Эллери Квин полеживал в кожаном кресле перед эркерным окном, скрестив на столике с пишущей машинкой ноги в мексиканских плетеных сандалиях гуарачо, с десятидюймовым стаканом из матового стекла в руке, с мертвецом неподалеку. Выпивая, пристально разглядывал покойника и не составил особого представления. Впрочем, это его не заботило. Расследование на начальной стации, у трупа необычные габариты, а ром утешает.
      Последовал очередной глоток.
      Любопытное дело. Жертва до сих пор подергивается, даже отсюда видны признаки жизни. В Нью-Йорке предупреждали, что это иллюзия, рефлексы после скоропостижной кончины. Уверяли: не поверите, но уже началось разложение, что подтвердит любой, кто способен отличить репей от камелии. Он отнесся к этому скептически. Знал мертвеца в его лучшие дни — потрясающий парень, мечта каждой женщины, веселый предмет проклятий и страсти. Трудно поверить в возможность оборвать столь бурную жизнь.
      И на месте преступления — вернее, над ним, поскольку снятый домик стоит высоко над городом, птичьим гнездом примостившись на конце сучка верхней ветви горного хребта, — остаются сомнения. Вон он лежит под тонким покрывалом смога, слегка шевелится, а все уверяют, что мертв.
      Прекрасный Голливуд.
      Телевидение его убило, сказано в некрологе.
      Эллери щурился на город, попивал ром и наслаждался своей наготой. Стоял сине-белый день, гора в зелени и цветах сбегала к мерцающей, залитой солнцем долине.
      В пользу выбора Голливуда местом действия нового романа не говорило ни одно практическое соображение. Детективы подчиняются особым законам жанра: начинаются с мимолетного взгляда в глаза безликой женщины, промелькнувшей в толпе, с надпечатанной буковки на пятой странице страхового полиса. В принципе, писатель имеет возможность выбирать по атласу. Эллери в высшей степени смутно представлял себе подходящее место. На данной стадии игры им вполне мог стать Джоплин в штате Миссури или кремлевские кухни. Фактически, замысел оставался еще столь туманным, что, услыхав об убийстве в Голливуде, он посчитал известие знаком свыше и немедленно занялся необходимыми приготовлениями, чтобы присутствовать при вскрытии. Куда еще специалисту по насильственной смерти тащить пустые пока мешки для вещественных доказательств, как не в город с ножом в спине?
      Что ж, в старичке еще теплится жизнь. Конечно, фасады кинотеатров с афишами «ЛУЧШИЙ ФИЛЬМ ВСЕХ ВРЕМЕН» перечеркнуты лаконичной полоской «ЗАКРЫТО»; в «Браун дерби» сажают за столик максимум через двадцать минут; знаменитый галантерейщик со Стрип Микки Коэн отошел от дел; кинозвезды срезают расценки для радио; актеры, работавшие на радио, всеми силами пробиваются на телевидение, туже затягивая пояса или выставляя свои дома на продажу; владельцы магазинов жалобно восклицают: у кого ж хватит средств на отрезы или на пилочки для ногтей, когда семейный бюджет трещит по швам под напором фирменных товаров с красивыми этикетками, нового автомобиля и телевизора; по улицам, избивая чужаков, рыщут шайки подростков, с легкой руки лос-анджелесских газет мрачно прозванные «волчьими стаями»; школьников регулярно ловят на торговле марихуаной; гонки с подрезками стали популярными играми среди любителей быстрой езды на скоростных шоссе; в любой вечер после половины одиннадцатого на Голливудском бульваре между Вайн и Ла-Бреа можно кокнуть туриста практически без всяких помех.
      Но за городом в долине Сан-Фернандо многочисленные дешевые оштукатуренные и краснокирпичные фасадики начинают расталкивать локтями цветистые горные склоны, свежеокрашенные светофоры на перекрестках останавливают бесшабашные прежде калифорнийские автомобили, по песчаной долине застежкой-«молнией» ползет гигантская бетонная плотина, возводимая в рамках «проекта по предотвращению затопления».
      С океанской стороны горного хребта Санта-Моника от ущелья Беверли до каньона Топанья растут более аристократические особняки, именующие себя «поместьями», презрительно обособляясь от вышедших из моды ранчо, хотя все больше и больше наивных переселенцев из других штатов видят перед собой четырех-пятикомнатный дом с добавочной каморкой на участке размерами 50х100 с тремя голыми абрикосовыми деревцами. Даже если Беверли-Хиллз кусает свои идеальные ногти, Глендейл и Энчино переживают бум, Брентвуд, Флинтридж, Санленд, Игл-Рок тоже на жизнь не жалуются. Строятся новые школы; старики тащатся из Айовы и Мичигана, шевеля пораженными артритом пальцами, обсуждая старческие пенсионные проблемы; чтобы в полдень проехать в деловом центре Лос-Анджелеса четыре квартала от 3-го до 7-го по Бродвею, Спринг, Хилл или Мейн, теперь нужно тридцать минут вместо пятнадцати. Эллери слышал об открытии гигантских предприятий, о тысячах иммигрантов, стремящихся в южно-калифорнийский край через Блайт и Индио по 60-му шоссе, через Нидлс и Барстоу по 66-му— нынешних пионерах, для которых кино по-прежнему олицетворяет Жизнь и Любовь, а «телевидение» остается заумным словечком вроде «антибиотика». Заезжаловки лучше и многочисленней прежнего; на горизонте торчит еще больше двадцатифутовых рожков с мороженым; из «Голливудской чаши» по-прежнему льется Чайковский под звездами для отважных любителей музыки; на торжественных открытиях хозяйственных магазинов вместо одного зажигаются два гигантских прожектора; Фермерский рынок на Фэрфакс и Третьей шумит и толпится, как египетский базар в разгар туристического сезона; Безумный Мюнц, видимо, навсегда завладел небесами, где его имя мильными буквами ежедневно парит за немалые деньги; газеты предлагают еще более искусительную клубничку, чем в прежние времена, — Эллери собственными глазами видел фото обязательной пухленькой крошки в бикини, старающейся устоять на длинном украшенном цветами ящике, с подписью: « Мисс Национальной недели гробов». Дня через три, согласно сообщениям, состоится шестичасовое сафари с участием тринадцати тысяч повзрослевших пляшущих пенродов в красных фесках в сопровождении пятидесяти одного оркестра, разнообразных верблюдов, шутов и платформ на колесах, которые проследуют по Фигероа-роуд до мемориального колизея в честь семьдесят-какой-то годовщины древнего арабского ордена благородных адептов Таинственного храма — общественное мероприятие гарантированно поднимет даже мертвого.
      В первые дни пребывания в Голливуде и его окрестностях стало ясно, что ошибочные пророчества восточных могильщиков предвещают не гибель ангельского города, а бурное возрождение в новом виде. Старый порядок сменился. Новый организм восхищает, но это не совсем то, что нужно, и Эллери чуть не собрал чемоданы, решив было лететь назад на Восток. А потом подумал: все кипит и бурлит, путается и клубится, люди преодолевают препятствия, куют железо, пока горячо; ядро старого Голливуда до сих пор пульсирует — сиди, старик, на месте, атмосфера вполне смертоносная; может быть, библиотечные полки пополнятся парочкой книжек.
      А тут еще пресса со своими агентами. Он рассчитывал проскочить в город, высадившись не в международном аэропорту Инглвуд, а на промежуточном Локхиде в Бербанке. Но ступил на землю юга Калифорнии под пулеметным огнем вопросов и объективов, увидев себя назавтра на первой странице каждой газеты. Раздобыли даже адрес дома в горах, хоть приятель, агент по недвижимости, клялся впоследствии собственной бородой, что не проронил ни слова. Ничего подобного не случалось со времен громкого дела, в ходе которого Квин спас Манхэттен от судьбы, равной смерти. Газетчики были уверены, будто он прибыл в Лос-Анджелес, как минимум, со столь же крупной пожарной миссией. Выслушав жалобное объяснение, что цель поездки — написать книгу, все расхохотались, приписывая в опубликованных репортажах визит всевозможным причинам, включая сверхсекретное поручение мэра вычистить Большой Лос-Анджелес.
      Разве можно удрать после этого?
      Он заметил, что стакан пуст, равно как и лист бумаги в пишущей машинке.
      Поднялся с кожаного кресла и очутился лицом к лицу с хорошенькой девушкой.

* * *

      Бросившись к дверям ванной, голый Эллери подумал, что сандалии гуарачо выглядят смехотворно. Потом задумался, почему не надел приличные десятифунтовые «барни». Потом разозлился, высунул голову в дверь и страдальчески крикнул:
      — Я предупредил миссис Уильямс, что сегодня не хочу никого видеть, в том числе и ее. Как вы сюда попали?
      — Из сада, — объяснила девушка. — Поднялась снизу с пороги. Постаралась не затоптать маргаритки. Надеюсь, не возражаете?
      — Возражаю. Уходите.
      — Но мне надо с вами встретиться.
      — Всем со мной надо встретиться. Только я никого принимать не желаю. Особенно в таком виде.
      — Вид действительно бледноватый… И ребра торчат.
      Тон медсестры, раздевшей больного. Он вдруг вспомнил, что в Голливуде одежда — исключительно личное дело. Проедешь от аптеки Шваба до Эн-би-си на углу Сансет и Вайн в эскимосской парке на упряжке сибирских лаек — никто головы даже не повернет. Со слаксами можно и даже нужно носить меховой палантин, выставленный напоказ пупок считается консервативным, у любой овощной палатки, как минимум, один мужчина в пляжных трусах задумчиво щупает авокадо.
      — Надо немножечко веса набрать… позагорать на солнце.
      — Спасибо, — услышал Эллери собственный голос.
      Костюм из эдемского сада не имеет для нее значения. Сама девушка еще прелестнее, чем показалось с первого взгляда. Голливудская прелесть, угрюмо заключил он, все они одинаковые. Какая-нибудь «мисс Вселенная» из Пасадены. Короткие полосатые, словно зебра, штанишки, жилетка без застежки поверх чепухового причиндала типа лифчика из ярко-зеленой замши. На крошечных ножках открытые зеленые сандалии, на светло-шатеновой головке замшевая жокейская кепочка в тон. Обнаженная кожа цвета поджаренного тоста, никаких ребер не видно. Маленькая, тоненькая, но, где надо, трехмерная. Лет девятнадцати. Почему-то напоминает Мэг из «Ночной жизни богов» Торна Смита. Он сердито захлопнул дверь.
      Спокойно выйдя через несколько минут в приличных слаксах, чесучовой рубашке и темно-красном кожаном пиджаке, увидел ее с сигаретой в своем кресле.
      — Я вам налила.
      — Очень любезно с вашей стороны. Видимо, для того чтобы я тоже вам предложил. — Нечего слишком любезничать.
      — Спасибо. Я до пяти не пью. — На уме у нее было что-то другое.
      Эллери прислонился к косяку у эркерного окна, неприязненно на нее глядя.
      — Я не так уж стыдлив, мисс…
      — Хилл. Лорел Хилл.
      — …мисс Хилл, но, сталкиваясь au naturel в Голливуде с незнакомой молоденькой штучкой, предпочитаю проверить, не прячется ли за шторами соучастник с фотоаппаратом и не ждет ли меня предложение взяться за дело. Зачем вы явились?
      — Затем, что в полиции одни болваны.
      — Ах, значит, в полиции не пожелали вас выслушать?
      — Еще как выслушали. А потом посмеялись. По-моему, в дохлой собаке нет ничего смешного, как думаете?
      — В чем?
      — В дохлой собаке.
      Эллери со вздохом прижал ко лбу холодный стакан.
      — Вашего пупсика, разумеется, отравили.
      — Не угадали, еще раз попробуйте, — предложила незваная гостья с решительным видом. — Пупсик вовсе не мой, я не знаю, от чего он умер. Больше того, и знать не хочу, хотя люблю собак. Полицейские снисходительно приняли это за чью-нибудь шутку, только я ничуточки не верю. Смысла не понимаю, но это не шутка.
      Эллери поставил стакан. Девушка смотрела ему в глаза. Наконец он с улыбкой качнул головой:
      — Примитивная тактика. Неудачная попытка. Кости не выпали.
      — Да какая там тактика, — нетерпеливо возразила Лорел. — Дайте рассказать…
      — Кто вас ко мне прислал?
      — Никто. Про вас все газеты пишут. Поэтому моя проблема решилась.
      — А моя не решилась. Моя проблема в том, чтобы найти тихое уединенное убежище, чего никогда не поймет дорогой простой читатель. Я приехал работать над книгой — бедняжка остановилась на месте. Писатели имеют привычку писать, и пришло мое время. Стало быть, вы понимаете, я сейчас не берусь за дела.
      — Вы даже не выслушали.
      Лорел вскочила, заходила по комнате, скривив губы. Эллери разглядывал под жилеткой загорелое тело. Не в его вкусе, но мило.
      — Собаки смертны, — мягко заметил он.
      — Дело не в собаке, я вам говорю. Дело в том, как это произошло. — К входной двери девушка упорно не сворачивала.
      — В том, как умер пес? — Вот зануда.
      — В том, как мы его нашли. — Лорел вдруг прислонилась к двери напротив, глядя на свою сигарету. — Он лежал у нас на пороге. Видели когда-нибудь, как кошка упорно тащит дохлую мышь на ковер прямо к поданной на завтрак яичнице? Этого пса… специально подбросили. — Она оглянулась в поисках пепельницы, шагнула к камину. — И он убил моего отца.
      Убивший кого-то дохлый пес показался Эллери достойным осторожного внимания. И девушка его чем-то заинтересовала, — твердой сдержанной целеустремленностью.
      — Садитесь.
      Она себя выдала, быстро кинувшись к кожаному креслу, напряженно стиснув руки, застыв в ожидании.
      — Каким именно образом, Лорел, дохлый пес «убил» вашего отца?
      — Просто убил, и все.
      Ему не понравилось, как она сидела.
      — Не морочьте мне голову, — серьезно предупредил он. — Вам на порог подбросили чужого мертвого пса, и ваш отец умер. Где связь?
      — Он насмерть испугался!
      — Что говорится в свидетельстве о смерти? — Ясно теперь, почему веселились официальные лица.
      — Какая-то коронарная недостаточность. Не важно, что там говорится. Дело в собаке.
      — Начнем сначала. — Эллери протянул свою пачку, девушка помотала головой, вытащила из зеленой сумочки «Данхилл». Он поднес зажженную спичку к дрожавшей в губах сигарете. — Вас зовут Лорел Хилл. Кто ваш отец, где вы живете, чем он на жизнь зарабатывал и так далее. — Она как бы удивилась, словно ей даже в голову не приходило, что его интересуют подобные тривиальные вещи. — Разобраться не обещаю, смеяться не буду.
      — Спасибо… Мой отец — Леандр Хилл. Фирма «Хилл и Прайам», оптовая торговля драгоценными камнями.
      — Так. — Никогда о такой фирме не слышал. — В Лос-Анджелесе?
      — Здесь главный офис, но у папы с Роджером есть еще филиалы… в Нью-Йорке, в Амстердаме, Южной Африке…
      — Кто такой Роджер?
      — Папин партнер, Роджер Прайам. Мы живем за Аутпостом, неподалеку отсюда. Двадцать акров хилого леса, английский парк с математически рассаженными эвкалиптами и королевскими пальмами, масса бугенвиллей, райских цветов, цезальпинии… Вьющиеся растения каждой зимой регулярно погибают при первом заморозке, которого на юге Калифорнии никто не ждет. Но папе здесь нравилось. Он всегда говорил, что чувствует себя тут карибским пиратом. В доме трое служителей, ежедневно приходит садовник. Рядом участок Прайама. — Фамилия Прайам произносилась с нарочитой небрежностью. — С папиным слабым сердцем надо было бы жить на равнине, а он любил горы, не хотел даже слышать о переезде.
      — Ваша мать жива? — Явно нет. Лорел совсем не похожа на мамину дочку. Самостоятельная женщина, воспитанная мужчиной, способная на мужские поступки. Никакая не «мисс Вселенная» из Пасадены или еще откуда-нибудь. Она начинала нравиться Эллери. — Нет? — переспросил он, не получив ответа.
      — Не знаю. — Видимо, больное место. — Если я когда-нибудь и знала свою мать, то забыла.
      — Мачеха?
      — Отец никогда женат не был. Меня растила нянька, которая умерла, когда мне было пятнадцать — четыре года назад. Я ее не любила. По-моему, пневмонию она подхватила единственно для того, чтоб я себя почувствовала виноватой. Я… приемная дочь. — Она опять оглянулась, ища пепельницу. Эллери ее подал; девушка, напряженно застыв, смяла в ней сигарету. — Хотя на самом деле настоящая. Знаете, между нами с отцом никогда не было притворных приятельских отношений, прикрывающих, с одной стороны, презрительное снисхождение, а с другой — неуверенность. Я любила и уважала его, он… называл меня единственной женщиной в своей жизни. Папа был человек старой школы. Заботился обо мне, всегда стул подавал и так далее. На него можно было положиться… — И все рухнуло, понял Эллери, ты цепляешься сильными пальчиками за обломки. — Это случилось, — продолжала Лорел Хилл прежним невыразительным тоном, — две недели назад, третьего июня. После завтрака пришел наш шофер, Симеон, доложил папе, что подал машину, а у парадных дверей лежит что-то «чудное». Мы все вместе вышли… на лестнице лежал дохлый пес с обычной посылочной карточкой на ошейнике. На ней черным карандашом было написано папино имя: « Леандру Хиллу».
      — И адрес?
      — Только имя и фамилия.
      — Почерк не показался знакомым? Вы его не узнали?
      — Собственно, я не смотрела. Заметила карандашную надпись, когда папа склонился к собаке. Он удивленно сказал: «Это мне адресовано» — потом открыл футлярчик.
      — Какой футлярчик?
      — Серебряный, маленький, со спичечный коробок, висевший на ошейнике. Папа его открыл, там лежал листок тонкой бумаги, сложенный в несколько раз, чтоб вместился. Он его вытащил, развернул, листок был сплошь исписан… от руки, на печатной машинке, не знаю — прочел, отвернувшись. А когда дочитал, лицо у него было цвета непропеченного теста, губы посинели. Я принялась спрашивать, кто прислал записку, в чем дело, он конвульсивно скомкал бумагу, издал сдавленный крик и упал. Такое и раньше бывало. Сердечный приступ.
      Она смотрела на Голливуд в эркерное окно.
      — Выпить хотите, Лорел?
      — Нет, спасибо. Мы с Симеоном…
      — Что это была за собака?
      — По-моему, охотничья.
      — На ошейнике был регистрационный жетон?
      — Не припомню.
      — А жетон о прививке от бешенства?
      — Я ничего не видела, кроме карточки с именем папы.
      — Что можете сказать об ошейнике?
      — Стоит максимум семьдесят пять центов.
      — Дешевый. — Эллери подтащил светлый стул в зеленую полоску, оседлал его. — Дальше, Лорел.
      — Симеон и наш слуга Исиро отнесли его в спальню, я побежала за коньяком, миссис Монк, экономка, позвонила доктору, который через несколько минут приехал из дома, с Кастилиан-Драйв. Папа был тогда еще жив…
      — Так, понятно. А что говорилось в бумаге из серебряного футлярчика с ошейника мертвого пса?
      — Я не знаю.
      — Да бросьте!
      — Когда он потерял сознание, листок был зажат у него в кулаке. Я не стала разжимать руку — не до того было, а к приезду доктора Волюты забыла про записку. Вечером вспомнила и при первой возможности — на следующее-утро — спросила у папы. Как только упомянула, он побледнел, забормотал «ничего, ничего», я поскорее сменила тему. Потом поговорила в сторонке с пришедшим доктором. Тот сказал, что вытащил скомканную бумагу и, не читая, положил на тумбочку возле кровати. Я расспрашивала Симеона, Исиро, экономку — никто ее не видел. Может, папа, очнувшись, забрал, когда никого рядом не было.
      — Вы ее потом искали?
      — Искала, не нашла. Наверно, он ее уничтожил. Эллери не стал комментировать это предположение.
      — Что ж, у нас остается собака, ошейник, футлярчик. Что с ними стало?
      — Я слишком волновалась за папу, не думала о собаке. Помню, велела Исиро или Симеону убрать пса с глаз долой, то есть с лестницы, а на следующий день миссис Монк сообщила, что звонила в ветеринарный департамент или еще куда-то, оттуда приехали и забрали его.
      — Ну и ладно, — вздохнул Эллери, постукивая ногтем по собственным зубам. — Хотя ошейник и футлярчик… Вы уверены, что ваш отец среагировал не собственно на мертвого пса? Он боялся собак?.. Или смерти?
      — Он обожал собак до того, что после смерти нашей Сары, чесапик-ретривера, отказался заводить другую, потому что слишком тяжело их терять. И по-моему, перспектива смерти не сильно его беспокоила. Безусловно, не так, как страдания. Он не выносил даже мысли о долгой болезни и боли, всегда надеялся отойти во сне в свое время. Вот и все. Я ответила на ваш вопрос?
      — Да, — кивнул Эллери, — и нет. Он был суеверен?
      — Не особенно. А что?
      — Вы говорите, до смерти испугался. Вот я и спрашиваю на всякий случай.
      Лорел помолчала, потом повторила:
      — Он действительно до смерти испугался. Во-первых, не собаки. — Она обхватила колени руками, глядя прямо перед собой. — По-моему, собака роли вообще не играла, пока он не прочел записку. Наверно, и после этого не играла. Его ужаснула записка. Он пережил колоссальное потрясение. Я никогда раньше не видела его испуганным по-настоящему. Могу поклясться, папа от этого умер. Упал и лежал, словно мертвый… Его убила записка. — Девушка взглянула на Эллери чуть выпученными зеленоватыми глазами с коричневыми искорками. — Может, напомнила что-то забытое. И столь важное, что Роджер впервые за пятнадцать лет выполз из раковины.
      — Что? — переспросил Эллери.
      — Я говорю, Роджер Прайам, папин деловой партнер и старейший друг, вышел из дому.
      — Впервые за пятнадцать лет?
      — Пятнадцать лет назад его частично разбил паралич. С тех пор живет в инвалидном кресле, отказываясь выходить за пределы собственной усадьбы. Все пошло прахом… Насколько мне известно, он был в свое время крупным мужчиной, гордился сложением и физической силой и теперь даже мысли не допускает, чтобы кто-нибудь видел его беспомощным, превратившись поэтому в довольно-таки неприятную личность. Держится как ни в чем не бывало, постоянно хвастается, будто из инвалидной коляски в горах управляет крупнейшей на Западном побережье ювелирной фирмой. Конечно, ничего подобного. Все дела папа вел, но, чтобы не нарушать спокойствия, подыгрывал Роджеру, старался подладиться — давал поручения, с которыми можно справиться по телефону, никогда не предпринимал серьезного шага, не советуясь с ним, и так далее. Многие люди давным-давно работают в офисе, в выставочных залах и никогда не видели Роджера. Служащие его ненавидят, называют «невидимым богом», — улыбнулась Лорел. Эллери не обратил внимания на улыбку. — До смерти его боятся, конечно.
      — А вы не боитесь?
      — Я его терпеть не могу. — Слова прозвучали спокойно, но глаза убежали в сторону.
      — И все-таки опасаетесь.
      — Он мне просто не нравится.
      — Продолжайте.
      — Я при первой возможности в тот же вечер сообщила Прайаму, что у отца плохо с сердцем. Сама говорила с ним по телефону. Он очень интересовался обстоятельствами, требовал передать отцу трубку. Я отказала — доктор Волюта запретил его беспокоить. На следующее утро Роджер дважды звонил, папа, кажется, тоже хотел с ним поговорить. По правде сказать, так разволновался, что я пустила его к аппарату. Спальня соединяется прямым проводом с домом Прайама. Когда он ответил, папа попросил меня выйти.
      Лорел вскочила и сразу же села, вытащив очередную сигарету. Эллери предоставил ей самой чиркать спичкой, на что она не обратила внимания, делая несколько быстрых затяжек.
      — Никому не известно, о чем они говорили. В любом случае разговор длился лишь пару минут, после чего Роджер лично явился. Вместе с креслом и прочим в фургон погрузился, и… Делия, жена Роджера, сама его привезла. — На имени миссис Прайам Лорел запнулась. — Коляску прикатили в папину спальню, и Роджер запер дверь. Они проговорили три часа.
      — О дохлой собаке и о записке?
      — О чем еще? Разумеется, не о делах фирмы — прежде Роджер никогда не считал нужным лично вести деловые переговоры — и не о здоровье — у папы раньше дважды случались сердечные приступы. Конечно, говорили о псе и записке. Если б у меня и были сомнения, их развеял бы первый же взгляд на Роджера Прайама, самостоятельно выкатившегося из спальни. Он был испуган не меньше, чем папа, когда нашел записку, и по той же самой причине.
      Есть еще кое-что любопытное, — тихо продолжала девушка. — Вы бы поняли, если бы знали Роджера Прайама. Он никогда ничего не боится. Видя что-нибудь страшное, не обращает внимания… А тут, редко со мной разговаривая, даже велел хорошенько присматривать за отцом. Я умоляла объяснить, в чем дело, но он сделал вид, что не слышит. Симеон с Исиро погрузили его в фургон, и Делия уехала.
      Через неделю — в ночь на 10 июня — мечта папы исполнилась, он умер во сне. По заключению доктора Волюты, сердце не выдержало последнего потрясения. Его кремировали, прах покоится в бронзовой урне в пятнадцати футах под землей в Форест-Лауне. Он сам так хотел. Но остается вопрос на шестьдесят четыре доллара, Эллери: кто его убил? Я хочу знать ответ.

* * *

      Эллери вызвал звонком миссис Уильямс, когда та не явилась, извинился, спустился вниз в маленькую переднюю, обнаружив записку от экономки с подробным изложением своих планов отправиться за покупками в супермаркет на Норт-Хайленд. Судя по свежезаваренному кофе в кофейнике на плите, глубокому блюду с тертым авокадо и ломтиками бекона, окруженными крекером, миссис Уильямс все слышала. Он понес закуску наверх.
      — Очень мило с вашей стороны, — с удивлением молвила Лорел, словно милость нынче была удивительным делом. Не менее мило отказалась от крекеров, потом передумала, съела без передышки десяток, выпила три чашки кофе. — Помнится, я ничего сегодня не ела.
      — Так я и думал.
      Она нахмурилась, что Эллери счел благоприятным признаком по сравнению с окаменевшей маской.
      — С тех пор я раз десять пыталась поговорить с Роджером Прайамом, но он даже не признался, что обсуждал с папой какую-то необычную тему. Я ему односложно сказала, в чем, на мой взгляд, заключаются его обязанности, долг многолетней дружбы, партнерства, заявила, что уверена — папу убил кто-то знающий о его слабом сердце и намеренно испугавший его до инфаркта. Спрашивала о записке. Он невинно изумился — какая записка? Стало ясно, что от него никогда ничего не добиться. Либо Роджер переборол страх, либо, как обычно, разыгрывает из себя Наполеона. За всем этим стоит страшная тайна, которую он намерен хранить.
      — Как считаете, — спросил Эллери, — он доверил ее миссис Прайам?
      — Роджер ее никому не доверит, — мрачно ответила Лорел. — Если доверит, то Делии в самую что ни на есть последнюю очередь.
      — Ах, супруги Прайам не ладят?
      — Я не сказала, что они не ладят.
      — Живут душа в душу?
      — Может быть, сменим тему?
      — Почему?
      — Потому что отношения Роджера с Делией абсолютно не связаны с делом, — серьезно ответила девушка, все-таки что-то скрывая. — Меня интересует одно: кто написал отцу записку.
      — Тем не менее, — настаивал Эллери, — как ваш отец с Делией Прайам относились друг к другу?
      — Ох! — расхохоталась она. — Вы, конечно, не знаете. Нет, романа у них не было. И быть не могло. Я же вам говорила, папа считал меня единственной женщиной в своей жизни.
      — Значит, у них были недружелюбные отношения?
      — Почему вы все время расспрашиваете о Делии? — резко спросила она.
      — Почему вы об этом умалчиваете?
      — Папа поддерживал с ней прекрасные отношения. Как и со всеми прочими.
      — Не со всеми, — возразил Эллери.
      Лорел пристально взглянула на него.
      — Я хочу сказать, если ваше предположение, будто кто-то намеренно испугал его до смерти, справедливо. Не вините полицию за сомнения. Страх — смертельное оружие, следов которого не обнаружишь под микроскопом. На нем не остается отпечатков пальцев, закон никогда не считает его реальным доказательством. Записка… если б у вас осталась записка, было бы совсем другое дело. Однако ее нет.
      — Вы надо мной смеетесь. — Она собиралась подняться.
      — Ничуть. Гладкие с виду истории всегда скользкие. Я предпочитаю заковыристый случай. Расковыряешь какую-то кочку, пыль многое скажет. Теперь мне известно о некой проблеме у Делии с Роджером Прайамом. В чем она заключается?
      — Почему вас это интересует?
      — Потому что вам сильно не хочется объяснять.
      — Вовсе нет. Просто время не хочется тратить, а говорить о Делии с Роджером — пустая трата времени. Их жизнь совсем не касается моего отца.
      Они посмотрели друг другу в глаза. Наконец Эллери с улыбкой махнул рукой.
      — Правда, у меня нет записки. И полиция обратила на это внимание. Без записки, без всяких свидетельств, я взялась за дело. Я попросила Роджера рассказать все, что ему известно, — зная, что этого было бы достаточно для полиции, — а он рассмеялся, посоветовал мне поехать в Эрроухед или Палм-Спрингс полечиться от «диких фантазий», по его выражению. В полиции сослались на заключение после вскрытия, на историю папиной болезни и вежливо меня завернули. Вы точно так же поступите?
      Эллери отвернулся к окну. Меньше всего на свете хочется связываться с настоящим убийством. Впрочем, его заворожил дохлый пес. Почему собака накликала беду? Попахивает символизмом. А он никогда не мог устоять перед метафорически мыслящими преступниками. Разумеется, если тут поработал преступник. В Голливуде без конца играются игры, выкидываются грандиозные шутки. Некоторым известным случаям дохлый пес не годится в подметки. Один, к которому Эллери лично причастен, был связан со скаковой лошадью в ванной, в другом в течение двух дней принимали участие семьдесят шесть статистов. Некий шутник послал торговцу драгоценными камнями с больным сердцем недавно умершего пса с поддельной запиской от мафии, и, прежде чем жертва успела здраво оценить ситуацию, случился сердечный приступ. Узнав о неожиданном исходе шутки, затейник, естественно, струсил. Потрясенный больной вызвал на совещание старого друга и делового партнера. Возможно, записка грозила сицилийскими пытками, если завтра к полуночи бриллианты короны не будут доставлены в нефтяную скважину, пробуренную птеродактилями в Хэнкок-парке. Три часа обсуждая записку, Хилл нервно требовал выполнить приказание. Прайам, естественно, возражал и, в конце концов, выкатился… не испуганный, как показалось Лорел, а раздраженный бабским упрямством Хилла. Все это доконало последнего, он не успел собраться с силами, сердце отказало. Конец загадкам. Хотя остались какие-то кончики… Можно согласиться с полицией. Гораздо вероятней, что безумную детективную историю выдумала дочь покойника. Ее, несомненно, приняли за свихнувшуюся с горя неврастеничку или перспективную старлетку, жаждущую популярности. Решительности у нее достаточно для того и другого.
      Эллери оглянулся. Девушка сидела, забыв сигарету, испускавшую вопросительные знаки.
      — Наверно, — сказал он, — у вашего отца было полным-полно заклятых врагов?
      — Ни одного не знаю.
      Он удивился. По идее, должна была запастись именами, датами, статистическими данными.
      — Папа был общительным, доброжелательным, любил людей, люди его любили. Именно он был лицом фирмы «Хилл и Прайам». Как у любого другого, бывали дурные моменты, но не думаю, чтобы кто-нибудь против него выступил. Даже Роджер.
      — Значит, вы даже смутно не представляете, кто устроил… смертельный испуг?
      — Теперь точно смеетесь. — Лорел Хилл встала, решительно бросила в пепельницу сигарету. — Простите, что отняла у вас столько времени.
      — Попробуйте обратиться в хорошее агентство. Приятно было…
      — Я решила, — усмехнулась она прямо ему в глаза, — сама заняться делом. Спасибо за авокадо.
      — Ох, Лорел…
      Девушка поспешно оглянулась. В дверях стояла высокая женщина.
      — Добрый день, Делия, — поздоровалась Лорел.

      Старательно отредактированные ремарки мисс Хилл совершенно не подготовили Эллери к встрече с Делией Прайам. Сквозь единственно доступные окна — прищуренные глаза юной Лорел — он видел в муже Делии напыщенного старикашку-тирана, самоуверенного калеку, железными когтями держащего в руках свой курятник, из чего следовало, что жена его представляет собой прячущуюся по углам серенькую наседку, ничтожную нервную глупую старую курицу…
      Но стоявшая в дверях женщина нисколько не походила на беспомощную клушку, которую можно ощипать, зажарить, съесть и забыть. Делия Прайам принадлежала совсем к другому виду животного царства, гораздо выше рангом, и у любого встала бы комом в горле.
      Она оказалась настолько моложе мысленного представления, что Эллери лишь значительно позже разгадал обыкновенный фокус, легкий магический трюк, который она исполняла столь же профессионально, как держала грудь. Со временем ему стало известно, что ей сорок четыре, но это фактически означало не больше — перед глазами вспыхнули цифры, — чем хронологический возраст Айеши. Чепуховая романтическая метафора не выходила из головы. Он даже возмутился бы, осознав, что в мечтах воображает себя героем своей юности Аланом Куотермейном, которому выпала честь стать свидетелем бессмертного стриптиза Повелительницы за завесой живого огня. Чистейшее мальчишество. Эллери сам себе удивлялся. Однако вот она стоит, блещет; нужна только фантазия, в которой у него не было недостатка, чтоб добавить сбрасываемые покрывала.
      Делия Прайам — дичь крупная, видно с первого взгляда. Дверной проем обрамлял женщину идеальных пропорций в темно-желтой крестьянской блузе, набивной юбке смелой расцветки. Густые черные волосы гладко зачесаны на одну сторону на полинезийский манер, в ушах простые широкие золотые колечки. Голова, плечи, грудь, бедра — не поймешь, что лучше. Не столько позирует, сколько создает особую атмосферу необычайной сдержанности, настороженности и тревоги.
      Некрасивая по голливудским стандартам — глаза слишком светлые, слишком глубоко посаженные, брови слишком широкие, губы слишком полные, цвет лица слишком яркий, фигура слишком героическая. Но восхищает именно чрезмерность — тропическая, влажная, блистательная, спокойная, победительная. С первым взглядом на нее как будто входишь в джунгли. Она возбуждает, взывает к каждому чувству, в ней все открыто, прелестно, опасно. Хочется услышать голос — сонное рычание из чащи.
      В голову пришла первая внятная мысль: «Роджер, старый петух, где ты ее нашел?» И вторая: «Как же ты ее удержал?» Только забрезжила третья — в глаза бросилась застывшая улыбка Лорел Хилл.
      Эллери взял себя в руки. Для девушки случай явно знакомый.
      — Видимо… Лорел… обо мне рассказывала: — Речь с перебивками всегда раздражала его. Впрочем, получается настоящий протяжный вой самки из дебрей.
      — В ответ на вопросы мистера Квина, — теплым дружеским тоном подтвердила Лорел. — Вы, кажется, не удивились, видя меня здесь?
      — Удивление осталось на улице рядом с твоей машиной. — Ленивый гортанный голос тоже теплый, дружелюбный. — Но ведь и ты мне не удивилась.
      — Дорогая, вы никогда меня не удивляете.
      Они улыбнулись друг другу.
      Девушка вдруг отвернулась, полезла за очередной сигаретой.
      — Не беспокойтесь, Эллери. Все мужчины в присутствии Делии забывают других женщин.
      — Ох, моя милая, — снисходительно мурлыкнула она.
      Лорел чиркнула спичкой.
      — Проходите, миссис Прайам, садитесь.
      — Если б я знала, что Лорел сюда направилась…
      — Я пришла насчет собаки, Делия, — резко перебила та. — И записки. Вы следили за мной?
      — Смешно даже слышать.
      — Следили?
      — Разумеется, нет, дорогая. Прочла о мистере Квине в газетах, решила прояснить кое-какие интересующие меня вопросы.
      — Простите. Я ужасно взволнована.
      — Я зайду в другой раз, мистер Квин.
      — Ваш визит, миссис Прайам, связан со смертью отца мисс Хилл?
      — Не знаю. Возможно.
      — Тогда мисс Хилл не будет возражать, чтоб вы сели. Повторяю приглашение.
      Она двигалась нарочито медлительно, словно сквозь что-то проталкивалась. Поднося стул цвета шартреза, Эллери скрытно за ней наблюдал. Усаживаясь, она оказалась так близко, что можно было, чуть шевельнув пальцем, дотронуться до обнаженной спины. Он с трудом удержался.
      Она, кажется, не обращала на него вообще никакого внимания. Окинула взглядом с ног до головы, будто платье в витрине, и, видимо, не заинтересовалась. То есть как платьем.
      — Не желаете ли чего-нибудь выпить, миссис Прайам?
      — Делия не пьет, — предупредила Лорел тем же теплым дружелюбным тоном, выпуская из ноздрей ракетные струи.
      — Спасибо, дорогая. Спиртное ударяет мне в голову, мистер Квин.
      А ты стараешься свою голову не подвергать никаким ударам, думал Эллери, из чего явно следует, что единственный способ до тебя добраться — влить в ярко-красный ротик несколько рюмок сухого мартини… Он сам себе удивлялся. Замужняя женщина, настоящая леди, муж инвалид… Однако стоит посмотреть на колышущуюся походку…
      — Лорел уже собралась уходить. Факты заинтересовали меня, но я приехал в Голливуд писать книгу…
      Блузка на Делии зашуршала и стихла. Эллери шагнул к окну, заставив ее оглянуться.
      — Впрочем, если желаете что-то добавить, миссис Прайам…
      Возникло подозрение, что книга не скоро напишется.

* * *

      Рассказ Делии Прайам усваивался с трудом. Эллери никак не мог сосредоточиться, путался в деталях. Изгибы блузы, обещания юбки, плотно облегающей фигуру ниже талии, крупные пухлые руки, уложенные стрелками компаса на колене… «Владычицы с гладкими мраморными руками…» Ренессанс Браунинга. Она доставила бы радость умирающему епископу святого Пракседа.
      — Мистер Квин?
      — Вы имеете в виду, миссис Прайам, — виновато встрепенулся он, — тот день, когда Леандру Хиллу подбросили мертвого пса?
      — В то самое утро мой муж получил… посылку. Не знаю, как иначе сказать.
      Сигарета Лорел зависла в воздухе.
      — Делия, вы мне не говорили, что Роджеру тоже что-то прислали!
      — Он велел никому не рассказывать. Ты, дорогая, меня просто вынудила, подняв шум вокруг бедной собаки… сначала в полиции, теперь у мистера Квина.
      — Значит, вы все-таки за мной следили.
      — Зачем? — улыбнулась миссис Прайам. — Просто видела, как ты смотрела на снимок мистера Квина в газете.
      — Вы неподражаемы.
      — Спасибо, моя милая. — Сидит спокойно, как тигрица, таинственно улыбается. Эй, братец Квин!
      — Гм… да… стало быть, мистер Прайам боится…
      — С той минуты, как получил посылку. Не признается, но, когда мужчина все время бурчит, будто никто его не запугает, это как раз означает обратное. Расколотил какие-то личные вещи. Не похоже на Роджера. Обычно он колотит мои.
      Замечательно. Какая жалость.
      — Что было в посылке?
      — Понятия не имею.
      — Дохлая собака, — воскликнула Лорел. — Снова дохлая собака! — Она сама смахивала на собачонку, принюхивалась, задрав нос. На удивление стушевалась рядом с Делией Прайам, став бесполым ребенком.
      — Разве что очень маленькая. Картонная коробка не больше квадратного фута.
      — На ней что-нибудь было написано? — спросил Эллери.
      — Нет. На бечевке, которой она была обвязана, висела адресная карточка с карандашной надписью: «Роджеру Прайаму». — Красотка замолчала. — Слышите, мистер Квин?
      — Да, конечно, миссис Прайам. Какого цвета карандаш? — Какая, черт возьми, разница?
      — По-моему, черного.
      — Адрес?
      — Ничего, кроме имени и фамилии.
      — О содержимом, конечно, понятия не имеете.
      — Нет. Только, что бы там ни было, Роджер был тяжело потрясен. Кто-то из слуг обнаружил у дверей коробку, передал Альфреду…
      — Кто такой Альфред?
      — Секретарь… Роджера.
      — Может, лучше сказать, компаньон? — предложила Лорел, выпустив колечко дыма.
      — Может быть, дорогая. Компаньон, нянька, слуга, секретарь… что угодно. Знаете, мистер Квин, мой муж — инвалид.
      — Слышал от Лорел. Мастер на все руки? Я имею в виду Альфреда. Итак, универсальный Альфред принес мистеру Прайаму загадочную коробку. Дальше? — Почему девушка тайком посмеивается? Делия вроде бы не замечает.
      — В тот момент мне довелось быть в комнате Роджера. Тогда мы, конечно, не знали… что и Леандру пришла посылка. Альфред отдал мужу коробку, тот приоткрыл с угла крышку, заглянул внутрь… сначала рассерженно, а потом озадаченно… снова закрыл и приказал мне выйти. Альфред вышел со мной, слышно было, как Роджер запер за нами дверь. Больше я… не видела ни коробки, ни содержимого. Муж не рассказывал, что там было, и что он с ней сделал. Вообще не хотел об этом говорить.
      — Когда вы заметили, что он испуган?
      — После его встречи с Леандром на другой день. Возвращаясь домой, он не сказал ни слова, смотрел в окно фургона… дрожал… После того его постоянно трясет. Особенно через неделю, когда Леандр умер…
      Получается, что содержимое не имело особого смысла для Роджера Прайама, пока он его не сопоставил с посылкой, присланной Леандру Хиллу, или не прочел записку с ошейника. Если в коробке, полученной Прайамом, не было своей записки… В таком случае…
      Эллери заерзал перед эркерным окном, поднимая дымовую завесу. Смешно в его годы… прикидываться заинтересованным исключительно потому, что респектабельная замужняя женщина, к несчастью, напоминает о джунглях. И все-таки, думал он, какое добро пропадает напрасно!
      Ощутив на себе взгляд двух пар женских глаз, выпустил дым изо рта, изображая профессионала.
      — Леандр Хилл получил неожиданную посылку и умер. Вы опасаетесь за жизнь своего мужа, миссис Прайам?
      Теперь Эллери стал не просто продажным товаром, а продажным товаром, заинтересовавшим ее. С бесцветными в солнечном свете из окон глазами она казалась безглазой, как статуя. Он почувствовал, что краснеет, что это ее забавляет, мгновенно ощетинился. Пускай катится куда угодно со своим драгоценным супругом и со своими страхами.
      — Лорел, милочка, — сказала Делия Прайам с просительным взглядом, — ты не сильно обидишься, если я пожелаю поговорить с мистером Квином… наедине?
      Девушка встала, бросила:
      — Я в саду обожду, — ткнула в пепельницу сигарету и вышла.
      Жена Роджера Прайама дождалась, пока тоненькая фигурка мелькнет за эркерным окном среди косматых астр, потом оглянулась, шлепнула себя по бедру своей кепкой.
      — Славная девочка, только очень молоденькая, правда? Выступила в крестовый поход, чувствует себя истинным рыцарем. Несколько перебирает… Что касается вашего вопроса, мистер Квин… Скажу со всей откровенностью, муж меня нисколько не интересует. Я ничуть не боюсь его смерти. Можно даже сказать, совсем наоборот.
      Эллери вытаращил глаза. Она на миг прищурилась на солнце, глаза минерально сверкнули. На лице не было виноватого выражения. Через секунду вновь стала безглазой.
      — Вы откровенны и даже жестоки, миссис Прайам.
      — Я довольно близко знакома с жестокостью, мистер Квин.
      Вот оно как, вздохнул он.
      — Буду еще откровеннее, — продолжала она. — Не знаю, что именно рассказала вам Лорел… Упомянула ли об увечье моего мужа?
      — Он, как я понял, частично парализован.
      — Знаете, в какой части?
      — В какой? — спросил Эллери.
      — Значит, Лорел не объяснила. Мой муж, мистер Квин, — улыбнулась Делия Прайам, — парализован ниже пояса.
      Восхитительно сказано. С дерзкой улыбкой. С улыбкой, которая говорит: не жалейте меня.
      — Сочувствую, — пробормотал он.
      — Это произошло пятнадцать лет назад.
      Он промолчал. Она откинула голову на спинку кресла, почти закрыв глаза. Шея сильная и беззащитная.
      — Непонятно, зачем я это говорю?
      Эллери кивнул.
      — Затем, что иначе вы не поймете, для чего я пришла. Разве не интересно?
      — Хорошо. Для чего вы пришли?
      — Для приличия.
      Он опешил.
      — Вы для приличия просите разобраться, кто предположительно угрожает жизни вашего мужа?
      — Не верите?
      — Верю. Такую причину не выдумаешь! — Сидя рядом, он взял ее за руку. Холодная, неподатливая, абсолютно неживая. — Жизнь у вас скучная.
      — Что вы имеете в виду?
      — Руками никогда не работали.
      — Это плохо?
      — Наверно. — Эллери вновь уложил руку Делии ей на колено. — Такая женщина не вправе быть привязанной к полумертвому мужчине. Я бы понял, если бы он был святым, если бы между вами была любовь. Но догадываюсь, что он жесток, вы его ненавидите. Почему не начать новую жизнь? Почему не развестись? Против этого есть какие-то религиозные соображения?
      — Можно было бы, когда я была моложе. А теперь… — покачала она головой. — Теперь все по-другому. Понимаете, у меня больше нет ничего.
      Он недоверчиво сморщился.
      — Вы очень добры к пожилой женщине, — рассмеялась она. — Нет, серьезно, мистер Квин. Я выросла в старом калифорнийском семействе. Строгое воспитание, монастырское образование, старомодные дуэньи, кастовая гордость, традиции… В отличие от родных я никогда серьезно к этому не относилась… Моя мать вышла за еретика из Новой Англии. От нее все отвернулись, что убило ее, когда я была маленькой девочкой. Я с родными совсем не общалась, но после смерти матери они уговорили моего отца отдать меня им под опеку. Меня растила тетка, носившая мантилью. Я выскочила за первого попавшегося, лишь бы уехать. Не они его выбирали — он был американцем, как и мой отец. Я его не любила, но у него были деньги, а наша семья бедствовала, мне хотелось бежать. Я порвала с родными, со своей церковью, со своим миром. Моя девяностолетняя бабка живет всего в трех милях отсюда. Мы восемнадцать лет не виделись. Она считает меня умершей.
      Делия перекатила голову на спинке кресла.
      — Через три года Харви умер, я осталась с ребенком. Не могла вернуться в материнскую семью, отец отправился в очередное путешествие… Потом познакомилась с Роджером Прайамом. Он мне понравился. Я пошла бы за ним в преисподнюю. — Она вновь рассмеялась. — Именно туда он меня и привел. Я скоро узнала, что Роджер на самом деле собой представляет, потом он превратился в калеку, я лишилась всего, ничего не осталось. Чтобы заполнить пустоту, попыталась вернуться к родным.
      Это было нелегко, — пробормотала Делия Прайам. — Они не забывают и никогда не прощают. Впрочем, молодое поколение мягче, испорчено современностью. Конечно, помогли мужчины… Теперь это моя единственная опора.
      Лицо ее выражало боль, которую невозможно ни разделить, ни облегчить. Эллери обрадовался, когда этот момент миновал.
      — Они даже не подозревают, какую жизнь я веду в доме Роджера Прайама. Если узнают правду, я безвозвратно погибну. Уйти — значит быть обвиненной в предательстве. Женщины из высшей касты старого калифорнийского общества так не поступают, мистер Квин, каким бы муж ни был. Поэтому… я остаюсь.
      Теперь происходит что-то непонятное. Если бы Лорел держала язык за зубами, я и пальцем бы не шевельнула. Но когда она стала настаивать, будто Леандра Хилла убили, возникли подозрения, которые грозят подорвать мое положение. Газеты рано или поздно уцепятся — удивительно, что еще не успели, — вдруг узнают, что Роджер в такой же опасности? Нельзя сидеть и ждать. Родня считает меня верной женой. Такой я и должна быть. Прошу вас, мистер Квин, взяться за дело по просьбе жены, ужасно озабоченной безопасностью мужа. — Делия передернулась. — Или это для вас слишком хлопотно?
      — Было бы гораздо проще, — сказал Эллери, — покончить со всем, начать новую жизнь в другом месте.
      — Я здесь родилась. — Делия взглянула вниз на Голливуд. В углу сада мелькнула Лорел. — Я имею в виду вовсе не мишуру, не ложные фасады. Говорю о горах, о фруктовых садах, старых миссиях. Впрочем, есть и другая причина, не связанная ни со мной, ни с родными, ни с югом Калифорнии.
      — Какая?
      — Роджер меня не отпустит. Он жесток, мистер Квин. Вы не знаете и не можете знать о его диких собственнических инстинктах, гордости, стремлении к власти… порочности. Мне иногда кажется, что я замужем за маньяком.
      Делия закрыла глаза. В комнате было тихо. Снизу слышался луизианский говор миссис Уильямс, жаловавшейся золотому попугайчику в клетке над кухонной раковиной на скандальные цены на кофе. Невидимый палец писал в небесах над кварталом Уилшир: «МЮНЦ-ТВ». Пустая пишущая машинка толкала Эллери в локоть.
      Но рядом сидела она— джунгли в батисте и набивном ситце. Бесцветный безликий голливудский дом никогда уже прежним не будет. При одном взгляде на нее, лежащую в глубоком кресле, охватывает волнение. Страшно даже представить его опустевшим.
      — Миссис Прайам…
      — Да?
      — Почему вы не хотели, — спросил Эллери, стараясь не думать о Роджере, — чтобы Лорел Хилл вас слышала?
      Делия открыла глаза.
      — Мне не совестно разоблачаться перед мужчиной, но перед женщиной я провожу черту.
      Сказано просто, но у Эллери по спине пробежали мурашки.
      Он вскочил.
      — Едем к вашему мужу.

