Ускользающие тени

Она рассмеялась:

– К сожалению, мадам еще не приняла ванну, проведя полночи за чтением. Но она просила передать вам, что будет рада встрече через час, если это вас устроит.

– Хозяин считает, что это будет весьма удобно.

– Я передам своей госпоже, сэр, – ответила Сидония и повесила трубку.

Неужели ирландский акцент и впрямь самый напевный в мире или же ей так кажется потому, что обладатель этого акцента невозможно обаятелен? Ведь ее привлекает не только акцент. Его обладатель завладел ее чувствами и наотрез отказывается отдать их обратно. За воскресное утро Сидония уже в сотый раз выругала себя за то, что позволила себе чересчур увлечься, привязаться к этому ирландцу сильнее, чем он к ней.

Телефон зазвонил вновь – на этот раз в трубке послышался голос матери.

– Кажется, у тебя слишком грустный голос, – подозрительно заметила Джейн Брукс. – Что-нибудь случилось?

– Просто устала, вот и все. Гастроли в Японии были слишком утомительными.

– Вполне возможно – столько людей на таком клочке земли.

Сидония улыбнулась:

– Слава Богу, мне пришлось недолго пробыть там, да и в целом гастроли прошли успешно. Я и представить себе не могла, что японцам нравится игра на клавикордах, и тем не менее это оказалось правдой!

Мать Сидонии переменила тему:

– Когда ты приедешь к нам? Почему бы тебе не появиться на следующий уик-энд и не прихватить с собой этого врача-ирландца?

– Вероятно, он будет занят – иногда ему приходится работать по выходным.

– Разве он занимает не достаточно высокий пост, чтобы отказаться от дежурств?

– Это не дежурства, он сам навещает своих пациентов, потому что беспокоится о них. Его никто не заставляет это делать.

Последовала напряженная пауза, а затем мать Сидонии поинтересовалась:

– Почему ты вдруг стала такой раздраженной? Ты просто могла сказать, что еще не говорила с ним о визите.

На другом конце провода Сидония испустила тяжелый вздох:

– Я всего лишь не хочу, чтобы он решил, будто я цепляюсь за него, – ты ведь понимаешь, о чем я говорю, мама? Приглашение повидаться с родителями может быть по-разному истолковано.

Джейн вздохнула:

– Ты права, лучше не настаивать. Но ты приезжай сама, дорогая. Мы уже соскучились.

– Я приеду в субботу, около десяти утра, обязательно.

Когда разговор был закончен, Сидония медленно побрела в ванную, жалея о том, что не смогла ответить матери иначе, не смогла сказать, что будет счастлива пригласить Финнана провести с ними уик-энд. Все было бы гораздо проще, если бы она не задумалась над ответом и будь Финнан просто хорошим знакомым. Но вся беда была в том, что Сидонию ужасно взволновало предложение матери.

– Черт побери, почему я связалась с ним? – раздраженно обратилась Сидония к мыльнице.

Ответа не последовало. В дверь ванной поскреб когтями кот – приближалось время кормежки.

– Черт бы его побрал, – еще раз воскликнула Сидония, отшвыривая белье. – Почему из всех квартир всех домов целого мира меня угораздило выбрать именно эту?

Но тут же ей пришло в голову, что, если бы она переехала в любую другую из квартир, которые осматривала после получения наследства от бабушки, она никогда не увидела бы Холленд-Хаус и не узнала бы его тайну.

Финнан прекрасно выглядел, несмотря на беспокойную ночь, и Сидония не удержалась – она бросилась к нему, уверяя, что рада его видеть. Финнан подхватил ее на руки, закружил и одарил звонким приветственным поцелуем:

– Ну, как дела? Как поживают самураи? Тебе понравилось у них?

– Это суматошный, но очень приветливый народ.

– И тебя не попытался похитить никто из их знаменитых борцов-суми?

