 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Раззаков Федор :: Азимов Айзек :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Ламур Луис :: Кларк Артур Чарльз :: Станюкович Константин Михайлович Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Влюбленный опекун :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Полюбить никогда не поздно :: Господство женщин :: Безрассудство :: Хопалонг приходит на помощь |
СтихотворенияModernLib.Net / Поэзия / Лермонтов Михаил Юрьевич / Стихотворения - Чтение (стр. 21)
Ужасна ты, гора Шайтан, Пустыни старый великан; Тебя злой дух, гласит преданье Построил дерзостной рукой, Чтоб хоть на миг свое изгнанье Забыть меж небом и землей. Здесь три столетья очарован, Он тяжкой цепью был прикован, Когда надменный с новых скал Стрелой пророку угрожал. Как буркой, ельником покрыта, Соседних гор она черней. Тропинка желтая прорыта Слезой отчаянья по ней; Она ни мохом, ни кустами Не зарастает никогда; Пестрея чудными следами, Она ведет… бог весть куда? Олень с ветвистыми рогами, Между высокими цветами, Одетый хмелем и плющом, Лежит полуобъятый сном; И вдруг знакомый лай он слышит И чует близкого врага: Поднявши медленно рога, Минуту свежестью подышит, Росу с могучих плеч стряхнет И вдруг одним прыжком махнет Через утес; и вот он мчится, Тернов колючих не боится И хмель коварный грудью рвет: Но, вольный путь пересекая, Пред ним тропинка роковая… Никем не зримая рука Царя лесов остановляет, И он, как гибель ни близка, Свой прежний путь не продолжает!.. 17 Кто ж под ужасною горой Зажег огонь сторожевой? Треща, краснея и сверкая, Кусты вокруг он озарил. На камень голову склоняя, Лежит поодаль Измаил: Его приверженцы хотели Идти за ним – но не посмели! 18 Вот что ему родной готовил край? Сбылись мечты! увидел он свой рай, Где мир так юн, природа так богата, Но люди, люди… что природа им? Едва успел обнять изгнанник брата, Уж клевета и зависть – все над ним! Друзей улыбка, нежное свиданье, За что б другой творца благодарил, Все то ему дается в наказанье; Но для терпенья ль создан Измаил? Бывают люди: чувства – им страданья; Причуда злой судьбы – их бытие; Чтоб самовластье показать свое, Она порой кидает их меж нами; Так, древле, в море кинул царь алмаз, Но гордый камень в свой урочный час Ему обратно отдан был волнами! И детям рока места в мире нет; Они его пугают жизнью новой, Они блеснут – и сгладится их след, Как в темной туче след стрелы громовой. Толпа дивится часто их уму, Но чаще обвиняет, потому, Что в море бед, как вихри их ни носят, Они пособий от рабов не просят; Хотят их превзойти в добре и зле, И власти знак на гордом их челе. 19 «Бессмысленный! зачем отвергнул ты Слова любви, моленья красоты? Зачем, когда так долго с ней сражался, Своей судьбы ты детски испугался? Все прежнее, незнаемый молвой, Ты б мог забыть близ Зары молодой, Забыть людей близ ангела в пустыне, Ты б мог любить, но не хотел! – и ныне Картины счастья живо пред тобой Проходят укоряющей толпой; Ты жмешь ей руку, грудь ее <и> плечи Целуешь в упоенье; ласки, речи, Исполненные счастья и любви, Ты чувствуешь, ты слышишь; образ милый, Волшебный взор – все пред тобой, как было Еще недавно; все мечты твои Так вероятны, что душа боится, Не веря им, вторично ошибиться! А чем ты это счастье заменил?» — Перед огнем так думал Измаил. Вдруг выстрел, два и много! – он вскочил И слушает, но все утихло снова. И говорит он: «Это сон больного!» 