Последний леший

Странные существа, эти люди. Они как бы выделялись из всей природы, что-то такое делали… Ну, все вокруг течет по своим равномерным законам, так, как заведено, а люди все время меняют пути! Как бы это объяснить, ну, вся природа как бы неподвижна, хотя и двигается, а люди — придают ей совсем другое, особенное течение… Нет, я не могу объяснить это словами… Это — надо видеть и понимать!

Я все больше и больше наблюдал за людьми. Сначала я ничего не понимал, потом разобрался, по каким обычаям они живут — добывают себе еду, едят ее и все такое прочее. Похоже, конечно, на зверей. Но люди еще и делали вещи своими руками. Изготовляли гарпуны и шили одежду, строили домики и мастерили лодки. Тогда я еще не знал, что мир велик, и единственными людьми, за которыми я наблюдал, были родичи Нойдака. Да, и главное, у них был огонь, они умели развести костер, поддерживать его и следить, чтобы пламя не вырвалось и не пожрало все вокруг…

Как получилось, что из всех людей я выделил Нойдака? Случайно, должно быть… Или все это было предначертано? Но в ту ночь мне впервые что-то захотелось. Как бы это объяснить? До этой поры я смотрел на все происходящее как бы со стороны, никаких желаний у меня еще не было. А тут вдруг, впервые разговорившись с человеком, я вдруг заинтересовался людскими делами, воспринял его неприятности — как свои. И более того, как бы это сказать… Впервые у меня появилось желание. Захотелось тоже воздействовать на происходящее, как это делают люди! И это первое желание было связано с Нойдаком, с моим первым человеком, столь неожиданно и непривычно для духа предложившего дружбу.

Удивительно, Нойдак тогда услышал меня. Впрочем, это меня не удивило в тот момент, я ведь никогда еще не разговаривал с людьми. Удивительно — это потому, что потом я пробовал разговаривать с другими людьми, но никто меня не слышал. Никто! Единственным из людей, воспринимающим мой голос, оставался все эти годы Нойдак. Я-то слышал, что говорили люди, но меня никто не слышал! Потом, когда я нашел других, подобных себе, или похожих на меня существ, я сумел поговорить и с ними. Разумеется с теми, кто пожелал со мной говорить, а таковых оказалось немного. От одного духа я узнал, что у подобных мне есть право выбрать себе одного из смертных, который бы слышал мой голос, но отдав себя одному из людей, я лишался права быть услышанным другими.

Это уже потом, вернее, совсем недавно, я встретил других существ, окромя духов, которые слышали меня. Вот Полина, странная умершая, но продолжавшая ходить и говорить женщина, она хорошо слышала мой голос. А потом, когда Повелитель Молний метнул в меня сверкающее копье, обнаружилось, что меня еще можно и видеть. И совсем уж меня удивил Дурень, который запросто схватил меня за ухо. Это было так странно, до этого я полагал, что могу летать где угодно и никто не может взять меня, как берут осязаемые предметы, в руки… Оказалось, что можно и меня. И это было большим открытием. Ведь я как-то и не верил даже в свое существование, вроде я есть, но меня и нет. А после того, как Дурень меня шлепнул, я понял, что живу, что такое же существо, как и другие, населяющие мир, что у меня тоже есть тело…

Но я рассказывал о том, как познакомился с Нойдаком. Он тогда был еще молодой и ничего не знал. Между тем мы с Нойдаком уже разговаривали к тому времени. Я несколько раз рассказывал Нойдаку такие вещи, о которых он не мог знать — мне то просто, летаю я быстро, все сверху видать… Впрочем, летал, конечно же, теперь я человек, и, увы, не полетаю больше! Хотя — кто знает?

