Солнце – это еще не все

– Пожалуйста. Только с условием, что я уйду, если понадобится моя помощь. – Иоганну очень хотелось, чтобы его позвали. Он немного подвинулся на приступке – от Тоби разило виски, и Иоганн подумал: наверное, в бутылке мистера Манделя осталось не так уж много.

– Сигарету?

Они закурили, и кавалер Розмари представился:

– Тоби Эпплгейт.

– Джон Фишер.

– Я вас искал.

– Вот как?

– Один мой друг – он недавно познакомился с вами в Клубе земляков – просил меня разыскать вас, и я возобновил мою старую… хм… дружбу с Розмари. Вот это девчонка! Вы еще с ней не спали? Она многому может научить. Ну, как бы там ни было, я вас разыскал. Правда, я никак не думал, что мы встретимся здесь. Такие сборища не в моем вкусе, и, думаю, что не в вашем: всякие умные студенты, народные песни, дешевое вино и цветной сброд, точно в ООН, от которого всякого порядочного человека может стошнить. Ну вас, наверное, сюда привели какие-то свои соображения.

– Да.

Тоби испытующе посмотрел на него.

– Давайте не будем играть в прятки, вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю.

– Нам бы хотелось, чтобы вы с нами сотрудничали. Не прогадаете.

– Я не ищу работы.

Тоби расхохотался.

– Это, собственно говоря, не работа, а небольшая дружеская поддержка в нынешние трудные времена. Видите ли, у нас в университете среди студентов организована нацистская партия. В ней уже состоит тридцать семь членов. – Он помолчал, очевидно ожидая, что Иоганн что-нибудь скажет. – Все – студенты, но и среди сотрудников у нас есть сочувствующие. Сенат университета и профессорский совет против нас. Так и не взяли в штат одного преподавателя, которого нам очень хотелось устроить. Наш человек, а в совете у них полно красных и евреев. Мы хотели пригласить руководителя австралийской национал-социалистической партии поговорить с нами о форме, штурмовых отрядах и прочем, но евреи, коммунисты и лейбористы подняли такой шум, что наш план провалился.

Иоганн не мог понять, то ли Тоби выпил слишком много виски, то ли хвастливое многословие вообще было ему свойственно. Что, если бы Актил или Абдул услышали, какую он несет чепуху?

– Впрочем, дела у нас не так уж плохи. Вы читали большую статью в газете Сиднейского университета об идеалах национал-социализма? У редактора самые высокие представления о свободе слова, и он, дурак, пропустил все это.

– О каких идеалах? – спросил Иоганн, подняв брови.

Тоби рассмеялся.

– Конечно, было бы точнее сказать: об идеологии, но приходится смягчать. Мы бы напечатали эту статью и в профсоюзных газетах Нового Южного Уэльса, но евреи поднажали на профсоюзы, и у нас ничего не вышло. Вы, должно быть, заметили, какую они здесь забрали себе власть?

– Нет, не заметил.

– Еще увидите.

Оба помолчали.

Тоби продолжал извиняющимся тоном:

– Конечно, я понимаю, тридцать семь – цифра не очень внушительная, но это же только начало. Сколько человек было у Гитлера, когда он начинал? А если взять и другие штаты, то у нас уже есть более двух тысяч человек. И не судите о нас по той группе нацистов, которую на прошлой неделе арестовала полиция в Ашдоне. Это только исполнители, которых мы посылаем на митинги и демонстрации. Среди них нет ни одного значительного человека. Но возглавляют движение влиятельные люди, и мы тесно связаны с нацистскими группами в Англии и Америке. Мне пришлось побывать на их конференциях. Мы приглашали Линкольна Рокуэлла и Колина Джордана побывать здесь, чтобы расшевелить нас. Это нам не помешало бы. – Тоби воодушевился. – А такой человек, как вы, только что из Германии, для нас просто находка. Мы постараемся, чтобы и вы остались довольны. Конечно, мы студенты, и насчет денег у нас туговато, но мы всегда можем подработать: например, разогнать демонстрацию протеста против вьетнамской войны и так далее. Не забывайте, что мы – белый остров в море цветных.

