Еще более драматическая, даже по сравнению с Хорватией, ситуация сложилась в Боснии и Герцеговине (БиГ). Здесь 20 декабря 1991 г., вскоре после признания Европейским Союзом государственного суверенитета Хорватии и Словении, президент Боснии А. Изетбегович заявил, что Босния и Герцеговина также намерена добиваться независимости.

Боснию и Герцеговину не случайно называли «лоскутной республикой». Здесь до начала гражданской войны проживало 1,3 млн сербов, 758 тысяч хорватов и 1,6 млн мусульман, говорящих по-сербски и по-хорватски.

23 февраля 1992 г. лидеры боснийских сербов, хорватов и мусульман – Караджич, Бобан и Изетбегович – собрались на совещание в Лиссабоне для решения вопроса о будущем конституционном устройстве республики.

На этом совещании посредник Европейского Союза X. Кутильеро предложил план реструктуризации Боснии и Герцеговины, предполагающий создание трех автономных национальных регионов. В каждом из них проживало бы большинство соответствующей национальности. Камнем преткновения, как и следовало ожидать, стали размеры территории для проживания.

Сербский лидер Р. Караджич, выступая от имени созданной в январе 1992 г. Сербской Республики Боснии и Герцеговины, претендовал примерно на 65% территории республики. Хорваты выдвинули свои притязания на 35% территории БиГ.

При таком раскладе мусульмане оставались ни с чем. Им отводилась роль национального меньшинства. Изетбегович отверг такое «планирование» и стал отстаивать концепцию унитарного мусульманского государства. С предоставлением необходимых гарантий для национальных меньшинств, то есть для сербов и хорватов.

Переговоры шли на фоне пока еще вяло развивающихся военных действий, в ходе которых каждая из этнических общин стремилась явочным порядком закрепить за собой как можно больше территории.

1 марта 1992 г. в Боснии и Герцеговине состоялся референдум, на котором решалось будущее республики. Большинство высказалось за независимость БиГ от Югославии. В апреле 1992 г. независимость БиГ была де-факто признана международным сообществом. И это привело к резкой эскалации войны. Начался силовой раздел территории республики между тремя общинами.

30 апреля 1992 г. (спустя месяц после начала боевых действий в Боснии) Генеральный секретарь ООН Б. Гали направил в республику 41 военного наблюдателя. Это была уже запоздалая и небезопасная мера.

Уже 6 мая 1992 г. ЕС вывел свою наблюдательную миссию из Боснии (один из наблюдателей миссии в ходе развернувшихся военных действий был убит). Интенсивность боев настолько возросла, что 16 и 17 мая 1992 г. около двух третей личного состава штаба ЮНПРОФОР в срочном порядке, под огнем, было эвакуировано из столицы БиГ – Сараево. Ответственность за эскалацию военных действий была возложена на сербов.

В записке, датированной 13 мая 1992 г., Б. Гали констатировал: «Все международные наблюдатели соглашаются: то, что происходит, является согласованной попыткой сербов Боснии и Герцеговины при поддержке… со стороны Югославской народной армии территориально разделить республику вдоль линий компактного проживания национальных общин. Типичным методом для достижения этого стал захват территории военной силы и устрашение не-сербского населения».

Вскоре в эпицентре боев оказалась столица республики. Сараево подвергалось непрерывным обстрелам тяжелой артиллерии. Гибли мирные жители. Обыденным явлением стали перебои с поставками продовольствия. 5 июня 1992 г. ЮНПРОФОР взял под свой контроль городской аэропорт, а затем приступил к организации воздушного моста для оказания гуманитарной помощи гражданскому населению.

13 августа 1992 г. Совет Безопасности ООН в своей резолюции № 757 предписал использовать все необходимые меры (включая использование военной силы) для обеспечения современных поставок гуманитарной помощи в Сараево и в другие районы республики, где в этом возникает необходимость.

