ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Он пришел снова – Сидония была просто уверена в этом. Он стоял в темноте, дожидаясь ее, чтобы броситься вперед. Хотя она не слышала ни звука, даже самого отдаленного и неуловимого, дух квартиры был вновь встревожен. Появился тот же легкий аромат парфюмерии, который Сидония чувствовала при его прежнем визите. Переполнившись изумлением и внезапным ужасом, Сидония присела на постель.

Повсюду висела тяжелая и гнетущая тишина. Сидония думала, что еще никогда не слышала такого зловещего молчания, и только удивлялась, как тихо сидит она сама, едва дыша, когда вдруг раздался еле слышный скрип. Напрягая слух, Сидония попыталась определить, откуда доносится звук.

Казалось, он идет из другой комнаты, даже с нижнего этажа. С непонятной уверенностью Сидония заключила, что неизвестный, который проник в ее квартиру в темноте, находится внизу, в музыкальной комнате. Осторожно, зная, что она должна любой ценой добраться до телефона, Сидония поднялась с постели.

Со времени ее последней печальной встречи с Сарой Леннокс Сидония провела два необычных дня, впав в состояние тоски оттого, что нашла письмо Георга III в прежнем тайнике, и долго размышляя, что она должна сделать с ним. Более того, Финнан уехал на конференцию медиков, и нить, связывающая их, так долго и искусно сплетаемая, вновь временно оборвалась. И вот теперь Сидония сидела одна в квартире, размышляя, вернулся врач или еще нет, перепуганная присутствием чужого человека в комнате, где хранилось драгоценное письмо.

Телефон стоял в холле и был переключен на ночь на автоответчик, но если она попытается заговорить по нему, это может стать опасным. В приступе нерешительности Сидония вновь опустилась на край кровати, не зная, что делать. Внезапно до нее донеслись жалобные звуки клавикордов – кто-то с маниакальной одержимостью колотил по клавишам. Забыв обо всем, Сидония побежала из спальни в музыкальную комнату, желая всеми силами защитить драгоценный инструмент.

Она тут же испытала самое пронзительное чувство страха, ибо, как только она сошла с последней ступеньки, насильственная игра прекратилась, слышался только звук дыхания Сидонии. Она знала, что кто-то ждет ее в темноте комнаты. Окаменев, Сидония застыла на месте, понимая, что попалась в расставленную ловушку. Внезапно кто-то навалился на нее неизвестно откуда, протащил ее за собой, зажав ладонью рот так, что она не могла вскрикнуть, и принялся рвать ее ночную рубашку. Сжатая в мощных и злых руках, Сидония боролась, чувствуя себя беспомощной, как тряпичная кукла.

Но, как только неизвестный прикоснулся к ней, она поняла, кто это такой, узнала его крепкий одеколон, ощущение его тела. Только Найджел Белтрам мог схватить ее так жестоко, и, хотя он не произнес ни слова, Сидония почти угадывала его намерения: дойдя до последней черты, этот человек явился, чтобы изнасиловать или убить ее или и то, и другое вместе.

– Не дури, – прошипела она, силясь освободиться от его руки. – Ты потеряешь все – свою карьеру, будущее, ты погибнешь!

Она не могла совершить худшего поступка, ибо жгучий удар в лицо был единственным ответом Сидонии, и она поняла, что под влиянием какого бы вещества он ни находился в данную минуту, злобная натура Найджела сейчас доминирует в полную силу.

«Он убьет меня», – промелькнуло у нее в голове вместе с удивлением на злопамятность своего бывшего мужа.

Все полезные советы внезапно вспомнились ей: «…если вы стоите на коленях, попытайтесь нанести удар и лишить нападающего равновесия. Если вас схватили за горло, оставив свободными руки, воспользуйтесь этим. Бейте в глаза, сжимайте горло, делайте еще что-нибудь…» Но весь кошмар состоял в том, что одновременно Сидония вспоминала, как сильно он когда-то любил се, и удивлялась, как он мог дойти до такого поступка. Затем намерения Найджела еще больше прояснились: отпустив одну ее руку, он принялся расстегивать свою одежду.

Сжав кулак, Сидония свирепо ударила его, и голова Найджела запрокинулась, он зашатался, а она поспешила броситься вверх по лестнице подальше от своей квартиры к двери Финнана, в которую она заколотила как сумасшедшая.

