Стихотворения

Как лезвее кровавой стали

Глаза его, и в этот миг

Душа и ад – все было в них.

Оборотясь, с улыбкой злобной

Черкес на север кинул взгляд;

Ничто, ничто смертельный яд

Перед улыбкою подобной!

Волною, поднялася грудь,

Хотел он и не мог вздохнуть,

Холодный пот с чела крутого

Катился, – но из уст ни слова!

16

И вдруг очнулся он, вздрогнул,

К луке припал, коня толкнул.

Одно мгновенье на кургане

Он черной птицею мелькнул,

И скоро скрылся весь в тумане.

Чрез камни конь его несет,

Он не глядит и не боится;

Так быстро скачет только тот,

За кем раскаяние мчится!..

17

Куда черкес направил путь?

Где отдохнет младая грудь,

И усмирится дум волненье?

Черкес не хочет отдохнуть —

Ужели отдыхает мщенье?

Аул, где детство он провел,

Мечети, кровы мирных сел —

Все уничтожил русский воин.

Нет, нет, не будет он спокоен,

Пока из белых их костей

Векам грядущим в поученье

Он не воздвигнет мавзолей

И так отметит за униженье

Любезной родины своей.

«Я знаю вас, – он шепчет, – знаю,

И вы узнаете меня;

Давно уж вас я презираю;

Но вашу кровь пролить желаю

Я только с нынешнего дня!»

Он бьет и дергает коня,

И конь летит, как ветер степи;

Надулись ноздри, блещет взор,

И уж в виду зубчаты цепи

Кремнистых бесконечных гор,

И Шат подъемлется за ними

С двумя главами снеговыми,

И путник мнит: «Недалеко,

В час прискачу я к ним легко!»

18

Пред ним, с оттенкой голубою,

Полувоздушною стеною

Нагие тянутся хребты;

Неверны, странны как мечты,

То разойдутся – то сольются…

Уж час прошел, и двух уж нет!

Они над путником смеются,

Они едва меняют цвет!

Бледнеет путник от досады,

Конь непривычный устает;

Уж солнце к западу идет,

И больше в воздухе прохлады,

А все пустынные громады,

Хотя и выше и темней,

Еще загадка для очей.

19

Но вот его, подобно туче,

Встречает крайняя гора;

Пестрей восточного ковра

Холмы кругом, все выше, круче;

Покрытый пеной до ушей,

Здесь начал конь дышать вольней.

И детских лет воспоминанья

Перед черкесом пронеслись,

В груди проснулися желанья,

Во взорах слезы родились.

Погасла ненависть на время,

И дум неотразимых бремя

От сердца, мнилось, отлегло;

Он поднял светлое чело,

Смотрел и внутренне гордился,

Что он черкес, что здесь родился

Меж скал незыблемых один,

Забыл он жизни скоротечность,

Он, в мыслях мира властелин,

Присвоить бы желал их вечность.

Забыл он все, что испытал,

Друзей, врагов, тоску изгнанья

И, как невесту в час свиданья,

Душой природу обнимал!..

20

Краснеют сизые вершины,

Лучом зари освещены;

Давно расселины темны;

Катясь чрез узкие долины,

Туманы сонные легли,

И только топот лошадиный,

Звуча, теряется вдали.

Погас, бледнея, день осенний;

Свернув душистые листы,

Вкушают сон без сновидений

Полузавядшие цветы;

И в час урочный молчаливо

Из-под камней ползет змея,

Играет, нежится лениво,

И серебрится чешуя

Над перегибистой спиною:

Так сталь кольчуги иль копья

(Когда забыты после бою

Они на поле роковом),

В кустах найденная луною,

Блистает в сумраке ночном.

21

Уж поздно, путник одинокой

Оделся буркою широкой.