В этой нервозной обстановке 26—28 августа 1992 г. состоялась Лондонская (экстренная) конференция под совместным председательством ООН и ЕС. Решения конференции носили в целом антисербский характер и сводились к следующему: вывод боснийскими сербами всей тяжелой артиллерии, размещенной вокруг боснийских городов и складирование их в специально отведенных местах под контролем миротворческих сил ООН; вывод всех сербских вооруженных формирований с незаконно захваченных территорий; соглашение о недопустимости захвата силой какого-либо участка территории; создание условий для поставок гуманитарной помощи; безусловная ликвидация концентрационных лагерей и др.

Выполнение этих требований фактически означало капитуляцию для боснийских сербов. Те категорически отказывались. Месяцем позже на международной конференции по бывшей Югославии в Женеве был предложен новый план урегулирования боснийского кризиса. Он получил известность как план Вэнса-Оуэна. Этот план преследовал цель сохранить единое, многонациональное государство, сочетающее в своей политической и административной структуре черты федерации и конфедерации.

Планом предусматривалось разделение Боснии и Герцеговины на 10 провинций, полиэтнических по своему составу. Сербская, хорватская и мусульманская общности имели бы большинство соответственно в трех провинциях каждая. Город Сараево, столица республики, приобретал статус самостоятельной провинции.

После одобрения ООН план приобрел официальный характер. Теперь дело было за малым – добиться одобрения его всеми противоборствующими сторонами. И сделать это оказалось крайне сложно. Каждый новый день боев в республике прибавлял взаимной ненависти.

К декабрю 1992 г. командование силами ООН в Сараево было вынуждено констатировать: миротворческая миссия терпит провал. Британский генерал X. Разек, командовавший в тот период силами ООН в Сараево, признал: «Мы не добились никакого прогресса вообще. Ситуация ухудшается… Мы делаем один шаг вперед, и вдруг оказывается, что мы сделали два шага назад».

Полевые командиры ООН все чаще заявляли о том, что не обладают необходимыми политическими полномочиями, а в отдельных случаях и военными возможностями для выполнения своих функций, в том числе по доставке в республику гуманитарной помощи.

Формально ЮНПРОФОР подчинялся непосредственно генеральному секретарю ООН и мог не выполнять указания национальных властей. Однако жизнь, как всегда, оказалась сложней любых предписанных схем. Наиболее крупные контингенты войск ООН в Боснии были представлены военнослужащими Франции и Великобритании. Англичане и французы доминировали также в командном составе войск ООН. Соответственно французские и английские офицеры имели решающий голос в ходе планирования и выполнения соответствующих операций, несмотря на возражения представителей ООН.

Французский генерал Ф. Морилльон, полевой командир в Боснии, следующим образом объяснил причину этих разногласий: «В Сараево моим единственным боссом (патроном) был Генеральный секретарь Б. Гали, который отдавал мне приказы. Но, как французский офицер, я считал своим долгом информировать обо всем происходящем своего непосредственного начальника адмирала Ланксейда».

Чаще всего британские и французские командиры стремились ограничить миссию ЮНПРОФОР обеспечением доставки гуманитарной помощи. Это спасло жизни десяткам тысяч людей в голодную зиму 1992/93 гг.

Но это не решало главной задачи – прекращение военных действий. Руководство ООН решило прибегнуть к жестким санкциям. Объектом их должны были стать сербы. Хорваты и мусульмане к этому времени согласились на выполнение плана Вэнса-Оуэна.

Под угрозой жестких санкций этот план 2 мая 1993 г. был подписан и сербским руководством во главе с Р. Караджичем. Все наконец облегченно вздохнули. Но 16 мая сербский парламент в Боснии (г. Пале) принял решение о вынесении плана на референдум. В ходе референдума подавляющим числом голосов он был отвергнут. Ситуация в Боснии вновь оказалась патовой. Во всех бедах теперь публично обвиняли сербов.

Мусульманский лидер А. Изетбегович, воспользовавшись антисербскими настроениями на Западе, заключил военный союз с президентом Хорватии Ф. Туджманом. Это позволило легализовать переброску хорватских регулярных частей в Боснию и Герцеговину и начать совместные наступательные действия на сербские позиции.

Боевые действия в Боснии разгорелись с новой силой. У каждой из сторон были свои сильные и слабые стороны. Боснийские сербы, которых в Боснии звали «четники», были сильны своим тяжелым вооружением. В боснийской мусульманской армии равных себе не знала пехота. Особой яростью в бою отличались мусульмане-санджаки – жители горной области на юге собственно Сербии. Боснийские хорваты были сильны своим командованием.