Ирландец открыл дверь почти немедленно, и Сидония догадалась, что он еще не ложился спать. Одного взгляда на ее разорванную рубашку, разбитое и перепуганное лицо было достаточно, чтобы привести его в действие. Отодвинув Сидонию, Финнан О’Нейл бросился вниз по лестнице, а Сидония поспешила за ним, несмотря на то, что один вид друга заставил ее ощутить внезапную слабость.

В ее квартире уже никого не было. Найджел бежал – не через дверь, а через сад и калитку, выходящую на аллею Холленд, которая теперь была распахнута, как молчаливая свидетельница его пути.

– Ладно, – произнес Финнан, – сейчас мы пойдем и выпьем чего-нибудь, потом позвоним в полицию. Боюсь, я не смогу привести тебя в порядок – надо, чтобы тебя видели такой.

– Сиделка, поставьте ширмы, – ухитрилась пошутить Сидония быстро опухающими губами.

– Достаточно об этом, в конце концов, все уже позади. Но все-таки, что произошло?

– Найджел. Он как-то проник сюда – думаю, у него был ключ. Он напал на меня, и на этот раз более жестоко.

– Как тебе удалось увернуться?

– С помощью хорошего удара.

– Барри Мак-Гиган возвращает удар! – пошутил Финнан, и, несмотря ни на что, они рассмеялись, как школьники, облегченно и радостно.

Час спустя их настроение резко изменилось. Прибывшие полицейские отправились к Найджелу и застали его мирно спящим.

– По словам его соседа, он за весь вечер не покидал квартиру, – объяснил сержант.

– Но это был он! Я могу поклясться!

– Ничего не можем поделать – приятель создал ему железное алиби. Боюсь, его слово гораздо более весомо, чем ваше.

– Но кто-то напал на мисс Брукс, – сердито вмешался Финнан. – Посмотрите на нее – неужели все эти повреждения могла нанести она сама?

– Очевидно, на нее напали, сэр, но надо еще выяснить, не ошиблась ли дама. Вероятно, преступник был ей неизвестен.

Спорить дальше не было смысла. Друг Найджела, либо веря, что он говорит правду, либо солгав с наглым видом, поклялся, что они до позднего вечера вдвоем смотрели телевизор, затем направились спать, но, несмотря на соседние квартиры, ему был бы отлично слышен шум.

– Вот и все, – вздохнула Сидония, когда полицейские уехали. – Он опять остался безнаказанным.

– Ты уверена, что это был Найджел?

Финнан, это не мог быть никто другой! Я чувствовала его запах – Найджел пользуется отвратительным одеколоном после бритья. Я и раньше чувствовала здесь этот запах, но не придала этому значения.

– Ты хочешь сказать, что он уже делал одну попытку?

– Да, я уверена в этом, хотя в квартире не была сдвинута с места ни одна вещь.

– Значит, у него есть ключ. Завтра же утром надо сменить замки.

– Полицейские уже напоминали об этом. Знаешь, что мне показалось?

– Что?

– Они были уверены, что со мной был мужчина и мы поссорились. Они все время повторяли, что следов взлома совершенно не заметно, и многозначительно поглядывали на меня.

– О, Иисус и Иосиф! – взорвался Финнан. – Чтоб им всем провалиться!

– Какое вежливое проклятие!

– Хочешь, я пойду и убью Найджела ради тебя?

– Нет, ни в коем случае. Пусть живет. Может быть, его отпугнет приезд полиции – член парламента не может позволить себе рискованных поступков.

– Но если он появится здесь вновь, ему не поздоровится.

– Надеюсь, что к тому времени я буду жива и смогу увидеть это зрелище, – пессимистично отозвалась Сидония.

– Ты слишком расстроилась. Иди сюда, я попробую тебя успокоить.

Она провела ночь в его объятиях, слишком обессиленная для какого-нибудь физического выражения страсти, но это было уже неважно, ибо их обоих охватила волна теплоты и нежности. Сидония думала, что больше ей нечего желать – такое умиротворение не могли бы принести даже поцелуи.

– Кажется, я люблю тебя, – сказала она Финнану, еле шевеля опухшими губами и совершенно позабыв про свою тактику осторожности.

