Бесчувственную Сару перенесли в Холленд-Хаус, и там Кэролайн, едва бросив взгляд на свою сестру, приказала немедленно закладывать карету, чтобы везти ее в дом в Приви-Гарден. При обычных обстоятельствах она никогда бы не решилась подвергать Сару такому испытанию, но теперь, когда весь свет жаждал узнать, родится ли ребенок под крышей дома Банбери, у Кэролайн просто не оставалось выбора. Сидя рядом с обложенной подушками Сарой, испытывая мучительную боль при виде ее страданий, Кэролайн только молилась о том, чтобы их путешествие через снегопад не оказалось напрасным.

Ее надежды оправдались. Сару, стонущую в схватках, поспешно перенесли в постель, и известный акушер, Уильям Хантер, который втайне получил кругленькую сумму от лорда Уильяма Гордона, прибыл, чтобы принять младенца. Бдения старой невежественной повитухи, которая приходила к роженицам, прихватывая с собой табурет как символ своего ремесла, подошли к концу. В те дни роды у знатных леди принимал обычно либо сам Уильям Хантер, либо кто-нибудь из его учеников, известных под прозвищем «мужчин-повитух».

С помощью Хантера Сара родила на рассвете, 19 декабря, как раз тогда, когда сэр Чарльз возвращался с ночных развлечений в клубе. Слыша пронзительные крики новорожденного, доносящиеся из верхней комнаты, он элегантно пожал плечом и повернулся к леди Холленд.

– Значит, он родился здесь?

– Да, – Кэролайн взяла его за руку. – С вашей стороны это был великодушный поступок, сэр Чарльз. Я буду благодарна вам до конца жизни.

Чарльз печально взглянул на нее, и она впервые заметила, какими впалыми стали щеки Банбери.

– По-своему я еще люблю ее, вот в чем все дело.

– О, как жаль, что этот брак имел такое завершение!

– Это сущая мука, – прошептал Чарльз, и Кэролайн заплакала, не стесняясь, из-за того, что ее сестра вызвала такую боль у мужчины, который, несмотря на все сплетни о нем, повел себя как подобает благородному джентльмену.

– Вы подниметесь проведать ее? – спросила она сквозь слезы.

– Нет. Я должен приготовиться, ибо для меня ее присутствие будет настоящим испытанием.

Вспомнив, что он еще даже не знает, кто родился у Сары, Кэролайн добавила:

– У Сары дочь, хорошенькая малютка. Прошу вас сэр Чарльз, навестите ее, хотя бы в знак любезности! Роды у нее были не из легких.

Он в нерешительности застыл на месте, и Кэролайн, воспользовавшись шансом, взяла его за руку и повела по лестнице в спальню, где помещались мать сребенком. Пропустив Чарльза вперед, Кэролайн встала за дверью. Чарльз не мог смотреть на свою жену, и это потрясло леди Холленд, но склонился над колыбелью, улыбаясь невинному младенцу. Когда сэр Чарльз пригладил пальцем пушистый хохолок ребенка, Кэролайн поняла, что он будет любить малютку.

– Как вы назвали ее? – спросил Чарльз, спина которого еще нервно подрагивала.

– Я бы хотела назвать ее Луизой, если вы не возражаете.

Банбери в первый раз взглянул на Сару, и презрение, промелькнувшее в его глазах, больно кольнуло ей сердце.

– Ко мне это не имеет ни малейшего отношения, – холодно ответил он.

И Кэролайн, слыша все это, вздохнула и принялась размышлять, сколько времени этой чете, потерявшей свою любовь и предпочитающей мучиться отдельно друг от друга, удастся просуществовать под одной крышей.

– Пора идти, сэр, – тактично напомнила она. – Ей необходимо отдохнуть. Вы позволите заказать завтрак? Лично я проголодалась.

Чарльз устало кивнул.

– Я присоединюсь к вам. Доброго утра, мадам, – бросил он через плечо жене.

С этими словами мнимый отец новорожденного младенца вышел из комнаты.