Слыша, как молодой колдун разговаривает со мной, вернее, как он говорит, и вроде бы — слышит ответы Духа, соплеменники начали верить в силу Нойдака как колдуна. А я помогал ему, как мог — точно сказал, когда пойдет семга, очень точно… И о стаде китов тоже я ему рассказал, а ведь тогда убили кита и племя запаслось мясом на всю зиму…

Еще тогда другие духи сказали мне, что нельзя помогать людям, что эта помощь — нарушение заведенного порядка вещей, и я могу за это поплатиться… Но мне было все равно. Да и они ведь не люди — эти духи. Как я тогда напроказничал, отправил их всех за тридевять земель на сходку. И что вы думаете? Полетели, по пути рассказывали другим духам, что ожидается сход. Те присоединялись, тоже улетали… Короче, так все духи и собрались вместе, сходка состоялась, что-то там обсудили, никто даже и не стал выяснять, кто всех созвал… Короче, мне все сошло с рук! А я продолжал дружить с молодым колдуном, сдружился настолько, что стал с ним — ну как брат, может, больше чем брат, почти как одно существо.

Потом было много приключений. Я всюду следовал за избранным мною человеком, я узнал, что мир велик, что в нем существуют не только люди, звери и духи, что есть и другие существа, а потом я узнал, что есть и другие миры.

Ну, а сознание о том, что такое время… Это когда мой Нойдак попал в ту переделку с одноглазым великаном, который унес его далеко-далеко в море. Тогда Нойдак упал и замерз прямо в льдине. Он вроде и спал, а вроде — и не жил. Я все это время оставался около него, если бы я улетел, он бы умер тогда, я как бы держал его, не отпускал… И было это долго-предолго. Иногда мне казалось, что я спал, хотя духи и не спят, вроде бы… Но если очень долго быть в одном месте, и ничего не делать, то время начинает бежать мимо тебя быстрым бегом. Долга ночь там, в холодном ледяном море. Но и эти, длинные как целый года ночи только и мелькали у меня в глазах… Жаль, что я не умею считать, а то бы сказал, сколько прошло времени, пока спал Нойдак. Хотя — нет, я все равно сбился бы со счету! И все-таки именно тогда я понял, что такое время, что весь мир движется в нем куда-то в неведомое. И еще — тот сон, или, вернее, сон-бодрствование, он как бы отделил ту мою жизнь от другой, которая началась после пробуждения Нойдака. А сейчас — уже третья жизнь — человеком!

Я долгое время не понимал, почему люди так держатся за жизнь. Теперь — кажется, начал понимать. Жить человеком — это так приятно, столько ощущений. Мне нравится есть и пить, ходить и просто любоваться на природу. А ведь я еще не попробовал дела, которое, как все считают, самое приятное для смертного. Но я уже понимаю, почему люди так хотят жить еще и еще, я и сам бы сейчас не захотел расстаться с этой человеческой жизнью…

— Так ты говоришь, что разговаривал и с другими духами? — заинтересовался Сухмат.

— Да.

— А у духов есть деление на мужчин и женщин? Духов и духинь?

— Я об этом ничего не знаю, — честно признался Лёкки, — но вроде духи деревьев и некоторых озер — именуют сами себя там, как это делают женщины. Не знаю! — заключил отрок решительно.

— А как духи размножаются? — мысли Сухматия крутились все вокруг одного и того же, — Они женятся? У них рождаются маленькие духята? Ты помнишь своих родителей?

— Я же сказал, — даже обиделся Лёкки, — я не помню, как и откуда появился на свет, и никаких родителей не помню! И на свадьбы меня другие духи не приглашали, да и не слышал я никогда, чтобы духи женились и заводили себе детей!

— Скучно, наверное, духам жить без этого дела, — чуть ли не пожалел собратьев Лёкки Сухмат.

— А я тоже еще не пробовал! —напомнил Лёкки, — Я тоже хочу жениться!

— Тебе еще рано…

— Да я старше тебя буду, — напомнил отрок богатырю, — когда я с Нойдаком познакомился, не только тебя, но и Киева еще на свете не было!

— Ну, это ты врешь! — заявил Сухмат, — Киев всегда был…

— Расскажи-ка, лучше, был ли ты с Нойдаком, когда он того бога-великана из скалы выбивал? — сказал Рахта.

