67

Ночь на 22 апреля 1900 года навсегда запомнилась Дмитрию. Коптящее пламя светильников освещало лица десятка военачальников, собравшихся в шатре Раббеха. Говорили мало, всем было ясно, что произойдет на следующее утро.

— Барде, рассказывай, что тебе стало известно, — негромко приказал Раббех. — Говори подробно, мы не испугаемся.

Идрис перечислил все роты и отдельные команды алжирских и сенегальских стрелков, конголезских охотников, конников Гауранга и другие отряды союзных султанов. Признался, что знает о пушках, установленных на укреплениях Кусери, но не может точно сказать, сколько орудий находится на паровых катерах и буксируемых ими баржах. Добавил, что после того, как флотилия прибыла и силы Лами и Жантийя соединились, противник имеет в избытке и боеприпасы и продовольствие.

— Все ясно. — Эмир оставался спокоен. — У нас пять тысяч базингеров, но только половина из них имеет винтовки. Лами выставит не более двух тысяч, но его стрелки не будут жалеть патронов. Против наших трех пушек… Да! Именно трех! Твои самопалы, Меи Араду, годятся только для стрельбы в упор, у французов наберется два, а может быть и три десятка орудий. Сотни трусливых собак Гауранга и остальных трупоедов я не считаю. Их Лами выпустит, чтобы рубить головы тем, кто побежит с поля боя.

— Этого они не дождутся! — воскликнул Меи Араду. Все решительно его поддержали.

— Французы очень хотят, чтобы мы отступили от города, поэтому их будет легко выманить из-за укреплений, — продолжал эмир. — Мы сами приведем их в чистое поле. Наши мушкетеры атакуют первыми, а потом быстро отступят и подставят врага под винтовочный огонь базингеров, которые будут оставаться за палисадом. Тогда и все наши пушки вступят в дело. Вам понятно, как мы проведем этот бой? Действуя таким образом, раньше мы всегда побеждали.

Все военачальники согласно закивали головами. Кивнул и Дмитрий, хотя днем заспорил с эмиром, сказал, что нельзя все время побеждать с помощью одних и тех же тактических приемов. Предлагал ему оставить укрепление и отойти в саванну, подальше от пушек флотилии. Французы наверняка начнут преследование. Так пусть они удалятся от своих складов с запасами, растянут боевые порядки. Тогда их можно будет обойти, внезапно атаковать, а укрепления построить и в другом месте. Тем временем подойдут аламы Фадельалла и Наби.

Но Раббех возразил, что сыновья охраняют столицу и важные участки и переправы на берегах Шари и Логоне. Продвижение французов в глубь территории Борну вызовет смятение среди населения. Это скажется и на некоторых молодых базингерах, которые не выдержат и разбегутся по домам. Возможно, что некоторые султаны даже поднимут восстание и открыто перейдут на сторону врага.

— Но сейчас наши силы разрозненны, а Лами все свои отряды собрал в мощный кулак. Да и с пушками канонерок мы не сможем справиться, — настаивал Дмитрий.

— Успокойся. Помнишь, сколько мы положили их перед палисадами Куно? За этот год я хорошо понял характер французов. Они яростно идут в первую атаку, на врагов бросаются, как леопарды. Но если она не принесла успеха, их напор ослабевает. Я бы сказал, что они боятся крови, а это передается сенегальцам и остальным воинам. Поэтому мы должны выдержать первый удар, и сделать это легче под защитой палисада. Верю, что мои буйволы выстоят.

Спорить было бесполезно.

Когда наступило утро, Дмитрий находился на склоне холма, рядом с эмиром, и наблюдал начало сражения. Все начиналось так, как и задумал Раббех, но затем обстановка изменилась. Французы не послали своих бойцов на штурм палисада. Они не вышли на расчищенное пространство и, прикрываясь кустами, начали обход позиции. Одновременно паровые катера и баржи, с установленными на них орудиями, спустились вниз по течению, встали позади левого фланга Раббеха. Таким образом, она оказалась в «огневом мешке» и могла простреливаться с трех сторон.