20 Души волненьем утомлен, Опять на землю князь ложится; Трещит огонь, и дым клубится, — И что же? – призрак видит он! Перед огнем стоит спокоен, На саблю опершись рукой, В фуражке белой русский воин, Печальный, бледный и худой. Спросить хотелось Измаилу, Зачем оставил он могилу! И свет дрожащего огня, Упав на смуглые ланиты, Черкесу придал вид сердитый: «Чего ты хочешь от меня?» «Гостеприимства и защиты! — Пришлец бесстрашно отвечал, — Свой путь в горах я потерял, Черкесы вслед за мной спешили И казаков моих убили, И верный конь под мною пал! Спасти, убить врага ночного Равно ты можешь! не боюсь Я смерти: грудь моя готова. Твоей я чести предаюсь!» — «Ты прав; на честь мою надейся! Вот мой огонь: садись и грейся». 21 Тиха, прозрачна ночь была, Светила на небе блистали, Луна за облаком спала, Но люди ей не подражали. Перед огнем враги сидят, Хранят молчанье и не спят. Черты пришельца возбуждали У князя новые мечты, Они ему напоминали Давно знакомые черты; То не игра воображенья. Он должен разрешить сомненья.. И так пришельцу говорил Нетерпеливый Измаил: «Ты молод, вижу я! за славой Привыкнув гнаться, ты забыл, Что славы нет в войне кровавой С необразованной толпой! За что завистливой рукой Вы возмутили нашу долю? За то, что бедны мы и волю И степь свою не отдадим За злато роскоши нарядной; За то, что мы боготворим, Что презираете вы хладно! Не бойся, говори смелей: Зачем ты нас возненавидел, Какою грубостью своей Простой народ тебя обидел?» 22 «Ты ошибаешься, черкес! — С улыбкой русский отвечает. — Поверь: меня, как вас, пленяет И водопад и темный лес; С восторгом ваши льды я вижу, Встречая пышную зарю, И ваше племя я люблю: Но одного я ненавижу! Черкес он родом, не душой, Ни в чем, ни в чем не схож с тобой! Себе иль князю Измаилу Клялся я здесь найти могилу… К чему опять ты мрачный взор Мохнатой шапкой закрываешь? Твое молчанье мне укор; Но выслушай, ты все узнаешь… И сам досадой запылаешь… 23 Ты знаешь, верно, что служил В российском войске Измаил; Но, образованный, меж нами Родными бредил он полями, И все черкес в нем виден был. В пирах и битвах отличался Он перед всеми! томный взгляд Восточной негой отзывался: Для наших женщин он был яд! Воспламенив их вображенье, Повелевал он без труда, И за проступок наслажденье Не почитал он никогда; Не знаю – было то презренье К законам стороны чужой Или испорченные чувства!.. Любовью женщин, их тоской Он веселился как игрой; Но избежать его искусства Не удалося ни одной. 24 Черкес! видал я здесь прекрасных Свободы нежных дочерей, Но не сравню их взоров страстных С приветом северных очей. Ты не любил! – ни слов опасных, Ни уст волшебных не знавал: Кудрями девы золотыми Ты в упоенье не играл, Ты клятвам страсти не внимал, И не был ты обманут ими! Но я любил! Судьба меня Блестящей радугой манила, Невольно к бездне подводила… И ждал я счастливого дня! Своей невестой дорогою Я смел уж ангела назвать, Невинным ласкам отвечать И с райской девой забывать, Что рая нет уж под луною. И вдруг ударил страшный час, Причина долголетней муки; Призыв войны, отчизны глас, Раздался вестником разлуки. Как дым рассеялись мечты! Тот день я буду помнить вечно… Черкес! черкес! ни с кем, конечно, Ни с кем не расставался ты! 25 В то время Измаил случайно Невесту увидал мою И страстью запылал он тайно! Меж тем как в дальнем я краю Искал в боях конца иль славы, Сластолюбивый и лукавый, Он сердце девы молодой Опутал сетью роковой. Как он умел слезой притворной К себе доверенность вселять! Насмешкой – скромность побеждать И, побеждая, вид покорный Хранить; иль весь огонь страстей Мгновенно открывать пред ней! Он очертил волшебным кругом Ее желанья; ведал он, Что быть не мог ее супругом, Что разделял их наш закон, И обольщенная упала На грудь убийцы своего! Кроме любви, она не знала, Она не знала ничего… 26 Но скоро скуку пресыщенья Постиг виновный Измаил! Таиться не было терпенья, Когда погас минутный пыл. Оставил жертву обольститель И удалился в край родной, Забыв, что есть на небе мститель, А на земле еще другой! Моя рука его отыщет В толпе, в лесах, в степи пустой, И казни грозной меч просвищет Над непреклонной головой; Пусть лик одежда изменяет: Не взор – душа врага узнает! 