— Конечно был. Эх, как бы я хотел помочь ему тогда, особенно… Ну, когда это чудовище пошло прямо по морю, вдаль. Я и остановить его пытался, и кричал на ухо — бесполезно, чудище меня не слышало и не чувствовало. А я уже говорил… Ну, сколько раньше ни пытался я хоть перышко с места сдвинуть — ничего не получалось. Если бы я мог, я бы своему колдуну не только советами бы помогал, я бы все для него сделал!

— Ну, вот сейчас ты можешь делать своими руками, что захочешь! — напомнил Рахта, — Так помогай, хотя, нет, лучше не мешайся…

— Да, сейчас я могу делать работу руками, — согласился Дух, — но я больше не умею летать, не могу попасть в другие миры, вот и в Мир мертвых тоже мне дорога теперь заказана…

— Да, я забыла тебе сказать, малыш, ты нам очень помог тогда, в Мире мертвых, — вдруг спохватилась Полинушка, — без тебя мы, может, и не выбрались бы оттуда. И потом, со скалой… Спасибо!

— Ладно, чего уж там, — Лёкки, однако ж, понравилось, что ему сказали «спасибо». Может, в первый раз! Было приятно…

— Интересно, ты настоящий мальчик? — задумчиво произнес Сухмат, — Будешь расти и сделаешься мужчиной, или таким и останешься? Ведь если тебе так много лет, а ты все еще отрок…

— Я был тогда Духом, а духи живут долго.

— А они умирают?

— Не знаю, не слышал такого ни разу. Слышал, только — что они куда-то уходят… — Лёкки задумался, — но вот и я тоже ушел… В люди!

Глава 21

Для бывшего Духа, а ныне — отрока Лёкки, начался новый период познания мира. Можно сколько угодно летать и смотреть, видеть как люди обжигаются на огне и получают раны, как их кусают звери и как мучает голод или жажда. Но — это всего лишь абстрактные знания, пока всего этого не испробуешь на собственной шкуре. Вот у Лекки и начались эти самые «пробы на шкуре». Для того, чтобы держаться подальше от огня, ему хватило лишь небольшого ожога на руке, которую он сунул в костер, дабы подправить затухавшие угольки… С голодом он пока что был знаком только понаслышке, знал лишь, что такое хороший аппетит, не более! Что такое жажда — и вовсе не узнал, мало родников — что ли кругом? Да и как прознать такое, находясь не среди знойной пустыни, а в русском лесу, всегда готовом накормить и напоить? Ну, потянет нехорошо в животе в ожидании привала и обеда — так что с того? Русам ведь вообще не знакомо слово «голод»! То, что русский назвал бы голодом, в странах иных называется просто хорошим аппетитом. А голод? Вот в далекой жаркой Индии голод — это когда уже сводит судорогой рот… Да, здесь, на Руси, выкормит и лес, подкормят и люди, а могут накормить и просто избушки в лесу стоящие, вроде и без хозяев, да к приему гостей всегда готовые — и понямкать есть чего, и дрова в печке. Попользовался — оставь и ты следующему за тобой путнику поесть, да дровишек приготовь — пусть посохнут, вдруг ему — тому путнику — сушиться придется, или сугреваться с мороза…

Конечно, есть леса и поизобильнее, чем русские, особливо в странах жарких. Там бы Лёкки тоже с голоду не умер бы, он бы по-другому в Мир мертвых отправился бы. Там, в тех душных и влажных лесах в странах черных людей, есть не только плоды сладкие на деревьях растущие, там и змеи ядовитые кишмя кишат, пауки — еще ядовитее змей — укусить норовят, там с хищных зверей, человеческую плоть обожающих — на каждом шагу, на каждой ветке, за каждым кустом — видимо не видимо! А еще там кусают злые мухи, да не просто кровушку пьют, червяков своих под кожу откладывают, али болезни смертные переносят. И чего там только нет, в тех жарких странах!