Все три противоборствующие стороны имели в своем распоряжении танки. Танковые бои, однако, не велись. Танки чаще всего закапывались в землю или использовались в качестве самоходной артиллерии. На полях сражений часто можно было встретиться с образцами техники из далекого, легендарного прошлого, в частности Т-34.

Несмотря на отчаянные усилия, ни одной из сторон не удалось решить свои притязания военным путем. Неизбежным становился переговорный процесс.

21 ноября 1995 г. на базе ВВС США Райт-Паттерсон под г. Дейтон (штат Огайо, США) президенты Сербии, Хорватии и БиГ подписали общее рамочное соглашение о мирном урегулировании конфликта в бывшей Югославии. В Боснии и Герцеговине фактически создавалась конфедерация из Мусульмано-хорватской Федерации и Сербской Республики.

Наступил длительный период восстановления мира в разрушенной и обескровленной республике.

В Североатлантическом договоре (НАТО) с самого начала внимательно следили за развитием событий в бывшей Югославии, готовясь к собствен ной миротворческой деятельности в этой стране. Первым шагом в этом направлении стало одобрение новой Стратегической концепции на совещании глав государств-членов НАТО в Риме в 1991 г. В концепции были обозначены основные принципы и условия возможного участия НАТО в проведении миротворческих операций.

Во-первых, новая стратегия исходила из возможности возникновения очагов нестабильности на европейском континенте. Руководство союза пришло к выводу, что НАТО должна обладать способностью по своевременной и эффективной нейтрализации подобных угроз.

Во-вторых, учитывая сложное, нередко многоуровневое содержание современных конфликтов, руководство НАТО приняло решение о реструктуризации своих сил с тем, чтобы увеличить их гибкость и мобильность.

В июне 1992 г. на совещании министров иностранных дел государств-членов НАТО было принято решение о непосредственном предоставлении информационных и силовых возможностей блока для скорейшего урегулирования югославского кризиса. Ресурсы НАТО первоначально предоставлялись ОБСЕ, а позже ООН. На этом этапе НАТО не предпринимала самостоятельных миротворческих действий.

Реальное активное участие в разрешении югославского кризиса структуры НАТО начали с июля 1992 г. Именно с этого периода подразделения НАТО были привлечены к обеспечению режима торгового эмбарго, введенного ООН, а также поддержания режима запрета на полеты в конфликтных зонах.

В июле 1993 г. НАТО стало обеспечивать военно-воздушное прикрытие для многонациональных сил ООН (ЮНПРОФОР), размещающихся в зонах конфликта. В августе 1993 г. руководство НАТО одобрило решение о нанесении воздушных ударов по сербским формированиям, взявших в кольцо Сараево. Сербская сторона оставила часть позиций на командных высотах вокруг Сараево.

После минометного обстрела гражданских целей в Сараево в феврале 1994 г. сербская сторона получила ультиматум от руководства НАТО: или отвести всю тяжелую артиллерию и минометы от Сараево или подвергнуться массированной бомбардировке.

28 февраля 1994 г. авиация НАТО приступила к нанесению серии воздушных ударов по сербским позициям. Эта акция стала поворотным пунктом в боснийском конфликте. Все виды тяжелого вооружения сербов были отведены от Сараево и взяты под контроль наблюдателей ООН.

В ноябре 1995 г. после соответствующего решения, принятого в Дейтоне, в бывшую Югославию была введена 60-тысячная миротворческая группировка НАТО под американским командованием. Этот контингент сначала получил название Сил по выполнению соглашения (СВС), а затем – Сил по стабилизации (СПС).