27 Черкес, ты понял, вижу я, Как справедлива месть моя! Уж на устах твоих проклятья! Ты, внемля, вздрагивал не раз… О, если б мог пересказать я, Изобразить ужасный час, Когда прелестное созданье Я в униженье увидал И безотчетное страданье В глазах увядших прочитал! Она рассудок потеряла; Рядилась, пела <и> плясала Иль, сидя молча у окна, По целым дням, как бы не зная, Что изменил он ей, вздыхая, Ждала изменника она. Вся жизнь погибшей девы милей Остановилась на былом; Ее безумье даже было Любовь к нему и мысль об нем… Какой душе не знал он цену!..» И долго русский говорил Про месть, про счастье, про измену: Его не слушал Измаил. Лишь знает он да бог единый, Что под спокойною личиной Тогда происходило в нем. Стеснив дыханье, вверх лицом (Хоть сердце гордое и взгляды Не ждали от небес отрады) Лежал он на земле сырой, Как та земля, и мрачный и немой! 28 Видали ль вы, как хищные и злые К оставленному трупу в тихий дол Слетаются наследники земные — Могильный ворон, коршун и орел? Так есть мгновенья, краткие мгновенья. Когда, столпись, все адские мученья Слетаются на сердце – и грызут! Века печали стоят тех минут. Лишь дунет вихрь – и сломится лилея; Таков с душой кто слабою рожден, Не вынесет минут подобных он; Но мощный ум, крепясь и каменея, Их превращает в пытку Прометея! Не сгладит время их глубокий след: Все в мире есть – забвенья только нет! 29 Светает. Горы снеговые На небосклоне голубом Зубцы подъемлют золотые; Слилися с утренним лучом Края волнистого тумана, И на верху горы Шайтана Огонь, стыдясь перед зарей, Бледнеет – тихо приподнялся, Как перед смертию больной, Угрюмый князь с земли сырой. Казалось, вспомнить он старался Рассказ ужасный и желал Себя уверить он, что спал; Желал бы счесть он все мечтою… И по челу провел рукою; Но грусть – жестокий властелин! С чела не сгладил он морщин. 30 Он встал, он хочет непременно Пришельцу быть проводником. Не зная думать что о нем, Согласен юноша смущенный. Идут они глухим путем, Но их тревожит все: то птица Из-под ноги у них вспорхнет, То краснобокая лисица В кусты цветущие нырнет. Они все ниже, ниже сходят И рук от сабель не отводят. Через опасный переход Спешат, нагнувшись, без оглядки; И вновь на холм крутой взошли, И цепью русские палатки, Как на ночлеге журавли, Белеют смутно уж вдали! Тогда черкес остановился, За руку путника схватил И – кто бы, кто не удивился? — По-русски с ним заговорил. 31 «Прощай! ты можешь безопасно Теперь идти в шатры свои; Но, если веришь мне, напрасно Ты хочешь потопить в крови Свою печаль! страшись, быть может, Раскаянье прибавишь к ней, Болезни этой не поможет Ни кровь врага, ни речь друзей! Напрасно здесь, в краю далеком, Ты губишь прелесть юных дней; Нет, не достать вражде твоей Главы, постигнутой уж роком! Он палачам судей земных Не уступает жертв своих! Твоя б рука не устрашила Того, кто борется с судьбой: Ты худо знаешь Измаила; Смотри ж, он здесь перед тобой!» И с видом гордого презренья Ответа князь не ожидал; Он скрылся меж уступов скал — И долго русский без движенья Один как вкопанный стоял. 32 Меж тем, перед горой Шайтаном Расположась военным станом, Толпа черкесов удалых Сидела вкруг огней своих; Они любили Измаила, С ним вместе слава иль могила, Им все равно! лишь только б с ним! Но не могла б судьба одним И нежным чувством меж собою Сковать людей с умом простым И с беспокойною душою: Их всех обидел Росламбек! (Таков повсюду человек.) 33 Сидят наездники беспечно, Курят турецкий свой табак И князя ждут они. «Конечно, Когда исчезнет ночи мрак, Он к нам сойдет; и взор орлиный Смирит враждебные дружины, И вздрогнут перед ним они, Как Росламбек и уздени!» — Так, песню воли напевая, Шептала шайка удалая. 