Иоганн пожал плечами.

– Есть старая немецкая поговорка: «Тот, кто живет на острове, не должен враждовать с морем».

– А в чем ее смысл? – спросил Тоби.

– В том, что в ней сказано.

– Это для меня слишком глубокомысленно. Я хочу сказать, что здесь вас ожидает неплохое будущее. Я немало поездил по свету и убедился, что нужно только разделаться с красными и лучшего места, чем Австралия, не найти. Много денег, много земли, много солнца.

– Иногда мне кажется, что солнце – это еще не все.

– Я что-то не понял.

Иоганн отвел рукой пачку сигарет, предложенную Тоби.

– Меня все это не интересует.

Тоби с недоумением посмотрел на него.

– Вы что, морочите мне голову?

– Как это?

– Очки втираете – вот что.

– Это мне тоже непонятно. Быть может, вы объясните? Я еще не постиг всех тонкостей вашего языка.

– Ну, я сказал, что… что вы пошутили.

– О нет! Такими серьезными вещами не шутят.

– Значит, вы водили меня за нос? – злобно спросил Тоби.

– Это вы, мистер Эпплгейт, сами водили себя за нос.

Тоби отошел от стены.

– Так, так! Теперь я начинаю понимать. Всего три с половиной месяца, как из Западной Германии, а уже ведет себя как ярый коммунист! Вы не на нашей стороне.

– Мне не совсем ясно, на чьей стороне вы. Но если вы нацисты, то я, разумеется, не с вами.

– А, еще один из тех ублюдков, которые пробрались сюда, надев личину!

– Не понимаю, что вы имеете в виду. Когда я ехал сюда, я никакой личины на себя не надевал.

– Не пытайтесь меня уверить, будто вы не знали, что вас привезли сюда для борьбы с левыми элементами.

– В бланках, которые я заполнял для визы в Австралию, такого пункта не было.

– Вы знали, что это само собой разумелось. А то зачем бы мы пускали вас, немцев, в Австралию?

– Я считал, что мы нужны вам для развития вашей страны.

– Все вы, иммигранты, – никчемный народ. Приезжаете сюда только для того, чтобы самим устроиться, и вовсе не думаете помогать нам бороться с коммунизмом. То-то вам нравится якшаться с неграми, евреями и прочей швалью.

Иоганн выпрямился.

– А теперь послушайте вы, мистер Эпплгейт. Вам кажется, что вы красивы, элегантны и умны, а для меня вы просто ничтожество. Я здесь в гостях и мало кого тут знаю, но эти люди – друзья моих друзей, и, если я еще услышу о них хоть одно грязное слово, я врежу вам – кажется, так говорят в Австралии?

– Не смеши меня. Я выше тебя на четыре дюйма и гораздо тяжелее. Так я и стану ждать, пока ты соберешься мне врезать.

Тоби бросился на Иоганна, сжав кулаки. Иоганн увернулся, схватил Тоби за кисть приемом дзю-до, и тот потерял равновесие.

Иоганн услышал, как вскрикнула Лайша, обернулся, и Тоби, воспользовавшись этим, нанес ему такой удар, что он навзничь повалился на траву.

Иоганн лежал неподвижно, раскинув руки.

Звезды кружились над его головой. Сквозь пелену тумана он увидел Лайшу: она склонилась над ним, окликала его, прижимала к себе его голову. Он ощутил ее теплые слезы на своем лице и вдруг вспомнил строку из какого-то английского стихотворения: «И падает слеза, как теплый дождь с небес». Это и были небеса: его голова покоилась на груди Лайши, ее слезы капали ему на лицо. Он открыл глаза и пробормотал распухшими губами:

– Я люблю тебя, Лайша.

Она еще крепче прижала его голову, и сквозь шум в ушах он услышал ее голос:

– Мой милый, милый, сейчас не время для любви. Я уезжаю во Вьетнам.