– Да, но мне бы не хотелось рассказывать тебе об этом.

Финнан усмехнулся:

– Я просто зеленею от зависти. Мне всегда хотелось плюнуть на все и целую жизнь упорно наращивать вес.

– Мне говорили, что самый тяжелый из борцов весит более пятидесяти стонов. Его называют Громадиной.

– Уверен, ты смогла бы запросто покорить его, – ответил ирландец, – но давай вернемся к более серьезным вопросам. Мы пойдем куда-нибудь на ленч? И что ты будешь пить?

– Вот тебе мои ответы: «да» – на первый вопрос, и «сухое белое вино» – на второй.

– Кстати, о весе, – заметил Финнан, – ты похудела.

– Отлично. Прошлый раз, когда я решила сбросить вес и заняться бегом, я оказалась в компании Георга III.

Он замер со штопором в руке:

– И с тех пор ты больше ничего не видела?

– Нет, но после этого я долго была в отъезде. Финнан, ты веришь мне, правда? Неужели ты считаешь, что я страдаю галлюцинациями?

В первый раз за все утро доктор посерьезнел:

– Помнишь случай с теми двумя девушками в Версале?

– Мисс Моберли и мисс Журден?

– Вот именно. Видишь ли, я читаю книгу, автор которой пытается утверждать, что они были всего лишь ловкими обманщицами, притворялись, что постоянно что-то видят, а тот случай показался им настолько обычным, что они даже не говорили о нем в течение нескольких дней.

– Мне казалось, что они видели просто репетицию шествия в костюмах восемнадцатого века.

– Да, такая теория тоже существует.

– Но Финнан, при чем тут я? Неужели ты пытаешься сравнивать меня с двумя слабоумными старыми девами?

– Нет, я вспомнил о них случайно. Я не думал ни о каких сравнениях. Но есть другие случаи, которые были подробно записаны и изучены – это подтверждает, что твои видения действительно вполне возможны. Помнишь дело о кроссворде и о начале операций на втором фронте?

– О чем ты? – переспросила Сидония, покачав головой. – Я не слышала об этом.

– Видишь ли, день начала военных операций планировался в абсолютной секретности, однако за несколько месяцев до 6 июня 1944 года кодовые слова «перегрузка», «Юта» и «омега», которые обозначали высадку и два пункта начала операций, появились в «Дейли телеграф» вместе с несколькими подобными словами. Все, естественно, подумали об утечке секретной информации, но, когда стали допрашивать сотрудников редакции, оказалось, что кроссворд составлен двадцать лет назад одним начитанным учителем школы. Разумеется, он и слышать не мог о начале военных операций на втором фронте.

– Боже, какая таинственная история! Должно быть, этот человек предвидел будущее.

– Как ты видишь прошлое. Согласно Дж.Б. Пристли, не все ли это равно?

– Вы умеете утешать, доктор. Вы заставляете меня почувствовать себя всесильным медиумом.

– Ты и так медиум, особенно если видишь милого старого Георга. Как издевались над этим беднягой!

– Думаешь, во всем виноваты были, эти шарлатаны?

– Семейка Уиллис? Ну, не во всем, но во многом.

– Я прочла о его любви к Саре. О, Финнан, это было восхитительно! Я просто обожаю мистера Фокса!

– Старый мошенник, но весьма обаятельный.

– Неужели? Надо поподробнее узнать о нем.

– Так мы прогуляемся перед ленчем? – поинтересовался Финнан деловитым тоном.

– Да, пожалуй. Только схожу надену жакет. Стоял последний день апреля. В воздухе еще пахло сыростью, сердитые облака проносились мимо водянисто-желтого солнца. Тротуары были мокрыми и скользкими, и, несмотря на воскресенье, вся Кенсинггон-Хай-стрит пропахла выхлопами бензина и была запружена машинами, пробирающимися к центру Лондона.

– Не пойти ли нам в парк? – спросил Финнан, удивленный тем, что Сидония настойчиво направляла его к магазинам.