      Когда они вышли из дому, Лорел вежливо спросила:
      — Контракт подписан, Эллери? Если да — с кем из нас? Или это неуместный вопрос и вообще меня не касается?
      — Никакого контракта, — осторожно ответил он. — Не подписано никакого контракта, Лорел. Я просто хочу осмотреться.
      — Разумеется, начав с дома Прайама.
      — Да.
      — В таком случае, раз уж все мы заинтересованы — правда, Делия? — надеюсь, не возражаете, если я тоже поеду.
      — Конечно нет, милочка, — кивнула Делия. — Только постарайся не раздражать Роджера. Он потом всегда на мне зло срывает.
      — Как считаете, что он скажет, увидев, что вы привезли детектива?
      — О боже, — охнула Делия и тут же просветлела. — Слушай, дорогая, это ты приведешь с собой мистера Квина! Если не против… Трусость, конечно, но ведь мне с ним жить. Ты же первой отправилась к мистеру Квину.
      — Ладно, — пожала плечами девушка. — Дадим вам фору. Поезжайте через Франклин и Аутпост, а я кружным путем через Кауэнгу и Малхолланд. Вы куда-то уже за покупками ездили?
      Делия Прайам со смехом уселась в машину, новый кремовый «кадиллак» с откидным верхом, и направилась вниз по склону.
      — Никакого сравнения, — заключила через секунду Лорел, держа открытой дверцу своего автомобиля, крошечного зеленого «остина». Эллери не понял. — Ни машина, ни водительница. Можете себе представить Делию в «остине»? Все равно что царица Савская в моторной лодке. Садитесь.
      — Довольно необычный типаж, — равнодушно признал он, когда автомобильчик тронулся с места.
      — Прилагательное верное, — кивнула Лорел. — Что касается существительного, на свете лишь одна Делия Прайам.
      — На удивление честная и откровенная.
      — Правда?
      — По-моему. А вы как думаете?
      — Мое мнение не имеет значения.
      — Тем самым вы мне о нем сообщили.
      — Ничего подобного! Впрочем, если хотите знать… Делию никогда до конца не понять. Она не лжет и правды не скажет — я имею в виду, всей правды. Всегда что-нибудь при себе оставляет, как гораздо позже выясняется, если вообще выходит на свет. Ну, я больше о ней говорить не намерена, потому что вы любое слово обернете против меня, а не против нее. Делия производит особенно сильное впечатление на больших шишек… Наверно, бесполезно расспрашивать, что она вам наедине сообщила?
      — Потише, — попросил Эллери, придерживая шляпу. — Еще один такой ухаб — и я забью себя до смерти собственными коленями.
      — Удачная попытка, Лорел, — похвалила себя девушка, летя с бешеным выхлопом по шоссе на Норт-Хайленд.
      Через какое-то время Эллери спросил, глядя на ее профиль:
      — Вы обмолвились, что Роджер Прайам никогда не встает с инвалидного кресла. Неужели буквально?
      — Да. Никогда. Делия не рассказывала про это самое кресло?
      — Нет.
      — Фантастика. После паралича он пользовался обычной коляской, куда его приходилось сажать, как мне папа рассказывал. Видно, Роджер Львиное Сердце не вынес зависимости от помощников и заказал специальное кресло.
      — Что ж, оно автоматически укладывает его в постель и вытаскивает?
      — Вообще заменяет постель.
      Эллери изумился.
      — Действительно. Он в нем спит, ест, работает и так далее. Оно служит офисом, кабинетом, гостиной, столовой, спальней, ванной на колесах. Вещь замечательная. На одной ручке полочка, которая выдвигается вперед, поворачивается, поднимается — на ней подается еда, готовятся коктейли и прочее. Под полочкой ящички для ножей, салфеток, шейкеров, бутылок. На другой ручке такая же полка с пишущей машинкой, привинченной, разумеется, чтоб не упала. Под ней ящики для бумаги, копирки, карандашей и бог знает чего. В кресле две телефонные розетки — общая линия и частная с нашим домом, — кроме того, домофон с комнатой Уоллеса.
      — Кто такой Уоллес?
      — Альфред Уоллес — его секретарь-компаньон. Потом… дайте вспомнить… — нахмурилась Лорел, — кругом всякие отделения для журналов, сигар, очков, зубных щеток — всего, что ему только может понадобиться. Кресло откидывается, спереди поднимается, превращаясь в кровать, где можно соснуть днем и ночью. Конечно, Альфред его моет губкой, одевает, раздевает, но он почти со всем справляется самостоятельно — не терпит никакой помощи, даже самой необходимой. Вчера при мне машинку отправили в Голливуд ремонтировать, он был вынужден диктовать деловые письма Альфреду и поэтому пришел в такое состояние, что сам Альфред вышел из себя. В дурном настроении Роджер просто невыносим… Извините, я думала, вам интересно.
      — Что?
      — Вы не слушаете.
      — Слушаю, хоть и не двумя ушами. — Теперь они ехали по Малхолланд-Драйв, и Эллери цеплялся за дверцу «остина», чтобы не вылететь на крутых поворотах. — Скажите, Лорел, кто наследует состояние вашего отца? Я имею в виду, кроме вас.
      — Никто. Никого больше нет.
      — Прайаму он ничего не оставил?
      — С какой стати? Папа с Роджером равноправные партнеры. Небольшие деньги завещаны служащим фирмы, домашней прислуге. Все остальное отходит ко мне. Так что, видите, — добавила она, круто развернувшись, — я у вас главная подозреваемая.
      — Да, — подтвердил он, — а также и новый партнер Роджера Прайама. Нет?
      — Мой статус не совсем ясен. Юристы сейчас разбираются. Я в ювелирном деле ничего не смыслю и не уверена, что хочу научиться. Роджер никак не может меня обмануть, если вы это имели в виду. Мои интересы защищает одна из крупнейших в Лос-Анджелесе адвокатских контор. Должна сказать, Роджер ведет себя в этом смысле на редкость порядочно… для себя, я имею в виду. Возможно, смерть папы потрясла его сильней, чем он думал, заставила понять, что отец играл главную роль в делах фирмы, а он сам — ничтожную. Ему, собственно, нечего беспокоиться. Папа на всякий случай обучил прекрасного человека, некоего мистера Фосса, к которому перешло руководство… Так или иначе, передо мной один самый важный вопрос. Если вы мне на него не ответите, я сама докопаюсь.
      — Потому что очень любили Леандра Хилла?
      — Да!
      — И конечно, потому, — добавил Эллери, — что являетесь главной подозреваемой?
      Пальчики Лорел стиснули руль и расслабились.
      — Что за чушь, — рассмеялась она. — Продолжайте стрелять в молоко. Мне нравится. Вот и поместье Прайама.

* * *

      Дом Прайама, сложенный из темных круглых камней и потемневших бревен, стоял на частной дороге в складках гор, таясь в лесной тени густых нависающих сикомор, вязов и эвкалиптов. Эллери сперва счел участок запущенным, потом заметил признаки старой и недавней расчистки с обеих сторон до дома и понял, что природе отведена надлежащая роль. Бесполезная подстилка из листвы и сучьев сознательно предусмотрена, скрытная тень желательна. Прайам зарылся в гору, заслонился деревьями. Кто прячется от солнца?
      Дом больше похож не на голливудский, а на уединенную охотничью хижину. Почти целиком скрыт от глаз проезжающих по центральному шоссе, превращая простой пригородный калифорнийский каньон в девственное шотландское ущелье. По словам Лорел, участок Прайама тянется вверх и вдоль горы на четыре-пять акров и весь представляет собой точно такое же зрелище, как вокруг дома.
      — Джунгли, — пробормотал Эллери, когда девушка остановилась на подъездной дорожке.
      Никаких признаков кремового «кадиллака».
      — А он — дикий зверь. Вроде оленей, которые порой мелькают за «Голливудской чашей».
      — Дорого платит за привилегию. Счета за электричество наверняка колоссальные.
      — Точно. В доме ни одной солнечной комнаты. Когда ему требуется не больше света, а меньше темноты, больше воздуха, выкатывается вон туда на террасу.
      С одной стороны дома тянулась просторная терраса, наполовину огороженная и покрытая крышей, с другой стороны открытая, но не под небом, а под высокой аркой резиновых эвкалиптовых листьев, не пропускавших солнце.
      — Его берлога — именно берлога — прямо под террасой за застекленной дверью с жалюзи. Пойдем лучше к парадному, Роджер не любит, когда кто-то без предупреждения вторгается в его святилище. В этом доме о себе надо докладывать.
      — Разве миссис Прайам не вправе хозяйничать в собственном доме?
      — Кто сказал, что это ее дом? — хмыкнула Лорел.
      Их встретила горничная в форменной одежде, с дергавшимся от тика лицом.
      — Ох, мисс Хилл, — нервно забормотала она, — едва ли мистер Прайам… Он диктует мистеру Уоллесу. Я бы на вашем месте не стала…
      — Миссис Прайам дома, Маггс?
      — Сейчас только вернулась из магазинов, мисс Хилл. Она у себя наверху. Говорит, устала, просила не беспокоить.
      — Бедная Делия, — спокойно посочувствовала Лорел. — Мистер Квин страшно разочарован. Доложите мистеру Прайаму, что я хочу его видеть.
      — Но…
      Горничную остановил глухой рев. Она в панике глянула через плечо.
      — Ничего, Маггси. Беру на себя ответственность. Vamos, Эллери.
      — Не понимаю, почему… — пробормотал Эллери, бредя следом по коридору.
      — Никогда не поймете, если речь идет о Делии.
      В доме было даже мрачнее, чем ожидалось. Шли через комнаты с темной обшивкой, с бесстрастными плотными шторами, неудобной массивной зачехленной мебелью. Дом тайн и жестокости.
      Рев перерос в басистое рычание.
      — Наплевать, черт возьми, что мистер Хилл собирался сделать со счетом Ньюмен-Арко! Мистер Хилл покоится в Форест-Лауне в урне, не может одарить нас советом… Нет, не хочу ни минуты ждать, Фосс! Я веду дела, а вы выполняете мои распоряжения или катитесь к дьяволу!
      Лорел, поджав губы, замахнулась, ударила в дверь кулаком.
      — Кто там, Альфред? Фосс, слышите?..
      Из крепкой двери выглянул мужчина, выскользнул в коридор, закрыл за собой створку, держась за круглую ручку.
      — На редкость подходящий момент выбрали, Лорел. Он говорит по телефону с конторой.
      — Слышу, — кивнула она. — Знакомьтесь, мистер Квин — мистер Уоллес. Его надо бы называть бедным страдальцем Иовом, но его зовут Альфред. Я считаю его идеалом. Со всем превосходно справляется, всегда держит язык за зубами, лишнего слова не вымолвит… никогда не споткнется. Посторонитесь, Альфред. У меня дело к своему партнеру.
      — Лучше дайте-ка я его успокою, — улыбнулся Уоллес и скользнул назад в комнату, сверкнув глазами на Квина.
      Дверь снова захлопнулась. Эллери легонько помахал рукой, онемевшей от секретарского пожатия.
      — Удивлены? — тихонько спросила Лорел.
      Действительно. Ожидал встречи с Милктостом, а Альфред Уоллес оказался загорелым высоким могучим мужчиной с правильными, довольно острыми чертами лица, пышными седыми волосами, ярко выраженной индивидуальностью, сильным глубоким голосом, в котором слышится еле заметный оттенок… превосходства? В любом случае едва слышный, не раздражающий. Он словно вышел из великосветской гостиной, многократно представленной «МГМ»; собственно, Эллери импульсивно назвал его «хорошо сохранившимся актером» — главным голливудским типажом с приобретенным в спортклубе Загаром, которые нынче встречаются в самых неожиданных местах, проглотив свою гордость, если вообще способны глотать. Впрочем, через секунду передумал — плечи сидели в пиджаке неважно. Видимо, внешний вид и даже элегантность доморощенные.
      — Я бы на вашем месте влюбился без памяти, — признался в возникшей паузе Эллери. — Настоящий мужчина. Идеально дисциплинирован и дьявольски проворен.
      — Староват, — заметила Лорел. — Я имею в виду, для меня.
      — Никак не больше пятидесяти пяти. Несмотря на седину, и на сорок пять не выглядит.
      — Даже если б ему было двадцать, был бы для меня староват… Ну что? Попросить мистера Квина убрать вас с дороги, Альфред, или великий визирь нынче смилуется?
      Альфред Уоллес с улыбкой отступил, пропуская их.
      Мужчина, швырнувший телефон на место, развернув стальное кресло, словно деревянный сценический реквизит, представлял собой сплошное преувеличение — в высоту, в ширину, в толщину. Над железными скулами горят выпученные глаза, нос вроде свиного рыла, на грудь падает гигантская черная борода, на колесах лежат огромные ладони, бицепсы выпирают из рукавов. Могучий механизм в постоянном движении, словно даже крупный костяк не способен сдерживать энергию. Рядом с необъятным торсом впечатляющая фигура Альфреда Уоллеса выглядела хрупкой. А сам Эллери себя чувствовал мальчиком-недокормышем.
      Однако ниже пояса Роджер Прайам был мертв. Туша покоилась на иссохшем основании, на скелетных подпорках с атрофированными мышцами. Он был в брюках и туфлях — Эллери постарался не думать, кто его каждый день одевает и раздевает, — но оставшиеся на виду щиколотки представляли собой две ссохшиеся костяшки, колени вывернуты, как разбитые молнией мачты. Нижняя часть тела беспомощно обвисала.
      Объясняется просто, рассуждал Эллери: торс развился в результате чрезмерного напряжения при простейшем движении; борода облегчает утомительный ежедневный туалет; бешенство порождено ненавистью к сыгравшей с ним злую шутку судьбе; беспокойство — симптом смертных мук человека, обреченного вечно сидеть. Естественные объяснения, хотя остается и нечто необъяснимое… Злоба — злобная сила, злобные эмоции, злобная реакция на боль, на людей… В самом центре — злоба. Даже если убрать все вокруг, она наверняка останется. Он злился еще в материнской утробе, дикий зверь по природе. Случившееся только включило злобу в игру.
      — Чего тебе, Лорел? А это кто? — Хриплый угрожающий бас извергался из груди живой лавой. Роджер Прайам до сих пор злился после телефонного разговора со злополучным Фоссом, глаза полны ненависти. — Чего смотришь, рта не открываешь?
      — Это Эллери Квин.
      — Кто?
      Она повторила.
      — Никогда не слышал. Чего ему нужно? — Злобный взгляд упал на Эллери. — Чего вам тут надо? А?
      — Мистер Прайам, — раздался из дверей приятный голос Альфреда Уоллеса, — Эллери Квин — знаменитый писатель.
      — Писатель?
      — И детектив…
      Губы Прайама выпятились, борода вздернулась, огромные руки вцепились в колеса.
      — Мой отец убит. Я вас предупреждала, что этого так не оставлю, Роджер, — ровным тоном проговорила Лорел. — Должна быть какая-то причина. И какой бы она ни была, вы замешаны в деле не меньше, чем папа. Я попросила Эллери провести расследование, и ему надо с вами поговорить.
      — Вот как? — Далекое сдержанное рычание, глаза жарко горят. — Ну, давайте поговорим.
      — Во-первых, мистер Прайам, — начал Эллери, — мне хотелось бы знать…
      — Отвечаю — нет, — рявкнул Роджер, показав зубы сквозь бороду. — Во-вторых?
      — Мистер Прайам… — терпеливо повторил Эллери.
      — Ничего у вас не получится, мистер. Мне ваши вопросы не нравятся. Теперь слушай меня, Лорел, — правый кулак стукнул по ручке кресла, — чертова балаболка. Не твое это дело — мое. Сам займусь. Сам разберусь, по-своему. Можно это вдолбить тебе в голову?
      — Роджер, вы боитесь, — заметила Лорел Хилл.
      Прайам с пылающим взглядом приподнялся всей тушей. Лава с ревом перелилась через край.
      — Боюсь? Чего? Привидения? Думаешь, я такой же, как Леандр Хилл? Дерьмо сопливое! С головы до пят трясся, поглядывал через плечо да ежился от страха! Родился и умер трусом…
      Девушка двинула кулаком ему в щеку. Он нетерпеливо махнул левой рукой, отшвырнул ее в сторону. Она отлетела, попала в объятия Альфреда Уоллеса, прошептала:
      — Пустите… пустите!
      — Лорел! — воскликнул Эллери.
      Она замерла, задыхаясь. Уоллес молча ее выпустил, она выскочила из комнаты.
      — По-твоему, я боюсь! — прокричал вслед Прайам с набухшими желваками на скулах. — Смотри, мой насос не разорвался в клочья при первом ударе! Боюсь? Я ко всему готов, черт возьми!.. В любой час дня и ночи, ясно? Когда б костлявая рука ни сунулась, она получит достойный отпор! — Смертоносные кулаки стиснулись и раздались.
      — Роджер, в чем дело?
      Делия стояла в дверях, переодетая в парадное платье из золотистого шелка, любовно к ней льнувшее. С разрезом до колен. Перевела холодный взгляд с мужа на Эллери.
      Уоллес не сводил с нее любопытных глаз.
      — Кто это?
      — Никто. Все в порядке, тебя не касается. — Прайам глянул на Эллери. — Эй, ты! Вон отсюда!
      Спустилась исключительно для того, чтобы фактически засвидетельствовать, что незнакома с ним. Было бы любопытно как черта характера, но в любом другом отношении огорчительно. Ничего не понятно. Что он Гекубе? Впрочем, она дала ясно понять, что емуГекуба. Эллери чувствовал досаду и любопытство, одновременно гадая, одинаково ли она действует на любого мужчину… Уоллес тайком наслаждался, как зритель, увидевший то, чего не замечают другие, но которому воспитание не позволяет смеяться вслух… Делия держалась с мужем спокойно, без страха и прочих эмоций.
      — Чего ждешь? Ничего не дождешься. Проваливай!
      — Я стараюсь понять, мистер Прайам, — сказал Эллери, — пустомеля вы или чертов дурак.
      Обросшие волосами губы пустились в пляс, едва скрытая злость снова вышла наружу. Эллери приготовился к всплеску. Прайам явно боится. Это видит молчаливый, внимательный, заинтересованный Уоллес. И улыбающаяся Делия Прайам.
      — Альфред, если этот нахал снова явится, гони в шею!
      Эллери посмотрел на свою руку, на которую легла ладонь Уоллеса.
      — Боюсь, мистер Квин, — шепнул тот, — у меня хватит сил выполнить приказание.
      Хватка парализующая. Прайам ухмыльнулся удовлетворенно и злобно, это взбесило Эллери, тем более сцена разыгрывалась на глазах у наблюдающей женщины, олицетворения джунглей. Бешенство захлестнуло его, а когда он очнулся, Уоллес сидел на полу, потирая запястье, тараща на него глаза снизу вверх. Не сердито, просто удивленно.
      — Хороший прием, — признал он. — Запомню.
      Эллери полез было за сигаретой, потом передумал.
      — Я понял, мистер Прайам. Вы и пустомеля, и чертов дурак.
      Дверной проем опустел.
      Он проклинал себя последними словами. Никогда не теряй выдержки. Первое правило, выученное у отца на коленях. Тем не менее, она должна была видеть взлетевшего в воздух Уоллеса, безобразно разинутый рот мужа. Может быть, успокоится на недельку…
      Шагая по коридору, поймал себя на том, что высматривает ее краешком глаза. Кругом тень, наверняка где-нибудь прячется, закрыв глаза ставнями, выставив напоказ остальное.
      Коридор тоже пуст…
      Разрез до колен! Фокус старше египетских пирамид. А разве его глупый фокус не старше? Пожалуй, уходит еще в первобытные времена.
      Тут Эллери понял, что Делия Прайам — благородная леди, а он вел себя как отвергнутый мальчик из колледжа и хлопнул за собой парадной дверью.

* * *

      До сих пор бледная Лорел ждала его в «остине», энергично затягиваясь сигаретой. Он плюхнулся рядом с ней на сиденье, буркнул:
      — Чего ждем?
      — Он свихнулся, — сухо заключила девушка. — Пошел в полный разнос. Я и раньше видела, как он бесится и крушит все вокруг, но сегодня что-то особенное. Хорошо, что я вас привела. Что теперь будем делать?
      — Отвезите меня домой. Или я такси поймаю.
      Она встревожилась.
      — Не возьметесь за дело?
      — Не могу тратить время на идиотов.
      — Включая меня?
      — Нет.
      — Мы ведь кое-что выяснили, — поспешно напомнила Лорел. — Вы же слышали, он признался. Когда я убегала, упомянул какое-то привидение и костлявую руку… Мне не послышалось, Роджер тоже считает, что папу намеренно до смерти испугали. Больше того, он знает, что значит собака…
      — Не обязательно, — хмыкнул Эллери. — Вот в чем проблема с дилетантами. Вечно делают поспешные заключения. В любом случае дело раскрыть невозможно. Без Прайама не справиться, а он рогом в стенку уперся.
      — Не хотите браться из-за Делии, да? — уточнила Лорел.
      — Из-за Делии? Имеется в виду миссис Прайам? Чепуха.
      — Не рассказывайте мне про Делию и про мужчин. На любое существо в брюках она действует как на кота валерьянка.
      — В ней в самом деле есть шарм, — пробормотал Эллери, — хотя чересчур показной, согласны? — Он старался не смотреть на окна второго этажа, где, наверно, была ее спальня. — Лорел, чего мы стоим на дороге, как пара придурковатых туристов? — Надо снова увидеть ее. Просто увидеть.
      Девушка бросила на него непонятный взгляд и тронулась с места, медленно свернув налево к шоссе.
      Эллери, обхватив руками колени, необъяснимо чувствовал, что чего-то лишается с каждым оборотом колес «остина». Рядом сидела Лорел, глядя вперед на дорогу и еще куда-то. Настойчивая маленькая клиентка. Он вдруг почувствовал, что готов сдаться.
      — Что собираетесь делать?
      — Разбираться.
      — Решили идти до конца?
      — Не жалейте меня. Я справлюсь.
      — Знаете, что я хочу предпринять?
      Она взглянула на него.
      — Давайте для начала займемся запиской. По крайней мере, укажу вам верное направление. Если возможно, конечно.
      — Вы о чем это? — Машина резко затормозила.
      — О записке, которую ваш отец нашел в серебряном футлярчике на собачьем ошейнике. Думаете, он ее уничтожил?
      — Я искала, не нашла.
      — Пожалуй, я сам поищу.
      Лорел широко открыла глаза, рассмеялась, и «остин» рванулся вперед.
      Двухэтажный испанский дом Хилла стоял высоко у стены каньона, весело сверкая на солнце красной черепицей, красиво побеленный, украшенный черными кружевными решетками, балконами, арками, с внутренними двориками, усаженными шиповником. На участке в два акра цветы, цветущие кусты, деревья — пальмы, фруктовые, ореховые… Ниже начинался лес.
      — Внизу по холму граница нашего участка, — объяснила Лорел, выходя из машины, — рядом с поместьем Прайама. Акров на девять пересекается с его лесом. Через лес совсем близко.
      — Колоссальное расстояние, — пробормотал Эллери. — Не ближе, чем от орлиного гнезда до подводной пещеры. Вижу, настоящий испанский дом, вроде миссии, не обычная для здешних мест современная подделка. Должно быть, настоящая пытка для Делии — родиться здесьи обреченной жить там.
      — А, она вам рассказывала… — проворчала девушка и повела его в дом.
      Под ногами прохладная испанская черная плитка, прохладное на ощупь железо, утопленная гостиная в сорок футов длиной с огромным камином, облицованным изразцами с рисунками Гойи, книги, музыкальные инструменты, картины, керамика, кругом большие цветочные вазы. Вышел улыбающийся высокий японец, принял у Эллери шляпу.
      — Исиро Сотова, — представила его Лорел, — с нами тысячу лет. Иси, мистер Квин тоже интересуется папиной смертью.
      Улыбка с губ слуги исчезла.
      — Плохо… плохо… — покачал он головой. — Сердце плохое… Желаете выпить, сэр?
      — Спасибо, не сейчас. Сначала скажите, Исиро, давно вы на службе у мистера Хилла?
      — Шестнадцать лет, сэр.
      — Значит, тех времен не застали… А шофер… кажется, Симеон?
      — Симми повез миссис Монк за покупками.
      — Нет, я хочу спросить, сколько лет он работает.
      — Лет десять, — ответила девушка. — Приблизительно в то же время появилась и миссис Монк.
      — Вот как. Ладно, Лорел, начнем.
      — С чего?
      — С момента последнего сердечного приступа. После обнаружения пса и до смерти ваш отец покидал свою спальню?
      — Нет. Мы с Иси по очереди за ним ухаживали всю неделю, днем и ночью.
      — Заглянем в спальню. Ведите.

* * *

      Через полтора часа Эллери открыл дверь комнаты Леандра Хилла. Лорел прикорнула в оконной нише, прислонив к стене голову.
      — Вы меня, наверно, считаете жуткой трусихой, — сказала она, не оглядываясь, — но я там вижу только белое, как мрамор, лицо, синие губы, открытый перекошенный рот… Совсем не похоже на моего папу. Ничего общего.
      — Идите сюда.
      Она дернулась, потом спрыгнула с подоконника, подбежала к нему.
      Он захлопнул за нею дверь спальни.
      Глаза девушки лихорадочно бегали, но не видели ничего необычного, кроме неприбранной двуспальной кровати. Покрывало, простыни, одеяло отброшены, обнажив боковины с пружинным матрасом.
      — Что…
      — Вы сказали, что видели снятую с ошейника записку на тонкой бумаге…
      — На очень тонкой. Как пленка или луковичная шелуха.
      — Она была белая?
      — Белая.
      Эллери кивнул и склонился над голым матрасом.
      — Между сердечным приступом и смертью ваш отец пролежал здесь неделю. Много было посетителей за это время?
      — Прайамы, служащие из фирмы, немногие друзья…
      — В какой-то день на той неделе ваш отец заподозрил, что полученную записку могут уничтожить или украсть, и решил застраховаться. — Он провел пальцем по синей перпендикулярной полоске обшивки матраса. — У него не было никаких инструментов, кроме тупого ножа из тумбочки. По-моему, он спешил, опасаясь, как бы кто не увидел, поэтому грубо сработал. — Палец вдруг провалился в дыру. — Просто сделал надрез между синей полоской и неокрашенным полотном, сунув туда бумагу, которую я нашел.
      — Записка, — охнула Лорел. — Вы нашли записку… Дайте посмотреть!
      Эллери сунул руку в карман, но замер, глядя в окно. Ярдах в десяти за окном стояло старое ореховое дерево.
      — В чем дело? — не поняла девушка.
      — Встаньте с кровати, зевните, улыбнитесь мне, если сможете, и выйдите в дверь на площадку. Дверь оставьте открытой.
      Лорел, вытаращив глаза, встала, зевнула, показав зубы, потянулась, направилась к двери. Эллери чуть передвинулся, оказавшись меж ней и окном.
      Когда она прошла, лениво двинулся следом, с улыбкой захлопнул дверь спальни. И ринулся к лестнице.
      — Эллери…
      — Стойте на месте!
      Он сбежал вниз по ступеням из черной плитки, оставив ее стоять с разинутым ртом.
      Мужчина сидел высоко на ореховом дереве, прячась в листве, и заглядывал в окно спальни Леандра Хилла. Дерево стояло на солнце, и Эллери мог бы поклясться, что он голый, как мать родила.

      Голый мужчина исчез. Эллери проламывался сквозь фруктовые и ореховые деревья, чувствуя себя Робинзоном Крузо. Исиро глазел на него с мощеного дворика вместе с плотным коренастым типом с цветущей физиономией, в шоферской фуражке, с бакалейным пакетом в руках.
      На краю фруктового сада обнаружился расплющенный след огромной ступни с глубоко вдавленными пальцами, судя по всему, прыгнувшего или бежавшего к лесу человека. Он бросился в кусты и сразу выскочил на извилистую опрятную тропинку среди деревьев и поросли, по которой прогуливались многочисленные обнаженные субъекты.
      — Молодец, растворился в толпе, — пропыхтел Эллери. В лесу было жарко, он вскоре почувствовал жажду, усталость, уныние.
      Тропка бесцеремонно кончилась посередине поляны. Следов больше не было. До ствола ближайшего дерева — чудовища, похожего на старый дуб, — несколько ярдов. Никаких лиан.
      Он огляделся, вывернув шею, посмотрел вверх. Гигантские ветви, нижняя из которых находилась футах в тридцати над землей, накрывали поляну плотной завесой из резных листочков.
      Видимо, голый взмахнул руками и взлетел.
      Эллери сел на подгнивший ствол, вытер лицо, раздумывая над чудом. Не сказать, чтоб его что-нибудь по-настоящему удивляло на юге Калифорнии. Хотя летающие голыши — несколько слишком даже для Божьей страны!
      — Заблудились?
      Он вскочил. Маленький старичок в шортах цвета хаки, шерстяных носках и футболке улыбался ему из кустов. На голове бумажный тропический шлем, в руках сеть для ловли бабочек, на костлявом плече висит какая-то ярко-красная коробка. Загорелая морщинистая кожа, руки корявые, вроде древесных ветвей, но дружелюбные голубые глаза молодые.
      — Я не заблудился, — сердито возразил Эллери. — Человека ловлю.
      — Нехорошо сказано, — заметил старик, выходя на поляну. — Вы на ложном пути, молодой человек. С людьми вечно проблемы. Знаете что-нибудь о лепидоптере?
      — Абсолютно ничего. Вы, случайно, не видели…
      — Их ловят вот такой сетью с бубенчиками. Только вчера купил — иду по Голливудскому бульвару мимо магазина игрушек, смотрю — новенькая, сияет в витрине. Уже четырех красавиц поймал. — Ловец бабочек засеменил по тропинке, угрожающе размахивая сачком.
      — Постойте! Вы не видели, как здесь кто-то бежал?
      — Бежал? Смотря по обстоятельствам.
      — По каким обстоятельствам? Дорогой сэр, какие тут могут быть обстоятельства? Либо видели, либо нет.
      — Не обязательно, — серьезно возразил старичок, поворачивая обратно. — В зависимости от неприятностей, которые грозят ему… или вам. На свете слишком много неприятностей, молодой человек. Как тот беглец выглядел?
      — Не смогу описать, — буркнул Эллери, — не особенно разглядел. Скорей видел не то, что надо. Черт возьми! Он был голый.
      — А-а-а, — протянул ловец бабочек, безуспешно бросаясь за крупным экземпляром с красочными пятнами. — Э-э-э… голый?
      — И очень большой.
      — Правильно. Не начнете скандалить?
      — Ничего я ему не сделаю. Только скажите, куда побежал.
      — Да я не о нем беспокоюсь. Как бы он с вами чего не сделал. Здоровый малый. Знавал я одного такого же кочегара — кочергу узлом завязывал. Работал на старушке «Красавице Сьюзи», ходившей на Аляску…
      — Выходит, вы его знаете.
      — Знаю? Еще бы. Это мой внук. Вон! — крикнул ловец бабочек.
      — Где?
      Речь шла о пятой бабочке. Старичок метнулся в кусты и исчез.
      Пока Эллери мрачно разглядывал последний след на тропинке, на поляну осторожно высунулась Лорел.
      — Вот вы где, — облегченно вздохнула она. — До ужаса меня напугали. В чем дело?
      — Кто-то за нами шпионил, сидя на ореховом дереве за окном спальни. Я досюда его выследил…
      — Как он выглядел? — нахмурилась девушка.
      — Совсем раздетый.
      — Врун поганый, — сердито бросила она. — Честью клялся больше так не делать. Мне приходится в темноте раздеваться.
      — Значит, вы его тоже знаете, — вздохнул Эллери. — Кажется, Калифорния помешалась на сексе.
      — Дело вовсе не в сексе. Просто кидает камешки в окно, чтоб я с ним поболтала. А я не могу тратить время на сумасшедшего, который в двадцать три года готовится к Армагеддону. Эллери, давайте прочитаем записку!
      — Чей он внук?
      — Мистера Кольера.
      — Мистер Кольер, случайно, не костлявый старичок с физиономией вроде сушеной фиги?
      — Он самый.
      — И кто он такой?
      — Отец Делии Прайам. Живет с ними.
      — Отец? — Нигде от нее не избавиться. — Но если соглядатай приходится внуком отцу Делии Прайам…
      — Разве она вам не рассказывала о своем двадцатитрехлетнем сыне? — с оттенком мстительной злобы спросила Лорел. — Его зовут Кроув Макгоуэн. Сын Делии от первого мужа. Пасынок Роджера. Не стоит тратить на него время…
      — Как ему удалось раствориться в воздухе? Фокус проделан прямо у меня на глазах.
      Он поднял глаза вслед за ней, видя только навес из листвы на ветвях огромного дуба в десяти ярдах над головой.
      — Мак, — громко крикнула девушка, — покажись!
      К изумлению Эллери, из зелени в тридцати футах над землей выглянуло крупное юношеское лицо, примечательно хмурое.
      — Кто это, Лорел?
      — Слезай.
      — Репортер?
      — Господи боже мой, нет, — раздраженно сказала она. — Это Эллери Квин.
      — Кто-кто?
      — Эллери Квин.
      — Шутишь!
      — Мне шутить некогда.
      — Ладно, иду.
      Лицо исчезло, но что-то сразу материализовалось взамен, обрушившись на землю в дюйме от носа Эллери. Зеленый навес проломила мощная мужская нога, за ней явился молодой человек целиком, встав через мгновение точно на том же месте, где остался последний след босой ноги.
      — Как я хотел познакомиться с вами!
      Стиснутая рука хрустнула переломанными, по всей видимости, костями — Эллери не успел даже охнуть. Неудачный для самолюбия день: не поймешь, у кого сильней хватка — у Роджера Прайама, Альфреда Уоллеса или этого дикого зверя. Сын Делии был выше его на шесть дюймов. Симпатичный гигант с немыслимо широкими плечами, невероятно тонкой талией, мускулатурой «мистера Америка», гавайской кожей — сплошь на виду, без учета коричневой набедренной повязки, — и ухмылкой, из-за которой Эллери себя чувствовал столетним старцем.
      — Я принял вас за охотника за новостями, мистер Квин. Терпеть их не могу, они мне жизнь отравляют. Чего мы тут стоим? Пойдемте в дом.
      — Как-нибудь в другой раз, Мак, — холодно отказалась Лорел, беря Эллери за руку.
      — Ух, дурацкое упрямство. Успокойся.
      — Кажется, ваш отчим не слишком любезно меня принял, Мак, — сказал Эллери.
      — Имели уже удовольствие? Но я вас приглашаю подняться в мой дом.
      — В самом деле подняться, — вздохнула Лорел. — Хорошо. Иначе не поверите.
      — Подняться в дом? — Эллери покорно оглянулся. К его ужасу, юный гигант, кивнув, полез по веревочной лестнице, гостеприимно маня их за собой.

* * *

      Высоко на дереве действительно был дом. Точнее сказать, однокомнатное помещение без удобств, однако с четырьмя стенами и соломенной крышей, с прочным полом, бревенчатым потолком, двумя окнами, располагавшееся на платформе, откуда свисала лестница, — на опасном с виду насесте, который юный Макгоуэн весело называл «двориком», абсолютно надежном, если не падать.
      Хозяин объяснил, что дерево называется quercus agrifolia, добрых восемнадцати футов в обхвате, предложил гостю взглянуть на «кусачие листья». Эллери кисло кивнул, осторожно стряхивая с рубашки дьявольски проворных паучков. Впрочем, постройка покоилась на ветвях в фут толщиной и казалась вполне устойчивой.
      Сунув голову внутрь по хозяйскому приглашению, он охнул, как турист. Стены и полы занимали предметы, облегчающие — иначе не скажешь — жизнь на дереве.
      — Извините, что не приглашаю, втроем не поместимся. Лучше сядем во дворике. Кто-нибудь хочет выпить? Бурбон? Скотч? — Не дожидаясь ответа, Макгоуэн вдвое согнулся и втиснулся в дом. Послышалось разнообразное бульканье.
      — Почему несчастного ребенка не сдадут, куда следует? — шепнул Эллери.
      — Для этого нужны основания.
      — Вы считаете нормальным такой образ жизни? — воскликнул он.
      — Не стану вас упрекать, мистер Квин, — дружелюбно заявил рослый парень, вышедший с двумя холодными стаканами. — С первого взгляда всё против меня. Хотя лишь потому, что вы живете в мире фантазий. — Он сунул в дом длинную руку и вытащил третий стакан.
      —  Мыживем в мире фантазий. — Эллери одним глотком осушил треть стакана. — А вы, естественно, в реальном.
      — Может, не надо? — устало молвила Лорел. — Начнет рассуждать, просидим до заката. Что там говорится в записке?
      — Кроме себя, ни одного реалиста не знаю. — Гигант разлегся на краю своего дворика, болтая в воздухе могучими ногами. — Слушайте, чем вы все занимаетесь? Живете в одних и тех же старых домах, читаете одни и те же старые газеты, смотрите одно и то же старое кино, один и тот же телевизор, ходите по одним и тем же тротуарам, ездите в одних и тех же старых новых машинах. Мир, приснившийся во сне, не видите разве? Чего стоит обычный бизнес? Чего стоит жульничество, убийство? Понятно?
      — Не скажу, чтобы совсем понятно, Мак, — признался Эллери, проглатывая вторую треть. Только сейчас распробовал, что в стакане бурбон, который он терпеть не может. Ну ладно.
      — Мы, — заявил юный мистер Макгоуэн, — живем в момент острого кризиса тяжелейшей в истории болезни общества. Вы возитесь с ничтожными убийствами, когда человечество стоит на грани самой крупной катастрофы после Великого потопа. Атомная бомба уже стала детской игрушкой. Теперь есть водородная, которая гарантированно развяжет цепную реакцию, или как там ее, черт возьми, что-то вроде фейерверка в День независимости 4 июля. На всем континенте будет отравлена питьевая вода. От смертельных нервно-паралитических газов, бацилл нет спасения… Бог весть, что еще. Думаете, не применят? Друзья мои, наш мир слагает эпитафию человеку. Кто-нибудь хлопнет пробкой в Югославии, в Иране, в Корее, — бумс! — и всему конец. Ничего не останется, — продолжал он, взмахнув стаканом в невидимый мир внизу. — Пустые города, отравленные на сто лет посевы, одичавшие домашние животные, размножившиеся насекомые… Нарушенный природный баланс, развалины, чума, радиоактивные миллионы квадратных акров, почти вся земная атмосфера… Потрескавшиеся дороги, просевшие мосты, ржавеющие машины, сгнившие библиотеки, жиреющие стервятники… Голливуд, Вайн, заросшие первобытным лесом, что не так уж и плохо. Вот что будет. Развивавшиеся тридцать тысяч лет приматы отброшены назад одним пинком, словно спящая утка. Цивилизация взорвана атомом и уничтожена. Конечно, кое-кто выживет, включая меня. Что нам делать? Вернемся, братцы, туда, откуда пришли, — на деревья. Логично, не так ли? Поэтому я здесь и готов ко всему.
      — Давайте прочитаем записку, — взмолилась Лорел.
      — Через минуту. — Эллери, передернувшись, допил последнюю треть. — Очень логично, Мак, за исключением двух-трех пунктов.
      — Например? — вежливо полюбопытствовал Кроув Макгоуэн. — Давайте еще налью.
      — Нет, спасибо, не сейчас. Например, — Эллери указал пальцем на сеть проводов, свисавших откуда-то к крыше древесного дома Макгоуэна, — зачеркивая тридцать тысяч лет эволюции, вы охотно подключаетесь к магистральной линии, — он вытянул шею, заглянул в дом, — пользуясь электрическим освещением, электрической плиткой и холодильником, прочими примитивными устройствами, не говоря уж, — кивок на переплетение труб, — о водопроводе и маленьком унитазе, подсоединенном, кажется, к антисептической цистерне внизу, и так далее. Все это — прошу прощения, Мак, — подрывает вашу логику. Единственная разница между вашим домом и домом вашего отчима заключается в том, что ваш меньше и находится в тридцати футах над землей.
      — Только ради практичности, — объяснил гигант. — По-моему, катастрофа теперь со дня на день случится. Хотя, может быть, я ошибаюсь… еще год пройдет. Просто пользуюсь достижениями цивилизации, пока можно. Знаете, у меня тут имеется и винтовка 22-го калибра, и парочка сорок пятых, а когда боеприпасы кончатся и нельзя будет их раздобыть, останется лук со стрелами, которые свалят любого выжившего оленя. Каждый день тренируюсь, здорово лазаю по деревьям…
      — Кстати, — вставила Лорел, — лазай в дальнейшем по своим деревьям, Мак. Я не стыдлива, но девушкам не всегда хочется, чтоб за ними подглядывали. Слушайте, Эллери…
      — Что это вы за байки травите, Макгоуэн? — спросил Эллери, разглядывая хозяина.
      — Байки? Я ж только что объяснил.
      — Слышал ваши объяснения, которые сразу вылетели в другое ухо. Какую роль вы играете? И кто автор сценария? — Эллери поставил стакан и поднялся, едва не свалившись с платформы, что немножко подпортило задуманный эффект. Слегка позеленев, он шарахнулся к стене дома. — Я и раньше бывал в Голливуде.
      — Ладно, смейтесь, — беззлобно проворчал загорелый гигант. — Обещаю вам достойные похороны, если соберу разбросанные останки.
      Эллери на секунду уставился в широкую, абсолютно спокойную спину, потом пожал плечами. При каждом посещении Голливуда происходит нечто фантастическое, однако хлеще нынешнего не придумаешь. С него хватит.
      Вспомнив, что он еще занимается делом, сунул руку в карман, многозначительно спросил:
      — Пойдемте, Лорел?
      — Будете читать бумажку, которую нашли у Леандра в матрасе? — полюбопытствовал юный Макгоуэн. — Я видел. Сам хотел бы узнать, что там сказано.
      — Все в порядке, Эллери, — безнадежно рассмеялась Лорел. — Кроув гораздо сильнее, чем кажется, интересуется нашими глупыми фантазиями. И я, как ни странно, ему доверяю. Можно взглянутьна записку?

* * *

      — Это не та записка, которую отец на ваших глазах снял с собачьего ошейника, — объявил Эллери, с неудовольствием глядя на Макгоуэна и вытаскивая из кармана бумагу. — Копия. Оригинал исчез. — Он развернул сложенный вдвое листок плотной веленевой зеленовато-серой бумаги с тисненой зеленой монограммой.
      — Папина бумага…
      — Из тумбочки в спальне, где также лежал двухцветный карандаш. — Он выудил из кармана автоматический карандаш. — Выдвинут синий стержень. Записка начинается синим, кончается красным. Видно, синий кончился на середине, и дальше он писал красным. Карандаш тоже свидетельствует, что записка переписана в спальне. — Он предъявил листок. — Почерк вашего отца?
      — Да.
      — Нет сомнений?
      — Никаких.
      — Хорошо, Лорел, — молвил Эллери довольно странным тоном. — Читайте.
      — Да она же без подписи, — заметила Лорел так, словно ей хотелось кого-нибудь ущипнуть.
      — Читайте.
      Макгоуэн встал у нее за спиной на колени, уткнувшись в плечо могучим подбородком. Она не обращала на него внимания, внимательно читая записку.
 
      «Думаешь, я умер, погиб, пропал? Я вас многие годы ищу. И нашел. Догадался о моих планах? Умрешь. Скоро? Нет, очень не скоро. За долгие годы поисков, за мои раздумья, надежды… Умрешь медленно и неизбежно. Вы оба. Медленно, верно — физически и морально. Перед каждым следующим шагом пришлю обоим предупреждение… предупреждение с особым смыслом, неясным, загадочным. Прими первое, номер один».
 
      Лорел таращила глаза на листок почтовой бумаги.
      — Самая несмешная шутка века, — мрачно заключил Кроув Макгоуэн, забирая листок.
      — Не просто шутка, — покачала головой девушка. — Предупреждение номер один, смерть, особый загадочный смысл… Какая-то кудрявая липа. Новая «Хижина дяди Тома», — рассмеялась она, оглянувшись. — Чересчур даже для Голливуда.
      — Почему старик к ней серьезно отнесся? — Кроув с легкой озабоченностью смотрел на Лорел.
      Эллери взял у него листок, заботливо свернул.
      — Для мелодрамы требуется атмосфера и выразительность. Возьмите любую лос-анджелесскую газету, найдете три новые серийные истории, рядом с которыми эта записка — научный труд Эйнштейна. Однако они реальны, поскольку написаны нормальным языком. В нашей невероятно не содержание, а изложение.
      — Изложение?
      — Очень корявое, местами архаичное, словно писал человек в брыжах и в треуголке, говорящий и пишущий на другом английском языке. Старый букет с архивным запахом. Нарочно, к примеру, для создания такого впечатления ничего не вставлено… как делают похитители в письмах с требованием выкупа, сознательно искажая слова и путая спряжение глаголов для имитации неграмотности. И все-таки… не знаю. — Он сунул записку в карман. — Самое странное сочетание подлинности и фальшивки. Ничего не пойму.
      — Может, — предположил юноша, осторожно обняв Лорел за плечи, — работа какого-нибудь иностранного психопата? Похоже на перевод с другого языка.
      — Возможно. — Эллери прикусил нижнюю губу, потом пожал плечами. — Так или иначе, Лорел, есть какая-то отправная точка. Уверены, что не станете возражать?..
      — То есть из-за того, что дело касается Роджера? — вновь рассмеялась она, стряхнув с плеча лапу Макгоуэна. — Мак не самый страстный его обожатель. Все в порядке.
      — Что он теперь делает? — пробурчал пасынок Роджера Прайама.
      — Утверждает, вернее, рычит, что привидения не боится. Записка намекает на человека, знакомого в прошлом с ним и, очевидно, с Леандром Хиллом. Лорел, что вам известно о прошлом отца?
      — Немного. По-моему, он был искателем приключений, но, как только я начинала расспрашивать, особенно в детстве, смеялся, шлепал по попке, отсылал к гувернантке.
      — Где его родные?
      — Родные? — неуверенно переспросила она.
      — Братья, сестры, родные, двоюродные, дяди, тетки — близкие. Откуда он? Я наугад спрашиваю. Нам нужны факты.
      — Тут я ничем помочь не могу. Папа о себе никогда не рассказывал. Я всегда понимала, что нельзя допытываться. Не припомню, чтоб он когда-нибудь общался с родными. Даже не знаю, есть ли кто-нибудь.
      — Когда они с Прайамом открыли совместную фирму?
      — Лет двадцать — двадцать пять назад.
      — До его женитьбы на Делии, — уточнил Кроув. — Это моя мать, мистер Квин.
      — Знаю, — довольно сухо бросил Эллери. — Они были близко знакомы до того, как начали торговать драгоценными камнями?
      — Не знаю, — ответил гигант, обняв Лорел за талию.
      — Наверно… Должно быть… — беспомощно вставила та, бессознательно стряхнув его руку. — Я только теперь понимаю, как мало мне известно о папе.
      — А мне о Роджере, — добавил Кроув, пробежав двумя пальцами по спине девушки.
      Она поежилась и приказала:
      — Ох, Мак, прекрати… Никто из них никогда ничего не рассказывал.
      Парень встал, шагнул на другой край платформы и снова разлегся.
      — Видно, не без оснований, — заключил Эллери. — Некогда у Леандра Хилла и Роджера Прайама был общий враг, которого они считали мертвым. Он утверждает, что они хотели убрать его с дороги, и он двадцать с лишним лет их разыскивал.
      Эллери медленно начал расхаживать, стараясь не наступать на раскинутые руки Кроува Макгоуэна.
      — Папа хотел кого-то убить? — Лорел прикусила большой палец.
      — Крича на всех углах о кровавом убийстве, Лорел, — заметил Эллери, — готовьтесь услышать не совсем приятное эхо. Убийство, — продолжал он, закуривая сигарету, — всегда жестоко и грязно. Коренится, как правило, в топкой болотистой почве. Прайам для вас ничего не значит, ваш отец умер. В самом деле хотите идти до конца? Мой клиент вы, а не миссис Прайам… по ее собственному признанию.
      — Мама к вам приходила? — воскликнул Макгоуэн.
      — Да, но мы сохраним это в тайне.
      — Вот уж не знал, что это ее занимает, — пробормотал гигант.
      Эллери вновь раскурил сигарету.
      Лорел сморщила нос с таким видом, словно ей было не по себе.
      Эллери отшвырнул спичку.
      — Автор записки, кем бы он ни был, задумал медленное убийство. Так жаждет отомстить, что лелеет мечту двадцать с лишним лет. Мгновенная смерть абсолютно его не устраивает. Ему надо, чтобы предполагаемые виновники его страданий столь же долго страдали. Поэтому он начал психологическую войну, идеально продумав стратегию. Прячась во тьме, сделал первый тактический шаг, послал первое обещанное предупреждение. Номер первый — не что иное, как дохлый пес; номер второй — посылка, которую получил Роджер Прайам, с неведомым содержимым… Интересно, кстати, что там было. Случайно, не знаете, Мак?
      — Я вообще ничегоне знаю о муже моей матери, — ответил Макгоуэн.
      — Мститель собирается отправлять следующие предупреждения, «посылки» с особым смыслом. Отныне только Прайаму… Хилл его обескуражил своей скоропостижной кончиной. Это человек с идеей фикс, одержимый мыслью о несправедливости. Я действительно думаю, что вам надо держаться от него подальше. Пускай Прайам сам разбирается. Это его дело, а если ему нужна помощь, он знает, куда обратиться.
      Лорел улеглась на платформу, пуская дым в облачное небо.
      — Хотите действовать на манер героини журнального романа с продолжением?
      Она не ответила.
      — Сейчас же бросьте это дело.
      Девушка повернула голову.
      — Не важно, что бы папа ни сделал. Хорошие достойные люди совершают ошибки, даже преступления. Иногда вынужденные обстоятельствами, иногда другими людьми. Как человека я его знаю лучше всех на свете. Если они с Роджером Прайамом сделали какое-то черное дело, то его задумывал Роджер… Для меня особенно важно, что он мне не настоящий отец. Я ему всем обязана. — Она вдруг села. — Я не отступлю, Эллери. Не могу.
      — Вы еще увидите, Квин, — проворчал юный Макгоуэн в последовавшем молчании, — какой это крепкий орешек.
      — Возможно, и крепкий, дружище, — согласился Эллери, — но расследование — серьезная работа, а не испытание на крепость. Тут нужны знания, связи, техника, опыт. Ничем подобным железная леди не обладает. — Он победоносно ткнул сигарету в платформу. — Не говоря о личной опасности… Ну, я немножечко покопаюсь тут, Лорел. Разведаю кое-что о прошлом. Нетрудно будет выяснить, чем они занимались в двадцатых годах… кто попал в мясорубку… Отвезете меня назад в мир фантазии?

