. Навстречу нам шла Мидара Акар. Я обернулся – и встретил недоумевающий – да что там! – потрясенный взгляд Мидары.

Вновь посмотрел вперед.

Нет, та была не совсем такой.

Она скорее выглядела так, как должна была бы выглядеть наша предводительница, если бы покорилась судьбе, стала у себя дома супругой знатного человека и почтенной матерью семейства.

Вот они уже стоят друг напротив друга, молча глядя друг другу в лицо.

– Здравствуй, – начала гостья, тщательно скрывая за показным спокойствием нешуточное волнение, – Я Эолис каф Терке нун Тере йо Бие, баронесса Ама. А как зовут тебя?

– Мидара, – поджав губы, коротко бросила капитан.

– А… твое родовое имя?

– Его нет. Меня изгнали из рода, – с какой-то болезненно злой улыбкой произнесла Мидара.

В молчании они смотрели друг на друга. Лицо гостьи выражало мучительное ожидание и вместе с тем некую непонятную робость, какая всегда бывает при прикосновении к великим тайнам мира.

– А скажи-ка, сестра, – вдруг спросила Мидара. – Если мы искупаемся без ничего, это, надеюсь, не нарушит ваши обычаи?

Брови Эолис сошлись на переносице.

– Вообще-то, женщинам положено заниматься домом и семьей, а не тратить время на пустые забавы, – натянуто усмехнувшись, произнесла она, – но если рядом нет мужских глаз, то…

Повернувшись, они направились туда, где располагался один из парковых водоемов. Следом за ними, подумав немного, зашагала и Таисия.

Мы все устроились в той самой беседке, где ожидала нас странная гостья, тихо переговариваясь. Вернуться «домой» без капитана нам даже не пришло в голову.

Яригго тоже устроился поодаль, время от времени что-то черкая в своем блокноте, который представлял собой два маленьких свитка бумаги, перематываемой движением рычага, как пленка в фотоаппарате.

Прошло больше часа, прежде чем за деревьями мы услышали приближающиеся голоса. Они возвращались. Издали они смотрелись сестрами-близнецами, только одетыми по-разному.

Таисия тащилась позади, как комнатная собачка.

– Послушай, Мидара, ну постарайся вспомнить… – донеслось до нас. – Может быть, у тебя остались какие-то странные воспоминания о детстве?

– Да нет же, Эолис, говорю тебе – я не помню ничего такого. Только Йоорана и ничего больше.

– Ты понимаешь, – продолжала гостья, – ведь когда отец и мама с сестренкой пропали в последнюю войну, в тех краях такое творилось… Но все равно не удалось найти никаких следов, а ведь было потрачено столько сил и денег… Ты ведь говорила, что между мирами есть проходы.

Что ответила Мидара, я не расслышал, но ее собеседница повысила голос:

– Ну, во имя Четырехзвездья! Какие еще нужны гарантии?! Я ищу хоть какие-то их следы с восемнадцати лет!… Просто явлюсь с тобой в герольдию и сообщу, что нашла сестру. Кто будет спорить? Я уверена – ты все вспомнишь…

Они отошли, скрывшись за разросшимися кустами, и дальнейший разговор остался неуслышанным. Лишь Таисия, как-то обреченно уставившись в землю, присела на корточки у беседки.

Поздним вечером, в гостиной, наш капитан выглядела так, словно была слегка не в себе.

Молча она расхаживала по комнате, нахмуренная и чем-то огорченная.

Наконец, подсев ко мне, она некоторое время явно не знала, с чего начать разговор.

– Ну и какая вероятность того, что я именно отсюда? – пожав плечами, вдруг произнесла Мидара. – Скажи – какая? Я ведь, между прочим, еще дома кое-что почитывала по теории вероятностей… Сколько там всего этих вселенных – десять тысяч, сто тысяч, миллион?

– Чорджи, помнится, говорил, что буддисты насчитывали сто миллионов параллельных миров, не считая астральных, – вспомнил я.

