Солнце – это еще не все

Брэнк улыбнулся.

– Сначала пойдем вдоль берега? – спросил он, бросив взгляд на Элис и Карла. – Короткими галсами бейдевинд на юг, а потом, когда бриз усилится, повернуть и полным ветром идти назад.

Мартин кивнул.

– Пока ветер с берега, пойдем длинным галсом мористее. Давайте генуэзский.

Брэнк снова исчез в каюте.

– Лиз! – крикнул Мартин. – Ставь грот!

– Есть, сэр! – Лиз встала навытяжку и отсалютовала (по крайней мере она считала, что салютует). – А теперь, сухопутная крыса, – обратилась она к Иоганну, – помогай мне! Сначала поставим на место гик. Для этого надо выбрать топенант.

– А что такое топенант?

Но Лиз уже было не до него.

– Объясню потом, сейчас нет времени. Вот тяни за это! Да не так сильно, Геркулес! Крепи грот, папа! А ты, сухопутная крыса, пошевеливайся! Развязывай сезни. Брось их в кокпит. А ну, быстро! – прикрикнула она. – Вопросы потом. Теперь сюда. Держи этот фал. Я надену кольца, а ты тяни веревку. Осторожно, не слишком сильно. Чем выше парус, тем труднее будет тянуть.

Иоганн старательно выполнял ее приказания. Мартин одобрительно следил за ним.

– Стоит! Еще подтяни. Только осторожно! А то сломаешь топ!

Брэнк заложил на гик хват-тали и оттянул его.

– Мисс Лиз, подтяните немного!

Лиз взялась за фал, заложила его за планку и откинулась назад, выбирая слабину.

– Вот так. Мы свернем конец потом, – пояснила она Иоганну. – Это экономит время.

Брэнк тем временем закрепил генуэзский кливер на леере и быстро выбирал кливер-фал.

– Э! Да это что-то новенькое! – воскликнула Лиз, увидев, как он наложил на мачту полтора шлага и зажал под ними петлю кливер-фала.

Брэнк был как будто доволен, что мог чему-то их научить.

– Ну, нового тут ничего нет, – сказал он. – Но стоит только дернуть, и парус упадет. Так же можно крепить и шкоты. И ничего не надо развязывать. Достаточно дернуть – и готово.

– Папа! – крикнула Лиз. – Ты видел, как Брэнк крепит фалы?

– Посмотрю потом!

Брэнк тем временем закрепил шкот кливера.

– Отпусти топенант! – крикнул Мартин, и Лиз его отпустила.

– А зачем? – спросил Иоганн, глядя, как свернутый парус, похожий на толстую колбасу, ползет вверх по лееру.

– Объясню потом, – ответила Лиз. – Брэнк, помочь вам?

Брэнк работал гиком, чтобы поймать ветер, а Мартин переложил руль. Яхта повернула. Брэнк дернул веревку, и, к изумлению Иоганна, большой кливер развернулся, наполнился ветром, и «Керема» стала набирать ход.

– А теперь, когда ты кончила мной командовать, объясни что к чему, – сказал Иоганн.

– Ты прекрасно со всем справился! – И Лиз начала объяснять ему термины. То, что для нее давно уже стало привычным, Иоганну было незнакомо, и ей пришлось подробно растолковывать смысл каждого маневра и назначение каждой снасти.

Брэнк сел на палубе рядом с Мартином, и оба не сводили глаз с парусов. Мартин был очень доволен тем, как стоял новый нейлоновый грот и как работал большой кливер.

– Сделаем длинный галс мористее, а потом к берегу, и, если ветер посвежеет, уберем кливер и пойдем короткими галсами бейдевинд, пока не развернемся.

– А тогда спустим кливер и поставим балун?

– Именно так я и думал.

– Хорошо.

Они повернули на юг, «Керема» стремительно неслась по спокойной глади моря.

