Африканский казак

— Я уже послал верных людей в Куно, — доложил он Дмитрию. — Они займут укрепление на холме, пока эти трусливые шакалы Гауранга и местные жители не разворовали все добро. Как думаешь, франки не успели заклепать пушки, которые я им оставил у частокола?

— Садись сзади меня. Поедем и осмотрим настоящие артиллерийские орудия, которые нам сегодня достались.

На французской батарее стояла тишина. Отдельные выстрелы доносились лишь из-за дымящихся развалин укрепления, за которым базингеры добивали отряд капитана Бретонне.

Только сейчас Дмитрий смог внимательно осмотреть эти самые ценные трофеи. Три восьмидесятимиллиметровые горные пушки были в отличном состоянии. Замки, прицелы и весь полагающийся при обслуживании орудий набор инструментов — все оказалось на месте. А рядом лежали ящики со снарядами.

Взялся за рубчатую рукоять орудийного замка и вспомнил лекции по артиллерии, которые читались в Питере при офицерской кавалерийской школе. Тогда, после скучноватых рассказов о внешней и внутренней баллистике, рассеивании снарядов по дальности и по высоте и прочей пушкарской премудрости седоусый артиллерийский штабс-капитан предложил ознакомиться с материальной частью. Хитро взглянул на слушателей, щеголеватых гвардейских и армейских кавалеристов, и толстым пальцем указал на казачьих офицеров и черноглазого красавца из Императорского конно-мусульманского полка:

— Вам, господа офицеры, особо рекомендую обратить внимание на иностранные системы. На войне именно вам чаще всего придется гулять по вражеским тылам и добывать трофеи по милости ее величества Судьбы и собственной удачи. Так что такие знания могут оказаться очень и очень полезными. Спасибо, господин штабс-капитан, за науку!

Дмитрий уверенно чудь подал вниз рукоятку замка, повернул ее вправо. Осмотрел казенник, заглянул в канал ствола, затем занялся прицелом. Таким образом обследовал и остальные два орудия. За ним по пятам следовал Мей Араду, повторял каждое движение. С лица старика не сходила восторженная улыбка.

— Это надо же, так суметь отполировать сталь! — с восхищением произнес он. — Такое видел только на клинках ручной выделки. А тут как заглянешь в ствол, так там все сияет, нарезы вьются, как водовороты на речных порогах. Даже голова начинает кружиться! Какое нам досталось богатство!

— Немедленно отбери из своих пушкарей толковых ребят, по десять человек на пушку. Сегодня же начнем обучение, чтобы через неделю три расчета были готовы к работе. Кроме того, поставь охрану, посторонних и любопытных возле пушек быть не должно.

— На чем повезем пушки в Куно? Опять погрузим на лодки?

— Хорошо, что напомнил. Это горные орудия, их можно разобрать и навьючить на быков или верблюдов. Повезем по суше, на реке всякое может случиться. Если хоть один снаряд утопим, придется за ним к крокодилам нырять.

Желающих взглянуть на диковинные орудия оказалось очень много, но всем им было решительно предложено заниматься своими делами. Исключение было сделано только для одного Наби и его свиты.

Телохранители принесли сына Раббеха на носилках, с повязками, на которых выступали пятна крови. Рядом с ним шествовал малолетний слуга, разгонявший опахалом тучи мух, уже слетевшихся на поле боя. На его голове красовалось французское офицерское кепи с алым верхом и пушистым белым султаном, а на руках были натянуты несколько испачканные белые перчатки. Вся свита также обзавелась различными предметами французского обмундирования и выглядела весьма воинственно.

— Мы победили! — глаза Наби восторженно сияли. — Положили всех до одного, вместе с капитаном! Отец будет доволен мной, а тебе спасибо за советы и захват пушек!

— Все видели, как ты первым бросился на врагов. Удивительная храбрость. Как сейчас себя чувствуешь?

— Француз ударил меня саблей по голове, а какой-то стрелок ткнул штыком в плечо. Плохо, что уже в самом конце боя пуля пробила ногу. Лекарь дал снадобье и боль прошла, но пока не могу ни стоять, ни ходить. Отлежусь, а ты принимай командование и жди приказов отца.

— Поправляйся, Наби. Сейчас будем укреплять Куно.