– Здесь в одной из витрин я видела потрясающее вечернее платье. Думаю, оно подошло бы для моего следующего концерта, и теперь хочу во что бы то ни стало разглядеть ярлычок с ценой.

Финнан рассмеялся:

– Так я и думал: теперь ты используешь меня вместо стремянки, и я почувствую женскую тягу к тряпкам на собственных костях.

С этими словами он взял Сидонию за руку, и голова у нее слегка закружилась от внезапно нахлынувшего счастья.

«Я хочу постоянно быть с ним, – неотвязно вертелось у нее в голове. – Мне недостаточно просто спать с этим человеком».

Но в этом как раз и состояло затруднение, грозившее в будущем их отношениям, – она все сильнее мечтала о прочной связи, он же был вполне удовлетворен нынешним положением.

– Черт! – тихо воскликнула Сидония и восхищенно уставилась на платье.

Это была прекрасная одежда русалки – облегающее платье, расходящееся от колен пышными оборками. Таинственный цвет морских глубин дополнялся радужной вышивкой.

– Вот это да! – с истинно ирландским воодушевлением воскликнул Финнан. – В нем ты будешь неотразима.

Сидония приложила ладони к стеклу витрины и приблизила к ней лицо, пытаясь различить ярлык с ценой, который сбился и был едва виден. Она услышала, как позади нее Финнан закашлялся от проезжающего особо дымного автомобиля, а потом поверхность стекла изменилась и на нее ошеломляющим потоком хлынул аромат свежескошенного сена. Кашель затих. Сидония невольно зажмурилась и поморгала, а затем широко раскрыла глаза, уставившись в одну точку. Она смотрела на низко подрезанные стебли травы, ее ладони были полны свежего сена.

– Боже! – вслух воскликнула она, с ужасом озираясь по сторонам.

Она очутилась в уголке редкостной красоты и с наслаждением вдыхала чистый свежий воздух. Чтобы успокоиться, Сидония глубоко втянула густой аромат, подобный аромату выдержанного вина. Она стояла на дороге, достаточно широкой, чтобы на ней могли разъехаться, правда, почти цепляясь друг за друга, две повозки. Слева простирались поля, где крестьяне сгребали сено в небольшие стога, над одним из которых склонилась Сидония. Чуть дальше стоял огромный стог, а вокруг него рассыпались его невысокие собратья. Справа виднелась окраина парка Холленд-Хаус с хозяйственными строениями поблизости, цветником и огородом. Возбужденная и удивленная, Сидония следила за косарями.

Среди них можно было ясно различить Сару – по смоляным кудрям, падающим из-под цыганской шляпы, к полям которой были приколоты настоящие вишни. Сара была одета как обычная деревенская девчонка – в простую черную юбку, белую блузку с красным, отделанным черными лентами корсажем. Корсаж был намеренно зашнурован не до самого верха, позволяя разглядеть округлые груди, дополняющие впечатление.

«У нее чудесная фигура», – решила Сидония, размышляя, принадлежал ли причудливый костюм самой Саре или она на время одолжила его.

Сидония не сомневалась в том, что вскоре здесь должен проехать король, – дорога, на которой она стояла, столетия спустя превратилась в Кенсингтон-Хай-стрит, и было совершенно ясно, что именно здесь король совершал прогулки, останавливаясь в Кснсингтонском дворце. Очевидно, прелестная крестьянка тоже ожидала его, ибо она часто оглядывалась через плечо на дорогу и с досадой отворачивалась.

Проехала карета, затем мальчишка-почтальон: две сумки с почтой были приторочены к седлу его лошади, а третья висела за спиной. Почтальон торопился, очевидно, он хорошо знал правила: «…почту следует доставлять со скоростью не менее шести миль в час… если кого-нибудь из почтальонов застанут бездельничающим у дороги, то отправят его в исправительный дом, приговорив к тяжелым работам на один месяц».