То ли дело русские края! Не укусит Лёкки ядовитый паучок, потому как не водится их здесь вовсе… Одна ядовитая змея на все края — гадюка, да и у той укус не смертелен. Живет в лесу медведь-богатырь, да лень ему за мальчишками бегать, он лучше малины нажрется али меду, а захочет поразвлечься — рыбки половит. Уступи дорогу ведмедю — он почет оценит, не тронет! А наступят холода, кончится малина — он и вовсе спать ляжет. Не лезь к нему в берлогу — и все дела! Единственное — волки, да и те только зимой опасны, да одинокому путнику — старику али ребенку.

Так что повезло Лёкки — попал он в край благодатный, на радость людям Родом сотворенный, где земля не трясется и волны высокие с моря не приходят — далеко ведь море, еще дальше горы — только живи да радуйся. Но мальчишка себе приключений все равно нашел немеряно — да и что с него взять? То все ягоды в подряд испробует, рот набьет, какая-нибудь ядовитая да попадется, то заноз понахватает, а то — пчелку в кулак поймает, а потом — мается. Словом, пришлось в первые дни Нойдаку со своим дружком повозиться, поучить его уму-разуму. Тем боле, что близки уже были путешественники к своей цели — Москва-река уж совсем рядом была!

От встреченного охотника прознали, что впереди городок имеется, размером невелик, но с торговлей немаленькой, стоит сей городок на Москве-реке, да по имени ее и сам называется. Как найти? Да все дороги к нему ведут, али по реке пройти…

— В городок зайдем, народ порасспросим, — сказал Рахта, — уж о лешем, небось, слыхали…

— А как не токмо слыхали, а уже и поймали? — высказал неожиданное опасение Сухмат.

— Так не последний же там леший…

— А вдруг последний? — хихикнул Лёкки, до сих пор не понимающий, что иногда дела людей вполне серьезны.

— А ты слетай, разузнай! — улыбнулась Полина беззлобно.

— Я сейчас! — обрадовался возможности пошалить отрок.

Мальчишка начал бегать по полянке, раскинув по сторонам руки и махая ими, как птица крыльями, при этом он еще и подпрыгивал, да так, что Нойдаку начало казаться, что его дружок вот-вот и впрямь взлетит. Но, увы, став человеком, Лёкки утратил способность к полетам, и, когда он окончательно всех достал, его пришлось утихомиривать становящимися уже привычными подзатыльниками.

* * *

Городок оказался и впрямь невелик, но пироги здесь пекли не хуже, чем в любом другом городочке. Были и кузнецы — пора было уже давненько подковы лошадкам подправить. Да и одежку обновить, а Лёкки — и вовсе надо было на зиму теплого подкупить. Хорошо, у богатырей кое-какое злато и серебро еще водилось. А здесь даже за серебряную монетку можно было с головы до ног одеться, наесться, да и на покой устроиться. Разумеется, шкурка беличья здесь не одну монетку стоила, на сребреник можно было их целый короб купить.

— Вот здесь на сребреник купить беличьих шкурок, да отвезти в Киев-град, — начал рассуждать Нойдак, — там сменять каждую на сребреник, да привезти куль сребреников сюда, здесь купить воз шкурок…

— Что, понял теперь, откуда у гостей торговых столько добра? — спросил Сухмат северянина.

— Понял! Я тоже хочу стать богатым… Давай начнем возить шкурки?

— Здесь я тебе не товарищ, — равнодушно бросил богатырь, — каждому свое. Ты, кажись, в грамотеи хотел податься, и в деле ведовском подучиться?

— А разве… — Нойдак запнулся, — Разве нельзя и богатым, и мудрецом?

— Может и можно, если богатым родился…

— Я подумаю, — сказал Нойдак серьезно.