В первую очередь, французские снаряды обрушились на позиции трех горных пушек. Их молодые расчеты успели сделать всего несколько выстрелов, но не выдержали поединка с несколькими батареями, огнем которых управляли кадровые офицеры-артиллеристы. Затем начался методический расстрел позиции Раббеха, продолжавшийся более двух часов. Разрывы фугасных снарядов швыряли вверх комья земли, обломки бревен палисада и тела его защитников. Их взрывы заглушали треск рвущейся в воздухе шрапнели, от которой невозможно было укрыться в неглубоких окопах. Засевшие в кустах стрелки с близкой дистанции палили без передышки и посылали десятки пуль в каждого, кто попадался им на глаза.

Когда обстрел прекратился, казалось, что на позиции базингеров никого не осталось в живых. Густые шеренги стрелков бодрым шагом двинулись к развалинам укреплений, но были встречены нестройными залпами и звонкими выстрелами уцелевших пушечек. Это было настолько неожиданно, что наступавшие остановились. Но решительные команды офицеров и сержантов, которые сами бросились вперед, быстро привели их в чувство. Атака возобновилась.

У разбитого палисада закипел рукопашный бой. Часть базингеров отошла на вторую линию обороны и укрылась за колючими изгородями соседней деревни. Некоторые из них засели в зернохранилищах, трехметровых сооружениях из обожженной глины, и в упор расстреливали нападавших. Все перемешались, и сражение разбилось на несколько отдельных схваток, управлять которыми было уже невозможно.

За тем, что творилось на левом фланге, Дмитрий наблюдал, сидя на разбитой пироге, вытащенной на берег. Шрапнельная пуля пробила ему плечо, и теперь правая рука повисла как плеть. Опытный воин Меи Араду быстро наложил плотную повязку и помог спуститься с холма в это не сильно простреливаемое место. Пообещал, что пришлет людей, которые отведут его подальше от поля боя. Но никто не пришел, и Дмитрий понял, что нужно выбираться самому. От боли и потери крови кружилась голова, но он уже почти добрался до задних ворот укрепления, когда увидел, что базингеры бегут.

Значит, плена не миновать.

Морщась от боли, стянул с себя ремень, на котором висели кобуры с наганами и полевая сумка. Бросил их в коричневые волны водоворота, крутившегося у прибрежных камней. Кое-как доковылял до разбитой пироги и без сил опустился на нее.

— Смотри, еще один сидит на берегу! — раздался близкий возглас.

— Сапоги на нем хорошие, — откликнулся кто-то.

Словно в тумане, Дмитрий различал то, что происходит вокруг. Заметил желто-красное шитье на голубых куртках подошедших людей. Отлегло от сердца — это алжирские стрелки. Не лесные охотники за черепами, которые не признают ни Христа, ни Мухаммеда.

— Аллах акбар! Да здравствует Франция! — поднял левую руку, покаазывая, что в ней нет оружия. — Я английский торговец, отведите меня к своему начальнику.

— Ты из людей Раббеха?

— Базингеры разграбили мою лодку с товаром, а ваша шрапнель залетела и сюда. Остался жив по милости Всевышнего.

— Смотри, он весь в крови.

— Одет, как купец. Думаю, не врет.

— Правоверные, я заплачу вам, а начальник наградит.

Но разговора с командиром алжирцев не получилось. Лейтенант, с головой, повязанной окровавленным бинтом, и бурым от пыли и порохового дыма лицом, раздраженно отмахнулся от пленного.

— Отведи его к полковнику! — приказал он одному из стрелков. — Остальным занять оборону! Эти конголезские дикари занялись грабежом, а базингеры опять контратакуют. Пушку сюда! Встретим их картечью!