Упоминание об Эрдене Чорджи вызвало у нее улыбку: он в свое время был одним из самых упорных ее воздыхателей.

– Вот видишь: ты тоже думаешь, что такого быть не может.

– Я слышал – еще у себя дома, – произнес я, – что у каждого есть хоть один двойник или просто очень похожий на него человек. Количество комбинаций хромосом ограничено…

– Ну и опять же: какая вероятность, что я встречу своего двойника именно тут? Эх, Василий, я теперь не знаю, что и думать…

Я представлял, какие мысли сейчас в ее голове. Одно дело – оказаться тут в роли безродной и подозрительной чужачки, и совсем другое – выяснить, что именно тут ты родилась, что тут живут родные по крови тебе люди, между прочим, небедные и уважаемые…

– Я ведь была у своих родителей единственным ребенком, – продолжила она, – а до того они были женаты уже одиннадцать лет. И была не похожа ни на кого из своего семейства – это все отмечали. И родилась не в столице, а в поместье на другом конце страны… А до того никто в семье не знал, что они ждут ребенка. Понимаешь, что это может значить?

Я понимал: не дурак, в конце концов.

– Говорят, есть способ вспомнить, что было с тобой в раннем детстве, особый гипноз… – начал было я и пожалел, что подал ей эту мысль.

– Я думала об этом. Бесполезно. Я уже проходила у себя дома нечто подобное, но храмовые маги не смогли заставить меня вспомнить что-то раньше четырехлетнего возраста. А здешним до них ой как далеко.

– Но струны… – начал я.

– А что струны? – махнула Мидара рукой. – Кто считал, сколько их? Ты вспомни – в ста километрах от нашей базы три года назад нашли долгопериодичный портал, а базе две сотни лет с гаком. И ни один колдун ничего не почуял – случайно наткнулись.

– А ты… внешне очень отличалась от своих соотечественников? – осторожно спросил я.

– Как тебе сказать, друг… Не особо. Вот только волосы… У нас почти не было рыжих, а тут их немало.

– А если окажется, что… одним словом, если ты отсюда – это что-нибудь изменит?

– Не знаю, – коротко ответила она. – Но не думаю, что я отсюда. Тут все для меня чужое. А если даже… Мне, наверное, уже слишком поздно становиться баронессой Ама.

А я мельком задал себе вопрос: что же такое произошло в ее прежней жизни, раз она вздумала заглядывать в свое прошлое? Ох, не простой человек наш капитан.

Мидара

Я никогда, даже в детстве, не была особо набожной. Да и наша религия скорее располагала к убеждению, что богам нет особого дела до людей, чем к истовой вере. В этом я расхожусь со многими из своих товарищей. Как можно верить, что какой-то бог создал мир и тем более все бесконечное число миров? Наша вера гласит, что мир существовал всегда, а боги – это только живое и разумное воплощение стихий. Здесь же многие верят в то, что бог, создавший мир, был замучен людьми, а есть и такая религия, в которой вообще нет бога. Впрочем, кто я такая, чтобы судить об их вере и их богах?

Но речь сейчас не об этом.

Хотя, как уже говорила, я не была религиозной, однажды настал момент, когда, больше от безысходности, нежели от надежды получить помощь, я все же обратилась к служителям надмирных сил.

Это было незадолго перед тем, как я ушла из семьи. Разговоры о моем предстоящем замужестве еще не стали слишком настойчивыми, хотя слышались все чаще.

И, чувствуя, что кончится все это неблагополучно для меня, я решила обратиться к тем, о ком в моем кругу говорили с улыбкой.

К жрицам Лунной богини.

Храмы Матери-Луны сохранили свою независимость и свои тайны от властей, несмотря ни на что. «Времена изменяются, но Мать и ее любимых детей это не тревожит», – говорили по этому поводу жрицы.