62

Через несколько дней прошли первые дожди, но еще до них вода в Шари начала подниматься. Местные жители подтвердили, что далеко на юге, там, где горные плато покрыты густыми лесами, ливни уже идут непрерывно, а все речки и ручьи превратились в бурные потоки. Их воды и поднимают уровень Шари. Пройдет еще немного времени и грозовые тучи повиснут над долиной. Вот тогда река выйдет из берегов и все окрестности превратятся в вереницу озер, расположенные на возвышенностях селения станут островами, а их жители будут общаться друг с другом, передвигаясь на пирогах по протокам и узким каналам, прокопанным через песчаные мысы и полуострова.

Можно было ожидать, что разъяренный уничтожением своего авангарда губернатор Жантий попытается взять реванш за поражение Бретонне. Поэтому работы возле Куно велись непрерывно. Из толстых бревен сооружалось несколько рядов палисада, высота которого достигала трех метров, копались рвы и насыпались валы. На прибрежном холме, где покойный капитан еще до боя начал сооружать укрепленную позицию, спешно строили приземистый четырехугольный форт. Его стены обкладывали камнями и самыми толстыми бревнами. Сам городок превратили в отдельную крепость, на улочках устроили завалы. В палисаде и стенах укреплений делали бойницы для пушек и стрелков, и Дмитрий лично следил, чтобы простреливались все подходы и не было мертвых пространств, где могли бы укрыться нападающие.

В окрестностях Куно специальные дозоры несли круглосуточную охрану, а в дальние дозоры, под видом рыбаков и бродячих торговцев, отправлялись расторопные и верные люди. Но самая ценная информация поступала от Гарбы, старшего повара султана Гауранга. Еще до начала сражения он выбрался из Куно и сейчас вместе со своим хозяином обосновался во французском укрепленном лагере в верховьях Шари. Султан старался заслужить расположение губернатора, а повар, уже узнавший кое-что из секретов французской кухни, умело угождал вкусам белых господ. Но не забывал и о тех, кто регулярно присылал ему мешочки с полновесными серебряными талерами. Хозяйственная жизнь на берегах реки не прекращалась, и это в значительной мере облегчало передачу ценной информации.

Новости от Гарбы поступали с завидным постоянством и были весьма полезны. Самое забавное было в том, что они посылались совершенно открыто и даже в письменном виде. Французским офицерам и колониальным чиновникам и в голову не приходило, что на гладко выструганных дощечках из твердой белой древесины, грибовидные ручки делали их очень похожими на кухонные доски, на которых хозяйки режут хлеб и овощи, могут содержаться секретные сведения.

Все знали, что местный святой имам писал на них красными и черными чернилами, классическим арабским почерком «насх» молитвы и заговоры, помогающие от болезней и порчи. Достаточно было громко прочесть написанное или смыть чернила и выпить полученный раствор, чтобы полностью излечиться от всех напастей. Такие дощечки высоко ценились среди жителей долины Шари, их охотно покупали даже кочевники из далеких оазисов Сахары… О том, что к некоторым молитвах по просьбе Гарбы имам делал соответствующие приписки, французы и не догадывались.

Именно таким образом стало известно, что после боя у Куно всего лишь трое сенегальских стрелков смогли вернуться к Жантийю. Их рассказы вызвали всеобщую панику, тем более что в распоряжении губернатора оставалось всего лишь шестьдесят пять солдат и офицеров. Всем им базингеры Раббеха мерещились ночью и днем, а исчезновение со складов патронов, спиртного и других ценных вещей, так же, как и кражи скота, являлись бесспорным свидетельством действий вражеских разведчиков.

Страсти стали утихать, когда с юга подошли первые подкрепления, срочно посланные из гарнизонов, расположенных на берегу Атлантического океана. Стало известно, что ожидается прибытие новых частей, но для этого требовалось много времени. Старательный Гарба даже прислал кое-какие документы. Ничего особенного в них не было, но, судя по товарным накладным, доставка грузов из французского порта Бордо на берега Шари занимала почти двенадцать месяцев. Причем все грузы — судовые паровые двигатели, артиллерийские орудия, боеприпасы и многое другое — рекомендовалось разделить на части весом не более тридцати килограмм или на «транспортные места», каждое из которых мог нести один человек. Тысячи жителей окрестных деревень были мобилизованы для транспортировки этого имущества на расстояние двести сорок километров, через джунгли и горные кряжи.