Прочитав дневник от корки до корки, Сидония знала, что где-то в будущем ей суждено увидеть беременную Сару в слепящем снегопаде. Однако, читая эту запись, она была искренне расстроена тем, что невольно явилась причиной внезапного падения – ее вид настолько напугал Сару, что у той начались роды, и путешествие несчастной малютки Луизы Банбери в этот мир было вызвано одним из самых странных событий в жизни ее матери. Зная обо всем этом и твердо решив каким-либо образом постараться не слишком напугать женщину, Сидония оказалась совершенно неподготовленной к этому событию, когда оно, наконец, свершилось.

День приезда Алексея выдался жарким, но следующий был еще жарче. Поскольку наступило воскресенье, они подольше пробыли в постели, а потом, поднявшись, отправились в сад.

– Сегодня я думаю прозаниматься не больше часа, – решил русский, лениво позевывая. – Чтобы доставить удовольствие твоей соседке я приглашу ее послушать, конечно, если ты не возражаешь.

– Кто-нибудь говорил тебе, – ответила Сидония, одновременно укоризненно покачивая головой и улыбаясь, – что ты склонен к внешним эффектам больше, чем кто-либо, известный Богу или человеку?

– Конечно – ты все время говоришь мне об этом. Вот потому я и влюблен в тебя.

– Тебе не следовало этого говорить. Когда-нибудь кто-нибудь может тебе поверить.

– Но я в самом деле люблю тебя.

– Тогда что ты станешь делать, – предположила Сидония полушутя, – если я попрошу тебя жениться на мне, жить вместе со мной или попробую связать тебя каким-либо обещанием?

– Во всяком случае, я не стану отказываться. Но я еще совсем ребенок…

Сидония звонко расхохоталась.

– …и хочу чего-нибудь достичь в жизни. Вот если ты согласна подождать лет эдак десять, товарищ, тогда я с радостью приму твое предложение.

Она бросила в него подушкой.

– Послушай, ребенок, к тому времени я достигну середины жизни и буду клониться к закату. Именно потому я бы хотела иметь семью прежде, чем окончательно состарюсь.

– Я тоже, но сейчас я еще не готов к этому. – Пребывая в замешательстве и вдруг найдя ловкий ход, Алексей добавил: – Этот твои приятель из Канады твой ровесник, верно?

– На год старше.

– Тогда он то, что тебе нужно. Тебе необходимо выйти за него замуж, несмотря на то, что ты оставишь меня с разбитым сердцем.

– Ты настоящий недоносок, – крикнула она в ответ, запуская в Алексея первым, что попалось под руку.

Она беззаботно смеялась, однако внутренний голос убедительно доказывал ей, что Алексей был, не только слишком молод для нее, но его ждала блестящая карьера. Славянская интуиция помогла ему понять ее внезапную неловкость, и скрипач неожиданно стал нежным и ласковым.

– Сегодня я приглашаю тебя пообедать где-нибудь в самом лучшем месте, – предложил он. – Выбери сама: «Ритц» или «Савой-Гриль»?

– Для бывшего коммуниста у тебя слишком капиталистические замашки.

– Вот потому-то я и «бывший» – пошутил Алексей, и его реплика осталась без ответа.

Они решили пойти куда-нибудь в менее известное место и выбрали ресторан в Найтсбридже, который нравился Сидонии. Вечер получился бы великолепным, если бы Найджел, у которого, как предположила Сидония, начался очередной рецидив, не вздумал позвонить. Алексей поднял трубку прежде, чем Сидония успела перехватить ее, отчаянно желая, чтобы звонил не Финнан. Но, к ее облегчению, Алексей заговорил:

– Привет. Мисс Сидонию Брукс? Да, она здесь. Я? Ну, я ее друг, – последовала пауза. – Я сказал «друг», а не «любовник». А вам-то что за дело? Прекратите орать. Теперь я понял: вы – толстяк Белтрам, который носит длинные белые трусы. Если да, то оставьте мисс Брукс в покое или я из вас обещаю сделать отбивную.

