Клитманн продвинулся еще на несколько ярдов в обход «бьюика». Он лежал за невысоким выступом скалы с бледно-голубыми вкраплениями кварца, ожидая, когда Хубатч зайдет с южной стороны. Когда женщина будет окружена, Клитманн выскочит из укрытия и приблизится, стреляя из «узи» на ходу. Он изрешетит ее пулями прежде, чем она успеет обернуться и увидеть лицо своего палача.

«Давай, сержант, не прячься, как вонючий еврей, – зло подумал Клитманн.– Покажись. Отвлеки на себя ее огонь».

Мгновение спустя Хубатч выскочил из укрытия, и женщина увидела его. Когда она сфокусировала свое внимание на Хубатче, Клитманн выскочил из-за скалы.

Подавшись вперед в кожаном кресле, Стефан сказал:

– Ложь, все ложь, мой фюрер. Сосредоточить ваше внимание на Нормандии и есть главная цель заговорщиков в институте. Они хотят заставить вас сделать ошибку, которую вы на самом деле не сделали б. Они хотят представить место высадки Нормандию, тогда как высадка произойдет в…

– Калансе! – сказал Гитлер.

– Да.

– Я знаю, что это произойдет в Калансе, много севернее Нормандии. Они пересекут пролив в самом узком месте.

– Вы правы, мой фюрер, – сказал Стефан.– Войска высадятся на берегу Нормандии седьмого июля.

В действительности это произойдет шестого июня, но погода будет настолько плохой шестого июня, что германское командование решит, что союзники не будут проводить операцию при таком шторме.

– …но это будут малочисленные войска, диверсия, которая должна будет отвлечь танковые дивизии от настоящего места высадки в Калансе. Эта информация сыграла на самолюбии диктатора и вынудила его поверить в свою непогрешимость. Он сел в кресло и грохнул по столу кулаком.

– Это похоже на реальность, Стефан. Но… я видел документы, страницы истории войны, принесенные из будущего…

– Подделка, – сказал Стефан, рассчитывая, что этот параноик поверит в ложь.– Вместо того чтобы показать вам настоящие документы из будущего, они изготовили подделки, чтобы обмануть вас.

Если повезет, обещанная Черчиллем бомбардировка состоится завтра и уничтожит машину времени, всех, кто знает, как восстановить ее и все материалы, принесенные из будущего. Тогда у фюрера никогда не будет возможности проверить утверждения Стефана.

Гитлер молча сидел и задумчиво смотрел на «люгер».

Наверху снова загремели взрывы, раскачивающие картины на стене и карандаши в медном стакане.

Стефан с тревогой ждал, поверил ли ему Гитлер.

– Как ты пришел ко мне? – спросил Гитлер.– Как ты смог воспользоваться машиной времени? Она ведь охраняется с момента исчезновения Кокошки и остальных пяти.

– Я появился здесь, не пользуясь машиной времени, – сказал Стефан.– Я прибыл к вам прямо из будущего, воспользовавшись только временным поясом.

Это была самая наглая ложь из всех, так как пояс не был машиной времени и не мог ничего, кроме как вернуть путешественника в институт. Он рассчитывал на неведение политиканов. Они понемногу знали обо всем, что делалось у них под носом, но мало во что вникали глубже. Гитлер конечно знал о машине времени и о природе путешествий во времени, но, вероятно, только в общих чертах; он вряд ли знал о деталях и о том, как действует пояс.

Если Гитлер понял, что Стефан появился из института, вернувшись туда с поясом Кокошки, он поймет, что Кокошка и остальные были оклеветаны Стефаном и не были предателями, следовательно, рухнет и разработанная им ложь. В этом случае Стефан мертвец.

Нахмурившись, диктатор сказал:

– Ты использовал пояс без машины времени? Это возможно?

Глотка Стефана пересохла от страха, но он сказал с уверенностью:

– О да, мой фюрер, это довольно просто… перенастроить пояс и использовать его не только для возвращения в институт, но и по собственному желанию. И это наше счастье, иначе, вернувшись в институт, я был бы схвачен евреями.