      На следующее утро Эллери позвонил в лос-анджелесское полицейское управление, попросив соединить его с дежурным из отдела по связям с общественностью.
      — Сержант Лордетти.
      — Сержант, это Эллери Квин… Здравствуйте. Я приехал писать роман о Голливуде… ах, слышали… нет, не могу заставить газеты поверить, честно сказать, и попытки оставил. Для книги мне требуется консультация специалиста, сержант. Не сможет ли кто-нибудь, скажем, из голливудского отделения уделить мне пару часов? Какой-нибудь тертый калач, опытный следователь по делам об убийстве, который частенько сидит в отделении, куда ему можно позванивать время от времени?.. Публичное разоблачение? И вы тоже купились — ха-ха! Я — сын копа? Нет-нет, сержант, поверьте, ничего подобного… Как? Китc? Большое спасибо. Вовсе нет. Если пожелаете напечатать заметку, пожалуйста.
      Эллери связался с голливудским отделением на Уилкокс за бульваром Сансет, попросив к телефону лейтенанта Китса. Ему сообщили, что лейтенант говорит по другому аппарату, поэтому он оставил свой номер, попросив, чтобы тот перезвонил, как освободится.
      Через двадцать минут к дому подкатила машина, откуда вышел худой высокий мужчина в удобном деловом костюме, позвонил в дверь, с интересом оглядывая крошечный садик. Эллери, прячась за шторой, пришел к выводу, что это не поставщик — руки пустые, в любопытном взгляде искрится веселье. Может быть, репортер, хотя для репортера слишком хорошо одет. Похож на спортивного комментатора или летчика-ветерана, свободного от полетов.
      — К вам полицейский, мистер Квин, — нервно доложила миссис Уильямс. — Натворили чего-то?
      — От этого я вас избавлю, миссис Уильямс. Лейтенант Китc? Потрясающая любезность. Я просил просто перезвонить.
      — Сержант Лордетти пересказал по телефону ваш разговор, — объяснил голливудский детектив, заняв весь дверной проем, — я решил заскочить по пути, не терять время. Нет, спасибо, на службе не пью.
      — На службе? Ох, миссис Уильямс, закройте, пожалуйста, дверь… На службе, лейтенант? Но ведь я сказал Лордетти…
      — Он мне сообщил. — Китc аккуратно положил шляпу на зеленоватый стул. — Вам требуется консультация специалиста для детективного романа. Какая именно, мистер Квин? Как в Лос-Анджелесе раскрываются преступления? Приберегите это для «Миррор» и «Ньюс». Что вы на самом деле задумали?
      Эллери вытаращил глаза. Оба усмехнулись, обменялись рукопожатиями и уселись, как старые друзья.
      Китсу было под сорок, песочные волосы, ясные, довольно рассеянные серые глаза под рыжеватыми бровями, руки крупные, надежные, ухоженные, золотое кольцо на левом безымянном пальце. Глаза умные, мощная челюсть. Манеры слегка надменные. Сообразительный, крепкий коп, решил Эллери.
      — Желаете прикурить, лейтенант?
      — Нет, я курю всухую, — рассмеялся Китc, вытаскивая изо рта измятую незажженную сигарету. — Бросил. — Он сунул раскрошившуюся сигарету в пепельницу, вытащил новую и откинулся в кресле. — Интересуетесь каким-то делом? Не хотите огласки?
      — Попалось кое-что вчера утром. Известно ли вам что-либо о смерти Леандра Хилла, оптового торговца драгоценными камнями?
      — Значит, она и до вас добралась. — Китc сунул в рот незажженную сигарету. — Дело проходило через наш отдел. Девчонка всех достала. Какой-то дохлый пес, записка, якобы до смерти напугавшая ее отца, самой записки нет… Бредовая фантазия. Скорее в вашем вкусе, чем в нашем.
      Эллери протянул листок, исписанный Леандром Хиллом.
      Китc медленно прочел, осмотрел почтовую бумагу с обеих сторон.
      — Подлинный почерк Хилла. Видимо, копия. Я нашел ее в дырке в матрасе.
      — А оригинал, мистер Квин?
      — Возможно, уничтожен.
      — Если даже настоящая копия, — Китc положил листок, — ничто в ней не указывает на связь смерти Хилла с запланированным убийством. Месть, конечно…
      — Понимаю, лейтенант, какая это для вас головная боль. По всему судя, действует психопат, а перспективная жертва отказывается помогать.
      — Что за жертва?
      — Вторая, упомянутая в записке. — Эллери рассказал о загадочной коробке, полученной Роджером Прайамом, и о том, о чем тот проговорился во время визита. — Тут не одно больное воображение, лейтенант. Даже если никто не собирается убивать Прайама… стоит заняться, согласны?
      Детектив вытащил изо рта незажженную сигарету.
      — Я не уверен, что хочу участвовать, — признался Эллери, глядя на пишущую машинку и думая о Делии Прайам. — Прежде чем принять решение, надо кое-что выяснить. Думаю, если что-нибудь обнаружится в прошлом Хилла и Прайама, записку можно будет исключить из разряда обычных бредовых посланий…
      — И включить в разряд доказательств?
      — Да. Поможете?
      Китc секунду помолчал. Взял, перечитал записку.
      — Можно с собой забрать?
      — Разумеется. Только потом верните.
      — Сделаю фотокопию. Вот что я вам скажу, мистер Квин. — Лейтенант поднялся. — Поговорю с шефом, если он разрешит тратить время, попробую что-нибудь раскопать.
      — Кстати…
      — Да, сэр?
      — Пока будете раскапывать, поинтересуйтесь заодно неким Альфредом Уоллесом, секретарем Роджера Прайама.

* * *

      Днем позвонила Делия Прайам:
      — Удивительно, что вы дома.
      — А где я должен быть, миссис Прайам? — Кровь вскипела при первом же звуке гортанного мурлыканья. Черт побери, словно первый коктейль после трудного дня.
      — Чего-нибудь расследовать, или чем там занимаются детективы.
      — Я не взялся за дело. — Он старательно говорил добродушным тоном. — Пока еще не решил.
      — Вы вчера на меня рассердились.
      — Рассердился, миссис Прайам?
      — Простите. Мне так показалось. — Ох, правда? — Увы, на скандал у меня аллергия. Я обычно выбираю путь наименьшего сопротивления.
      — Всегда?
      — Приведите пример, — тихонько рассмеялась она.
       С удовольствием, хотел сказать он, если вы ко мне к вечеру нынче заскочите. Но вместо этого безобидно спросил:
      — Кто же кого допрашивает?
      — Вы очень щепетильны, мистер Квин.
      — Ну, пока я за дело не взялся…
      — Не могу ли я помочь принять решение?
      Приманка. Крутится катушка…
      — Довольно опасное предложение… Миссис Прайам?.. Алло!
      — Больше не могу говорить, — тихо шепнула она и умолкла.
      Вспотевший Эллери положил трубку. Он так на себя разозлился, что пошел наверх принять душ.

* * *

      В течение суток дважды заглядывала Лорел Хилл. В первый раз просто «ехала мимо», решила доложить, что ничего не происходит — совсем ничего. Прайам ее видеть не хочет; насколько можно судить, ведет себя, как обычно, диким свирепым зверем. Делия пробовала кое-что у нее выпытать насчет Эллери, и чем он занимается, и сама Лорел, признаться, все время гадает…
      Эллери то и дело косился на пишущую машинку, и девушка через несколько минут убежала.
      Вернулась на следующее утро, откровенно враждебно настроенная.
      — Беретесь или не беретесь за дело?
      — Не знаю.
      — Я с адвокатами говорила. Вопрос о наследстве не урегулирован, но могу собрать деньги, заплатить пять тысяч в задаток.
      — Дело не в деньгах.
      — Скажите, если не хотите трудиться, я другого найду.
      — Разумеется, всегда есть выбор.
      — Да ведь вы тут просто сидите!
      — Собираю кое-какую предварительную информацию, — терпеливо объяснил он.
      — Здесь? В башне из слоновой кости?
      — Из оштукатуренного песчаника. Мои действия полностью зависят от того, что выяснится.
      — Делия вас на крючок подцепила, вот что! — воскликнула Лорел. — Ей вообще не нужно расследование. Просто поехала тогда за мной посмотреть, что я задумала, а все прочее чепуха и вранье! Она хочет, чтоб Роджера убили! Знаете, мне плевать, меня интересует только дело Леандра Хилла. Но если Делия будет стоять на пути…
      — Вам девятнадцать лет, Лорел. — Эллери старался не выдавать раздражения.
      — Признаюсь, не могу предложить вам того, что она предлагает…
      — Миссис Прайам ничего мне не предлагает. Гонорар мы даже не обсуждали.
      — Я не о деньгах говорю! — Она чуть не плакала.
      — Не устраивайте истерику, — резко бросил он, хоть и не собирался грубить. — Потерпите немного. В данный момент делать нечего, кроме как ждать.
      Девушка ушла.
      На следующее утро Эллери развернул газету, сидя за подносом с поздним завтраком, со страницы которой на него смотрели Роджер Прайам, Леандр Хилл и сидевший на дереве Кроув Макгоуэн.
 
      ЮВЕЛИР ОТРИЦАЕТ УГРОЗУ УБИЙСТВА
      ЕГО ПАРТНЕРА НИКТО НЕ УБИВАЛ
 
       «Заявив, что его жизни никто не угрожает, состоятельный лос-анджелесский оптовый торговец драгоценными камнями Роджер Прайам не допустил нынче утром в свой уединенный дом над «Голливудской чашей» журналистов, до которых дошел слух о замысле убийства, жертвой которого он должен стать и которое предположительно унесло жизнь его делового партнера Леандра Хилла на прошлой неделе…»
 
      Видимо, мистер Прайам, выставив репортеров, сделал краткое заявление через своего секретаря Альфреда Уоллеса, повторив, что никакой угрозы не получал, и добавив, что причина смерти Хилла указана в «официальном заключении».
 
      Детективы из голливудского отделения лос-анджелесского полицейского управления признали, что в то утро дочь Хилла Лорел заявила, будто ее отец был «до смерти испуган», но не нашли никаких доказательств, подтверждающих «фантастическое», по их словам, утверждение.
 
      Мисс Хилл, отвечая на вопросы у себя дома по соседству с усадьбой Прайама, сказала: «Если Роджеру Прайаму хочется спрятать голову в песок, это его дело», тогда как у нее «есть все основания думать», что некий «старый враг» приговорил ее отца и Прайама к смерти.
 
      История завершалась напоминанием, что «мистер Прайам является отчимом двадцатитрехлетнего Кроува Макгоуэна, привлекшего к себе недавно внимание прессы тем, что в ожидании конца света в атомный век сбросил с себя одежду и поселился в доме на дереве в поместье отчима».
      Отметив про себя, что лос-анджелесская журналистика придерживается привычных стандартов, Эллери направился к телефону и позвонил в дом Хилла.
      — Лорел? Не думал, что вы сегодня сами будете подходить к телефону.
      — Мне скрывать нечего, — ответила девушка с легким ударением на местоимении. Тон холодный, очень холодный.
      — Один вопрос. Вы шепнули газетчикам насчет Прайама?
      — Нет.
      — Можете перекреститься?
      — Я сказала, нет! — Решительный щелчок.
      Любопытно. Эллери ломал голову во время завтрака, который миссис Уильямс с явным неодобрением упорно именовала полдником. Только допил вторую чашку кофе, как вошел Китc с газетой в кармане.
      — Я надеялся, что вы заскочите. — Миссис Уильямс поставила другой прибор. — Спасибо, миссис Уильямс, дальше я сам справлюсь… Не зная, что куда просочится, не рискнул вам звонить. Пока держусь в сторонке.
      — Значит, не вы бросили кискам рыбку? — спросил Китc. — Спасибо. Без сливок и без сахара.
      — Нет, конечно. Думал, уж не вы ли?
      — Не я. Видимо, девчонка Хилл.
      — Нет, я спрашивал.
      — Странно.
      — Очень. Как были получены сведения?
      — В городское отделение позвонили по телефону. Голос глухой, искаженный, засечь не удалось.
      — Мужской, женский?
      — Говорят, мужской, однако неестественный, необычно высокий… возможно, и женский. В городе столько актеров шатается, ничего не разберешь. — Китc автоматически чиркнул спичкой, потом тряхнул головой и бросил ее в пепельницу. — Знаете, мистер Квин, — сказал он, хмурясь на сигарету, — если тут есть хоть какая-то связь, слух, возможно, пустил… Понимаю, что дико звучит…
      — Автор записки? Я сам об этом думал, лейтенант.
      — Скажем, чтобы оказать давление.
      — Завязать с Прайамом войну нервов.
      — Если у него самого железные нервы. — Китc встал. — Ну, так мы ни к чему не придем.
      — Есть что-нибудь насчет Хилла и Прайама?
      — Пока нет. — Он медленно раздавил в пепельнице сигарету. — Кажется, задача трудней, чем я думал, мистер Квин. Еще до первой базы не добрался.
      — Что мешает?
      — Не знаю. Дайте еще несколько дней.
      — А Уоллес?
      — Непременно дам знать.

* * *

      Позже днем — 21-го, после шествия храмовников, — Эллери поднял голову от пишущей машинки, увидев под своим фасадным окном кремовый нос автомобиля Делии Прайам.
      Нарочно заставил себя обождать, пока дверь откроет миссис Уильямс. Пригладил волосы.
      — К вам голый мужчина, — доложила экономка. — Вы дома?
      Макгоуэн оказался один, в лесном костюме — одной набедренной повязке, на сей раз пламенного цвета. Он вяло пожал руку Эллери, принял скотч со льдом, уселся на диван, забросил на подоконник босые голые ноги.
      — Мне показалось, я узнал машину, — заметил хозяин.
      — Автомобиль мамин, мой не заправлен. Я вам помешал? — Гигант покосился на пишущую машинку. — Стучите? Мне надо с вами повидаться. — Он был чем-то обеспокоен.
      — По какому поводу?
      — Ну… думаю, может, вы из-за денег не решаетесь браться за дело…
      — Правда?
      — Слушайте, я ведь могу добавить в котел, чтоб хватило.
      — Хотите сказать, что вы тоже меня нанимаете, Мак?
      — Угу. — Высказавшись, парень почувствовал облегчение. — По-моему… та самая записка, коробка, присланная Роджеру утром, когда старине Хиллу подбросили дохлого пса… Я хочу сказать, может, в конце концов, тут что-то есть, мистер Квин.
      — Возможно. — Эллери с любопытством смотрел на него. — Почему это дело так вас интересует, что вы готовы платить за расследование?
      — Да… Роджер ведь муж моей матери, правда?
      — Очень трогательно. Когда вы успели полюбить друг друга?
      Загорелая кожа Макгоуэна приобрела цвет красного дерева.
      — То есть… Правда, мы с Роджером никогда не ладили. Он вечно пытается мною командовать, как и всеми прочими. Но намерения у него добрые, и…
      — И поэтому, — улыбнулся Эллери, — вы носите фамилию Макгроув, а не Прайам.
      Кроув рассмеялся:
      — Правда, терпеть не могу ленивую задницу. Мы вечно грыземся, как пара бешеных собак. Когда Делия за него вышла, не пожелал меня официально усыновить, чтобы я от него постоянно зависел. Я его еще мальчишкой возненавидел. Предпочел отцовскую фамилию, отказался брать деньги у Роджера. Никакого геройства — я получаю небольшой доход с трастового фонда, завещанного отцом. Можете себе представить, как к этому относится мистер Прайам. — Он опять рассмеялся, после чего закончил неубедительно: — Кажется, я повзрослел за последние годы. Терплю ради матери. Вот именно, — Мак слегка просветлел, — ради мамы. Поэтому хочу разобраться до донышка. Понимаете, мистер Квин?
      — Ваша мать любит Прайама?
      — Она же за ним замужем…
      — Бросьте, Мак. Я вам уже признался на дереве, что ваша мать обратилась к моим услугам. Не говоря о Лорел. В чем дело?
      Макгоуэн разозлился:
      — Какая разница, в чем? Я делаю честное предложение. Хочу только решить проклятую проблему. Назовите цену и кончим на этом!
      — Как говорится в учебниках, Мак, — сказал Эллери, — дам знать. Максимум, что могу сделать.
      — Чего ждете?
      — Второго предупреждения. Если замысел продуман и рассчитан, будет второе предупреждение, и до тех пор ничего нельзя сделать. Вы с матерью лучше присматривайте за упершимся Прайамом, пока я буду думать.
      — Чего ждать? — спросил юноша. — Другой загадочной коробки?
      — Не имею понятия. Но что бы это ни было — посылка, происшествие, любое событие, даже самое тривиальное, глупое, — немедленно сообщите мне. Сами или, — добавил он, подумав, — мать попросите.

* * *

      Зазвонил телефон. Эллери открыл глаза, сообразив, что звонок не первый.
      Сощурился на свету, глядя на часы.
      Тридцать пять минут пятого. Лег не раньше половины второго.
      — Алло, — пробормотал он.
      — Мистер Квин?
       Делия Прайам.
      Эллери сразу проснулся.
      — Мой сын Кроув велел вам позвонить в случае… — Голос далекий, испуганный.
      — Что? Что случилось?
      — Возможно, ничего. Вы наказали Кроуву…
      — Делия, в чем дело?
      — Роджеру плохо. Доктор Волюта здесь. Говорит, пищевое отравление трупным ядом. Но…
      — Сейчас буду!

* * *

      Доктор Волюта представлял собой неприятного с первого взгляда нерасторопного мужчину с двойным подбородком, мутными глазами, зачесанными назад темными волосами с проседью. Ярко-синий пиджак яхтсмена поверх шелковой желтой рубашки, на ногах матерчатые тапки. Эллери дважды мысленно назвал его капитаном Блаем. Не удивился бы, если б домашний врач Прайама со своей стороны счел его, в импровизированном костюме из грязных белых лосин и свитера с высоким воротом, мистером Христианом.
      — Ваша беда в том, — заявил доктор Волюта, соскребая в пробирку безобразную грязь с запачканных простыней, — что убийство вас поистине радует. Иначе не подозревали бы отравления в каждом расстройстве желудка.
      — Ничего себе расстройство, — проворчал Эллери. — Пробка вон там над раковиной, доктор.
      — Спасибо. Прайам — глупый боров. Чересчур много ест даже для здорового человека. Его пищеварительная система сама по себе представляет медицинскую проблему. Сколько лет я его предупреждаю, чтоб не ел на ночь, особенно копченую рыбу.
      — Я слышал, он обожает копченую рыбу.
      — Я обожаю прокопченных на солнце блондинок, мистер Квин, — отпарировал доктор Волюта, — но сдерживаю свои аппетиты в разумных пределах.
      — Вы, кажется, упомянули о несвежем тунце?
      — Определенно. Сам пробовал. Хотя дело не в том. Главное, что пациент не выполняет моих предписаний вообще ничего не есть.
      Они стояли в буфетной, доктор Волюта сердито искал, чем накрыть пластмассовую миску с остатками тунца.
      — Значит, вы считаете…
      — Я свое мнение высказал. Консервированный тунец испорчен. Никогда не слыхали о протухших консервах? — Он открыл медицинский саквояж, вытащил хирургическую перчатку, растянул над миской.
      — Я осмотрел пустую банку, доктор. — Эллери выудил банку из мусорного бака для жести, благословляя Лос-Анджелес, где консервные банки собирают отдельно от прочего мусора. — Не заметил никаких признаков вздутия, а вы?
      — Нельзя точно сказать, что это та самая банка, — возразил доктор. — Откуда вы знаете?
      — Повариха сказала. Единственная банка тунца, которую она сегодня открыла. Перед тем как лечь спать. Я нашел ее сверху в мусорном баке.
      Доктор Волюта всплеснул руками:
      — Прошу прощения. Мне надо вымыть руки.
      Эллери проводил его вниз к туалету.
      — Хочется приглядеть за пробиркой и миской, — виновато объяснил он. — Раз уж вы их мне не даете.
      — Вы для меня никто, мистер Квин. Я по-прежнему вижу тут полную чепуху. Но если надо исследовать содержимое, лично передам полиции. Посторонитесь, пожалуйста. Дайте дверь закрыть.
      — Отдайте пробирку, — потребовал Эллери.
      — Ох, господи помилуй. — Доктор Волюта отвернулся, открыл брызнувший кран.
      Ждали лейтенанта Китса. Было почти шесть часов, за окном вырисовывался бледный крахмальный мир. В доме стоял холод. Прайам, прочистившись, спал, черная борода величественно и грозно торчала из покрывал на разложенном кресле, неотступно навевая Эллери образ ассирийца Сеннахериба в гробнице, пока Альфред Уоллес вежливо не закрыл дверь у него перед носом и не запер ее изнутри. Остаток ночи он провел на кушетке на половине Прайама, предназначенной для чрезвычайных случаев.
      — Если б я не дал вам обещания, Квин, — недовольно буркнул Кроув Макгоуэн, — никогда не позволил бы Делии вызвать вас. Сплошь вонючая блевотина. Оставьте его Волюте, езжайте домой. — И, зевая, направился к своему дубу.
      Старик Кольер, отец Делии Прайам, тихонечко налил себе чашку чаю на кухне, посеменил с ней вверх по лестнице, задержавшись ровно настолько, чтобы бросить Эллери с усмешкой:
      — Дуралей скоро бросит обжорство.
      Делию он вообще не видел. Приготовился встретиться среди ночи, держась абсолютно корректно. О чем она, конечно, не знала, к моменту его появления поднявшись к себе. Отчасти очень хорошо, что ее понятие о приличиях столь точно соответствовало его намерениям. Редкостная чуткость с ее стороны. В то же время он был несколько разочарован.
      Воспаленными глазами Эллери смотрел в огромную синюю спину доктора Волюты с валиками жира.
      Можно, конечно, оставить доктора, подняться наверх, постучать в ее дверь. В подобном случае всегда найдется пара вопросов.
      Интересно, что она делает?
      И как выглядит в шесть утра?
      Какое-то время он об этом думал.
      — В обычных обстоятельствах, — сказал доктор, повернувшись и потянувшись за полотенцем, — я бы послал вас ко всем чертям. Но респектабельному врачу в этом городе приходится соблюдать осторожность, мистер Квин, а Лорел подняла шум вокруг смерти Леандра Хилла. Мне известны люди вашего типа, жаждущие громкой известности. — Он бросил полотенце в раковину, крепко схватил пробирку и пластмассовую миску. — Нечего на меня смотреть, мистер Квин. Ничего я вам не отдам. Где детектив, черт возьми? Я вообще сегодня не спал.
      — Вам никогда никто не говорил, доктор, — выдавил сквозь зубы Эллери, — что вы похожи на Чарльза Лафтона в «Мятеже на «Баунти»?
      Они сверкали друг на друга глазами, пока не подъехал автомобиль, откуда поспешно выскочил Китc.

* * *

      Днем в четыре часа Эллери остановил взятый напрокат «кайзер» перед домом Прайама, где уже стояла машина Китса. Горничная с разыгравшимся в полную силу тиком провела его в гостиную. Китc стоял перед камином, постукивая по зубам листком бумаги. Перед ним в ученических позах сидели Лорел Хилл, Кроув Макгоуэн, Делия Прайам. Все оглянулись на вошедшего, которому показалось, что Лорел чего-то холодно ждет, юный Макгоуэн обеспокоен, Делия испугана.
      — Извините, лейтенант, пришлось заправляться. Получено лабораторное заключение?
      Китc протянул бумагу, которую присутствующие проводили глазами туда и обратно, когда Эллери вернул листок.
      — Может, лучше сначала вы им объясните, мистер Квин, — предложил детектив, — а потом я добавлю.
      — Когда я приехал часов в пять утра, — начал Эллери, — доктор Волюта уверенно объяснил случай с мистером Прайамом пищевым отравлением. Факты таковы: пренебрегая советами доктора, он обязательно что-нибудь ест перед сном. Всем известно об этой привычке. Спит плоховато, поэтому поздно ложится. С другой стороны, повариха, миссис Гуттьерес, привыкла рано укладываться. Обычно мистер Прайам уведомляет мистера Уоллеса, чего бы ему среди ночи хотелось, мистер Уоллес передает поварихе, пока та не легла в постель, миссис Гуттьерес готовит закуску, ставит в холодильник и отправляется спать.
      Вчера вечером был заказан салат из консервированного тунца, любимое блюдо мистера Прайама. Миссис Гуттьерес взяла в буфетной банку — лучшей, кстати, марки, — открыла, смешала с резаным луком, сладким зеленым перцем, сельдереем, майонезом, выжатым свежим соком половины лимона, щепоткой соли, вустерским соусом, чайной ложечкой сухой горчицы, чуточкой мяты и молотого тимьяна, поставила накрытую крышкой миску в холодильник, вымыла посуду и пошла спать. Миссис Гуттьерес покинула кухню минут в двадцать одиннадцатого, оставив включенным ночник.
      Около десяти минут первого, — продолжал Эллери, обращаясь к портрету высокопоставленного испанца над камином, чтобы не отвлекаться на чей-то взгляд, — Роджер Прайам послал Альфреда Уоллеса за закуской. Уоллес вынул из холодильника салат с тунцом, поставил на поднос вместе с ржаным хлебом с тмином, сладким маслом, закупоренной бутылкой молока и отнес в кабинет. Потом приготовился лечь, везде выключил свет, вернул поднос с остатками еды на кухню, поставил и поднялся к себе.
      Часа в три утра Уоллеса по домофону разбудил мистер Прайам, которому стало плохо. Секретарь бросился вниз, нашел его в ужасном состоянии, немедленно вызвал по телефону доктора Волюту, поднял миссис Прайам, делая вместе с ней все возможное до приезда врача, явившегося через несколько минут.
      — Черт возьми, не пойму, для чего вы нам это рассказываете, — раздраженно перебил Макгоуэн.
      Делия схватила сына за руку, тот замолчал.
      — Продолжайте, мистер Квин, — тихо проговорила она. Звук ее голоса возбуждает мужчин. Интересно, гадал Эллери, чувствует ли она свою волшебную силу?
      — Приехав, я обнаружил поднос на кухне, там, где Уоллес, по собственному утверждению, его оставил. Ознакомившись с фактами, позвонил лейтенанту Китсу. Поджидая лейтенанта, собрал все ингредиенты, использованные для приготовления ночной закуски, — специи, пустую банку из-под тунца, даже лимонную корку, равно как и оставшееся на подносе: остатки салата, ржаного хлеба, масла, молока. Доктор Волюта тем временем взял для анализа рвотные массы. Все это мы передали прибывшему лейтенанту Китсу.
      Эллери прервался, закуривая сигарету.
      — Я отправил вещественные доказательства в криминалистическую лабораторию, — подхватил Китc, — и только что получил заключение. — Он заглянул в бумажку. — Не стану докучать вам подробностями. Изложу главное. Химический анализ рвотных масс свидетельствует о наличии мышьяка в желудке мистера Прайама. Мышьяк присутствует во всех ингредиентах салата — в специях, консервированном тунце, лимоне, хлебе, масле, молоке и так далее. Доктор Волюта ошибся, — продолжал лейтенант. — Мистер Прайам отравился не испорченной рыбой, а подсыпанным в салат мышьяком. Кухарка поставила его в холодильник вчера вечером приблизительно без двадцати десять. Мистер Уоллес принес еду мистеру Прайаму около десяти минут первого. Все это время на кухне никого не было, там горел только слабый ночник. За те два с половиной часа кто-то проник туда и отравил салат.
      — Перепутать было невозможно, — добавил Эллери. — Каждый вечер что-нибудь ставится в холодильник для мистера Прайама в особой миске, предназначенной для него одного. Больше того, на ней вытиснено золочеными буквами «Роджер» — это подарок Альфреда Уоллеса на прошлое Рождество.
      — Вопрос в том, — заключил Китc, — кто хотел отравить мистера Прайама?
      Он окинул присутствующих дружеским взглядом. Делия вдруг поднялась, поднесла платок к носу и пробормотала:
      — Невероятно…
      Лорел усмехнулась ей в спину:
      — И я тоже так думаю, дорогая, с момента смерти папы.
      — Ох, ради бога, Лорел, — оборвал ее сын Делии, — нечего улыбаться вроде леди Макбет, Кассандры или кого там еще. Нам с мамой меньше всего на свете нужен скандал.
      — Тебя никто не винит, Мак, — ответила Лорел. — Просто хочу, чтобы ты убедился, что я не обкурена опиумом.
      —  Ну, ладно!
      Делия повернулась к Китсу. Эллери заметил, что тот смотрит на нее смущенно, но с непреодолимым по отношению к определенным женщинам живым интересом к деталям. Она была великолепна, сплошь в белом, с большим деревянным распятием на серебряной цепи вокруг талии. Юбка без всяких разрезов, длинные рукава, высокий ворот, а спина до талии голая. Персональная идея какого-то голливудского модельера… Неужели ей непонятно, как шокирует подобный наряд? Хотя женщины, даже самые респектабельные, наивно пренебрегают такими вещами, рассуждал Эллери, это нечестно по отношению к офицеру с золотым кольцом на левой руке.
      — Лейтенант, неужели полиции обязательно надо копаться? — спросила она.
      — В обычных обстоятельствах, миссис Прайам, мне было бы легко ответить на такой вопрос. — Китc отвел глаза, сунул в рот незажженную сигарету и принялся нервно жевать. В тоне его зазвучала упрямая нотка. — Но здесь есть кое-что, с чем я никогда раньше не сталкивался. Ваш муж нам помогать отказывается. Даже не хочет со мной говорить. Сказал лишь, что его больше врасплох не застанут, он сам о себе позаботится, велел мне взять шляпу и идти своей дорогой.
      Делия подошла к окну. Глядя ей в спину, Эллери решил, что она успокоилась, чувствует облегчение. Китc должен держать ее на крючке, о чем они предварительно договорились, обмозговав наилучший способ обращения с миссис Прайам. Однако спина возмутительна.
      — Скажите, миссис Прайам, он сумасшедший?
      — Иногда, лейтенант, — пробормотала Делия, не оборачиваясь, — мне кажется, что да.
      — Хочу добавить, — резко вставил Китc, — яд в тунца мог подсыпать кто угодно. Черный ход на кухню не заперт, к нему ведет гравийная дорожка из леса. Любому знакомому с домом и с привычкой хозяина закусывать по ночам это легко удалось бы. Может быть, дело связано с неким старым знакомым мистера Прайама и мистера Хилла, давно имеющим зуб на обоих. Я этого не упускаю из виду. С другой стороны, есть возможность, что слухи о старом враге просто липа, чтобы нам глаза отвести. Фактически так я и думаю. Не верится в давно задуманную месть и медленную смерть. Просто хочу, чтобы все это знали. Я закончил, мистер Квин.
      Лейтенант не сводил глаз с женской спины.
      Ох, братец, сочувственно подумал Эллери. И сказал:
      — Возможно, вы правы, Китc, но позвольте напомнить о любопытном факте, отмеченном в лабораторном анализе. В заключении сказано, что количества мышьяка «недостаточно для смертельного исхода».
      — Как обычно, ошибочка вышла, — хмыкнул детектив. — Вечно либо перебор, либо недобор.
      — Вряд ли обычная ошибка. Судя по уже произошедшим событиям, я не назвал бы убийцу, кем бы он ни был, импульсивным, эмоциональным типом. Если между происшествиями существует связь, то их хладнокровно и тщательно задумала хорошая голова. Такой преступник не допускает элементарных ошибок с дозировкой яда. Недостаточная для смерти доза… сознательно предусмотрена.
      — Для чего? — спросил юный Макгоуэн.
      — Для медленной смерти, Мак! — триумфально воскликнула Лорел. — Забыл?
      — Да, тут есть связь с запиской, полученной Хиллом, — мрачно заметил Эллери. — Дозы было достаточно, чтобы Прайам почувствовал себя очень плохо, но фатального исхода не последовало. «Умрешь… медленно и неизбежно… Перед каждым следующим шагом пришлю предупреждение…» Отравление — второе предупреждение Роджеру Прайаму после коробки, пришедшей в то утро, когда Хиллу подбросили дохлого пса. Неизвестно, что было в посылке, в чем заключалось первое предупреждение. За ним последовал отравленный тунец. Очень милая проблема.
      — Я ваших вкусов не разделяю, — заявил Кроув Макгоуэн. — Что значит этот бред?
      — Этот бред значит, Мак, что я вынужден принять ваше предложение, — ответил Эллери. — И ваше, Лорел, и ваше, Делия. Времени у меня нет, но что делать?
      Делия Прайам подошла к нему, взяла за руки, заглянула в глаза и сказала:
      — Спасибо, Эллери. Зная, что вы… разберетесь, мне стало гораздо легче.
      Легкое безразличное дружеское пожатие, как и следует в присутствии сына. Хорошо бы держать под контролем потовые железы.
      Китc жевал незажженную сигарету.
      Макгоуэн с любопытством смотрел на них.
      — Ну вот, все отлично устроилось, — абсолютно ровным тоном заключила Лорел и вышла.

      Прохладной ночью Лорел быстро шла по дорожке, луч фонарика подпрыгивал впереди, голые ноги под длинным замшевым пиджаком покрылись гусиной кожей.
      Подойдя к огромному дубу, она посветила в зеленую массу листвы.
      — Мак! Не спишь?
      В луче света возникло крупное лицо Макгоуэна.
      — Лорел? — недоверчиво удивился он.
      — Не Эстер Уильямс.
      — С ума сошла, шляешься одна по лесу? — К ее ногам упала, развернувшись, веревочная лестница. — Хочешь, чтоб завтра газеты писали об убийстве на сексуальной почве?
      — Ты, естественно, будешь подозреваемым. — Она полезла по лестнице, посвечивая фонариком на лужайку.
      — Стой, прожектор включу. — Макгоуэн исчез, через секунду поляну залил свет, как съемочную площадку. — Именно это меня и пугает, — усмехнулся он, вновь появившись. Протянул длинную руку, втащил ее на платформу. — Влезай-ка, тут очень уютно.
      — Погаси, Мак. Не хочу, чтоб нас видели.
      — Ладно… — Через миг он вернулся, поднял ее с земли, отнес в дом на дереве, уложил на раскладную кровать, разобранную на ночь. — Обожди, сейчас радио выключу. — Выпрямившись, почти уткнулся головой в потолок. — И свет тоже.
      — Свет оставь.
      — Хорошо, хорошо. Не замерзла, малышка?
      — Единственное, к чему ты не подготовился, — к калифорнийским ночам.
      — Я сам обогреватель, разве не знаешь? Подвинься.
      — На пол сядь. Надо поговорить.
      — Никогда не слышала, что люди говорят глазами и так далее?
      — Сегодня так и будет. — Лорел улеглась с улыбкой.
      Юноша просиял, устроился у нее в ногах, положил голову на колени. Она его оттолкнула, натянула на ноги пиджак, уложила голову обратно.
      — Ну, тогда давай выкладывай!
      — Зачем тебе нанимать Эллери Квина?
      Он выпрямился, потом потянулся к полке, достал сигарету, закурил и откинулся на спину.
      — Чертовски уместно задавать подобный вопрос мужчине с красной кровью в двенадцать часов ночи на дереве.
      — Все равно отвечай.
      — Ты наняла его, Делия наняла, и я следом за всеми. Поговорим о чем-нибудь другом. Если мы вообще должны разговаривать.
      — Извини, сегодня такова моя тема.
      Он скрестил обезьяньи ноги, хмурясь сквозь дым на босые ступни.
      — Лорел, давно мы знакомы?
      — С детства, — удивилась она.
      — Вместе росли?
      — Конечно.
      — Я когда-нибудь делал что-нибудь дурное?
      — Нет, — тихонько рассмеялась девушка, — но пытался.
      — Эй, нахалка, я бы пополам мог тебя разломать, рассовать половинки в карманы. Знаешь ведь, что я влюбился в тебя, как только узнал, откуда берутся дети!
      — Слушай, Мак, — пробормотала Лорел, — ты никогда этого не говорил. То есть не произносил такого слова.
      — А теперь произнес, — буркнул юноша. — Ты что скажешь?
      — Повтори.
      — Люблю! Я люблю тебя!
      — Таким тоном?
      Лорел внезапно очутилась на полу в объятиях Макгоуэна.
      — Черт возьми, — прошептал он, — я люблю тебя…
      Лорел пристально смотрела на него.
      — Мак…
      — Люблю…
      — Отпусти! — Она вывернулась, вскочила на ноги, воскликнула: — Неужели поэтому его нанял? Из любви ко мне? Зачем, Мак? Я должна знать!
      — Ничего больше не скажешь признавшемуся тебе в любви парню?
      —  Зачем?
      Юный Макгоуэн повалился на спину, пуская дым, неразборчиво бормоча. Потом замолчал, а когда дым развеялся, лежал с закрытыми глазами.
      — Не хочешь отвечать?
      — Не могу, Лор. Нет никакой особой причины… Просто мои собственные заморочки.
      Лорел снова села на кровать. Какой он высокий, крупный, загорелый, мускулистый, здоровый… Она вытащила из кармана пачку «Данхилл», прикурила дрожащими пальцами. Впрочем, заговорила спокойно:
      — Кругом слишком много загадок. И одна с тобой связана…
      Кроув Макгоуэн открыл глаза.
      — Нет, сиди на месте. Не так уж я глупа. За домом на дереве, за заученной болтовней насчет гибели цивилизации что-то кроется, причем вовсе не водородная бомба. Может, ты просто лодырь? Или хочешь приятно пощекотать нервы девицам со студий, которым надоели мотели? — Он вспыхнул, но не сказал ни слова. — Ладно, хватит. Поговорим о любви.
      Лорел положила руку на кудрявую голову, дернула за волосы. Кроув удивленно взглянул на нее. Она наклонилась, поцеловала его в губы.
      — В знак благодарности. Ты очень красивый мужчина… Знаешь, у девушек свои секреты… Нет-нет. Если мы когда-нибудь станем близки, то на земле в чистом доме. Во всяком случае, на любовь у меня сейчас времени нет.
      — Времени нет?
      — Милый, творится что-то безобразное. Прежде ничего подобного в моей жизни не было… по крайней мере, не припомню. Папа чудесно ко мне относился. Единственное, чем я могу отплатить, — выяснить, кто убил его, наблюдая, как он умирает. Глупо звучит? Может быть, я сама кровожадная, но в данный момент меня занимает единственное на всем белом свете. Если убийцу схватит полиция — замечательно. А если…
      — Господи помилуй! — Кроув вскочил с позеленевшим лицом. В руке у Лорел очутился тупорылый автоматический пистолет, нацеленный ему прямо в пупок.
      — А если не схватит, сама отыщу. Отыщу и пристрелю, как того самого пса. Пусть меня отправят в газовую камеру.
      — Сунь пистолет обратно в карман, черт возьми!
      — Кто бы он ни был. — Зеленые глаза с темными искрами ярко горели, пистолет не двигался с места. — Даже если им окажешься ты, Мак. Даже если б мы были женаты… родили ребенка… Если окажется, что это ты, я убью тебя.
      — А я-то считал крутым Роджера… — Макгоуэн пристально смотрел на нее. — Ну, если выяснишь, что я, ладно. Но пока не выяснила…
      Лорел вскрикнула, он выхватил у нее пистолет, осмотрел с любопытством.
      — Хитрая игрушечка. Пока не выяснила, детка, не отдавай никому. — Кроув любезно сунул оружие ей в карман, обнял, сел вместе с ней на кровать.
      — Мак, я не затем пришла, — тихо сказала она через какое-то время.
      — Какой сюрприз!
      — Что ты думаешь насчет Эллери Квина?
      — По-моему, он на маму запал, — ответил гигант. — Нам обязательно надо вести беседу?
      — Очень проницательно с твоей стороны. И я тоже так думаю. Хотя не о том спрашиваю. Я имею в виду в профессиональном смысле.
      — Ну, вполне славный малый…
      — Мак!
      — Ладно, ладно. — Кроув мрачно поднялся на ноги. — Если хоть наполовину оправдывает свою репутацию…
      — О том и речь. Это правда?
      — Что? О чем речь? — Он плеснул себе выпить.
      — Действительно хоть наполовину оправдывает?
      — Откуда мне знать? Налить тебе?
      — Нет. В последние два дня я дважды к нему забегала, без конца звонила — он все время дома. Сидит в своем вороньем гнезде, курит, рассматривает горизонт.
      — Нормальный образ жизни. — Макгоуэн выпил и скорчил гримасу. — Так иногда и работают крупные детективные шишки. За них другие пашут.
      — Ну, мне хотелось бы что-нибудь видеть и с той стороны. — Лорел внезапно вскочила. — Мак, я не могу сидеть и ничего не делать. Давай сдвинемся с места… Сами…
      — И что?
      — Вместо него поработаем.
      — Проведем расследование? — недоверчиво переспросил гигант.
      — Называй как хочешь. Соберем факты, если это не так театрально звучит.
      — Знаменитая сыщица Красная Горка и ее телохранитель… — Юный Макгоуэн обеими руками коснулся потолка. — Знаешь, мысль мне нравится.
      Лорел холодно взглянула на него:
      — Я не шучу, Мак.
      — Кто шутит? Мозги твои, кулаки мои…
      — Забудь. Спокойной ночи.
      — Эй! — Огромная рука перехватила ее в дверях. — Не будь такой самоуверенной нахалкой. Тут действительно здорово! Потрясающе сидеть на дереве в ожидании большого бума! Может, попробуешь?
      Лорел долго смотрела на Кроува.
      — Мак, не впутывай меня ни в какие дурацкие бредни.
      — Бог с тобой, куда я тебя впутываю?
      — Это совсем не игра, в отличие от твоих обезьяньих забав. Мы не станем говорить по-турецки, натягивать маски, тайком встречаться в бистро. Придется как следует поработать ногами и, может быть, ничего не добиться, только волдыри натереть. Если с учетом сказанного пожелаешь присоединиться, отлично. Если нет, сама справлюсь.
      — Надеюсь, юбку или длинные брюки наденешь, — мрачно буркнул гигант. — С чего начнем?
      — С дохлого пса. С самого начала. Откуда он взялся, отчего умер, кто его хозяин и прочее. Пока полный мрак… Дальше, я бы сказала, мышьяк, — продолжала девушка, прислонившись к косяку, сунув руки в карманы. — Времени совсем мало прошло, есть за что уцепиться. Кто-то забрался на кухню, подсыпал в яд в салат. Мышьяк нелегко раздобыть. След должен остаться.
      — Мне и в голову не приходило. Как будем выслеживать?
      — Имеются кое-какие идеи. Только прежде одно надо сделать. Тунца отравили дома. Оттуда и начнем.
      — Пошли. — Кроув потянулся за синим свитером.
      —  Сейчас? — с легким недовольством переспросила Лорел.
      — Самый что ни на есть подходящий момент.