– Подожди, дай мне! – потребовала Сидония. – Найджел? Предупреждаю, если ты не перестанешь сюда звонить, я буду вынуждена сменить номер. Оставь меня в покое раз и навсегда!

– Что стряслось с этим ублюдком? – поинтересовался Алексей, когда Сидония отшвырнула трубку и отключила телефон.

– Похоже, у него развивается алкоголизм. Последнее время каждый раз, когда мы говорим, у него заплетается язык.

– Дало назвала бы это состояние «подпитием».

– Пожалуй.

– Вероятно, нам следует их познакомить, – на полном серьезе продолжал Алексей, а затем его голос изменился: – Неужели тебя с ним что-то до сих пор связывает? Нельзя же позволять ему постоянно раздражать тебя.

– Думаю, я могла бы подать на него в суд.

– Обязательно сделай это, Сидония. Мне неприятно знать, что, когда ты останешься одна, этот лунатик будет бродить вокруг.

– Обещаю тебе, я что-нибудь предприму, если это повторится. А теперь давай забудем о нем, иначе пропадет весь вечер.

Несмотря на то, что они веселились от души, звонок Найджела оставил неприятный осадок, и Сидония была рада в конце концов направиться домой, внезапно почувствовав усталость и необъяснимое недомогание.

Это был один из бесконечно длинных летних вечеров, и, когда они вернулись в Филимор-Гарденс, небо едва начинало темнеть. По внезапному наитию Сидония решила пройти к особняку по аллее Холленд и войти в квартиру через калитку в садовой стене, поэтому, взяв Алексея под руку, она потащила его прочь с Кенсингтон-Хайстрит. Издалека уже виднелись огни театра, молодежного отеля и неопределенная громада разрушенного особняка. А потом неожиданно случилось странное событие: воздух стал ледяным, по аллее Холленд внезапно пронесся быстрый и резкий порыв холодного ветра.

– Брр, – поежился Алексей, – почти как в Москве.

Но его голос прозвучал отдаленно и неясно, перед глазами Сидонии предметы стали расплываться, как будто при анестезии. Ей казалось, что она входит в белый туннель и видит в его дальнем конце женскую фигурку, стоящую среди вихря снеговых хлопьев в темном парке. Женщина невидящими глазами всматривалась в сторону Сидонии.

– Сара! – закричала Сидония, не желая пугать беременную женщину.

– Кто это? – донесся ответ из другого века.

– Сара, Сара! – вновь вскрикнула Сидония, но тут же поняла, что она наделала больше вреда, чем пользы, как того и следовало ожидать. Послышался вопль, подобный воплю агонизирующего животного, и женщина, нелепо выпростав руку, повалилась на заваленную снегом землю. Стенки туннеля сомкнулись, и Сидонию окружила тьма, в которой единственно узнаваемым было присутствие Алексея – его запах говорил Сидонии, что скрипач должен быть где-то рядом.

– Боже! – крикнула она и бросилась к нему.

В свете внезапно вспыхнувших фонарей она заметила, каким белым стало его лицо.

– Ради Бога, скажи, что это было? – спросил он.

– Ты что-нибудь видел?

– Это была какая-то галлюцинация: снег, падающий крупными хлопьями, и женская фигура вдалеке.

– И все?

– Ничего, только ужасный крик. – И Алексей заспешил к дому, таща Сидонию за собой. – Давай скорее, уйдем домой! Похоже, здесь есть призраки. Боже, ну и напугался же я. Мое видение великой княжны было почти приятным, а это что-то ужасное!

– У нее начались роды, вот потому она и закричала так страшно.

Он повернулся к Сидонии с выражением детского любопытства на лице.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я знаю, кто она такая. Мне известна ее жизнь почти во всех подробностях. Прости, Алексей, всего минуту назад ты видел человека, который жил двести лет назад, хотя для нее это время было настоящим.

– Ты говоришь о временных разрывах, квантовой теории?