Еще немного погодя появился пастух, направляющий по дороге свое суматошное стадо, а потом – всадник. С первого взгляда Сидония поняла, что вновь случилось чудо: она видела Георга III, короля Великобритании и Ирландии. Ошеломленная, она даже не попыталась спрятаться, а только стояла и смотрела, как король поравнялся с ней, быстро взглянув в ее сторону. Затем его величество спешился, держа поводья в руке.

– Леди Сара! – позвал он негромко, но так, что голос донесся до полей. – Я здесь!

Сидония увидела, как девушка обернулась и заспешила к нему с улыбкой, не в силах скрыть подлинную радость при виде Георга.

– О, я невероятно рада, – задыхающимся от быстрого бега голосом произнесла Сара и присела перед королем. Она порозовела, когда король поднес ее пальчики к губам.

Ничто не могло доставить ей большего удовольствия, чем свидания с ним. В прошлый раз его задержали какие-то государственные дела и король не приехал, но Сара прождала его в одиночестве до самой темноты, пока не вынуждена была уйти домой. Она приходила в поля уже целую неделю при полном одобрении мистера Фокса, который уехал на остров Сенет на целую неделю – принимать ванны и отдыхать, желая на время отстраниться, от политической жизни. В Салоне, через три дня после бала, король выглядел печальным и меланхоличным, но весьма любезно разговаривал с Сарой и, видимо, не утратил восхищения ею. Кэролайн мгновенно сделала верный вывод: очевидно, принцессе Уэльской сообщили о том, что произошло на балу, и она решила принять меры.

– Должно быть, королю долго читали нотации, – сказала она Фоксу, и ее племянница, леди Сьюзен, согласилась с ней.

После этого старый хитрец Фокс покинул Лондон, напомнив напоследок своей родственнице, что король привык ежедневно совершать верховые прогулки, и посоветовав ей поработать в поле вместе с косарями. План удался. Во вторник король проезжал мимо, сразу заметил предмет своего обожания и остановился поговорить.

– Завтра или послезавтра я снова приеду сюда, – пообещал он на прощание.

– Приезжайте к полудню, ваше величество, – в это время здесь бывает очень весело. Работники пьют сидр и едят сыр, в понедельник приходил играть старый скрипач. Мне так понравилось, – сказала Сара и увидела, что открытое привлекательное лицо короля зарумянилось от удовольствия.

– Обязательно приеду, обещаю вам.

И он сдержал слово. В среду около полудня он уже стоял рядом с Сарой в поле.

– Как я рада! – беспрестанно повторяла она.

– Но вряд ли вы рады сильнее меня, миледи. Король взял ее за руку – это был самый интимный жест, который он себе позволял, – и направился в поле, ведя за собой коня.

Их окружала идиллическая, воплощенная пасторальная красота Англии. Жаркое июньское солнце золотило стебли травы, небо казалось таким накаленно-синим, что приобретало лиловатый оттенок. Горячее марево стояло над парком; стадо, разместившееся неподалеку, усердно размахивало хвостами, отгоняя слепней, овцы забились в тень деревьев и застыли неподвижно.

– Неужели это моя страна? – удивленно спросил король, оглядываясь по сторонам.

– Конечно, ваша. Вы любите ее?

– Я буду ее любить, если мне позволят.

Они говорили шепотом, ибо не решались высказать все вслух, и тут беседу прервал чистый высокий звук скрипки.

– Время обеда, – пояснила Сара. – Вы побудете с нами?

Король с удовольствием улыбнулся и вытащил из седельной сумки яблоко и кусок сыра.

– Я готов к этому, – произнес он.

В последующие годы из всех воспоминаний только этот случай каждый раз заставлял Сару утирать слезы. Она не могла забыть наслаждение короля пасторальной жизнью, и то, что он прихватил скромную закуску, чтобы посидеть в поле с косарями, трогало ее до глубины души.