Оценив обстановку, Дмитрий предложил совершить бросок на юг и развить успех. В ответном послании Раббех приказал воздержаться от наступления и добавил, что сам прибудет в Куно. Но первым появился барде Идрис. Он сообщил, что французские колонны топчутся на пустынных равнинах к северу от озера Чад и пока не представляют серьезной угрозы для Борну. На большом совете у эмира решено было добить Жантийя, и для этого собрать у Куно все лучшие аламы под командованием самого Раббеха. Идрису же поручено провести дальнюю разведку и как можно больше узнать о положении в долине.

— Есть сведения, что султан Гауранг разочаровался в силе французов, — барде произнес это едва слышно. Но потом не удержался и, с профессиональной гордостью взглянув на Дмитрия, добавил: — Кажется, он раскаивается в своем поведении и хотел бы заслужить прощение Раббеха. Но для того чтобы победа была полной и произвела впечатление на всех окрестных правителей и вождей, нужно сделать кое-какие приготовления. С Гаурангом следует обговорить некоторые условия, подсказать ему подходящее время и место.

Раббех явился в Куно в сопровождении всей своей свиты и нескольких аламов. За последние недели он словно помолодел, был бодр и весел. На глазах у всех обнял Дмитрия, громогласно поблагодарил за то, что тот находился рядом с Наби в победоносном сражении с безжалостным и могучим врагом. Особо похвалил за хладнокровный расчет, который помог захватить бесценную военную добычу. Необычным было и то, что эмир при многочисленных свидетелях заговорил о делах своей семьи. Сказал, что Фадельалла надежно охраняет границу на западе и севере, а Наби залечивает раны и уже начинает вставать с постели. Вытащил из кармана никелированный бельгийский браунинг, показал его всем, кто стоял рядом, и сообщил, что эту игрушку подарила ему дочь Авва. Добавил, что оружие, к которому прикоснулась родная по крови и любящая женщина, в руках воина приобретает особую силу.

Затем последовал осмотр укреплений, строившихся вокруг Куно. Хотя многие работы еще не были завершены, Раббех пришел в восторг от увиденного. Он все рассматривал очень тщательно, дал несколько дельных советов, а потом приказал, чтобы все прибывшие с ним воины немедленно приняли участие в возведении палисадов и земляных работах. Показательная стрельба из трофейных пушек потрясла эмира.

— Подобные орудия мне доводилось видеть в Египте, — сообщил он. — Но никогда не думал, что мои базингеры смогут так быстро научиться палить из них.

— Мы могли бы проводить учебные стрельбы и чаще, но бережем снаряды, — заметил Мей Араду.

— Не беспокойтесь, наши английские и немецкие друзья обещали прислать нам все необходимое. В этом местечке я решил собрать не меньше десяти тысяч воинов и разом прихлопнуть французов еще до начала сильных дождей. Однако предварительно нам надо заготовить достаточное количество продовольствия и пригнать много лодок и пирог. Войско ни в чем не должно испытывать нужды. Потом сделаем стремительный бросок на врага и с победой вернемся в столицу еще до начала паводка.

День шел за днем, в Куно прибывали все новые отряды воинов, грузы и стада скота. Тем не менее поход все время откладывался. Как-то, когда Дмитрий оказался наедине с эмиром, он осторожно напомнил, что время уходит, а сообщения разведчиков свидетельствуют о том, что Жантий также интенсивно готовится к наступлению на Куно.

На этот раз на лице Раббеха не было улыбки. Он тяжело вздохнул:

— Сам знаешь, что если наши люди собираются в большом количестве, то у них бывает много разговоров и танцев. Встречаются дальние родственники и начинается обмен новостями и воспоминания. С ними трудно работать быстро и четко, многие из них просто бездельничают и ожидают приказов начальников. А те и сами готовы тратить время на болтовню и пиво. Но если мы как следует не подготовимся, то поход окончится неудачей, а это будет хуже, чем поражение на поле боя.

— Неудачный поход еще не поражение. Если войско сохранится, то операцию можно продолжать.

— Так ведут войну в странах, где власть сильна, — резко возразил Раббех. — А у нас за неудачей часто следует измена всех подчиненных и союзников. Это означает бесславную гибель вождя. Лучше уж сразу погибнуть на поле боя, чем быть задушенным в собственном гареме.

Спорить Дмитрий не стал. Суть военного дела эмир и сам понимает отлично. И до него многие полководцы оказывались в тяжелом положении из-за слабой подготовки войск, бездорожья, нехватки припасов и других факторов. Но нельзя забывать о политической подготовке к войне. Паника и измена могут сокрушить самую сильную армию.