Звезды покатились вниз. Иоганн закрыл глаза.

Глава двадцать седьмая

Элис одевалась с особой тщательностью, разглядывая в зеркале каждую деталь туалета; она надела черный бюстгальтер, застегнула молнию черного пояса, критически осмотрела черную кружевную комбинацию и трусики. Охваченная чувственными грезами, она сладостно предвкушала тот момент, когда Карл будет ее раздевать – этого ритуала он никогда не опускал. До встречи с ним она считала, что интерес мужчин к женскому белью выдуман в целях рекламы. Но Карл открыл ей столько нового, что те интимные сведения, которыми ее приятельницы мимоходом обменивались за бриджем, казались ей наивным лепетом школьниц. Что они знают об этом!

Элис подняла руку, чтобы солнечный луч упал на ее кольцо, и она залюбовалась игрой белых и зеленых огней в бриллианте. В Уголке все восхищались этим кольцом. Все они были так внимательны к ней: устраивали в ее честь приемы и чаепития. Как ужасно, что пришлось придумать предлог и отказаться от приглашения Манделей. Она до сих пор видит перед собой обиженные глаза Карен. Элис тоже было больно, но она выдержала. Так ей пришлось порвать еще с чем-то, чего не любил Карл.

Элис это было неприятно, но ведь не бывает же так, чтобы у человека было все, чего он хочет, и разве может жаловаться женщина, имеющая так много, как она? Теперь, когда Мартин и Лиз предложили разделить «Лавры» на две квартиры, можно было назначить день свадьбы на самое ближайшее время, сохранив полную гармонию между ее привязанностью к Мартину и страстью к Карлу.

Новая планировка дома позволит им жить, не мешая друг другу, и в то же время она сможет по-прежнему заботиться о Мартине и Лиз. Разница только в том, что Мартин и Лиз будут жить наверху, – придется установить кухонный лифт, – а они с Карлом внизу. Пристроят внешнюю лестницу, и у Мартина будет отдельный вход, как он ихотел. Слава богу, Мартин стал менее раздражителен с тех пор, как они обо всем договорились. Плавными движениями она расчесывала щеткой волосы – Карл так любит обвивать их вокруг своей шел, – но тут у входной двери раздались два настойчивых звонка. Конечно, это не гость в такой час!

Элис стояла со щеткой в поднятой руке, прислушиваясь к шаркающим шагам Марии в холле. Она твердо решила: кто бы это ни был, дома она не останется.

Мартин обедал в клубе, Лиз с Иоганном отправились в кино на пятичасовой сеанс и вернутся домой не раньше восьми, когда по телевизору будут передавать «Панораму».

Она сказала им, что она с Карлом и его друзьями поедет в театр, а потом будет ужинать у его друзей и останется там ночевать. Как нелепо, что женщине, которой уже за сорок, приходится сочинять всякие истории, чтобы не ночевать дома! Когда они с Карлом поженятся, они всегда будут вместе, им больше не нужно будет дожидаться выходного дня миссис Шмидт или Бранковича или других столь же редко выпадающих случаев.

Она услышала тяжелые шаги Марии на лестнице. Постучав, Мария просунула руку в дверь спальни.

– Вам срочная телеграмма, мисс Белфорд.

– Спасибо, Мария.

Элис взяла телеграмму, и ее сердце на мгновение остановилось. В ее кругу не было принято обмениваться телеграммами, и телеграммы для нее всегда означали дурную весть. Пилочкой для ногтей она вскрыла телеграмму. Предчувствие не обмануло ее, хотя посторонний посмеялся бы над тем, что эти столь незначительные фразы вызвали такое горькое разочарование: «Сожалею, вечером встреча невозможна. Срочно вызван в Мельбурн. Позвоню о дне и часе приезда. Карл». Так холодно, так равнодушно! Перечитав телеграмму Элис ощутила дрожь в теле. Телеграмма была послана из Парраматты. Что делал Карл в Парраматте? Она попыталась взять себя в руки. Ведь мог же он быть в Парраматте по делу. Но какой-то коварный голос шепнул ей: та рыжеволосая женщина, которую она застала в в его спальне, живет в Парраматте.