– Евреями? – сказал Гитлер удивленно.

– Да, сэр. В институте организованный заговор, который, как я уверен, возглавляют потомственные евреи, скрывающие свое происхождение.

Лицо сумасшедшего исказилось от злости.

– Евреи. Везде одно и тоже. Везде одно и тоже. А теперь и в институте.

Слушая эти крики, Стефан понял, что повернул ход истории в прежнее русло.

Судьба борется за то, что должно было быть.

Лаура сказала:

– Крис, я думаю, что тебе лучше спрятаться под машиной.

Когда она закончила фразу, убийца, прятавшийся к юго-западу от нее, появился из-за укрытия и бросился к другому укрытию в виде неглубокого углубления в песке.

Она поднялась, уверенная, что «бьюик» защитит ее от выстрелов человека за «тойотой», и открыла огонь. Первые несколько пуль взбили фонтанчики на песке возле ног бегущего, но следующая очередь срезала его по ногам. Закричав, он рухнул на землю. Он покатился по песку и упал в канаву, промытую дождевой водой.

Когда раненный убийца исчез из вида, Лаура услышала автоматный огонь, но не из-за «бьюика», а позади себя. Прежде чем она успела обернуться, несколько пуль ударили ей в спину, бросив ее на землю.

– Евреи, – снова зло сказал Гитлер.– А что с этим ядерным оружием, которое должно помочь нам победить?

– Еще одна ложь, мой фюрер. Хотя в будущем было сделано много попыток его создания, ни одна из них не увенчалась успехом. Это выдумка заговорщиков, которая помогла бы им и дальше расходовать ресурсы и энергию рейха.

Страшный грохот раздался за стенами, как будто они были не под землей, а на небесах посреди шторма.

Тяжелые рамы с картинами заколыхались на бетонной стене. Карандаши загремели в медном стакане.

Гитлер встретился глазами со Стефаном и долгое время изучал его.

– Если бы ты не был предан мне, то пришел бы с оружием и убил бы меня.

Он думал об этом так, как будто убийство Адольфа Гитлера могло бы снять вину с его души. Но это было бы эгоистичным действием потому, что вызвало бы изменение курса истории, что могло поставить будущее под риск. Он не забывал, что его будущее было прошлым Лауры; если он изменит ряд событий, возможно, это изменит мир к худшему вообще и прошлое Лауры в частности. Что, если, убив Гитлера здесь, он вернется в 1989 год и обнаружит, что мир столь трагически изменился, а по каким-то причинам Лаура вообще не родилась?

Он хотел убить эту змею в человеческом обличье, но не мог взять на себя ответственность за последствия. Предчувствие подсказывало, что мир станет только лучше от этого, но он знал, что предчувствие и судьба взаимоисключали друг друга.

– Да, – сказал он, – будь я предателем, мой фюрер, я сделал бы это. Боюсь, что настоящие предатели в институте могут прибегнуть к такому методу рано или поздно.

Гитлер побледнел.

– Завтра я закрою институт. Я закрою его до тех пор, пока не буду уверен в штате.

«Бомбы Черчилля опередят тебя», – подумал Стефан.

– Мы выиграем, Стефан, и мы сделаем это благодаря судьбе, а не предсказаниям. Мы победим потому, что это наша судьба.

– Это наша судьба, – согласился Стефан.– Наше дело правое.

Этот сумасшедший улыбнулся. Поддавшись сентиментальности и резко переменив тему, Гитлер заговорил об отце Стефана, Франце, о прошедших днях в Мюнхене.

Стефан слушал, изображая из себя очарованного, но когда Гитлер выразил благодарность Францу Кригеру за верность его сына, Стефан воспользовался возможностью уйти.

– И я, мой фюрер, буду верен вам до конца своих дней, буду преданным вам слугой.– Он встал, отсалютовал диктатору, сунул руку под рубашку к поясу и сказал: – Сейчас я должен вернуться в будущее ради нашей пользы.