Яхта слегка накренилась, теперь стоять было удобней, прислонясь к мачте; Иоганн смотрел, как за бортом уносится назад вода, даря ощущение скорости. Наверное, такое чувство испытывали мореплавателя, бороздившие неведомые моря! Ему доставила большое удовольствие эта мысль, которая словно приносила свободу.

Он никогда не был так близко к океану. Стоило ему только наклониться через борт, и можно было провести рукой по воде, которая разлеталась хрустальными зелеными брызгами. Как написать эту неуемную синеву, переходящую у горизонта в темную зелень, для которой нет названия, а у берегов – в бледно-зеленый цвет бутылочного стекла, если на палитре нет такой синей краски?

– Национальный парк, – сообщила Лиз, указывая на лесистый берег.

Ему не хотелось отвлекаться от своих мыслей. Закрыв глаза, он прислонился головой к мачте; ветер теребил его волосы; он слышал только, как шипела вода и время от времени хлопал парус.

Голос Мартина заставил его очнуться.

– Приготовились, Лиз! Поворачиваем!

И в ту же секунду Брэнк и Лиз в бешеном темпе принялись что-то делать. Замелькали снасти. Брэнк пробежал мимо него.

– Стойте у мачты! – бросил он ему на ходу. – А когда яхта накренится, перейдите на другую сторону.

Иоганн послушно встал с другой стороны мачты, когда яхта повернула.

Через несколько секунд снова воцарились тишина и спокойствие – «Керема» шла к берегу.

О этот пылающий, ослепительный, все преображающий свет! Этот фантастический мир сияющего воздуха и моря, и нет таких красок, чтобы изобразить его. В нем зелень изумруда, синева сапфира и, может быть, еще какой-то живой цвет, который нельзя воспроизвести ни кистью, ни камерой.

– Стэнуэлский парк, – объявила Лиз час спустя. И он увидел, что берег отступает, переходит в долину между гор, над которыми повисла сизо-голубая дымка.

Лиз понюхала воздух.

– Понюхайте, как пахнет лесной пожар.

И этот дым показался ему терпким, как ладан.

Снова команда Мартина. Снова приступ лихорадочной деятельности – и о чудо! Шлепанье воды прекратилось, ветер исчез, палуба выровнялась. Брэнк и Лиз с той же стремительностью убирали генуэзский кливер и уже более спокойно ставили другой парус, – когда он поднялся и раскрылся, то оказалось, что он даже больше, чем прежний.

– Пойдем бабочкой, папа! – крикнула Лиз. – Брэнк будет следить за балуном.

Когда они шли обратно, бриз слегка посвежел.

Они свернули в залив и встали на якорь в тихой воде за мысом Джиббон.

Глава девятнадцатая

«Керема» мирно покачивалась на якоре, а все общество завтракало на палубе.

– Какой чудесный день! – И Карл снова налил себе пива. – Давно я так приятно не проводил время! Наверное, с тех пор, как в детстве ездил к родным на каникулы в Вену.

– Все благодаря Брэнку, – сказал Мартин. – Если бы он не исправил мотор и не приготовил паруса, нам бы никогда не выехать так рано.

– Брэнк – настоящее сокровище! – восторженно подхватила Элис.

– Ты права, – ответил Мартин. – Такие люди, как он, редко встречаются в наши дни.

– С Брэнком нам ужасно повезло, – продолжала Элис серьезным тоном и посмотрела на Карла так, словно ей хотелось добиться от него подтверждения.

Но он глядел сквозь стакан на солнечный свет.

– Прошу извинить меня, но я не разделяю вашего энтузиазма, дорогая Элис и Мартин, – я не могу выразить, как я польщен, что вы разрешаете мне называть вас по имени. Дело в том, что я не выношу сербов. Их надо гнать в шею.

– Ш-ш-ш! – Лиз резко обернулась к Карлу. – Он вас услышит.

– Ничего, – Мартин посмотрел через плечо. – Он в камбузе, а когда там шумит примус, то ничего не слышно.

– Это не имеет никакого значения, сербы народ толстокожий. Я бы сказал, что они стоят на очень низкой ступени развития.