34 Безмолвно, грустно, в стороне, Подняв глаза свои к луне, Подруге дум любви мятежной, Прекрасный юноша стоял, — Цветок, для смерти слишком нежный! Он также Измаила ждал, Но не беспечно. Трепет тайный Порывам сердца изменял, И вздох тяжелый, не случайный, Не раз из груди вылетал; И он явился к Измаилу, Чтоб разделить с ним – хоть могилу! Увы! такая ли рука В куски изрубит казака? Такой ли взор, стыдливый, скромный, Глядит на мир, чтоб видеть кровь? Зачем он здесь, и ночью темной, Лицом прелестный, как любовь, Один в кругу черкесов праздных, Жестоких, буйных, безобразных? Хотя страшился он сказать, Нетрудно было б отгадать, Когда б… но сердце, чем моложе Тем боязливее, тем строже Хранит причину от людей Своих надежд, своих страстей. И тайна юного Селима, Чуждаясь уст, ланит, очей, От любопытных, как от змей, В груди сокрылась невредима! She told nor whence, nor why she left behind Her all for one whoseem'd but little kind. Why did she love him? Curious fool! – be still — Is human love the growth of human will?..[286] «Lara» L. Byron. 1 Какие степи, горы и моря Оружию славян сопротивлялись? И где веленью русского царя Измена и вражда не покорялись? Смирись, черкес! и запад и восток, Быть может, скоро твой разделят рок. Настанет час – и скажешь сам надменно: Пускай я раб, но раб царя вселенной! Настанет час – и новый грозный Рим Украсит Север Августом другим! 2 Горят аулы; нет у них защиты, Врагом сыны отечества разбиты, И зарево, как вечный метеор, Играя в облаках, пугает взор. Как хищный зверь, в смиренную обитель Врывается штыками победитель; Он убивает старцев и детей, Невинных дев и юных матерей Ласкает он кровавою рукою, Но жены гор не с женскою душою! За поцелуем вслед звучит кинжал, Отпрянул русский – захрипел – и пал! «Отмсти, товарищ!» – и в одно мгновенье (Достойное за смерть убийцы мщенье!) Простая сакля, веселя их взор, Горит – черкесской вольности костер!.. 3 В ауле дальнем Росламбек угрюмый Сокрылся вновь, не ужасом объят; Но у него коварные есть думы, Им помешать теперь не может брат. Где ж Измаил? – безвестными горами Блуждает он, дерется с казаками, И, заманив полки их за собой, Пустыню усыпает их костями, И манит новых по дороге той. За ним устали русские гоняться, На крепости природные взбираться; Но отдохнуть черкесы не дают; То скроются, то снова нападут. Они, как тень, как дымное виденье, И далеко и близко в то ж мгновенье. 4 Но в бурях битв не думал Измаил Сыскать самозабвенья и покоя. Не за отчизну, за друзей он мстил — И не пленялся именем героя; Он ведал цену почестей и слов, Изобретенных только для глупцов! Недолгий жар погас! душой усталый, Его бы не желал он воскресить; И не родной аул – родные скалы Решился он от русских защитить! 5 Садится день, одетый мглою, Как за прозрачной пеленою… Ни ветра на земле, ни туч На бледном своде! чуть приметно Орла на вышине бесцветной; Меж скал блуждая, желтый луч В пещеру дикую прокрался И гладкий череп озарил, И сам на жителе могил Перед кончиной разыгрался, И по разбросанным костям, Травой поросшим, здесь и там Скользнул огнистой полосою, Дивясь их вечному покою. Но прежде встретил он двоих Недвижных также, но живых… И, как немые жертвы гроба, Они беспечны были оба! 6 Один… так точно! – Измаил! Безвестной думой угнетаем, Он солнце тусклое следил, Как мы нередко провождаем Гостей докучливых; на нем Черкесский панцирь и шелом, И пятна крови омрачали Местами блеск военной стали. Младую голову Селим Вождю склоняет на колени; Он всюду следует за ним, Хранительной подобно тени; Никто ни ропота, ни пени Не слышал на его устах… Боится он или устанет, На Измаила только взглянет — И весел труд ему и страх! 