* * *

Если с пирогами и шкурками здесь было все как нельзя лучше, то совсем по другому обстояли дела с тем, за чем наши богатыри сюда приперлись. Первые же расспросы привели к странному результату…

— Леший? Большой, на ветвях? Да нет, не слышал…

— Не слыхивала о том…

— Отродясь не слыхал…

Иногда ответы бывали иными:

— Да разве лешие на ветвях живут? Вот, слышал я, в семи днях пути отсюда на юг засел в лесу настоящий леший, да всех вкруг по дороге назад припускает…

— Леший на ветвях? Да нет, не слышал, если бы было такое чудо-юдо, я непременно бы знал. Сызмальства ведь по окрестным лесам промышляю! Вот, слышал, в десяти днях пути отсюда на север…

— Да, вот поближе к Оке-реке, там где она в Атиль впадает, там действительно леших — видимо-невидимо! Поезжайте, парни, туда, отколь Солнце ясное всходит, там и найдете…

— Нет, здесь таких нет, вы, добры молодцы, малость лишку проехали, вот возвернетесь к Киеву малек, там и леший в лесу ядреный живет-поживает!

Собрались все пятеро — Рахта с Полиной, Сухматий, да Нойдак с Лёкки не совет. Странно уж больно все это было. Начали вспоминать последние дня…

— Вот семь дней назад доподлинно подтверждали — есть на Москве-реке леший, и даже то знали, какого цвета шкура, — напомнил Сухмат.

— А когда один день до града Москвы оставался, так вроде никто и слыхом не слыхивал… — добавил Рахта.

— Неспроста все это, — решил было сказать слово мудрое Нойдак, но чуть было не получил по башке — ведь и так всем было ясно, что дело не чисто. Кстати, богатыри больше не лупили Нойдака, как раньше. Ведь у него теперь у самого появился воспитанник, почти сын — а давать подзатыльники отцу в присутствии сына — не гоже!

— Здесь наверняка должен быть какой-нибудь все знающий ведун…

— Думаешь, он скажет тебе то, что скрывают другие? — оборвала своего Рахту Полина.

— Может, и скажет, — не сдавался Рахта, — пошлем к нему Нойдака, может, своему брату ведуну чего и расскажет?

* * *

В тот морозный вечер богатыри остановились на ночлег у двух пожилых людей. Старик со старухой жили одиноко — дети умерли, а у внуков уже были собственные дети и свои дома. Старики были люди добрые, сердечные. Хоть был уговор заплатить только за ночевку, богатырей и угостили, чем Род послал, да еще бабка — ведь с мороза ребятушки — наварила сбитня горячего, простого — только мед да патока да мята, зато с бражкою! Богатырям сразу стало тепло да хорошо, каждый свое отдельное спасибо сказал… И пошла неторопливая беседа. Рахте вдруг пришла в голову мысль — а что как да спросить стариков насчет лешего?

— Леший? Да много чего о лешем сказывают, — прошамкала баушка, — вот так пойдешь по ягоды, да леший и соблазнится…

— Уж это на тебя, что ли, соблазнится, — рассмеялся Сухмат.

— А что, я может, и понужнее могу ему быть, чем девка молодая, неопытная!

— Это как?

— А вот так! — и старуха рассказала такую сказку.

"Жила в деревеньке старуха на веках, Савиха. Пошла она за ягодами и заблудилась. Пришел мужик:

Бабка, что плачешь?

А заблудилась, дитятко, дом не знаю с стороны.

Пойдем, я выведу на дорогу.

Старуха и пошла. Шла, шла:

Что этта лес-от больше стал? Ты не дальше-ле меня ведешь?

Вывел на чисто место, дом стоит большой; старуха говорит:

Дедюшка, куда ты меня увел? Этта дом-то незнакомый?

Пойдем, бабка, отдохнем, дак я тебя домой сведу.

Завел в избу, зыбка вёснет.

На, жонка, я тебе няньку привел.

Жонка у лешего была русска, тоже уведена, утащена. Старуха и стала жить, и обжилась; три года прожила и стоснулась. Жонка зажалела:

Ты так не уйдешь от нас, а не ешь нашего хлеба, скажи, что не могу есть.

Старуха и не стала; сутки и други и третьи не ест. Жонка мужа и заругала:

Каку ты эку няньку привел, не лешего не жрет и водиться не умеет, отнеси ее домой.

Леший взял на плечи старуху, посадил да и потащил. Притащил ко старухину двору, бросил, весь костыченко прирвал, едва и старик узнал старуху. Вот онa и рассказывала,, что у лешего жить хорошо, всего наносит, да только скучно; один дом невесело!"