– А я знаю, что люблю, – ответил он. – Я чертовски уверен в этом.

– А Джинни О’Рурк?

– Алексей Орлов?

– Что за чепуха! – воскликнула Сидония и прижалась к нему так крепко, как позволило ей ноющее тело.

Наконец-то, после стольких лет подавленности и отчаяния, слово «удовлетворенность» вновь появилось в лексиконе изгнанницы общества леди Сары Леннокс. Оглядываясь назад, она полагала, что этот процесс начался еще в Стоук, во время визита к леди Элбермарл. Встреча с супругами Напье, которые относились к ней со всем участием, несмотря на то, что бракоразводный процесс был в то время в самом разгаре, осчастливила Сару. Затем герцог Ричмондский принял решение о том, что его сестра, как одинокая дама, должна переселиться в свой собственный дом, и Сара была готова расцеловать его за это. Сообщив о своем решении, герцог попросил Сару обдумать, какой дом ей бы хотелось иметь, и предложил построить его на землях Гудвуд-Парка.

«Мой дом состоит из узкой лестницы, – с восторгом писала Сара Сьюзен, – с комнатой экономки с одной стороны, кладовой – с другой, коридором, ведущим к комнате прислуги и передней. Моя гостиная невелика – двадцать восемь на восемнадцать, а столовая – восемнадцать квадратных футов. На верхнем этаже находятся две спальни и маленькая гардеробная с двумя комнатками для наших горничных. Как видишь, более уютное и маленькое обиталище трудно себе вообразить».

Расположение дома тоже было прелестным. Находящийся в миле от большого дома, он был построен в долине и окружен холмами, поросшими лесом, имел длинную и удобную подъездную аллею. Большего трудно было пожелать, и единственное, что раздражало Сару, – постоянные задержки в строительстве. Еще одним поводом для ее беспокойства, впрочем, который волновал почти все население страны, был американский конфликт.

Твердая позиция Сары, которая стояла за колонистов, не изменилась, хотя она предполагала, что жители Бостона – отвратительный народ, вспыльчивый, безрассудный, лицемерный и лживый, о чем и написала Сьюзен в следующем письме. Но она и намеком не обмолвилась подруге, как сердита она на короля за его взгляды на ненавистную войну. Сара думала, что, будь она королевой, она бы уговорила Георга прекратить эти кровопролитные распри, мысли о которых постоянно терзали ее. Будь она супругой короля, всю историю мира пришлось бы переписать заново – Сара Леннокс была в этом полностью уверена.

В январе 1779 года пришло письмо от Элизабет Напье, в котором Саре сообщали, что Донни переведен из двадцать пятого полка в восьмидесятый и отправлен в Америку. Его жена и их дочь Луиза должны были последовать за ним, самое ужасное, что Элизабет была снова беременна. Сара немедленно написала ответ, выражая надежду на то, что путешествие будет безопасным, и отправила письмо, продолжая мучиться тягостными мыслями. Поскольку уже очень много ее друзей и родственников было по ту сторону Атлантики, каждый день приносил Саре новые тревоги. Пытаясь отвлечься от мыслей о войне размышлениями о до сих пор недостроенном доме, Сара выехала в Лондон в обществе Луизы.

Именно здесь, во время посещения городского дома Леди Элбермарл, произошло событие, которое позволило Саре сделать очередной шаг к восстановлению своего счастья. Сэр Чарльз Банбери прислал письмо в голубом конверте, в котором просил позволения увидеть ее. Прежнее сочувствие к бывшему мужу еще не угасло в душе Сары, и она письменно сообщила ему о своем согласии.

В сущности, им пришлось встречаться дважды, ибо при первой встрече Сара разразилась таким потоком слез, что у ее бывшего мужа не оставалось другого выбора, кроме как уйти. Но когда он появился на следующий день, Сара уже успокоилась, и они поприветствовали друг друга легкими поцелуями. Сара пришла к убеждению, что Чарльз хорошо выглядит и находится в отличном расположении духа, он выразил мнение о том, что ее красота расцвела благодаря зрелости, а печаль придала ей внутреннее очарование.

– На этот раз слез не будет? – с любопытством спросил Чарльз.