* * *

      Миссис Уильямс вошла и наткнулась на стул.
      — Вы здесь, мистер Квин?
      — Здесь.
      — А свет почему не зажгли? — Она нашарила выключатель. Эллери сидел в уголке на диване, забросив ноги на подоконник эркерного окна, глядя на Голливуд, похожий на фейерверк, сверкающий разноцветными огнями. — Обед стынет.
      — Оставьте на кухонном столе, миссис Уильямс. Идите домой.
      Женщина фыркнула.
      — Тут мисс Хилл с голым парнем, хоть он нынче одетый.
      — Почему вы сразу не сказали? — Он вскочил с дивана. — Лорел, Мак, заходите!
      Парочка улыбалась, однако было видно, что оба несколько обескуражены. Кроув Макгоуэн в респектабельном костюме, даже в галстуке.
      — По-прежнему погружены в таинственные раздумья, Квин? Мы не помешали?
      — Насколько я вижу, — заметила Лорел, — за последние шестьдесят часов даже с места не сдвинулся. Эллери, — отрывисто объявила она, — у нас для вас новости.
      — Новости? Для меня?
      — Мы кое-что выяснили.
      — А я-то гадал, почему Мак одет, — пробормотал Эллери. — Ну, садитесь, рассказывайте. Что раскопали?
      — Ничего нет хорошего в сыщицком деле, — объявил гигант. — Как только вам, занудам, удается скрывать неудачи? Выкладывай, рыжик.
      — Мы тут сами решили немножечко покопаться…
      — Похоже на упрек разочарованного клиента.
      — Так и есть. — Лорел прошлась по комнате, закурив сигарету. — Давайте проясним дело. Я вас наняла для поисков убийцы. Не надеялась, что вы его вычислите за двадцать четыре часа, но чего-то ждала, хоть какого-то интереса, может быть, даже парочки конкретных действий. А вы тут сидите покуриваете!
      — Это не так уж плохо. — Эллери потянулся за трубкой. — Я много лет работаю таким образом.
      — Мне плевать!
      — Я уволен?
      — Я не говорю, что…
      — По-моему, — вставил юный Макгоуэн, — леди желает вас подстегнуть. По ее мнению, надо не думать, а бегать.
      — Всему свой черед, — миролюбиво молвил Эллери. — Сядьте, Лорел. Всему свой черед, а подумать порой очень важно. Я не совсем упускаю из виду происходящее, хоть и сижу на месте. Поглядим, не додумаюсь ли… — Он закрыл на секунду глаза. — Полагаю, вы отыскали мышьяк, которым был отравлен салат из тунца. — Он открыл глаза. — Верно?
      — Точно! — воскликнул Макгоуэн.
      — Как вы догадались? — опешила девушка.
      Эллери постучал себя по лбу:
      — Не стоит недооценивать мозги. Итак, каковы ваши истинные достижения? Вижу в волшебном кристалле… как вы с Маком… находите в кладовой… в доме Прайама… банку с крысиным ядом. — Визитеры разинули рты. — Правильно, с крысиным ядом. И в этом конкретном крысином яде содержится мышьяк… отрава, обнаруженная в салате. Ну как, неплохо получается?
      — Не пойму, каким образом… — тихо пробормотала Лорел.
      Эллери подошел к письменному столу из светлого дерева у окна, выдвинул ящик, вытащил карточку, посмотрел на нее.
      — Да. Вы установили, что яд под фирменным названием «крысид» был куплен 13 мая сего года… минуточку… в аптеке Кеплера, Норт-Хайленд, 1723.
      Лорел оглянулась на Макгоуэна. Тот ухмыльнулся. Она испепелила его взглядом и снова вытаращила глаза на Эллери.
      — Расспросили либо собственно мистера Кеплера, — продолжал Эллери, — либо его помощника мистера Кэнди… к сожалению, магический кристалл тут бессилен. Однако тот или другой сообщил, что крысиный яд приобрел высокий красивый мужчина, в котором они — возможно, по предъявленным вами снимкам — опознали Альфреда Уоллеса. Так, Лорел?
      — Откуда вы знаете? — выдавила девушка.
      — Просто предоставляю подобные вопросы тем, кто решит их быстрей и успешней, чем я или вы… или ваш приятель с атомной бомбой. Лейтенант Китc за пару часов получил исчерпывающую информацию и передал мне. Зачем бы я жарился на калифорнийском солнце, вместо того чтоб спокойно сидеть тут и думать?
      Лорел надула губы, а Эллери рассмеялся, погладил ее по голове, ущипнул за подбородок:
      — Тем не менее вы молодец. Все в порядке.
      — Ничего не в порядке. — Лорел мрачно рухнула в кресло. — Простите. Считаете меня идиоткой, конечно.
      — Нисколько. Вы просто нетерпеливы. Чтобы докопаться до дна в таком деле, необходимы ноги, мозги и умение философски ждать, пользуясь первыми и вторыми. Что еще вам стало известно?
      — Ничего, — огорченно призналась Лорел.
      — По-моему, важный факт, — возразил Кроув Макгоуэн. — Выяснилось, что яд, который вырубил Роджера, купил Альфред… Это кое-что значит, Квин.
      — Если вы делаете столь поспешные заключения, — сухо ответил Эллери, — вас ждет разочарование. Китc установил еще кое-что.
      — Что?
      — Ваша мать, Мак, якобы слышала, как в буфетной скребется мышь. Именно она велела Уоллесу купить крысиный яд.
      Юноша охнул, а Лорел вдруг опустила глаза.
      — Не беспокойтесь, никто разбираться не будет. Даже если мышь ей лишь показалась… Не найдено ни помета, ни норок… Фактически ничего определенного не имеется. Нет прямых доказательств, что в тунцовый салат подсыпан мышьяк из банки с крысиным ядом в буфетной. Вполне возможно, ваша мать или Уоллес действительно пытались избавиться от необнаруженной мыши в чулане — прямых доказательств обратного нет.
      — Разумеется, — оправился Кроув Макгоуэн, приняв даже воинственный вид. — Вообще глупая мысль, как и твоя детективная деятельность, Лорел. Все под контролем. И пусть остается.
      — Ладно, — промямлила девушка, по-прежнему пристально глядя на свои руки.
      — Нет, я вовсе так не думаю, — возразил Эллери. — Пожалуйста, копайтесь, мелькайте на сцене…
      — Если считаете, что я буду преследовать свою мать, словно крысу… — сердито огрызнулся Кроув.
      — Кажется, мы зациклились на грызунах, — вздохнул Эллери. — Опасаетесь, что она пыталась отравить вашего отчима, Мак?
      — Нет! Я имею в виду… вы хорошо поняли, что я имею в виду… Какая я крыса, по вашему мнению, — скунс?
      — Это я тебя втянула, — вздохнула Лорел. — Извини. Можешь бросить.
      —  Ничегоя не брошу! По-моему, вы оба перевираете каждое мое слово!
      — Сомневаетесь насчет Уоллеса? — улыбнулся Эллери.
      — Черт возьми, наплевать мне на Уоллеса! А на Делию — нет. И вам тоже, по-моему, — проницательно добавил ее сын.
      — Вы правы. — Дело в том, что он сильно встревожился, выслушав донесение Китса о Делии Прайам и крысином яде. — Тем не менее, поговорим немного об Уоллесе. Что вы о нем знаете, Мак?
      — Ничего.
      — Давно служит у вашего отчима?
      — Около года. Роджер часто меняет помощников, за последние пятнадцать лет с десяток. Уоллес просто последний.
      — Что ж, присмотрите за ним. А вы, Лорел…
      — За Делией, — саркастически усмехнулся Мак.
      — За всеми. Постоянно держите меня в курсе. Сообщайте о любой странности. Возможно, до самого дна еще долго придется копать. Так копайте.
      — Можно начать сначала, — предложила Лорел, — выяснить происхождение дохлого пса…
      — Ах, вы еще не знаете? — Эллери вновь повернулся к письменному столу.
      — Про собаку?
      Он вытащил другую карточку.
      — Пес принадлежал некоему Хендерсону, лилипуту, иногда снимавшемуся в кино, проживавшему на Клайберн-авеню в районе Толука-Лейк. Пес по кличке Фрэнк пропал в День поминовения. Хендерсон обратился в полицию, но дал невнятное описание, а Фрэнк, к сожалению, не был зарегистрирован. Видно, хозяин не признавал бюрократии и законов. Поскольку на подброшенной к вашему дому собаке не было никаких опознавательных знаков, ее просто захоронили. Только потом Хендерсон узнал ошейник.
      — Китc осмотрел ошейник, хотя из сентиментальных соображений хозяин его не отдал. Впрочем, лейтенант сомневается, что от него была бы какая-то польза. Серебряный футлярчик бесследно исчез. В ветеринарной службе Хендерсону, по его письменному свидетельству, вернули ошейник с висевшим футляром, но вещица была ему незнакома, и он ее выбросил. Дежурный ветеринар вспомнил погибшего пса, считая, что Фрэнка отравили. На следующий вопрос ответил — возможно, мышьяком. В отсутствие пригодных для исследования останков его мнение не имеет значения. Можно только предполагать, что собака отравлена мышьяком — любопытная тема для размышления, хотя нет никаких доказательств. Вот и все, что касается мертвого пса, Лорел. Забудьте.
      — Помогу, чем смогу, — глухо проговорила девушка. — Еще раз извините.
      — Не за что. Это я виноват, что не ввел вас в курс дела. — Он ее обнял, она чуть улыбнулась. — Мак, — сказал Эллери, — мне надо поговорить с Лорел наедине. Не оставите нас на пару минут?
      — По-моему, — огрызнулся гигант, — в вас, как в легавом, Квин, дьявольски много от волка. — Он выпятил челюсть. — Оставьте мою мать в покое, слышите? Или я вас в порошок сотру!
      — Ох, Мак, не скандаль, — быстро одернула его Лорел.
      — Хочешь остаться наедине с этим типом?
      — Подожди меня в машине.
      Парень едва не сорвал с петель парадную дверь.
      — Сам похож на немецкого дога, — пробормотала Лорел. — Огромный, честный, глуповатый. Что вы мне хотите сказать?
      — Почему глуповатый? — Эллери пристально посмотрел на нее. — Имеется в виду его мнение обо мне? Это совсем не глупо. Действительно, Делия Прайам кажется мне в высшей степени привлекательной.
      — Я вовсе не вас имела в виду, — тряхнула она головой, — даже не думала. Что мне надо делать?
      — Имели в виду Делию? Лорел, вам что-то известно о матери Мака…
      — Если вы собираетесь о ней расспрашивать, я… не смогу ответить. Пожалуйста, отпустите меня.
      — Сейчас. — Он взялся за ручку двери, глядя на ее волосы цвета корицы. — Знаете, лейтенант Китc поработал также в вашем собственном доме.
      Она бросила на него быстрый взгляд:
      — То есть?
      — Расспросил экономку, шофера, слугу.
      — Что они могли обо мне рассказать?
      — Он настоящий профессионал, очень опытный. Они даже не поняли, что подверглись допросу. — Эллери серьезно смотрел на нее. — У вас недавно пропала или потерялась серебряная шкатулочка. Размером со спичечный коробок.
      Девушка побледнела, но спокойно ответила:
      — Правда.
      — Судя по описанию миссис Монк, Симеона, Исиро, которых вы просили ее отыскать, по размерам и по форме она очень похожа на ту, где, по вашим словам, лежала предупредительная записка. Китc хотел сразу же вас расспросить, но я сказал, что сам разберусь. Скажите, Лорел, на ошейнике мертвого пса Хендерсона висел ваш серебряный футлярчик?
      — Не знаю.
      — Почему вы мне не сказали, что незадолго до 2 июня у вас пропала похожая вещица?
      — Потому что была уверена, что это не то. Смешно даже думать. Как мой футлярчик очутился бы на ошейнике? Я его купила в «Мэй компани», по-моему, точно такие же продаются на Бродвее в других универмагах… с таблетками витаминов и прочим… тысячи по всему Лос-Анджелесу. Купила для папы. Он принимал какие-то таблетки, коробочка помещалась в кармашке для часов. Но я куда-то ее задевала…
      — На ошейнике не могла висеть ваша коробочка?
      — Могла, но…
      — Ваша так и не нашлась?
      Она тревожно взглянула на него:
      — Думаете, это была она?
      — Пока ничего не думаю, Лорел. Просто стараюсь упорядочить факты. — Эллери открыл дверь и осторожно выглянул. — Убедим вашего могучего друга, что я вас вернул в целости и сохранности. Не хочется быть стертым в порошок. — Он с улыбкой пожал ей руку.
      И проследил уже без улыбки, как они спускаются по склону.

* * *

      Эллери сошел вниз, набросился на холодную еду. В коттедже стояла унылая тишина, в которой он громко чавкал. Потом возник другой звук.
      Стук в кухонную дверь?
      Он вытаращил глаза.
      — Войдите!
      И она вошла.
      — Делия!
      Эллери вскочил со стула, держа в руках вилку с ножом. На ней был какой-то свободный длинный синий пиджак с обрамлявшим лицо капюшоном. Она остановилась, прислонившись спиной к двери, оглядывая комнату.
      — Я ждала в темноте в саду. Видела машину Лорел… Решила еще постоять после того, как они уехали… с Кроувом. Не знала, ушла ли ваша экономка.
      — Ушла.
      — Хорошо. — Она рассмеялась.
      — Где оставили машину?
      — Под горой на боковой дорожке. Оттуда шла пешком. Какая у вас симпатичная кухня…
      — Неосмотрительное утверждение. — Эллери не пошевелился.
      — Не приглашаете?
      — Пожалуй, нет, — медленно вымолвил он.
      Улыбка исчезла, а потом опять засияла.
      — Зачем так серьезно? Я просто ехала мимо, решила заглянуть, узнать, как…
      — …продвигается дело.
      — Конечно. — На щеках играли ямочки. Странно, раньше он этого не замечал.
      — Неудачная мысль.
      —  Почему?
      — Город маленький, кругом глаза и уши. Женщине в Голливуде легко погубить репутацию.
      — Ах, вот что. — Делия помолчала, сверкнула зубами. — Безусловно, вы правы. Глупо с моей стороны. Только порой… — Она замолчала, пожала плечами.
      — Что?
      — Ничего. Я уже ухожу… Есть что-нибудь новое?
      — Ничего, кроме вопроса о крысином яде.
      Делия вздрогнула:
      — Я действительно думала, будто мышь завелась.
      — Разумеется.
      — Спокойной ночи, Эллери.
      — Спокойной ночи.
      Он не вызвался проводить ее вниз с горы, чего она, видимо, и не ждала.
      Он долго смотрел на кухонную дверь.
      Потом поднялся наверх, щедро налив себе выпить.

* * *

      В три часа утра оставил попытки заснуть и вылез из постели. Включил лампы в гостиной, набил и раскурил вересковую трубку, погасил свет, сел, глядя на мерцавший внизу Голливуд. В момент размышлений свет раздражает.
      Эллери принялся размышлять в темноте.
      Дело, конечно, загадочное. Однако загадка — лишь то, на что не находишь ответа. Найдешь — и загадка исчезнет. Его ничуть не беспокоит фантастический ореол вокруг дела вроде утреннего лос-анджелесского тумана. Любое преступление фантастично, поскольку осуществляет то, что большинство людей совершает лишь в мыслях. Неизвестный преступник фантазировал двадцать с лишним лет…
      Он усмехнулся в темноте. Вернемся к автору записки.
      Удивительно не то, что он подбрасывает отравленных собак и пишет странные записки с обещанием медленной смерти и таинственных предупреждений с особым смыслом. Удивительно, что он питает в душе ненависть так долго, что за это время практически успело вырасти новое поколение. Это уже не фантазия, а тяжелая патология.
      Фантазия — отклонение от нормы. Дело в степени. Голливуд всегда отличается непропорциональным количеством отклонений от нормы. В Вандалии, штат Иллинойс, Роджера Прайама не допустили бы в общество как чужеродный элемент, а в каньонах юга Калифорнии он чувствует себя как дома. Возможно, в Сиэтле найдутся свои Делии Прайам, но ее настоящее место в голливудском раю среди гурий, где она олицетворяет желанную женщину. Поселившийся на дереве парень, которого в Нью-Йорке отволокли бы в психушку, здесь стал очередным предметом обожания и добродушных газетных заметок.
      Нет, дело не в фантазии.
      Дело в дьявольской скудости фактов.
      Из прошлого является старый враг. Из какого прошлого? Неизвестно. Враг подготовил ряд предупреждений. В чем они заключаются? Первое — дохлый пес. Потом неизвестное содержимое небольшой картонной коробки. Потом мышьяк в сознательно рассчитанной дозе, исключающей смертельный исход. Следующие обещанные предупреждения еще не поступили. Сколько их будет? Они должны иметь «особый смысл». Значит, целый ряд, картина. Но что может быть общего между дохлым псом и мышьяком, подсыпанным в тунцовый салат? Было бы очень полезно узнать, что Роджер Прайам увидел в картонке в тот самый момент, когда Леандр Хилл склонился над трупом собаки, читая записку на тонкой, свернутой в плотный комок бумаге. Да, очень… Однако никакой информации не имеется. Возможно, Прайам уничтожил содержимое. Но знает, что там было. Как заставить его говорить? Обязательно надо заставить.
      Темно, темней прежнего. Эллери думал, ворочая трубку в зубах. Картина, разумеется, складывается, только откуда знать, что она единственная? Допустим, дохлый пес послужил первым из ряда предупреждений с особым смыслом, предназначенных Хиллу, а остальные после его преждевременной смерти навсегда похоронены в памяти неизвестного злодея. Допустим, содержимое коробки Прайама было первым, а отравление ядом вторым предупреждением из другого ряда, не связанного с тем, который оборвался в результате сердечного приступа. Возможно. Вполне возможно, что Хиллу и Прайаму адресованы разные по смыслу предупреждения.
      Лучше пока позабыть о мертвой собаке, подброшенной Хиллу, и сосредоточиться на живом Прайаме, предполагая, что неизвестное содержимое коробки и отравленный салат укладываются совсем в иной ряд…
      Он снова улегся в постель с последней мыслью — любой ценой узнать, что было в коробке, и ждать третьего предупреждения Прайаму.
      Во сне ему явилась Делия Прайам, скалившая в гуще джунглей зубы.

      Как понял Эллери из рассказов Делии, Альфреда Уоллеса и старика Кольера, примчавшись на звонок миссис Прайам в то примечательное воскресное утро, она рано встала, собираясь в церковь. Добавила, что в храме бывает нечасто, и больше эту тему не развивала. Он догадался, что ей хотелось бы бывать там чаще, но при не совсем обычном образе жизни лишь время от времени выпадает возможность сбегать в старый храм, возвращаясь на время «божественной мессы» в детство, к родным кровям. Такой случай как раз и представился утром через пять дней после отравления мужа и через два после ее странного визита в коттедж Эллери.
      Итак, Делия встала рано, а Альфред Уоллес поздно. Обычно он поднимался пораньше, прежде чем его потребует Прайам, зная, что можно со вкусом позавтракать лишь до пробуждения хозяина. Однако по воскресеньям последний предпочитал спокойно полеживать до полудня, что позволяло Уоллесу спать до девяти утра.
      Отец Делии неизменно вставал с петухами. В то утро он позавтракал с дочерью, а после ее отъезда в Лос-Анджелес отправился в утренний лесной поход. На обратном пути остановился у большого дуба, окликнул внука, но, не слыша никакого ответа, кроме оглушительного храпа Кроува, вернулся домой, зашел в библиотеку. Библиотека располагалась внизу в центральном холле напротив апартаментов Роджера, отделенная от них лестницей. В несколько минут девятого, докладывал мистер Кольер, дверь его зятя была закрыта, света под ней видно не было — все как обычно в воскресное утро, поэтому он вытащил из ящика письменного стола альбом для марок, кляссер, пинцет, каталог Скотта и принялся раскладывать последние приобретения.
      — Я от души поколесил по свету, — похвастался старик, — и с большим удовольствием собирал везде марки. Хотите взглянуть на коллекцию?
      Эллери вынужден был отказаться — нет времени, занят другими делами.
      Альфред Уоллес сошел вниз в несколько минут десятого, поздоровался с отцом Делии — дверь библиотеки была открыта — и пошел завтракать, не заглянув к Роджеру.
      Миссис Гуттьерес подала ему еду, он прочел воскресную газету, которую всегда подсовывают под дверь. У горничной и шофера воскресный выходной, в доме было непривычно тихо. Кухарка на кухне готовила завтрак для Роджера Прайама.
      Вскоре после десяти Уоллес тщательно сложил газету, придав ей первоначальный вид, поднялся со стула и вышел в холл. Просыпаясь по воскресеньям, Прайам желал найти газету под рукой и приходил в бешенство, если она оказывалась измятой или развернутой.
      Заметив свет под дверью, Уоллес ускорил шаг.
      Вошел без стука.
      По словам мистера Кольера, он понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее, услышав крик секретаря из комнаты Роджера:
      — Мистер Кольер, сюда, сюда!
      Старик бросил альбом с марками, побежал через холл. Уоллес колотил по телефонному рычагу, пытаясь вызвать телефонистку, успев ему крикнуть:
      — Взгляните, все ли в порядке с мистером Прайамом!
      В тот же миг телефонистка ответила, и он в панике забормотал что-то насчет полиции и лейтенанта Китса.
      Кольер кинулся к зятю, лежащему в разложенном кресле-каталке. Прайам в ночной рубашке опирался на локоть, глядя на него сверкающим, как бы остекленевшим от ужаса взглядом. Открывал рот, тряся бородой, но не издавал ни единого звука. Насколько старик понял, ничего с ним не случилось, только он был смертельно испуган. Кольер уложил паралитика, стараясь успокоить. Тот лежал неподвижно, как в коме, крепко зажмурившись, чтоб ничего не видеть, не отвечая на вопросы тестя. Тут Делия вернулась из церкви.
      Охнула на пороге — Уоллес оторвался от телефона, а Кольер от кресла-кровати. Она вглядывалась в комнату недоверчивым страдальческим взглядом. Была еще бледней мужа, готовая упасть в обморок.
      — Что… что это…
      Ее била дрожь.
      — Уведите ее отсюда! — резко приказал Уоллес.
      — Он умер… Умер!
      Кольер бросился к ней:
      — Жив, дочка. Просто испуган. Иди наверх. Мы о нем позаботимся.
      — Жив? Тогда почему… Что случилось…
      — Делия! — Старик схватил ее за руку.
      — Ничего не трогайте! Ничего!
      — Не будем, не будем…
      — Ничего нельзя трогать. Все должно оставаться как было. Абсолютно точно. — После этого Делия побрела, спотыкаясь, в прихожую к телефону и позвонила Эллери.

* * *

      Когда Эллери затормозил перед домом, на подъездной дорожке уже стояла патрульная машина. В ней сидел молодой полицейский с красной физиономией, громко переговариваясь с участком, широко разевая рот. Его напарник, видно, был в доме.
      — Эй, — выскочил он из машины, — куда вы?
      — Я друг семьи, офицер. Мне сейчас звонила миссис Прайам. — Эллери тоже был вне себя. Делия устроила по телефону истерику, он разобрал только слово «игрушки», не имевшее смысла. — Что случилось?
      — Не стану повторять, — взволнованно объявил полицейский. — Не стану ударять лицом в грязь. Думают, будто я пьяный. За кого они меня принимают? В воскресенье утром! Я много чего повидал в этом городе, но…
      — Слушайте, возьмите себя в руки. Вызвали лейтенанта Китса?
      — Дома застали. Едет.
      Эллери протопал по ступенькам. Вбежав в холл, увидел Делию, одетую в выходное скромное черное платье, в шляпе и перчатках, прислонившуюся к стене без кровинки в лице. Нервный растрепанный Альфред Уоллес держал ее за руку, что-то нашептывал. Картина мигом изменилась: заметив Эллери, Делия что-то быстро бросила секретарю, выдернула руку, шагнула вперед. Уоллес удивленно оглянулся, метнулся за ней, как бы боясь остаться один.
      — Эллери!
      — Как мистер Прайам?
      — Сильно потрясен.
      — Не могу его упрекнуть, — пробормотал Уоллес, вытирая лицо носовым платком в трясущейся руке. — Врач сейчас будет. Мы ничем помочь не можем.
      — Что вы там сказали про игрушки? — Эллери торопливо пошел через холл с уцепившейся за его руку Делией. Уоллес остался на месте, по-прежнему утирая лицо.
      — Про какие игрушки? Я сказала…
      Эллери споткнулся и замер в дверях.
      Другой патрульный из полицейской машины в сбитой на затылок фуражке сидел верхом на стуле, беспомощно озираясь вокруг.
      Роджер Прайам лежал неподвижно, глядя в потолок.
      Кругом — на самом Роджере, на простынях, одеяле, на полках инвалидного кресла и пишущей машинке, на полу, на мебели, на раскладушке Уоллеса, на подоконниках и карнизах, в топке и на каминной полке — повсюду… лягушки.
      Лягушки и жабы.
      Сотни лягушек и жаб.
      Крошечные древесные жабы.
      Желтоногие лягушки.
      Лягушки-быки.
      Головки у всех свернуты.
      Комната была усеяна мертвыми лягушками.

* * *

      Эллери был ошеломлен. В дальних темных углах подсознания абсурдный бред с лягушками далеко не смешон. За черным нильским бычком с орлом на спине и жуком на языке стоит бог Апис; за абсурдом маячит страх. Страх — извечный тиран. В середине двадцатого века принял облик гигантского гриба. Почему ж не лягушки? Господь за пленение иудеев покарал Египет, поразив его жабами, — жабы, кровь, дикие звери, убитые первенцы… Невозможно винить неподвижно застывшего Роджера Прайама. Роджер знаком с божественным промыслом — сам божок в своем роде.
      Пока Китc с патрульными бегали по дому, Эллери расхаживал по гостиной, стараясь собраться с мыслями. Происходившее его злило и зачаровывало. Никакого смысла. Никакой связи. Вот в чем власть над непосвященными, внешний вид для невежественной толпы. Но сам Прайам вхож во внутренний храм. Ему известно то, чего другие не знают. Известен смысл бессмыслицы. Известна природа тайны, с которой она связана. Знание не всегда сила; определенность не всегда успокаивает. Такое знание парализует, такая определенность страшит.
      Он грыз большой палец под портретом испанского гранда, когда выскочил Китc.
      — Ну, врач ушел, лягушек собрали, давайте посоветуемся.
      — Конечно.
      — По-вашему, третье предупреждение Прайаму?
      — Да.
      — А по-моему, — детектив тяжело повалился в массивное кресло, — чушь собачья.
      — Не совершайте подобной ошибки.
      Китc смерил его негодующим взглядом:
      — Я на такую белиберду не клюю, мистер Квин. Не верю, даже видя своими глазами. Для чего злоумышленнику столько хлопот? — Судя по тону, сам детектив предпочел бы простую хорошую пулю.
      — Как Прайам себя чувствует?
      — Жив. Проблема с доктором Волютой. Кажется, мы прервали его свидание с некой блондиночкой в Малибу. Он принял лягушек за личное оскорбление. Диагностировал шок, дал снотворное и помчался к машине.
      — Вы говорили с Прайамом?
      — Да я-то говорил, только он со мной — нет.
      — Ничего не сказал?
      — Сказал, что проснулся, дернул за веревочку, которая у него свет зажигает, увидел зверюшек и больше ничего не помнит.
      — Не дал никаких объяснений?
      — Неужели считаете, что у него есть этому объяснение?
      — Такой крепкий мужчина, как наш приятель Прайам, лейтенант, не падает в обморок при виде сотни лягушек, даже если они валяются по всей постели. Слишком сильная реакция. Конечно, он знает, в чем дело. И поэтому испугался до умопомрачения.
      Китc покачал головой:
      — Что теперь будем делать?
      — Выяснилось что-нибудь?
      — Ничего.
      — Никаких намеков на исходный момент?
      — Нет. Какие могут быть намеки? Вы явились с преисполненного подозрений Востока, мистер Квин. А тут у нас великий Запад, где мужчина остается мужчиной, никто двери не запирает, кроме выходцев с Востока. — Китc перекатил во рту изжеванную сигарету. — Даже, — язвительно добавил он, — налогоплательщики, попавшие в чей-нибудь список на уничтожение. — Он вскочил в приливе сил от бессилия. — Дело в том, что Прайам не хочет смотреть в лицо фактам. Отравили его — призадумался. Подбросили в спальню пару сотен дохлых лягушек — с сомнением покачал головой. Знаете, что я думаю? По-моему, все в этом доме чокнутые, кроме нас с вами.
      Эллери кружил по комнате, щурясь на невидимый горизонт.
      — Хорошо. В дом можно попасть без проблем, просто войти, и все. Например, среди ночи. Дверь Прайама на ночь не запирается, чтобы в экстренном случае мог войти Уоллес и прочие, поэтому столь же легко попасть в его комнату. Злоумышленник пришел с полной сумкой убитых лягушек. Прайам спал — прошу учесть, спал, не умер. Тем не менее, незваный гость разбросал кругом две-три сотни лягушек — заметьте, в темноте, — ничуть его не потревожив. У вас есть объяснение, лейтенант?
      — Есть, — устало кивнул Китc. — Прайам вчера уговорил бутылку. В самом деле был мертв— мертвецки пьян.
      Эллери пожал плечами, продолжая расхаживать:
      — Вернемся к нашим лягушкам. Первое предупреждение — коробка неведомо с чем. Второе — пищевое отравление. О первом ничего не известно, второе — отравленная еда, третье — дохлые лягушки. Безусловно, должно помочь догадаться о первом.
      — Скажем, жареный кокос, — предположил Китc. — Помогло?
      — Лейтенант, существует связь, цельная картина.
      — Слышал.
      — Лягушки не с потолка взяты. Они что-то значат.
      — Угу, — буркнул Китc, — бородавки. — И неубедительно рассмеялся. — Ладно, значат. Всечто-нибудь да значит. Мне плевать, черт возьми, что оно значит. Я вас спрашиваю: этот Прайам свихнулся совсем? Хочетконьки отбросить? Даже в бой не вступая?
      — Он ведет бой, лейтенант, — нахмурился Эллери, — по-своему храбро. Просить помощи, принять непрошеную помощь равносильно для него поражению. Понимаете? Он должен быть хозяином положения, распоряжаться собственной судьбой. Обязательно, иначе его жизнь бессмысленна. Не забывайте, он живет в инвалидном кресле. Говорите, спит сейчас?
      — Под присмотром Уоллеса. Я предложил поставить полицейского, он чуть газетой меня не прихлопнул. Попытался уговорить дверь отныне держать на запоре и не получил обещания.
      — Как насчет биографических сведений о партнерах? Детектив смял в кулаке сигарету и швырнул в камин.
      — Такое ощущение, словно мне зуб дергают, — протянул он. — Ничего нет. Вчера еще двоих подключил. — Китc сунул в рот новую сигарету. — На мой взгляд, мистер Квин, мы с вами ведем себя словно парочка деревенских констеблей. Надо коню язык развязать. Прайам должен заговорить. Ему все досконально известно, все ответы, кто враг, почему столько лет мечтает отомстить, к чему вся эта бредовая чепуха…
      — И что было в коробке, — пробормотал Эллери.
      — Правильно. Я обещал доктору Волюте сегодня оставить Прайама в покое. — Китc нахлобучил на голову шляпу. — Завтра займусь по полной программе.

* * *

      Когда детектив ушел, Эллери побрел по коридору. В доме царила угрюмая тишина. Кроув Макгоуэн отправился в поместье Хилла оповестить Лорел о нашествии земноводных, дверь на половину Прайама была закрыта.
      Делии не видно, не слышно. Собиралась пойти к себе, запереться и лечь. Кажется, состояние мужа ее больше не интересовало. Она и сама чувствовала себя не лучшим образом.
      Эллери решил уходить, но тут — должно быть, ища повод остаться — вспомнил о библиотеке, вернулся в холл к двери напротив дверей на половину Прайама.
      В библиотеке за письменным столом сидел отец Делии, пристально изучая водяные знаки на марке.
      — А, мистер Кольер!
      Старик поднял глаза, мгновенно вскочил, улыбнулся:
      — Входите, входите, мистер Квин! Все в порядке?
      — Ну, — промычал Эллери, — лягушек уже нет.
      Кольер покачал головой:
      — Люди жестоки. Ограничивались бы убийством себе подобных. Нет, кому-то надо было выместить зло на маленьких безобидных представителях вида Hyla regilla, не говоря о…
      — Кого?
      — Hyla regilla. Древесных жабах, мистер Квин, иначе говоря, древесных лягушках. Почти все принадлежали к данному виду. — Он слегка просветлел. — Ну, довольно об этом. Хотя просто не понимаю, почему взрослый мужчина так перепугался лягушек, к тому же со свернутыми головами…
      — Мистер Кольер, — тихо сказал Эллери, — у вас есть хоть какое-нибудь представление о том, что творится вокруг?
      — О да, — ответил старик. — Скажу вам, мистер Квин. — Он серьезно взмахнул пинцетом. — Зло и порок. Алчность, эгоизм, преступность, насилие, ненависть и распущенность. Темные тайны, черные сердца, жестокость, смятение, страх. Дурные поступки, недовольство тем, что имеешь, стремление завладеть тем, чего не имеешь. Зависть, подозрения, злоба, похоть, грубость, пьянство, грешная любовь, жажда пролить горячую кровь. Все, что свойственно человеку, мистер Квин.
      — Спасибо, — смиренно поблагодарил Эллери и поехал домой.

* * *

      На следующее утро лейтенант Китc из голливудского отделения явился к Роджеру Прайаму в официальном костюме, словно от ответов последнего зависела судьба Лос-Анджелеса. И ничего не добился, кроме того, что вышел из себя, употребив несколько выражений, не рекомендованных служебными инструкциями, но был вынужден ретироваться под контратакой еще более крепких слов и предметов, пушечным залпом летевших в них с Эллери. В лихорадочных поисках боеприпасов Прайам практически полностью использовал аксессуары, оснащавшие инвалидное кресло.
      За ночь бородач оправился. Может быть, не совсем — глаза глубоко провалились, время от времени его трясло, но внутри пылал прежний огонь, дрожь отражалась только на меткости, а не на силе. Он устроил в комнате бескровную бойню.
      Китc прибег в восходящем порядке к разумным доводам, льстивым уговорам, шуткам, призывам к личной чести, и все это время Альфред Уоллес невозмутимо стоял у инвалидного кресла своего работодателя с легкой улыбкой на губах, тоже подвергаясь рикошетным ударам. Эллери пришло в голову, что у секретаря много общего с Hyla regilla старика Кольера — хамелеонова способность менять цвет в зависимости от фона. Вчера Прайам нервничал и Уоллес нервничал. Сегодня к Прайаму вернулись силы, и к Уоллесу тоже. Загадка второстепенная, но любопытная.
      Потом он понял, что ошибся, — события объясняются совсем иначе. Переступая порог под раскаты последнего залпа Прайама, когда Уоллес уже захлопывал дверь, Эллери мельком увидел на удивление другого человека по сравнению с взбешенным скандалистом. Борода упала на грудь, Прайам цеплялся за ручки инвалидного кресла как бы ради контакта с реальностью. Глаза крепко зажмурены, губы движутся, но не богохульно — можно было бы поклясться, что он читает молитву. Тут Уоллес хлопнул дверью.
      — Хорошо, — сказал Эллери, глядя на дверь. — Мы кое-чего добились.
      — Чего? — рявкнул детектив. — Вы же слышали. Он не сообщил, что было в коробке, не рассказал, кто его преследует, не объяснил, за что, вообще ничего не сказал, кроме того, что сам разберется, никто ему не нужен. Чего же мы добились, мистер Квин?
      — Почти пробили панцирь.
      — Какой еще панцирь?
      — Прайама. Вся эта буря, Китc, — вопль испуганного оленя во тьме. Он деморализован сильней, чем я думал. Разыграл крупную сцену нарочно для нас, причем для его возбужденного состояния очень неплохо. Возможно, придет еще предупреждение, лейтенант, — пробормотал Эллери. — Еще одно.

      Лорел признала лягушек чрезвычайно важными. Враг ускользнул. За сотнями бородавчатых тварей должен тянуться след… на который надо лишь выйти.
      — Какой след? Как выйти? — расспрашивал Макгоуэн.
      — Мак, куда ты пойдешь, если тебе понадобятся лягушки?
      — Мне лягушки не понадобятся.
      — В зоомагазин, конечно!
      Гигант испытал настоящий восторг.
      — Почему мне никогда ничего подобного в голову не приходит? — сокрушался он. — Пошли по зоомагазинам.
      Однако к концу дня юный Макгоуэн отбросил легкомыслие и заупрямился. Даже когда Лорел готова была отступиться, воскликнул:
      — Вперед! — и помчался к следующему магазину в исчерпывающем списке.
      Зоомагазинов в Большом Лос-Анджелесе огромное множество; кроме того, в Большом Лос-Анджелесе сотня сити и пригородов от Бербанка на севере до Лонг-Бич на юге, Санта-Моники на западе и Монровии на востоке, поэтому к концу бесконечного дня стало ясно, что детективная бригада в составе Хилл и Макгоуэна решает задачу вполне достойную их высокой цели, но не отвечающую способностям.
      — При таких темпах к Рождеству управимся, — безнадежно заметила Лорел, жуя чизбургер в заезжаловке в Беверли-Хиллз.
      — Можешь бросить, — проворчал Кроув, принимаясь за свой двойной гамбургер. — Я не позволю двум сотням лягушек меня одолеть. Завтра один поеду.
      — Ничего я не брошу, — отрезала Лорел. — Хочу только сказать, что мы действуем как дилетанты. Давай разделим список, сами завтра разделимся. Выйдет вдвое быстрее.
      — Разумная мысль. Может, поедим, как следует? Неподалеку готовят отличные стейки. И выпивка за счет заведения.
      Назавтра разделили оставшуюся территорию, утром сели в разные машины, договорились встретиться в половине седьмого на стоянке у китайского ресторанчика Граумена. Встретившись, обменялись добытыми сведениями, пока Голливуд летел по домам во все стороны.
      Макгоуэн сообщил неутешительную информацию:
      — Ни одной ниточки, черт побери, а список еще длинный, вроде твоей вытянутой физиономии. У тебя чего?
      — Наклюнулось кое-что, — мрачно ответила Лорел. — Возникло подозрение в одном месте в Энчино, где даже для зоопарков держат животных. Один тип из Тарзаны заказал лягушек. Я рванула туда, оказалось, какой-то киношник купил два десятка и выпустил в пруд. Получила автограф, которого не просила, и приглашение на свидание, от которого отказалась.
      — Кто он такой? — рявкнул Кроув.
      — Брось, зайдем лучше к Эллери, пока рядом.
      — Зачем?
      — Может быть, у него есть идеи.
      — Послушаем, что скажет хозяин? — прошипел напарник. — Я нисколько не собираюсь лизать ему пятки!
      И гудел в гудок всю дорогу к подножию горы. Когда Лорел вылезала из «остина», Кроув уже колотил в дверь:
      — Квин, откройте! Чего запираетесь?
      — Мак? — донесся голос Эллери.
      — И Лорел, — пропела девушка.
      — Минутку.
      Парадное открыл помятый хозяин с припухшими глазами.
      — Я прилег, миссис Уильямс, должно быть, ушла. Заходите. Кажется, у вас выдался нелегкий день.
      — Господи боже, — простонал Кроув. — Не найдется ли в этом оазисе холодной выпивки в высоком стакане?
      — Можно зайти в ванную? — спросила Лорел, шагнув к закрытой двери.
      — К сожалению, там не прибрано. Зайдите в умывальную внизу… Мак, идите сюда, угощайтесь…
      Когда девушка вернулась, напарник показывал Эллери списки.
      — Ничего не нашли, два дня понапрасну угробили.
      — Охватили огромную территорию, — похвалил Эллери. — Какое достижение, Лорел!
      — О да.
      — Казалось бы, очень просто, — продолжал гигант, взмахнув стаканом. — Многие ли покупают лягушек? Практически никто. Вряд ли даже они продаются в каком-нибудь магазине. Канарейки — да. Рыб полно. Попугаев вагон — волнистые, ары… Котята, щенки, тропические рыбки, обезьянки, индейки, черепахи, даже змеи. Знаю, где можно дешево слона купить. И никаких лягушек. Спросите-ка жабу — примут за чокнутого.
      — В чем наша ошибка? — спросила Лорел, пристраиваясь на ручке кресла Кроува.
      — В том, что пустились на поиски, не проанализировав проблему. Мы имеем дело не со слабоумным. Действительно, можно купить лягушек обычным путем, но только по предварительному заказу, за которым остается след. Наш приятель не столь любезен, чтоб его оставить. Не подумали обратиться в Комиссию штата по охоте и рыболовству?
      Они вытаращили глаза.
      — Обратившись, узнали бы, — улыбнулся Эллери, — что почти все малютки из комнаты Прайама — древесные лягушки, научное название Hyla regilla, в просторечии квакши, которые в большом количестве водятся в здешних реках и на деревьях, особенно у подножия гор. Тут встречаются даже лягушки-быки, хотя они не местные, а завезены с Востока. Поэтому, если вам требуется много лягушек и жаб, а след за собой оставлять нежелательно, надо просто идти и ловить.
      — Целых два дня, — простонал Макгоуэн, допив из стакана остатки.
      — Мак, это я виновата, — жалобно призналась Лорел, потом встрепенулась. — Ну что ж, опыт полезный. В другой раз будем умнее.
      — В другой раз не придется лягушек искать!
      — Мак, — Эллери постучал по зубам кончиком трубки, — я тут о вашем деде думал…
      — Положительно? — Парень сразу же принял воинственный вид.
      — Человек интересный.
      — Еще бы. Крепкий, головастый орешек. Держится сам по себе, главным образом потому, что никому не хочет быть в тягость.
      — Давно с вами живет?
      — Несколько лет. Всю жизнь мотался по свету, состарился, вернулся к Делии. Почему он вас интересует?
      — К вашей матери сильно привязан?
      — Ну, я бы сказал, — Кроув прищурился на пустой стакан, — будь Делия Богом, дед не вылезал бы из церкви. Он просто без ума от нее, только поэтому остается у Роджера. А я к таким вопросам не расположен, так что поговорим о чем-нибудь другом, ладно?
      — Не любите деда?
      — Люблю! Сменим тему.
      — Марки коллекционирует, — задумчиво продолжал Эллери, — бабочек ловит, засушивает… Мужчина без дела и без специальности в возрасте мистера Кольера не ограничивается парочкой хобби. Чем еще он увлекается?
      Кроув со стуком поставил стакан:
      — Будь я проклят, если скажу о нем еще хоть слово. Лорел, ты идешь?
      — Зачем горячиться, Мак? — миролюбиво сказал Эллери.
      — Зачем расспрашивать про деда?
      — Затем, что я тут сижу, размышляю… о многом. Стараюсь чего-то наугад нащупать.
      — Щупайте в другом направлении!
      — Нет, щупать надо везде. Это первый урок, который усваивается в нашем деле. Вашему деду известно научное название квакши. Это наводит на предположение, что он интересовался вопросом. Поэтому мне хотелось бы знать, не собирал ли он древесных лягушек, подолгу бродя по лесам у подножия гор?
      Макгоуэн побледнел, на красивом лице возникло страдальческое озадаченное выражение.
      — Н-не знаю.
      — У него где-то хижина есть неподалеку от дома, Мак, — тихо проговорила Лорел. — Можно заглянуть.
      — Можно, но не нужно. Я этого делать не собираюсь! За кого вы меня принимаете? — Он взмахнул кулаком. — Ну, допустим, он ловил лягушек, и что? У нас свободная страна, а этих самых квакш кругом полным-полно, вы сами сказали!
      — Правда, правда, — успокоил его Эллери. — Наливайте еще. Я сам влюбился в старого джентльмена. Ах, кстати, Лорел…
      — Готовиться к допросу? — пробормотала она.
      — Ну, — усмехнулся он, — признаюсь, о вас я тоже думал. Вы говорили при нашей первой встрече, что Леандр Хилл вас удочерил.
      — Да.
      — И упомянули, что не помните своей матери. Что-нибудь вообще знаете о своих настоящих родителях, о родных?
      — Нет.
      — Простите, если это вам неприятно…
      — Слушайте, — крикнул Макгоуэн от буфета, — вы просто тычете пальцем в небо!
      — Да тут нет ничего неприятного, Эллери. — Лорел безуспешно попробовала улыбнуться. — О своем происхождении я ничего не знаю. Меня просто, как в книжке, на порог подкинули. Папа, конечно, не имел права меня растить, будучи холостяком и прочее. Но он нанял надежную женщину и держал меня около года, прежде чем сообщить куда следует. Потом возникла куча трудностей. Меня у него забрали, началось долгое судебное разбирательство. В конце концов ничего не выяснили, никто меня не разыскивал, папа выиграл дело, получил разрешение на законное удочерение. Разумеется, я этого не помню. Он еще долго искал моих родителей, боялся, вдруг за мной кто-нибудь явится, хотел раз навсегда покончить с делом. Но, — поморщилась девушка, — так и не нашел никого, и никто не явился.
      Эллери кивнул:
      — Я спросил потому, что подумал… возможно, события… обстоятельства смерти вашего приемного отца, угрозы Роджеру Прайаму… как-то связаны с вашим прошлым.
      Лорел широко открыла глаза.
      — Триумф детективной науки, — вставил Макгоуэн. — Как же именно, шеф? Просветите.
      — Я кидаю в котел все мало-мальски стоящее, — пожал плечами Эллери, — даже то, что совсем мало или вообще ничего не стоит. Однако, бредовая эта мысль или нет, ваше прошлое может иметь отношение к делу. В любом случае вы меня несколько беспокоите. Намерены докопаться до донышка, желаете отомстить…
      — Ну и что тут такого? — огрызнулась Лорел.
      — То, что это вообще ненормально. Нет, постойте. Вы слишком энергично стремитесь, почти психопатически жаждете мести. По-моему, это на вас не похоже… не соответствует моему о вас представлению.
      — Я никогда еще не теряла отца.
      — Конечно, однако…
      — Вы же меня не знаете, — рассмеялась девушка.
      — Правда, не знаю. — Эллери с отсутствующим видом набил трубку. — Но одно возможное объяснение заключается в том, что подспудный мотив ваших стремлений — не месть за убийство, а желание найти себя. Может быть, вы подсознательно надеетесь, обнаружив убийцу, прояснить тайну своего происхождения.
      — Я никогда об этом не думала. — Лорел помолчала, подперев рукой подбородок. Потом тряхнула головой. — Нет, едва ли. Мне действительно хочется знать, кто я, откуда, из какой семьи и так далее, но это для меня не имеет большого значения. Даже если бы отыскались родители, они были бы чужими и дом… не родным. Нет, я любила отца, как родного. Он и был мне отцом. И я хочу увидеть, как тот, кто довел его до рокового сердечного приступа, за это расплатится.

* * *

      Когда молодые люди ушли, Эллери открыл дверь своей спальни:
      — Все в порядке.
      — Я уж думала, никогда не уйдут.
      — Боюсь, это моя вина. Я сам их задержал.
      — В наказание за то, что я спряталась?
      — Возможно. — Он умолк в ожидании.
      — Мне здесь нравится, — медленно проговорила Делия, оглядывая невысокую светлую мебель, сидя на его кровати, вцепившись в покрывало, не сняв ни шляпу, ни перчатки.
      Должно быть, думал Эллери, точно так же сидела все время, пока он в другой комнате занимался гостями. В подвешенном состоянии. Столь же неопределенном, как вероятный предлог для ухода из дому. Надо поехать в город с визитом. К тем, кто тоже носит шляпы и перчатки.
      — Почему вы спрятались, Делия?
      — Так спокойней. Ничего не надо объяснять. Никому лгать не надо. Никаких сцен. Не выношу скандалов. — Ее как бы больше интересовал дом, чем хозяин. — Явиться к одинокому мужчине… немыслимо…
      — Зачем вы пришли?
      — Не знаю. Просто захотелось. — Она рассмеялась. — Вы столь же негостеприимны, как в прошлый раз. Я не слишком сообразительна, но прихожу к заключению, что вы меня невзлюбили.
      — Когда оно пришло вам в голову? — грубо спросил он.
      — После второй встречи.
      — Чушь. Глядя на вас, любой мужчина чувствует себя петухом.
      — А вы больше не чувствуете себя петухом? — вновь рассмеялась Делия.
      — Охотно отвечу на вопрос в гостиной.
      Делия резко вздернула голову.
      — Вам не придется отвечать ни на какие вопросы. — Она встала, быстро прошагала мимо Эллери. — Ни в гостиной, ни в каком-либо другом месте. — Он захлопнул за собой дверь спальни, повернулся к ней, и она почти с грустью спросила: — Я вам в самом деле не нравлюсь?
      — Вы мне очень нравитесь. И поэтому не должны приходить сюда.
      — Вы же сами только что сказали…
      — Чистейшую правду.
      Она кивнула, как бы не совсем понимая. Подошла к письменному столу, не взглянув в висевшее над ним зеркало, взяла курительную трубку, погладила указательным пальцем. Он сосредоточился на ее руках, на коже, просвечивающей под тонким нейлоном перчаток, с усилием выдавил:
      — Делия…
      — Никогда не чувствуете себя одиноким? — мурлыкнула она. — Кажется, я каждый день понемножечку умираю от одиночества. Никто со мной по-настоящемуне разговаривает… Пустые слова. Люди слушают сами себя. Меня ненавидят и женщины, и мужчины… по крайней мере, когда им приходится со мной беседовать. — Она резко оглянулась и воскликнула: — Неужели я так глупа? Вы тоже не хотите со мной говорить? Неужели я полная дура?
      Эллери снова собрался с силами, что на сей раз далось тяжелее, но выдавил сквозь зубы:
      — Я хочу, чтоб вы вернулись домой.
      — Почему?
      — Именно потому, что вы одиноки, что ваш муж полумертвый — не с той стороны, с какой нужно… потому, что я не стервятник, а вы не шлюха. Вот почему, и, боюсь, если вы здесь задержитесь, я забуду все четыре причины.
      Делия нанесла хлесткий удар. Голова его мотнулась, спина стукнулась в стену. Глаза на миг застлал туман, потом он увидел ее в дверях.
      — Простите, — с трудом вымолвила Делия Прайам. — Вы глупец, но я прошу прощения. За приход, я имею в виду. Больше этого не повторится.
      Эллери смотрел, как она спускается с горы, исчезает в стоявшем тумане.
      Почти целиком прикончил в тот вечер бутылку скотча, сидя в темноте у эркерного окна, ощупывая челюсть. Туман поднимается выше и выше, превратив, наконец, все вокруг в полный хаос. Сплошная бессмыслица.
      Впрочем, он себя чувствовал чистым, благородным, избежавшим опасности.

      29 июня в Лос-Анджелесе выдался специфический день. По оценкам синоптиков, температура достигла девяносто одного градуса, газеты торжественно объявили его самым жарким за последние сорок три года.
      Но Эллери, шагавший по Голливудскому бульвару в шерстяном пиджаке, практически не чувствовал палящей жары. В те дни он жил в мысленном мире, до краев заполненном фрагментами проблемы Хилла-Прайама. Пока мысли были ничего не значащими — он, как во сне, гонялся в безумном пейзаже за какими-то кубистическими предметами.
      Температуру в том измерении показывал только термометр разочарования.
      Китc позвонил, сообщил о готовности познакомить его с результатами изысканий насчет прошлого Хилла и Прайама. Что ж, давно пора.
      Он повернул к югу на Уилкокс, прошел мимо почты.
      Долгие раздумья порой ни к чему не приводят. А потом наступает момент, когда надо найти либо компас и внятную карту, либо сойти с ума.
      Ничего больше не остается.