Звуки скрипки казались неимоверно притягательными – это была народная мелодия, такая прелестная и лукавая, что Сара застыла у стога и слушала, широко раскрыв глаза. Ей казалось, будто она попала в «золотой век», что она слышит звуки и видит картины, которые еще никто не удостаивался видеть.

Король сел под стогом, привалившись к нему спиной, положив сбоку камзол. Его стреноженный конь бродил неподалеку, прелестная возлюбленная, одетая как цыганка, сидела рядом.

Оба влюбленных были так молоды и неопытны, что Сидония искренне затревожилась за них, придя в раздражение от того, что ничем не может помочь им, что способна только следить за происходящим, зная, что случится потом. Она понимала, что будущее, которое ждет влюбленных, невозможно изменить.

Музыка не умолкала. Старый скрипач, стоя к ней спиной, выводил такую прелестную мелодию, что музыкантше казалось, будто ничего лучше она не слышала за всю свою жизнь.

– Как мне нравится эта музыка, – воскликнул Георг. – Что это такое?

– Кажется, цыганская песня, ваше величество. Похоже, этот скрипач – настоящий цыган.

– Он отлично играет. Хотел бы я видеть его при дворе.

– Он ни за что не решился бы расстаться с вольной жизнью.

Король восторженно улыбнулся:

– Как вы красивы и как красиво говорите! Сара улыбнулась ему в пронзительном солнечном свете, не скрывающем ни единой черты ее лица, и Георг понял, что эта девушка родилась для того, чтобы любить его. Георг твердо знал: женившись на ней, он никогда больше не будет чувствовать себя одиноким. Он склонился к ней и поцеловал – страстным, самым первым и лучшим из поцелуев.

– Я люблю вас, – тихо произнес он.

– И я, – не задумываясь, ответила Сара, обвила его за шею руками и притянула к себе.

Со всеми сомнениями и борьбой было покончено. Все, что было в прошлом, осталось позади, но впереди предстояло еще немало испытаний.

– У нас есть враги, дорогая, – тихо проговорил Георг. – Моя мать и лорд Бьют хотят, чтобы я женился на немецкой принцессе.

– Они осудили ваше поведение на балу, правда?

– Откуда вы знаете?

– В Салоне вы выглядели таким грустным…

– Мне хотелось скрыть свои чувства. Как бы я хотел, чтобы нас оставили в покое!

Король находил огромное удовольствие в том, что говорил «нас», и видел по лицу Сары, что она тоже радуется этому.

– Никто не сможет помешать, если вы примете решение – ведь вы король!

– Поцелуйте меня еще раз, или я умру от тоски. В его груди нарастала такая боль и страсть, что король едва мог поверить этому.

– Вы сможете побыть здесь подольше?

– Я побуду с вами, сколько смогу Пусть меня поищут. Ради такого случая можно пренебречь долгом.

Эти слова были настолько странно слышать от короля, что Сара едва могла поверить собственным ушам.

– Значит, вы в самом деле любите меня, ваше величество?

– И всегда буду любить, – добавил Георг, не солгав ни капли.

Сидония видела, как они уходят от стога, за которым прятались, так отчетливо, как будто в самом деле была свидетельницей тех времен, но все, что она могла сделать, – просто смотреть, не в состоянии даже сообщить, какие тучи собираются над ними, сказать, что самым опасным врагом короля станет его собственная длинноносая и раздражительная мать.

Внезапно она почувствовала слабость, головокружение и тошноту, и вещество под ладонями Сидонии вновь превратилось в стекло. Она вскрикнула, когда вид за стеклом начал таять и исчезать.

– Что это было? – удивился Георг, отстранившись от Сары. – Кто кричал?

Она казалась испуганной, ибо и сама слышала крик.

– Не знаю. Кажется, крик шел со стороны дороги.