– Перестаньте! – оборвала его Лиз. – Расовые предрассудки – вещь недопустимая.

– Элизабет! – негодующе сказала Элис. – Как можно быть такой грубой с гостем?

Карл улыбнулся.

– Надеюсь, Элизабет извинит меня, если узнает, как пострадала от сербов моя семья во время войны.

– Простите! – спохватилась Лиз, смягчаясь при одном упоминании о страдании. – Конечно, это было ужасно. На фестивале в университете мы видели югославский фильм про войну, и я потом ночи не спала. Вот почему мы добиваемся прекращения этой ужасной войны во Вьетнаме.

– Элизабет, пожалуйста, не надо политики! – взмолилась Элис.

– Вы правы, мисс Элис. Политика может погубить дружбу. – Лицо фон Рендта помрачнело. – Да, моя дорогая Элизабет, эта война была ужасной. Эти… как они там себя называют, югославские партизаны – точнее говоря, бандиты – не останавливались ни перед какими зверствами. Но хуже всего, что они даже здесь, в вашей стране, продолжают свою террористическую деятельность. Наверное, вы читали в прошлом месяце о том, что один из членов нашего клуба стал жертвой их террористического акта: не успел он открыть калитку, как передняя стена его дома взлетела на воздух.

У Элис от ужаса округлились глаза, и она прижала ладонь к губам:

– Боже мой, какой ужас!

– Кто же мог это сделать? – негодующе спросила Лиз. Фон Рендт пожал плечами.

– Полиция утверждает, что она не может найти следов. Но мы прекрасно знаем, кто это сделал.

– Тогда почему вы не сообщите полиции? – спросил Мартин.

– Мы сообщили. Мы заявили, что это дело рук коммунистов.

– Опять эти ужасные коммунисты! – воскликнула Элис. – Их надо всех посадить в тюрьму или выслать в Россию.

– Вы имеете в виду коммунистов-иммигрантов? – спросил Мартин.

– Да, конечно.

– У вас есть доказательства их виновности?

– О, доказательства… Их как раз и требует полиция. Они говорят, что без доказательств не могут принять никаких мер, чтобы защитить нас от террористов! А какие же еще нужны доказательства? – грустно спросил Карл.

– Разве мало того, что они бросают бомбы в дома, где живут люди? – запальчиво спросила Элис.

– Послушай! – возразил Мартин. – В газетах указывалось, что, по мнению хозяев дома, бомба была брошена коммунистами, но для того, чтобы вынести суждение, нужны доказательства, не так ли?

– Младший Мак говорит, что все это происходит потому, что здесь появились нацистские организации, – заметила Лиз.

– Но что об этих организациях знает Младший Мак? – осведомился Мартин.

– Спроси его сам. Я не интересовалась подробностями.

– Тем лучше. Я, как и многие, не являюсь сторонником коммунизма, но точно так же я против всяких слухов, затрудняющих ассимиляцию ни в чем не повинных иммигрантов. Было бы лучше, чтобы эти люди не продолжали сводить тут старые счеты.

Фон Рендт поднял свой стакан.

– Ваши слова меня так глубоко взволновали, что я должен выпить за ваше здоровье. Пусть такие люди, как вы, живут по сто лет! – и он осушил стакан. – А теперь мне бы тоже хотелось внести свою лепту в этот очаровательный день, и я приглашаю вас всех сегодня вечером поужинать. Что, если в ресторан «Сесиль»? Там можно и потанцевать, если вы пригласите для ровного числа какую-нибудь вашу знакомую.

– Только без меня! – сказал Мартин, стараясь улыбкой смягчить свой отказ. – Я никогда не был любителем танцев. Но, вероятно, Фрэнк и Карен охотно составят вам компанию.

– Боюсь, я тоже не смогу пойти, – проговорила Лиз.

– Почему же, Лиз? – в голосе Элис звучало отчаяние, как у ребенка, которого лишают обещанного удовольствия.