– В будущее? – сказал Гитлер, поднимаясь с кресла.– Но я думал, что ты останешься в своем времени? Зачем возвращаться в будущее, если ты очистил свое имя в моих глазах?

– Я знаю, где скрывается Кокошка. Я должен найти его и вернуть назад, так как только Кокошка может знать имена предателей в институте.

Он быстро салютовал, нажал кнопку на поясе и исчез из бункера раньше, чем Гитлер смог ответить.

Он вернулся в институт в ночь шестнадцатого марта, в ту ночь, когда Кокошка отправился за ним в погоню в Сан-Бернардино и никогда не вернулся. Он сделал все, чтобы уничтожить институт и разуверить Гитлера в информации, исходившей из него. Он был весел, если бы не волновался за Лауру, которую мог атаковать отряд СС в 1989 году.

Но дойдя к программной панели, он ввел последние данные для самого последнего прыжка во времени: в пустыню в окрестностях Палм-Спрингс, где Лаура и Крис ждали его утром двадцать пятого января 1989 года.

Падая на землю, Лаура знала, что ее позвоночник был задет одной из пуль, так как она не чувствовала боли ни в одной части своего тела.

Судьба борется за то, что должно было быть.

Стрельба затихла.

Она могла двигать только своей головой, чтобы увидеть Криса, стоявшего на ногах возле «бьюика», он был парализован ужасом, как она была парализована пулей, повредившей позвоночник. Позади мальчика, в пятнадцати ярдах, с севера бежал мужчина в темных очках, белой рубашке и черных штанах. В его руках был автомат.

– Крис, – сказала она с трудом.– Беги! Беги!

Его лицо исказилось от выражения неподдельного горя, как будто он знал, что оставляет ее умирать. Потом он побежал так быстро, как это могли позволить его маленькие ноги, он побежал в пустыню, виляя из стороны в сторону и представляя из себя нелегкую мишень.

Лаура видела, что убийца поднял автомат.

В главной лаборатории Стефан открыл крышку автоматического записывающего устройства.

Лента двухдюймовой ширины содержала информацию о том, что сегодня ночью машина времени была использована для путешествия в десятое января 1988 года, которое предпринял Генрих Кокошка в Сан-Бернардино, когда он убил Дании Пакарда. Лента содержала информацию о восьми прыжках за шесть миллионов лет пяти человек и трех подстилок из лабораторных халатов с животными. Там были отмечены и путешествия Стефана: в двадцатое марта 1944 года с координатами бомбоубежища под парком Святого Джеймса в Лондоне; в двадцать первое марта 1944 года, с точными координатами бункера Гитлера; и координаты путешествия, которое он запрограммировал, но еще не сделал – Палм-Спрингс, двадцать пятого января 1989 года. Он оторвал ленту, сунул ее в карман и заменил новой. Он установил часы на программной панели на другое время. Они поймут, что кто-то уничтожил записи, но подумают это Кокошка и другие предатели заметали следы.

Он закрыл панель и надел рюкзак с книгами. Перекинув «узи» через плечо, он взял в руку пистолет с глушителем.

Он быстро осмотрел комнату, чтобы убедиться, что не оставил никаких следов, которые выдали бы его присутствие здесь этой ночью. Расчеты на компьютере лежали в кармане его джинсов. Пустой баллон из-под вексона был где-то в далеком будущем под мертвым или умирающим солнцем.

Он предусмотрел все.

Он вошел в цилиндр в подошел к точке перемещения с надеждой, что все сделал для будущего. Он был уверен в уничтожении института и поражении нацистской Германии, поэтому им с Лаурой придется иметь дело только с одной группой эсэсовцев в Палм-Спрингс в 1989 году.

Лежа на песке, парализованная Лаура закричала:

– Нет!

На самом деле это был шепот, потому что у нее не было сил выкрикнуть это.