За дубом низким и густым

Дорога скрылась, ветер дует;

Конь спотыкается под ним,

Храпит, как будто гибель чует,

И встал!.. Дивится, слез седок

И видит пропасть пред собою,

А там, на дне ее, поток

Во мраке бешеной волною

Шумит. (Слыхал я этот шум,

В пустыне ветром разнесенный,

И много пробуждал он дум

В груди, тоской опустошенной.)

В недоуменье над скалой

Остался странник утомленный;

Вдруг видит он, в дали пустой

Трепещет огонек, и снова

Садится на коня лихого;

И через силу скачет конь

Туда, где светится огонь.

22

Не дух коварства и обмана

Манил трепещущим огнем,

Не очи злобного шайтана

Светилися в ущелье том:

Две сакли белые, простые,

Таятся мирно за холмом,

Чернеют крыши земляные,

С краев ряды травы густой

Висят зеленой бахромой,

А ветер осени сырой

Поет им песни неземные;

Широкий окружает двор

Из кольев и ветвей забор,

Уже нагнутый, обветшалый;

Все в мертвый сон погружено —

Одно лишь светится окно!..

Заржал черкеса конь усталый,

Ударил о землю ногой,

И отвечал ему другой…

Из сакли кто-то выбегает,

Идет – великий Магомет

К нам гостя, верно, посылает.

«Кто здесь?» – «Я странник!» – был ответ»

И больше спрашивать не хочет,

Обычай прадедов храня,

Хозяин скромный. Вкруг коня

Он сам заботится, хлопочет,

Он сам снимает весь прибор

И сам ведет его на двор.

23

Меж тем приветно в сакле дымной

Приезжий встречен стариком;

Сажая гостя пред огнем,

Он руку жмет гостеприимно.

Блистает по стенам кругом

Богатство горца: ружья, стрелы,

Кинжалы с набожным стихом,

В углу башлык убийцы белый

И плеть меж буркой и седлом.

Они заводят речь – о воле,

О прежних днях, о бранном поле;

Кипит, кипит беседа их,

И носятся в мечтах живых

Они к грядущему, к былому;

Проходит неприметно час —

Они сидят! и в первый раз,

Внимая странника рассказ,

Старик дивится молодому.

24

Он сам лезгинец; уж давно

(Так было небом суждено)

Не зрел отечества. Три сына

И дочь младая с ним живут.

При них молчит еще кручина,

И бедный мил ему приют.

Когда горят ночные звезды,

Тогда пускаются в разъезды

Его лихие сыновья:

Живет добычей вся семья!

Они повсюду страх приносят:

Украсть, отнять – им все равно;

Чихирь и мед кинжалом просят

И пулей платят за пшено,

Из табуна ли, из станицы

Любого уведут коня;

Они боятся только дня,

И их владеньям нет границы!

Сегодня дома лишь один

Его любимый старший сын.

Но слов хозяина не слышит

Пришелец! он почти не дышит,

Остановился быстрый взор,

Как в миг паденья метеор:

Пред ним, под видом девы гор,

Создание земли и рая,

Стояла пери молодая!

25

И кто б, ее увидев, молвил: нет!

Кто прелести небес иль даже след

Небесного, рассеянный лучами

В улыбке уст, в движенье черных глаз,

Все, что так дружно с первыми мечтами,

Все, что встречаем в жизни только раз,

Не отличит от красоты ничтожной,

От красоты земной, нередко ложной?

И кто, кто скажет, совесть заглуша:

Прелестный лик, но хладная душа!

Когда он вдруг увидит пред собою

То, что сперва почел бы он душою,

Освобожденной от земных цепей,

Слетевшей в мир, чтоб утешать людей!

Пусть, подойдя, лезгинку он узнает;

В ее чертах земная жизнь играет,

Восточная видна в ланитах кровь;

Но только удалился образ милый —

Он станет сомневаться в том, что было.

И заблужденью он поверит вновь!

26

Нежна – как пери молодая,

Создание земли и рая,

Мила – как нам в краю чужом

Меж звуков языка чужого

Знакомый звук, родных два слова!