А знали и умели они многое – от умения лечить смертельные болезни и даже останавливать эпидемии до предвидения будущего.

Не раз правители пытались добраться до хранимых Сестрами Ночи секретов, но всякий раз были вынуждены отступать.

Однажды, за четыреста пятьдесят лет до моего рождения, при Тауфанге Жестокосердном, Великий храм был взят приступом, и тысячи прихожан погибли, пытаясь отстоять святыню. Тогда же погибли и почти все служительницы, предпочтя смерть в бою плену. Захватчикам достались только пустые крипты и наглухо заваленные входы в подземелья, а спустя семь дней Властитель, пославший наемников на храм, издох в жутких мучениях.

И сегодня, в мире электричества и реактивных двигателей, храм сохранял свою власть над душами.

Конечно, уже никто, кроме, может быть, самых темных крестьян, не верил, что Луна создана светлой Богиней и на нее она удалилась когда-то с Земли, сотворив живой мир и людей, и оттуда она наблюдает за своими детьми.

Да и сами посвященные всегда говорили, что святые книги надо понимать иносказательно.

В сопровождении молчаливой послушницы я вошла в светлый просторный покой. В нем было лишь одно кресло и невысокая табуретка перед ним.

А у стрельчатого окна стояла женщина в темно-синем плаще.

Невозможно было понять, сколько ей лет. На вид ей могло было быть и тридцать, и пятьдесят – женщины моего народа, случалось, сохраняли красоту и свежесть до преклонных лет.

Волна доброжелательности и спокойной уверенности исходила от нее.

– Расскажи: что привело тебя к нам?

– Я припадаю к ногам Матери-Луны за помощью и состраданием, – произнесла я ритуальную фразу.

Тут я рассмотрела знаки, вышитые на повязке, пересекавшей лоб жрицы, и удивилась, слегка оробев. До меня снизошла не кто-нибудь, а посвященная третьего (высшего) круга. Или Старшая Сестра, или, страх сказать, кто-то из Младших Матерей.

– И чем же мы можем тебе помочь, дочь моя? – так же доброжелательно спросила она. – Садись, – указала она на циновку перед собой, – мне почему-то кажется, что разговор будет долгим.

Я послушно села на пол и начала рассказывать.

Я поведала ей все, не скрыв ни малейшей детали, упомянула даже о своей склонности к женщинам.

– И я подумала, может быть… в Доме Великой Матери мне помогут? – неуверенно закончила я. Она молча сидела, обдумывая сказанное.

И я чувствовала исходящий от нее физически ощутимый поток – понимания и сострадания.

Что-то похожее я потом иногда ощущала, общаясь с колдунами.

Но у них это было совсем другое – холодное, сухое и неживое, как гранитная скала в северной тундре.

– Ну что ж, – наконец начала говорить она, внимательно вглядываясь в меня своими глубокими, осенней прозрачности глазами. – Я не скажу, что всецело понимаю тебя, но ясно вижу, что ты ищешь свой путь. Обычные пути, предначертанные женщине в нашем мире, не очень устраивают тебя, так? Мы можем попробовать помочь тебе, это верно. Но подумай, так ли уж плоха участь жены и матери, которой ты стараешься избежать?

– Я не стараюсь, – осторожно возразила я. – Во всяком случае, если и так, то участи жены нелюбимого и матери его детей…

– Хорошо, – спокойно произнесла жрица, немного подумав. – Сегодня как раз будет очередное Действо Матери. Может, Богиня даст тебе ответ. Идем, Лунные Девы уже собрались.

Мы спустились вниз, потом, пройдя анфиладой залов, оказались у полуоткрытых ворот из потемневшего дерева. Они вели в подземелья храма – самую древнюю его часть; говорили, что она была сложена в год, когда первые корабли моих предков пристали к этим берегам.