– Но, тетя, ты же отлично знаешь, что сегодня вечером у Миллеров будет… впрочем, я обещала не говорить об этом.

– Ах, опять это… – Элис яростно вонзила зубы в холодного цыпленка.

– Но почему бы вам с Карлом не поужинать вдвоем? Если Иоганну нечего делать, я возьму его с собой.

– Ни в коем случае!

Карл переводил взгляд с тетки на племянницу.

– Если Элизабет считает это удобным, то лучшего варианта для моего племянника не придумаешь. Как ты на это смотришь, Иоганн?

– Простите, я не слышал, что сказала Лиз.

– И я, признаюсь, не понял, о чем шла речь, но мне так хочется потанцевать с Элис, что я с радостью брошу моего бедного племянника на растерзанье любым львам.

– До львов дело не дойдет. Просто мы устраиваем вечер у Миллеров, чтобы собрать деньги для людей, которых арестовали за участие в демонстрации протеста. За нас внес залог папа, но многих будут судить, и нам нужны деньги на судебные расходы.

Элис вспыхнула:

– Элизабет! Никакой политики!

Лиз пожала плечами.

– Почему то, что я говорю, – это политика, а то, что говорит Карл, – это светский разговор? – Она повернулась к Иоганну. – Мы устраиваем вечер народных песен, танцев, ну и, конечно, сбор пожертвований.

– Я думаю, что Иоганну это неинтересно, – категорически объявил фон Рендт.

– Нет, интересно, – Иоганн не смотрел на фон Рендта, но было видно, что замечание дяди его задело. – Сперва я подумал, что это нечто вроде политического митинга, а политикой я не интересуюсь. Но раз там будут народные песни, танцы…

– И сбор пожертвований, – перебил фон Рендт. – А это придает вечеру политический характер. Нет, думаю, что моему племяннику идти туда незачем.

– Мы не будем просить у него пожертвования, если остановка только за этим! – И Лиз метнула лукавый взгляд в сторону Иоганна.

Фон Рендт выпрямился.

– Мисс Элизабет, это, вероятно, шутка, но я очень серьезно отношусь к тому, что мой племянник может оказаться замешанным в такого рода политическую деятельность, которую я не одобряю. Свободный мир выполняет свой долг, сдерживая коммунизм во Вьетнаме, и каждый из нас должен принять в этом посильное участие. Я убежден, что ваш отец со мною согласен.

– Да, я противник этих затей моей дочери.

– Тогда почему же?..

Мартин беспомощно развел руками.

Иоганн потянулся к термосу, вынул еще сосиску, окунул ее в горчицу и положил между двумя ломтиками хлеба. Когда он поднял голову, в его глазах было выражение того же холодного упрямства, которое Элис так ненавидела у Лиз.

– Вы только убедили меня в том, что это будет очень интересно! Спасибо, Лиз, я с удовольствием пойду на этот вечер, буду петь народные песни, танцевать и даже сделаю взнос – в уплату за бифштекс, а не на судебные издержки!

Гневное восклицание фон Рендта не произвело никакого впечатления на его племянника.

Губы фон Рендта сжались в тонкую линию.

– Боюсь, что ваша слишком демократическая страна начинает портить моего племянника. У нас на родине молодежь всегда подчиняется старшим.

– Подчинялась, – поправил Иоганн. – Вы поставили глагол не в том времени. Теперь в Германии молодежь поступает так, как ей заблагорассудится, что бы ни говорили старшие.

Фон Рендт расхохотался, но смех не замаскировал его гнева.

– Вы слышите, Мартин? Нас относят в категорию стариков. Не пора ли нам с вами начать кампанию, чтобы научить этих дерзких детей уважать нас и наши мнения?

– А вы знаете, как это сделать?

Фон Рендт усмехнулся.

– Да, знаю…

Лиз взглянула на него, склонив голову набок, как любопытная птичка.

– Расскажите как, это интересно.

– Не сейчас. Здесь не подходящее место.

– Значит, вы нас не одобряете?