Так утешительно мила,

Как древле узнику была

На сумрачном окне темницы

Простая песня вольной птицы,

Стояла Зара у огня!

Чело немножко на клоня,

Она стояла гордо, ловко;

В ее наряде простота —

Но также вкус! Ее головка

Платком прилежно обвита;

Из-под него до груди нежной

Две косы темные небрежно

Бегут; уж, верно, час она

Их расплетала, заплетала!

Она понравиться желала:

Как в этом женщина видна!

27

Рукой дрожащей, торопливой

Она поставила стыдливо

Смиренный ужин пред отцом

И улыбнулась; и потом

Уйти хотела; и не знала,

Идти ли? Грудь ее порой

Покров приметно поднимала;

Она послушать бы желала,

Что скажет путник молодой.

Но он молчит, блуждают взоры:

Их привлекает лезвее

Кинжала, ратные уборы;

Но взгляд последний на нее

Был устремлен! смутилась дева,

Но, не боясь отцова гнева,

Она осталась, – и опять

Решилась путнику внимать…

И что-то ум его тревожит;

Своих неконченых речей

Он оторвать от уст не может,

Смеется – но больших очей

Давно не обращает к ней;

Смеется, шутит он, – но хладный,

Печальный смех нейдет к нему.

Замолкнет он – ей вновь досадно»

Сама не знает почему.

Черкес ловил сначала жадно

Движенье глаз ее живых;

И, наконец, остановились

Глаза, которые резвились,

Ответа ждут, к нему склонились,

А он забыл, забыл о них!

Довольно! этого удара

Вторично дева не снесет:

Ему мешает, видно, Зара?

Она уйдет! Она уйдет!..

28

Кто много странствовал по свету,

Кто наблюдать его привык,

Кто затвердил страстей примету,

Кому известен их язык,

Кто рано брошен был судьбою

Меж образованных людей

И, как они, с своей рукою

Не отдавал души своей, —

Тот пылкой женщины пристрастье

Не почитает уж за счастье,

Тот с сердцем диким и простым

И с чувством некогда святым

Шутить боится. Он улыбкой

Слезу старается встречать,

Улыбке хладно отвечать;

Коль обласкает – так ошибкой!

Притворством вечным утомлен,

Уж и себе не верит он;

Душе высокой недовольно

Остатков юности своей.

Вообразить еще ей больно,

Что для огня нет пищи в ней.

Такие люди в жизни светской

Почти всегда причина зла,

Какой-то робостию детской

Их отзываются дела:

И обольстить они не смеют

И вовсе кинуть не умеют!

И часто думают они,

Что их излечит край далекий,

Пустыня, вид горы высокой

Иль тень долины одинокой,

Где юности промчались дни;

Но ожиданье их напрасно:

Душе все внешнее подвластно!

29

Уж милой Зары в сакле нет.

Черкес глядит ей долго вслед

И мыслит: «Нежное созданье!

Едва из детских вышла лет,

А есть уж слезы и желанья!

Бессильный, светлый луч зари,

На темной туче не гори:

На ней твой блеск лишь помрачится,

Ей ждать нельзя, она умчится!

30

Еще не знаешь ты, кто я.

Утешься! Нет, не мирной доле,

Но битвам, родине и воле

Обречена судьба моя.

Я б мог нежнейшею любовью

Тебя любить; но над тобой

Хранитель, верно, неземной:

Рука, обрызганная кровью,

Должна твою ли руку жать?

Тебя ли греть моим объятьям?

Тебя ли станут целовать

Уста, привыкшие к проклятьям?»

· · · · · ·

31

Пора! Яснеет уж восток,

Черкес проснулся, в путь готовый.

На пепелище огонек

Еще синел. Старик суровый

Его раздул, пшено сварил,

Сказал, где лучшая дорога,

И сам до ветхого порога

Радушно гостя проводил.