Опираясь на руку стрелка, Дмитрий с большим трудом дошел до группы французских офицеров. Здесь невысокий худощавый капитан бросил на него профессиональный взгляд и без лишней суеты обследовал карманы. Обнаружив лекарства в упаковке английских фирм, изданный в Лондоне календарь и другую мелочь, он попросил показать ему и наручные часы. После этого удовлетворенно усмехнулся.

— Прошу вас подкрепиться, сэр, — сказал он на отличном английском и протянул фляжку. — Это добрый старый коньяк с берегов Луары. Когда вы в последний раз встречались с майором Мак-Клинтоком?

— Спасибо за угощение. Но вы, капитан, меня с кем-то путаете. Я простой торговец, а из военных людей имел дело только с обер-лейтенантом фон дер Бемом.

— Эй, Лами, послушай! Кажется, мы напали и на немецкий след!

Окруженный офицерами полковник с интересом взглянул на Дмитрия, хотел что-то сказать. Но тут раздался оглушительный залп, и толпа базингеров выскочила из-за разрушенного палисада. Впереди всех, с саблей в руке, бежал Раббех.

Угощавший Дмитрия коньяком капитан схватился за грудь и рухнул на землю. Рядом повалилось еще несколько человек. Стрелок, на которого опирался Дмитрий, упал на него.

— Резерв, в атаку! — раздалась команда Лами.

Стрельба и рубка продолжались недолго, и, когда все стихло, Дмитрий попытался подняться. Но выбраться из-под убитого стрелка не хватало сил. На помощь пришел один из штабных сержантов.

— О месье, вам крупно повезло. Они напали внезапно и чуть не вырезали весь штаб, — сообщил он, принимая Дмитрия за одного из колониальных чиновников. — Говорят, среди нападавших был сам Раббех. Сейчас его ищут. О! Вы ранены!

— Помоги мне дойти до врача. Видишь, в руке у капитана часы? Я хотел подарить их ему, но теперь они твои.

— Спасибо, месье. Вы очень добры, я помогу вам… Смотрите, они нашли кого-то. Подождите меня здесь!

Бой еще продолжался, и в воздухе то и дело свистели пули, раздавались пушечные выстрелы. Но несколько офицеров и сенегальцев не обращали на это внимания и быстро обследовали заваленное трупами пространство возле остатков палисада. Их возглавлял полковник Лами. В некоторых местах он останавливался, о чем-то советовался со своими подчиненными и продолжал поиски. Шедшие за ним стрелки действовали без колебаний, всем лежавшим на земле, на ком были надеты кольчуги или нашиты алые нашивки младших командиров, они разбивали прикладами черепа.

Наблюдавшего эту картину Дмитрия замутило. Он наклонился и отстегнул фляжку с пояса капитана. Сделал долгий глоток. Отвернулся и увидел другую картину, от которой перехватило дыхание.

Шагах в двадцати от него на земле сидел эмир Борну Раббех ибн Файдулла. Лицо залито кровью, но взгляд спокоен. Осматривается вокруг, даже пытается встать на ноги. Лучи солнца играют на его начищенном шлеме.

— Раббех! Вон он! Это Раббех! — сразу же раздалось несколько голосов.

К эмиру со всех сторон бросились стрелки, но их остановил окрик полковника. Лами подошел к своему поверженному врагу и долго рассматривал его.

— Ты Раббех? — наконец спросил он. — Раббех?

Эмир молча кивнул и улыбнулся. В его руке сверкнул никелированный браунинг. В шуме боя выстрелов не было слышно. Лами повалился навзничь.

Стрелки палили в Раббеха до тех пор, пока их не остановили офицеры. Вскоре отрубленная голова эмира Борну была насажена на копье и выставлена на вершине холма.

На Дмитрия никто не обращал внимания, и он медленно побрел прочь, лихорадочно соображая, как подальше убраться от этого места и не нарваться на шальную пулю. Новая вспышка стрельбы, крики ужаса и разбегающиеся во все стороны люди заставили его остановиться. Надо было срочно найти где-то укрытие.