Фон Рендт помолчал, положил себе еще одну порцию цыпленка и, наконец, сказал:

– Я считаю вас милыми простодушными людьми, которых не коснулись дурные влияния, развратившие Европу. И я бы хотел, чтобы вы такими и остались. Это имеет свое объяснение: на вашей земле не было двух войн.

– Но тем не менее в этих войнах погибло немало австралийцев, – холодно заметил Мартин.

– Это верно. И все же война была для вас чем-то далеким, вы сохранили свою невинность.

– Невинность? Что вы хотите этим сказать? – спросила с недоумением Лиз.

– Именно это. Вы не несете на себе бремени прошлого.

– Вы имеете в виду, что мы недостаточно цивилизованны? – обеспокоенно спросила Элис.

– Не совсем так. У вас есть все материальные блага, из которых слагается цивилизация, и тем не менее вы остаетесь невинными детьми природы. По-моему, вы последний невинный народ, оставшийся на нашей планете. Потому вы мне и нравитесь.

– На самом деле это не так! – Лиз насмешливо посмотрела на Карла. – У меня такое ощущение, что вы исподтишка над нами посмеиваетесь.

– Над чем же я могу посмеиваться?

– Не знаю. Наверное, это известно только вам самим.

С залива донесся рокот моторной лодки. Лиз вскочила и замахала рукой.

– Это «Атом»!

Моторка неслась, выписывая петли, под ее носом стояли два крыла воды, а сзади летела фигура на водных лыжах, то и дело пересекая пенистый след лодки.

– Лайша! – воскликнул Иоганн, и его сердце забилось.

– Ах, это Лайша! Хм… – Карл тихо присвистнул, а моторка стала сбавлять скорость. – Мила! – и он многозначительно ткнул Иоганна под ребро.

Иоганн отошел. Ему была невыносима мысль, что дядя сделает Лайшу предметом своих сальных шуточек.

Мимо него на вздыбленных лыжах, держась за натянутые веревки, стремительно пронеслась Лайша: облегающий тело желтый купальник, голова откинута назад, волосы развеваются по ветру, на лице широкая улыбка. Она промелькнула в сверкающих лучах солнца, и в этот момент какого-то озарения шесть миллионов евреев, уничтоженных поколением его дяди, обрели и для него плоть и кровь. Девушки такие, как Лайша. Помнит ли она об этом?

– Неужели это Младший Мак? – спросила Элис, прищурившись за темными стеклами очков.

Ей никто не ответил.

Моторка обошла «Керему». Лайша плавно скользила по волнам.

– Венера, выходящая из пены! – крикнул Карл, когда она поравнялась с ними, но тут ее лыжи запутались, Лайша потеряла равновесие и с всплеском исчезла под водой. А когда она появилась на поверхности моря, тело ее золотилось на фоне зеленой воды и крапленого солнцем песка.

У Иоганна перехватило дыханье. «Написать бы ее такой: зелено-золотой, волосы как водоросли, и вся бесплотная, вся порождение моря».

«Атом» остановился у яхты, мягко толкнувшись о кранцы, которые заблаговременно опустил за борт предусмотрительный Брэнк. Раздались громкие приветствия, поднялась суета, и, только когда моторка снова устремилась в море, унося на лыжах Лиз, Иоганн осознал, что перед ним сидит Лайша – девушка из плоти и крови, а не таинственное видение моря.

Неужели этот спокойный юноша с вьющимися, выгоревшими волосами, спадающими ему на глаза, ей по-настоящему дорог? За две недели он достаточно много слышал о Младшем Маке и понял, что в этой компании он пользуется авторитетом. Но как относится к нему Лайша? У этих людей ничего не разберешь. Быть может, они и сами не вполне во всем разобрались. А если Младший Мак ей безразличен, то почему она прыгнула к нему, когда он сел за руль, и предоставила ему, Иоганну, сесть рядом с Дональдом?

Он бы не сказал, что Дональд ему не нравился. В нем было что-то надежное и внушающее доверие. Они по-дружески улыбнулись друг другу, и каждый погрузился в привычное для него молчание.