После полудня горы желто-розовых облаков поднялись на востоке. Их появление, а также сильная жара и духота, предвещали ночную грозу и приход настоящих ливней. Ветра не было, и гладкая, как стекло, поверхность реки казалась совершенно неподвижной. Даже все птицы куда-то подевались. Только на дальних отмелях виднелись серые туши крокодилов, распластавшихся на песке и широко раскрывших свои зубастые пасти.

Небольшая пирога стремительно вылетела из-за поворота реки и, подгоняемая течением, быстро направилась к пристани. Она буквально выскочила на берег, а мокрые от пота гребцы, без сил повалившись друг на друга, с трудом переводили дыхание. Один только барде Идрис выпрыгнул из нее и поспешно взбежал на берег и направился к шатру эмира.

— Французы выступили! — доложил он.

В этот час в шатре было малолюдно. Порядок работ на следующий день с Раббехом обсуждали старик Абубакар, Меи Араду и Дмитрий.

— Опять все проспали? — с нехорошей усмешкой спросил эмир.

— Приказа о выступлении французы сами не ожидали. Как только подошла новая рота сенегальских стрелков, губернатор приказал немедленно выступать. Даже не стал ждать дополнительных караванов со снарядами.

— Видимо, он считает, что уже собрал достаточно сил. Гауранг идет с ними?

— Сам не пошел, сказался больным. Но послал небольшой отряд конных копейщиков и лучников. Я встречался с ним тайно, он говорит, что хочет искупить вину перед тобой.

— Трусит шакал. Выжидает, чьим трупом можно будет полакомиться.

— Он назвал имена двух торговцев, которые из Куно сообщают французам о наших делах. Один из них мой человек, а второго сегодня же прикончим. Еще Гауранг выкупил у губернаторского писаря полный список французского войска. Альхаджи Муса, переведи его.

На самом деле список оказался платежной ведомостью на офицеров и солдат, входивших в состав ударных сил под командованием капитана Робилье. Но писарь скопировал ее весьма старательно, так что теперь можно было многое узнать о противнике, который вскоре должен был появиться под стенами Куно.

Опуская суммы жалования, штрафов и наградных, Дмитрий перечислил:

— Три роты сенегальских стрелков, неполная рота пеших «африканских охотников», батарея горных пушек, батарея легких скорострельных орудий, саперно-ремонтный отряд, экипажи паровых катеров и барж речной флотилии, морские артиллеристы речной батареи, взвод разведчиков, санитарный отряд, штаб губернатора и его охрана. С ними идут также вспомогательные отрады, как тут написано, «верных Франции султанов и вождей» и несколько колонн туземных носильщиков…

— Сколько же их будет всего?

— Думаю, что до тысячи. Но при них не менее двадцати орудий, и все стрелки вооружены дальнобойными винтовками.

— Когда подойдут последние аламы, у нас наберется не более восьми тысяч, — задумчиво произнес Раббех. — Винтовок будет тысячи полторы, да еще три пушки с необстрелянными расчетами.

— Хаким, не забывай, что на палисадах стоят и мои пушки! — воскликнул Мей Араду.

— Твоими игрушками только людоедов пугать, — проворчал Абубакар. — Если франки навалятся всей силой, то и палисады не спасут.

— Что же, теперь нам осталось только разбежаться по саванне? Или просто сложить оружие?

— Оружия не бросим, — ответил старый воин. — Будем сражаться. Нашим детям не будет стыдно за нас.

— Что, если встретить противника на подходе и нанести ему упреждающий удар? — предложил Дмитрий.

— Верно! Не дадим им напасть всеми силами одновременно! — живо поддержал его Абубакар. — Затянем время до подхода остальных аламов.

— Объясни, что ты задумал, — сказал Раббех.

63

Следующее утро Дмитрий встречал на дальнем мысу вместе с расчетом одного из горных орудий и пятью десятками базингеров. Еще с вечера в нависших над водой кустах прорубили просветы для стрельбы, пушку прикрыли ветвями, а стрелки устроились на деревьях. Всю ночь страдали от укусов москитов, мазались какими-то вонючими составами и дымили трубками, чтобы хоть как-нибудь отогнать от себя бесчисленных кровососов. Слушали, как плещется рыба и ворчат голодные крокодилы, один из них обнаглел до того, что выбрался на берег и цапнул за ногу присевшего в кустах базингера. Беднягу отправили в Куно, а мерзкого гада изрубили на мелкие куски.