* * *

      Китc со вздыбленными соломенными волосами яростно жевал сигарету, распустив узел галстука до грудины.
      — Я уж думал, никогда не дойдете.
      — Пешком шел. — Эллери взял стул, уселся. — Ну, давайте.
      — Куда? — уточнил детектив. — Промеж глаз?
      — Что имеется в виду? — насторожился он.
      — Имеется в виду, — пояснил Китc, собирая с губ табачные крошки, — черт возьми, сигареты набивают никуда не годно… имеется в виду, ничего не нашли! Никаких сведений.
      — Вообще никаких! — недоверчиво переспросил Эллери.
      — Ничего до двадцать седьмого года, когда Прайам с Хиллом открыли фирму в Лос-Анджелесе. Никаких свидетельств, что раньше здесь жили… Собственно, есть основания думать, что не жили, откуда-то приехали в том году. Откуда — неизвестно. Где только мы ни рылись, начиная с налогового управления и кончая архивным собранием отпечатков пальцев в Центральном бюро. Я убежден, что они не преступники, хотя и это только догадка. Одно можно точно сказать: в штате Калифорния за ними ничего не числится. Возникли тут в двадцать седьмом, — раздраженно продолжал лейтенант, — открыли совместное предприятие по оптовой торговле драгоценными камнями, успели сколотить состояние до катастрофы в двадцать девятом. От рынка не особо зависели, пережили депрессию благодаря ловкости и оригинальным способам заключения сделок. Ныне фирма «Хилл и Прайам» считается в своей области одной из первых. По слухам, обладает одним из крупнейших в Соединенных Штатах запасом драгоценных камней. Очень полезная информация, правда?
      — Разве можно начать оптовую торговлю драгоценными камнями на пустом месте? — удивился Эллери. — Неужели нигде нет ни одного свидетельства об их прежней причастности к делу?
      — В архиве Национального управления ничего не значится до двадцать седьмого года.
      — Ах, вы и там искали? Хилл определенно бывал за границей по делам фирмы. По словам Лорел, у них филиалы в Амстердаме и Южной Африке. Что означает заграничный паспорт, свидетельство о рождении…
      — На это я и рассчитывал. — Китc сунул в рот новую сигарету. — Оказывается, филиалы, кроме нью-йоркского, не принадлежат фирме «Хилл и Прайам». Они попросту заключали контракты с надежными зарубежными фирмами, вкладывали большие деньги, но все деловые переговоры и сделки велись и до сих пор ведутся через агентов. Нет никаких свидетельств, что Хилл или Прайам за двадцать три года покидали американскую территорию, по крайней мере за те двадцать три года, о которых есть данные. — Он пожал плечами. — Нью-йоркский филиал открылся в начале двадцать девятого, несколько лет Прайам лично им занимался, наладил дела, обучил персонал… передал руководство нынешнему начальнику, переехал сюда… познакомился и женился на Делии Кольер Макгоуэн, потом его разбил паралич. Дальше трансконтинентальную деятельность вел Хилл.
      — Прайам никогда нигде не предъявлял свидетельство о рождении?
      — Нет, и в дальнейшем вряд ли придется. Он, например, ни разу не голосовал… Боюсь, на подтверждение американского гражданства, выяснение места рождения и всего прочего уйдет слишком много времени. Слишком много для нашей карусели.
      — А в военное время…
      — К началу Второй мировой войны Хилл и Прайам вышли из призывного возраста и поэтому не регистрировались. В военных архивах не значатся.
      — Лейтенант, я теряю терпение. У Леандра Хилла не было страховки?
      — До двадцать седьмого года не было. В фотокопиях более поздних страховых документов местом рождения указан Чикаго. Я проверил иллинойские архивы — нет никакого Леандра Хилла. Имя и фамилия вымышлены. У Прайама страховки вообще не имеется. Официальная страховка фирмы, разумеется, ничего не дает.
      — Иначе говоря, мистер Квин, — заключил лейтенант Китc, — по всему судя, оба сознательно скрывали или маскировали прежнюю жизнь до приезда в Лос-Анджелес. Все указывает на то…
      — …что до двадцать седьмого года не было ни Леандра Хилла, ни Роджера Прайама, — пробормотал Эллери. — Хилл и Прайам не подлинные фамилии.
      — Точно.
      Эллери встал, подошел к окну, за стеклом в сумерках вновь увидел знакомый пейзаж, вдруг резко оглянулся:
      — Полюбопытствовали насчет паралича?
      Китc улыбнулся:
      — При желании прочтите целую папку медицинской тарабарщины. Заключения крупнейших в Соединенных Штатах специалистов. В переводе на простой американский язык — состояние стабильное и безнадежное. Кстати, если вы это имели в виду, прежней медицинской карты Прайама никто в глаза не видел.
      — Вы очень проницательны, Китc. Хотелось бы поблагодарить вас от всей души. Признайтесь, что ничего не узнали об Альфреде Уоллесе, и я вас увенчаю короной.
      Лейтенант схватил и сунул Эллери чернильницу.
      — Валяйте, увенчивайте.
      — И о нем тоже?
      — Совершенно верно. — Китc выплюнул сухую табачную крошку. — О мистере Альфреде Уоллесе удалось получить только сведения приблизительно годичной давности, после того как он нанялся к Прайаму.
      — Быть не может, чтобы никто ничего не знал обо всей троице! — взорвался Эллери.
      — Я абсолютно уверен — секретарь не Аль Капоне. А кто — не могу сказать. Продолжаю работать.
      — Но… он совсем недавно поступил на службу!..
      — Знаю, — оскалился лейтенант, не выронив сигарету, — как вы жалеете, что нет с вами нью-йоркских ребят из высшей лиги. Есть что-то темное в этом Уоллесе. Пожалуй, мистер Квин, ничем нынче вас не обрадовав, я лучше перестану молоть чепуху и попробую прорваться через центральную линию. Еще не беседовал с Уоллесом. Может, прямо сейчас займемся?
      — Вы его сюда привели? — вскричал Эллери.
      — Сидит в соседней комнате. Я его просто вежливо пригласил поболтать. Он вроде не возражал, у него сегодня выходной. Мой парень там его развлекает, чтоб не соскучился.
      Эллери отодвинул стул в темный угол кабинета, кивнул:
      — Зовите.

* * *

      Вошел улыбающийся Альфред Уоллес, безупречный мужчина, не подверженный фаренгейтовым страданиям простых смертных, с пенной волной седых волос, в жизнерадостно заломленной шляпе, с пурпурной астрочкой в петлице.
      — Мистер Квин! — дружелюбно воскликнул он. — Так вот почему лейтенант Китc заставил меня прождать больше часа…
      — Боюсь, что так. — Эллери не поднялся со стула.
      Китc держался любезно.
      — Прошу прощения, мистер Уоллес. Сядьте сюда, пожалуйста… Трудно рассчитывать время, расследуя убийство.
      — Вы хотите сказать, предполагаемоеубийство, лейтенант, — поправил Уоллес, сел, уложил ногу на ногу, аккуратно надел на колено шляпу. — Или что-нибудь новое вышло на свет?
      — Выйдет кое-что новое, если ответите на несколько вопросов.
      — Я? — Мистер Уоллес поднял красивые брови. — Вы для этого усадили меня лицом к свету? — Кажется, происходившее забавляло его.
      Китc, молча дернув шнур, опустил жалюзи.
      — Спасибо. Охотно отвечу на любой вопрос. Если, конечно, смогу.
      — По-моему, на один легко сможете. Откуда вы, мистер Уоллес?
      — Ах, — задумался безупречный мужчина. — Как раз на него, лейтенант, не могу.
      — То есть не хотите?
      — То есть не могу.
      — Неужели не знаете?
      — Именно.
      — Если мистер Уоллес выбрал такую линию поведения, — вставил из своего угла Эллери, — думаю, можно закончить беседу.
      — Вы неправильно меня поняли, мистер Квин. Я ничуть не желаю препятствовать следствию, — серьезно сказал Уоллес. — Не могу сообщить, джентльмены, поскольку в самом деле не знаю. Пал жертвой любопытного случая, о которых время от времени можно прочесть в газетах. Амнезия… потеря памяти.
      Китc бросил взгляд на Эллери и поднялся:
      — Хорошо, Уоллес. Все.
      — Нет, не все, лейтенант. Я могу доказать. Собственно, раз зашла речь, настаиваю, чтобы вы выслушали доказательства. Наша беседа, естественно, будет записана? Хотелось бы зафиксировать.
      Китc махнул рукой, глядя на Уоллеса с легким восхищением.
      — Однажды, года полтора назад, точнее, 16 января прошлого года, я очнулся на углу улицы в Лас-Вегасе в штате Невада, — спокойно рассказывал Альфред Уоллес, — не имея понятия, как меня зовут, откуда я и как там очутился. На мне была грязная одежда не по размеру, я чувствовал себя совсем разбитым. Обшарил карманы, ничего не нашел — ни бумажника, ни бумаг, никаких документов, ни денег, даже мелочи. Подошел к полицейскому, объяснил, что со мной приключилось. Он отвел меня в участок, там выслушали мой рассказ, отправили к врачу на обследование. Доктор Джеймс В. Катбилл проживает в Лас-Вегасе на Северной Пятой улице, дом 515. Записываете, лейтенант?
      Доктор Катбилл заключил, что я человек образованный, хорошего происхождения, лет пятидесяти, возможно, чуть старше… в отличном физическом состоянии, с североамериканским выговором. На теле, к сожалению, не обнаружилось ни особых отметин, ни послеоперационных шрамов, хотя доктор отметил, что, видимо, в детстве мне вырезали аденоиды и миндалины. Что, разумеется, пользы не принесло. Несколько зубных пломб высокого качества, но дантисты серьезно со мной не работали. В полиции меня сфотографировали, разослали снимки и описания во все розыскные бюро Соединенных Штатов. Один должен быть в лос-анджелесском архиве, лейтенант Китc.
      Китc сердито побагровел и буркнул:
      — Проверю… Вместе с прочим.
      — Не сомневаюсь, — улыбнулся Уоллес. — В полиции Лас-Вегаса мне выдали чистую одежду, устроили на подсобную работу в мотеле за стол, ночлег и несколько долларов в неделю. Мотель стоит к северу от города на 91-м шоссе под номером 711. Я проработал там с месяц, сберегая зарплату. Когда полиция сообщила, что никто в стране не узнал меня по описанию и фотографии, бросил работу, добрался автостопом до Калифорнии.
      В апреле прошлого года оказался в Лос-Анджелесе, остановился в отделении Ассоциации молодых христиан на Саут-Хоуп-стрит. Странно, что вы не заметили моей фамилии в регистрационных книгах, лейтенант, или не заглянули? Сразу начал искать место. Выяснилось, что я умею печатать на машинке, стенографировать, неплохо считаю… Видимо, получил специальное или просто широкое образование. Откликнулся на объявление, приглашавшее к инвалиду-бизнесмену секретаря, компаньона, помощника, камердинера… Рассказал мистеру Прайаму свою историю точно так же, как вам. У него в последнее время часто сменялись помощники, надолго не задерживались, возникла проблема… Он получил подтверждение моим словам, взял на месячный испытательный срок. С тех пор я у него служу, — заключил Уоллес с прежней улыбкой.
      — Прайам принял вас без рекомендаций? — недоверчиво переспросил Китc. — Неужто был в таком затруднительном положении?
      — В весьма затруднительном, лейтенант. Кроме того, он гордится умением разбираться в людях. Чему я поистине рад, ибо до сего момента не вполне уверен в собственной личности и характере.
      Эллери закурил сигарету. Уоллес критически посмотрел на зажженную спичку. Эллери дунул — секретарь Прайама вновь улыбнулся. И сразу услышал вопрос:
      — Почему вы назвались Альфредом Уоллесом, раз о прошлом ничего не помните? Или имя все-таки помнили?
      — Нет, просто взял с потолка, мистер Квин. Альфред Уоллес — обычное имя… в любом случае лучше Джона Доу. Будете проверять показания, лейтенант Китc?
      — Обязательно, — заверил Китc. — Даты, адреса, фамилии наверняка подтвердятся. Только все это туфта, каждой косточкой чую. Между нами, костоправами, мистер Квин, как вам кажется?
      — Врач в Лас-Вегасе расспрашивал вас под гипнозом? — спросил Эллери улыбчивого мужчину.
      — Под гипнозом? Нет, мистер Квин. Он простой терапевт.
      — После этого вы обращались к другому врачу? Например, к психиатру?
      — Нет, не обращался.
      — Не возражаете против обследования у психиатра, скажем… по выбору лейтенанта Китса?
      — Пожалуй, возражу, мистер Квин, — пробормотал Уоллес. — Знаете, я не совсем уверен, что хочу выяснить, кто я такой. Вдруг, например, окажусь беглым грабителем, или где-нибудь найдется кривоногая жена с пятью слабоумными ребятишками… Мне и так хорошо. Разумеется, Роджер Прайам не лучший в мире работодатель, но имеются и свои преимущества. Живу в царских покоях, жалованье громадное… Щедрость — одна из немногих его добродетелей. Старушка-толстушка миссис Гуттьерес великолепная повариха, горничная Маггс, закоренелая старая дева, хотя и питает ко мне непонятную неприязнь, но делает уборку в комнате, регулярно чистит обувь… Даже сексуальные проблемы решились… или об этом говорить не следует? — Уоллес принял озабоченный вид, мягко махнул мускулистой рукой. — Язык без костей, джентльмены. Надеюсь, забудете мои слова.
      Китc вскочил на ноги. Эллери услышал собственный голос:
      — На что вы намекаете?
      — По-моему, мистер Квин, джентльмену не следует отвечать на подобный вопрос.
      — Во-первых, джентльмену не следует делать подобных признаний. Я еще раз спрашиваю: каким образом работа у Прайама решила ваши сексуальные проблемы?
      Уоллес страдальчески сморщился, оглянулся на Китса:
      — Я должен отвечать?
      — Вы ни на что не должны отвечать, — медленно выдавил Китc. — Сами заговорили. Лично мне абсолютно плевать на вашу сексуальную жизнь, если это не относится к делу. А если относится, отвечайте.
      — Не относится. Какая тут может быть связь?
      — Не имею понятия.
      — Говорите, — вежливо потребовал Эллери.
      — Кажется, мистер Квин интересуется больше, чем вы, лейтенант.
      — Ответьте на вопрос, — еще вежливей повторил Эллери.
      — Хорошо, — пожал Уоллес плечами. — Только будьте свидетелем, лейтенант Китc, что я всеми силами старался оградить даму. — Он вдруг взглянул прямо на Эллери, причем тот заметил мелькнувшую в глазах холодную усмешку. — Мне посчастливилось, мистер Квин, делить постель с женой работодателя. Я никогда не видел такой красавицы, как миссис Прайам, плоть слаба… поддаюсь искушению несколько раз в неделю вот уже больше года. Я ответил на вопрос?
      — Минуточку, Уоллес, — услышал Эллери голос Китса.
      Лейтенант вклинился между ним и Уоллесом, поспешно шепча:
      — Слушайте, Квин, дайте я разберусь. Уйдите!
      — Почему? — не таясь, спросил он.
      Китc выпрямился, отступил в сторону.
      — Вы, разумеется, лжете, — сказал Эллери. — Рассчитываете, что ни один порядочный мужчина не станет расспрашивать порядочную женщину о подобных делах, значит, вас не уличат во лжи. Не знаю, с какой грязной целью вы лжете, но узнаю немедленно. Китc, дайте мне телефон.
      Произнося такие слова, он знал — это правда. Понял, что правда, как только услышал признание из уст Уоллеса. История об амнезии только внешне правдива: Уоллес запасся надежным прибежищем, закрыв тупик с помощью полиции Лас-Вегаса и скромного терапевта. Но это правда. Он знал — это правда, и был готов задушить сидевшего напротив мужчину с застывшей улыбкой.
      — Не знаю, чего мы добьемся, — возразил Китc. — Она будет все отрицать. Ничего не докажешь.
      — Он лжет, Китc.
      — Рад слышать подобное мнение, мистер Квин, — с тонкой насмешкой вставил Уоллес. — Разумеется, лгу. Мне можно идти, лейтенант?
      — Нет. — Китc выпятил челюсть. — Я этого так не оставлю, пока все до конца не услышу. По вашему утверждению, вы уже почти год наставляете рога Прайаму. Делия Прайам вас любит?
      — Я бы не сказал, — ответил секретарь. — По-моему, мы с ней относимся к этому одинаково. Просто удобно.
      — Но ведь ваша любовная связь прекратилась, не так ли? — подмигнул лейтенант, говоря, как мужчина с мужчиной. — Больше не продолжается?
      — Конечно, продолжается. Зачем прекращать?
      Китc вздернул плечи:
      — Наверно, вы очень собою гордитесь, Уоллес. Живете у человека в доме, едите его еду, попиваете его вина, берете его деньги, спите с его женой, пока он сидит этажом ниже, беспомощный, в инвалидном кресле, калека, который не может с вами расправиться по заслугам, даже если знает о происходящем.
      — Разве вы не поняли, лейтенант? — улыбнулся Альфред Уоллес. — Прайам знает о происходящем. Собственно, оглядываясь назад, думаю, что он это заранее запланировал.
      — Что вы мне тут плетете!
      — Вы, джентльмены, видимо, не имеете никакого понятия, что Прайам собой представляет. И по-моему, должны знать факты его жизни, если уж всеми силами стараетесь ее спасти. — Уоллес тихонько погладил пальцем поля шляпы. — Не отрицаю, я и сам сначала не понял, что это за тип. Впервые сойдясь с Делией, естественно, старался это скрыть. А она рассмеялась, сказала: не будь дураком, Прайам знает, сам этого хочет, хотя не признается и ни слова не скажет ни мне, ни тебе.
      Ну, — сдержанно продолжал он, — я, конечно, решил, что она надо мной подшутила. Потом стал кое-что замечать — как он на нас поглядывает, старается подтолкнуть друг к другу и прочее. И поэтому начал тихонечко разбираться.
      Выяснилось, что Прайам всегда брал в секретари особенно видных мужчин. Припомнилось, как он меня расспрашивал, когда нанимал, как осматривал, словно коня. — Уоллес вытащил из кармана сигару, раскурил, с удовольствием затянулся, откинулся на спинку стула. — Я, по правде сказать, не осмелился прямо спросить у Делии, но, если не ошибаюсь, — я уверен, что нет, — все помощники Прайама выполняли двойные обязанности. Во всяком случае, на протяжении последних десяти лет. Этим, кстати, объясняется и текучка. Не всякий так хорош, как кажется с виду, — усмехнулся он, — вдобавок непременно найдутся щепетильные слюнтяи, которые неловко себя чувствуют в подобной ситуации… Впрочем, факт остается фактом. Наемные помощники обслуживают не только хозяина дома, но и хозяйку.
      «Гоните его отсюда», — хотел сказать Эллери Китсу. Но к своему удивлению, не смог произнести ни слова.
      — Роджер Прайам, — продолжал Уоллес, помахивая сигарой, — преувеличенный образец жестокости, грубой силы и бессилия. Главное в его личности, с которой я, джентльмены, имел идеальную возможность познакомиться, — инстинктивное неудержимое стремление властвовать над всем и вся. Он пытался подчинить себе старика Леандра Хилла, разыгрывая комедию, изображая, будто именно он, Роджер Прайам, ведет миллионный бизнес из инвалидного кресла в доме. По словам Делии, пытался подмять под себя Кроува Макгоуэна, пока тот не вырос до слишком крупных размеров. И всегда распоряжался Делией, которая не сильно противилась, не желая скандалов, хотя он физически обращался с ней с самой невероятной грубостью и жестокостью, пока его не разбил паралич.
      Представьте теперь, что для него, для власти над женщиной, означал паралич ниже пояса. Он фактически перестал быть мужчиной. А жена остается красавицей, мужчины при виде ее по сей день идут напролом, как быки. Зная Делию, Прайам понял, что кто-то своего добьется, это лишь вопрос времени. Что он сможет сделать? Возможно, даже ничего не узнает. Ситуация полностью выйдет из-под контроля. Немыслимо! Поэтому решил проблему на свой извращенный лад — сохранил власть над Делией через доверенное лицо.
      Господи боже мой, надо ж такое придумать! Специально подбирать могучих и крупных мужчин, физически и психологически похожих на него самого, и сводить их с женой, предоставляя природе делать свое дело. — Уоллес стряхнул пепел в пепельницу на столе Китса. — Я подумал бы, что идея заимствована из «Святилища» Фолкнера или у Крафт-Эбинга, да сомневаюсь, чтоб Прайам за сорок пять лет хоть одну книжку прочел. Не уяснил бы идею, даже для себя. Он человек невежественный, слов таких не знает. Как многие невежды, это человек действия. Сводит жену с подобранным секретарем, исполняя через заместителя супружеские функции, и, притворяясь глухим к тому, что регулярно происходит в доме прямо у него над головой, остается хозяином положения. Это бог из машины, джентльмены, и нет другого бога, кроме Роджера Прайама. То есть для самого Роджера Прайама. — Уоллес выпустил крупное кольцо сигарного дыма и встал. — А теперь, если больше у вас нет вопросов, лейтенант, мне бы хотелось воспользоваться остатком выходного.
      — Уоллес, — громко объявил Китc, — вы злоязычный сплетник и грязный лжец. Я ни капли не верю вашей гнусной байке. А когда докажу, что вы лжете, оставлю значок дома с женой и детьми, прищучу в темном переулке и выколочу потроха.
      Улыбка исчезла с поджавшихся губ Уоллеса, лицо изменилось, он вдруг постарел на глазах. Подошел к письменному столу Китса, потянулся к телефону.
      — Держите, — протянул он детективу трубку. — Или хотите, чтоб я набрал номер?
      — Убирайтесь!
      — Но ведь вам нужны доказательства. Если правильно сформулировать вопрос, Делия подтвердит, лейтенант. Она вполне цивилизованная женщина.
      — Уходите.
      Уоллес рассмеялся. Осторожно поставил аппарат на место, поправил на красивой голове модную шляпу и вышел, напевая.

* * *

      Китc настоял, что отвезет Эллери домой, и медленно вел машину в пятичасовом трафике. Оба молчали.
      Явившись по ее звонку насчет мертвых лягушек, он видел их в тот момент в холле. Уоллес стоял очень близко к ней, гораздо ближе, чем положено стоять мужчине, если он наверняка не уверен, что выговора не получит. Она не отстранялась. Стояла, прижавшись к нему. Он держал ее за руку, шептал что-то на ухо… Вспомнилось, как Уоллес поглядывал на нее, зная тайну, радуясь своей власти… «Я всегда выбираю путь наименьшего сопротивления…» Вспомнилось, как она спряталась вечером в спальне с появлением ее сына и Лорел. Явилась в тот вечер с той же самой целью, к которой ее приучила жизнь в доме Прайама. Либо из чистого любопытства к заезжей «знаменитости», либо Уоллес приелся. (И теперь мстит?) Можно было бы раньше распознать в ней нимфоманку, если бы он не принял распущенность за холодность…
      — Приехали, мистер Квин, — сказал Китc.
      Остановились у коттеджа.
      — Ох, спасибо. — Эллери автоматически вылез. — Доброй ночи.
      Китc не тронулся с места.
      — Это у вас телефон звонит? — прислушался он.
      — Да. Почему миссис Уильямс не отвечает? — раздраженно проворчал Эллери и рассмеялся. — Не отвечает, потому что я дал ей выходной. Так что лучше пойду.
      — Постойте. — Китc выключил мотор, выпрыгнул на дорогу. — Может, это мне из конторы. Я предупредил, что, возможно, тут буду.
      Эллери отпер парадную дверь и вошел. Китc остановился на пороге.
      — Алло?
      Лейтенант увидел, как он вдруг напрягся.
      — Да, Делия.
      Эллери молча слушал. Из трубки доносилось гортанное бормотание, тихое, теплое, журчащее.
      — Китc сейчас у меня. Спрячьте до нашего приезда. Скоро будем.
      Он положил трубку.
      — Чего хочет леди?
      — Говорит, обнаружила новую картонную коробку. В почтовом ящике Прайама у дороги, видимо недавно оставленную. На ней написано имя Прайама. Она ему ничего не сказала, спросила у меня, что делать. Мой ответ вы слышали.
      — Следующее предупреждение!
      Китc помчался к машине.

      Китc остановил машину в пятнадцати футах от почтового ящика Прайама, они вышли, медленно направились к нему, осматривая дорогу, сплошь покрытую нечитаемо перепутанными следами шин. Рядом с ящиком обнаружили следы высоких женских каблуков и больше ничего.
      Дверца ящика стояла открытой, ящик был пуст.
      Пошли по подъездной дорожке к дому. Китc не стал ни звонить, ни стучать, горничная с тиком заспешила навстречу, когда он закрыл за собой дверь.
      — Миссис Прайам просила подняться наверх, — прошептала она, — к ней в комнату. — Оглянулась через плечо на закрытую дверь кабинета Роджера Прайама. — Предупредила, чтоб не шумели, у него слух собачий.
      — Ладно, — кивнул Китc.
      Маггс убежала на цыпочках. Мужчины постояли, пока она не исчезла за вращающейся дверью в дальнем конце коридора, потом начали подниматься по лестнице, держась за перила.
      Когда добрались до площадки, дверь напротив лестницы распахнулась. Китc с Эллери вошли в комнату.
      Делия Прайам быстро закрыла створку, привалилась к ней спиной.
      Она была в коротких облегающих шортах и в лифчике от купальника. Длинные крепкие ноги, пышные бедра колышутся, груди выпирают из лифчика, глянцевые черные волосы небрежно рассыпаны, ступни босые — туфли на высоких каблуках сброшены. Ротанговые жалюзи на окнах опущены, в сумерках сонно мерцают светлые глаза.
      Китc многозначительно оглядел ее.
      — Привет, Эллери, — с облегчением проговорила она.
      — Привет, Делия. — Тон его не выражал ничего, вообще ничего.
      — Может быть, лучше оденетесь, миссис Прайам? — предложил Китc. — В любой другой момент посчитали бы подобный прием за честь и удовольствие, но мы здесь по делу. — Он усмехнулся одними губами. — Не смогу сосредоточиться.
      Женщина ошеломленно оглядела себя.
      — Извините, лейтенант. Я загорала в солярии, потом пошла по дороге обратно, и… Пожалуйста, простите, — огорченно, слегка озадаченно повторяла она.
      — Ничего страшного, — сказал Эллери. — Для зрителя такие вещи — главное.
      Делия быстро на него взглянула, между густыми бровями залегла морщина.
      — Эллери, что случилось?
      Он посмотрел на нее.
      Краска схлынула с ее лица. Она обхватила руками голые плечи, бросилась мимо них в гардеробную, хлопнув дверью.
      — Вот сучка, — добродушно проворчал Китc, вытащил из кармана сигарету, сунул в рот. Кончик оторвался, он его выплюнул в сторону.
      Эллери огляделся.
      Комната заставлена темной испанской мебелью, на обоях и шторах цветет масса огромных тропических цветов. Красный шерстяной полинезийский ковер с двухдюймовым ворсом. Пуфы и подушки необычных форм и расцветок. Гигантские вазы из майолики, полные лилий. На стене героическая репродукция Гогена, над кроватью большое черное железное распятие, на вид очень старое. Ниши забиты керамикой, резными деревянными статуэтками, экзотическими металлическими фигурками, главным образом модернистскими; среди них немало изображений обнаженных мужчин. Книжная полка подвешена на цепях. Эллери подошел к ней, задев ногой кровать. Фома Аквинский, Кинси, епископ Беркли, Пьер Лоти, Хавлок Эллис, «Жития святых», «Фанни Хилл» в парижском издании. Остальное — детективы, включая и его, последний. Широкая, массивная, очень низкая кровать застелена покрывалом из золотой парчи, расшитой сверкающими металлическими нитями, с изображением ветвистого Древа жизни. На потолке прямо над кроватью поблескивает зеркало аналогичных размеров в обрамлении флуоресцентных трубок.
      — Мне это почему-то напоминает, — прервал лейтенант Китc молчание, — одного киноактера, забыл, как его, старого, из немого кино. У него на стенке рядом с унитазом висела вместо туалетной бумаги перфорированная кроличья шкурка. — Дверь гардеробной открылась. — Ну вот, гораздо легче стало, миссис Прайам. Большое спасибо. Где коробка?
      Она направилась к тиковому сундуку величиной с дорожный кофр, с медными накладками сложного переплетения в ост-индском стиле, стоявшему в футе от кровати. Переоделась в строгое полотняное коричневое платье, надела чулки, туфли без каблука, волосы зачесала назад и собрала в пучок. Вид бледный, бесстрастный, на обоих мужчин не взглянула.
      Вытащила из ящика белую картонную коробку дюймов пять на девять и в дюйм высотой, перевязанную обычной белой бечевкой, протянула Китсу.
      — Вы открывали ее, миссис Прайам?
      — Нет.
      — И не знаете, что в ней находится?
      — Нет.
      — Расскажите подробно и точно, где и как вы ее обнаружили.
      — В нашем почтовом ящике у дороги. Я пошла за цветами к обеденному столу, заметила, что ящик открыт. Заглянула, увидела, принесла сюда, заперла в сундук, позвонила.
      Коробочка оказалась дешевая, без всяких пометок. На бечевке простая адресная карточка из плотной желтой бумаги. На ней черным карандашом намеренно безликими печатными буквами выведено имя Роджера Прайама.
      — Дешевка, — объявил Китc, постучав по коробочке ногтем. Исследовал карточку. — То же самое.
      — Послушайте! — Делия оглянулась на голос Эллери, но, разглядев выражение его лица, отвела глаза. — Вы видели коробку, полученную вашим мужем в то утро, когда Хиллу подбросили дохлого пса. Она похожа на эту по качеству, по бечевке, по карточке?
      — Да. Просто та была больше, и все. — В мурлычущем тоне послышалась резкость.
      — Никаких следов посыльного?
      — Нет.
      — Надпись на этой карточке такая же, как на той?
      — Похоже. — Она вдруг взяла его за руку, но взглянула на Китса. — Лейтенант, мне нужно минуту поговорить с мистером Квином наедине.
      — У меня нет никаких секретов от Китса. — Эллери опустил глаза на свою руку.
      — Прошу вас.
      Китc отошел с коробкой к окну, поднял жалюзи, щурясь на посылку.
      — Эллери, дело в том, что случилось в тот вечер? — Снова тихий гортанный рокот.
      — В тот вечер ничего не случилось.
      — Может быть, именно в том и проблема. — Она рассмеялась.
      — Но с тех пор много чего случилось.
      Смех оборвался.
      — А именно?
      Он пожал плечами.
      — Кто меня оболгал перед вами?
      Он вновь посмотрел на ее руку.
      — Опыт научил меня, Делия, что когда кто-то заранее, даже не выслушав, объявляет что-нибудь ложью, то тем самым признает это истинной правдой.
      Эллери взял ее за руку двумя пальцами, как нечто грязное, и стряхнул со своей. Потом повернулся спиной.
      Китc поднес коробочку к уху, сосредоточенно встряхнул.
      Внутри что-то слабо шуршало. Он взвесил ее в руке.
      — Ничего не громыхает. Похоже на цельный твердый предмет, завернутый в упаковочную бумагу. И не слишком тяжелый. — Он оглянулся на женщину. — Я не имею права вскрывать, миссис Прайам. А вамникакие законы не запрещают открыть ее… здесь и сейчас.
      — Как бы дурно вы обо мне ни думали, я не стану развязывать бечевку, лейтенант Китc, — дрожащим голосом заявила Делия Прайам.
      — Что поделаешь! — Китc поднял рыжеватые брови, передавая коробочку Эллери. — Решайте, как быть, мистер Квин.
      — Оба можете убираться из моей спальни!
      — Я ее вскрою, Китc, — сказал Эллери. — Но не здесь и не сейчас. По-моему, ее надо вскрыть перед Роджером Прайамом в присутствии миссис Прайам и Лорел Хилл.
      — Без меня обойдетесь, — шепнула Делия. — Уходите.
      — Ваше присутствие необходимо, — возразил Эллери.
      — Не имеете права мною командовать.
      — В таком случае попрошу помочь того, кто имеет.
      — Никто не имеет.
      — Даже Уоллес? — улыбнулся Эллери. — Или кто-нибудь из его многочисленных предшественников?
      Делия Прайам села на сундук, широко открыв глаза.
      — Пошли, Китc. Мы и так потеряли достаточно времени на этом пастбище для жеребцов.

* * *

      Лорел явилась через десять минут, преисполненная любопытства. За ней в сумрачном, словно пещера, доме топал человек будущего. Юный Макгоуэн вернулся в постатомную эпоху.
      — Чего еще стряслось? — жалобно спросил он.
      Никто не ответил.
      Повинуясь некоему инстинкту, он обнял мать длинной рукой, поцеловал ее. Делия беспокойно ему улыбнулась, по-прежнему цепляясь за локоть, когда он распрямился. Видимо, обстановка его озадачила. Он признал Китса причиной напряженности атмосферы, переводя убийственный взгляд с детектива на нераспечатанную коробочку.
      — Тихо, парень, — предупредил Китc. — Жизнь на дереве тебя доконает. Все готово, мистер Квин?
      — Да.
      Юный Макгоуэн ничего не знает. Лорел знает — давно знала, но сын Делии завернулся в овечью шкуру обожания матери. Не хотел бы я первым его просветить, думал Эллери.
      Что касается Лорел, та бросила единственный взгляд на Делию, единственный на Эллери и притихла, как мышка.
      Эллери ждал на пороге холла, пока Китc рассказывал про коробочку.
      — Такая же карточка с такой же карандашной надписью, как на мертвой собаке, — заметила Лорел, мрачно глядя на коробку. — Что внутри?
      — Прямо сейчас собираемся выяснить. — Эллери взял у Китса коробочку, и все последовали за ним к двери Прайама.
      — Опустить паруса! — прозвучал голос. В дверях напротив стоял старик Кольер.
      — Мистер Кольер, не желаете присоединиться? Есть кое-что новое.
      — Лучше посижу на мачте, — отказался отец Делии. — Разве мало уже неприятностей?
      — Мы стараемся предотвратить неприятности, — спокойно ответил Китc.
      — И отправляетесь их искать на свою голову. По-моему, нет смысла, — покачал старик головой. — Живи и давай жить другим. Или умирай и давай умирать. Если одно справедливо, то и другое тоже. — Он шагнул назад, демонстративно хлопнув дверью библиотеки.
      Эллери толкнул дверь на половину Прайама. Та была заперта. Он громко постучал.
      — Кто там? — невнятно прозвучал грубый голос.
      — Отвечайте, Делия, — велел он.
      Она автоматически кивнула.
      — Роджер, открой, пожалуйста. — Тон равнодушный, почти скучный.
      — Делия? Чего тебе? — Послышался грохот кресла, звон стекла. — Проклятый ковер! Десять раз велел Альфреду его убрать… — Дверь открылась, выкатившийся Роджер выпучил глаза на компанию. На откинутой перед ним полочке стоял графин с виски, сифон, наполовину опустошенный стакан. Глаза налились кровью. — Это еще что такое? — рявкнул он на Эллери. — Я, кажется, вам обоим велел выметаться из дома, держаться подальше. — Горящие глаза сверкнули на коробочку в руках Эллери. Их взгляды встретились, Прайам оглядел всех вокруг, кроме жены и пасынка, словно их тут вовсе не было. На мгновение взгляд его задержался на Лорел, полный такой ненависти, что Кроув Макгоуэн бессознательно зарычал. Девушка поджала губы.
      Протянулась волосатая лапа.
      — Дайте сюда.
      — Нет, не дам, мистер Прайам.
      — Это мне прислали. Давайте!
      — Извините, мистер Прайам.
      В глазах вспыхнуло красное знамя гнева.
      — Не смейте забирать чужое!
      — Я его забирать не намерен. Просто хочу посмотреть, что внутри. Вернитесь, пожалуйста, в комнату, мы войдем, побеседуем, как нормальные люди.
      Эллери не сводил с него бесстрастного взгляда. Прайам испепелил его ответным взглядом, но взялся за колеса каталки, развернулся со скрипом.
      Китc плотно закрыл за собой дверь, привалился спиною и замер, наблюдая за Прайамом.
      Эллери стал развязывать бечевку.
      Без спешки.
      Руки Прайама неподвижно лежали на колесах. Он подался вперед, полностью уделяя внимание процессу распаковки. Борода на груди вздымалась и опадала. Красный флаг опустился, оставив после себя какую-то серую пустоту вроде туманного неба.
      Лорел напряглась.
      Юный Макгоуэн беспокойно переминался с одной босой ноги на другую.
      Делия Прайам стояла неподвижно.
      — Как считаете, лейтенант, — вдруг спросил Эллери, развязывая последний узелок, — что мы тут обнаружим?
      — После дохлых лягушек и гадать не стану, — хмыкнул Китc, не сводя глаз с Прайама.
      — Да кончайте возиться с узлами! — вскричал Кроув. — Открывайте!
      — Никто больше не хочет высказать догадку?
      — Я вас умоляю! — воскликнула Лорел.
      — Мистер Прайам?
      Тот не шевельнулся. Губы и борода только дрогнули. Не прозвучало ни слова. Эллери поднял крышку.
      Роджер отшатнулся, чуть не опрокинув кресло. Заметив, как все испуганно вскинулись от неожиданности, потянулся за стаканом с виски, выпил, запрокинув голову, не сводя глаз с коробки.
      В ней виднелся лишь кусок белой ткани.
      — Вы так дрогнули, мистер Прайам, — в тоне дружелюбной беседы заметил Эллери, — точно ждали, что оттуда выскочит проголодавшаяся гремучая змея, еще что-нибудь не менее живое и неприятное. Чего боитесь?
      Прайам со стуком поставил стакан. Руки ожили.
      — Ничего не боюсь! — крикнул он, брызнув слюной и расправляя грудь. — Ничего! Хватит ко мне приставать, или, богом клянусь…
      Он слепо махнул рукой, задел графин, тот упал с полки, разбился на полу.
      Эллери высоко поднял предмет, держа за края меж ладонями, развернул лоскут.
      В глазах у него и у Китса читалась усмешка.
      В предмете ничего страшного не было.
      Это был просто бумажник, предназначенный для нагрудного кармана мужского костюма, из кожи аллигатора прекрасной выделки, лесного зеленого цвета. Без зловещих пятен, без прошлого. Новенький, как с иголочки. Дорогой, с золотой отделкой по краям.
      Эллери его раскрыл. Кармашки пустые. В коробке ни записки, ни карточки.
      — Дайте-ка посмотреть, — попросил Китc. Совершенно незачем мужчине шарахаться, а женщине бледнеть.
      — Без инициалов… Вообще ничего, кроме названия фирмы-изготовителя. — Он поскреб подбородок, вновь оглядываясь на Прайама.
      — Какого, лейтенант? — поинтересовалась Лорел.
      — Чего «какого», мисс Хилл?
      — Как называется фирма-изготовитель?
      — «Лезерленд, инкорпорейтед», Голливуд, Калифорния.
      Борода Прайама упала на грудь.
      Пожалуй, сильней побелеть невозможно. Однако при виде бумажника глаза Делии Прайам выскочили буквально на лоб, все краски схлынули с лица. Потом веки закрылись, словно отгородившись от призрака.
      Настоящее потрясение. Но от чего? От страха? Страх, конечно, присутствует, только он не предшествовал потрясению, а пришел после него.
      Эллери вдруг понял, в чем дело.
      Они оба узнали бумажник.
      Он растерянно задумался. Бумажник совсем новый. Не могла она его раньше видеть. Разве что… Если на то пошло, Прайам его тоже видеть не мог. По одной ли причине они испугались? Сомнительно — реакция разная. В обоих ударила молния, но, если Прайам отреагировал как метеоролог, понимающий природу явления, его жена оставалась непросвещенным наблюдателем, пораженным громом. Я придаю этому слишком большое значение, думал Эллери. Истину не разгадаешь по внешним приметам… Бесполезно сейчас с ней беседовать. Он почему-то радовался. Поразительно, как легко грязный факт губит страсть. Глядя на нее, ничего не чувствовал, даже отвращения. Подташнивало от презрения к самому себе.
      — Делия, вы куда?
      Она уходила.
      — Мама! — Кроув тоже увидел, рванулся, поймал ее у дверей. — Что случилось?
      — Очень глупо, милый, — с усилием проговорила Делия. — Для меня это слишком. Красивый бумажник… кто-то, должно быть, прислал в подарок ко дню рождения Роджера. Пусти меня, Кроув. Надо отдать распоряжения миссис Гуттьерес насчет обеда.
      — Ох, конечно, — успокоился Мак.
      А Лорел…
      — Одно меня интересовало бы… — протянул Китc, — то есть на месте мистера Прайама…
      Лорел внимательно разглядывала вещицу.
      — …на кой черт ему нужен бумажник? Все равно что газонокосилка на линкоре.
      Лорел просто разглядывала вещицу, но при мимолетном взгляде на Делию ее собственное лицо приобрело ошеломленное выражение. Вновь ошеломляющая догадка. Но не насчет бумажника. Она догадалась, что Делия догадалась. Цепная реакция.
      — Если остановиться и подумать, известные нам до сих пор приношения имеют одно общее…
      — Общее? — переспросил Эллери. — Что же именно, Китc?
      — Мышьяк, дохлые лягушки, бумажник для человека, который никогда не выходит из дому… Все это абсолютно никому не нужное, черт побери.
      Эллери рассмеялся:
      — В ваших силах, мистер Прайам, подтвердить или опровергнуть теорию. Первая посылка тоже была абсолютно никому не нужной? Та, что пришла в первой картонной коробке?
      Прайам не поднимал головы.
      — Мистер Прайам, что было в первой коробке?
      Тот словно не слышал.
      — Что означают все эти вещи?
      Он не отвечал.
      — Можно взять бумажник на исследование? — спросил Китc.
      Прайам просто сидел и молчал.
      — По-моему, одно веко дернулось, мистер Квин. — Китc тщательно завернул бумажник в лоскут и уложил обратно в коробку. — Заброшу вас домой, отвезу в лабораторию.
      Они оставили Роджера Прайама, застывшего в полном смятении.
      Китc медленно ехал, обхватив руль руками, вглядываясь вперед, словно там лежали ответы, жуя, как козел, сигарету.
      — Что ж, я ошибся в Прайаме, — рассмеялся Эллери. — Великолепный кремень!
      Китc проигнорировал прилагательное.
      — В чем ошиблись?
      — Ждал, что он потеряет голову и проговорится, получив четвертое предупреждение. А он вместо того под землю ушел. Будем надеяться, временно.
      — Уверены, что это предупреждение?
      Эллери рассеянно кивнул.
      — А я нет, — пожаловался Китc. — Ничего не пойму. Все равно что ловить гуппи голыми руками. За мышьяк еще можно было уцепиться, да он тоже меня ни к чему не привел. А все прочее…
      — Невозможно отрицать все прочее, Китc. Мертвый пес вполне реален. Первая посылка Прайаму была реальной, равно как и ее содержимое, что бы там ни было. Нет ничего фантастического в дохлых лягушках и жабах, в содержимом нашей коробки. Или, если на то пошло, — пожал плечами Эллери, — в том, с чего все вообще началось — с записки, присланной Хиллу.
      — Ну да, — проворчал детектив.
      — Что «ну да»?
      — Что мы о той записке знаем? Ничего. У нас не записка, а копия. Даже этого точно не скажешь. Может, нам только так кажется. Может быть, вообще все сам Хилл выдумал.
      — Хилл не выдумал мышьяк, лягушек и бумажник, — сухо заметил Эллери, — учитывая его нынешнее состояние и местоположение. Нет, Китc, вы поддаетесь искушению логических рассуждений. Тогда как у нас безрассудное дело. Фантастика требует веры. — Он устремил взгляд прямо перед собой. — Что-то связывает четыре «предупреждения», по выражению сочинителя записки, связывает в единый ряд. Они составляют группу.
      — Какую? — Во все стороны полетели табачные крошки. — Отравленная еда, убитые лягушки, бумажник за семьдесят пять долларов! И черт знает что в первой коробке, судя по дальнейшему, вполне возможно, костюм Хопалонга Кэссиди третьего размера или календарь на 1897 год с рекламой бочкового немецкого пива. Эти вещи не свяжешь, мистер Квин. Они никак не связываются. — Китc взмахнул руками, машина вильнула. — Насколько я понимаю, каждая сама по себе. Мышьяк означает: помнишь, как ты пытался меня отравить? Небольшое напоминание. Лягушки означают… Ну, мысль вы уловили.
      Но Эллери покачал головой:
      — Во всем этом деле я твердо уверен в одном: предупреждения имеют общий смысл. А общий смысл связан с прошлым Прайама, Хилла и их врага. Больше того, Прайаму смысл известен, и это его убивает. Пока не поздно, лейтенант, мы должны расколоть либо Прайама, либо загадку.
      — Я предпочел бы Прайама, — бросил Китc. — На мелкие кусочки.
      Остаток пути проделали в молчании.

* * *

      Китc позвонил около полуночи:
      — Думаю, захотите узнать, что обнаружено в лаборатории на бумажнике и коробке.
      — Что?
      — Ничего. На коробке только отпечатки миссис Прайам. На бумажнике вообще никаких отпечатков. Ну, поеду домой, проверю, женат ли еще. Как вам нравится в Калифорнии?

      Лорел украдкой оглядывалась у своего гаража. На ореховом дереве никого нынче утром, слава богу, не было и сейчас не видно. Она прошмыгнула в гараж, прищурилась, зайдя с солнечного света, бросилась к «остину».
      — Привет, бобришка.
      — Мак! Проклятье!
      Кроув Макгоуэн с широкой ухмылкой выскочил из-за большого «паккарда».
      — Догадался, что ты вчера вечером что-то в кармане припрятала, заявив, будто хочешь подольше поспать. Официальное дело, а? — Одетый Мак очень хорошо выглядел, почти так же хорошо, как раздетый. Даже шляпа на голове типа тирольской с перышком. — Подвинься.
      — Ты мне сегодня не нужен.
      — Почему?
      — Просто не нужен, и все.
      — Ты обязана привести более основательную причину.
      — Несерьезно отнесешься к задаче.
      — По-моему, я вполне серьезно участвовал в сафари на лягушек.
      — Ох… Ну ладно. Садись.
      Лорел, сурово задрав подбородок, повела «остин» вниз по Франклин-авеню, повернула на запад. Макгоуэн мирно созерцал ее профиль.
      — По Ла-Бреа до Третьей, — подсказал он, — по Третьей на запад до Фэрфакс. Хоп-хоп, кузнечик!
      — Мак! Ты в карту заглядывал!
      — В Голливуде, штат Калифорния, только одна фирма «Лезерленд, инкорпорейтед», и она находится на Фермерском рынке.
      — Лучше бы я тебя выкинула!
      — Ничего подобного. Вдруг окажешься в опиумном притоне!
      — Вокруг Фэрфакс и Третьей нет опиумных притонов.
      — Ну, гангстеры есть. Все гангстеры стремятся на запад, а на Фермерском рынке шляются стада туристов.
      Лорел замолчала, но на душе у нее было мрачно. Впереди за потоком машин замаячил подвешенный зеленый аллигатор.
      Остановились на ближайшей к стадиону Гилмор стоянке. В ранний час мощеный акр был битком набит машинами.
      — Как будешь действовать? — спросил Кроув, укорачивая шаг рядом с торопившейся Лорел.
      — Ничего особенного не потребуется. Модели у них эксклюзивные, все делается на месте, других торговых точек нет. Попрошу показать несколько мужских бумажников, дойду до крокодильей кожи, до зеленого аллигатора…
      — А дальше? — сухо расспрашивал он.
      — Ну… Выясню, кто покупал в последнее время. Вряд ли продается много бумажников из зеленого аллигатора с золотой отделкой. Мак, в чем дело? Пошли!
      Дошли до павильона с пуговицами. Рядом располагалась фирма «Лезерленд, инкорпорейтед» — мастерские с окнами в два ряда, ранчо за декоративной коралловой оградой, увенчанной флагами с изображением разноцветных шкур, за которой суетился обслуживающий персонал в виде стада крепких девушек-ковбоев.
      — А как ты заставишь кого-нибудь из этих телок разговориться? — не унимался Кроув, заломив руку своей подружки за спину. — Во-первых, они не держат в голове фамилии покупателей, не для того у них головы. Во-вторых, не станут разглашать сведения о продажах, я имею в виду тебе. В-третьих, может быть, у меня лучше выйдет?
      — Так я и знала.
      — Сверкну настоящим шерифским значком, обольстительно улыбнусь — дело в шляпе. Я настоящий киногерой.
      — Разденься, — едко посоветовала Лорел, — сразу получишь столько ролей, что не справишься.
      — Посмотри на меня — и одетый весьма привлекателен.
      Кроув уверенно направился в магазин.
      Лорел прикинулась, будто с интересом разглядывает в витрине седло ручной работы с серебряной отделкой.
      Хотя в магазине было много народу, одна из ковбоек мгновенно заметила Кроува, заторопилась к нему, звякая многочисленными прыгавшими побрякушками. Наблюдавшая Лорел надеялась, что какая-нибудь свалится, но мишура прочно держалась на крепких якорях. Видно было, что Кроув в восторге. И ковбойка тоже.
      Меж ними на целых две минуты завязался улыбчивый разговор с ямочками на щеках, после чего они двинулись в другой конец торгового зала. Кроув, как в кино, сбил на затылок шляпу, облокотился о прилавок. Венера с родео принялась показывать бумажники, наклоняясь и взбрыкивая, словно необъезженная лошадка. Время шло, исполнитель роли шерифа все ниже и ниже склонялся к прилавку, практически уже дыша ковбойке в солнечное сплетение. Потом вдруг распрямился, оглянулся, сунул руку в карман, вытащил, предъявил что-то, держа ладонь коробочкой. Полнотелая сирена скосила глаза…
      Выйдя из магазина, он подмигнул, проходя мимо Лорел.
      Она последовала за ним в бешенстве и с облегчением. Несчастный придурок ничего не выяснил. Впрочем, мужчины видят исключительно женщин… то есть такие мужчины, как Мак. Завернув за угол, она попала к нему в объятия.
      — Иди к папочке, — ухмыльнулся он. — Получил исчерпывающие сведения.
      — Ничего больше не получил? — Девушка холодно двинулась дальше.
      — А я думал, что ты мне вручишь золотую звезду!
      — Не стану лезть из кожи, но в качестве твоей духовной наставницы советую: готовя будущих матерей человечества к новому радиоактивному миру, выбирай способных влезть на дерево. Эту тебе придется за штаны тащить.
      — Что значит «ничего больше не получил»? Ты ж меня в окно видела. Можно представить что-нибудь более антисептическое?
      — Я видела, как ты записывал номер ее телефона!
      — Ошибочка, детка, — профессиональную информацию. Пошли. — Он схватил ее, затолкнул в «остин», сел рядом. — В прошлом году изготовлена партия мужских бумажников из кожи аллигатора трех-четырех разных цветов. Все распроданы, кроме зеленых. Зеленых осталось всего три. Два из трех куплены в подарок перед Рождеством, почти семь месяцев назад. Бродвейский актер послал один своему агенту в Нью-Йорк, руководитель студии приобрел другой для какого-то французского продюсера, крупной шишки — фирма сама отправила его в Париж. Третий, последний, продан неизвестно кому.
      — Видимо, — мрачно заключила Лорел, — он нам и нужен. Совсем ничего не известно, Мак?
      — Моя ковбойка откопала копию чека. Оплачен наличными, подписи нет.
      — А дата?
      — Год нынешний. Ни месяца, ни числа не указано. То ли копирка съехала, то ли что — дата смазана.
      — Ну а не помнит она, как он выглядел? Может, пошло бы на пользу.
      — Его не моя малышка обслуживала, на чеке инициалы другой продавщицы.
      — Какой? Не спросил?
      — Естественно, спросил.
      — Почему ж ты с ней не поговорил? Или слишком увлекся фальшивкой?
      — Кем-кем? Не мог я поговорить с другой девчонкой. Она уволилась на прошлой неделе.
      — Имя, адрес узнал?
      — Узнал имя — Лавис Лагранж, только моя крошка считает, что оно не настоящее, а настоящего она не знает. Наверняка никакая не Лавис и не Лагранж. Адрес неизвестен — девчонка решила, что хватит с нее роскошной голливудской жизни, и собралась вернуться домой. На вопрос, куда именно, моя малышка не смогла ответить. Может, и в Лабрадор. В любом случае, даже если бы мы нашли Лавис, моя крошка сомневается, что та вспомнит. Мозги, говорит, у нее ячменные.
      — Неизвестно даже, мужчина купил или женщина, — горько заключила Лорел. — Хорошие же мы сыщики.
      — Чего теперь будем делать, докладывать хозяину?
      — Сам докладывай хозяину, Мак. Чего докладывать? В любом случае он, наверно, сегодня же сам все узнает. Поеду домой. Хочешь, чтоб я тебя высадила?
      — В сексуальном плане ты больше меня привлекаешь. Я от тебя не отстану.