– Да, – кивнула Сидония, надеясь, что ее добрый и удивительный друг не смеется над ней. – Я искренне верю, что так оно и есть.

Мучительно-несчастный вид сэра Чарльза Банбери подавлял Сару, сжигал ее, подобно пламени. Она могла примириться с его яростью, его пренебрежением и враждой, но видеть его таким несчастным изо дня в день – доходило до того, что бедняга Чарльз совершенно потерял аппетит – ей было невыносимо. Теперь все ее связи стали казаться ей дешевыми и грязными интрижками, а она сама – тварью, ничем не отличающейся от уличной девки. Она медленно убивала мужчину, который, как утверждали все вокруг, не причинил ей ни малейшего вреда.

Но ее муки усиливались от сознания того, что Уильям находится совсем рядом, и Сара едва сдерживала свое желание повидаться с ним. В письме он сообщил, что намерен присутствовать при крестинах Луизы в Холленд-Хаусе, на которых крестным отцом должен был стать сам лорд Холленд, и только страстными мольбами не расстраивать ее Саре удалось заставить Гордона остаться дома.

«Но она мое дитя!» – возражал он в ответном письме.

Сара поверяла свои скорби дневнику:

Все это было правдой. Чарльз любил ребенка, как своего собственного, осыпал малютку подарками, все время, пока оставался дома, проводил в ее детской. Однажды Сара застала его в то время, как Чарльз качал люльку, напевая колыбельную, и эта картина поразила ее, как удар плетью. Она изо всех сил презирала себя, ибо даже теперь не переставала думать о Уильяме Гордоне и по-прежнему обожала его.

После родов ей пришлось пролежать несколько недель, принимая родственников и немногих оставшихся у нее друзей. После Нового года она окончательно окрепла и, не в силах больше видеть несчастного Чарльза, собрала вещи и уехала с Луизой в Суффолк, оставив мужа в доме в Приви-Гарден. Но, разумеется, к отъезду ее побудили не только страдания мужа. В Бартоне, вдали от любопытных глаз, она могла беспрепятственно встречаться с Уильямом. Страсть, которая не успела окончательно угаснуть, разгорелась с новой силой. Во время своих тайных встреч Сара и Уильям строили планы на будущее.

– Это будет всего лишь прогулка, – убеждал он. – Мы выедем прогуляться и отправимся в поместный дом герцога Дорсета, Ноул, близ Севеноукса. Герцог – мой добрый приятель, и он даст нам приют на любое время.

– Но я просто не могу вот так все бросить.

– Почему бы и нет?

На это было трудно возразить, к тому же теперь, через два месяца после рождения ребенка, их влечение друг к другу вновь усилилось. Пара почти все время проводила в доме Уильяма, не в силах расстаться даже на ночь.

– Нельзя пренебрегать такой любовью, как наша, – умолял Уильям, и его лицо, покрытое романтической бледностью, становилось еще бледнее. – Боже мой, Сара, я скоро сойду с ума! Нам суждено провести остаток своей жизни вместе, а ты все еще цепляешься за своего мужа.

Само тело Сары жаждало его. Ее душа стремилась к душе Уильяма, но только убеждение в том, что ее исчезновение прекратит муки сэра Чарльза, наконец заставило Сару изменить мнение. 19 февраля 1769 года она сообщила слугам, что отправляется на прогулку, ушла и не вернулась.

Это был последний раз, когда она видела свой супружеский дом. Лорд Уильям Гордон ждал ее на перекрестке в закрытой карете. Не взяв с собой даже запасную одежду, оставив ребенка на попечение горничной, Сара бросилась в объятия любовника, и карета плавно покатила в сторону Кента, к новой жизни развращенной, но счастливой женщины, преданной плотскому греху.

Если бы Сара Банбери думала, что их побег совершится легко и просто, она вскоре бы испытала сильное разочарование. Через два дня после побега в Ноул нагрянула сестра Сары, леди Луиза Конолли, чей экипаж мчался по аллее так, как будто его кучером был сам дьявол. Сара узнала, что она должна немедленно вернуться в Холленд-Хаус, так как малютка Луиза больна, плачет и ждет маму.