Голые всадники на неоседланных конях мчались по полю. Они молча перемахивали через кучи трупов и воронки от снарядов, не обращали внимания на выстрелы и лишь метали дротики в тех, кто оказывался на их пути. Что-то черно-желтое, словно крылья стервятников, взлетало за плечами каждого из них, а звериный оскал зубов и огромные белки глаз внушали ужас. Словно лица задушенных людей.

— Мертвое воинство!

— Мстители предков!

— Духи павших! — кричали вокруг.

Чьи-то сильные руки грубо схватили Дмитрия и бросили поперек конской спины. Страшная боль оглушила его, и свет солнца потух.

68

Сознание возвращалось медленно, болело все тело. Кто-то лил на лицо холодную воду и что-то говорил. Дмитрий открыл глаза и увидел над собой знакомый шрам и веселую улыбку Айчака.

— Очнись, галадима! Всеблагой Вака позаботился о тебе и на этот раз. Легко отделался — пробито плечо, да ногу прострелили. Это когда нам стреляли вдогонку. От таких ран не умирают.

— Оставь его в покое, — над Дмитрием склонился Меи Араду. — Альхаджи, выпей этот настой, и боль утихнет. Я сам осмотрю твои раны. Мы, кузнецы, имеем дело с железом и огнем, если бы не умели врачевать, то давно бы все погибли.

— Да он просто пьян, — рассмеялся Айчак. — От него несет хмельным, как от жеребцов фити. Они их с ночи пивом поили, поэтому так и промчались через все французское войско!

— Это я во всем виноват. Людей за тобой послал и думал, что они тебя вынесут из боя. А их всех снарядом накрыло. Когда мы отошли, кто-то из раненых мне сказал, что видел, как стрелки ведут тебя к французам. Тут Раббех повел базингеров в атаку, а следом подоспел Айчак со всадниками фити.

— Как только понял, что ты можешь попасть в плен, бросился на выручку. Там такая свалка была! Французы возле пушек попрятались, ни на шаг от них не отходили, а наши чернокожие резались друг с другом, да грабили все, что попадалось под руку. Но для меня разобраться во всем этом было не труднее, чем в шахматной игре.

— Убили Раббеха.

— Видел. Его голову выставили на холме.

— Дикий у нас народ. Считает, что если убили вождя, то все войско потерпело поражение, — заметил Меи Араду. — У других нет такого обычая.

— Но Раббех убил Лами, — сказал Дмитрий. После питья прибавилось сил и боль утихла. Его рассказ о смерти французского главнокомандующего все выслушали очень внимательно. Юноши фити, на плечах которых были накинуты гривастые шкуры львов, восхищенно щелкали языками и похлопывали в ладоши

— Раббех был воином и умер достойно! Аллах наградил его — позволил лично убить вражеского вождя.

— Теперь мне понятно, почему французы нас не преследуют, — произнес Айчак. — Они приводят в порядок свои части, хоронят убитых.

— Откуда здесь появились фити?

— Эмир Лере прислал их для твоей охраны. Но по дороге Фадельалла перехватил этих молодцов и послал в дозор. Поэтому они и опоздали к началу боя. Сам же он идет сюда и возглавит наше войско. Французам рано праздновать победу — большинство аламов сохранили свою силу. Ну а тебя вместе с другими ранеными отправят в Дикву.

Дома Дмитрия встретила непривычная тишина. Стоявший у ворот Ахмед только горестно развел руками.

— Родители твоих жен забрали их к себе, — со вздохом объяснил он. — Но я не бездельничаю, за домом присматриваю.

— Как это получилось? — поморщился Дмитрий. Хотя и относился к этим трем супругам прохладно, но обидно было услышать такое. Их забрали, как кухонные горшки, что соседи дают взаймы на время семейного праздника.

— Все они разом решили взять развод и, согласно закону, заплатили судебный сбор. Как ты должен знать, у нас для развода согласие мужа не требуется. Теперь они могут опять выйти замуж уже через три месяца.