Поняли Рахта с Сухматом, что толку им от старухи — как от козла молока! Совсем не тот им леший нужон был, их леший в домике не проживает, он на веточках спит. А уж как такая громада жениться на русской может — так то только в сказках и бывает, а по правде — любой мужик засмеет!

— Что, не интересны бабьи сказки? — спросил старик.

— Нет, не интересны, — согласился Сухматий, — а может ты какую историю про лешего знаешь? Только не бабью…

— Можно и не бабью! — кивнул старик, — Можно и охотничью!

— Во-во! Давай нам охотничью историю про вашего лешего! — обрадовался Рахта.

— Идет как-то охотник по лесу, — начал дед, — орешки грызет. А навстречу ему леший. «Что грызешь, человечек?» — спрашивает. «Орешки!» — отвечает охотник. «Дай и мне попробовать» — просит леший…

— Знаю я эту сказку! — оборвал старика Рахта.

— Ну да, — поддакнул Сухмат, — здорово она кончается, когда лешие бабенку увидели и говорят: «Гляди-ка, а у нее рана еще и побольше твоей будет!».

— Все-то вы знаете, везде побывали, все прослыхали, — заворчал дед, — а коли такие знающие-ведущие, так и нечего у старых людей сказки сказывать просить!

Что же, все шло к одному — богатырям либо ничего не рассказывали о лешем, либо морочили голову глупыми сказками…

* * *

Ведунов оказалось вокруг немало. Двое жили в городе, еще двое — в лесах неподалеку. Как и уговорились, к первому ведуну пошел Нойдак один. Беседа началась вроде бы мирно, о том, о сем…

— Прослышал я, что водится здесь такое чудо-юдо… — попробовал заговорить о главном Нойдак и начал описывать лешего.

— А что у тебя за интерес такой к лесному лешему? — хитро усмехнулся старик-ведун, — Такой тебя с потрохами сожрет, да не подавится! Иль Слово знаешь евойное?

— Не сожрет! — и Нойдак по простоте душевной, разболтал всё, — Мы его сами поймаем, да цепи железные оденем, и в Киев-град отвезем!

— Что зело сильны твои богатыри?

— Еще какие сильные! — Нойдак даже руками размахался, так разгорячился, — Да и леший тот, когда спит, к себе подпускает, вот мы его сонного…

— Может, и впрямь поймаете так лешего, — кивнул старик, — вот только не водится такого чуда-юда у нас!

— Как не водится? — опешил Нойдак, — Мы же слыхали, и не от одного человека…

— Может. И водились — во времена стародавние, — покачал головой ведун, — а теперь нет! Вымерли, небось, как подземные мыши преогромные…

Хитрый ведун перевел разговор на другую тему, а наивный Нойдак, не почувствовав подвоха, пошел на поводу…

— Что за мыши преогромные? — кажется, ему стало страсть как интересно.

— Водятся под землею такие большие мыши, по сравнению с которыми конь — как кутенок с тобой сравнивая… Большие-пребольшие, волосатые-преволосатые, спереди два зуба длинных торчат. И нос так и вообще не нос, а чудо страшенное, длинное-предлинное… Роют они теми зубами землю, путь перед собой прорывая, оттого и земля дрожит. Только так они к темноте привыкли, что если случайно на свет ясный попадают, так сразу и умирают. Потому и находят их под землею мертвыми… И никто живыми так и не увидел!

— Сказки все это, — заявил Нойдак самодовольно, — я такое чудо сам видывал. И лежало оно давненько во льду вмороженное, и вовсе не на свету, его собаки просто нашли, а мы — разрыли. И мясо у него было вкусное! Особенно этот страшный нос, он и не страшный вовсе, а очень нежный и ароматный… Вкусный как… — Нойдак подыскивал сравнение, — Как поросеночек!

— Может, ты и прав, — согласился ведун, — я ведь тоже и другое слышал. Что далеко за Святыми горами, где холодно-прехолодно, там живут эти мыши преогромные и едят они траву да кустарнички, длинным носом себе еду с земли добывая… Да тебя, заждались, поди?