Автомат выстрелил по Крису, и на какой-то момент она была уверена, что мальчик избежал направления очереди, что было конечно ее последней фантазией, потому что он был всего лишь маленьким мальчиком, очень маленьким мальчиком с короткими ногами, и он был в пределах огня, когда пули нашли его, вонзаясь в его щуплую спину и толкая его в песок, где он остался неподвижно лежать в луже крови.

Вся неосязаемая боль ее парализованного тела была ничем в сравнении с гневом и болью при виде безжизненного тела ее маленького мальчика. Пройдя сквозь все трагедии в своей жизни, она никогда не чувствовала такой боли. Словно бы все потери, которые она претерпела, – мать, которой она никогда не знала, ее добрый отец, Нина Доквейлер, нежная Рути, Дании, для которого она не задумываясь бы пожертвовала собой, – снова дали о себе знать, поэтому она чувствовала не только нестерпимое горе из-за смерти Криса, но снова почувствовала агонию ужаса из-за всех смертей, которые ей пришлось пережить до этого. Она лежала не только парализованная пулей, но и полностью подавленная безжалостной судьбой, которая не оставила ей надежды. Ее мальчик мертв. Она не смогла защитить его, и с ним умерли все ее чувства. Она чувствовала себя ужасно одинокой в холодной и враждебной вселенной и желала теперь только одного – смерти, которая избавила бы ее от этой боли и горя.

Она видела, как убийца приближался к ней.

Она сказала:

– Убей меня, пожалуйста, убей меня, прикончи меня, – но ее голос был так слаб, что, вероятно, он не слышал его.

Зачем жить? Зачем было переживать все трагедии, которые она пережила? Зачем ей нужна была такая жизнь? Какое безжалостное сознание во вселенной дало ей такую жизнь, которая потеряла всякую цель и значение?

Кристофер Роберт был мертв.

Она чувствовала горячие слезы, текущие по лицу, но это было все, что она чувствовала физически, – это и твердый песок под правой щекой.

Убийца подошел к ней, встал рядом и пнул ее в бок.

Она знала, что он пнул ее, потому что смотрела на свое тело и видела его ботинок, пнувший ее в ребра, но она ничего не чувствовала.

– Убей меня, – пробормотала она.

Неожиданно она испугалась, что судьба попытается вернуть то, что должно было быть, что означало для нее жизнь в инвалидной коляске, от которой ее спас Стефан, вмешавшись в обстоятельства, связанные с ее рождением. Крис был ребенком, который никогда не был рожден в ее настоящей судьбе, и сейчас он перестал существовать. Но она не могла быть убита, так как ее судьбой была жизнь калеки. Перед ее глазами промелькнуло ее будущее: жизнь паралитика, прикованного к инвалидной коляске, у которого остались только печальные воспоминания и бесконечная скорбь по сыну, мужу, отцу и всем остальным, кого она потеряла.

– О Господи, пожалуйста, пожалуйста, убей меня.

Стоя над ней, убийца улыбнулся и сказал:

– Я и есть посланник Господа.– Он недобро рассмеялся.– Я отвечу на твою молитву.

Над пустыней сверкнула молния и раздался раскат грома.

Благодаря расчетам, сделанным на компьютере, Стефан вернулся точно в то место на пустыне, из которого он отправился в 1944 год пять минут назад. Первое, что он увидел в ярких вспышках молнии – это окровавленное тело Лауры и эсэсовца, стоящего над ней. Потом он увидел Криса.

Убийца среагировал на гром и молнии. Он начал поворачиваться в поисках Стефана.

Стефан трижды нажал кнопку на своем поясе. Давление воздуха резко увеличилось; в воздухе запахло жжеными электрическими проводами и озоном.

Эсэсовский ублюдок увидел его, вскинул автомат и открыл огонь, направив дуло в его сторону.

Прежде чем пули задели его, Стефан исчез из 1989 года и вернулся в институт в ночь шестнадцатого марта 1944 года.

– Дерьмо! – сказал Клитманн, когда Кригер исчез во времени неповрежденным.

Брачер выскочил из-за «тойоты», крича на бегу:

– Это был он! Это был он!