О нет! Только не это!

Она скомкала телеграмму.

Карл обещал встретить ее в Булоло в половине восьмого, и они должны были провести вместе не только ночь, но и весь следующий день. Элис помнила, как он сжал ей локоть и как посмотрел на нее, когда говорил эти слова. А теперь он решил провести ночь в Парраматте с этой рыжеволосой тварью. Элис опустилась на краешек кровати, охваченная ревностью. Как он мог совершить такую низость?

Здравый смысл подсказывал, что Карл позвонит и все ей объяснит. Она расправила телеграмму и еще раз перечитала ее. И ревность заглушила голос разума. Эта женщина!.. Судя по ее виду, она была еще более искушенной, чем он! Как он мог так поступить! Пробудить все ее надежды, так распалить ее чувства, что она все дни сгорала от желания, а по ночам ее мучили сны, которые утром ей было стыдно вспомнить.

Как он мог позволить ей сообщить об их помолвке и сохранить любовницу? Это было хуже всего. Теперь все соседи будут смеяться над ней. Она не сможет голову поднять от стыда.

Элис разорвала телеграмму в клочки и, рыдая, бросилась на кровать.

Она услышала, как хлопнула калитка, – это Мария ушла домой к мужу-инвалиду и детям. Какое-то мгновение она испытала к ней жгучую зависть. Пусть она уродлива и замучена тяжелой работой, но уж от такого она, во всяком случае, избавлена.

Лучи заходящего солнца упали на кровать, и Элис стало жарко. Она встала, опустила жалюзи, но в комнате уже было душно. Новый бюстгальтер и пояс врезались в тело. От ноющей боли и от жары ее горе перешло в злость, и дрожащими руками она расстегнула бюстгальтер и пояс.

Внизу начали бить старинные часы – мелодичный звон наполнил весь дом, усиливая ощущение пустоты. Она положила примочки на распухшие от слез веки. Все ее мысли сосредоточились на одном: как уберечь себя от дальнейшего унижения, хотя бы в глазах близких.

Прозвенел последний удар: шесть часов.

Она спустилась на кухню и заварила чай. Она предпочла бы выпить виски, но тогда нельзя было бы сесть за руль, а ей надо уехать, надо! Остаться дома? Слушать удивленные возгласы Мартина и Лиз, когда они узнают, что она не была в театре, угадывать в их возгласах вопрос, которого вслух они не зададут: уж не бросил ли ее Карл? Нет, она не станет подвергать себя еще и такому испытанию. Она поедет в Булоло, чтобы выплакаться в одиночестве. У Бранковича выходной день, и, стало быть, никто ей не помешает. При желании она даже может броситься с пристани в море, и никто не узнает об этом, пока волны не прибьют к берегу ее тело с распущенными волосами, с лицом, искусанным крабами.

«Дуреха, – сказала она себе, – на это у тебя не хватит мужества. Ты останешься жить, будешь стареть, толстеть, превратишься в истеричку, потому что Карл тебя бросил и никого другого тебе не найти».

В тупом оцепенении, сменившем приступ рыданий, Элис дожидалась сумерек, чтобы ни Рейнбоу, ни Мандели не увидели, как она уезжает. Когда она услышала по телевизору сигнал – в семь часов начиналась передача последних известий, она накинула темное вечернее пальто и, никем не замеченная, села в машину, сняла туфли на гвоздиках, мучительно жавшие ноги, надела простые туфли на низком каблуке, в которых всегда водила машину, и поехала по направлению к городу.

Однако когда Уголок остался позади, она свернула на шоссе, которое вело к Лиллипилли по берегу. Она выбрала этот окольный путь, чтобы попасть в Булоло после того, как зайдет месяц. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, что она приехала одна. Это было бы равносильно тому, что она во всеуслышанье объявила бы о своем поражении.