— Да, будь здоров, мудрый человек! — поклонился Нойдак на прощание. И только на пороге спохватился, — А как же леший, ну тот, что на ветвях живет и спит крепко?

— Да нет у нас никакого такого лешего, нету! — и ведун мягко вытолкал своего младшего коллегу за дверь…

Визиты к трем остальным ведунам были и вовсе безрезультатны. Двое куда-то срочно уехали, а третий прикинулся совсем уж убогим — сижу, мол, по старости лет в избенке, больных лечу, что сами ко мне приходят, ворожу помаленьку, нигде не бываю, ничего не знаю… Леший? Вроде баушка мне про такого в детстве рассказывала… А больше ничего не знаю, нет, не слыхал!

— Скрывают! — вздохнул Рахта, — Старичок-то в глаза не смотрел, отводил глазки…

— Да и не сидит он сидьмя, — согласился Сухмат, — больных лечить да ворожить — травку собрать надобно, а учеников не видно было.

— Отослал, небось, помощника, чтобы не разболтал, — согласился Рахта, — предупредили, точно…

— А кто? — спросил Лёкки.

— Тот, первый ведун, которому Нойдак сказал, что охотиться пришли мы на лешего, — вздохнул Сухмат, — кабы знать, сказать было надо — мол, поклониться мы ему явилися…

— Во-во, помню, как тебе матушка наказывала — лешему поклонись! — припомнил сцену проводов Рахта.

— А вот послушал бы матушку, сейчас бы и знали-ведали, где тот лешак сокрывается, — огрызнулся Сухматий.

— Так у них леший как вроде бог? — переспросил Нойдак, которому такая мысль только сейчас пришла в голову.

— Вроде того, небось…

— Тогда надо у волхвов спрашивать, — продолжил мысль северянин, — волхвы вечно между собой за богов грызутся…

— Точно! — воскликнул Рахта, — Найти волхва, божество которого тут местные подзатерли! Он все и расскажет…

— Да здесь волхвов, небось, раз-два и обчелся! — возразил Сухмат, — городок-то невелик…

— Волхвов всегда больше, чем надоть! — резонно возразил Рахта.

— А нет ли здесь волхва, что требы Громовику приносит? — вмешалась в разговор мужчин Полина, — давайте, у него поспрашаем! Я поспрашаю…

— Волхв волхву рознь! — напомнил Сухмат.

— А по мне — все они за одно! — кровожадно заключила Полина. Богатырям было совершенно ясно, чем окончится «поспрашание» волхва, если за дело возьмется эта женщина…

* * *

Но все получилось совсем не так. Ведь всем известно, как были взяты большинство из якобы неприступных городов. Нет, не силой, не хитростью, не наукой и не божьим велением… Просто всегда находился предатель! Вот и в граде Москве нашелся таковой. Сам пришел! Прознал, по всей видимости, что с самого Киева приехали богатыри лешего выискивать…

Молодого человека, заявившегося к нашим богатырям поутру, звали Еремой и он был обвешен талисманами, прямо как старый колдун из дальних краев… Он не стал скрывать, что «забижен», причем «забижен» чуть ли не всем городом. На роду Ереме выходило, как сыну главного здешнего волхва, стать тоже волхвом, его выучили всему, что должен знать начинающий ведун, но тут случилась незадача — погиб отец. А его, как он объяснил, злые недруги отодвинули, да не дали и вовсе волхованием заняться. «Мое место заняли!» — объяснил Ерема.

Парень не понравился ни Сухмату, ни Рахте — держался заносчиво, с превосходством, а на Нойдака да на Полину — даже и взгляда не кинул — ну, пустое место, видать, они для него. Зато пообещал помочь с лешим.

— Все из-за этих леших, — заявил Ерема, — где ж оно видано, чтобы леших привечать?

— Значит, есть тут такое чудо-юдо поблизости? — спросил Рахта.