– Я пойду посмотрю? – предложил король, наполовину заинтригованный еще неизведанной возможностью выполнить желание женщины, наполовину сам желающий угодить своей черноволосой возлюбленной.

– Пойдемте вдвоем.

Оба были встревожены, но еще далеки от завершения любовной игры. Король расстегнул блузку Сары и впервые в своей жизни прикоснулся губами к обнаженной груди.

– Нет, подождите, – попросил Георг, не желая покидать уютное и уединенное место за большим стогом.

Но скрипач-цыган отправился выяснить, кто кричал, и пришел в такое изумление, какое только возможно у повидавшего жизнь бродяги. Он с интересом наблюдал, как Сидония исчезает прямо у него на глазах. Скрипач был уверен, что видит призрак, но не боялся. На своем языке он прочитал молитву за мертвых и потом по какому-то непонятному наитию добавил молитву за детей, младенцев и еще не родившихся потомков.

– Все верно, – сказал Сара, оглядываясь в сторону дороги, – кричал тот старик.

– Неужели? – отчужденным тоном переспросил его величество и вновь предался упоительному наслаждению, прижимая губы к теплой плоти, которая казалась более упругой под его прикосновением.

В это время произошло ужасное возвращение или пробуждение. Сидония обнаружила, что в этот воскресный день она лежит на пороге магазина на Кенсингтон-Хай-стрит, как бродяга, беспризорник, обитатель трущоб. Пытаясь справиться с охватившей ее тошнотой, Сидония уцепилась за витрину. Именно в этот момент она увидела, что мимо нее как безумный бежит побледневший Финнан. В его глазах отчаяние сменялось ужасом.

– Я здесь! – слабым голосом позвала она. – Финнан, я здесь!

Он сразу оказался рядом, подхватил ее под руку и бережно повел в сторону дома. Оба были слишком испуганы, чтобы говорить, но радовались уже тому, что вновь оказались рядом и теперь могли медленно шагать к Филимор-Гарденс. Они молчали до тех пор, пока не оказались в его квартире с бокалами в руках. Оба заговорили одновременно, впервые после случившегося посмотрев друг другу в лицо.

– Это было все то же, – сказала Сидония, – путешествие в прошлое. Я видела их вдвоем – Сару и Георга. О, это было замечательное видение, жаль только, что ты испугался.

– Знаешь, последний раз я был так же перепуган, когда попал под обстрел в Белфасте.

– Но почему?

– Потому что ты исчезла. Я только отвернулся, чтобы прокашляться, как и подобает истинному джентльмену, – сухо добавил он, – а затем повернулся к тебе и увидел, как ты растворилась в воздухе! Никогда не думал, что увижу такое! Вначале я уже решил, что ты перешла к другой витрине, и стал оглядываться, ища тебя. Затем, как и положено старому цинику, я заключил, что ты ушла…

– Прогуляться?

– Вот именно.

Сидония сделала глоток из своего бокала.

– Мне было страшно, Финнан: и когда я уходила в прошлое, и когда возвращалась, меня мучила тошнота. Но то, что я видела, было таким захватывающим, таким важным… Я даже слышала народную мелодию давно ушедших веков!

– Уж не знаю, стоит ли завидовать тебе или порадоваться, что такого кошмара не случилось со мной.

– Знаешь, они влюблены без памяти, – продолжала Сидония, не обратив внимания на слова Финнана. – Гораздо сильнее, чем полагают историки. Мне кажется, их чувства недооценивают из-за того, что случилось впоследствии.

– Ты говоришь о короле и Саре Леннокс?

– Да. Интересно, Финнан, почему она преследует меня?

– Вероятно, потому что ты играешь музыку ее времен и живешь скорее прошлым, чем настоящим. – Он внимательно разглядывал ее лицо. – Ты все еще не успокоилась. Пойдем, я уложу тебя.