– Я попробую, но не обещаю, – ответила она дрогнувшим голосом.

– Не надо, Сара, я не держу на вас зла.

– Как вы можете говорить об этом после всего того, что совершила я?

– Что прошло, то прошло. Сейчас я хочу только одного – чтобы мы вновь стали друзьями и вы бы позволили мне свободно навещать вас.

Он был таким серьезным, любезным и великодушным, что слезы вновь начали душить Сару.

– Ну, не надо плакать, – примирительно произнес Банбери. – Иначе мне придется уйти. Если сам мой вид служит вам упреком, я лучше не буду зря расстраивать вас.

– Нет, нет, я прошу вас остаться. Больше всего мне хочется видеть вас в кругу своих друзей. Вы слишком-добры ко мне.

– Будете ли вы испытывать облегчение, если я попрошу вас об одной милости? – вдруг спросил Чарльз, выпрямляя свой элегантный стан в кресле. – Ибо вы можете кое-что сделать для меня…

– Что же? – спросила Сара, сидя рядом с ним и чувствуя теплоту и уют от его присутствия;

– Я бы хотел встречаться с Луизой, относиться к ней так, как будто она действительно моя дочь. Я долгие годы любил ее – в сущности, с самого момента ее рождения, и мне жаль, что я не вижу, как она растет.

– О, какой вы милый! – воскликнула Сара, наконец-то вкладывая в слова все свои чувства.

– Я убежден, что каждый ребенок должен иметь мать и отца, если только это возможно.

– Согласна с вами, – Сара нахмурилась. – Чарльз, я очень беспокоюсь о бедных детях Сте.

– Что с ними стало?

– Вы знаете, что Мэри, его вдова, умерла в прошлом году от чахотки – ей было всего двадцать лет!

– Да.

– После этого детей разлучили. Кэролайн отослали к леди Уорвик, и это большое разочарование для всех нас, поскольку мы надеялись, что девочка останется среди родственников с отцовской стороны. А Генри, пухленький мальчуган, точная копия Сте, уехал к лорду Оссори.

– Какая трагедия!

– Разумеется, но так было указано в завещании Мэри, поэтому никто не осмелился протестовать.

– А что стало с Холленд-Хаусом?

– Он еще принадлежит лорду Розбери, и, по-видимому, это продлится, пока не подрастет Генри.

– Как все меняется, – задумчиво произнес Чарльз.

– Да, ничего этого нельзя было и предположить… Он поднялся.

– Вы навестите меня завтра вместе с Луизой?

Сара тоже встала.

– Буду рада навестить вас. Луиза некрасива, Чарльз, – у нее неровные зубы, она слишком худощава, но весьма забавна.

Банбери смутился.

– Она когда-нибудь видела своего отца?

– Никогда. Он не проявлял к ней ни малейшего интереса.

– Тогда я с радостью займу его место.

Обняв и поцеловав на прощание Сару самым дружеским образом, ее бывший супруг удалился.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Он выплыл из собственного тела и теперь висел где-то под самым потолком, глядя сверху на всю суету вокруг вороха старой одежды. Комната была просторной и ярко освещенной, в ней находилась Элизабет – почему-то ее лицо казалось встревоженным и сердитым, она отрицательно покачивала головой. Над его телом склонился врач, набросил на ноздри платок и тоже покачал головой.

– Умер? – спросил одетый в мундир мужчина, стоящий поодаль от узкой койки.

– Боюсь, что да, – ответил врач.

– Жаль, он был чертовски приятным малым. Но что мы теперь будем делать с его ребенком?

– Разве он остался в живых?

– Да, осталась дочь – совсем малышка, ей всего четыре, года. Ее надо отослать обратно в Англию.

– Очень печально… – И врач потянул простыню, чтобы закрыть лицо мужчины.

– Нет, нет! – закричала Элизабет, хотя никто из мужчин не обратил на нее внимания. – Не надо, не оставляйте его. Донни! – Она повернулась к нему, проплывающему рядом так, что их глаза оказались на одном уровне. – Донни, возвращайся, слышишь? Ты не можешь так поступить с Луизой. Немедленно возвращайся!

– Не хочу, – ответил он. – Я предпочел бы остаться здесь.