7 Он спит – и длинные ресницы Закрыли очи под собой; В ланитах кровь, как у девицы, Играет розовой струей; И на кольчуге боевой Ему не жестко. С сожаленьем На эти нежные черты Взирает витязь, и мечты Его исполнены мученьем: «Так светлой каплею роса, Оставя край свой, небеса, На лист увядший упадает; Блистая райским жемчугом, Она покоится на нем, И, беззаботная, не знает, Что скоро лист увядший тот Пожнет коса иль конь сомнет!» 8 С полуоткрытыми устами, Прохладой вечера дыша, Он спит; но мирная душа Взволнована! полусловами Он с кем-то говорит во сне! Услышал князь и удивился; К устам Селима в тишине Прилежным ухом он склонился: Быть может, через этот сон Его судьбу узнает он… «Ты мог забыть? – любви не нужно Одной лишь нежности наружной… Оставь же!» – сонный говорил. «Кого оставить?» – князь спросил. Селим умолк, но на мгновенье; Он продолжал: «К чему сомненье? На всем лежит его презренье… Увы! что значат перед ним Простая дева иль Селим? Так будет вечно между нами… Зачем бесценными устами Он это имя освятил?» «Не я ль?» – подумал Измаил. И, погодя, он слышит снова: «Ужасно, боже! для детей Проклятие отца родного, Когда на склоне поздних дней Оставлен ими… но страшней Его слеза!..» Еще два слова Селим сказал, и слабый стон Вдруг поднял грудь, как стон прощанья, И улетел. Из состраданья Князь прерывает тяжкий сон. 9 И вздрогнув, юноша проснулся, Взглянул вокруг и улыбнулся, Когда он ясно увидал, Что на коленях друга спал. Но, покрасневши, сновиденье Пересказать стыдился он, Как будто бы лукавый сон Имел с судьбой его сношенье. Не отвечая на вопрос (Примета явная печали), Щипал он листья диких роз, И, наконец, две капли слез В очах склоненных заблистали; И, с быстротой отворотясь, Он слезы осушил рукою… Все примечал, все видел князь; Но не смутился он душою, И приписал он простоте, Затеям детским слезы те. Конечно, сам давно не знал он Печалей сладостных любви? И сам давно не предавал он Слезам страдания свои? 10 Не знаю!.. но в других он чувства Судить отвык уж по своим. Не раз личиною искусства, Слезой и сердцем ледяным, Когда обманов сам чуждался, Обманут был он; и боялся Он верить, только потому, Что верил некогда всему! И презирал он этот мир ничтожный, Где жизнь – измен взаимных вечный ряд, Где радость и печаль – все призрак ложный Где память о добре и зле – все яд! Где льстит нам зло, но более тревожит; Где сердца утешать добро не может; И где они, покорствуя страстям, Раскаянье одно приносят нам… 11 Селим встает, на гору всходит. Сребристый стелется ковыль Вокруг пещеры; сумрак бродит Вдали… вот топот! вот и пыль, Желтея, поднялась в лощине! И крик черкесов по заре Гудит, теряяся в пустыне! Селим все слышал на горе; Стремглав в пещеру он вбегает: «Они! они!» – он восклицает, И князя нежною рукой Влечет он быстро за собой. Вот первый всадник показался, Он, мнилось, из земли рождался, Когда въезжал на холм крутой; За ним другой, еще другой, И вереницею тянулись Они по узкому пути: Там, если б два коня столкнулись, Назад бы оба не вернулись И не могли б вперед идти. 12 Толпа джигитов[287] удалая, Перед горой остановись, С коней измученных слезая, Шумит. Но к ним подходит князь, И все утихло! уваженье В их выразительных чертах; Но уважение – не страх; Не власть его основа – мненье! «Какие вести?» – «Русский стан Пришел к Оссаевскому полю, Им льстит и бедность наших стран! Их много!» – «Кто не любит волю?» Молчат. «Так дайте ж отдохнуть Своим коням; с зарею в путь. В бою мы ради лечь костями; Чего <же> лучшего нам ждать? Но в цвете жизни умирать… Селим, ты не поедешь с нами!..» 13 Бледнеет юноша, и взор Понятно выразил укор. «Нет, – говорит он, – я повсюду, В изгнанье, в битве спутник твой; Нет, клятвы я не позабуду — Угаснуть или жить с тобой! Нe робок я под свистом пули, Ты видел это, Измаил; Меня враги не ужаснули, Когда ты, князь, со мною был! И с твоего чела не я ли Смывал так часто пыль и кровь? Когда друзья твои бежали, Чьи речи, ласки прогоняли Суровый мрак твоей печали? Мои слова! моя любовь! Возьми, возьми меня с собою! Ты знаешь, я владеть стрелою Могу… И что мне смерть? – о нет! Красой и счастьем юных лет Моя душа не дорожила; Все, все оставлю, жизнь и свет, Но не оставлю Измаила!» 