Именно этого Сара и боялась, ибо любила своего ребенка и собиралась послать за ним, едва установится погода. Но теперь, независимо от того, была ли история с болезнью ребенка простой выдумкой или Луиза сказала правду, Сара не решилась подвергать дочь такому риску. Лорд Уильям Гордон мрачно смотрел вслед удаляющемуся экипажу Сары, которая возвращалась в Холленд-Хаус, где за малышкой уже ухаживал сэр Чарльз.

Вся семья собралась в библиотеке – такими суровыми Сара еще никогда не видела своих родственников. Здесь сидели лорд и леди Холленд, рядом с ними поместился Томас Конолли, специально вызванный из Ирландии, позади сидели Сте со своей женой леди Мэри и Чарльз Джеймс Фокс, отчаянно старающийся сохранить на лице серьезное выражение. Только двое родственников отсутствовали на фамильном сборище – герцог Ричмондский и Прелесть, но их отсутствие вскоре объяснилось.

– Герцог слег от переживаний. Своим отвратительным поведением ты убиваешь всех нас, – сделала решительный ход Кэролайн.

– Как мой ребенок? – ответила вопросом Сара. —

Его здоровье для меня важнее всего прочего, даже здоровья моего брата.

– И поэтому вы бросили свою дочь? – сердито осведомился Томас Конолли, гораздо более обеспокоенный усталым видом жены, нежели всем происходящим.

– Это была вынужденная временная мера. Я собиралась послать за ней.

– Это вы говорите сейчас, но я сомневаюсь, что в ваших словах есть хотя бы частица правды.

– Вы сомневаетесь в моих словах? – оскорбленно спросила Сара.

– Да, – отрезал Томас и сердито отвернулся, уставившись в окно и теребя подбородок.

– Ладно, что сделано – то сделано, – впервые за все время вмешался лорд Холленд. – Гораздо важнее поговорить о будущем. Сара, каковы твои намерения?

– Жить с Уильямом Гордоном и ребенком – нашим ребенком, которому по праву надлежит быть с нами.

– Стыдись! – вспыхнула Кэролайн. – Сэр Чарльз был более чем добр к тебе. Неважно, какой была его вина, но он вел себя достойно на протяжении всей твоей постыдной связи.

Это замечание вызвало общий ропот согласия, и даже Чарльз Джеймс кивнул:

– Это верно, Сара.

– Я знаю, – ответила она. – Он действительно самый снисходительный муж на свете. Но именно ради него я должна его покинуть. Остаться с ним – значит погубить всю его жизнь, поэтому я предоставила ему возможность жить одному.

– А что будет с Луизой? – спросила леди Мэри Фокс с любопытством и добродушием. – Наверное, ее жизнь будет более счастливой при замужних родителях, чем при греховных любовниках.

Сара с достоинством повернулась к ней.

– Я уверена, леди Мэри, что жизнь ребенка, возвращенного к своим настоящим родителям, людям, которые любят друг друга и свой плод, будет гораздо более счастливой, чем у ребенка, выросшего в семье, где супруги друг друга ненавидят. Ибо, уж можете мне поверить, хотя сейчас я не испытываю ненависти к сэру Чарльзу и он относится ко мне соответственно, эти чувства не преминут вскоре появиться у нас, вынужденных лгать изо дня в день.

Наступило молчание, затем лорд Холленд с расстановкой произнес:

– Я не убежден, леди Сара, что такая ненависть еще не появилась между вами. Ваш муж прислал мне письмо, в котором просил передать вам свое позволение не возвращаться в его дом. Но, прежде чем сделать это, я должен был в последний раз узнать ваши намерения.

– Забрать своего ребенка и жить с лордом Уильямом Гордоном, – смело повторила Сара.

– Пусть будет так. – И лорд Холленд протянул ей письмо, написанное почерком сэра Чарльза.