И странник медленно выходит,

Печалью тайной угнетен;

О юной деве мыслит он…

И кто ж коня ему подводит?

32

Уныло Зара перед ним

Коня походного держала

И тихим голосом своим,

Подняв глаза к нему, сказала:

«Твой конь готов! моей рукой

Надета бранная уздечка,

И серебристой чешуей

Блестит кубанская насечка,

И бурку черную ремнем

Я привязала за седлом;

Мне это дело ведь не ново;

Любезный странник, все готово!

Твой конь прекрасен; не страшна

Ему утесов крутизна,

Хоть вырос он в краю далеком;

В нем дикость гордая видна,

И лоснится его спина,

Как камень, сглаженный потоком;

Как уголь, взор его блестит,

Лишь наклонись – он полетит;

Его я гладила, ласкала,

Чтобы тебя он, путник, спас

От вражей шашки и кинжала

В степи глухой, в недобрый час!

33

Но погоди в стальное стремя

Ступать поспешною ногой;

Послушай, странник молодой,

Как знать? быть может, будет время,

И ты на милой стороне

Случайно вспомнишь обо мне;

И если чаша пированья

Кипит, блестит в руке твоей,

То не ласкай воспоминанья,

Гони от сердца поскорей;

Но если эта мысль родится,

Но если образ мой приснится

Тебе в страдальческую ночь:

Услышь, услышь мое моленье!

Не презирай то сновиденье,

Не отгоняй те мысли прочь!

34

Приют наш мал, зато спокоен;

Его не тронет русский воин, —

И что им взять? – пять-шесть коней

Да наши грубые одежды?

Поверь ты скромности моей,

Откройся мне: куда надежды

Тебя коварные влекут?

Чего искать? – останься тут,

Останься с нами, добрый странник!

Я вижу ясно – ты изгнанник,

Ты от земли своей отвык,

Ты позабыл ее язык.

Зачем спешишь к родному краю,

И что там ждет тебя? – не знаю.

Пусть мой отец твердит порой,

Что без малейшей укоризны

Должны мы жертвовать собой

Для непризкательной отчизны:

По мне отчизна только там,

Где любят нас, где верят нам!

35

Еще туман белеет в поле,

Опасен ранний хлад вершин…

Хоть день один, хоть час один,

Послушай, час один, не боле,

Пробудь, жестокий, близ меня?

Я покормлю еще коня,

Моя рука его отвяжет,

Он отдохнет, напьется, ляжет,

А ты у сакли здесь, в тени,

Главу мне на руку склони:

Твоих речей услышать звуки

Еще желала б я хоть раз:

Не удержу ведь счастья час,

Не прогоню ведь час разлуки?…»

И Зара с трепетом в ответ

Ждала напрасно два-три слова:

Скрывать печали силы нет,

Слеза с ресниц упасть готова,

Увы! молчание храня,

Садится путник на коня.

Уж ехать он приготовлялся,

Но обернулся – испугался,

И, состраданьем увлечен,

Хотел ее утешить он:

36

«Не обвиняй меня так строго!

Скажи, чего ты хочешь? – слез?

Я их имел когда-то много:

Их мир из зависти унес!

Но не решусь судьбы мятежной

Я разделять с душою нежной;

Свободный, раб иль властелин,

Пускай погибну я один.

Все, что меня хоть малость любят,

За мною вслед увлечено;

Мое дыханье радость губит,

Щадить – мне власти не дано!

И не простого человека

(Хотя в одежде я простой),

Утешься! Зара! пред собой

Ты видишь брата Росламбека!

Я в жертву счастье должен принести…

О! не жалей о том! – прости, прости!..»

37

Сказал, махнул рукой, и звук подков

Раздался, в отдаленье умирая.

Едва дыша, без слез, без дум, без слов

Она стоит, бесчувственно внимая,

Как будто этот дальний звук подков

Всю будущность ее унес с собою.