* * *

      Юный Макгоуэн не отставал от Лорел до конца дня, строго говоря, фактически до начала следующего, ибо она спустилась по веревочной лестнице из дома на дереве на освещенную прожектором поляну в пять минут третьего ночи. Кроув спрыгнул следом и прошел всю дорогу до парадного, обняв ее за шею.
      — Мы с тобой сексуальные маньяки, — радостно фыркнул он.
      — Ты — точно, — буркнула в ответ мрачная кислая Лорел, однако подставила губы для поцелуя, что было ошибкой, поскольку ей удалось отделаться только через пятнадцать минут.
      Она постояла за закрытой дверью еще минут десять, пока берег наверняка не очистится, потом выскользнула из дому и направилась вниз по дороге с фонариком и маленьким пистолетом в кармане. Дойдя до подъездной дорожки Прайамов, свернула в лес, остановилась, накинула на линзу фонарика носовой платок, направила слабый луч на землю, пошла к дому.
      Лорел не чувствовала себя отважной искательницей приключений. Она чувствовала тошнотворную дурноту. Не от страха — от мнения о самой себе. Как героини делают в книжках подобные вещи? Дело в том, решила она, что это героини из книжек. Девушка, которая в реальной жизни позволяет мужчине заняться с ней любовью для того только, чтоб украсть у него ключ, просто шлюха, и больше никто. Не настоящая шлюха, так как настоящая кое-что от этого получает — деньги, квартиру, пару рюмок выпивки, даже удовольствие, хоть на этот счет больше сомнений. Честная, откровенная сделка. Ей же пришлось… притворяться, постоянно отчаянно ища ключ. Хуже всего то, что не удается почувствовать отвращение. Проклятый Макгоуэн занимался любовью с такой искренней радостью, нежностью, был таким милым, что старания возненавидеть его и себя с позором провалились. Подлая сука, мысленно простонала Лорел, стиснув ключ в кармане.
      Она остановилась за кустом французской сирени. В доме темно, свет нигде не горит. Двинулась дальше по краю лужайки под террасой.
      Все было бы не так гадко, если б дело не касалось его матери. Как может Мак столько лет жить с Делией и не видеть, что она собой представляет? Зачем она оказалась его матерью?
      Лорел осторожно толкнула парадную дверь. Конечно, заперта. Открыла ключом, молча сказав спасибо, что Прайамы не держат собак. Столь же осторожно закрыла створку за собой. На миг подняла накрытый фонарик, сориентировалась и погасила его.
      Пробралась по лестнице, держась у самых перил.
      На площадке снова сверкнула фонариком. Было почти три часа. Четыре двери спален закрыты. Не слышно ни звука ни с этого, ни с верхнего этажа, где ночует шофер. Миссис Гуттьерес и Маггс занимают две комнаты для прислуги за кухней внизу.
      Она на цыпочках просеменила по коридору, прислушалась у двери, быстро бесшумно открыла, юркнула в спальню Делии Прайам. Очень любезно с ее стороны отправиться на уик-энд в Санта-Барбару навестить «старых друзей из Монтечито». Постель гладко накрыта золотым покрывалом с Древом жизни. В чьей постели она спит сегодня?

* * *

      Прицепив фонарь к поясу, Лорел принялась выдвигать ящики. Безумный дикий бред — рыться в вещах Делии среди ночи при слабом свете. Не важно, что ничего не будет украдено, вор тот, кто тайком проник в чужой дом. Вдруг ее сейчас застукает отец Делии или неописуемый Альфред… Она постаралась вызвать в памяти свинцовое лицо Леандра Хилла с синими губами.
      В комоде искомого не было. Лорел пошла в гардеробную.
      Делия пользовалась крепкими духами, аромат которых неприятно смешивался с химическим запахом средства от моли и кедровой стенной обшивки. Названия духи не имели. Их создал специально для Делии парфюмер из британских колоний, деловой знакомый Роджера Прайама, приехавший несколько лет назад с двухнедельным визитом. После этого она в каждое Рождество получала с Бермуд кварту. Изготавливались они на эссенции страстоцвета. Лорел однажды вежливо заметила, что название символическое, но Делия, видимо, не нашла тут ничего забавного.
      В гардеробной тоже нет. Девушка вышла, закрыла дверь, стараясь отдышаться.
      Может быть, она, в конце концов, ошиблась? Может быть, это фантазия, основанная на презрении к Делии и на испуганном, изумленном выражении ее лица, когда Эллери продемонстрировал зеленый бумажник.
      С другой стороны, допустим, что не фантазия. Тогда надо учесть тот факт, что вещи нет там, где подобные вещи обычно лежат. Делия сразу же убежала из кабинета Роджера, наверно, поднялась прямо в спальню, вытащила и сунула подальше, чтоб никто не нашел, скажем Маггс.
      Куда сунула? Надо только взглянуть, убедиться, что вещь существует…
      Лорел все вытащила из окованного медью тикового сундука у подножия кровати и все уложила обратно — безрезультатно.
      Трижды поборов искушение сдаться, вернуться домой, заползти в постель, накрыться с головой и забыться, наконец нашла. В платяном шкафу, в широком рукаве роскошной белой зимней шубы, засунутой, в свою очередь, в прозрачный пластиковый чехол. Нечестно, по мнению Лорел, однако невинно и умно. Только детектив бы нашел… или другая женщина.
      Она не почувствовала победного триумфа, лишь острую боль, вроде укола подкожной иглы, но потом взяла себя в руки.
      Это правда. Она виделаее в руках у Делии несколько недель назад — женскую сумку-конверт из кожи аллигатора лесного зеленого цвета с золотыми инициалами.
      Изготовлена фирмой «Лезерленд, инкорпорейтед», Голливуд, Калифорния. Как бы Ева по отношению к Адаму-бумажнику, присланному кем-то Роджеру Прайаму.
      Пара к четвертому предупреждению.

* * *

      — Я, наверно, вчера должна была вам рассказать, — говорила Лорел Эллери в коттедже на горе, — что мы с Маком ездили на Фермерский рынок по следам зеленого бумажника. Ничего не нашли, но, по-моему, вам все равно надо знать.
      — Уже получил от Китса полный отчет. — Эллери с любопытством смотрел на нее. — Мака без труда опознали по описанию продавщицы, нетрудно было догадаться, что вы его на это толкнули.
      — Еще кое-чего вы не знаете.
      — В этом деле информация жизненно важна, как кровь. Дело серьезное? У вас вид подавленный.
      — У меня? — рассмеялась Лорел. — Видимо, от смущения. Я нашла кое-что… И это, возможно, значит…
      — Что значит? — серьезно спросил Эллери, когда она замолчала.
      — Что мы нашли, кого надо! — Девушка сверкнула глазами. — Только не знаю, как объяснить. Кажется, находка очень важная, но… Эллери, прошлой ночью — собственно, рано утром — я совершила ужасный бесчестный поступок. После отравления Роджера Альфред Уоллес запирает парадное на ночь. Я украла у Мака ключ, проникла в дом среди ночи, поднялась наверх…
      — …зашли в спальню Делии Прайам и обыскали.
      — Откуда вы знаете?
      — Подметил, с каким выражением вы позавчера смотрели на Делию. Мужской бумажник из аллигатора для нее что-то значил. Она либо узнала его, либо вспомнила нечто подобное. Вспомнила со страхом, и вы это поняли. Она сразу вышла из комнаты, и мы перед уходом выяснили куда — поднялась к себе в спальню.
      Вчера Делия ездила в Санта-Барбару, и прошлой ночью — видимо, пока вы выуживали ключ у юного Макгоуэна, — я сам побывал на втором этаже и как следует все обыскал. Китc, конечно, не мог рисковать; лос-анджелесской полиции приходится осторожничать в последнее время, если бы его застали в чужом доме, разразился бы губительный для дела скандал. Для ордера и открытого обыска, разумеется, недостаточно оснований.
      Я сунул сумочку из аллигатора обратно туда, где нашел, — в рукав белой шубы. Как я понимаю, там вы через несколько часов ее отыскали. Надеюсь, оставили все в прежнем виде?
      — Да, — простонала Лорел. — Все труды насмарку!
      Эллери закурил сигарету.
      — Ну, теперь разрешите сообщить то, чего вы не знаете. — Глаза его ничуть не смеялись за клубами сигаретного дыма. — Зеленую сумочку из крокодиловой кожи Делия не покупала, а получила в подарок. К счастью, продавщица четко запомнила покупателя, который расплатился наличными. Дала превосходное описание, больше того, опознала на предъявленной фотографии описанного мужчину. Покупка совершилась в середине апреля сего года незадолго до дня рождения Делии, и совершил ее Альфред Уоллес.
      — Альфред… — Девушка собиралась продолжить, но прикусила нижнюю губу.
      — Все в порядке, — сказал Эллери. — Мне известно про Делию с Альфредом.
      — Я сомневалась. — Лорел помолчала, потом подняла глаза. — Что это означает, по-вашему?
      — Возможно, вообще ничего, — медленно вымолвил он. — Например, совпадение, хотя с совпадениями я давно не встречался. Скорей тот, кто нам нужен, обратил внимание на сумочку Делии, и она сознательно или подсознательно навела его на мысль о четвертом предупреждении Прайаму. При подобной интерпретации легко объяснить подозрительное поведение Делии опасением невинной женщины навлечь на себя неприятности. Невинные люди чаще виновных ведут себя как виновные. Или это означает… — Эллери передернул плечами. — Я должен подумать.

      Однако раздумья Эллери вынуждены были пойти в непредвиденном направлении. Подобная участь постигла не только его. Неожиданно основные жизненные интересы ста пятидесяти миллионов американцев сосредоточились на какой-то 38-й параллели на другом краю планеты.
      Лос-Анджелес особенно трясся от страха.
      Несколько дней назад корейцы с Севера вторглись в Южную Корею с советскими танками и с огромным количеством советских автоматов. Взрыв этой бомбы нарушил покой в Америке не сразу. Но когда оккупационные войска Соединенных Штатов устремились из Японии к Южной Корее и столкнулись с превосходящими силами, а в газетах стали печататься сводки о раненых и убитых агрессорами американцах, глаза разом открылись. Президент делал неприятные заявления, объявили мобилизацию резерва, Организация Объединенных Наций пребывала в смятении, цены на мясо и кофе взлетели до небес, немедленно поползли слухи о дефиците сахара и мыла, люди начали срочно запасаться продуктами и товарами, все твердили, что началась третья мировая война и Лос-Анджелес первым на Североамериканском континенте почувствует на себе испепеляющее дыхание атомной бомбы, — может быть, даже сегодня, кто знает? Сан-Диего, Сан-Франциско и Сиэтл тоже плохо спали, но Лос-Анджелес это не утешало.
      Невозможно было не поддаться влиянию обшей нервозности. Вдобавок всегда оставалась возможность, что глупые страхи слишком хорошо обоснованы.
      Новости захлебывались, кашляли, гнусавили. Эллери выключил радио, стараясь заглушить пророчества Судного дня, которые неслись с кухни пулеметным огнем с тягучим луизианским акцентом с восьми до пяти ежедневно. На память постоянно приходил парень с дерева. Больше Кроув Макгоуэн чудаком не казался.
      От лейтенанта Китса вестей не было несколько дней.
      Из усадьбы Прайама ни слова. Известно, что Делия вернулась из Монтечито, но ее не видно и не слышно.
      Однажды позвонила Лорел, но не сообщала, а спрашивала о новостях, беспокоилась за Макгоуэна.
      — Просто сидит и переживает. Можно было подумать, что при событиях в Корее начнет кругом расхаживать и заявлять — я же вам говорил. А вместо этого я из него не могу слова вытянуть.
      — Кроув погружен в мир фантазии… Это, видимо, причиняет страдания. Что нового у Прайамов?
      — Тихо. Как думаете, что значит такая тишь и гладь?
      — Не знаю.
      — Я в полной растерянности! — Лорел как-то слегка загнусавила. — Иногда думаю, что по сравнению с происходящим в мире наша проблема глупа и бессмысленна. Наверно, в каком-то смысле так оно и есть. А потом прихожу к заключению, что она не глупа и важна. Военная агрессия — тоже убийство, которого так нельзя оставлять. Надо драться на всех фронтах, начиная с самых маленьких, личных, иначе пропадешь.
      — Да, — вздохнул Эллери, — разумно. Хотелось бы только, чтобы наш конкретный фронт не был таким… размытым. Генеральный штаб у нас, можно сказать, неплохой, а разведка слаба. Мы не имеем понятия, где и когда начнется следующая атака, в каком виде, какими силами, не знаем цели вражеской стратегии. Можем только упорно стоять и держаться настороже.
      — Благослови вас Бог, — быстро бросила Лорел и бросила трубку.

* * *

      Следующая вражеская атака началась в ночь с 6 на 7 июля. Оповестил о ней, как ни странно, Кроув Макгоуэн. Позвонил в самом начале второго, когда Эллери уже почти лег в постель.
      — Квин, только что произошла какая-то пакость. Я решил поставить вас в известность. — Тон усталый, совсем на него не похожий.
      — Какая, Мак?
      — Кто-то забрался в библиотеку через окно. Похоже на обыкновенный взлом, только я сомневаюсь.
      — В библиотеку? Что-нибудь украли?
      — Нет, насколько я вижу.
      — Ничего не трогайте. Буду через десять минут.
      Эллери звякнул Китсу домой, услышал голос сонного детектива:
      — Что, опять? — и помчался.
      Юный Макгоуэн ждал на подъездной дороге. В доме наверху и внизу горел свет, но в застекленных дверях Роджера Прайама на террасе было темно.
      — Прежде чем заходить, лучше я объясню ситуацию…
      — Кто там сейчас?
      — Делия и Альфред.
      — Давайте. Только покороче.
      — Я последнюю пару ночей сплю в своей старой комнате…
      — Как? Уже не на дереве?
      — Вы же покороче просили, — буркнул гигант. — Лег вчера рано, а заснуть не мог. Прошло довольно много времени — услыхал внизу шум. Вроде в библиотеке, моя комната прямо над ней. Думаю, наверно, дед, захотелось с ним поговорить. Поэтому я встал, пошел вниз, окликнул его с лестницы, не получил ответа. Внизу было тихо. Не знаю, зачем я вернулся наверх, заглянул к старику. Его не оказалось, постель не разобрана. Я опять вышел на лестницу и наткнулся на Уоллеса.
      — На Уоллеса? — переспросил Эллери.
      — Он был в халате, сказал, что тоже слышал шум, и решил посмотреть. — Юноша говорил странным тоном, с твердым взглядом в лунном свете. — Только знаете, Квин… Когда я его встретил… не понял, то ли он собрался спускаться, то ли только что поднялся по лестнице. — Кроув вызывающе посмотрел на него.
      По дороге летела машина.
      — Жизнь полна непонятных вопросов, Мак. Вы нашли деда?
      — Нет. Может, лучше в лесу поискать, — небрежно предположил он. — Дед часто по ночам гуляет. Знаете, старческие причуды.
      — Да. — Эллери посмотрел вслед уходившему сыну Делии, который на ходу вытаскивал из кармана фонарик.
      Автомобиль Китса тормознул в футе у него за спиной.
      — Привет.
      — Что на сей раз? — страдальчески спросил лейтенант в кожаном пиджаке поверх пижамы.
      Эллери рассказал, и они пошли в дом.
      Делия Прайам озабоченно рылась в письменном столе. Она была в коричневом балахоне из какого-то плотного материала, подвязанном массивной медной цепью. Волосы распущены, под глазами темные круги. Альфред Уоллес в халате удобно устроился в глубоком кресле, куря сигарету.
      Когда мужчины вошли в библиотеку, она оглянулась, он встал, но никто не произнес ни слова.
      Китc направился прямо к единственному открытому окну. Осмотрел раму у шпингалета, ни до чего не дотрагиваясь.
      — Взломано. Кто-нибудь прикасался к окну?
      — Боюсь, практически все, кто тут был, — ответил Уоллес.
      Китc что-то грубо проворчал и вышел. Через несколько секунд послышались его шаги под открытым окном, замелькал луч фонарика.
      Эллери огляделся вокруг. Славная библиотека, единственная комната, лишенная преобладающей в доме Прайама мрачности. Мягкая блестящая кожа, панели из черного дуба служат приятным фоном для книг. Книги от пола до потолка по всем четырем стенам, уютный камин из песчаника. Просторно, хорошее освещение.
      — Ничего не пропало, Делия?
      — Не могу понять. — Делия покачала головой, отвернулась, плотней запахнулась в свое одеяние.
      — Мы с Кроувом, наверно, спугнули воришку. — Альфред Уоллес снова сел, выпустил клуб дыма.
      — Альбомы вашего отца с марками целы? — обратился Эллери к спине Делии, почему-то вспомнив о сокровищах старика Кольера, возможно из-за их предположительной ценности.
      — Целы, насколько можно судить.
      Эллери прошелся по комнате.
      — Кстати, по словам Кроува, мистер Кольер не ложился в постель. Не знаете, где он может быть, Делия?
      — Нет. — Делия резко на него оглянулась, сверкнула глазами. — Мы с отцом не следим друг за другом. Не помню, кстати, мистер Квин, чтоб я когда-нибудь разрешала вам называть меня по имени. Прекратите, пожалуйста.
      Он с улыбкой посмотрел на нее. Она вновь отвернулась. Уоллес спокойно курил. Эллери побрел дальше. Вернувшийся Китc коротко доложил:
      — Снаружи ничего. У вас что-нибудь есть?
      — По-моему, есть. — Эллери присел перед камином. — Посмотрите-ка.
      Делия Прайам и Уоллес тоже присмотрелись.
      В топке камина лежал тонкий пепел сгоревших дров, а на нем — съежившийся в огне, сильно обуглившийся предмет неузнаваемой формы.
      — Потрогайте пепел сбоку, Китc.
      — Холодный, как камень.
      — А здесь, под обгоревшим предметом? Детектив отдернул руку:
      — Еще горячий!
      — Камин топили нынче вечером… миссис Прайам? — спросил Эллери.
      — Нет. Утром разжигали, к полудню дрова догорели.
      — Этот предмет сожжен здесь недавно, Китc. Поверх остывших углей.
      Лейтенант вытащил носовой платок, осторожно выудил обгоревшие остатки, положил на каминную полку.
      — Что это?
      — Книга.
      — Книга? — Китc окинул взглядом стены. — Интересно…
      — Больше ничего не могу добавить. Страницы полностью сгорели, остатки обложки ничего не скажут.
      — Видно, обложка особенная. — Почти все тома на полках были в кожаных переплетах. — Разве на таких роскошных одежках не тиснятся названия? — Китc пошевелил, перевернул сгоревшую книгу. — Должно что-то остаться.
      — Осталось бы, если бы поджигатель не пошел на небольшой вандализм, прежде чем бросать книгу в огонь. Видите разрезы… тут… тут… Ее искромсали острым инструментом и отправили в топку.
      Китc взглянул на Делию с Уоллесом, склонившихся к ним.
      — Не догадываетесь, что это была за книга?
      —  Черт побери! Снова вы оба тут?
      Дверной проем перегораживала инвалидная коляска, в которой сидел Роджер Прайам с угрожающе вздыбленными волосами и бородой, в расстегнутой пижамной куртке, обнажавшей обезьянью грудь; пуговицы недоставало, словно он сам ее в бешенстве оторвал. Поскольку кресло превращалось в постель, по полу волоклась простыня.
      — Никто рта не откроет? Невозможно глаза закрыть в своем доме! Куда ты, к чертям, делся, Альфред? Я так и не дозвонился по домофону. — Бородач не посмотрел на жену.
      — Произошло кое-что, мистер Прайам, — успокоительно объяснил Уоллес.
      — Произошло! Что еще?
      Эллери с Китсом пристально наблюдали за Прайамом. Он не видел сгоревшую книгу за письменным столом с большим креслом, стоявшим между его коляской и камином.
      — Ночью кто-то забрался в библиотеку, — объявил Китc, — что меня нисколько не радует, так как вы мне надоели не меньше, чем я вам. Если опять собираетесь меня выставить, позабудьте об этом. Проникновение со взломом противозаконно, я расследую дело. Сейчас будете отвечать на вопросы, иначе, клянусь богом, предъявлю обвинение в противодействии следствию. Зачем эту книгу изрезали и сожгли?
      Он прошагал по комнате за сгоревшими остатками, сунул под нос Прайаму.
      — Сожгли… книгу?
      Гнев полностью испарился, физиономия приобрела гипсовый цвет. Прайам опустил глаза на обуглившийся комок в руках Китса, слегка отшатнулся.
      — Узнаете?
      Он мотнул головой.
      — Не знаете, что это за книга?
      — Нет, — прохрипел Роджер, как бы зачарованный переплетом.
      Лейтенант раздраженно отвернулся:
      — По-моему, не знает. Ну…
      — Одну минуточку. — Эллери стоял у полок, листая книги. Прекрасные книги, в большинстве своем выпущенные частными типографиями. Бумага ручной выделки, золоченые обрезы, красочные инициалы, изысканные виньетки, великолепные иллюстрации, уникально оформленные фронтисписы, переплеты выполнены вручную, с ручным тиснением. Названия безупречные — чистая классика. Однако, перелистав два десятка, он так и не нашел ни одной с разрезанными страницами.
      Этих книг никогда не читали. Судя по твердым девственным переплетам, никто даже не открывал их с тех пор, как они вышли из рук книготорговца.
      — Когда вы приобрели эти книги, мистер Прайам?
      — Когда, Делия? — Он облизнул пересохшие губы.
      — Вскоре после нашей женитьбы.
      — В библиотеке должны стоять книги, — кивнул Прайам. — Сообщил торговцу подарочными изданиями площадь полок, велел заполнить самыми лучшими, которые поумней. — Заговорив, он как бы обретал уверенность в себе, в низком голосе ожил высокомерный оттенок. — Как увидел, швырнул ему в морду. Я ж приказывал самые лучшие! Забирай свое дерьмо, говорю, переплетай в самую что ни на есть дорогую кожу, украшай всякими причиндалами, иначе не получишь и вшивого никеля.
      Китc, теряя терпение, ерзал на месте.
      — Он прекрасно справился с задачей, — пробормотал Эллери. — Я смотрю, книги в девственном состоянии. Ни одной, кажется, не открывали.
      — Чего открывать? Чтоб переплеты потрескались? Собрание стоит целого состояния, мистер. Мне это хорошо известно. Я их никому не позволю читать.
      — Книги в принципе предназначены для чтения. Никогда не любопытствовали, что написано на страницах?
      — Я книжек не читал с той поры, как бил баклуши в школе, — заявил Прайам. — Это для баб и для длинноволосых. Газеты — другое дело. И журналы с картинками. — Он громко расхохотался, запрокинув голову. — К чему клоните?
      — Мне хотелось бы провести здесь часок, познакомиться с собранием. Даю слово обращаться с книгами с величайшей осторожностью. Не возражаете?
      Глаза Прайама хитро сверкнули.
      — Вы ведь сами книжки пишете?
      — Да.
      — И статейки для воскресных журналов?
      — От случая к случаю.
      — Может, хотите статью написать про мое собрание книжек?
      — Проницательный вы человек, мистер Прайам, — улыбнулся Эллери.
      — Я не прочь, — откровенно признал бородач, щеки которого вновь обретали цвет. — Тот самый книготорговец сказал: библиотека миллионера должна иметь свой каталог. У вас, говорит, мистер Прайам, собрание слишком хорошее, надо составить указатель для биб… биб…
      — Для библиофилов?
      — Точно. Дело пустячное… Думаю, придаст мне известности в ювелирном деле. Каталог вон на той полке. Знаете, стоил мне кучу денег, спецзаказ, печать четырех цветов на особой бумаге, в описании книжек куча всяких технических данных, мне даже не выговорить, — фыркнул Прайам. — Только, богом клянусь, для чего выговаривать, когда можно заплатить? — Он махнул волосатой рукой. — Нисколько не возражаю, мистер… как вас там?
      — Квин.
      — Валяйте, Квин.
      — Мистер Прайам, вы очень любезны. Кстати, после составления каталога к собранию добавлялись еще книги?
      — Еще? — Прайам вытаращил глаза. — Я купил самые лучшие. Зачем мне еще? Когда начнете?
      — Я всегда говорю: лови момент, не теряй времени. Ночь все равно пропала.
      — Вдруг я завтра передумаю, да? — Прайам снова оскалился, на сей раз изобразив нечто вроде дружелюбной усмешки. — Порядок, Квин. Вы, похоже, не дурак, хоть и пишете книжки. Давайте! — Усмешка исчезла, когда он перевел звериные глазки на Уоллеса. — Вези меня назад, Альфред. И лучше до утра спи внизу.
      — Слушаюсь, мистер Прайам.
      — Чего стоишь, Делия? Спать ложись.
      — Хорошо, Роджер.
      Последнее, что увидели Эллери с Китсом, был дружеский взмах руки Прайама, которого Уоллес вез через холл в коляске. Жест свидетельствовал, что он, выговорившись, преодолел свои страхи, если даже не полностью позабыл их причину.
      Когда дверь в противоположном конце холла закрылась, Эллери сказал:
      — Надеюсь, миссис Прайам, вы ничего не имеете против. Мы должны выяснить, что это за книга.
      — Неужели считаете Роджера дураком?
      — Почему вы не ложитесь в постель?
      — Не совершайте подобной ошибки. Кроув! — Ее голос смягчился. — Где ты был, дорогой? Я уже начала беспокоиться. Нашел дедушку?
      Юный Макгоуэн, торчавший в дверях, ухмыльнулся.
      — В жизни не догадаетесь где. — Он посторонился, пропустив старика Кольера, который появился с грязным пятном под носом и радостной улыбкой. — В подвале.
      — В подвале?
      — Дед искал темное помещение, мама. Фотографией занялся.
      — Целый день щелкал твоим «контаксом», дочка. Надеюсь, не возражаешь. Очень трудно научиться, — признался Кольер, качая головой. — Снимки выходят не совсем хорошие. Эй, привет! Кроув мне рассказал, что возникли новые проблемы.
      — Вы все время были в подвале, мистер Кольер? — спросил лейтенант.
      — С тех пор, как поужинал.
      — Ничего не слышали? Кто-то окно взломал.
      — Уже знаю от внука. Нет, ничего не слышал, а если б услышал, наверно, запер бы подвальную дверь, пересидел до конца. Дочка, ты совсем плохо выглядишь. Смотри не свались.
      — Ничего, папа, переживу.
      — Иди спать. Доброй ночи, джентльмены. — И старик удалился.
      — Кроув, — напряженно проговорила Делия, — мистер Квин с лейтенантом Китсом намерены поработать в библиотеке. Думаю… тебе тоже лучше остаться.
      — Конечно, конечно, — согласился Мак, наклонился, поцеловал ее.
      Она вышла, не бросив ни единого взгляда на двоих других мужчин. Кроув закрыл за ней дверь.
      — В чем дело? — жалобно обратился он к Эллери. — Вы с ней поссорились? Что случилось?
      — Если вам поручено за нами присматривать, Мак, — рявкнул Эллери, — присматривайте вон из того кресла в углу, не мешайтесь под ногами. Начнем, Китc.
      «Собрание Прайама» представляло собой настоящий библиографический кошмар, но Эллери пребывал в научном, а не в эстетическом настроении, его методология не имела ни малейшего отношения ни к искусству, ни даже к морали; он просто велел голливудскому детективу читать названия на книжных полках, а сам отыскивал их в оправленном в золото каталоге.
      Прошло почти два часа; за это время Кроув Макгоуэн заснул в кожаном кресле.
      Когда Китc, в конце концов, остановился, Эллери попросил:
      — Подождите, — и снова принялся водить пальцем по страницам.
      — Ну? — бросил Китc.
      — Не прочитано только одно название. — Эллери положил каталог, взял обуглившийся остов книги. — Прежде это был том ин-октаво в переплете из дубовой фанеры, с форзацем ручной работы на шелке. «Птицы» Аристофана.
      — Кто? Кого?
      — «Птицы», пьеса Аристофана, великого комедиографа, жившего в пятом веке до Рождества Христова.
      — Что за бред?
      Эллери промолчал.
      — Считаете очередным предупреждением сожжение книги писателя, умершего две тысячи лет назад? — требовательно спросил детектив.
      — Безусловно.
      — Почему?
      — Ее изрезали и сожгли, Китc. Как минимум, два из четырех предшествующих предупреждений тоже связаны так или иначе с насильственной смертью: отравленная еда, убитые лягушки… — Эллери встрепенулся.
      — В чем дело?
      — «Лягушки»… Это название другой пьесы Аристофана!
      Китc страдальчески сморщился.
      — Впрочем, — оговорился Эллери, — явное совпадение. Нет связи с другими случаями… «Птицы»… Полная абракадабра: отравленный тунец, мертвые лягушки и жабы, дорогой бумажник, роскошное издание греческой комедии, впервые представленной, если я не забыл свой классический курс… в 414 году до нашей эры.
      — У меня сигареты кончились, — проворчал Китc. Эллери бросил ему пачку. — Спасибо. Скажете, тут есть связь?
      — «Перед каждым следующим шагом пришлю предупреждение». Вот что говорится в записке. «Предупреждение с особым смыслом, неясным, загадочным»…
      — Совершенно верно. Но все равно скажу, Квин, если эти бредовые предупреждения вообще что-нибудь значат, то каждое само по себе.
      — Перед каждым следующим шагом, Китc. Где-то что-то движется. Нет, все связано. Дело идет к развязке. — Эллери покачал головой. — Я даже уже не уверен, что Прайам знает смысл. Теперь все действительно перевернулось с ног на голову. Как явно необразованный человек может понять смысл уничтожения древнегреческой пьесы?
      — О чем там речь идет?
      — В пьесе? Ну… насколько припоминаю, два афинянина уговорили птиц построить воздушный город, чтобы отгородить богов от людей.
      — Очень полезные сведения. — Расстроенный Китc поднялся и пошел к окну.
      Прошло много времени. Лейтенант смотрел в темноту, где начинал клубиться туман, в комнате было прохладно, он вздернул плечи в кожаном пиджаке. Юный Макгоуэн невинно сопел в глубоком кресле. Эллери не произносил ни слова.
      Через какое-то время Китc с пустой ошалевшей головой вдруг осознал, что молчание длится слишком уж долго. Устало оглянулся и встретил взгляд небритого изможденного изгоя из здравого мира — безумный, полный нежданной радости, пьяный от внезапного счастья, взгляд девушки, смакующей первый поцелуй.
      — Черт побери, — встревожился голливудский детектив, — что с вами?
      — Китc, есть связь!
      — Ну конечно. Десятый раз слышу.
      —  Не одно совпадение. Два.
      Китc подошел, взял из пачки Эллери еще сигарету.
      — Слушайте, может, хватит? Отправляйтесь домой, примите душ, придавите подушку. — Потом воскликнул: — Что?
      — Две общие черты, Китc! — Эллери тяжело сглотнул. Во рту у него пересохло, голова гудела от усталости, но он знал, что нашел, наконец-то нашел.
      —  Догадались?
      — Понял смысл… Знаю.
      — Что? Что?
      Но Эллери не слушал, не глядя нащупывая сигарету.
      Китc чиркнул для него спичкой, машинально поднес ее к собственной сигарете, снова шагнул к окну, затянулся, наполнил легкие. Клубившийся ночной туман улегся крахмальной массой, поблескивавшей, как сырой рис. Он вдруг сообразил, что курит, испугался, расстроился, потом махнул рукой, жадно пыхтя в ожидании.
      — Китc.
      — Да, — резко оглянулся детектив.
      — Напомните, как зовут хозяина собаки и где он живет?
      — Кто? — заморгал лейтенант.
      — Хозяин мертвого пса, которого якобы отравили, а потом подбросили на порог Хиллу. Как его зовут? Я забыл.
      — Хендерсон. Клайберн-авеню в Толука-Лейк.
      — Я должен с ним встретиться как можно скорее. Вы домой?
      — Но зачем…
      — Ложитесь, поспите пару часов. Будете попозже утром в участке?
      — Конечно. Но что…
      Эллери уже выходил из библиотеки Прайама мелкими деревянными шагами. Казалось, он засыпает на ходу.
      Китc смотрел ему вслед широко открытыми глазами.
      Услышав, как отъехал «кайзер», сунул к себе в карман пачку сигарет Эллери и прихватил остатки сожженной книги.
      Кроув Макгоуэн всхрапнул и очнулся.
      — Вы еще тут? А Квин где? — Он зевнул. — Нашли что-нибудь?
      Китc прикурил от окурка новую сигарету, отчаянно затягиваясь.
      — Сообщу телеграммой, — язвительно посулил он и ушел.

* * *

      Заснуть было невозможно. Эллери недолго поворочался в постели, даже не питая надежды.
      В самом начале седьмого спустился на кухню, заварил кофе.
      Выпил три чашки, глядя в туман над Голливудом. В грязный серый мир с трудом пробивалось солнце. Скоро туман развеется и оно засияет.
      Все ярко засверкает. Надо только разогнать туман.
      Он не смел представить, что откроется в ослепительном свете. Смутно уже вырисовывалось нечто чудовищное, на свой чудовищный лад прекрасное.
      Сначала решим проблему с туманом.
      Он снова поднялся наверх, побрился, принял душ, переоделся, вышел из коттеджа и сел в машину.

      Почти в восемь Эллери остановился перед оштукатуренным домиком, выкрашенным синим кобальтом, на Клайберн-авеню за Риверсайд-Драйв.
      На шесте на лужайке красовалась раскрашенная вручную деревянная фигурка, напоминавшая Допи, гнома Уолта Диснея, под которой живописец выписал фамилию Хендерсон.
      Плотно закрытые жалюзи не обнадеживали.
      Ступив на дорожку, он услышал женский голос:
      — Если вы к Хендерсону, его нет.
      Дородная женщина в оранжевом платке на плечах низко свешивалась через перила с красной бетонной веранды соседнего дома, нащупывая что-то пальцами в кольцах под ящиком с фиалками.
      — Не знаете, где его можно найти?
      Что-то хлюпнуло, и из шести кранов дождевальной установки на газон полетели водяные букеты. Женщина победоносно выпрямилась с раскрасневшимся лицом.
      — Вы его не найдете, — пропыхтела она. — Он в кино снимается на Каталине или еще где-то. Какого-то пирата играет. Вы пресс-агент?
      — Боже сохрани, — пробормотал Эллери. — Вы помните пса мистера Хендерсона?
      — Пса? Конечно, помню. Его звали Фрэнк. Вечно раскапывал мой газон, гонялся по цветочным клумбам за бабочками… Только не подумайте, — поспешно добавила она, — будто это я его отравила. Ненавижу людей, которые так поступают с животными, даже с опасными. Хендерсон страшно переживал.
      — А какой породы был Фрэнк?
      — Ну… не очень большой, однако и не очень маленький…
      — Не знаете породы?
      — По-моему, какая-то охотничья. Вы из Гуманитарного общества или из Лиги против вивисекции? Я сама против медицинских экспериментов над животными, о чем всегда пишет «Игземинер». Если Бог милостив…
      — Не скажете ли, мадам, что это был за охотничий пес?
      — Ну…
      — Английский сеттер? Ирландский? Гордон? Чесапик-бей-ретривер? Легавый?
      — Я просто наугад сказала, — хмыкнула женщина. — Не знаю.
      — Какого он был цвета?
      — Мм… постойте-ка, вроде коричневый с белым… Нет, с черным… Нет, если подумать, и не совсем с белым. Скорей как бы кремовый.
      — Скорей как бы кремовый, — повторил Эллери. — Благодарю вас.
      Сел в машину, проехал пятьдесят футов, убравшись из поля зрения своего информатора.
      Несколько минут подумав, отправился дальше. Промчался по Пасс и Олив, мимо студии «Уорнер бразерс», свернул на Барэм-бульвар к бесплатному шоссе. Въехав через Норт-Хайленд в Голливуд, нашел стоянку на Маккадден-Плейс, побежал за угол к книжному магазину Пловера.
      Он еще не открылся.
      Эллери не ожидал такого от Пловера. Безутешно бродя по Голливудскому бульвару, очутился напротив кафе Дана, которое смутно напомнило ему о собственном желудке. Он перешел улицу, зашел позавтракать. За едой вдумчиво читал оставленную кем-то на стойке газету. Когда оплачивал чек, кассир полюбопытствовал:
      — Какие нынче новости из Кореи?
      Пришлось дать дурацкий ответ:
      — Да почти те же самые, — ибо он не запомнил ни слова.
      Пловер открыт!
      Заскочив в магазин, Эллери поймал продавца за руку и энергично потребовал:
      — Скорее! Книгу о собаках.
      — Книгу о собаках? — повторил продавец. — Конкретно, мистер Квин?
      — Об охотничьих! С иллюстрациями! С цветными!
      Пловер не подкачал — вынес толстую книжку за семь с половиной долларов плюс налог.
      Эллери помчался в горы, застав Лорел Хилл в тот момент, когда она входила в душевую.

* * *

      — Уходите, — глухо приказала Лорел. — Я голая.
      — Закройте воду, немедленно идите сюда!
      — Слушайте, Эллери…
      — Ох… Ваша нагота ничуть меня не интересует.
      — Спасибо. Вы когда-нибудь говорили это Делии Прайам?
      — Прикройте чем-нибудь свой драгоценный зад! Я буду в спальне. — Он бросил на дверцу душевой кабины полотенце и выскочил.
      Лорел заставила его прождать пять минут. Выйдя из ванной, пришлепала в халате красного, белого и синего цветов.
      — Не знала, что вы явитесь. В другой раз потрудитесь хотя бы стучать. Боже, посмотрите на мои волосы…
      — Да-да, — оборвал ее Эллери. — А теперь, Лорел, вернитесь мысленно в то утро, когда вы с отцом стояли у своего парадного и смотрели на мертвого пса. Вспомнили?
      — Думаю, да, — уверенно сказала она.
      — Видите сейчас собаку?
      — До последней шерстинки.
      — Сосредоточьтесь! — Он дернул ее за руку, она взвизгнула, схватилась за ворот халата. Очутилась перед собственной кроватью, на которой лежала большая открытая книга с цветным изображением спрингер-спаниеля. — Он?
      — Н-нет…
      — Листайте страницу за страницей. Как только увидите любимца Хендерсона или в разумных пределах похожего пса, отвечайте безошибочно.
      Лорел на него подозрительно покосилась. Слишком раннее утро, чтобы опрокинуть бутылку, выбрит, выглажен, значит, это не безумный конец долгой ночи. Разве что…
      — Эллери! — воскликнула она. — Вы что-то узнали!
      — Начинайте просматривать, — прошипел он угрожающе, по крайней мере на собственный слух, ибо девушка лишь непомерно обрадовалась и принялась бешено листать страницы.
      — Тише, тише, не пропустите!
      — Нашла. — Страницы мелькали лепестками белой акации на майском ветру. — Вот!
      Эллери схватил книгу.
      Иллюстрация изображала невысокую, почти приземистую собаку с короткими лапами, висячими ушами, пружинистым торчащим хвостом. Шерсть гладкая. Грудь, лапы, морда беловатые, черное седло на спине, черные уши, желтовато-коричневый подпал до самого хвоста.
      Под картинкой было написано: «Бигль».
      — Бигль! — охнул Эллери. — Бигль… Конечно. Конечно! Ничто другое невозможно. Абсолютно исключено. Будь у меня мозги хотя бы мокрицы, догадался бы… Бигль, Лорел, бигль!
      Он схватил ее в объятия, оторвал от пола, влепил пять поцелуев в мокрую макушку, бросил на незастеленную постель, на глазах у девушки, полных ужаса, исполнил быструю чечетку — номер, представляющий собой один из самых священных секретов, неизвестный даже его отцу. И запел:
      — Мерси, моя красавица сыщица! Разыскала мышьяк, лягушат и бумажник, а главное — все время знала про бигля!.. О, бигль! — На том каблуки громыхать перестали.
      — При чем тут вообще порода собаки, Эллери? — простонала Лорел. — Единственная связь, которую я вижу, заключается в том, что слово «бигль» имеет двойной смысл. Это ведь прозвище детективов — ищейка?
      — Забавно, правда? — фыркнул Эллери и комично зашаркал ногами, рассылая прощальные воздушные поцелуи и едва не расквасив длинный нос миссис Монк, экономки, которая в страхе подслушивала под дверью.

* * *

      Через двадцать минут Эллери заперся с лейтенантом Китсом в голливудском отделении. Из-за закрытых дверей слышалось бормотание Квина, прерываемое ни на что не похожими звуками, нисколько не напоминавшими обычный голос Китса.
      Совещание длилось более часа.
      Когда дверь открылась, из нее вышел тяжело пострадавший мужчина. Китc выглядел так, словно только что поднялся с пола после пинка в живот, — без конца тряс головой и что-то бубнил про себя. За ним быстрым шагом следовал Эллери. Оба скрылись в кабинете шефа.
      Вышли через полтора часа. Вид у лейтенанта был лучше, почти здоровый.
      — До сих пор не верю, — сказал он. — Впрочем, черт побери, мы живем в странном мире.
      — Много уйдет времени, как считаете?
      — Ну, теперь, когда известно, что искать, не больше нескольких дней. Что тем временем будете делать?
      — Спать и ждать следующего предупреждения.
      — К тому времени, — усмехнулся детектив, — мы, возможно, накинем крепкую веревку на того, по ком тюрьма плачет.
      Они торжественно пожали друг другу руки и расстались. Эллери отправился домой в постель, а Китc — запускать механизм лос-анджелесского полицейского управления, которому предстояло двадцать четыре часа в сутки расследовать обстоятельства более чем двадцатилетней давности… На сей раз с полной перспективой добиться успеха.

* * *

      За три дня удалось собрать не все полусгнившие нити, но те, которые поступили по телетайпу и междугороднему телефону, прочно связывались с уже имевшимися. Эллери с Китсом сидели в голливудском отделении, пытаясь догадаться о фактуре и длине пропавших концов, когда у последнего зазвонил телефон.
      Ответив, он услышал напряженный голос:
      — Лейтенант Китc, Эллери Квин здесь?
      — Вас. — Лейтенант передал Эллери трубку. — Лорел Хилл.
      — Лорел, я вас совсем забросил. Что случилось?
      — Я совершила преступление, — истерически расхохоталась она.
      — Серьезное?
      — Что бывает за кражу чужой посылки?
      — Снова для Прайама?
      Донеслись звуки какой-то борьбы, потом торопливый голос Кроува Макгоуэна:
      — Квин, это не она свистнула. Это я.
      — Нет! — крикнула Лорел. — Мне плевать, Мак! До тошноты надоело топтаться вокруг да около, не зная…
      —  Посылка предназначена Прайаму?
      — Да, — подтвердил Макгоуэн. — На этот раз довольно большой пакет. Оставили на крышке почтового ящика. Квин, я не позволю Роджеру прищучить Лорел. Я его взял, вот и все.
      — Вскрыли?
      — Нет.
      — Где вы?
      — У вас дома.
      — Ждите там и руками не трогайте. — Эллери положил трубку. — Номер шесть, Китc!
      Они нашли Лорел с Макгоуэном в гостиной, враждебно смотревших друг на друга, склоняясь над пакетом размерами с коробку для мужского костюма, завернутую в плотную упаковочную бумагу, перевязанную крепкой веревкой. На веревке висела знакомая адресная карточка на имя Прайама, написанная черным карандашом, уже знакомым почерком. На пакете ни штампов, ни каких-либо пометок.
      — Снова лично доставлен, — заметил Китc. — Мисс Хилл, как он у вас оказался?
      — Я столько дней жду… Никто мне ничего не рассказывал, я должна была что-то сделать. И, черт возьми, часами сидя в кустах, проворонила ту, которая его доставила.
      — Ту? — удивленно переспросил Кроув Макгоуэн.
      — Ту, того, какая разница. — Лорел превратилась в увядшую розу.
      Кроув вытаращил на нее глаза.
      — Вернемся к делу, — перебил Китc. — Давайте вскрывайте, Макгоуэн. Тогда больше не придется лежать по ночам без сна с нечистой совестью.
      — Очень смешно, — проворчал сын Делии. Молча разорвал веревку, сорвал обертку.
      Белая дешевая коробка без каких-либо пометок, битком набитая.
      Мак поднял выпиравшую крышку.
      Коробка была полна печатных бланков самых разных форматов, размеров, цветов. Многие напечатаны на бумаге с водяными знаками для банкнотов.
      — Что за черт. — Китc вытащил первый попавшийся лист. — Акция.
      — Действительно, — подтвердил Эллери. — И это… — Через секунду они уставились друг на друга. — Похоже, одни акции.
      — Ничего не понимаю. — Китc принялся грызть указательный палец. — Не укладывается в вашу картину, Квин. Не может уложиться.
      Эллери нахмурился:
      — Лорел, Мак, вы что-нибудь понимаете?
      Девушка покачала головой, вглядываясь в фамилию на вытащенной ценной бумаге. Потом медленно положила ее, отвернулась.
      — Ну, намек на капитал, — воскликнул Кроув. — Какое-то предупреждение!
      Эллери взглянул на Лорел.
      — Давайте пока лучше оставим содержимое коробки, Китc, и подумаем, как с ним быть… Лорел, в чем дело?
      — Ты куда? — крикнул Макгоуэн.
      Лорел направилась к двери:
      — До смерти надоело. До смерти надоело ждать, высматривать, выискивать и абсолютно ничего не делать. Если вы с лейтенантом что-то нашли, Эллери, расскажите, что именно?
      — Мы еще не завершили расследование.
      — Завершите когда-нибудь? — мрачно бросила она и вышла.
      Через секунду послышался удалявшийся рев «остина».