14 Взглянул на небо молча князь, И наконец, отворотясь, Он протянул Селиму руку; И крепко тот ее пожал За то, что смерть, а не разлуку Печальный знак сей обещал! И долго витязь так стоял; И под нависшими бровями Блеснуло что-то; и слезами Я мог бы этот блеск назвать, Когда б не скрылся он опять!.. 15 По косогору ходят кони; Колчаны, ружья, седла, брони В пещеру на ночь снесены; Огни у входа зажжены; На князе яркая кольчуга Блестит, краснея; погружен В мечтанье горестное он; И от страстей, как от недуга, Бежит спокойствие и сон. И говорит Селим: «Наверно, Тебя терзает дух пещерный! Дан песню я тебе спою; Нередко дева молодая Ее поет в моем краю, На битву друга отпуская! Она печальна; но другой Я не слыхал в стране родной. Ее певала мать родная Над колыбелию моей, Ты, слушая, забудешь муки, И на глаза навеют звуки Все сновиденья детских дней!» Селим запел, и ночь кругом внимает, И песню ей пустыня повторяет. Песня Селима Месяц плывет И тих и спокоен: А юноша-воин На битву идет. Ружье заряжает джигит, И дева ему говорит: «Мой милый, смелее Вверяйся ты року, Молися востоку, Будь верен пророку, Любви будь вернее! Всегда награжден, Кто любит до гроба, Ни зависть, ни злоба Ему не закон; Пускай его смерть и погубит; Один не погибнет, кто любит! Любви изменивший Изменой кровавой. Врага не сразивши, Погибнет без славы; Дожди его ран не обмоют, И звери костей нс зароют!» Месяц плывет И тих и спокоен; А юноша-воин На битву идет! «Прочь эту песню! – как безумный Воскликнул князь, – зачем упрек?.. Тебя ль послушает пророк?.. Там, облит кровью, в битве шумной Твои слова я заглушу И разорву ее оковы… И память в сердце удушу!.. Вставайте! – как? – вы не готовы? Прочь песни! – крови мне!.. пора!.. Друзья! коней!.. вы не слыхали… Удары, топот, визг ядра, И крик, и треск разбитой стали?.. Я слышал!.. О, не пой, не пой! Тронь сердце, как дрожит, и что же? Ты недовольна?.. боже! боже!.. Зачем казнить ее рукой?..» Так речь его оторвалася От бледных уст и пронеслася Невнятно, как далекий гром. Неровным, трепетным огнем До половины освещенный, Ужасен, с шашкой обнаженной Стоял недвижим Измаил, Как призрак злой, от сна могил Волшебным словом пробужденный; Он взор всей силой устремил В пустую степь, грозил рукою, Чему-то страшному грозил: Иначе, как бы Измаил Смутиться твердой мог душою? И понял, наконец, Селим, Что витязь говорил не с ним! Неосторожный! он коснулся Душевных струн, – и звук проснулся, Расторгнув хладную тюрьму… И сам искусству своему Селим невольно ужаснулся! 16 Толпа садится на коней; При свете гаснущих огней Мелькают сумрачные лица. Так опоздавшая станица Пустынных белых журавлей Вдруг поднимается с полей… Смех, клики, ропот, стук и ржанье! Все дышит буйством и войной! Во всем приличия незнанье, Отвага дерзости слепой. 17 Светлеет небо полосами; Заря меж синими рядами Ревнивых туч уж занялась. Вдоль по лощине едет князь, За ним черкесы цепью длинной. Признаться: конь по седоку! Бежит, и будто ветр пустынный, Скользящий шумно по песку, Крутится, вьется на скаку; Он бел, как снег: во мраке ночи Его заметить могут очи. С колчаном звонким за спиной, Отягощен своим нарядом, Селим проворный едет рядом На кобылице вороной. Так белый облак, в полдень знойный, Плывет отважно и спокойно, И вдруг по тверди голубой Отрывок тучи громовой, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43 |
|||||||