– Но на кого ты оставляешь нашу дочь? О, Донни, прошу тебя! – Милое лицо Элизабет приобрело страдальческое выражение. – Кроме того, тебе нужно сделать еще столько дел, ты не успел даже научиться любить.

– Любить?

– Да, любить. Тебе всего двадцать восемь лет – впереди вся жизнь! Ну, возвращайся.

– Боже милостивый! – воскликнул врач.

– Что?

– Он моргает, чувствуется очень слабый пульс.

Этот человек еще жив, кризис отступил.

– Хвала Господу! Значит, ребенок не остался сиротой.

– Его жизнь еще в опасности, но уже появился шанс.

– Боже мой… – тихо произнес солдат и отправился сообщить новость своему офицеру.

– Боже мой! – воскликнула старая леди Элбермарл, читая письмо, которое только что привез мальчишка-почтальон.

– От кого это? – спросила Сара, отрываясь от книги.

– От Донни Напье. Он отплывает в Спитхед попутным судном. Ах, дорогая…

– Плохие новости?

– Элизабет и ее малыш, мальчик, умерли во время эпидемии желтой лихорадки в Нью-Йорке.

– Какой ужас! Она была такая милая, добрая…

– По-видимому, сам Донни и Луиза тоже переболели, но выжили, хотя на это не было никакой надежды, и место Донни в полку продали, чтобы обеспечить средства его дочери в случае его смерти. Он пишет, что у него осталась только одежда – поэтому он может приехать повидать меня!

Несмотря на прискорбное положение, тетя и племянница засмеялись.

– Ну, по крайней мере, он не претендует на большее. Ты позволишь ему приехать?

– Разумеется. Сара, дорогая, пойди и распорядись, чтобы приготовили еще две спальни.

– Буду рада это сделать, – ответила Сара и удивилась, почему ее ноги просятся в пляс при мысли о скорой встрече с умницей и красавцем Донни Напье.

В первый раз она встретилась с полковником Напье апрельским вечером, и теперь вновь стоял апрель – только апрель 1780 года, ибо с памятного дня прошло уже более четырех лет. Выглянув из окна дома леди Элбермарл в Стоук, Сара Леннокс во все глаза смотрела на теплый весенний полдень, замечая, как легкий ветер колышет цветущие нарциссы, как прыгают неподалеку на лугу молодые ягнята, отряхивая шубки от капель ночного дождя, принесенных с холмов. День был окрашен в бледные, приглушенные тона – тусклое золото, дымчато-сливовый оттенок, нежную зелень. Среди этого пастельного пейзажа разливались трели ранних весенних птах, сливаясь в приветственный хор. Нанятая Донни Напье карета двигалась по длинной аллее к дому леди Элбермарл, ее отдаленный силуэт становился все более различимым – карета будто везла судьбу Сары.

Сара еще никогда не видывала, чтобы отец и его ребенок были настолько непохожими. Донни был по-прежнему высоким и хорошо сложенным, с отличной для мужчины фигурой, только теперь исхудал, сделался подобным обтянутому кожей скелету, но глубокие голубые глаза поблескивали на изглоданном лихорадкой лице. Что касается Луизы, то Сара едва могла взглянуть на одинокую, печальную малышку.

– Дорогая моя, – невольно воскликнула она и бросилась обнимать девочку. Поверх головы ребенка Сара встретилась со взглядом Донни и быстро отвернулась, притворившись, что поглощена тем, чтобы снять дорожную одежду Луизы. Тут появилась ее собственная Луиза с заметно неровными зубками, улыбками и всей важностью, возможной в одиннадцатилетнем возрасте, и сразу же завладела вниманием своей маленькой одинокой тезки, которой так нужна была подруга.

– Я думаю, девочки пообедают пораньше нас и вдвоем, – произнесла леди Элбермарл, – а мы пока выслушаем то, что вы имеете рассказать нам, Донни.

Он улыбнулся, но Сара заметила, как в его глазах блеснули слезы.

– Я ждал этого момента с тех пор, как впервые узнал, что могу поправиться. Не могу сказать, что означает для меня приезд в этот дом, через двери которого я проходил мысленно тысячи раз! – Он повернулся к Саре. – Иногда мне казалось, что за дверями меня встречаете вы, миледи, а иногда – что в комнате пусто.