* * *

      Часов в семь в тот же вечер Эллери с Китсом ехали к дому Прайама в машине лейтенанта. Эллери держал на коленях коробку с акциями. У парадного их ждал Кроув Макгоуэн.
      — Мак, где Лорел? Разве вы не поняли, что я вам по телефону сказал?
      — Дома сидит. — Кроув заколебался. — Не пойму, что с ней приключилось. Выдула рюмок восемь мартини, я ничего не мог с ней поделать. Никогда такого не видел. Она вообще не пьет. Не нравится мне это.
      — Ну, девушка время от времени имеет право на выпивку, — усмехнулся Китc. — Ваша мать здесь?
      — Да. Я ей все рассказал. Что-нибудь выяснили?
      — Немного. Обертка и коробка абсолютно чистые. Наш приятель предпочитает перчатки. Прайаму сообщили?
      — Сообщил только, что вы оба приедете по важному делу. И все.
      Китc кивнул, и они направились на половину Роджера Прайама.
      Тот обедал, держа над толстым бифштексом с кровью острый нож и вилку. Альфред Уоллес поджаривал на решетке с углями другой, сдабривая его луком, грибами, соусом для барбекю из разных кастрюлек. На подносе стояла на две трети пустая бутылка красного вина. Прайам ел в своем стиле: грубо, отрывая мясо зубами, размалывая мощными челюстями, обливая соусом дергавшуюся бороду.
      Сидевшая рядом в кресле жена молча наблюдала за ним, как за кормлением зверя в зоопарке.
      При появлении троих мужчин вилка с куском мяса замерла в воздухе, повисела момент, медленно завершила путь, челюсти автоматически зажевали. Глаза Прайама остановились на коробке в руках Эллери.
      — Извините, что помешали обедать, мистер Прайам, — начал Китc, — но вопрос можно решить немедленно.
      — Еще бифштекс, Альфред. — Протянулась тарелка, которую Уоллес молча наполнил. — Чего там?
      — Предупреждение номер шесть, — объявил Эллери. Прайам набросился на второй бифштекс.
      — Видно, — сказал он почти дружеским тоном, — без толку приказывать вам обоим не совать нос в мои дела.
      — Это я взял посылку, — резко вставил Кроув Макгоуэн. — Лежала на почтовом ящике, я и забрал.
      — А, ты. — Прайам оглядел пасынка.
      — Знаешь, я тоже тут живу. Сыт этими делами по горло, хочу прояснить.
      Отчим швырнул ему в голову свою тарелку, удар пришелся выше уха. Гигант пошатнулся, отлетел к двери, ударился спиной. Лицо его налилось желчью.
      —  Кроув!
      Гигант отмел мать в сторону.
      — Роджер, если ты еще хоть когда-нибудь это сделаешь, — тихо вымолвил он, — я убью тебя.
      — Вон отсюда! — проревел Прайам.
      — Нет, пока Делия здесь. Иначе я уже надел бы военную форму. Пока она, бог весть почему, остается, я тоже останусь. Я тебе ничего не должен, Роджер. Сам оплачиваю свою жизнь в этом болоте. И имею право знать, что происходит… Все в порядке, мама. — Делия со сморщенным постаревшим лицом вытирала окровавленное ухо сына своим носовым платком. — Просто запомни мои слова, Роджер. Больше так не делай.
      Уоллес опустился на четвереньки, принялся убирать.
      Щеки Прайама окрасились ярким багрянцем. Он собрался, сжался, напружинился, с ощутимой яростью глядя на юного Макгоуэна.
      — Мистер Прайам, — любезно начал Эллери, — вы когда-нибудь раньше видели эти акции?
      Он поставил коробку на встроенный в кресло поднос. Прайам долго смотрел на массу акций, не прикасаясь, почти, можно было бы сказать, не видя. На физиономии постепенно рисовалось прозрение, по мере чего багрянец, словно под действием фотохимикатов, сменялся смертельной бледностью.
      Он схватил бумагу, другую, третью, огромные руки шарили в коробке, перебирая содержимое. Потом вдруг упали, и Прайам взглянул на жену.
      — Видел, — кивнул он и добавил с весьма знаменательным ударением: — А ты, Делия?
      Стрела пробила броню.
      — Я?
      — Смотри, — предложил он злобно дрожавшим басом. — Если давно не видела, имеешь возможность.
      Она нерешительно подошла к инвалидному креслу, предчувствуя неприятность, что доставляло ее мужу удовольствие. Если он испугался шестого предупреждения, то ничем этого не выдавал.
      — Бери, — протянул он ей акцию. — Не бойся, не укусит.
      — Что ты еще задумал? — прорычал Кроув, шагнув вперед.
      — Вы уже видели эти бумаги сегодня, Макгоуэн, — остановил его Китc.
      Юноша нерешительно замер. Детектив смотрел на присутствующих горящим взором, который давно не сверкал с такой силой… на всех, кроме Уоллеса, которого словно не замечал. Тот возился с барбекю, будто был один в комнате.
      Делия Прайам с трудом прочла:
      — Харви Макгоуэн.
      — Точно, — прогремел ее муж. — Акции на его имя, Делия. Харви Макгоуэна. Твоего старика, Кроув. — Он фыркнул.
      Макгоуэн стоял, глупо разинув рот.
      — Мама, я вообще на имя внимания не обратил…
      Делия сделала непонятный жест, точно велела ему молчать.
      — Все?..
      — До единой, миссис Прайам, — подтвердил Китc. — Они вам о чем-нибудь говорят?
      — Акции принадлежали моему первому мужу. Я не видела их… много лет.
      — Вы их унаследовали с капиталом мужа. Где хранили все эти годы?
      — В коробке. В другой… Это было давно… Я не помню.
      — Но они составляли часть вашего состояния? Выйдя за мистера Прайама, вы привезли их с собой? В этот дом?
      — Наверно. Я все привезла.
      Она с усилием выговаривала слова. Роджер Прайам не сводил глаз с ее губ, скривив собственные в ухмылке.
      — Не можете точно вспомнить, где именно они хранились? Это важно.
      — Возможно, в чулане на чердаке… В каком-нибудь ящике или коробке в подвале…
      — Не слишком полезные сведения.
      — Отстаньте от нее, Китc. — Юный Макгоуэн раздраженно выпятил челюсть. — Сами помните, куда сунули свидетельство об окончании начальной школы?
      — Не совсем то же самое, — заметил детектив. — Номинальная стоимость этих акций чуть больше миллиона долларов.
      — Чепуха, — резко встрепенулась Делия Прайам. — Они ничего не стоят.
      — Правильно, миссис Прайам. Я просто не был уверен, что это всем известно. Они стоят гораздо дешевле бумаги, на которой напечатаны. Все компании, выпускавшие эти акции, лопнули.
      — На бирже, — с большим удовольствием вставил Роджер Прайам, — такое дерьмо называют «собаки и кошки».
      — Мой первый муж, — монотонно заговорила Делия, — почти все вложил в эти клочки бумаги. У него был особый талант делать «удачные», по его мнению, приобретения, которые неизменно оказывались неудачными. Я узнала об этом только после смерти Харви. Не знаю, зачем их сберегла.
      — Затем, чтоб предъявить любимому второму мужу, — подсказал Роджер Прайам, — сразу после свадьбы, помнишь? Помнишь, я посоветовал обклеить ими стенки маленькой комнатки маленького Кроува на память о его отце? Отдал тебе обратно и с тех пор до этой минуты не видел.
      — Они где-то в доме лежали, я вам говорю! Их любой мог найти!
      — И нашел, — кивнул Эллери. — Что скажете, мистер Прайам? Вы получили очередное фантастическое предупреждение. Во многих отношениях самое фантастическое. Как его объясняете?
      — «Собак и кошек»? — расхохотался Прайам. — Сами разбирайтесь, друзья мои.
      В его тоне сквозило презрение. Он либо убедил себя, что весь ряд фантастических событий не имеет смысла, работа какого-нибудь сумасшедшего, либо научился скрывать страх перед реальностью не хуже опытного актера. У него была склонность к актерству, и, много лет запертый в комнате, он вполне мог превратить ее в сцену, оставаясь на ней единственной звездой.
      — Ладно, — беззлобно согласился Китc, — разберемся.
      — Правда? — раздался голос с другого конца комнаты.
      Все оглянулись.
      В дверях террасы стояла Лорел Хилл с побелевшим лицом, раздув ноздри, устремив мрачный взгляд на Делию Прайам, сунув обе руки в карманы замшевого пиджака.
      — Значит, делу конец, да?
      Она оторвалась от двери, пошатнулась, удержала равновесие и очень осторожно направилась к Делии, не вынимая рук из карманов.
      — Лорел… — начал Кроув.
      — Не подходи ко мне, Мак. Делия, я должна вам сказать…
      — Что?
      — Присланный зеленый бумажник из аллигатора кое-что мне напомнил. Одну вашу вещь. Когда вы были в Монтечито, я обыскала вашу спальню и нашла ее. Зеленую сумочку из аллигатора, изготовленную той же фирмой. Поэтому удостоверилась, что все это ваших рук дело.
      — Лучше уведите ее отсюда, — неожиданно посоветовал Альфред Уоллес. — Она пьяна.
      — Заткнись, Альфред, — тихо рыкнул Роджер Прайам.
      — Мисс Хилл… — предупредил Китc.
      — Нет! — расхохоталась она, не сводя глаз с Делии. — Я уверена, вы за этим стоите. Хотя, кажется, Эллери Квин считает иначе. Конечно, он великий человек, значит, я ошибаюсь. Но ведь акции ваши. Вы их спрятали. Знали, где они лежат. Только сами могли их прислать.
      — Лорел, — вмешался Эллери, — вы рассуждаете нелогично…
      — Не подходите! — Выхватив пистолет из кармана, Лорел нацелила его в сердце Делии.
      Юный Макгоуэн охнул.
      — Если это «предупреждение», что б оно ни означало в вашем помраченном рассудке, прислали вы, то и другие тоже. И никто ничего не делает. Говорят, разберемся. Что ж, я дала им возможность. Когда разбираются одни мужчины, такие, как вы, всегда легко отделаются. Но я не намерена спускать вам с рук убийство моего отца! Вы заплатите прямо сейчас, прямо…
      В момент выстрела Эллери ударил Лорел по руке, выбив пистолет, который Китc ловко поймал на лету. Кроув, всхлипнув, бросился к матери. Делия Прайам не пошевельнулась. Роджер уставился вниз на поднос. Пуля разбила бутылку вина в двух дюймах от его руки.
      — Клянусь богом, — рявкнул он, — она чуть в меня не попала. В меня!
      — Вы совершили чертовскую глупость, мисс Хилл, — объявил Китc. — Я вас арестую за покушение на убийство.
      Лорел переводила остекленевший взгляд с пистолета в руке детектива на неподвижную Делию. Эллери чувствовал, как девушка спазматически дергается в его объятиях, съеживаясь, как бы стараясь сжаться в крохотный незаметный комочек.
      — Простите, миссис Прайам, — извинился Китc. — Я не знал, что у нее пистолет. На нее не похоже. Попрошу вас проехать с нами, написать заявление.
      — Не говорите глупостей, лейтенант.
      — Что?
      — Я не стану предъявлять ей обвинение.
      — Однако, миссис Прайам, она же стреляла, желая убить…
      — Меня! — выкрикнул Роджер.
      — Нет, она стреляла в меня, — еле слышно молвила Делия. — Она ошибается, но я знаю, до чего доводит потеря любимого человека. Хотелось бы мне обладать ее храбростью. Кроув, что ты таращишься, как дохлый карп? Надеюсь, не станешь устраивать шум. Дай Лорел успокоиться. Она, наверно, не одну неделю собиралась с духом, ей для этого даже напиться пришлось. Она хорошая девушка, Кроув. Ты ей нужен. Я знаю, что ты ее любишь.
      Лорел разом обмякла, вздохнула, замерла в молчании.
      — По-моему, — пробормотал Эллери, — хорошая девушка в обмороке.
      Макгоуэн ожил, перехватил у него обмякшее тело, дико оглянулся вокруг и выбежал вон. Улыбавшийся Уоллес открыл перед ним дверь.
      — С ней все будет в порядке. — Делия Прайам вышла из комнаты. — Я присмотрю.
      Все наблюдали, как она поднимается по лестнице следом за сыном, выпрямившись, высоко вскинув голову, покачивая бедрами.

      К вечеру 13 июля поступили все сведения.
      — Если я детектив, — с огорчением обратился Китc к Эллери, — то у вас второе зрение. До сих пор не пойму, как можно было додуматься без внутренней информации.
      Эллери рассмеялся:
      — На сколько назначена беседа с Прайамом и остальными?
      — На восемь.
      — У нас еще хватит времени выпить за удачу.
      К восьми прибыли в дом, где собрались Делия Прайам с отцом, Кроув Макгоуэн, обессилевшая молчаливая Лорел, Роджер, явно принарядившийся по такому случаю в зеленый бархатный пиджак и рубашку с крахмальным жабо, расчесав бороду и волосы. Он словно ждал чего-то необыкновенного, решив встретить его по-баронски, в парадных одеждах. На фоне маячил стушевавшийся Альфред Уоллес с неизменной насмешливой, чуть раздраженной улыбкой.
      — Дело займет какое-то время, — предупредил лейтенант Китc, — но, по-моему, никто не соскучится. Я здесь лишь для создания соответствующей обстановки. Представление ведет Квин. — Он отступил к стене террасы, усевшись так, чтоб видеть лица присутствующих.
      — Представление? Что за представление? — вызывающе переспросил Прайам с прежним грубым негодованием.
      — Лучше сказать, выступление фокусника с последующим разоблачением, — уточнил Эллери.
      Прайам расхохотался:
      — Чего вам взбрело в голову тратить свое время, не говоря о моем? Я не просил у вас помощи, она мне не нужна, я ее не приму… ничего рассказывать не буду.
      — Мы хотим, мистер Прайам, вамкое-что рассказать.
      Он единственный из всех не проявлял эмоций, кроме неслыханного высокомерия. Впрочем, в маленьких глазках вспыхнуло любопытство.
      — Да ну?
      — Вся история до конца нам известна.
      — Какая история?
      — Мы знаем ваше настоящее имя. Знаем настоящее имя Леандра Хилла. Знаем, откуда вы с Хиллом прибыли в Лос-Анджелес, прежде чем открыть дело, чем оба занимались до переезда в Калифорнию. Нам и многое другое известно. Известен, например, человек, с которым вы были тесно связаны в прежние времена и который сегодня вас хочет убить.
      Бородач вцепился в ручки кресла, но ничем больше себя не выдал — лицо будто из железа отлито. Наблюдая со стороны, Китc заметил, что Делия Прайам подалась вперед, словно на интересном спектакле; в глазах старика Кольера мелькнула тревожная искра; Макгоуэн сосредоточился; на губах Уоллеса расплылась противная улыбка; на лицо Лорел Хилл возвращались живые краски.
      — Могу даже точно сказать, — продолжал Эллери, — что именно было в коробке, полученной вами в то утро, когда Леандру Хиллу подбросили дохлого пса.
      — Блефуете! — вскричал Прайам. — Я сжег ту коробку в тот же самый день. В этом самом камине! Остальные бредни тоже вранье!
      — Нет, мистер Прайам, я не блефую.
      — Знаете, что было в коробке?
      — Знаю, что было в коробке.
      — Из несчетных миллиардов возможностей? — ухмыльнулся Прайам. — Крепкие у вас нервы, Квин. Видно, в покер хорошо играете. Я и сам неплохой игрок. Пожалуй, сыграем. Открывайте карты. Что же там, по-вашему, было? — Он поднес к губам стакан с виски.
      —  Нечто вроде мертвого угря.
      Даже услышав «нечто вроде живого единорога», Прайам не отреагировал бы с такой силой. Он дернулся в кресле, выплеснув виски на бороду, захлебнулся, начал утираться.
      Насколько видел Китc, остальные были просто озадачены. Уоллес перестал улыбаться, хотя вскоре вновь растянул губы в усмешке.
      — Почти с самого начала, — продолжал Эллери, — я был убежден, что «предупреждения» — пользуясь выражением из оригинальной записки, полученной Хиллом, — взаимосвязаны; отдельные фрагменты составляют цельную единую картину. Так и оказалось. Картина фантастическая — я, например, уверен, что лейтенант Китc до сих пор в ней видит туфту, как принято говорить в Голливуде. Впрочем, несмотря на фантастику, картина существовала, и я задался целью увидеть ее. Теперь же, когда вижу, она вовсе не кажется фантастической. Фактически она очевидна и даже проста, безусловно основана на осмысленном материале. Фантазия в данном случае, как во многих других, кроется не в картине, а в задумавшей ее голове.
      С каждым новым предупреждением я пытался найти общий знаменатель, связующий цемент. Но когда, в отличие от мистера Прайама, не знаешь, что искать, поиски осложняются, ибо в некоторых деталях не видно связующего звена.
      После нескончаемых размышлений… — Эллери прервался, закуривая сигарету; в комнате слышалось только чирканье спички и тяжелое дыхание Роджера Прайама, — меня, наконец, осенило, что каждое предупреждение обязательно связано с тем или иным животным.
      — Как это? — переспросила Лорел.
      — Я не считаю собаку, использованную для доставки Хиллу предупредительной записки. Поскольку дохлый пес доставил предупреждение ему, а не мистеру Прайаму, из второго ряда его можно полностью исключить. Тем не менее интересно мимоходом отметить, что ряд предупреждений Хиллу, оборвавшийся на самом первом, тоже начинался с животного.
      Опустим пока содержимое первой полученной вами коробки, мистер Прайам. Посмотрим, какую роль играют животные в предупреждениях, о которых нам точно известно. Вторым было отравление несмертельной дозой мышьяка. Где тут животное? Рыба тунец, в которую подсыпали яд.
      Третье предупреждение — лягушки и жабы.
      Четвертое — бумажник — как бы отступает от принципа. Однако вещь изготовлена из кожи аллигатора.
      В пятом связь с животными неоспорима: древнегреческая трагедия Аристофана « Птицы».
      Шестое предупреждение в виде кучи старых никчемных акций доставило бы мне немало хлопот, если бы вы, мистер Прайам, сами не подсказали разгадку. Она кроется в презрительном выражении, которое по отношению к подобным бумажкам употребляют биржевые маклеры: « кошки и собаки». Правда, так и говорится.
      Итак… рыба, лягушки, аллигатор, птицы, кошки и собаки. Рыба, лягушки и аллигатор представлены буквально, птицы, кошки и собаки — фигурально. Животные… удивительно. Что скажете, мистер Прайам?
      Прайам лишь что-то бурчал в бороду.
      — Тот факт, что все пять предупреждений, которые я лично видел, содержат в себе, как в шараде, различных животных — что само по себе поразительно, — ни о чем не говорит, — продолжал Эллери, швырнув сигарету в камин. — Поворочав мозгами, я понял, что смысл лежит глубже. До него надо докапываться.
      А докапываться до глубоко скрытого смысла непросто. Он либо виден, либо нет. Фокус фактически в том, что он, как любая великая мистификация, носит плащ невидимки. Я не зря сказал «великая». Не удивлюсь, если дело войдет в ряд классических преступных замыслов.
      — Ради бога, — взорвался Кроув Макгоуэн, — скажите хоть что-нибудь вразумительное!
      — Мак, — сказал Эллери, — кто такие лягушки и жабы?
      — Кто такие лягушки и жабы?
      — Да. К какому они виду относятся?
      Макгоуэн замялся.
      — Земноводные, — подсказал старик Кольер.
      — Благодарю, мистер Кольер. А аллигатор?
      — Рептилия.
      — Бумажник изготовлен из рептилии. Из какого семейства собаки и кошки?
      — Млекопитающие, — отвечал отец Делии.
      — Что ж, давайте еще раз взглянем на факты, по-прежнему игнорируя первое предупреждение, о котором никто из нас, кроме мистера Прайама, из первых рук не знает. Вторым была рыба. Третьим — земноводные. Четвертым — рептилии. Пятым — птицы. Шестым — млекопитающие.
      Дело сразу выглядит иначе. С виду бессмысленный и дурацкий набор приобретает связный научный характер.
      Существует ли научная связь между рыбами, земноводными, рептилиями, птицами и млекопитающими, причем именно в таком порядке?
      Существует ли наука, которая утверждает, что рыбы появились вторыми, земноводные третьими, рептилии четвертыми, птицы пятыми, а млекопитающие последними — точно так же, как поступавшие предупреждения?
      Любой ученик средней школы, изучающий биологию, без труда ответит: это ступени эволюции.
      Роджер щурился все сильнее, словно свет становился все ярче.
      — Видите, мистер Прайам, — улыбнулся Эллери, — я вовсе не блефую. Поскольку второе предупреждение — рыба — представляет вторую ступень эволюции, третье — земноводное — третью и так далее, беспрекословно ясно, что первое должно представлять только первую. К низшему виду животных, которых зоологи называют, по-моему, черепными или позвоночными, принадлежит минога, похожая на угря, но относящаяся к другому классу. Поэтому понятно, что в первой коробке вы видели нечто похожее на угря. Нет другой возможности.
      — Я и решил, дохлый угорь, — сухо признался Прайам.
      — Поняли, что означает нечто похожее на мертвого угря?
      — Нет, не понял.
      — В первой коробке не было записки с ключом к разгадке смысла?
      — Не было…
      — Отправитель посылок не мог рассчитывать, что вы разгадаете общий смысл по отдельным предупреждениям, — нахмурился Эллери. — Для подобной разгадки требуется определенный образовательный минимум, которого вы, к сожалению, не имеете. А ваш враг это знает… По-моему, он очень хорошо вас знает.
      — По-вашему, выходит, он слал предупреждения, не заботясь, поймет их кто-нибудь или нет? — воскликнула Лорел.
      В глазах лейтенанта Китса читался тот же самый вопрос.
      — Прихожу к заключению, — медленно проговорил Эллери, — что он предпочитает, чтобы никто не понял. Его цель — устрашение. — Он полуобернулся с озабоченным видом.
      — Ничего не пойму, — проворчал Роджер Прайам. — Из-за такой чепухи…
      — Сейчас поймете, мистер Прайам. — Эллери тряхнул головой, словно хотел отогнать тревогу. — Столь необычный ряд предупреждений задуман, безусловно, неординарным умом. Задавшись целью таким странным образом запугать, наказать, заставить жертву много раз умирать, он должен владеть специфическими понятиями, мыслить в специфическом направлении. Почему в основу предупреждений легли ступени человеческой эволюции? Почему мысль пошла в эту сторону? Человеческое мышление непосредственно определяют способности, образование, опыт. Чтоб построить кампанию устрашения на эволюционной теории, систематически отработав детали, враг Леандра Хилла и Роджера Прайама должен быть ученым — биологом, зоологом, антропологом… натуралистом.
      Рассуждая о стадиях эволюции, — продолжал Эллери, — автоматически вспоминаешь Чарльза Дарвина, отца эволюционной теории. Именно его исследования столетней давности, лекция о теории эволюции в Обществе Линнея в 1858 году, публикация в следующем году книги под названием «Происхождение видов путем естественного отбора» с упрощенным изложением этой теории, открыли новую область научных знаний, получаемых человечеством, исследующим свое собственное развитие.
      Когда передо мной стала смутно вырисовываться фигура натуралиста и, естественно, вспомнился великий Дарвин, на память логично пришла историческая исследовательская экспедиция, в ходе которой он сформулировал свою теорию происхождения видов и естественного отбора — путешествие, совершенное на самом, пожалуй, прославленном в мире научном судне. И это воспоминание принесло поистине сказочный результат. — Эллери облокотился на спинку стула. — Ибо корабль, на котором Чарльз Дарвин отплыл из Плимута в 1831 году в эпохальную экспедицию, носил название… «Бигль».
      — Бигль! — выпалила Лорел. — Мертвый пес!
      — Возникло несколько вероятных предположений, — кивнул Эллери. — Может быть, автор предупреждений, подбросив Хиллу бигля, давал главный ключ к смыслу следующего ряда: бигль, судно Дарвина, сам Дарвин, эволюция. Слишком неопределенно. Вряд ли Хилл или Прайам знали название судна, на котором сто с лишним лет назад плавал Дарвин, если вообще что-нибудь знали о плывшем на нем человеке. Может быть, злоумышленник запечатлел общий смысл плана. Тем более невероятно. Наш научно мыслящий друг не тратит время на бесцельные жесты.
      Открывались другие возможности в том же русле, но чем больше я думал о мертвом бигле, тем сильней убеждался, что он служит напоминанием о чем-то важном и существенном в прошлом Хилла, Прайама и их врага. Какая тут может быть связь? Что может прямо и непосредственно связывать натуралиста, двоих необразованных мужчин, слово или понятие «бигль» и какое-то событие приблизительно двадцатипятилетней давности?
      Сразу сама собой обнаружилась всеобъемлющая и простейшая связь. Предположим, лет двадцать пять назад некий натуралист задумал научную экспедицию с участием Хилла и Прайама. Сейчас они летели бы по воздуху, двадцать пять лет назад отправились по воде. Предположим, натуралист, сознавая свой профессиональный долг перед великим Дарвином, задумался о названии или переименовании судна, на котором им втроем предстояло отправиться в путь…
      Я попросил лейтенанта Китса, — рассказывал Эллери, — отыскать небольшой корабль типа судна береговой охраны, построенный, купленный или арендованный для научной экспедиции, названный или переименованный в «Бигля», отплывший из какого-то американского порта около 1925 года.
      И лейтенант Китc при содействии разнообразных береговых полицейских отрядов успешно этот кораблик нашел. Продолжать, мистер Прайам?
      Эллери остановился, закуривая новую сигарету.
      Снова ни звука, кроме чиркнувшей спички и дыхания Прайама.
      — Истолкуем молчание мистера Прайама в общепринятом смысле, лейтенант, — предложил Эллери, задув спичку, — и покончим с делом.
      Китc, вытащив из кармана листок бумаги, шагнул вперед.

* * *

      — Человека, которого мы искали, — начал детектив, — зовут Чарльз Лайелл Адам. Единственный сын очень богатых родителей после их смерти унаследовал весь капитал. Однако, насколько нам известно, не интересовался ни деньгами, ни женщинами, ни выпивкой, ни развлечениями. Образование получил за границей, женат никогда не был, жил сам по себе.
      Образованный джентльмен увлекся натурализмом, полностью погрузившись в свое увлечение. По имеющимся сведениям, никогда не был связан с музеями, университетами, научными обществами. Располагая большими деньгами, мог позволить себе что угодно, больше всего желая ездить по свету, изучать флору и фауну дальних стран.
      Китc продолжал, заглядывая в записки:
      — Точный возраст неизвестен. Зарегистрировавший его рождение муниципалитет сгорел дотла около 1910 года, сведений о крещении нет… по крайней мере, не удалось обнаружить. Опрошенные старожилы родного городка Адама в Вермонте дали противоречивые сведения, родных не оказалось. Он не числится в списках призывников Первой мировой войны, ни в каких других списках призывников или солдат действительной службы. Вероятно, получил отсрочку по каким-то причинам, хотя и на этот счет никаких сведений не обнаружено. Можно только с уверенностью сказать, что в 1925 году, когда он задумывал экспедицию к берегам Гвианы, ему было лет тридцать семь-тридцать девять.
      Для экспедиции, — говорил Китc, — было построено специальное судно водоизмещением пятьдесят футов с дополнительным двигателем и научной аппаратурой собственной конструкции Адама. Что он конкретно хотел отыскать или научно доказать, неизвестно. Летом двадцать пятого года исследовательское судно «Бигль» вышло из Бостонской гавани и направилось вдоль побережья.
      После долгого ремонта на Кубе «Бигль» снова тронулся в путь. С тех пор никто никогда больше не видел ни судна, ни Чарльза Лайелла Адама, ни членов команды. Из-за задержки корабль попал в ураган и после тщательных поисков, в ходе которых не было обнаружено никаких следов, признан был затонувшим со всеми людьми.
      Команда, — докладывал лейтенант Китc, — состояла из двоих мужчин лет сорока, моряков дальнего плавания, не уступавших в опыте Адаму. Мы знаем настоящие имена, но вполне можно по-прежнему называть их Леандром Хиллом и Роджером Прайамом.
      Он бросил эти слова бородачу в кресле, как теннисный мячик, и все, как зрители на матче, одновременно повернули голову. Прайам стиснул ручки кресла, прикусил губу до яркой капли крови, слизнул, выступила другая, скатилась на бороду. Впрочем, общие взгляды бородач выдержал дерзко.
      — Ладно, — буркнул он, — значит, теперь вам известно. Что дальше?
      Он словно держался на рифе, искусно распределяя силы, чтобы устоять на ветру.

* * *

      — Дальше, — твердо сказал Эллери, — вам решать.
      — А кому же еще, черт возьми!
      — Я имею в виду, либо вы нам расскажете правду, либо мы постараемся восстановить ее, мистер Прайам.
      — Ваше дело стараться, мистер.
      — По-прежнему отказываетесь говорить?
      — Говорить — ваше дело.
      — Больше особо рассказывать нечего, как вам прекрасно известно. — Эллери кивнул, будто не ждал от него ничего другого. — Впрочем, нам, пожалуй, известно достаточно. Прошло двадцать пять лет, вы благополучно живете на юге Калифорнии, как и Леандр Хилл до последнего времени. А Чарльз Лайелл Адам, согласно автору записки на ошейнике мертвой собаки, двадцать пять лет назад был обречен на смерть при таких обстоятельствах, которые позволяют писавшему — по крайней мере, со своей точки зрения — говорить об убийстве… Хотя есть вероятность, что Адам остался в живых и тоженаходится здесь.
      Разве не вы с Хиллом затопили «Бигль» где-то в водах Вест-Индии? Напали на Адама, оставив его умирать, затопили судно, бежали на ялике… Гаитяне по шестьсот миль проплывают в скорлупках, а вы с Хиллом были хорошими моряками, за что он и нанял вас в первую очередь.
      Однако моряки не убивают капитанов и не затапливают хорошие суда без причины. В чем причина? Будь это личное дело, бунт, кораблекрушение в результате некомпетентности или пренебрежения своими обязанностями, любой другой обычный повод, вы с Хиллом всегда могли вернуться в ближайший порт и убедительно объяснить исчезновение Адама вместе с судном. Но вы этого не сделали. Предпочли с ним исчезнуть, внушив всем уверенность в полной гибели экипажа. Вам немало пришлось потрудиться, чтобы похоронить бывших матросов. Вы потратили два года, готовясь воскреснуть под новыми именами и в новом обличье. Зачем? Затем, что хотели скрыть нечто, чего не удалось бы скрыть вернувшимся членам команды.
      Элементарная логика, мистер Прайам. Расскажете теперь, в чем было дело?
      Прайам не шевельнул ни одним волоском бороды.
      — Тогда я расскажу. В 1927 году вы с Хиллом открыли в Лос-Анджелесе оптовую торговлю драгоценными камнями. Когда и где освоили профессию? Нам теперь все известно о вас и о Хилле с момента рождения до первого и последнего плавания «Бигля». Вы оба с юных лет были бедными моряками, никогда даже близко не сталкивались ни с драгоценными камнями, ни с ювелирным делом. Тем не менее, через два года создали легендарную фирму. Вернувшимся членам команды Адама не удалось бы скрыть драгоценности.У властей возник бы весьма нежелательный для вас с Хиллом вопрос, откуда такое богатство у бедных матросов.
      Логично предположить, мистер Прайам, — улыбнулся Эллери, — что «Бигль» в конечном счете ни в какой ураган не попал. Пришел к месту назначения — возможно, на необитаемый остров, — где натуралист Адам, исследуя флору и фауну, наткнулся на нечто весьма далекое от своих научных интересов. Скажем, на сундук с сокровищами, зарытый кишевшими некогда в тех морях пиратами, потомки которых сегодня живут на Багамах. На старый сундук, битком набитый драгоценными камнями… Вы с Хиллом — бедные матросы — напали на Адама, вывели «Бигль» в открытое море, затопили и уплыли в шлюпке.
      Как жить дальше, пользуясь пиратскими сокровищами? Сплошная фантастика. Фантастично, что вы их нашли, фантастично, что завладели, фантастично, что ими невозможно воспользоваться. Тут кого-то из вас осенила блестящая мысль, лишенная всякой фантастики, — полностью уничтожить следы своего прежнего существования, стать другими людьми… и открыть торговлю драгоценными камнями.
      Так вы с Хиллом и сделали, мистер Прайам. Два года обучались делу — неизвестно, где именно… Набравшись знаний и опыта, открыли фирму в Лос-Анджелесе, торгуя драгоценностями из сундука, который Адам нашел на острове. Убив его, получили возможность безраздельно, открыто, законно пользоватьсясокровищем, обогащаться на нем.
      Борода косо лежала на груди, глаза были закрыты, словно Прайам спал… или собирался с силами.
      — Но Адам не умер, — тихо молвил Эллери. — Вы с Хиллом просчитались. Он остался в живых. Никто, кроме него, не знает, как ему удалось уцелеть, выжить, вернуться в цивилизованный мир, где он жил с тех пор, чем занимался. Судя по собственному признанию в записке, посвятил остаток жизни поискам вас и Хилла. Двадцать с лишним лет разыскивал матросов, бросивших его умирать, — своих убийц, мистер Прайам. В деньгах он не нуждался, ему своих хватало… вообще никогда не думал о деньгах… Хотел лишь отомстить… как сказано в записке.
      И вот он вас нашел.
      Тон рассказчика полностью утратил мягкость.
      — Хилл его обескуражил. С потрясением понял из первого предупреждения, что Адам, против всей вероятности, жив, осознал все последствия, и больное сердце не выдержало. По-моему, мистер Прайам, Хилл сильно от вас отличался. Несмотря на матросское прошлое, он со временем превратился в подобие добропорядочного гражданина. Возможно, он никогда и не был настоящим злодеем. Вы были заводилой в команде, не так ли? Может быть, он вообще не преступник, а лишь молчаливый свидетель, соблазненный маячившей перед глазами наградой. В любом случае, уступив вам и поддавшись искушению, он сумел стать человеком, которого любила и уважала такая девушка, как Лорел… в память о нем готовая даже пойти на убийство.
      Чтобы выбраться из переплета, вам требовалась его голова, его ум, намного выше вашего. Хилл обладал прекрасным воображением. Думаю, при самом первом ударе его убило не столько известие, что Адам жив и жаждет отомстить, сколько боязнь, что Лорел узнает о совершенном некогда преступлении.
      Вы, мистер Прайам, покрепче. Не разочаровали Адама… Напротив, он с большим удовольствием с вами работает. До сих пор остается ученым, пользуясь столь же научно-безжалостным методом, как препарирование старого трупа. Выделил на спортивные занятия колоссальное количество времени. Вряд ли вы уяснили, в каком радостном настроении, с каким чувством юмора Чарльз Лайелл Адам преследует вас. Или все-таки сообразили?
      Прайам заговорил так, как будто ничего и не слышал. В любом случае на вопрос не ответил. Выпрямился и спросил в свою очередь:
      — Кто он такой? Знаете, как его теперь зовут?
      — Ах, вот что вас интересует, — улыбнулся Эллери. — Нет, мистер Прайам, не знаем. В данный момент нам только известно, что ему от пятидесяти двух до шестидесяти четырех лет. Вы его наверняка не узнаете. Либо он неузнаваемо изменился со временем, либо специально изменил свою внешность, скажем, с помощью пластической хирургии. Впрочем, даже если бы Адам выглядел точно так же, как двадцать пять лет назад, это не пошло бы на пользу ни вам, ни нам. Ему, видите ли, вовсе не обязательно появляться на сцене. Он вполне может действовать через посредника. — Прайам все сильней щурился. — Вы не особенно нравитесь людям, мистер Прайам… Возможно, и среди самых близких нашлись бы желающие испортить вам жизнь. Поэтому как можно скорей выбросьте из головы мысль, будто для безопасности просто достаточно остерегаться мужчины средних лет определенного телосложения. Адам мог завербовать неофициального сообщника любого пола и возраста, действующего, если можно так выразиться, исключительно ради любви к искусству и живущего в вашем собственном доме.
      Прайам сидел неподвижно — не в страхе, а с отчаянной осторожностью, даже высокомерием, как кошка на дереве.
      — Что за гнусный намек!..
      — Мак, заткнитесь, — тихо предупредил Китc с таким выражением, что сын Делии закрыл рот на замок.
      — Я, — продолжал Эллери, — только что упомянул о чувстве юмора Адама. Интересно, понятно ли вам, мистер Прайам, к чему ведет шутка?
      — К чему? — пробормотал Прайам.
      — Все предупреждения имеют не одну, а две общие черты. Каждым служит не просто животное, а мертвоеживотное.
      Голова Прайама дернулась.
      — Первым предупреждением была мертвая минога. Вторым — мертвая рыба. Третьим — мертвые лягушки и жабы. Дальше мертвый аллигатор. Затем немножко символики — книга под названием «Птицы» изрезана и сожжена, ибо лишь так ее можно «убить». Даже последнее предупреждение, никчемные акции — «собаки и кошки», — означает смерть… Что может быть мертвей акций лопнувших компаний? Настоящий шутник этот Адам.
      Вверх по эволюционной лестнице, от низшего отряда позвоночных, медузы, до одного из высших — кошек и собак. И каждый представитель каждого вида фактически или символически мертв.
      Однако, мистер Прайам, — Эллери подался вперед, — дело не кончено. Адам взбирался по дарвинской лестнице не затем, чтоб останавливаться на предпоследней ступени. Еще должен последовать образец с верхней ступени — высшее существо класса млекопитающих.
      Последний представитель определенно предстанет — мертвый, судя по предыдущим. Чарльз Лайелл Адам собирается продемонстрировать мертвого человека, и в его дарвинской шутке не будет особого смысла, если мертвецом не станет Роджер Прайам.
      Последний не дрогнул и не шевельнулся.

* * *

      — Обсудив дело, — отрывисто объявил лейтенант Китc, — мы нашли единственный выход. Вас, Прайам, скоро должны убить — завтра, сегодня, может быть, через час. Мне и закону вы нужны живым. Адам по возможности тоже. С этой минуты вас будут охранять днем и ночью. Один охранник в комнате, другой на террасе, двое на участке…
      — Я преступник? Где доказательства? — Роджер Прайам выпятил грудь, ткнул в лейтенанта пальцем-дубинкой. — Ни в чем не признаюсь, ничего не докажете, не прошу и не приму охраны, понятно?
      — Чего боитесь? — усмехнулся детектив. — Что мы возьмемАдама?
      — Я всегда сам боролся с врагами, видит бог, одолею и этого.
      — В инвалидном кресле?
      — В инвалидном кресле! Теперь проваливайте из моего дома… и держитесь подальше!

      Они держались подальше. Любой сторонний наблюдатель сказал бы, что с Роджером Прайамом и с его проблемой покончено. Лейтенант Китc занимался своими повседневными делами, Эллери своими — смотрел на пустой лист бумаги в молчавшей пишущей машинке, ужинал по вечерам в одиночестве, навострив уши, горбился над телефоном. Днем редко выходил из коттеджа, по вечерам никогда. Потребление сигарет, трубочного табака, кофе и спиртного стало второй темой нескончаемых монологов миссис Уильямс, которая чередовала пророчества о внезапном конце света с предсказаниями о поджидающей Эллери язве желудка.
      Иногда звонили и лично заглядывали Лорел, Кроув Макгоуэн, Альфред Уоллес, Кольер, даже Делия Прайам — по собственной инициативе или по приглашению. Но все клали трубку или уходили озабоченными, встревоженными, задумчивыми не менее самого Эллери. Если он и облегчал с кем-то душу или наоборот, ничего из этого не выходило.
      Закуривал очередную сигарету, грыз очередную трубку, проглатывал очередную чашку горячего кофе, опрокидывал очередной хайбол, слушая обращенные к кухонному потолку стенания миссис Уильямс.

* * *

      Сырой ночью в начале четвертой недели июля вскоре после полуночи раздался долгожданный звонок.
      Эллери выслушал, сказал несколько слов, дал отбой, набрал домашний номер Китса.
      Лейтенант ответил на первый гудок.
      — Квин?
      — Да. Гоните во весь дух.
      Эллери мигом бросил трубку и побежал к машине. «Кайзер» уже неделю каждый вечер стоял у парадных дверей.
      Автомобиль тормознул на дороге у почтового ящика Прайама рядом с машиной Китса. Эллери пошел к дому сбоку вдоль травяного бордюра, не включая фонарь. В тени террасы кто-то тронул его за плечо.
      — Скорей, — шепнул Китc прямо в ухо.
      В доме было темно, только в выходившей на террасу комнате Роджера слабо горел ночник. Застекленная дверь открыта, терраса погружена во тьму.
      Они присели, всматриваясь сквозь внутренние жалюзи.
      Прайам неподвижно лежал на спине в разложенном на ночь инвалидном кресле, борода по косой вздымалась к потолку.
      Прошло несколько минут.
      Потом раздался чуть слышный металлический звук.
      Ночник горел в деревянной обшивке у двери в холл. Хорошо было видно, как повернулась круглая дверная ручка, створка приоткрылась, скрипнула, замерла…
      Прайам не шевельнулся.
      Дверь быстро распахнулась, загородила ночник, лишив комнату даже слабого света. С террасы виднелось только бесформенное пятно, более темное, чем темнота в комнате, целенаправленно продвигавшееся из дверного проема к креслу-кровати. Выдвинулось какое-то щупальце, попав в край светового пятна. Наблюдатели опознали револьвер.
      Темное пятно остановилось у кресла.
      Револьвер чуть поднялся.
      Китc шевельнулся — скорей мышечный спазм, чем движение, — но Эллери схватил его за локоть.
      Лейтенант замер.

* * *

      В тот же миг все кругом бешено взорвалось, завертелось.
      Взметнулась рука Прайама, могучие пальцы пастью рептилии перехватили запястье с оружием, искалеченная туша с ревом приподнялась, завязалась сумбурная схватка каких-то десятиногих моллюсков, сцепившихся на дне моря.
      Последовал громкий выстрел, тяжелый удар, тишина.
      Щелкнув выключателем, Эллери увидел Китса на коленях у лежавшего на полу тела, которое почти уютно свернулось в клубок, согнув одну руку и вытянув другую. У пальцев вытянутой руки лежал револьвер.
      — Прямо в грудь, — пробормотал лейтенант.
      Роджер Прайам смотрел на них горящими глазами.
      — Адам пришел убить меня, — прохрипел он. — Чего вы тут делаете? Я же говорил, сам справлюсь! — Рассмеялся сквозь зубы, затрясся, прищурился на лежавшую фигуру, протер глаза дрожавшей рукой. — Кто это? Дайте взглянуть.
      — Альфред.
      —  Альфред?!
      Китc поднялся, обошел инвалидное кресло, выдвинул полочку с телефоном, набрал номер.
      —  Альфред и есть Адам? — тупо, глупо переспрашивал Прайам, вдруг дрогнув, оглянувшись на Эллери, который сдернул с кресла-кровати верхнее покрывало и набросил на труп на полу. — Он… мертв? — пробормотал Прайам, еле ворочая языком.
      — Управление? — говорил в трубку лейтенант. — Китc из голливудского отделения, докладываю об убийстве. Дело Хилла-Прайама. Роджер Прайам только что застрелил насмерть Альфреда Уоллеса, своего секретаря, камердинера, кого хотите. Именно. В сердце. Я сам был свидетелем, видел с террасы…
      — Насмерть, — повторил Прайам. — Насмерть. Он мертв!.. Это самооборона. Вы были свидетелями!.. Он проник ко мне в комнату. Я слышал, притворился, что сплю, приготовился к встрече! — Голос треснул. — Видели, как он в меня целился? Я схватил его, вывернул руку! Самооборона…
      — Мы все видели, мистер Прайам, — успокоил его Эллери.
      — Хорошо. Он мертв. Мертв, черт возьми! Уоллес… хотел убить меня, правда? Слава богу, все кончено. Кончено.
      — Да, — сказал Китc. — Когда? Ну ладно, спешить некуда. — И положил трубку.
      — Слышали, что сказал мистер Квин, — бубнил Прайам. — Он видел…
      — Слышал. — Китc подошел к покрывалу, приподнял за край, опустил, вытащил сигарету. — Придется подождать. — И глубоко затянулся.
      — Конечно. — Прайам начал возиться с разложенным креслом, верхняя часть поднялась, нижняя опустилась, заворочались полки. — Выпьем? Отметим! — расхохотался он. — Голова идет кругом…
      Эллери расхаживал по комнате, дергая себя за ухо, почесывая затылок. Между бровями залегла глубокая складка.
      Китc курил и наблюдал за ним.
      — Надо отдать должное Альфреду Уоллесу… — Прайам звякал бутылкой, стаканом. — Нос, видно, переделал. Я его не узнал. Ловко, ловко… В самое нутро залез, усмехался в рукав… Кто смеется последним? Будь здоров. — Он с ухмылкой взмахнул стаканом, но в глазах еще жил дикий зверь. Проглотил виски, поставил стакан уже не дрожавшей рукой. — Вон он, а вот я… дело кончено. — Голова упала, он умолк.
      — Мистер Прайам, — окликнул Эллери.
      Нет ответа.
      — Мистер Прайам!
      — А?
      — У меня остается еще один вопрос. Может быть, проясните теперь, когда все кончено?
      Прайам взглянул на него, осторожно потянулся за бутылкой, наполнил стакан.
      — Смотря какой, — оговорился он. — Не рассчитывайте, что я признаю всякую белиберду, а стенографистка на террасе запишет. Почему он меня преследовал, друзья мои, не имею понятия, разве что чокнулся в той самой экспедиции. На «Бигле» кинулся с мачете на нас с напарником. Мы прыгнули за борт, доплыли до какого-то грязного острова, спрятались в лесу. Ночью налетел ураган, «Бигль» унесло в море. Больше мы никогда не видели ни судна, ни Адама. Потом нашли с приятелем на том острове клад, построили плот, выплыли, глубоко залегли, поменяли фамилии на Хилла и Прайама, чтоб Адам, если бы он вдруг вернулся, не требовал трети. Вот и все, никаких преступлений, — ухмыльнулся он, осушая второй стакан.
      Китc с восторгом смотрел на него.
      — Липовая история, но, если вы будете на ней настаивать, мы поверим.
      — Какой еще у вас вопрос, мистер Квин? — вдохновенно махнул рукой Прайам. — Давайте. Чего вас там интересует?
      — Записка, которую Адам прислал Леандру Хиллу.
      — Записка?.. — удивился Прайам. — Что там непонятного, черт побери?
      Эллери вытащил из нагрудного кармана сложенный листок бумаги.
      — Вот копия записки, которую Хилл нашел в серебряном футлярчике на ошейнике бигля. Прошло немало времени, лучше, пожалуй, освежить вашу память, прочесть ее вслух.
      — Валяйте, — с тем же удивлением буркнул Прайам.
      — «Думаешь, я умер, погиб, пропал? — читал Эллери. — Я вас многие годы ищу. И нашел. Догадался о моих планах? Умрешь. Скоро? Нет, очень не скоро. За долгие годы поисков, за мои раздумья, надежды… Умрешь медленно и неизбежно. Вы оба. Медленно, верно — физически и морально. Перед каждым следующим шагом пришлю обоим предупреждение… предупреждение с особым смыслом, неясным, загадочным. Прими первое, номер один».
      — Видите? — вставил Прайам. — Совсем чокнутый.
      — Умер, погиб, пропал… — повторил Китc с улыбкой. — В урагане, мистер Прайам?
      — Да он же ненормальный, лейтенант. Гнался за нами по палубе, размахивая мачете, вопил, будто мы задумали его убить. Сам нас все время пытался убить. Спросите своих докторов по мозгам, пускай скажут. Это и есть ваш вопрос, мистер Квин?
      — Что? О нет, мистер Прайам. — Эллери нахмурился на листок. — Вопрос в фразировке.
      — Чего?
      — В том, как написана записка.
      — А чего в ней такого? — озадаченно спросил Прайам.
      — Да в ней много чего. Можно даже назвать ее самым что ни на есть примечательным набором слов, какой мне когда-либо посчастливилось видеть. Сколько слов в записке, мистер Прайам?
      — Откуда мне знать, черт возьми?
      — Пятьдесят восемь.
      Прайам взглянул на Китса, который лишь ретиво курил, слишком долго отказываясь от удовольствия, а на лице Эллери читалась исключительно сосредоточенность.
      — Ну, пятьдесят восемь, и что?
      — Пятьдесят восемь слов, мистер Прайам, составленных почти из трехсот букв алфавита.
      — Все равно не пойму. — В низком голосе Прайама зазвучала агрессивная нота. — Что хотите доказать, чего добиваетесь?
      — Я хочу — и могу — доказать, что записка необыкновенная.
      — Необыкновенная? — Борода вздернулась. — В каком смысле?
      — Слова, мистер Прайам, — объяснил Эллери, — мои профессиональные инструменты. Я не только их пишу, но внимательно — иногда с завистью — читаю написанные другими. Поэтому со знанием дела прихожу к заключению, что впервые в жизни вижу отрывок прозы — бессмертной или нет, — включающий в себя пятьдесят восемь слов, состоящих почти из трехсот букв, среди которых нет ни одной буквы «т».
      — Ни одной буквы «т», — повторил Прайам. А когда замолчал, губы все шевелились, словно он пережевывал что-то незнакомое и неприятное.
      — Я долго не обращал на это внимания, мистер Прайам, — продолжал Эллери, расхаживая вокруг тела Альфреда Уоллеса. — Чересчур очевидные вещи в глаза не бросаются. При чтении сосредоточиваешься на смысле, а не на структуре текста. Кто станет разглядывать здание по отдельным кирпичикам? Хотя именно в них кроется секрет постройки. В английском языке двадцать шесть букв, основных строительных кирпичиков, одни из которых важнее других. Тут нет ничего таинственного или загадочного. Их характер, сочетаемость, частота употребления научно установлены с той же точностью, что и состав штукатурки.
      Позвольте рассказать вам о букве «т», мистер Прайам.
      По частоте употребления в английском языке она вторая после «е». «Т» — второй кирпичик из двадцати шести.
      С буквы «т» начинаетсябольшинство английских слов.
      Многие звуки в английском языке обозначаются сочетанием двух букв, которые называют дифтонгами. Буква «т» входит в самый распространенный дифтонг — th.
      Больше того, — продолжал Эллери, — буква «т» присутствует в самом употребимом трехбуквенном слове — определенном артикле the.
      Она встречается в большинстве самых распространенных предлогов, частиц, указательных местоимений, без которых на письме и в речи практически обойтись невозможно.
      Понятно теперь, чем меня поразила записка Чарльза Адама вашему компаньону?
      Она поразительна до невозможности. Никакой постижимой случайностью или совпадением невозможно объяснить записку из пятидесяти с лишним слов при полном отсутствии буквы «т». Составить такой текст можно только сознательно. Затратив при этом значительные усилия.
      Роджер Прайам был озадачен, стараясь что-нибудь понять или что-то припомнить, напряженно морщась, слегка вращая глазами, но молча.
      На заднем плане курил Китc, на переднем лежал под покрывалом Альфред Уоллес.
      — Вопрос, конечно, в том, — заметил Эллери, — почему автор записки избегал буквы «т».
      Посмотрим, нельзя ли отсюда вывести кое-что полезное.
      Как был написан оригинал копии Леандра Хилла? От руки или на пишущей машинке? У нас нет прямых свидетельств, записка исчезла. Лорел мельком видела, как Хилл ее вытащил из серебряного футлярчика, но текста не разглядела — он читал отвернувшись.
      Однако простейший анализ показывает, что представляла собой записка. Она не могла быть написана от руки. Написать рукой букву «т» столь же легко, как любую другую. Учитывая тему послания, автор вряд ли занялся бы словесными играми; дело сводится лишь к простоте и сложности.
      Если записка написана не от руки, значит, напечатана на машинке. Вы видели оригинал, мистер Прайам, Хилл его вам показывал утром после сердечного приступа. Записка была напечатана?
      Прайам поднял глаза, странно хмурясь, но ничего не ответил.
      — Она была напечатана, — заключил Эллери. — Стоит это признать, и ответ напрашивается сам собой. Автор печатал ее на машинке, не пользуясь буквой «т». Зачем искать сложные объяснения? Он не использовал букву «т» попросту потому, что не мог. Клавиша с буквой «т» не работала. Была сломана.
      Прайам неожиданно поднял голову и сказал:
      — Вы гадаете.
      Эллери страдальчески сморщился.
      — Я вовсе не пытаюсь продемонстрировать собственный ум, но против употребленного вами глагола должен возразить. Гадание мне не меньше противно, чем богохульство епископу. Признаюсь, я делаю допущения; решение вашей проблемы не доставило мне удовольствия! Ну, допустим, что это догадка. Однако догадка весьма здравая, больше того, подлежащая проверке.
      Я выдвигаю теорию о пишущей машинке со сломанной клавишей. Фигурирует ли в нашем деле не совсем исправная машинка?
       Как ни удивительно, да.
      Впервые отправившись к вам в машине Лорел Хилл, я ей задал несколько вопросов. Она рассказала, что вы со всем справляетесь самостоятельно и, болезненно реагируя на физический недостаток, не любите принимать даже самую необходимую помощь. День назад, например, были в ее присутствии в очень дурном настроении из-за вынужденной необходимости диктовать деловые распоряжения Уоллесу, так как вашу машинку только что отослали в ремонт.
      Прайам резко оглянулся. Китc, стоя рядом с креслом, выдвинул и откинул полку с пишущей машинкой.
      Прайам задохнулся, брызнул слюной, испуганно глядя на полку.
      Эллери с Китсом склонились над машинкой, не обращая внимания на мужчину в кресле. И переглянулись.
      Китc ткнул указательным пальцем в клавишу с буквой «т».
      — Мистер Прайам, — сказал он, — в машинке только одна новая клавиша — «т». На ней напечатана записка к Хиллу. — И почти любовно накрыл машинку руками.
      Из горла Прайама вылетел бесформенный звериный рык.
      — Кто мог напечатать записку на вашей машинке? — самым что ни на есть дружелюбным тоном спросил Эллери. — Тут и гадать не приходится.
      Даже если бы я никогда не видел этой полки, все равно знал бы — машинка прикручена. Обязательно, чтоб не упала, когда полка выдвигается и откидывается. Да и Лорел Хилл мне об этом рассказывала.
      Значит, за исключением случаев, когда машинка нуждается в серьезном ремонте, она прочно встроена в кресло. Мог ли оригинал записки быть напечатан, когда машинку сняли для ремонта, но еще не заменили сломанную клавишу «т»? Нет, поскольку записка была доставлена Хиллу за две недели до отправки машинки в ремонт. Могли кто-нибудь напечатать записку в ваше отсутствие? Нет, потому что вы никогда не покидаете кресла, в котором сидите пятнадцать лет. Мог ли кто-нибудь печатать на машинке, когда вы, скажем, спали? Невозможно. Когда кресло раскладывается в кровать, полка не выдвигается.
      Поэтому, к моему глубокому сожалению, мистер Прайам, можно прийти к единственному заключению, — заявил Эллери. — Вы сами напечатали предупредительную записку.
      Вы грозили смертью своему партнеру. Единственный настоящий враг из вашего с Хиллом прошлого — Роджер Прайам.