Элис вела машину словно одурманенная. Мотор плохо тянул, и в машине пахло бензином. Перед Кронуллой она поставила машину у обочины, раздумывая, не заехать ли на станцию обслуживания. На темном берегу мерцали огни, протянувшиеся до самого мыса. Шум прибоя эхом отдавался в песчаных дюнах, усиливая охватившее ее одиночество. Мотор вдруг заработал лучше, и она решила ехать медленно по верхнему шоссе над бухтами Бирранир и Ганнаматта, там, где каким-то фантастическим аметистовым цветом светилась вода в сиянии заходящего месяца. Элис свернула вниз к мысу Лиллипилли, где слышались уныло-протяжные крики морских птиц, и остановилась у небольшой лавочки, где они обычно покупали провизию. Хозяин лавочки Джо был неплохим механиком.

– Неполадки с машиной, мисс Белфорд? – спросил он.

– Да, плохо идет с самого моста.

– Хотите, я посмотрю?

– Да, хорошо бы, Джо. Я оставлю машину, а сама отправлюсь пешком.

– Ладно! Я загоню машину в гараж, а завтра утром пораньше посмотрю, что с ней. На сегодня жена взяла билеты в кино.

Элис купила шоколадных конфет и сигарет. Если уж ей суждено провести эту ночь одной, она может себе доставить хотя бы это маленькое удовольствие. Она примет две таблетки аспирина, выпьет виски из запасов Мартина, ляжет в кровать и уснет мертвецким сном. Единственным утешением в этой безрадостной для нее ситуации будет сознание того, что ей не надо сегодня объясняться со своими. А когда этот момент все же наступит, она просто скажет, что ходила в театр с друзьями Карла, как и собиралась, а об остальном можно будет пока умолчать. Какой негодяй! За всю свою жизнь она столько не лгала, сколько ей пришлось лгать за эти несколько месяцев их знакомства.

Гравий рассыпался под резиновыми подошвами ее туфель, когда она спускалась по темной дороге, ее икры и бедра заныли от напряжения. Мало она ходит – вот в чем беда. Потому и толстеет. Но теперь это уже не имеет никакого значения – кого будет интересовать, как она выглядит?

Элис уже приближалась к коттеджу, как вдруг из-за угла выехал автомобиль. Желая скрыться от света фар, она отступила в тень жимолости, буйно увивавшей ворота дома Морганов, где оглушительно ревел радиоприемник, извергая громовые звуки победного марша из «Аиды».

Автомобиль остановился у Булоло. С этого расстояния Элис видела только его длинный корпус, скользнувший в гараж. Надев очки, она стала ждать, к горлу подступил комок. Не может быть! Но в отсвете фонаря она увидела, что из гаража кто-то выходит, и прилив неудержимой радости охватил ее: это был Карл! Подавив крик, она не двинулась с места; отголоски пережитого унижения говорили ей: «Пусть он войдет, увидит, что в доме темно, и решит, что я не приехала».

Сердце ее учащенно билось не только от усталости, вызванной ходьбой, но и от радости, что он вернулся к ней. Вероятно, отправив телеграмму, он передумал, и это обрадовало ее и вселило в нее уверенность.

Она пожалела, что оставила в машине туфли на гвоздиках и сняла новый бюстгальтер и пояс. Но она заставит его забыть об этих мелочах. Сегодня ночью ее ничто не сможет смутить, ведь он приехал к ней, бросил все свои дела! Аромат жимолости зажигал ее кровь огнем.

Элис шла тихо, прячась в тени деревьев. Услышав, что он спускается к дому, она на цыпочках подошла к гаражу, предвкушая удивление Карла, когда он вдруг увидит ее. Но тут она услышала голос Бранковича и остолбенела. Зачем Брэнк остался здесь в свой выходной день?

Бранкович сказал:

– Мистер фон Рендт, дайте ваш чемодан. Мисс Белфорд послала меня помочь вам.

Элис затаила дыхание, не веря своим ушам. Нет, ей это показалось. Он, наверное, сказал «Мисс Белфорд еще не приехала», – все, что угодно, но только не то, что ей послышалось.