– По счастливой случайности я здесь, – ответила она. – Ибо у меня появился собственный дом в Гудвуд-Парке – очень маленький, но очаровательный. Надеюсь, вы с Луизой навестите меня там.

– Почту за честь, – произнес военный с легким поклоном.

Они допоздна засиделись за обеденным столом, наблюдая, как апрельский вечер приобретает фиолетовые тона и за окном постепенно сгущаются сумерки. Вскоре зажгли свечи, посуду убрали, и обе женщины молча принялись слушать, как Донни Напье описывает им осаду Чарльстона в Южной Каролине и то, как он, вернувшись оттуда в Нью-Йорк, обнаружил, что Элизабет и ее сын погибли от желтой лихорадки – одни в чужой стране, похороненные прежде, чем он успел узнать об этом.

– Буду откровенным: мне не хотелось жить на свете без нее. Но во время бреда я чувствовал, что Элизабет хочет, чтобы я жил, и я боролся за свою жизнь. На борт попутного транспортного судна меня перевезли еще в глубоком обмороке. Память вернулась ко мне только в море.

– Какое испытание для вашего ребенка – должно быть, малышка до сих пор не пришла в себя.

– Иногда мне кажется, что она не сможет оправиться от потрясения. Знаете, она целыми днями не говорит ни слова.

– Луиза Банбери вскоре поправит дело, – уверенно заявила леди Элбермарл. – Она настоящая болтушка. А теперь, если молодежь извинит престарелую даму, я хотела бы лечь. Прошу вас, продолжайте делиться воспоминаниями. Знаете, полковник Напье, в беде бывает полезно с кем-нибудь поговорить.

– Боюсь, я уже не полковник. Мой командир продал мое звание, когда думал, что я уже при смерти, чтобы у Луизы было достаточно денег для возвращения в Англию. Как я упоминал в письме, моя карьера закончена и будущие перспективы весьма туманны.

– Значит, вы должны что-нибудь предпринять, – уверенно заметила Сара и тут же удивилась своему повелительному тону.

Донни сверкнул улыбкой, и его худое, ястребиное лицо заметно смягчилось.

– Я попытаюсь отправиться в Ирландию и вновь собрать отряд, чтобы по крайней мере получить капитанское звание.

Сара удивилась, почему разочарование легло на ее сердце, подобно камню.

– И вы заберете Луизу с собой?

– Конечно. Семья моей матери живет в Дублине. Я поселю девочку со своими родными.

Они не заметили, что леди Элбермарл тихонько вышла из комнаты.

– Ваш отец – шотландец, верно?

– Был, мадам. Сейчас лордом Напье и главой семьи стал мой племянник. Во всяком случае, проказнику папаше удалось оставить после себя десятерых сыновей и двух дочерей. Он вырастил нас, дал нам образование и отослал в мир идти своим путем. Никто из нас никогда не ждал от него помощи.

– Не беда, – произнесла Сара, – вы способны сами достигнуть успеха.

Донни откинулся на спинку кресла, вертя между пальцами тонкую ножку бокала и глядя в его рубиновое нутро с легкой улыбкой.

– Как культурно все это выглядит…

– Что?

– Сидеть здесь, быть сытым, пить отличный портвейн и слушать слова ободрения от красивой женщины.

– Я даже не представляла, что ободряю вас.

– Я думал, вы хотите сказать, что не представляли себе, что вы красивы.

– В юности я привыкла, что меня считают красавицей, но, увы, теперь все изменилось. Знаете, мистер Напье…

– Донни, прошу вас.

– Донни, я недавно отметила свой тридцать пятый день рождения.

– Наш возраст измеряется нашим видом и чувствами, и ничем иным.

Сара рассмеялась.

– Но я начинаю стареть.

– Напротив. Я считаю, что даже похорошели с тех пор, как я видел вас в последний раз. Прошедшие годы не испортили вас, леди Сара. Выражаясь словами Шекспира, «годы не состарили ее, привычка не сменила бесконечное разнообразие».

В комнате повисло молчание. В камине ярко вспыхнуло полено, выбросив сноп искр.

– Спасибо вам, – наконец произнесла Сара.

– Я сказал то, что думал, – ответил Донни Напье, и по блеску его удивительных глаз она поняла, что он говорит правду.