Красный шар солнца появился из-за камышей противоположного берега, и туман начал рассеиваться. Звук по воде разносился далеко, поэтому резкие хлопки скорострельных пушек, а потом и винтовочные выстрелы стали слышны задолго до появления вражеской флотилии. Как назойливые жучки-водомерки крутились перед ней легкие пироги с дозорными Раббеха. Время от времени они стреляли по головным судам и моментально исчезали в лабиринте проток, как только в дело вступали пушки.

Перед мысом река просматривалась на несколько километров, и вскоре на ее плесе можно было видеть далеко растянувшийся караван. Впереди двигались пироги с разведчиками, которые лениво постреливали в сторону дозорных и длинными шестами замеряли глубину. За ними пыхтел паровой катер, на носу которого хищно задрала свой ствол скорострелка, а следом тянулись на буксире две широкие баржи с артиллерийскими орудиями. Далее следовали бесчисленные лодки и другие посудины, набитые людьми и грузами. Зрелище было устрашающее. Тем временем в лучах восходящего солнца стали видны тучи пыли, поднимавшиеся над холмами левого берега. Пешие колонии губернатора Жантийя спешили использовать прохладные утренние часы, чтобы занять исходные позиции у самых стен Куно.

Видимо, разведчики заподозрили что-то неладное, потому что еще издали начали обстрел мыса. Напрасно Дмитрий приказывал затаиться, не отвечать на огонь и подпустить их пироги как можно ближе. С деревьев прозвучали первые ответные выстрелы, а затем все базингеры не выдержали и начали пальбу. Тут же с катера зачастила пушечка, и ее снаряды начали рваться в прибрежных зарослях. Пришлось, ругаясь последними словами, ловить в прицел юркий катерок и сделать выстрел.

Эх! Из пушки стрелять — не саблей махать! Прежде чем правильно определил дальность и упреждение, промазал четыре раза. Но басовитый голос восьмидесятимиллиметровой пушки и высокие столбы разрывов ее фугасных гранат произвели самое сильное впечатление на всю флотилию. Паровой катер заметался и с перепуга выскочил на песчаную косу, а его экипаж резво бросился в заросли тростника. Теперь стрелять по неподвижной цели не составляло труда и следующий снаряд разорвался у самого борта. Видно было, как вверх полетели обломки, а из пробитого котла вырвалось облако пара.

Но теперь в сторону мыса стреляли все орудия флотилии, суда которой сбились в беспорядочную кучу. Они торопились и еще не успели пристреляться, но уже кричали первые раненные, и на базингеров дождем сыпались срубленные осколками ветви. Последний снаряд Дмитрий, не целясь, послал в середину каравана и приказал откатить пушку на другую сторону мыса, где уже поджидала баржа. Ее поспешно отправили в Куно вместе с тремя ранеными — слава Богу, обошлось без убитых! Сам Дмитрий, вместе с остальными базингерами, отошел к небольшому холму. Там его и встретил улыбающийся Айчак.

— Садись в седло, галадима. Здорово ты из пушки стрелял! Я со своими разведчиками все видел.

— Плохо стрелял. Сколько раз промазал!

— Ха! Снаряд не пуля, его разрыв не каждого убивает, но всех пугает. Если бы не пушки из страны Раша, Менелик бы не разгромил итальянцев. Или ты забыл тот бой у эфиопского городка Адуа, фитаурари?

— Рано радуется. Этот бой еще и не начинался. Который час?

— Восемь часов. — Айчак щелкнул крышкой своих массивных часов. — Смотри, франки остановились. Они сгружают пушки на берег и разворачиваются в боевом порядке.

— Главное, они остановились, а мы получили время до подхода новых аламов.

— Воистину, ты дал хороший совет эмиру. Уверен, что его подсказал тебе сам могучий Вака. — Хорошее настроение не покидало старого вояку. — Теперь франкам и их прихлебателям придется тащиться через заросли и многие из них останутся здесь долбить камень носом.