Она осторожно пошла по траве вдоль забора, следя за кружком света, скользящим за ветками, – это Бранкович освещал лестницу фонариком. И Элис снова услышала его голос:

– К сожалению, фонарь в саду перегорел – идите осторожно.

Он открыл дверь черного хода, пропустил Карла вперед, и вошел за ним в дом. Дверь закрылась.

Элис тихонько спустилась по лестнице, сердце колотилось в ее груди, но голос здравого смысла твердил, что в этом нет ничего необычного: Бранкович всегда выходил встретить гостя и нес его чемодан. Но все же… Почему он здесь, а не в Сиднее? Откуда он знал, что они приедут? Она уже хотела открыть дверь, но передумала и осторожно подошла к окну. То, что она увидела сквозь неплотно закрытые жалюзи, показалось ей невозможным – точно какой-то ночной кошмар вдруг стал явью. Карл рванулся к двери, а Бранкович крикнул так, что она остолбенела:

– Ни с места, иначе буду стрелять!

Мелькнули какие-то фигуры… Мария с лицом, искаженным злобной радостью… Что-то тяжелое с глухим стуком обрушилось на голову Карла, и он упал.

Элис отпрянула от окна, бросилась бегом по лестнице, спотыкаясь, падая, снова вставая. На мгновенье она прислонилась к джакаранде, чтобы перевести дыхание, и снова, спотыкаясь, побежала по дороге.

Глава двадцать восьмая

Элис что-то отчаянно кричала в телефонную трубку. Не разобрав первых слов, Мартин резко сказал:

– Говори медленней.

На секунду ему показалось, что она вот-вот расплачется, и он прикрикнул:

– Перестань!

Она задыхалась, словно от быстрого бега.

– В чем дело? – спросил он.

– Случилось нечто ужасное.

Ее тревога передалась Мартину.

– Ты разбилась?

– Я – нет. Но Карл…

– Несчастный случай? Где?

– Нет… Но Карла…

– Что?

– Его похитили.

– Как ты сказала?

– Похитили.

– Вздор! Людей у нас не похищают.

– Они его чем-то оглушили.

– Невероятно.

– Говорю тебе, это так.

– Тебе показалось.

– Да нет же! Немедленно приезжай!

– Куда?

– В Булоло.

– Ты сейчас там?

– Нет, я говорю из автомата. На шоссе. Я… я убежала.

– Я вызову полицию.

– Делай, что хочешь, только приезжай скорей! Я буду тебя ждать. Скорее приезжай!

– Не волнуйся, – Мартин старался ее успокоить. – Мы сейчас выезжаем.

Положив трубку, он подумал: «Она сошла с ума».

Лиз перестала разливать чай.

– Папа, что стряслось? На тебе лица нет.

– Элис…

– Несчастный случай?

– Нет. Какая-то фантастическая история. – Он повернулся к Иоганну: – Вы знали, что ваш дядя сегодня вечером собирался в Лиллипилли?

– Он говорил, что поедет в театр и останется ночевать у какого-то приятеля. А что случилось?

– Если Элис не помешалась, с Карлом случилось несчастье.

– Какое несчастье?

– Элис сказала, что его похитили, но у нас подобных вещей не бывает. На всякий случай я все-таки вызову полицию.

– Не надо! – Иоганн удержал его. – Мы должны все сделать сами.

– Вы допускаете, что его похитили?

– Да. А когда они увидят полицию, они его могут попросту бросить в море.

– Но ведь это же…

– Я знаю, мистер Белфорд, что вам это кажется смешным. Но все-таки поехать туда мы должны одни, и возьмите ваш пистолет.

– Какая нелепость! Со времен войны я не брал в руки оружия.

– А сейчас возьмите.

– Но у меня нет пистолета. Я позвоню сержанту Браунхиллу, чтобы он связался с полицией в Кронулле.

– Говорю вам, это может стоить жизни моему дяде.