Он помог ей пройти в спальню, раздел ее с умением опытного врача и помог лечь. Было так невозможно приятно осознавать, что за ней ухаживают как за ребенком, и, когда Финнан принес завтрак на подносе, Сидония почувствовала, что еще никогда так сильно не любила его.

– Если ты будешь возиться со мной вот так каждый раз, я готова постоянно уходить в прошлое.

– Твердо обещать не могу, но если окажусь поблизости, можешь положиться на меня.

Сидония сразу погрустнела, поняв, что он нашел отличный способ мягко намекнуть ей, что вскоре уедет и не сможет больше оказывать ей помощь.

Тем не менее она постаралась скрыть свои чувства и беспечно произнесла:

– Ладно, я запомню. Финнан задумался:

– Интересно, порадуешься ты или огорчишься, если выяснится, что это был твой последний опыт перемещения во времени?

– Конечно, огорчусь, хотя мне кажется, мои перемещения становятся опасными. Но эта музыка, Финнан, эта чудная мелодия! Послушай, дай мне халат – я спущусь к себе и попробую сыграть ее. Надо записать мелодию, пока она не забылась.

Облаченная в яркий купальный халат, Сидония села за маленький спинет и наиграла мелодию скрипача, потом подобрала аккорды и сыграла всю пьесу.

– Представляешь, когда она звучала в летний день, а косари обедали в поле и король с Сарой любили друг друга в стоге сена…

– В буквальном смысле?

– Я не видела их. Даже в путешествии во времени есть свои ограничения.

Ирландец весело расхохотался:

– Ты – самое причудливое существо, какое когда-либо сходило со страниц книги сказок. Я никогда еще не встречал никого, подобного вам, Сидония Брукс.

– Надеюсь, Мне бы не хотелось, чтобы все твои подруги играли на клавикордах и умели, шагнув в сторону, оказаться в восемнадцатом веке.

– Иди спать, – сказал он.

Казалось, они превратились в единый поток, слились в тот момент, когда соприкоснулись их тела. Сидония думала, что ее тело тает, когда к груди прикасается широкая грудь Финнана, а бедра скользят рядом. Всей своей плотью, охваченной пламенем, она чувствовала его твердость, и каждая частица ее тела изнывала от страсти. Она и не подозревала, что плотская любовь может быть божественно прекрасной, ибо теперь, соединившись телесно с ним, Сидония чувствовала себя в безопасности, верила, что, даже если Финнан О’Нейл уедет, он обязательно вернется к ней – такими прочными казались связующие их узы.

Ласки его рук возбуждали ее, поцелуи обжигали губы. Сидонии казалось, что она не выдержит и закричит, если прекрасный ритм не кончится в ближайшее время. Все завершилось со звездным взрывом для каждого из них. Они лежали, не думая ни о чем, едва переводя дыхание. Сидония первой нарушила тишину, еле слышно прошептав:

– Я всегда буду любить тебя.

Они расстались на закате – медленно и неохотно, чувствуя, что должны остаться вдвоем на всю ночь, и все же зная, что люди не доставят им такой радости.

Король был испуган и рад до безумия. В возрасте двадцати трех лет он впервые в жизни испытал то, что бойкие городские мальчишки узнают намного раньше. В огромном стогу, укрытые от мира и косарей, которые деликатно отошли подальше, они с Сарой лежали обнаженными под летним солнцем, и желание, безудержное желание, взяло свое. Поцелуи и робкие ласки превратились в нечто большее, и Георг, к своей радости, обнаружил, что знает, как следует поступать. Он был страстным и чувственным – качества, в которых отказывали ему мать и Бьют, и, кроме того, прелестная девушка, лежащая в его объятиях и соединенная с ним телесно, так взволновала короля, что взрыв его чувств был поистине невероятным.