— А мои дети?

— Вырастить таких смуглых красавиц, а потом выгодно выдать их замуж будет счастлив любой мужчина. Не беспокойся, у нас нет сирот и бездомных детей. В большой семье все дети считаются родными и между ними нет различий.

— Но почему… — начал было Дмитрий, но тут же замолчал. Понял, что чуть было не задал глупый вопрос. В своих заботах о решении тактических задач и оперативных вопросов совсем забыл о том, что для большинства людей продолжается повседневная жизнь. Войну они воспринимают совсем по-другому и стараются держаться от нее подальше.

— Все ждут прихода франков и захвата города, — продолжал евнух. — Люди прячут свое добро, забирают детей и разбегаются по дальним селениям. Слуги хакима и зажиточные семьи исчезают друг за другом, остаются лишь бедняки, которым нечего терять. Сейчас в доме живу только я да сторож со своей семьей. Так что места хватит и для всех твоих молодцов.

— Бычья Голова в городе?

— Как только стало известно о гибели Раббеха, он сразу же исчез. Следом разбежались и остальные купцы, но у меня осталась расписка старосты триполитанских торговцев. Твое имущество спрятано в надежном месте, хотя наличных денег в доме совсем немного.

— Сейчас мне нужны лекарства. Опять трясет лихорадка. Рука не сгибается, нога прострелена.

— Я просил моего друга, евнуха Бунсуру, позаимствовать часть лекарств у Бычьей Головы. Твои раны осмотрю немедленно. Но думаю, что лучше поскорее уехать к эмиру Нуху Лере. В горы Джос франки не дойдут, а с англичанами можно будет договориться.

Хинин помог, Ахмед смазал раны целебными мазями, наложил свежие повязки. Но состояние Дмитрия не улучшилось, боли и слабость оставались. Хотелось просто лежать и ни о чем не думать. Раздраженно отмахивался от евнуха, пристававшего с какими-то советами и вопросами. А тот, видя беспомощность хозяина, бестолково суетился и не решался принять окончательное решение.

Время шло, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в дом не явился Айчак.

— Что вы тут делаете?Г — прорычал он. — Почему до сих пор остаетесь в городе?!

— Так хозяин болен, трогать его нельзя. Да еще надо увязать в мешки посуду и решить, что делать с коврами…

— Ты холощенный дурак! Французов дожидаешься! Они его пулей в лоб от всех болезней вылечат. Немедленно собирайся в дорогу! А вы что смотрите?! — напустился он на подбежавших юношей фити. — Вас эмир послал сюда охранять своего мадаваки, верховного вождя! А вы обжираетесь в его кладовых. Сколько вас тут всего?

— Два с половиной десятка, — ответил старший.

— С одним десятком скачи в арсенал. Скажешь Меи Араду, что я велел выдать вам тридцать винтовок и по две сотни патронов. Пора забыть о дротиках и научиться владеть современным оружием. Остальные пусть собирают запасы в дорогу, чтобы к вечеру вас тут не было!

— Но я должен записать, что они заберут, — возразил Ахмед. — Как потом отчитаюсь перед хозяином?

— Ты стал хуже баб! Они хотя и много болтают, но думают быстро. Бросай все, что не нужно в походе. Галадиме дай укрепляющее питье и сажай на коня.

— Что ты так шумишь? — Эти крики вывели Дмитрия из забытья.

— Хозяин, выпей лекарство. Айчак требует, чтобы мы бросили дом и все имущество и уехали сегодня вечером. Но ты так слаб…

— Слушай меня, побратим, — старый воин наклонился к Дмитрию. — Наши дела плохи. Фадельалла сгоряча бросился прямо на французские пушки и положил больше половины базингеров. С Наби еще хуже, он попал в плен вместе со всеми своими женами и дармоедами советниками. Французам открыта дорога на Дикву. Завтра утром они уже могут быть здесь!

— Я все понял. Помогите мне сесть. Ахмед, подай мой клинок.