* * *

      — Не поймите меня неправильно, — оговорился Эллери. — Чарльз Адам не выдумка, а реальная личность, как показало наше расследование. Адам исчез в морях Вест-Индии много лет назад, с тех пор никто его не видел и не слышал. Только записка заставила нас поверить, будто он еще жив. Зная теперь, что вы написали записку, можно констатировать, что Адам, в конце концов, не пережил плавания на «Бигле» двадцать пять лет назад. Вы с Хиллом убили его, а этим летом целенаправленно «воскресили» здесь, на юге Калифорнии.
      Вы знали, Прайам, — продолжал Эллери, — каким потрясением станет для вашего компаньона известие, будто Адам жив, после того, как он столько лет считал его мертвым. Причем не только жив, но жаждет отомстить. Вы знали, как остро Хилл отреагирует на подобную новость. Он зажил новой жизнью, привязался к приемной дочери Лорел, которая боготворила его.
      «Воскрешение» Адама угрожало лишить его не только жизни, но и ее любви, что, пожалуй, было для него еще важнее. Вы понимали, что больное сердце Хилла, у которого уже было два приступа, вполне может не выдержать шока. И не ошиблись — записка убила его.
      Если у него и были сомнения в подлинности записки, вы их развеяли утром после сердечного приступа, впервые за пятнадцать лет потрудившись явиться к нему. Несомненно, договорились по телефону о срочной конфиденциальной беседе. По-моему, беспрецедентный визит имел и другую, не менее настоятельную причину: лично убедиться, что записка уничтожена и не приведет к вашей машинке. Либо Хилл ее отдал вам, либо сам уничтожил на ваших глазах. Однако вы не знали, а он не признался, что снял своей рукой копию, спрятав в матрас. Зачем? Может быть, после первого потрясения Хилл, подумав, не вполнеубедился. Возможно, шестое чувство подсказало ему до свидания с вами, что тут что-то не так. Убедили ли вы его при разговоре или нет, копия уже, видно, лежала в матрасе, и он из врожденной осторожности, несмотря на ваши доводы, оставил ее там, не сказав вам ни слова. Мы не знаем и никогда не узнаем его соображений.
      Но само по себе потрясение произвело губительный эффект. Убийство страхом. Гораздо более хладнокровное и осмотрительное, чем убийство с помощью револьвера, ножа, даже яда. Убийство, требующее трудоемкой предварительной подготовки. Интересно, зачем? Зачем вам понадобилось не только убить Хилла, но и столь старательно и затейливо маскировать убийство под месть «старого врага»?
      Мотив должен быть несокрушимым. Вы действовали не ради выгоды, ибо смерть Хилла не сулила вам материального преимущества — его доля в деле отошла Лорел. Вы не боялись обвинения в убийстве Адама двадцать пять лет назад, ибо Хилл сам замешан в нем по уши, вы оба извлекли из него равную пользу — вряд ли ему удалось бы целиком свалить на вас преступление. Фактически, он находился в худшем положении по сравнению с вами, вынужденный держать язык за зубами, чтоб Лорел ничего не узнала. Вряд ли вы убили его потому, что он дознался о вашем другом преступлении, например — предлагаю очевидную теорию — о присвоении денег фирмы. На самом деле вы практически не имеете отношения к фирме «Хилл и Прайам». Хилл руководил делами, а вы просто разыгрывали спектакль, изображая равноправного по работе и ответственности партнера. Никогда не выходя из дому, не имели никакой возможности красть деньги, подделывая счета и так далее. Проблема не в вашей жене. Хилл относился к миссис Прайам корректно и дружелюбно, вдобавок, — довольно сухо добавил Эллери, — он уже вышел из возраста, пригодного для подобных вещей.
      Убив Леандра Хилла, вы добились только одного. Поэтому, в отсутствие положительных указаний в другом направлении, я вынужден назвать единственную причину убийства.
      О ней говорит ваш характер, ваша личность.
      Убив Хилла, вы избавились от делового партнера. Это единственный результат его смерти. Главный? По-моему, да.
      Вы одержимы жаждой превосходства, власти над всем и вся, что вас окружает. И особенно не выносите зависимости от других, видя единственную возможность избавиться от нее в том, чтобы других поставить в зависимость от себя. Из-за физической беспомощности вы нуждаетесь во власти. Вы должны быть господином, хозяином, пусть даже через посредника, как в случае с вашей женой.
      Вы возненавидели Хилла за то, что он, а не вы был хозяином фирмы, пятнадцать лет руководил делами, а вы лишь на словах помогали ему. Сотрудники его уважали, а вас презирали. Он определял политику, закупки, продажи. По любому счету, большому и малому, фирму «Хилл и Прайам» олицетворял Леандр Хилл, а Роджер Прайам оставался забытым беспомощным инвалидом, запертым в каком-то доме. Пятнадцать лет вашу душу терзал сам факт, что материальным благополучием и процветанием фирма обязана Хиллу. Даже когда вы наслаждались плодами его трудов, они оставляли горький привкус во рту, который со временем превратился в отраву.
      Вы задумали его убить.
      Убрав компаньона с дороги, вы стали бы неоспоримым хозяином. Наверно, вы не думали о возможности погубить дело. Но даже если и подумали, то не отступились бы. Главное — чтобы к вам ползком приползли все, кто связан с фирмой «Хилл и Прайам». Главное — быть боссом.

* * *

      Роджер Прайам ничего не сказал, не зарычал. Только маленькие глазки его забегали.
      Китc подвинулся еще ближе к нему.
      — Увидев однажды решение, — продолжал Эллери, — вы вспомнили о своем серьезном увечье. Нельзя встать и пойти, куда пожелаете, — вы обездвижены. Об обычном убийстве нет речи. Разумеется, можно было бы пристрелить Хилла прямо здесь, в комнате, на деловом совещании. Но его смерть не главная цель. Он должен умереть, а вы — остаться на свободе и руководить делами.
      Необходимо убить его так, чтоб вас не заподозрили.
      Убийцам давно известен лучший способ отвести от себя подозрения. Надо создать впечатление, будто вашей жизни грозит та же опасность из того же источника. Иными словами, изобрести фиктивную внешнюю угрозу не только для Хилла, а для вас обоих.
      История Чарльза Лайелла Адама двадцатипятилетней давности стала подходящей — хоть дерзкой и опасной — основой подобной иллюзии. Если он «жив», у него есть достоверный мотив желать обоим смерти. Официальные лица могут выяснить прошлое Адама; за трагическим плаванием «Бигля» можно проследить до момента его исчезновения вместе с экипажем; факты вашей с Хиллом прошлой и нынешней жизни плюс оброненные в записке намеки привели бы любого компетентного следователя к необходимому вам заключению.
      Вы очень умно избежали психологической ошибки: не стали слишком ясно высказываться. Нарочно почти ничего не сказали в записке, постоянно отказывались давать полезную для полиции или следствия информацию, хотя, если подумать, окажется, что в действительности вы нам существенно помогали. Впрочем, с виду заставили хорошо потрудиться.
      Заставили нас хорошо потрудиться, указав фантастический след.
      Фантастическая картина, связанная с теорией эволюции, как ни странно, лишь придала убедительность вашей логике. Человек, четверть века лелеявший мечту о мести, должен быть слегка чокнутым. Подобный ум легко обращается к ассоциациям и фантастике. В то же самое время Адам, естественно, мыслит в русле своего воспитания, образования. Он был натуралистом, поэтому вы проложили след, который оставил бы эксцентричный натуралист, в полной уверенности, что рано или поздно мы на него выйдем и он приведет нас к «старому врагу» — натуралисту Чарльзу Адаму.
      Камуфляж задуман и изготовлен блистательно. Дело так надежно замаскировано, что, если бы вы по глупости не воспользовались машинкой со сломанным «т», преступление, может быть, приписали бы человеку, который на самом деле мертв уже двадцать пять лет.
      Крупная голова Прайама чуть качнулась, почти кивнула. Впрочем, может быть, просто дернулись мышцы шеи. Больше не было никаких признаков, что он хотя бы слушает.
      — Вам странным образом не повезло. Вы либо не понимали, какое у Хилла слабое сердце, либо не рассчитали силу своего бумажного снаряда. Он умер после первого предупреждения. Пришлось в то же утро послать предупреждение самому себе, возможно сначала задумав направлять их по очереди одному и другому. После скоропостижной смерти партнера поздно было выходить из игры. Вы попали в положение генерала, который спланировал грандиозную битву с противником, достиг конечной цели первой атакой, но не имеет возможности отменить приказы и дальнейшие действия. Если остановиться, послав себе первое предупреждение, возникли бы подозрения. Они должны были поступать и дальше, придавая достоверность иллюзии, будто Адам насмерть испугал Хилла.
      Вы устроили шесть предупреждений, включая мастерское отравление салатом, от небольшой порции которого вам стало так плохо, что это привлекло внимание к подсказке о рыбе — тунце. После шести предупреждений вы ясно поняли, что успешно нас одурачили, отведя глаза от подлинного преступления. С другой стороны, даже на шести опасно останавливаться, пока вы еще живы. Мы могли призадуматься, почему Адам от вас отступился. Убийц изобличают и на гораздо более мелких уликах.
      Понятно, что для полной надежности надо было представить нам убедительный конец дела.
      Идеально, конечно, чтоб мы «взяли» Адама.
      Человек не такого крупного пошиба, как вы, не стал бы и десяти секунд ломать голову над проблемой, где взять умершего двадцать пять лет назад мужчину и передать живым в руки полиции. Но вы не отказываетесь от задачи только потому, что с виду ее невозможно решить. В вас очень много наполеоновского.
      И вы ее решили.
      Решение подсказала другая неприятная необходимость. Для осуществления сложного замысла против Хилла и себя самого требовался помощник. Ваш ум не знает границ, руки, глаза, уши действуют в ограниченном пространстве, но этого недостаточно. Для такого дела нужны еще ноги, а ваши бездействуют. Вы не имели никакой возможности отыскать бигля, отравить, подбросить с запиской к дверям Хилла; купить в грошовой лавке картонные коробки, достать бог знает где миногу, яд, лягушек и прочее. Конечно, серебряный футлярчик могла в вашем доме забыть или обронить Лорел; мышьяк взят из банки с крысиным ядом в подвале; древесные лягушки собраны рядом у подножия холмов; бумажник из зеленого аллигатора подсказала сумочка жены из того же материала и магазина; обесценившиеся акции первого мужа миссис Прайам найдены в какой-нибудь коробке или сундуке; для подсказки с птицами использована книга из собственной библиотеки. Вы при любой возможности пользовались подручными материалами, видимо, для того, чтобы полностью контролировать ход событий. Но даже для этого нужны ноги.
      Кто по вашим указаниям их отыскивал и использовал?
      Вероятно, Альфред Уоллес. Секретарь, нянька, компаньон, ординарец, подручный… целый день при вас, всю ночь на связи… Вряд ли вы привлекали кого-то другого. Хотя бы потому, что он не мог оставаться в неведении о происходящем. А потом из опасной помехи превратился в ценного помощника.
      Теперь только вы можете дать ответ на вопрос, добровольно ли Уоллес стал вашим сообщником ради хороших денег или вынужденно, так как вам о нем кое-что было известно. — Эллери взглянул на громоздившееся под покрывалом тело. — Думаю, это уже фактически не имеет значения. В любом случае вы уговорили Альфреда стать вашими ногами, продолжением рук и глаз. Отдавали приказы, он их исполнял.
      В конце концов нужда отпала. И другие преступники часто обнаруживают, что орудия вроде Альфреда обоюдоострые. Одному ему было известно, что вы — бог из машины. Какими бы сведениями против него вы ни располагали — если располагали, — живой Уоллес представлял постоянную угрозу вашей безопасности и душевному покою.
      Чем больше вы раздумывали, тем выгоднее представлялась ликвидация Уоллеса. С его смертью исчез единственный свидетель вашего преступления; смерть любовника вашей жены избавила вас от психологических противоречий; мертвец превращается в идеального Чарльза Адама. Будь он жив, они с Уоллесом были бы почти ровесниками; происхождение Уоллеса неизвестно благодаря амнезии; он даже по характеру близок к тому, что мы знаем об Адаме.
      Если бы удалось нам внушить, будто Альфред Уоллес и есть Чарльз Адам, вы одним махом убили бы трех зайцев.
      И вот вы подстроили убийство Уоллеса.
      Роджер Прайам поднял голову. На лицо вернулись краски, низкий голос почти оживился.
      — Надо будет почитать ваши книжки. Интересную сочинили историю.
      — В благодарность за комплимент, — улыбнулся Эллери, — расскажу еще интересней.
      Несколько месяцев назад вы велели Альфреду Уоллесу приобрести револьвер. Дали денег, но оружие приказали купить для себя.
      Нынче ночью вызвали его по домофону в спальне, сказали, будто слышите, как кто-то бродит вокруг дома, велели взять револьвер, зарядить, спуститься, тихонько войти в комнату…
      — Неправда, — возразил Роджер Прайам.
      — Правда.
      Он оскалился:
      — Снова блеф. Даже если правда, откуда вы знаете?
      — Уоллес сообщил.
      Цвет лица Прайама над бородой вновь изменился.
      — Видите ли, — объяснил Эллери, — догадавшись, в какой он опасности, я посвятил его в суть дела. Предупредил, чего ему от вас надо ждать, посоветовал, если хочет спасти свою шкуру, играть по правилам, которые продиктуем мы с лейтенантом Китсом.
      Долго убеждать не пришлось. По-моему, можно назвать его переметной сумой… Иными словами, он хорошо видел, с какой стороны бутерброд маслом намазан, и без всяких возражений перешел на мою сторону. Обещал держать в курсе событий, выполнять в свое время не ваши, а мои указания.
      Получив нынче ночью приказ тихо прийти к вам с заряженным револьвером, Уоллес немедленно мне позвонил. Я велел не торопиться спускаться, чтоб мы с лейтенантом успели доехать. Быстро поспели, правда? Которую ночь ждали звонка.
      Вы наверняка знали, что кто-то стоит возле дома на страже, хотя, разумеется, не ожидали, что это мы с Китсом собственными персонами, предупрежденные Уоллесом. Отлично разыграли скандал, отказываясь от полицейской охраны, в полном соответствии с общей хитрой линией поведения, но с самого начала догадывались, что в критический момент мы пренебрежем капризами, что вам и требовалось.
      Конечно, когда вооруженный револьвером Альфред тайком войдет в комнату, у наблюдающего с террасы охранника возникнет впечатление, будто он собирается вас убить. Если охрана не наблюдает, то услышит выстрел, через секунду будет на месте, увидит в вашей комнате убитого Уоллеса, поймет, что вас только что разбудили, выслушает историю, и на этом все кончится. Зная из предыдущего, что ваша жизнь под угрозой, никто не найдет оснований усомниться в вашей версии произошедшего. Если бы охраны не было, вы немедленно позвонили бы с просьбой о помощи, и, рассчитывая на свою версию и на фактическую принадлежность оружия Уоллесу, вполне могли надеяться на успешное завершение дела. Дерзкий наполеоновский план, Прайам. И он почти удался.
      Прайам пошевелился, с этим движением ожил, по телу словно рябь пробежала. Потом с полной самоуверенностью заявил:
      — Чертов Уоллес наврал. Я не велел ему покупать оружие и сюда нынче не звал. Ничего не докажете. Сами видели, как он недавно влез ко мне с заряженным револьвером, видели, как я боролся за жизнь, видели, что он проиграл, и теперь мертв. — Бородач слегка подчеркнул последнее слово, намекая, что Уоллес уже не свидетель.
      — Боюсь, вы меня не слишком внимательно слушали, — сказал Эллери. — Я говорю, что план почти удался. Неужели я подверг бы Альфреда Уоллеса риску погибнуть или получить серьезное ранение? По моим указаниям он спустился с револьвером, заряженным холостыми патронами. Мы вас разыграли, Прайам. — И окликнул: — Уоллес, вставайте.
      Перед выпученными глазами Прайама покрывало ковром фокусника поднялось с полу, а вместе с ним улыбающийся Альфред Уоллес.
      Роджер Прайам издал пронзительный вопль.

      Никто, в том числе Эллери, не предвидел реакции Роджера Прайама на арест, обвинение, суд. Впрочем, с первого же момента нельзя было представить, чтоб он действовал иначе. Возразить ему мог, пожалуй, один только Уоллес, который по понятным причинам помалкивал.
      Прайам все взял на себя. Он с величественным презрением отрицал роль Уоллеса, объявив его простым орудием, без всякого понятия исполняющим отданные приказания. Слушая его, можно было принять Уоллеса за слабоумного идиота. И тот соответственно изображал из себя идиота. Никто не обманывался, но закон оперирует доказательствами и свидетельствами, а свидетелей было лишь двое — обвиняемый и сообщник, — причем оба — по разным мотивам — сводили к минимуму роль Уоллеса и преувеличивали роль Прайама.
      Китc даже проворчал:
      — Богом клянусь, он хочет быть главным даже на процессе, который грозит ему смертью!
      Говорили, что адвокат Прайама, известный на Западном побережье юрист, пошел вечером в день вынесения приговора и старательно напился до умопомрачения, пропустив лучший эпизод спектакля. Потому что ночью Роджеру Прайаму удалось покончить с собой, приняв яд. Против самоубийства были приняты обычные меры, охрана, ответственная за жизнь приговоренного, находилась в ошеломлении и недоумении. Роджер Прайам просто лежал с открытым в ухмылке бородатым ртом, бешено радуясь, словно пират, убитый на собственной палубе. Никто не смеет ему диктовать, объявляла ухмылка, даже суверенный штат Калифорния. Если уж суждено умереть, он сам выберет способ и время.
      Он хотел властвовать даже над смертью.

* * *

      К всеобщему удивлению, Альфред Уоллес сразу после процесса нашел нового работодателя — писателя с Востока по фамилии Квин. Перебрался с чемоданом в маленький коттедж на горе, а миссис Уильямс с двумя горничными съехали, что, естественно, усугубило эффект.
      Эллери не мог пожаловаться на перемену к худшему, ибо Уоллес готовил гораздо лучше, чем когда-либо стряпала миссис Уильямс, хотя хозяин не рассчитывал на такое достоинство нового служащего, нанятого в секретари. Он по-прежнему оставался на юге Калифорнии из-за заброшенного романа и после закрытия дела Хилла-Прайама всерьез за него взялся.
      Китc был поражен:
      — Не боитесь, что он вам мышьяку в суп подсыплет?
      — Зачем? — резонно спросил Эллери. — Я плачу ему за диктовку и перепечатку рукописей. Что касается супа, он варит простой sopa de almendras, a Mallorquina. Изумительно. Не желаете отведать завтра вечером?
      Китc поблагодарил от души, однако отказался под предлогом, что не привык к гурманским деликатесам, предпочитает куриную лапшу, жена пригласила друзей посмотреть телевизор, и поспешно бросил трубку.
      С прессой мистер Квин держался надменно. Он никогда никого не упрекает за прошлые ошибки. Уоллес нуждался в работе, а он в секретаре, вот и все.
      Уоллес только улыбался.

* * *

      Делия Прайам продала усадьбу на склоне и исчезла.
      Неизбежные догадки сводились к предположениям о «старой подруге, просившей не сообщать ее имя», к слухам, будто Делию Прайам видели в Лас-Вегасе за разнообразными карточными столами с известным подпольным деятелем; в Таосе, штат Нью-Мексико, под вымышленным именем, где она якобы пишет воспоминания для газетно-журнального синдиката; будто она улетела в Рим под густой вуалью; один репортер упорно утверждал, что она находится на далеком индийском рифе в качестве «гостьи» дикого горца-раджи, известного особым пристрастием к западным женщинам.
      Всем, само собой, было известно, что ни одно приятно волнующее известие не соответствует истине, но достоверных сведений не было. Отец Делии не мог дать комментариев: собрав небольшой вещевой мешок, он отправился в Канаду на поиски урановой руды, по его заявлению. Ее сын просто отказывался говорить с репортерами.
      Эллери он по секрету поведал, что мать ушла в монастырь под Санта-Марией, и, судя по тону, Кроув уже никогда не надеялся ее увидеть.
      Юный Макгоуэн улаживал свои дела перед уходом в армию.
      — Осталось десять дней, — жаловался он Эллери, — а у меня еще тысяча проблем, включая женитьбу. Я говорю, столько хлопот, черт возьми, перед отправкой в Корею, да ничего не поделаешь, Лорел уперлась!
      Лорел, как бы выздоравливая от тяжелой болезни — худая, бледная, но умиротворенная, — властно вцепилась в могучую руку.
      — Не хочу потерять тебя, Мак.
      — Корейских женщин боишься? — ухмыльнулся Кроув. — Я слышал, им духи заменяет чеснок.
      — Запишусь в Женскую службу Сухопутных войск, — объявила она, — если меня отправят за океан. Наверно, не очень патриотично выдвигать условия, но раз мой муж в Азии, и я хочу там быть.
      — Вполне можешь вместо Азии очутиться в Западной Германии, — проворчал юный гигант. — Почему бы не остаться дома, сочиняя длинные любовные письма?
      Лорел потрепала его по плечу.
      — Почему вы не останетесь дома, сидя на своем дереве? — спросил Эллери.
      — Мое дерево продано. — Кроув покраснел.
      — Найдите другое.
      — Слушайте, Квин, — огрызнулся сын Делии, — занимайтесь своими игрушками, а я займусь своими. Я не герой, но идет война… прошу прощения, операция ООН по поддержанию порядка. Вдобавок меня все равно заберут.
      — Понятно, — серьезно кивнул Эллери, — но вы сильно изменились в последнее время, Мак. Что стало с парнем, живущим на дереве в атомном веке? Найдя пару, решили не стараться дожить до постатомной эры? Вряд ли это комплимент для Лорел.
      — Оставьте меня в покое, — пробормотал Мак. — Лорел, не надо!
      — Надо, — возразила она. — В конце концов, ты обязан объяснить Эллери обезьяньи глупости…
      — Да, — с надеждой вставил последний, — мне бы очень хотелось раскрыть эту тайну.
      — Я в конце концов вытянула у него историю, — начала Лорел. — Мак, не ерзай. Ему захотелось пробиться в кино. Услыхал, что какой-то продюсер задумал сериал про героя джунглей в пику Тарзану, и родил блестящую идею стать таким настоящим героем в самом Голливуде. Треп про атомный век — наживка для газетчиков — тоже сработал. Он до того прославился, что продюсер и правда явился, они действительно по секрету обсуждали контракт, но тут умер папа, я подняла шум, крича об убийстве. Продюсер испугался слухов о преступлении, газетных статей с упоминанием отчима Мака — которые, по-моему, сам Роджер заказывал или Альфред по его поручению — и прервал переговоры. Кроув жутко на меня обозлился, да, милый?
      — Не так жутко, как в данный момент. Ради бога, Лор, неужели надо всему свету демонстрировать мое нижнее белье?
      — Я сыграл в этом деле ничтожную роль, Мак, — улыбнулся Эллери. — Так вот почему вы старались нанять меня. Думали, если быстро решу проблему, еще успеете сговориться с продюсером.
      — И успел, — мрачно признался юный Макгоуэн. — Он пришел ко мне на прошлой неделе, расспрашивал насчет призыва в армию. Я предложил воспользоваться услугами деда, который обожает жизнь в джунглях, а неблагодарный тип послал меня к черту. Теперь собираюсь в дорогу. Скажите по секрету, Квин, в Корее действительно так плохо пахнет, как все утверждают?

* * *

      Судья Верховного суда зарегистрировал в Санта-Монике брак Лорел и Кроува, засвидетельствованный Эллери и лейтенантом Китсом, свадебный ужин был съеден и выпит в заезжаловке близ Окснарда, после чего новобрачные покатили в «остине» Лорел в общем направлении на Сан-Луис-Обиспо, Пасо-Роблес, Санта-Крус, Сан-Франциско. Возвращаясь назад к югу по прибрежному хайвею, Эллери с Китсом гадали о конечном пункте назначения.
      — Я бы сказал, Монтеррей, — вдохновенно предложил Китc. — Мы с женой там проводили медовый месяц.
      — А я, зная Мака, сказал бы, — подхватил Эллери, — Сан-Хуан-Капистрано или Ла-Холья, поскольку они находятся в противоположном направлении.
      Сами же новобрачные, глаза у которых туманились от шампанского из штата Нью-Йорк, которым Эллери предательски напоил их, свернули на пустой пляж в Малибу и побрели к серебристому Тихому океану, держась за руки и мелодично распевая «Десять пальчиков рук, десять пальчиков ног».

* * *

      Как-то вечером в конце сентября после обеда, когда Альфред Уоллес усаживался у растопленного им в гостиной камина, заскочил Китc. Извинился, что предварительно не позвонил, объяснил, что пять минут назад даже не собирался заскакивать, просто по дороге домой ехал мимо, остановился по внезапному побуждению.
      — Ради бога, не извиняйтесь за акт христианского милосердия! — воскликнул Эллери. — Я уже больше недели никого не видел, кроме Уоллеса. Уоллес, лейтенант пьет виски с водой.
      — Самую капельку, — предупредил Китc. — Воды, я имею в виду. Можно от вас жене позвонить?
      — Остаетесь? Прекрасно. — Эллери внимательно посмотрел на него. У детектива был озабоченный вид.
      — Ну, ненадолго. — Он направился к телефону.
      По возвращении его ждал стакан на кофейном столике перед камином и Эллери с Уоллесом, вытянувшие ноги в двух других креслах. Китc уселся между ними, сделал добрый глоток. Эллери предложил сигарету, Уоллес поднес спичку. Лейтенант долго хмурился на горевший в камине огонь.
      — Случилось что-нибудь? — спросил наконец Эллери.
      — Не знаю. — Китc поднял стакан. — Наверно, я старая баба. Давно хочу с вами потолковать, да все удерживался от искушения, чувствуя себя идиотом. А сегодня…
      — Что вас беспокоит?
      — Дело Прайама… Конечно, все кончено…
      — Что именно вы хотите узнать?
      Китc скорчил гримасу, со стуком поставил стакан.
      — Я, наверно, сто раз прокручивал в памяти то, что слышал от вас в голливудском отделении, ночью в комнате Прайама, и не пойму, не могу понять…
      — Как я разгадал загадку?
      — Сколько ни думаю, так гладко, как у вас, не выходит… — Китc замолчал, осторожно взглянул на Уоллеса, который ответил вежливым взглядом.
      — Не обязательно отсылать Уоллеса, — усмехнулся Эллери. — В ту ночь я серьезно сказал, что доверился ему. Доверился полностью. Он знает все, что знаю я, включая ответы на вопросы, которые, как я понимаю, вас мучат.
      Детектив тряхнул головой, допил остатки. Уоллес было поднялся долить стакан, но Китc отказался:
      — Хватит. — И тот вновь уселся.
      — Ничего не пойму, — возбужденно продолжал лейтенант. — Вы определенно во многом ошиблись… — Он для успокоения закурил, начал снова: — Например, очень многое, что говорили о Прайаме, просто не совпадает.
      — С чем? — спокойно уточнил Эллери.
      — С Прайамом. Возьмите письмо, напечатанное на сломанной машинке и засунутое в ошейник мертвого бигля, которого подбросили Хиллу…
      — И что?
      — Все не сходится! Прайам необразованный. Если когда-нибудь выговаривал умное слово, то не в моем присутствии. Грубая речь, примитивная. Разве он мог написать такое письмо? Изобретая окольные способы выражения без буквы «т»… Для этого надо… чувствовать слово, правда? Обладать сочинительским опытом… А пунктуация? Все точки, тире, запятые на месте.
      — К какому же вы пришли заключению? — спросил Эллери.
      Китc смутился.
      — Или не пришли ни к какому?
      — Ну… пришел.
      — Не верите, что Прайам напечатал записку?
      — Напечатал, конечно. Тут вы совершенно правы… Послушайте. — Он швырнул сигарету в камин. — Считайте меня недоумком, но чем больше я думаю, тем сильней сомневаюсь. Прайам печатал под чью-то диктовку. Точка в точку, слово за словом. — Лейтенант вскочил, готовясь дать отпор неизбежной атаке, но Эллери молчал, задумчиво попыхивая трубкой, и он снова сел. — Добросердечный вы человек. Скажите, в чем я не прав.
      — Нет, продолжайте. Что еще не дает вам покоя?
      — Очень многое. Вы говорили о виртуозной тактике, сообразительности, проницательности, сравнивали Прайама с Наполеоном. Сообразительный? Умный? Тактик? У него сообразительности как у кастрированного быка, ума — как у прыща на носу. Он и меню к обеду не выдумает. Единственное известное ему орудие — дубина.
      По-вашему, он придумал ряд осмысленных подсказок, чтоб навести нас на натуралиста? Связанных с эволюцией… со ступенями лестницы… с разной научной белибердой?.. Способен на это тупой болван вроде Прайама, хваставшегося, что не прочитал ни одной книжки с тех пор, как бегал в коротких штанишках? Надо иметь определенный запас знаний, чтобы просто додуматьсяоб использовании эволюционной теории для отвода глаз, не говоря уж о правильном изображении стадий в нужном порядке. Подсказка о птицах с помощью древнегреческой пьесы! Нет, сэр, на это вы меня не купите. Только не Прайам.
      В вине его я не сомневаюсь. Он действительно убил компаньона. Сознался, черт возьми! Но способ изобрела и детали продумала другая птичка… с таким багажом, какой Прайаму никогда и не снился.
      — Иными словами, если я правильно понял, — пробормотал Эллери, — по-вашему, ему требовались не только чужие ноги, но и чужие серые клеточки.
      — Правильно, — отрезал детектив. — Я пойду еще дальше. Скажу, что на этих ногах и покоится голова, обеспечившая ноу-хау! — Он испепелил взглядом Альфреда Уоллеса, который развалился в кресле, обеими руками небрежно придерживая на животе стакан. Взгляд у него был такой же сверкающий, как у лейтенанта. — Да, Уоллес, я вас имею в виду! Повезло вам, дружище, что Прайам считал вас рабом на побегушках, послушным исполнителем приказаний…
      — Дело вовсе не в везении, — возразил Эллери. — Везет в картах, Китc. Прайам действительносчитал Уоллеса тупым орудием, веря, что блистательный замысел — плод его собственного гения. Такой тип, как Прайам, никогда в этом не усомнился бы, на что хорошо его знавший Уоллес как раз и рассчитывал. Он высказывал предложения с такой тонкостью, так деликатно водил хозяина за нос, что тот так и не заподозрил, что самбыл орудием, которым оперирует опытный мастер.
      Китc снова глянул на Уоллеса, который уютно, даже с довольным видом, полеживал в кресле. Голова лейтенанта треснула от боли.
      — Значит… вы хотите сказать…
      Эллери кивнул:
      — Настоящим убийцей был не Прайам, а Уоллес. С самого начала.

* * *

      Уоллес лениво протянул руку, вытащил сигарету из пачки Эллери, тот бросил ему спичечный коробок, и он, благодарно кивнув, чиркнув спичкой, перебросив коробок обратно, успокоился в той же позе.
      Детектив растерялся, переводя взгляд с Эллери на Уоллеса и обратно. Эллери мирно покуривал трубку.
      — Вы хотите сказать, — повысил он голос, — что, в конце концов, Прайам не убивал Хилла?
      — Вопрос в том, где поставить акцент. Гангстер А, достаточно крупная шишка, чтобы лично не заниматься грязными делами, нанимает громилу В убить гангстера Б. Громила В выполняет задание. Кто виновен в убийстве Б? А и В. Большая шишка и маленькая. Прайам с Альфредом оба виновны.
      — Прайам нанял Уоллеса, чтоб он вместо него убивал? — задал Китc глупый вопрос.
      — Нет. — Эллери взял ершик для трубки, сунул в черенок. — Нет, лейтенант. В таком случае Прайам был бы большой шишкой, а Уоллес маленькой. Все гораздо сложнее. Прайам считалсебя крупной шишкой, а сообщника простым орудием, но ошибался. Ровно наоборот. Он задумалубить Хилла с помощью Уоллеса, тогда как Уоллес с самого начала стремился достичь той же цели с помощью Прайама. Когда же сам хозяин решил чисто убрать помощника, обратил замысел против него самого, вынудив совершить самоубийство.
      — Полегче, пожалуйста, — простонал Китc. — У меня была тяжелая неделя. Объясните односложно, иначе ничего не пойму. По-вашему, получается, что сидящая тут обезьяна, вот этот вот тип, которого вы назвали убийцей, который берет у вас деньги, пьет ваше виски, курит ваши сигареты с вашего разрешения, — этот самый Уоллес убил сначала Хилла, потом Прайама, используя последнего без его ведома, когда тот думал, что сам его использует… Мои куриные мозги просят ответа: зачем? Зачем Уоллесуубивать Хилла и Прайама? Что онпротив них имел?
      — Вам известен ответ, лейтенант.
      — Известен?
      — Кто с самого начала хотел убить Хилла и Прайама?
      — Кто?
      — У кого имелся двойной мотив?
      Китc выпрямился, вцепился в ручки кресла, жалобно взглянул на Альфреда Уоллеса, слабо выдавил:
      — Шутите… Разыгрываете…
      — Никаких розыгрышей, — возразил Эллери. — Ответ очевиден. Единственным, у кого имелись мотивы убить Хилла и Прайама, был Чарльз Адам. К тому же стремился и Уоллес. Зачем нам двое? То, что равно одному и тому же, равно и друг другу. Уоллес и есть Адам. Налить?
      Китc задохнулся.
      Уоллес поднялся, любезно наполнив стаканы. Китc наблюдал за ним, словно ожидая увидеть, как высокий мужчина сыплет белый порошок в стаканы, выпил и мрачно уставился в коричневатую жидкость.
      — Я вообще-то не самый тупой, — сказал он наконец. — Просто стараюсь распутать ваши логические рассуждения. Давайте позабудем о логике. По-вашему, доказано, будто наш красавчик — Чарльз Адам. Какое совпадение! Из миллионов, готовых пойти к нему в Пятницы утирать ему нос, Прайам выбрал единственного во вселенной человека, желающего его убить. Слишком уж точно, чересчур красиво.
      — При чем тут совпадение? Чарльз Адам совсем не случайно попал в няньки к Прайаму. Он это специально устроил.
      Двадцать пять лет разыскивал Хилла и Прайама и однажды нашел. Стал секретарем-компаньоном-нянькой последнего… разумеется, не как Адам, а в вымышленном обличье Альфреда Уоллеса. Догадываюсь, что он посодействовал внезапному увольнению нескольких своих предшественников, но догадка остается догадкой… Уоллес не без оснований помалкивает на этот счет. Кроме того, по-моему, он толчется в Лос-Анджелесе гораздо дольше, чем утверждает история об амнезии в Лас-Вегасе. Возможно, не один год, а, Уоллес?
      Тот вопросительно поднял брови.
      — Так или иначе, ему в конце концов удалось устроиться на службу и полностью одурачить Роджера Прайама, умершего в полном неведении, что Уоллес настоящий Адам, а не фиктивный заместитель, которого он собирался подсунуть властям, никогда ни секунды не сомневаясь, что кости натуралиста по-прежнему лежат в коралловых песках необитаемого вест-индского острова.
      Эллери задумчиво посмотрел на Уоллеса, который потягивал скотч на манер клубного джентльмена.
      — Интересно, как вы на самом деле выглядели, Адам. От раскопанных нами газетных снимков мало проку… Конечно, за двадцать пять лет человек сильно меняется. Хотя как-то не верится. Почти наверняка пластическая хирургия… высокого качества — без всяких признаков. Возможно, легкая операция на голосовых связках… интенсивная отработка походки, манеры речи, характерных жестов и прочего. Видимо, все это сделано много лет назад, за долгое время полностью стерлись следы — прошу прощения — старого Адама. Ни Прайам, ни Хилл никогда не узнали бы вас в представительном великолепном мужчине. Вы, конечно, заранее знали, что Прайам выбирает в секретари настоящих мужчин. Делия очаровала вас с первого взгляда. Плум-пудинг к ростбифу.
      Уоллес признательно улыбнулся.
      — Неизвестно, как и когда хозяин намекнул впервые, что хочет избавиться от Леандра Хилла. Возможно, и не намекал, не тратил много слов. По крайней мере, сначала. Вы находились при нем днем и ночью, изучали его, не могли не заметить ненависти к партнеру. Видимо, — Эллери закинул ноги на столик, — очень быстро и крепко схватили хозяина за нос, принялись водить из стороны в сторону. С немалым удовольствием угадывали намерения, управляли жертвой по своему усмотрению, не внушая никаких подозрений. Почуяв, что Прайам хочет смерти Хилла, стали толкать его к конкретным действиям. Дали разжевать, переварить идею. Возможно, на это ушли месяцы. Впрочем, времени у вас хватало, терпения не занимать.
      В конце концов Прайам загорелся.
      Конечно, для дела он нуждался в сообщнике. Насчет кандидатуры вопросов не возникало. Не удивлюсь, если вы ненароком обмолвились, будто не очень-то возражаете против насилия… якобы судя по смутным воспоминаниям сквозь пелену амнезии… События развивались очень медленно, но в один прекрасный день вы достигли цели и принялись «работать ногами».
      Уоллес мечтательно смотрел в огонь. У Китса, наблюдавшего за ним и слушавшего Эллери, возникло детское ощущение, будто все это происходит совсем в другом месте с другими людьми.
      — У Прайама был свой план, соответственно его характеру, грубый, взрывчатый, вроде «коктейля Молотова». Возможно, вы им восхитились… предложив к слову действовать более скрытно. Обсуждая варианты, возможно, спросили, не найдется ли в совместном прошлом нынешних партнеров нечто способное послужить Прайаму — обязательно Прайаму — психологически надежным трамплином для поистине мудрого плана. Со временем услышали историю Адама — свою собственную. Что с самого начала и требовалось.
      В конечном счете смехотворно просто. Вкладывай в хозяйскую голову мысли, которые потом выходят из уст, при этом убеждая его, будто он сам их придумал. Со временем картина полностью нарисовалась. Замысел обеспечивал Прайаму нерушимую гарантию невиновности. Он был уверен, что идея целиком и полностью его собственная… хотя план с начала до конца разработали вы. И поистине великий день однажды настал.
      С той минуты, — обратился Эллери к Китсу, — задача сводилась к практическим действиям. Уоллес нашел способ наставлять рога Прайаму не только в супружеском, но и в психологическом смысле, на каждом этапе внушая хозяину, что именно он руководит событиями, а секретарь исполняет приказы, хоть на каждом этапе первый приказывал именно то, чего хотел последний.
      Вы правильно догадались, Китc, он надиктовал печатавшему Прайаму адресованную Хиллу записку. Даже не диктовал, а скромно «подсказывал» шефу, изо всех сил стучавшему на машинке со сломанной клавишей «т». Случайность? У Уоллеса-Адама не бывает случайностей. Он тайком от хозяина сам сломал клавишу, заверив его, что машинкой вполне можно пользоваться. Главный пункт плана заключался в том, чтобы Хилл после прочтения уничтожил записку. Разумеется, мы о ней должны были узнать, и, если бы адресат тайком не снял копию, Уоллес обязательно позаботился бы, чтобы я, вы, еще кто-то, скажем Лорел, отыскали какие-нибудь черновики. В конце концов сломанная и замененная клавиша «т» заманила Прайама в ловушку… по плану его сообщника.
      Сидевший позади Китса мужчина позволил себе слегка улыбнуться, спокойно глядя в стакан.
      — Догадавшись, — продолжал Эллери, — что Прайам задумал убить его… он и этим воспользовался, повернув дело так, что удар поразил нападавшего. Когда я сообщил ему то, что якобы знал, сведения идеально совпали с его последним шагом. Единственная проблема — правда, Адам? — заключалась в том, что я знал слишком много.
      Уоллес поднял стакан почти приветственным жестом. Впрочем, сразу поднес к губам, поэтому трудно было судить, что вообще означал этот жест.

* * *

      Китc ерзал в комфортабельном кресле, словно неудобно сидел. Между бровями залегла глубокая складка, лоб морщился.
      — Я нынче плохо соображаю, — пробормотал он. — Пока все это для меня лишь теория. По-вашему, Уоллес — Чарльз Адам. Свели воедино кучу доказательств, звучит потрясающе. Ладно, Адам так Адам. Однако откуда такая уверенность? Возможно, вообще не Адам. Возможно, Джон Джонс, Стэнли Браун, Сирил Сент-Клер, Патрик Силверстайн… По-моему, вполне может быть. Опровергните.
      Эллери рассмеялся:
      — Не заставляйте меня отстаивать систему, которая — не всегда восторженно — именуется «методом Квина». К счастью, Китc, я могудоказать, что этот человек ни кто иной, как Чарльз Адам. Помните, он нам рассказывал, откуда взялось имя Альфред Уоллес?
      — Говорил, будто взял с потолка, не помня после потери памяти, кто он такой. — Китc сверкнул глазами. — Сплошное вранье.
      — Сплошное вранье, — кивнул Эллери, — кроме того факта, что звали его как угодно, только не Альфредом Уоллесом. Он сам выбрал себе это имя.
      — Ну и что? Ничего нет необычного в имени Альфред Уоллес.
      — Ошибаетесь. Имя Альфреда Уоллеса не только необычное и примечательное, но уникальное.
      Альфред Уоллес — Альфред Рассел Уоллес — современник Чарльза Дарвина, натуралист, почти одновременно и независимо сформулировавший теорию эволюции. Собственно, их сообщения были впервые представлены в совместном докладе, прочитанном в 1858 году в Обществе Линнея, и опубликованы в журнале общества в том же году. Дарвин в общих чертах изложил свою теорию в 1842 году. Уоллес, заболев в Южной Америке лихорадкой, пришел к аналогичным заключениям, отослал Дарвину результаты своих открытий, поэтому они были опубликованы одновременно.
      Эллери выбил трубку в пепельницу.
      — Перед нами человек, взявший якобы с потолка имя Альфреда Уоллеса. Он по уши увяз в деле Хилла-Прайама, основанном на задуманном натуралистом по имени Чарльз Адам ряде предупреждений, связанных с теорией эволюции, разработанной Дарвином и Альфредом Уоллесом в девятнадцатом веке. Случайно ли секретарь одной из жертв Адама выбрал из миллионов возможностей имя одного из главных творцов эволюционной теории? Построив замысел убийства на своих научных познаниях, Чарльз Адам и псевдоним заимствовал из своего научного прошлого. Хотя не осмелился назваться Дарвином — что было бы чересчур очевидным. В то время как имя Альфреда Уоллеса почти неизвестно широкой публике. Возможно, он выбрал его неосознанно. Судьба сыграла коварную шутку с тем, кто, считая себя божественным вершителем событий, очутился в смертельной ловушке благодаря бессознательным импульсам.

* * *

      Китc вскочил так внезапно, что даже Уоллес вздрогнул.
      Детектив не обратил на него внимания. Светлую кожу в пламени камина усеяли красные пятна, он хмурился сверху вниз на вопросительно созерцавшего его Эллери.
      — Значит, вы сознательно взяли в секретари убийцу?
      — Да.
      — Зачем?
      Эллери махнул пустой трубкой.
      — Разве не очевидно?
      — Нисколько. И почему мне так долго не рассказывали?
      — Вы не совсем понимаете, лейтенант. — Эллери уставился в огонь, постукивая по колену трубкой. — Ни единого слова в суде не докажешь. Ни одно не подтверждено доказательствами, требуемыми законом. Ни одно доказательство закон таковым не признает. Даже если изложить в суде всю историю, отсутствие реальных обоснований каждой ее детали оправдало бы в результате Уоллеса, а возможно, и Прайама тоже… или ему вынесли бы не соответствующий преступлению приговор.
      Не хотелось дать Прайаму шанс выйти из воды сухим из-за простых осложнений и неразберихи. Я предпочел, чтобы он получил по заслугам, а потом разобраться с сидящим в кресле джентльменом. Он сидит здесь уже пару месяцев у меня на глазах, под рукой, но я пока не нашел ответа. Может быть, у вас есть предложения?
      — Он убийца, черт возьми, — рявкнул Китc. — За ним наверняка числятся грязные делишки двадцатипятилетней давности… Решив вершить закон собственными руками, он стал точно таким же преступником, как Хилл с Прайамом, даже если это звучит вроде проповеди в воскресной школе!
      — Нет-нет, это правда, — печально подтвердил Эллери. — Этот господин несомненно преступник. Это известно вам, мне и ему. Однако он молчит, что мы с вами можем доказать?
      — Тряхнуть его как следует…
      — Вряд ли поможет, — возразил Эллери. — Нет, Уоллес-Адам — особая проблема. Можно ли доказать, что он сломал клавишу «т» в машинке Прайама? Можно ли доказать, что по его замыслу Прайам убил Хилла? Можно ли доказать, что он выдумал угрожающие предупреждения… когда Прайам заявил в суде, будто сам себе их посылал? Можно доказать какой-нибудь его поступок, слово, предложение, замысел? Хоть что-нибудь, Китc?
      Уоллес с задумчивым интересом смотрел на голливудского лейтенанта.
      Китc целых три минуты не сводил с него горящего взгляда.
      Потом схватил шляпу, нахлобучил на голову.
      Передняя дверь громко, презрительно скрипнула. Машина с ревом помчалась с горы, словно за ней гнались черти.
      Эллери вздохнул и принялся набивать трубку.
      — Пропадите вы пропадом, Адам. Что мне с вами делать?
      Мужчина потянулся к пачке сигарет, усмехаясь привычно спокойно, скрытно и немного устало:
      — Можете называть меня Альфредом.