— Есть, да говорят, последнее, — подтвердил Ерема, — много их раньше было, да всех в старину переловили, а как последнее осталось — поклоняться начали. Хотя это и не леший вовсе…

— А кто?

— Да не говорят мне его имени, боятся — порчу наведу, — дополнил список обид неудавшийся волхв.

— Ну, а другие в городе, кто не волхвы, его имя знают? — продолжал допытываться Сухмат.

— Нет, не знают, его поминать нельзя, а то — чего плохое случится!

— А ты не боишься?

— А я волхв, меня мой бог охраняет! Слава Велесу!

— Ты, все-таки, объясни, зачем ты нам помочь так жаждешь? Денег-то не просишь? А за так не верится! — спросил Рахта.

— Споймаете урода, увезете отсюда иль убьете — мне без разницы, убить даже лучшее… — осклабился Ерема, — Место на капище сразу и для меня появится, да не в лесу дальнем, а тут, при граде!

— Сразу делом займешься, а то — бездельничал, поди?

— Да нет, как нам, волхвам, бездельничать можно? Я по лесам брожу, травы да корни выискиваю. Уже нашел корень десятилетний, сейчас столетний ищу, а там — по воле Велеса, может, и тысячелетний найду!

— А что это такое, тысячелетний?

— Тысяча лет, это десять раз по сто, а сто — это десять раз по десять, — презрительно бросил Ерема Нойдаку, — впрочем, тебе не понять! Знаешь, сколько пальцев на двух руках?

— Десять, — ответил Нойдак.

— А самый старый человек сто лет живет, так вот, кто тысячелетний корень найдет, жить тому, сколько десять старцев прожили бы! Понял?

— Понял…

— Да ничего ты не понял, да и ни к чему это тебе! Тот корень боги только великим волхвам даруют, тем, которые в своей мудрости всех превзошли, дабы жили они долго, и капельки знаний своих… — Ерема осекся, увидев, что богатыри как-то странно на него смотрят. Кажется, ему было невдомек, как он выглядит со стороны!

— Так что, поведешь нас к тому лешему?

— Поведу!

— Пошли сейчас!

— Нет, встретимся в полдень, у ворот Яузских, — Ерема тут понял, что богатыри не знают здешних названий и объяснил, — это там, где Москва-река с рекой меньшой, Яузой называемой, сливается…

Ерема ушел. А богатыри начали обсуждать его предложение.

— Мне он не понравился! — заявил Рахта.

— Не нравится, не ешь! — ответил прибауткой Сухмат, — У тебя что, есть другой проводник на примете?

— А как зло замыслил? — подала голос Полина.

— Ясное дело, что зло у него на уме, — согласился Сухмат, — только зло его сейчас на тутошних обращено, а мы — вроде и воспользуемся.

— На чужом горе своего счастья не построишь! — продолжала возражать Полина.

— А чего тогда в дружину поперлась? Ведь все воинское счастье — это для других народов несчастье! — осадил девушку Сухмат.

— А ты тогда чего в богатырях делаешь?

— Как чего? Лешего ловлю! — усмехнулся Сухмат.

Разговор был закончен. Увы, другого провожатого действительно не было! И потому ничего не оставалось делать, как идти за Еремой…

Нойдак за все время разговора не проронил более не слова — как только услышал, что такое есть корень тысячелетний. Еще бы — его-то оказывается, накормили корнем, после которого его век будет длинным-предлинным…

— А я про этого Ерему все-все узнал! — выпалил вбежавший в избу Лёкки, — вор он и злодей, вот! Все говорят! И не одного уже обманом сгубил! Потому его в волхвы и не пустили!

— Успокойся, отрок, — вздохнул Рахта, — мы это уже и сами поняли.

— И что?

— А что делать? — развел руками богатырь, — Не попользуемся этим гадом, так и вовсе в Киев с пустыми руками возвернемся!

* * *

Встретились, как и уговаривались, в полдень. По пути получили еще одно предупреждение — от деда, в избе которого останавливались. И опять — о Ереме. Дед предупреждал, что он — человек очень плохой, и не стоит с ним ходить…