Младший Мак подвел моторку к маленькому пляжу на южном берегу залива, и вся компания высыпала на песок. Дональд развел костер между двух камней и поставил котелок на огонь. Они перекусили, а Лиз заварила чай и разлила его по кружкам. «Если это и есть тот самый легендарный „чай по-австралийски“, то его репутация весьма преувеличена», – подумал Иоганн, но вслух ничего не сказал. «Странные люди, – думал он, глядя, как Младший Мак выплеснул остатки чая в огонь и стал сгребать ногами песок на черные угли костра, – они делают, что хотят, и везде чувствуют себя как дома».

– Сегодня утром я звонила Джой и Стивену, – сообщила Лайша. – Им как будто удалось пригласить на вечер индийского журналиста Вайдью. Ну, того, чьи статьи о положении на Тихом океане вызвали такой шум в Лондоне и Вашингтоне.

– О! Вайдья – это гвоздь вечера! – воскликнула Лиз. – Миллеры молодцы!

– Возможно, придут те молодые американцы, которые бежали от «холодной войны», – они будут танцевать. Говорят, что правительство намерено выслать их из Австралии, так что это наша последняя возможность увидеть их.

– Какой позор! – возмутилась Лиз.

– Ну, а сейчас, – сказал Младший Мак, – музыкальная часть программы. Что у вас намечено, Дон?

Дональд лежал, растянувшись на песке, положив руки под голову.

– Вечер откроет «Лесной джаз». Затем ребята из Ганы и Нигерии подогреют всей компании кровь африканскими барабанами. Потом идет зажигательный филиппинский танец, который покажет им, до чего же хороша жизнь, и в заключение выпустим Лайшу, чтобы она поразила их в самое сердце!

– Я выучила потрясающую новую песню Джоан Баэз, – с надеждой в голосе проговорила Лайша.

– Никаких новинок! – решительно сказал Дональд. – Надо взять что-то очень знакомое, чтобы все могли подпевать. Давайте возьмем «О, скажи мне, где цветы?». В ней есть настроение. Где цветы, где девушки, где мужчины, где солдаты, где могилы? Потрясающе! Пусть они спросят себя: «Когда же мы научимся делать выводы?»

– Не слишком ли мрачновато для начала? – с сомнением осведомился Младший» Мак.

– Как раз то, что нужно. Пусть они наслаждаются вечером и пусть задумаются над истинной ценой всего этого веселья. Пусть подумают.

– Ах ты, каннибал! – сказала Лиз и пнула его ногой.

– Оставь его в покое! – приказал Младший Мак, обнимая Лиз за шею. – Он не только наш лучший казначей – такого у нас не было и не будет, но и наш мозговой трест.

Он притянул Лиз к себе, обхватив ее хрупкую фигурку своими длинными руками.

Иоганн посмотрел на них с удивлением. Лиз прильнула к Маку, как доверчивое дитя. И сердце Иоганна подпрыгнуло от радости: «Так значит это не Лайша!»

– Гитару я с собой не захватил, – продолжал Младший Мак, – я тебе так напою, только ты, Лиз, ради бога, молчи, а не то мы все начнем фальшивить.

Лиз прижалась щекой к его плечу, ее лицо было счастливым и безмятежным.

Лайша пела, высоко подняв голову, ветер развевал ее густые темные волосы. В ее низком, грудном голосе было что-то очень трепетное, хватающее за душу; каждому, кто слушал, казалось, что она задает Эти вопросы именно ему. Молодой Мак перебирал воображаемые струны на горле Лиз и вполголоса напевал аккомпанемент.

Иоганн смотрел в безоблачное небо затуманившимися глазами. Быть может, в эти минуты в десяти тысячах миль отсюда то же самое поет его кузина Хельга, только на другом языке.

И когда голос Лайши замер, он сказал:

– Вы поете эту песню так же хорошо, как моя кузина.

– Вы знаете эту песню? – воскликнула Лайша.