– Вам известно его содержание, милорд?

– Разумеется, – ответил Генри Фокс, поднялся на ноги и обратился к остальным сидящим в комнате. – Мы только попусту потеряли время. Надо дать этой глупой упрямице делать то, что она пожелает, и посмотреть, как ей это понравится.

Кэролайн тоже встала.

– В этом доме вас больше не принимают, мадам. Я вынуждена просить вас уехать как можно быстрее.

Это был смертельный удар, и Сара, которая до сих пор умудрялась оставаться спокойной, горько разрыдалась.

– Неужели вы не понимаете, – всхлипывала она, – что я поступила так, не желая навязывать ни себя, ни ребенка лорда Уильяма моему бедному мужу?

Но ее уже никто не слушал, родственники не глядя выходили из комнаты, только толстяк Сте оглянулся в дверях, одарил Сару сочувствующим и печальным взглядом, покачал головой и ушел.

Продолжая рыдать, Сара вскрыла письмо, которое дал ей лорд Холленд.

Все кончилось. Она потеряла короля, потеряла мужа, но по крайней мере наградой за то стало верное и любящее сердце.

«Все ради любви», – подумала Сара и принялась молиться, чтобы ее нога наконец-то ступила на путь, который привел бы ее к спокойствию и умиротворению, столь необходимыми ей.

Она оставила Холленд-Хаус в сумерках, забрав с собой Луизу и не в силах оставаться хотя бы еще одну ночь под такой негостеприимной крышей. Поскольку у нее не было собственного экипажа, Сара приказала кучеру Кэролайн доставить ее к «Двуглавому лебедю» на Пикадилли, опасаясь путешествовать ночью. Здесь, проведя бессонную ночь, Сара взяла билет на дилижанс, который на следующее утро, в четыре часа, отправлялся в Саутгемптон – неподалеку от того места, которое указал ей Уильям. Она позавтракала в Бэгшоте, покормила своего ребенка, а четыре часа спустя пообедала в Графсфорде. После этого дилижанс не останавливался до самого Саутгемптона, до семи часов вечера, и Сара едва не падала с ног от усталости, когда наконец сняла номер в «Собаке и утке» На следующее утро в наемной карете она отправилась к дому миссис Биссел в Редбридже.

Как ни странно, у этой миссис Биссел приятель лорда Уильяма посоветовал им остановиться перед бегством за границу. Ее дом был рекомендован как уединенный и мирный, а сама леди – как добрая провинциальная дама, готовая на любые жертвы ради удобства своих гостей. Переступив порог, Сара увидела идеально чистую комнату, тяжелую дубовую мебель, тряпичные половики, разбросанные по блестящему полу, и шторы ручной работы на окнах. Комнату наполнял запах свежевыпеченного хлеба и воска, и Луиза, которая дурно перенесла путешествие, чудесным образом перестала плакать.

Радуясь тому, что в юности она так много участвовала в любительских спектаклях, Сара поведала миссис Биссел свою историю. Она вышла замуж без одобрения своих родителей и друзей, и в результате этого подверглась всеобщему остракизму. Поэтому она вместе со своим мужем решила пожить уединенно, где-нибудь подальше от столицы, и дом миссис Биссел со всем его спокойствием кажется им как раз тем, чего они хотели. Если все будет решено и хозяйка согласится с се предложением, Сара пошлет за своим мужем, мистером Уильямом Гором, который присоединится к ней через несколько дней. Роль была сыграна убедительно, миссис Биссел осталась совершенно очарованной Сарой. Таким образом, в следующее воскресенье прибыл лорд и любовники вновь воссоединились вместе со своим ребенком, которого произвели на свет.