Некоторое время Дмитрий смотрел на переливающиеся узоры Черной молнии. Потом поцеловал ее и протянул Айчаку.

— Прими мой подарок, побратим. Пусть теперь он служит тебе, а я отвоевался. Ахмед, делай, как он говорит. Уезжаем.

— Спасибо за бесценный дар. Да хранит тебя наш могучий прародитель Вака! — Айчак растроганно засопел. За длинную цепочку вытащил из кармана свои массивные серебряные часы. — Возьми мой подарок. Они звонят каждое утро, надо только не забывать их заводить.

— Куда ты теперь направляешься?

— Есть такая детская игра — «бей и прячься». Она мне всегда нравилась. Поэтому мы с Фадельалла решили поиграть в нее вместе с французами. За эти дни Идрис и Меи Араду успели в нескольких местах заложить тайные склады оружия и боеприпасов. Сын эмира твердо решил никому не уступать отцовский престол!

Как не спешили, но выехали лишь на закате. Все двери в доме Дмитрий приказал открыть настежь, а сторожу сказал — пусть приходят соседи, берут, что понравится. Быстро проскакали по пустынным площадям и улицам, мимо притихших домов и торговых рядов. Встретилось лишь несколько человек, поспешивших спрятаться при появлении всадников, да стаи бродячих собак. Миновали широко распахнутые городские ворота, возле которых не было обычной стражи, и выехали на западную дорогу. Но проехали совсем немного, когда раздался страшный удар, встряхнувший всю округу. Над арсеналом поднялся высоченный столб дыма, а затем прогремела череда более слабых взрывов и пламя пожара охватило развалины. Меи Араду и его мастера уничтожили все свое хозяйство и накопленные за многие годы запасы.

69

До отрогов горного плато Джос ехали окружным путем. Лишенная центральной власти, страна стала опасной для людей. Мирные жители прятались по удаленным лесным и горным деревушкам, укрывались за стенами крепостей. Кругом гуляли дружины многочисленных султанов и мелких эмиров, решивших свести старые счеты с соседями, и шайки разбойников, чьи вожаки пожелали стать самостоятельными правителями. Были среди них и такие, кто объявлял себя новыми пророками или доверенными лицами губернаторов Англии, Франции, Германии, Турции. Население грабили все.

Пройти без потерь через такие места было трудно. Получив винтовки, отважные фити решили, что стали обладателями абсолютного оружия, и рвались в бой. Ахмед не мог остановить их, только стонал и причитал. Он совсем пал духом после того, как затеял переговоры с каким-то придорожным шейхом. Кончилась такая дипломатия ночным нападением, гибелью двух фити и угоном нескольких лошадей. Понимая, что при таком руководстве всему каравану грозит уничтожение, и чувствуя, что теряет последние силы, Дмитрий приказал повернуть прямо к источнику Вики.

— Дай мне самое сильное средство, чтобы унять боль, и в путь! — распорядился он. — Больше ни с кем не вступай в переговоры. Убивайте каждого, кто появится на вашем пути. Сам видишь, что раны гноятся и до Лере я не доеду.

— Тебе нельзя принимать такое лекарство, выпил его уже достаточно. Иначе будешь пить каждый день и джу-джу похитит твой разум. Ты лишишься сна, тело начнет дрожать, услышишь голоса покойников.

— Потом от этого можно будет избавиться?

— Очень трудно. Будет новая боль.

— Давай твое лекарство, а потом лечи все разом. Живая вода Вики нам поможет.

Прохладные струи потока ласково касались ран, смывали память о событиях последних месяцев. Стоило только закрыть глаза и казалось, что рядом на теплом камне сидит Амина, говорит что-то доброе, успокаивает, жалеет. Хотелось часами вот так сидеть в неглубокой ложбине, прорытой потоком, вырывавшимся из темной трещины в основании отвесной скалы, и перебирать на дне чистый песок, перемешанный с цветными камешками и блестящими капельками топазов. Но приходил Ахмед, а с ним старый придворный охотник Дауд, охранявший источник по приказу эмира Лере. От Дмитрия требовали съесть то, выпить это, ложиться спать, самостоятельно подняться по крутому склону, пробежать до баобаба на дальнем холме.