Миротворческому контингенту пришлось действовать в трудных, приближенных к боевым условиях. В Сараево по-прежнему активно действовали «блуждающие» снайперы. Для борьбы со снайперами в составе миротворческого контингента были созданы подвижные огневые базы. В их состав входили наблюдатели и «охотники за снайперами». С помощью высокоточных приборов наблюдатели в течение секунд могли «засечь» местонахождение стрелявшего снайпера. Сразу же «охотник за снайперами» из 12,7-мм винтовки фирмы «Макмиллан» посылал специальную пулю с разрывным зарядом в глубь того помещения, где был обнаружен снайпер. Другой миротворец прошивал соседние помещения очередями из 20-мм пушки, отрезая возможные пути отхода. Подобный метод борьбы доказал свою эффективность. В целом миротворческий контингент способствовал стабилизации ситуации в Косово.

Следующим крупномасштабным этапом вовлеченности НАТО в югославскую драму стала ее вооруженная акция (точнее, ограниченная война) в отношении Косово, автономном крае в составе Сербии. Вооруженный конфликт вызревал здесь давно из-за непреодолимых противоречий между албанцами и сербами, проживавшими в крае. Албанцы здесь значительно преобладали по численности. Самоорганизовавшееся политическое руководство албанцев выступало за отделение Косово от Югославии. С этой целью была сформирована Освободительная армия Косово (OAK). Обыденным делом в Косово стали обстрелы югославских военных и полиции, диверсии на дорогах и в городах. Белград, стремясь подавить сепаратистские настроения, усилил свое военное присутствие в крае. Одной из мер стало проведение операций по ликвидации баз OAK и вытеснение албанцев из Косово. Но было уже поздно. Югославия была слишком ослаблена для проведения столь жесткой политики. И Запад воспользовался этой слабостью.

Весной 1998 г. Белграду было предложено заключить «промежуточное» соглашение, по которому НАТО смогла бы ввести в Косово 30-тысячный контингент для обеспечения демократических выборов. Предусматривалось избрание в Косово собственного парламента и президента. Белград расценил этот документ как откровенное вмешательство во внутренние дела, попытку отделения Косово от Югославии.

Запад заговорил о политике этнических чисток в Косово со стороны Белграда. В феврале 1999 г. в штаб-квартире НАТО был окончательно согласован план действий в отношении Косово. Предполагалось введение в Косово многонационального миротворческого контингента (26 тысяч человек) при одновременном выводе из края основной части югославских вооруженных сил. Белград ответил отказом. НАТО отреагировало силовым сценарием.

Приступая к боевым действиям против Югославии, НАТО впервые столь явно пошло на нарушение принципа невмешательства во внутренние дела суверенного государства (без соответствующей санкции Совета Безопасности ООН).

Происходившее стало прообразом, своеобразной моделью конфликтов третьего тысячелетия – как в политическом, так и военно-техническом отношении. На первом этапе НАТО 24 марта 1999 г. начала против Югославии воздушную наступательную операцию (ВНО). Основным ее содержанием было завоевание абсолютного превосходства в воздухе, уничтожение сербской авиации на земле и в воздухе, блокирование аэродромов и дезорганизация систему ПВО.

С 1 апреля НАТО приступила ко второй фазе операции – подрыву экономической и транспортной инфраструктуры Югославии, ее изоляции от района боевых действий в Косово. Это достигалось нарушением системы управления, поражением объектов промышленности и инфраструктуры, разрушением государственных и военных систем обеспечения. Удары наносились по мостам, нефтехранилищам, зданиям министерств, гражданским аэродромам, железнодорожным линиям, узлам связи и т.д. Военное руководство СРЮ было поставлено перед сложным выбором: активизировать сохранившуюся часть ПВО (и поставить ее тем самым под удар) или смириться с катастрофическими для национальной экономики потерями.

Несмотря на тяжелые для Югославии последствия, ни первая, ни вторая фаза не привели к достижению запланированных политических целей кампании. Сербы не только не прекратили, но даже активизировали наземные операции в Косово против албанцев. Ручеек албанских беженцев после начала бомбардировок превратился в бурный поток.

НАТО была поставлена перед необходимостью решения третьей и самой сложной задачи – проведение наземной операции. Она неизбежно привела бы к большим потерям натовских войск и имела бы непредсказуемые политические последствия. Однако дипломатическое давление на Белград при деятельном участии России дало к этому времени плоды. Белград пошел на принципиальные уступки. Наземная операция не потребовалась.