– Еще бы! Благодаря Марлен Дитрих она стала очень популярной в Западной Германии, во всяком случае, среди молодежи.

– А вы сами ее поете?

– Пою. Я пел ее вместе с Хельгой, только по-немецки:

Sag mir, wo die Blumen sind,

Wo sind sie geblieben?[12]

Лайша вскочила на ноги.

– Послушайте! Хватит мне петь одной. Давайте лучше дуэтом: один куплет по-английски, другой – по-немецки, а припев два раза по очереди на каждом языке.

– Отличная мысль! – одобрил Дональд. – Миллеры пригласили своих друзей-немцев, и для них это будет просто подарок, пусть узнают, что их фатерланд тоже проснулся.

– Ну-ка, давайте попробуем. Кто будет запевать?

– Лайша, – категорически сказал Дональд. – Нужно начать со знакомого текста, а если попросят на «бис», вы споете наоборот.

– Приготовились! – и Младший Мак ударил по воображаемым струнам.

– «О, скажи мне, где цветы?» – запела Лайша.

Ее низкий, глуховатый голос вызывал образ мира, испепеленного атомной бомбой. Лиз вздрогнула, и Младший Мак крепче прижал ее к себе. Затем зазвучал голос Иоганна, высокий и чистый:

Sag mir, wo die Madchen sind,

Wo sind sie geblieben?[13] –

и голоса их слились в припеве:

Wann man es versteht?

О, когда же мы поймем?

Когда замерли последние звуки песни, никто не проронил ни слова.

Молчание нарушил Младший Мак.

– Великолепно! – проговорил он.

Лиз все еще не могла прийти в себя.

– Словно кто-то прошел по моей могиле.

– Только не я, детка, – шепнул ей на ухо Младший Мак.

– Хорошо, чертовски здорово! – похвалил Дональд. – Еще если немного поработать, получится отличный номер.

– Мы назовем его «Лайша и Иоганн»! – воскликнула Лиз. – Нет, пожалуй, «Лайша и Джон» – вот это звучит!

Иоганн и Лайша смотрели друг на друга, пораженные тем, какие чувства разбудили в них эти и прежде знакомые слова песни.

– К делу! – призвал Младший Мак. – Что дальше?

– Танцы на лужайке под «Лесной джаз». Мы выдадим им твист, стомп, фраг, свинг – все, что они захотят, чтобы поиграла кровь!

– А потом, когда они будут приходить в себя, Джой Миллер исполнит «Полонез» Шопена. Затем китайцы из Гонконга станцуют львиный танец, и в заключение снова Иоганн, Лайша, сбор пожертвований и ужин.

– Надо чем-то потрясти не только их сердце, но и карманы, – сказал Младший Мак. – Что ты предлагаешь?

– Быть может, все-таки новую песню Джоан Баэз? – повторила Лайша.

– Нет! – неумолимо ответил Дональд. – Эта песня на любителей фольклора. Спой «Ветер несет ответ». Ее все хорошо знают, а когда человек подпевает вместе с другими, это делает его податливее.

Лайша вопросительно посмотрела на Иоганна. Он кивнул. Мак начал аккомпанемент. С особой выразительностью Лайша пропела:

И ветер несет

Всему миру ответ…

Второй куплет у Иоганна звучал как призыв, как протест, он четко выделял каждое слово:

Die Antwort, mein Freund,

Weiss ganz allein der Wind,

Die Antwort weiss ganz allein der Wind[14].

Дональд привстал.

– А ну-ка, еще раз последние строки.

Иоганн, несколько удивленный, повторил их.

– У вас в Германии так поют? – спросил Дональд.

– Да.

– Переведено неправильно. У нас это не годится: «Только ветер один знает этот ответ», – звучит пораженчески.

– А у нас так поют, – упрямо сказал Иоганн.

– Речь идет о нескольких строчках, – примиряющим тоном проговорил Младший Мак. – Ты бы не мог как-нибудь иначе перевести их на немецкий?

– Могу, – холодно ответил Иоганн.