Лечение давало результаты. Боль уходила, и уже можно было забыть о сильных снадобьях и тревожных снах. Тело крепло, но правая рука оставалась неподвижной. Малейший толчок или неосторожное прикосновение вызывали резкую боль в плече. Мышцы стали словно ватными и их приходилось осторожно массировать, чтобы восстановить кровообращение.

Глядя на это, Ахмед тяжело вздыхал, предлагал новые мази. Но Дауд, вся жизнь которого прошла на войне и охоте, требовал не обращать внимании на боль и двигаться. Он был уверен, что рано или поздно застрявшая в плече пуля выйдет наружу и рука снова заработает.

Наконец пришел день, когда Дмитрий со своими спутниками смог продолжить путь. Все это время эмир присылал гонцов, справлялся о здоровье зятя. Приносил извинения за то, что не может навестить его лично: в такое тревожное время нельзя оставлять без присмотра государственные дела и своего единственного внука. Сопровождавший караван Дауд уверял, что благодаря бдительности эмира в его владениях сохраняется спокойствие. Недавно какие-то бродяги решили, что после смерти Раббеха уже нет никаких запретов и сунулись в горы. Из них на равнину не вернулся никто. Ведь горцы не отказались от своих обычаев и с незванными гостями расправляются так же, как это делали и много сотен лет назад.

Во дворце Лере ничего не изменилось, лишь борода эмира Нуху стала совсем седой. Но держался он бодро и ласково встретил Дмитрия. Как и в прежние времена, назвал его своим сыном. Очень внимательно смотрел, как внук отнесется к своему отцу. Но смуглый малыш, которому уже шел второй год, — глаза-то точно такие же, как у Амины! — смело пошел к Дмитрию. Сразу же уцепился за украшенную золотым узором рукоятку кинжала, радостно что-то залепетал. Запрыгал на коленях у отца, ткнулся в его плечо.

Почему-то Дмитрий совсем не почувствовал боли.

— Сразу признал тебя, — удовлетворенно произнес дед. — Глаза матери, а нос и губы — твои. Раз схватился за оружие, будет воином. Уже сейчас видно, что мальчик растет резвым и смышленым. Со временем будем учить его разным наукам.

— Отец, я отвоевался, многому уже не смогу его научить.

— Тело изранено, но дух крепок. Еще при первой нашей встрече понял, что ты создан для боя, умен и упорен. Сейчас меняется вся наша жизнь, хотя многие этого не хотят или не могут понять. Знания турава или европейцев победили наше невежество. Ты — батуре и должен сделать так, чтобы твой сын оправдал свое второе имя — Батуре. Его надо будет послать на учебу в Европу.

— Это будет дорого стоить.

— Знаю. Сейчас отдыхай, не думай об этом. Не забудь нашу пословицу — «Быстрый владеет, а спокойный богатеет». Скоро тебе самому придется воевать с трудностями, но уже без помощи оружия.

— Как?

— О! Этому ты быстро научишься!

Потянулись недели тихой и спокойной жизни. Прохладный ветер с гор гнал по небу вереницы облаков, всеми красками радуги полыхали закаты, по ночам загорались огромные ночные светила. Крестьяне мотыжили землю, собирали урожай, охотники приносили добычу, трудились ткачи и кузнецы. Жизнь шла своим чередом, и Дмитрий все чаще принимал участие в советах эмира, посещал арсенал, выезжал для осмотра дальних крепостей. Но вместе с этим занимался хозяйственными и торговыми делами, внимательно выслушивал сообщения о том, что творится в долинах. В нем все больше крепла уверенность в том, что как ни прекрасны эти горы, он не сможет остаться здесь на всю жизнь.