Политика Москвы в отношении югославского кризиса следовала за резкими, зигзагообразными изменениями ее внутренней и внешней политики в целом. В конце 80-х гг. советское руководство твердо придерживалось позиции: единая Югославия должна быть сохранена при любых обстоятельствах.

Начиная с 1988 г., ряд политических и военных наблюдателей в Советском Союзе высказывали все более усиливающуюся тревогу в отношении событий в СФРЮ. Так, в конце октября 1988 г. газета «Красная звезда» констатировала: «Чрезмерная децентрализация разорвет Югославию на ряд независимых, изолированных островок» в результате так называемого «национального эгоизма». Словенский сепаратизм и растущее сопротивление Косово в отношении Белграда интерпретировались как активизация «антисоциалистических сил, пытающихся взобраться на политическую сцену».

В июле 1991 г. президент М. Горбачев направил в Белград своего специального посланника Ю. Квитшинского. Последний должен был убедить власти Белграда, Загреба и Любляны, что преобразование СФРЮ в какой-либо свободный конфедеративный союз не только нецелесообразно, но и опасно для будущего Югославии. В ходе разговора с премьер-министром СФРЮ Марковичем Ю. Квитшинский прямо заявил: югославский кризис входит в сферу непосредственных интересов Советского Союза.

Советский дипломат подтвердил – советское руководство будет противостоять любым попыткам международного вмешательства в развитие югославского кризиса, наложит вето на любую попытку рассмотреть этот вопрос в Совете Безопасности ООН.

К мнению Москвы в то время еще внимательно прислушивались. За несколько недель до провозглашения Хорватией и Словенией независимости в столицу Югославии прибыл госсекретарь США Д. Бейкер, который проинформировал руководителей республик СФРЮ, что «США и их европейские союзники не признают их в случае одностороннего отделения от СФРЮ и что» в подобных обстоятельствах они не должны ожидать какой-либо экономической помощи»[387]. Хотя Д. Бейкер и не упомянул при этом позицию СССР, было очевидно, что подобная позиция западного сообщества была сформулирована в немалой степени с учетом взглядов советского руководства.

31 июля 1991 г. в ходе визита американского президента Д. Буша в Москву оба президента подписали совместную декларацию, в которой осуждалось насилие в любой форме при попытке разрешения внутригосударственных противоречий, а также содержался призыв по безоговорочному соблюдению Хельсинских договоренностей. Это был более чем прозрачный намек на необходимость сохранения территориальной целостности Югославии.

В тот же самый день министерство иностранных дел СССР опубликовало ноту, в которой предшествующее признание государственной независимости Литвы, Хорватии и Словении объявлялось недействительным. Американское правительство не предприняло никакой попытки возразить по существу этой ноты.

После распада СССР в 1991 г. ослабленная, трансформирующаяся Россия в условиях лихорадочного перехода к новым посткоммунистическим структурам политической и экономической власти на фоне острого противостояния различных внутриполитических сил по определению не могла играть заметной, самостоятельной роли в югославских событиях. В целом Москва, за редким исключением, стала двигаться в фарватере западного курса.

Важную роль при этом играл фактор реальной утраты Советским Союзом своего доминирующего положения в Центральной и Восточной Европе.

Сразу после августовских событий 1991 г. Президент России Б. Ельцин, раздосадованный поддержкой Белградом его политических противников в лице ГКЧП, приоритетом своей югославской политики сделал дипломатическое принуждение Сербии к участию в переговорном процессе по дезинтеграции СФРЮ.

На протяжении осени 1991 г. российское правительство периодически выступало с осуждением военных действий Белграда в Хорватии и вслед за решением Европейского Союза признало независимость Хорватии и Словении в декабре 1991 г. Российское руководство также одобрило решение ООН о размещении миротворческих сил в Хорватии, преимущественно в Сербской Крайне, контролируемой сербскими вооруженными формированиями.

В мае 1992 г. Москва поддержала экономические санкции ООН против новой Югославии, Мотивируя российскую позицию, министр иностранных дел А. Козырев заявил, что она обусловливалась в первую очередь тем, что «Белград не использовал свое влияние на бывшую Югославскую Народную армию, которая играет ключевую роль в развернувшемся конфликте».