Зара, Зара! краткою мечтою

Ты дорожила; где ж твоя мечта?

Как очи полны, как душа пуста!

Одно мгновенье тяжелей другого,

Все, что прошло, ты оживляешь снова!..

По целым дням она глядит туда,

Где скрылася любви ее звезда,

Везде, везде она его находит:

В вечерних тучах милый образ бродит;

Услышав ночью топот, с ложа сна

Вскочив, дрожит и ждет его она,

И, постепенно ветром разносимый,

Все ближе, ближе топот – и все мимо!

Так метеор порой летит на нас,

И ждешь – и близок он – и вдруг погас!

High minds, of native pride and force,

Most deeply feel thy pangs, Remorse!

Fear, for their scourge, mean villains have,

Thou art the torturer of the brave![284]

«Marmion» S. Walter-Scott.[285]

1

Шумит Аргуна мутною волной;

Она коры не знает ледяной,

Цепей зимы и хлада не боится;

Серебряной покрыта пеленой,

Она сама между снегов родится,

И там, где даже серна не промчится,

Дитя природы, с детской простотой,

Она, резвясь, играет и катится!

Порою, как согнутое стекло,

Меж длинных трав прозрачно и светло

По гладким камням в бездну ниспадая,

Теряется во мраке, и над ней

С прощальным воркованьем вьется стая

Пугливых сизых вольных голубей…

Зеленым можжевельником покрыты,

Над мрачной бездной гробовые плиты

Висят и ждут, когда замолкнет вой,

Чтобы упасть и все покрыть собой.

Напрасно ждут они! волна не дремлет.

Пусть темнота кругом ее объемлет,

Прорвет Аргуна землю где-нибудь

И снова полетит в далекий путь!

2

На берегу ее кипучих вод

Недавно новый изгнанный народ

Аул построил свой – и ждал мгновенье,

Когда свершить придуманное мщечье;

Черкес готовил дерзостный набег,

Союзники сбирались потаенно,

И умный князь, лукавый Росламбек,

Склонялся перед русскими смиренно,

А между тем с отважною толпой

Станицы разорял во тьме ночной;

И, возвратясь в аул, на пир кровавый

Он пленников дрожащих приводил,

И уверял их в дружбе, и шутил,

И головы рубил им для забавы.

3

Легко народом править, если он

Одною общей страстью увлечен;

Не должно только слишком завлекаться,

Пред ним гордиться или с ним равняться;

Не должно мыслей открывать своих

Иль спрашивать у подданных совета,

И забывать, что лучше гор златых

Иному ласка и слова привета!

Старайся первым быть везде, всегда;

Не забывайся, будь в пирах умерен,

Не трогай суеверий никогда

И сам с толпой умей быть суеверен;

Страшись сначала много успевать,

Страшись народ к победам приучать,

Чтоб в слабости своей он признавался,

Чтоб каждый миг в спасителе нуждался,

Чтоб он тебя не сравнивал ни с кем

И почитал нуждою – принужденья;

Умей отважно пользоваться всем

И не проси никак вознагражденья!

Народ – ребенок: он не хочет дать,

Не покушайся вырвать – но украдь!

4

У Росламбека брат когда-то был:

О нем жалеют шайки удалые:

Отцом в Россию послан Измаил,

И их надежду отняла Россия.

Четырнадцати лет оставил он

Края, где был воспитан и рожден,

Чтоб знать законы и права чужие!

Не под персидским шелковым ковром

Родился Измаил; не песнью нежной

Он усыплен был в сумраке ночном:

Его баюкал бури вой мятежный!

Когда он в первый раз открыл глаза,

Его улыбку встретила гроза!

В пещере темной, где, гонимый братом,

Убийцею коварным, Бей-Булатом,

Его отец таился много лет,

Изгнанник новый, он увидел свет!