На стене у входа была изображена обнаженная женщина мощных, грубых форм, устремленная вперед в чувственном порыве. Темная Мать – она же Черная Луна. Ипостась божества, покровительствующая не обычной любви, а разнузданной темной страсти, разврату и животному наслаждению, а еще – любви между людьми одного пола. Моя богиня.

Мы шли темными коридорами, где никого не было, и мрак рассеивал лишь небольшой светильник в руке Старшей: шарик, испускающий матовые лучи аметистового оттенка, – вещь, никогда прежде мной не виденную.

Еще одна тайна храма?

Я подумала, что мне – простой смертной (что для Богини и ее служительниц вся древность моего рода?) – оказана непонятно высокая честь.

Даже обычные мистерии Лунных Дев в честь Великой Матери, совершаемые в священных рощах, были окутаны непроницаемой тайной.

Подсматривать за Девами, как гласили легенды, было смертельно опасно. Пойманных за этим мужчин будто бы, зачаровав, уводили в некие подземные пещеры, где приносили в жертву Темной Луне – олицетворению смерти и тления.

Так это или не так – меньше всего мне хотелось спрашивать сейчас и здесь, под этими вековыми сводами. Говорили, что самые древние подземелья храма никто не строил, а первые поселенцы, высадившиеся на эту землю, уже нашли их – сложенными из огромных камней неведомо чьими руками…

Пещеры сменялись прорубленными в скале и выложенными древней каменной кладкой проходами, иногда узкими, иногда широкими, прямыми или словно нарочито извилистыми.

Но почему – что такого особенного во мне?

Мы пришли. Это был большой зал, а может, уже пещера, ни стен, ни потолка которой не было видно в свете сияющих шариков и горевшего в грубых каменных чашах благовонного масла.

Тут в ряд стояли женщины, облаченные лишь в короткие туники.

Слитно поклонившись Старшей Сестре (меня они словно не заметили), они затянули высокими, звенящими металлом голосами песнопение на древнем, не известном никому языке, привезенное еще с другого материка.

Из темноты ударила ритмичная дробь множества барабанов. И в такт им задвигалась шеренга танцовщиц, плавно уходя в темноту и возникая из нее.

Затем в центре освещенного круга вспыхнуло пламя – в большой каменной чаше запылали ветви лавра и можжевельника.

Отсветы огня разливались по гладко отполированному полу. Отсветы его заплясали на нагих телах – одним слитным движением они сбросили туники и отшвырнули их во тьму. Подчиняясь ритму, колыхались девственные груди, змеевидно изгибались талии.

Но это не была пляска чувственная, подобная тем, что происходили под открытым небом в честь Лунной богини. Что-то более глубокое и важное было в движениях этих совершенных тел, что-то выше обычной эротики. Я перевела взгляд на жрицу, зачем-то приведшую меня на это необычное, но, чувствуется, великое священнодействие. И оторопела. Ее казавшийся вырезанным из серебристого дерева профиль словно принадлежал уже не человеку, а… Нет, не буду вспоминать и произносить вслух этого имени – одного из тех, что и в мое время произносились полушепотом и с оглядкой.

А строй танцовщиц прихотливо извивался, словно выписывая некие символы или иероглифы.

Каждый жест рук, каждый шаг стройных ног, каждое движение сильных мышц стройных, совершенных тел будто что-то говорил, и мне даже почудилось, что я начинаю понимать их язык…

Потом вдруг к моим губам была поднесена чаша с терпким напитком, которую я осушила, даже не заметив, и поднесшая ее нагая девушка – лет четырнадцати, не больше, – так же незаметно исчезла в подземной тьме.

И вот уже я стою среди Лунных Дев.

Вот мы становимся в круг, беремся за руки… Повинуясь знаку старшей, мы начинаем свой бег вокруг разгорающегося огня.

Извиваясь в бешеной пляске, мы несемся все быстрее и быстрее.

Я ощущала на своих плечах сильные ладони других танцовщиц.

Меня переполняло чувство чего-то необычайно сильного, живущего тут с незапамятных времен.