Лишь в августе 1992 г. на Лондонской конференции Москва попыталась сыграть самостоятельную роль и выступить своеобразным посредником между мировым сообществом и СРЮ. К этому времени Запад во многом исчерпал свои ресурсы по урегулированию югославского кризиса. Стала обсуждаться возможность крайних подходов к решению этой проблемы. Просочившаяся из меморандума британского министерства иностранных дел информация свидетельствовала: «Наиболее ценным вкладом русских в происходящее… было их жесткое сопротивление американскому давлению, направленному на снятие эмбарго на поставки вооружения для мусульманской стороны и проведении ряда воздушных ударов против сербов.

Великобритания настойчиво противодействовала этой безумной идее, однако наша позиция была во многом ослаблена необходимостью поддерживать «особые отношения» (с США)… Поэтому было обнадеживающе узнать, что в случае трудной ситуации (что и произошло 29 июня 1993 г.) русское вето станет фактом».

Между тем выплеснулось наружу нарастающее противоречие между исполнительной властью и Верховным Советом России.

В том же августе 1992 г. представители парламентских структур А. Амбарцумян и О. Румянцев отправились с визитом в Белград, где открыто выступили за полномасштабный союз России и Сербии. Амбарцумян при этом сослался на успешный пример просербской политики Греции, которая, по его мнению, сыграла важную роль «в сдерживании исламского реваншизма, угрожающего региону на всем его протяжении от Адриатики до Черного и Каспийского морей».

В декабре 1992 г. российский парламент принял по югославскому вопросу следующие решения: «Россия должна потребовать, во-первых, распространить санкции на все три противоборствующие стороны; во-вторых, использовать право вето в Совете Безопасности в случае, если речь пойдет о вооруженном вмешательстве, и, в-третьих, в двухнедельный срок начать гуманитарные поставки в Югославию».

При этом в последнем пункте ни словом не упоминались специальные структуры ООН, занимающиеся подобными вопросами. Фактически депутаты предложили России действовать в одностороннем порядке, в обход международных санкций.

Однако, за исключением подобного и ряда других эпизодов, в целом российская дипломатия на Балканах не отличалась особой оригинальностью. Поддержать в одиночку своего «исторического союзника», то есть Сербию и Черногорию, в сколько-нибудь значимой степени Россия была не в состоянии. Самое большое, что могла предпринять Москва, – это время от времени быть своего рода «амортизатором» между СРЮ и мировым сообществом, «гасить» наиболее крайние формы воздействия на Сербию.

Однако уже в апреле 1993 г. Москва вновь совершила очередной дипломатический кульбит в своей югославской политике. В середине апреля 1993 г. состоялось заседание Совета Безопасности ООН, рассмотревшего вопрос об ужесточении экономических санкций против Сербии. Москва поддержала эти решения. Несмотря на то, что к этому времени финансовые убытки России от участия в режиме санкций составили 2 млрд долларов.

Борис Ельцин дал понять, что Москва больше не намерена придерживаться жесткой просербской позиции, а напротив, заинтересована в укреплении сотрудничества с западными партнерами в процессе разрешения югославского кризиса.

Он заявил следующее: «Пришло время для решительных мер с тем, чтобы положить конец конфликту (в Боснии и Герцеговине). Нынешняя ситуация делает особенно необходимым единство постоянных членов Совета Безопасности, Европейского Союза, всех миролюбивых стран и международных организаций… Российская Федерация не будет защищать тех (Сербию), кто поставил себя в оппозицию мировому сообществу».

Однако вскоре Россия, в немалой степени под давлением внутриполитических обстоятельств, продемонстрировала самостоятельность. В феврале 1994 г. Москва в одностороннем демарше сумела добиться отсрочки в нанесении воздушных ударов НАТО по сербским позициям в Боснии и Герцеговине.

Противоречивость российской позиции в целом обусловливалась, с одной стороны, стремлением во что бы то ни стало сохранить партнерские отношения с Западом, а с другой стороны, «сохранить свое лицо», демонстрируя традиционно близкие отношения с Югославией. Эта противоречивость могла быть «снята» только в случае участия России в каком-либо постоянно действующем коллективном органе по урегулированию югославского конфликта.