5

Как лишний меж людьми, своим рожденьем

Он душу не обрадовал ничью,

И, хоть невинный, начал жизнь свою,

Как многие кончают, преступленьем.

Он материнской ласки не знавал:

Не у груди, под буркою согретый,

Один провел младенческие леты;

И ветер колыбель его качал,

И месяц полуночи с ним играл!

Он вырос меж землей и небесами,

Не зная принужденья и забот;

Привык он тучи видеть под ногами,

А над собой один лазурный свод;

И лишь орлы да скалы величавы

С ним разделяли юные забавы.

Он для великих создан был страстей,

Он обладал пылающей душою,

И бури юга отразились в ней

Со всей своей ужасной красотою!..

Но к русским послан он своим отцом,

И с той поры известья нет об нем…

6

Горой от солнца заслоненный,

Приют изгнанников смиренный,

Между кизиловых дерев

Аул рассыпан над рекою;

Стоит отдельно каждый кров,

В тени под дымной пеленою.

Здесь в летний день, в полдневный жар,

Когда с камней восходит пар,

Толпа детей в траве играет,

Черкес усталый отдыхает;

Меж тем сидит его жена

С работой в сакле одиноко,

И песню грустную она

Поет о родине далекой:

И облака родных небес

В мечтаньях видит уж черкес!

Там луг душистей, день светлее!

Роса перловая свежее;

Там разноцветною дугой,

Развеселясь, нередко дивы

На тучах строят мост красивый,

Чтоб от одной скалы к другой

Пройти воздушною тропой;

Там в первый раз, еще несмелый,

На лук накладывал он стрелы…

7

Дни мчатся. Начался байран,

Везде веселье, ликованья;

Мулла оставил алкоран,

И не слыхать его призванья;

Мечеть кругом освещена;

Всю ночь над хладными скала

Огни краснеют за огнями,

Как над земными облаками

Земные звезды; но луна,

Когда на землю взор наводит,

Себе соперниц не находит,

И, одинокая, она

По небесам в сиянье бродит!

8

Уж скачка кончена давно;

Стрельба затихнула: темно.

Вокруг огня, певцу внимая,

Столпилась юность удалая,

И старики седые в ряд

С немым вниманием стоят.

На сером камне, безоружен,

Сидит неведомый пришлец.

Наряд войны ему не нужен;

Он горд и беден – он певец!

Дитя степей, любимец неба,

Без злата он, но не без хлеба.

Вот начинает: три струны

Уж забренчали под рукою,

И, живо, с дикой простотою

Запел он песню старины.

Черкесская песня

Много дев у нас в горах;

Ночь и звезды в их очах;

С ними жить завидна доля,

Но еще милее воля!

Не женися, молодец,

Слушайся меня:

На те деньги, молодец,

Ты купи коня!

*

Кто жениться захотел,

Тот худой избрал удел,

С русским в бой он не поскачет;

Отчего? – жена заплачет!

Не женися, молодец,

Слушайся меня:

На те деньги, молодец,

Ты купи коня!

*

Не изменит добрый конь:

С ним – и в воду и в огонь;

Он как вихрь в степи широкой,

С ним – все близко, что далеко.

Не женися, молодец,

Слушайся меня:

На те деньги, молодец,

Ты купи коня!

10

Откуда шум? Кто эти двое?

Толпа в молчанье раздалась.

Нахмурив бровь, подходит князь,

И рядом с ним лицо чужое.

Три узденя за ними вслед.

«Велик Алла и Магомет! —

Воскликнул князь. – Сама могила

Покорна им! в стране чужой

Мой брат храним был их рукой:

Вы узнаете ль Измаила?

Между врагами он возрос,

Но не признал он их святыни,

И в наши синие пустыни

Одну лишь ненависть принес!»

11

И по долине восклицанья

Восторга дикого гремят;

Благословляя час свиданья,

Вкруг Измаила стар и млад

Теснятся, шепчут; поднимая

На плечи маленьких ребят,

Их жены смуглые, зевая,

На князя нового глядят.