Насильственное нападение было подобно язве, медленно распространяющей свой яд, поразившей Сидонию гораздо сильнее, чем она предполагала. Разумеется, сразу были предприняты все меры предосторожности, но казалось, что это всего лишь попытки залатать смертельную рану. Никакое количество новых замков, защелок, глазков и цепочек не могло помочь.

Надо помочь ей испытывать те же самые чувства к собственной квартире. Казалось, что, Найджел пытался изнасиловать не только ее саму, но и весь дом, ибо его мирная, прелестная атмосфера улетучилась, рассеянная тем фактом, что прошлое Сидонии было вытеснено страшным настоящим. Ее постоянно преследовала мысль, что Найджел попытается проникнуть в квартиру еще раз.

Ее физические раны быстро заживали под умелыми прикосновениями Финнана, и те же самые уверенные прикосновения наконец помогли Сидонии насладиться расцветом настоящей любви, где не было места ни игрушечным мальчикам, ни боязни шуток, а только счастье и полное отсутствие стыда в обществе любимого и в постели. В сущности, эти замечательные дни портило только то, что влюбленным приходилось часто расставаться: он читал лекции по исследовательскому проекту в Канаде, она играла на различных музыкальных фестивалях в Англии, Франции и Италии.

Возвращение из аэропорта, когда врача не было дома, стало особенно кошмарным для Сидонии. Ей приходилось выбегать из машины в темноте, часто таща тяжелый чемодан, спешить в свою квартиру, запирать дверь и, отдышавшись, размышлять, одна ли она в квартире. Однако с той ужасной ночи Найджел не появлялся, и Сидония догадывалась, что его обеспокоил визит полиции, что в моменты прозрения он понимает, что навлекает на себя крупные неприятности,

– И ты ничего не можешь предпринять? – спросил Род, когда Сидония сообщила ему об инциденте.

– По крайней мере, до тех пор, пока его прикрывают друзья.

– Ты уверена, что это был он?

– Прошу тебя, не надо начинать все с начала. Да, я уверена. Честно говоря, Род, мне казалось, что он, как говорится, невменяем. Он пьет, кажется, употребляет наркотики, и только Богу известно, что еще.

– А если пригрозить, что о его поведении станет известно его избирателям?

– Я думала об этом. Но разве они станут слушать, если я не могу представить доказательства?

Род скорчил гримасу.

– Видимо, ты права. Чертов ублюдок! Для этого нужны серьезные повреждения.

– Этого я не могу себе позволить.

– Тогда выходи замуж. Как только ты станешь собственностью другого мужчины, Найджел потеряет к тебе интерес.

– Я никогда не буду собственностью другого мужчины – во всяком случае, в твоем понимании.

– Прекрати свою феминистскую болтовню! Ты знаешь, что я имею в виду.

Она рассмеялась, и Род вновь начал вращать своими масляными итальянскими глазами.

– Значит, мой агент советует мне выйти замуж?

– И самым убедительным образом.

– Я передам ваши наставления.

Однако она не сделала этого, и досадная капля прежних сомнений, неуверенности в том, какое будущее ждет их с Финнаном, появилась вновь.

«Этого я не должна допускать, – думала Сидония. – Все складывается так замечательно, просто чудесно, что я не должна позволить ни единой неприятности испортить эту идиллию».

Однако было уже слишком поздно. Мысль накрепко засела в ее голове, и прогнать ее не представлялось возможным, Все, чего сейчас желала Сидония, – чтобы Финнан возвратился со своей конференции и чтобы у нее появилась возможность наконец-то заявить ему, что пришло время принимать решения о будущем.

Чтобы на время – отстраниться от тревожных мыслей, Сидония взяла свой любимый том «Жизнь и письма леди Сары Леннокс» и нашла письмо, которым всегда восхищалась.

Отправленное из Хоув, близ Брайтельмстоуна, 9 апреля 1781 года, оно гласило:

Сидония отложила книгу. Двести лет назад Сара Леннокс сделала то же открытие, которое Сидонии удалось сделать только после возвращения Финнана. Несомненно, чувство полного удобства в чьем-либо обществе было совершенно необходимо, чтобы испытывать к этому обществу любовь.