В чем тут было дело – в общей атмосфере таинства, или что-то было подмешано в масло, вылитое в огонь, или и в самом деле в этом месте обитали некие древние силы?

А потом я увидела – увидела вдруг и сразу. Сразу, без всяких эффектов, вроде клубящейся дымки или тоннеля из тьмы, через который нужно куда-то лететь – как мне это приходилось читать и слышать.

Яркое синее море, россыпь изумрудных островов на горизонте и парусник, не похожий на известные мне.

Легкий, стремительный, под выгнувшимся многоцветным парусом рассекал он волны.

Впереди, на носу, стояла стройная юная девушка в длинном зеленом платье, оставлявшем обнаженными плечи. Она стояла ко мне спиной, и я могла разглядеть только каштановые волосы, связанные в конский хвост, и смугло-золотую кожу.

Это было не просто видение – я чувствовала ветерок, овевающий мое лицо, чувствовала тепло нагретой солнцем палубы под босыми ногами и покачивание стремительно бегущего корабля.

И еще рядом со мной был человек. Он стоял сбоку, и я не могла его рассмотреть, но чувствовала каким-то образом, что он мне очень дорог…

Я очнулась. Я лежала распростершись на ковре в комнате Старшей Сестры. Пришла ли я сюда сама в трансе или меня принесли, я не помнила.

Главная жрица сидела рядом и с долей недоумения, как мне показалось, разглядывала меня.

– Извини, младшая сестра, – произнесла она, поджав губы. – Извини, я не смогла тебе помочь. Понимаешь, я не видела ни твоего прошлого, ни твоего будущего… Такое изредка бывает, – продолжила Старшая. – Чем это объясняется, не знает никто. Это очень странно, и я никогда ничего подобного не встречала. Будущего у тебя словно нет. Что странно – прошлого я тоже не вижу.

Я не была суеверной, но при последних словах холодок коснулся моего сердца. Служительница Луны уловила мое настроение.

– Нет, это не то, о чем ты подумала. Я не сказала, что вижу твою смерть. Я просто сказала, что не вижу твоего будущего… Единственное, что я смогла различить, что тебе предстоят испытания, но вот какие… И еще. Мне показалось, что где-то впереди твоя тень вновь появляется в рисунке нашего мира. Возможно даже, тебе предстоит сделать тут что-то важное. Впрочем, все в воле Матери…

Я покинула храм Матери-Луны, унося в душе смутную тревогу и столь же смутную досаду…

Василий

«Вот и еще один день здесь закончился» – примерно такие мысли владели мной, когда я направлялся в отведенные мне хозяевами апартаменты. Спустившись по темной винтовой лестнице, я дважды свернул и попал почти в такой же темный короткий коридор, где располагалось мое жилье – две комнаты и маленькая уборная, отделанная потрескавшимся старым желтым мрамором.

В коридоре было пусто и безлюдно – в этой части замка никто, кроме меня, не жил.

Из всех покоев этого коридора, на дверях которых висели покрытые пылью запоры, был занят только мой – нас почему-то (или как раз «потому») раскидали по всему огромному замку.

Я прошел узким темным коридором до конца, толкнул дверь и оказался в своем временном жилище. Небольшая комнатка, где на полу лежал ковер из вытершейся бизоньей шкуры. Шкафчик для одежды, стол и два табурета.

На блестящих лаковых досках пола темным прямоугольником было обозначено место для спанья. Хотя у местных жителей есть мебель, но спать они предпочитают почему-то на полу. Я вытащил из шкафа матрас и, развернув его, быстро лег, укрывшись легким одеялом.

Я не успел даже задремать, как услышал скрип петель, и в еле освещенном квадрате дверного проема увидел женский силуэт.

Я решил было, что кто-то из служанок захотел узнать, как устроены мужчины из другого мира, но, вглядевшись в бесшумно вошедшую и затворившую за собой дверь гостью, несказанно удивился.