Их жизнь стала подобной раю, блаженству в садах Эдема. Холодные дни ранней весны сменились долгожданным теплом, подснежники и крокусы уже пестрели на полянах в лесу, где прогуливались любовники, по очереди нося на руках Луизу. Такая бесхитростная деревенская идиллия вызывала мысли о том, что им больше нечего желать, и Сара мало-помалу начинала верить, топя свое беспокойство в самообмане, что они с Уильямом действительно муж и жена, что они жена ты уже давно и теперь представляют собой самую блаженно-счастливую пару в мире. Переполнившись такими мыслями, оба они увлеклись своими ролями. И начали расширять свой круг общения, знакомясь с обитателями Редбриджа, в блаженном неведении даже не помышляя о том, какую сенсацию они производят. Уильям с его каштановыми волосами и возвышенным романтичным лицом стал мечтой каждой женщины в округе, по Саре вздыхали все местные мужчины.

– Должно быть, мистер и миссис Гор – знатные господа, – размышляла ближайшая подруга миссис Биссел миссис Тайлер.

– Конечно, душенька, – у них такие учтивые манеры, они так красиво говорят!

– А вы читали в газете о сбежавших любовниках?

– Ну какие же они любовники?

– В газете пишут, что сестра герцога Ричмондского, леди Сара Банбери, бросила своего мужа и бежала с лордом Уильямом Гордоном. Еще там говорится, что они взяли с собой ребенка.

– Боже милостивый! – лицо миссис Биссел омрачилось. – Но вы ведь не думаете, что они… – у нее сорвался голос.

– Я только предполагаю. И даже если это правда, как некрасиво с их стороны обманывать вас подобным образом!

– В самом деле, как вы считаете, что мне теперь делать?

– Внимательно последить за ними, а что делать дальше, мы с вами решим потом.

На том и порешили. Но хозяйка дома теперь была настороже и ужаснулась, узнав, что дочь леди Сары Банбери зовут Луизой – дочь супругов Гор носила то же самое имя.

– Что вы думаете об этом? – спросила она у миссис Тайлер.

– Мне кажется это чрезвычайно подозрительным, вот как. Надо что-нибудь предпринять.

– В каком смысле?

– Предоставьте это мне, – таинственно произнесла миссис Тайлер и сощурила свой круглый глаз.

17 марта, в день святого Патрика, любовники поднимали бокалы шампанского за ирландское воспитание Сары. Смеясь и болтая, они сидели перед камином после утренней прогулки, ребенок весело лепетал, на столе красовался букет ярко-желтых нарциссов. Будучи жизнелюбивыми людьми, они готовы были вечно пребывать в подобной идиллии. Именно такую приятную сцену увидел вошедший незнакомец, о котором необычно строгая миссис Биссел заявила словами: «К вам посетитель, миссис Гор».

Сара и Уильям в смущении переглянулись, уверенные, что их тайное убежище известно только им одним. Но мужчина, учтиво поклонившийся им, седоволосый и строгий на вид, показался леди Саре очень знакомым, и она в тревоге вскочила.

– Леди Сара Банбери?

– Да.

– Несомненно, вы помните меня. Я – Джон Сузил, частный поверенный сэра Чарльза. А вы, сэр, полагаю, лорд Уильям Гордон?

– Да, это я. А в чем дело?

– Одну минуту, сэр. У меня имеется повестка, подписанная сэром Чарльзом Банбери, который преследует вас по закону, обвиняя в преступной связи с его женой. – Из-за спины мистер Сузил извлек бумагу, которую он передал в дрогнувшие руки Уильяма. И впредь я могу передать ваше дело в суд, – добавил стряпчий с ноткой злорадства и не отказал себе в удовольствии ехидно улыбнуться.

– Но как, черт побери, вы нашли нас? – свирепо осведомился Уильям.

– Вас выследили, сэр. Ваш маленький обман окончен, романтическое путешествие подошло к концу

– О, нет! – вырвался крик у Сары. – Какая жестокость! Мы были так счастливы..

– Счастье за чужой счет редко бывает продолжительным, мадам, – язвительно заметил стряпчий. Позвольте пожелать вам всего хорошего.

С этими словами он повернулся и вышел, и сама его походка, исполненная презрительного достоинства говорила больше, чем могли выразить любые слова.