– Папа, не спорь. Мы и так уже потеряли много времени, – торопила Лиз. – Я выведу машину.

– И оставьте на столе записку, чтобы ваша прислуга отнесла ее утром в полицию, – мрачно проговорил Иоганн.

Мартин не знал, как поступить.

– Все это смахивает на голливудский детектив.

– Возможно. Хотя даже Голливуд иногда берет факты из жизни.

– Но кому мог помешать ваш дядя?

– Сэр, здесь существуют организации, о которых вы ничего не знаете. Старые нацисты из Германии и сочувствующие им из других стран. Эти люди его ненавидят, так как он против них.

Мартин неохотно написал требуемую записку.

С улицы донесся гудок автомобиля.

Через предместье Лиз ехала на предельной разрешенной скорости, но за городом выжала из машины все, что могла, забыв о правилах.

Черная лента шоссе стремительно неслась под колеса, и желтые лучи от фар дрожали в воздухе.

Посреди шоссе замер опоссум, ослепленный фарами, и Лиз круто свернула, чтобы не раздавить его. Глядя на причудливые деревья, бегущие им навстречу, Иоганн вновь ощутил страх перед этим первобытным миром, который по-прежнему пугал его. хотя и стал ему ближе. Только теперь он понял, почему Карл ненавидел этот мир. Страна была древняя, а люди юными.

Он посмотрел на Мартина. Свет от приборной доски резко очерчивал его профиль, его волевой рот. Уверен в себе, ничего не боится. На губах Лиз играла улыбка ребенка, наслаждающегося быстрой ездой. «Дурачье! Дурачье! Дурачье! – сердито повторял он про себя. – Они ничего не понимают. Даже ее отец ничего не понимает. Они живут обособленной жизнью на этом огромном, изолированном острове, бредят красной опасностью, которая от них так же далека, как луна, и не видят того, что творится у них под носом».

Лиз, конечно, еще ребенок, но Мартин просто глупец. Как можно ехать без всякого оружия, не зная, что тебя ожидает, надеясь лишь на защиту закона? Как будто эти негодяи считаются с законом!

Да и дядя Карл хорош. Связаться с этой шайкой одержимых, мечтающих повернуть колесо истории вспять? И теперь, когда он, наконец, порвал с ними, эта банда мстит ему. Судя по тому, что он видел в Клубе земляков, шансы дяди остаться в живых невелики. Впрочем, это же относится и к нему самому! Мороз побежал по коже, когда он вдруг понял, что это в равной мере касается и его.

Мартину и Лиз опасность не угрожает. Эти негодяи не рискнут пойти на столкновение с законом. Но когда дело идет об их соотечественниках, они пренебрегут любым законом.

Лиз убеждала себя, что у тети Элис просто истерический припадок. И как всегда – в самый неподходящий момент. Сегодня вечером должен прийти Младший Мак, и они хотели сообщить отцу, что собираются пожениться. Сначала они решили отложить этот разговор до конца каникул, но потом Лиз передумала – ведь так отцу будет еще больнее. Теперь же, когда договорились о разделе «Лавров», все стало проще. Теперь она могла с легким сердцем уйти из дому. Да и отец будет доволен этим компромиссным решением. А тетя Элис совершенно преобразилась, и жить с ней теперь – одно удовольствие.

Только сейчас Лиз поняла чувства своей тетки. Она не подозревала, что Элис способна так любить.

Они выехали на гребень холма над Лиллипилли. Внизу мерцали огни, а дальше простиралось море, еще более темное, чем прибрежные горы.

Там, внизу, в комфортабельных современных домах, подумал Иоганн, живут с комфортом беспечные люди. В этой стране можно делать все, что угодно, и они ничего не узнают. Наивность это, как считал Карл, или здесь было что-то худшее – апатия?

Появление Элис из-за телефонной будки напомнило Лиз сцену из телевизионного детектива: позади Элис чернели заросли, в стеклянной двери отражались огни фар, а лицо тетки было мертвенно-бледным. Когда же она всунула голову в открытое окно машины, от нее волнами пошли всякие детективные ужасы. Это была не Элис, которую они знали: ее глаза были ненормально расширены, она говорила хриплым шепотом, и вся дрожала от страха.