В своем роде это было соблазнение невинности на лоне природы, и Сара, несмотря на весь жар любви, обнаружила, что плотский акт весьма болезнен, и пожелала, чтобы он кончился как можно скорее, чтобы об утрате ее невинности можно было забыть и предаться утехам, которым, очевидно, радостно предается весь мир. Однако, когда вечерние тени легли на землю, а ее возлюбленный уехал, Сара направилась к Холленд-Хаусу, чувствуя себя скверной и отвратительной, ожидая, что случится потом. Даже в восторге экстаза король не сделал ей предложения, и это тревожило девушку.

Пищу для размышлений давал и еще один случай. Садясь в седло, Георг неожиданно спросил:

– Кем была та женщина, которая стояла здесь, как будто ждала моего приезда? Это одна из ваших служанок?

– О ком вы говорите? Как она выглядела? – расспрашивала Сара, уже чувствуя тревожные толчки сердца.

– Она была весьма недурна, одета в странную одежду – как у юноши, а ее волосы горели, будто пламя. Кроме того, она довольно неучтиво уставилась на меня и даже забыла поприветствовать.

– Вы видели ее когда-нибудь прежде?

Ее любовник покраснел:

– Возможно. Почему вы спрашиваете?

– Помните тот день, когда вы застали меня с этим негодяем, Ньюбаттлом? О, любимый, должно быть, вы возненавидели меня тогда!

– Я не могу ненавидеть вас, – горячо возразил его величество. – Вид соперника только побудил меня к действию.

– Я люблю тебя, – одновременно в который уже раз произнесли они, и король склонился с седла и поцеловал свою возлюбленную.

– Да, я видел ее в тот день, – задумчиво признался он через несколько минут.

– Значит, с ней незнакомы, ни вы, ни я. Ваше величество, мне кажется, это сверхъестественное существо…

– Надо спросить у цыгана, – мудро решил король. – Я уверен, что он тоже видел эту женщину.

– Я спрошу завтра… О, дорогой, увидимся ли мы завтра вновь?

– Да, – решительно заявил король. – Даже если мой добрый друг Бьют воспротивится всеми силами, я не стану слушать его.

– Но, конечно, наше свидание следует держать в тайне?

– В этот раз – да. Но вскоре я сам расскажу ему обо всем. – Лицо Георга опечалилось.

– Не думайте сейчас об этом. Мы будем бороться с трудностями тогда, когда они появятся.

Они еще раз поцеловались и разошлись. И теперь Сара сидела перед подаренными королем клавикордами и пыталась подобрать мелодию, которую днем играл старый скрипач.

– Какая прелесть! – воскликнула леди Сьюзен, входя в музыкальную комнату. – Что это за мелодия?

– Ее играл цыган сегодня днем в поле, там, где собрались косари.

– Наверное, это песня о любви. Скажи, а он приезжал?

Сара покачала головой:

– Мне не следовало говорить об этом – дело слишком серьезное, но мне трудно лгать тебе, милая Сью. Да, он приезжал и любит меня.

Сьюзен порозовела.

– И он просил твоей руки?

– Нет, пока еще нет.

– Но попросит?

– Думаю, да, я даже уверена в этом. О, Сьюзен, как мне беспокойно!

– Пойди поспи, – мягко предложила ее подруга. – Наверное, он сделает тебе предложение завтра, так что ты должна выглядеть как следует.

– В самом деле. – Сара поднялась от клавикордов и подошла к Сьюзен. – Спокойной ночи, дорогая. Увидимся утром. – И она покинула комнату.

– Спокойной ночи, дорогая. Увидимся утром.

С этими словами Финнан покинул квартиру Сидонии и поднялся к себе, чтобы провести остаток ночи дома. Она лежала, глядя в окно на луну, и думала, удастся ли ей заснуть снова в таком возбужденном состоянии, с головой, переполненной видениями и образами прошлого и настоящего, мыслями о любви взаимной и любви несбывшейся. Затем, почти как в трансе, Сидония встала и, не зажигая света, спустилась в освещенную бледной луной музыкальную комнату.