Дмитрий еще раз осмотрел местность. До первого ряда палисадов было не менее пяти километров. Противнику придется двигаться через густой кустарник, ручьи и болотистые низины, ставшие труднопроходимыми после недавних дождей. Базингеры будут подстерегать их за каждым камнем и кустом. При таких условиях артиллерия не поможет. На заранее расчищенное пространство перед палисадами французские офицеры выведут своих людей не раньше чем через два-три часа…

Дальше за ходом боя Дмитрий следил со стен форта, где находился и сам Раббех. Только после полудня разрозненные отряды Жантийя вышли к палисадам Куно, установили орудия, начали строиться к атаке. На реке появились баржи с пушками, а на левом фланге — пестрые толпы воинов Гауранга и других султанов.

Когда все приготовления закончились, французские пушки ударили разом. Фугасные снаряды крушили бревна палисада, шрапнель косила укрывавшихся за ним людей. Но последовавшая за артиллерийской подготовкой атака не принесла успеха. Базингеры открыли беглый огонь, а медные пушки Мей Араду встретили атакующих картечью. По команде Дмитрия установленные за стенами форта трофейные пушки посылали снаряд за снарядом на позиции французских батарей. На левом фланге Айчак набросился на союзников губернатора, и они моментально обратились в бегство. Чтобы не допустить прорыва в свой тыл, французам пришлось бросить в бой все резервы и срочно перенести артиллерийский огонь на новые цели.

На какое-то время стрельба затихла, и роты сенегальских стрелков откатились от палисада, оставив на поле боя много убитых и раненых. Базингеры исправляли повреждения, уносили своих раненых, а самые отчаянные выскакивали за укрепления и подбирали оружие врагов. Со стен форта было видно, что французы стягивают силы в одну колонну на правом фланге

— Абубакар, видишь? — Раббех указал на новое построение противника. — Бери резервный алам и становись напротив. На этот раз они ударят не в центре, а вдоль реки. Там палисад разрушен больше всего.

Вторая атака началась после ожесточенного обстрела. Сенегальцы шли как на параде, плечом к плечу. Французские офицеры встали впереди и очень живописно смотрелись в своих синих мундирах с блестящими пуговицами и алых кепи с белыми султанами. На этот раз артиллерия поработала более старательно, и во многих местах бревна палисада были расколоты в щепки. Базингеры дрогнули.

— За мной, львы! — закричал Раббех. Он выхватил саблю и, призывно махнув своим телохранителям, бросился в самую гущу боя.

Когда рассеялись дым и пыль, стало ясно, что противника отбили, а на месте укрепления остались лишь обломки палисада и горы трупов.

— Пусть базингеры отходят за второй палисад, — приказал вернувшийся в форт Раббех. Его лицо было залито кровью, но глаза азартно блестели.

— Хаким ранен! — воскликнул кто-то.

— Пуля только задела, кусок кожи сорвала. Но того стрелка я уложил! Еще не стар, рубиться могу даже и с больной рукой!

— Хаким, Умар Муби привел свой алам. Говорит, что за ним идут и другие. К заходу солнца все будут в Куно.

— Отлично! Пусть он займет укрепления в городе. Проследите, чтобы подобрали всех раненых, а базингерам принесли воды с медом и орехи кола. В такую жару трудно воевать.

— Абубакар убит.

— Знаю. Жалко старика, похороним вместе со всеми. После боя.

Второй палисад был выше первого, и с него простреливалось большее пространство. Его штурм происходил с еще большим ожесточением и потерями с обеих сторон. Атакующим удалось ворваться в Куно, где глинобитные дома с узкими оконцами и окружавшими их массивными оградами стали маленькими крепостями. Форт на холме подвергался ожесточенному обстрелу, но у французов не было гаубиц, а снаряды горных орудий и скорострелок не могли разрушить его сложенные из камня стены и уничтожить укрытые за ними орудия и воинов Раббеха. Все атаки на это укрепление оканчивались неудачей. Вскоре стало заметно, что число атакующих сократилось, а в их действиях нет прежней энергии. Артиллерийский огонь ослабел. И скоро раздавались выстрелы только одной французской пушки.

Солнце уже склонилось к западу и до наступления темноты оставалось меньше двух часов, когда в форт пришел прихрамывая Айчак.

— Ты ранен? — с тревогой спросил его Раббех. — Почему оставил свой амам?

— Старая рана разболелась, — объявил с радостной улыбкой Айчак. — Мои разведчики прилипли к франкам, как мухи к медовой каше. Вижу, вы за казенными стенами хорошо устроились. Орехи кола жуете. Угостил бы кто-нибудь.

— Ты сюда шутить пришел? — В голосе эмира зазвучала угроза. — Разве не видишь, сколько людей убито и искалечено. Патронов совсем мало осталось. Альхаджи Муса, как у тебя со снарядами?