– Что означает эта нелепая мелодрама? – нарочито резко спросил ее Мартин.

– Ш-ш-ш, – Элис огляделась, словно ее могли подслушать.

– Ты в своем уме? Ведь отсюда до дома триста ярдов.

Она схватила его за руку:

– Тише! Возможно, там есть еще другие.

– Да кто?

– Бандиты, похитившие Карла.

– Какая-то фантастика!

Элис пропустила его слова мимо ушей.

– Дальше ехать нельзя. Если мы пойдем по песку, у края дороги, они нас не услышат. Скорее! Одному богу известно, что они с ним сделали.

Мартин покачал головой.

– Мы не тронемся с места, пока ты не объяснишь, что все это значит, и, если ты не прекратишь истерию, я позвоню в полицейский участок в Кронулле.

Торопливым шепотом Элис сообщила все, что произошло. Когда она кончила, Мартин сказал:

– Идемте!

Он шел впереди, а они за ним гуськом по краю дороги, крупный песок шуршал у них под ногами.

Ветка хлестнула Лиз по лицу, и она вздрогнула: знакомый терпкий запах листвы только усилил ощущение нереальности происходящего. Лесные звуки: треск падающей коры, шорох сумчатой крысы, крики мо-поука – все это было частью знакомого ей мира. Ребенком, а потом и взрослой, она бегала по этой песчаной дороге и ничего не боялась. А сейчас все они, даже ее отец, шли крадучись, словно заразились страхом от Элис. Лиз пожалела, что рядом с ней нет Младшего Мака.

Они остановились у лестницы и посмотрели вниз на темные очертания дома.

– Нет, ты определенно сошла с ума, Элис, – насмешливо сказал Мартин. – Там вообще никого нет.

– Они все были там, – всхлипывая, произнесла Элис. – Я их видела.

– В гараже стоит машина Карла, – прошептал Иоганн.

Лиз приглушенно крикнула:

– Смотрите, в лодочном сарае свет!

Свет вспыхнул на какую-то секунду и тут же исчез, будто кто-то опустил занавеску.

– Идемте, – сказал Мартин.

Они осторожно спустились по ступенькам, прошли газон, сбегающий к воде там, где плавно покачивалась «Керема», мягко ударяясь о веревочные кранцы причала.

Мартин постучал в дверь сарая. Никто не ответил. Он постучал еще раз. Дверь распахнулась, и в дверном проеме появился черный силуэт Бранковича, державшего в руке пистолет.

– Уберите пистолет! – приказал Мартин. – Вы не у себя на родине.

– О, это вы, мистер Белфорд, – сказал Бранкович, не опуская пистолета. – И молодой Фишер.

Он направил пистолет на Иоганна. А когда Лиз и Элис вошли в полосу света, он угрожающе произнес:

– Стойте на месте! Хватит и двоих незваных гостей.

– Оказаться непрошеным гостем в собственном доме? Это что-то новое.

– Мне очень жаль, мистер Бедфорд. Но у нас не было другого выхода.

– Где фон Рендт?

– Здесь.

– Что вы с ним сделали?

– Мы его арестовали.

– Похоже на мелодраму!

– Я думаю, вам и мисс Бедфорд будет лучше войти. Посторонним незачем слышать все это, хотя из-за радио мистера Морана они вряд ли услышат слишком много.

Иоганн шагнул вперед.

– Назад, молодой человек! – приказал Бранкович. – Если не хотите разделить участь вашего дяди. А насколько нам известно, вы ее не заслуживаете. Возвращайтесь домой с мисс Элизабет, но только не вздумайте звонить в полицию, не то ваш дядя простится с жизнью раньше, чем мы предполагали.

– Я хочу, чтобы они остались со мной, – твердо сказал Мартин.

– Пожалуйста, но предупреждаю, что вашей дочери придется услышать не слишком приятные вещи.