Где ж Росламбек, кумир народа?

Где тот, кем славится свобода?

Один, забыт, перед огнем,

Поодаль, с пасмурным челом,

Стоял он, жертва злой досады.

Давно ли привлекал он сам

Все помышления, все взгляды?

Давно ли по его следам

Вся эта чернь, шумя, бежала?

Давно ль, дивясь его делам,

Их мать ребенку повторяла?

И что же вышло? – Измаил,

Врагов отечества служитель,

Всю эту славу погубил

Своим приездом? – и властитель,

Вчерашний гордый полубог,

Вниманья черни бестолковой

К себе привлечь уже не мог!

Ей все пленительно, что ново!

«Простынет!» – мыслит Росламбек.

Но если злобный человек

Узнал уж зависть, то не может

Совсем забыть ее никак;

Ее насмешливый призрак

И днем и ночью дух тревожит.

12

Война!.. Знакомый людям звук

С тех пор, как брат от братних рук

Пред алтарем погиб невинно…

Гремя, через Кавказ пустынный

Промчался клик: война! война!

И пробудились племена.

На смерть идут они охотно.

Умолк аул, где беззаботно

Недавно слушали певца;

Оружья звон, движенье стана:

Вот ныне песни молодца,

Вот удовольствия байрана!..

«Смотри, как всякий биться рад

За дело чести и свободы!..

Так точно было в наши годы.

Когда нас вел Ахмат-Булат!» —

С улыбкой гордою шептали

Между собою старики,

Когда дорогой наблюдали

Отважных юношей полки;

Пора! кипят они досадой:

Что русских нет? – им крови надо!

13

Зима проходит; облака

Светлей летят по дальним сводам,

В реке глядятся мимоходом;

Но с гордым бешенством река,

Крутясь, как змей, не отвечает

Улыбке неба своего

И белых путников его

Меж тем упорно обгоняет.

И ровны, прямы, как стена,

По берегам темнеют горы;

Их крутизна, их вышина

Пленяют ум, пугают взоры.

К вершинам их прицеплена

Нагими красными корнями,

Кой-где кудрявая сосна

Стоит печальна и одна,

И часто мрачными мечтами

Тревожит сердце: так порой

Властитель, полубог земной,

На пышном троне, окруженный

Льстецов толпою униженной,

Грустит о том, что одному

На свете равных нет ему!

14

Завоевателю преграда

Положена в долине той;

Из камней и дерев громада

Аргуну давит под собой.

К аулу нет пути иного;

И мыслят горцы: «Враг лихой!

Тебе могила уж готова!»

Но прямо враг идет на них,

И блеск орудий громовых

Далеко сквозь туман играет.

И Росламбек совет сзывает;

Он говорит: «В тиши ночной

Мы нападем на их отряды,

Как упадают водопады

В долину сонную весной…

Погибнут молча наши гости,

И их разбросанные кости,

Добыча вранов и волков,

Сгниют, лишенные гробов.

Меж тем с боязнию лукавой

Начнем о мире договор

И втайне местию кровавой

Омоем долгий наш позор».

15

Согласны все на подвиг ратный,

Но не согласен Измаил.

Взмахнул он шашкою булатной,

И шумно с места он вскочил;

Окинул вмиг летучим взглядом

Он узденей, сидевших рядом,

И, опустивши свой булат,

Так отвечает брату брат:

«Я не разбойник потаенный;

Я видеть, видеть кровь люблю;

Хочу, чтоб мною пораженный

Знал руку грозную мою!

Как ты, я русских ненавижу,

И даже более, чем ты;

Но под покровом темноты

Я чести князя не унижу!

Иную месть родной стране,

Иную славу надо мне!..»

И поединка ожидали

Меж братьев молча уздени;

Не смели тронуться они.

Он вышел – все еще молчали!..

16