— Имею только семь штук.

— Так сражение уже кончилось, французы начали отход.

— Врешь! — Раббех чуть не задохнулся от ярости. — Вон они сидят за палисадом. Всего в ста шагах от нас!

— Это тыловое прикрытие. Видел, что они отводят остатки рот, грузят на суда пушки и раненых. А чтобы вы поверили, что я говорю правду, послушайте одного из сотников султана Гауранга. Он сам пришел ко мне. Только вы покажите товар лицом. Выложите остатки боеприпасов на видное место и напустите на себя свирепый вид.

Вскоре немолодой мужчина в кольчуге, перепоясанный французским солдатским ремнем, появился перед защитниками форта. Многочисленные вооруженные винтовками базингеры, штабель снарядных ящиков, верхний раскрыт, так что гильзы и головки снарядов ярко сверкают на солнце, ковер, заставленный кувшинами и походными закусками — все это произвело на него должное впечатление. Гость распростерся на земле перед орудийным лафетом, на котором восседал Раббех, и произнес длинные приветствия. Сообщил, что султан Гауранг больше не верит обещаниям французов. В этом бою его воины не сделали ни одного выстрела по доблестным базингерам. Сейчас они хотят оставить французский лагерь, просят пропустить их и готовятся заплатить выкуп.

— Что происходит у франков? Только не вздумай врать, — предупредил Раббех.

— Клянусь святынями Мекки и Медины…

— Нет! Вы со своим султаном закоренелые язычники. Клянись именем хозяина реки Шари!

— Пусть покарает меня и весь мой род властитель вод Маралега, если я скажу неправду! Все знаю от своего сына, который понимает язык франков. Он владелец одной из барж и все видел сам. У пушек неверных кончились снаряды, и от частой стрельбы половина из них сломалась. Все они говорят, что не ожидали такого отпора от войск Борну. Командовавший ими капитан Робилье тяжело ранен, а половина офицеров и стрелков перебита. Губернатор Жантий приказал уходить на берег и садиться в лодки. Нас они не берут, говорят, что нет места. Прикажи выпустить нас, мы не хотим больше воевать.

— Мне ваши головы не нужны, уходите с миром, — произнес Раббех и, когда сотник удалился, приказал: — Айчак, усиль дозоры. Идрис, пошли своих людей в лагерь франков. Всем быть наготове, отдыхать по очереди. Враг может обмануть и напасть на нас ночью.

Но опасения эмира не подтвердились. Утром 30 октября 1899 года вся французская флотилия ушла на юг.

64

Это была победа!

Но досталась она дорогой ценой. На палисадах Куно полегли многие верные соратники Раббеха, закаленные в прежних боях и походах, на обучение которых ушли долгие годы. Но сколько аламы потеряли на самом деле, не знал никто. Их командиры любым способом скрывали число погибших и требовали от казначейства продолжения выплат по старым спискам. Чтобы малочисленность подчиненных не бросалась в глаза начальству, в базингеров записывали всех желающих, но одновременно платили им гораздо меньше. Разницу оставляли себе, чтобы покрыть собственные расходы. Война с французами не сулила ни пленных, ни богатой добычи. Похоже было, что после окончания дождей следовало ожидать нового похода губернатора Жантийя и появления новых французских колонн с севера и запада. А все это обещало новые жестокие бои и большие потери.

Об этом и говорили на очередном совете во дворце Раббеха. Отсутствие Наби, Абубакара и еще нескольких старых соратников эмира подчеркивало всю серьезность положения. Впервые принявшие участие в подобном ночном совещании сын эмира Мухаммед и двое молодых командиров аламов больше молчали, сами говорили очень мало, зато главный казначей был даже слишком многословен. С бесстрастным лицом он докладывал о расходах за последние полгода, когда велась подготовка к отражению вторжения французов и начались боевые действия. Называя цифры предстоящих военных затрат, упоминал о стремительном опустошении денежных запасов и о том, что все большее число наместников эмира в пограничных областях и богатые купцы начинают уклоняться от уплаты налогов.

Раббех молча выслушал его доклад и сделал знак Идрису. Тот был краток, признал, что число недовольных растет и среди них все чаще появляются трусы и изменники. Но простой народ очень гордится победой у Куно и считает, что франки получили хороший урок. Многие полагают, что они больше не осмелятся напасть на Борну.