– Тогда переведи, и спойте еще раз, – резко сказал Дональд. – Нам надо еще помочь Миллерам все приготовить.

– Ну давай, – поторопила Лайша. – Как сказать по-немецки: «И ветер несет всему миру ответ»?

– Не знаю.

– Как не знаешь?

– Не знаю, вот и все.

Лайша с раздражением отвернулась.

– Дональд, переведи! У меня не получится.

– Я буду петь так, как поют у нас, – упорствовал Иоганн.

– Но это же глупо! – вспылила Лайша. – Отказаться от хорошей песни из-за того, что ты выучил неверный перевод!

– Кто сказал, что это неверный перевод?

– Конечно, неверный. Оригинал английский, а немецкий перевод искажает смысл.

– А мне он больше нравится.

– Никогда не встречала такого упрямца! Отказываться петь из-за каких-то глупых слов, искажающих смысл!

– А мне этот смысл нравится больше.

Лайша вскочила с места и смерила его взглядом, а он сидел с невозмутимым видом, прислонясь к скале.

– Так, значит, по-твоему, ветер не несет всему миру ответ?

– Нет. По-моему, только ветер знает ответ.

Дональд встал, вошел в воду и поднял маленький якорь «Атома».

– Садитесь! – крикнул он. – Нам пора!

Младший Мак обнял за плечи Иоганна и Лайшу.

– Послушайте, – сказал он, – раз уж неотразимая сила столкнулась с несокрушимой массой, давайте откажемся от идеи дуэта. А Иоганн потом споет какую-нибудь другую песню. Не пропадать же такому голосу. – И он повел их к моторке, сердитых и обиженных друг на друга.

– Если вы не возражаете, я вернусь обратно на лыжах, – сказал Иоганн, высвобождаясь.

– Валяйте! – ответил Младший Мак.

Лиз прыгнула на место рулевого. Лайша села рядом, а Дональд и Младший Мак поместились на заднем сиденье, и каждый задумался о своем.

Иоганн встал в исходное положение и прекрасно взял старт от берега; «Атом» понесся по искрящимся водам залива.

«Керема» медленно шла домой, и, когда «Атом», круживший вокруг яхты, слишком близко подходил к ней, она покачивалась на поднятой им волне.

– Напрасно они позволили Лиз вести моторку, – сказал Мартин Брэнку. – Ведь она сорвиголова.

Брэнк был вполне с ним согласен.

– Они все сумасшедшие! – сказал Карл и, покончив с этой темой, быстро перевернулся на другой бок и положил голову на колени Элис.

– Не надо. Карл. Не здесь.

– А почему?

– Мартин и Брэнк могут нас увидеть.

– Мартин стоит у руля и воображает себя викингом. А Брэнк, надеюсь, уже свалился за борт.

– О Карл! Вы просто ужасны.

– Вы просто ужасны! – шутливо повторил Карл, имитируя, хотя и с сильным акцентом, ее интонацию.

Его рука скользнула под ее накидку и обожгла ей спину. Он привлек Элис к себе.

– Не дождусь вечера, чтобы потанцевать с вами! – И он запел высоким звонким голосом:

Oh Donna Clara ich hab' Sie tanzen gesehen,

Und deine Schonheit hat' mich toll gemacht.

– Вы понимаете смысл этих слов?

Элис покачала головой.

– Это значит: я видел, как ты танцевала, и красота твоя меня свела с ума.

Элис что-то смущенно пролепетала, пытаясь отодвинуться, но он только крепче прижал ее к себе.

– Вы благоухаете, как распустившаяся роза. Мне нравится, что у вас белая кожа и что вы скрыты завесой тайны. Тем упоительнее будет, когда… – И он снова запел негромко и страстно:

Oh Donna Clara, ich hab' im Traume

Dich dann im ganzen gesehen.

– Это значит: мне обнаженной ты явилась во сне. Пусть эта песня останется нашей тайной, хорошо?

Его рука легла на ее грудь, и она вся затрепетала.