– Я знаю, что это был он, – сказал Клитманн, когда Брачер подбежал к нему.

– Кто еще это мог быть – сам Иисус в своем втором пришествии?

– Что он задумал? – сказал Брачер.– Что он делает там, где он был, что все это значит?

– Я не знаю, – раздраженно сказал Клитманн. Он посмотрел на тяжело раненную женщину и сказал ей: – Все, что я знаю – это то, что он видел тебя и мертвое тело твоего мальчишки, и он даже не попытался убить меня за то, что я сделал. Он спасал свою собственную шкуру. Что ты теперь думаешь о своем герое?

Она только продолжала молить о смерти. Попятившись от женщины, Клитманн сказал:

– Брачер, отойди.

Брачер повиновался, и Клитманн выпустил длинную очередь из автомата, которая пронзила тело женщины, мгновенно убив ее.

– Мы могли допросить ее, – сказал капрал Брачер.– О Кригере и о том, что он делал здесь… – Онабыла парализована, – нетерпеливо сказал Клитманн.– Она ничего не чувствовала. Я пнул ее в бок и, должно быть, сломал половину ребер, но она даже не вскрикнула. Ты не можешь выпытать информацию у женщины, которая не чувствует боли.

Шестнадцатое марта 1944 года. Институт.

Его сердце стучало, как молот на наковальне, когда Стефан выпрыгнул из цилиндра и бросился к программной панели. Он достал из кармана листок с расчетами на компьютере и расстелил его на небольшом программном столе, который находился в нише панели с оборудованием.

Он сел на стул, взял карандаш и достал блокнот из ящика стола. Его руки тряслись так сильно, что он дважды уронил карандаш.

У него уже были цифры, по которым он оказался в пустыне через пять минут после отправления. Он мог оттолкнуться от этих цифр и вычислить новые, которые бы доставили его в то же место, но на четыре минуты и пятьдесят пять секунд раньше, только через пять секунд после того, как он оставил Лауру и Криса.

Если он будет отсутствовать всего пять секунд, эсэсовские убийцы не успеют убить ее и мальчика к возвращению Стефана. Он сможет добавить свое оружие к сражению, и, возможно, этого будет достаточно, чтобы изменить его исход.

Он получил необходимые знания по математике, когда впервые был назначен в институт весной 1943 года. Он мог делать расчеты. Эта работа не была невозможной, потому, что ему не нужно было начинать с нуля; нужно было только изменить расчеты компьютера на несколько минут.

Но он смотрел на бумагу и не мог думать, потому что Лаура была мертва и Крис был мертв.

Без них он ничто.

«Ты можешь вернуть их, – говорил он себе.– Черт возьми, соберись. Ты можешь остановить это прежде, чем все случится.

Согнувшись над столом, он работал почти час. Он знал, что вряд ли кто-нибудь придет в институт посреди ночи и обнаружит его, но ему постоянно казалось, что он слышал стук сапогов эсэсовцев по коридору. Дважды он оборачивался на машину времени, почти уверенный в том, что пять мертвецов вернулись из-за шесть миллионов лет, чтобы отомстить ему.

Когда он получил цифры и дважды перепроверил их, то ввел их в программную панель. Держа автомат в одной руке и пистолет в другой, он зашел в цилиндр, подошел к точке перемещения…… и вернулся в институт.

Он стоял в цилиндре удивленный и ошеломленный. Потом он снова встал на точку перемещения… И вновь оказался в институте. Объяснение этого поразило его с такой силой, что он даже согнулся, как будто получил удар в живот. Он не мог вернуться раньше, так как уже показался в этом месте спустя пять минут после исчезновения; если он вернется сейчас назад, то возникнет ситуация, в которой он увидит самого себя через несколько минут. Парадокс! Космический механизм не допускал встречи путешественника во времени с самим собой; попытки такого путешествия были обречены. Природа презирала парадоксы.

В его памяти всплыли слова Криса, которые тот сказал в номере отеля, когда Стефан впервые объяснил свое происхождение:

– Парадокс! Разве, это не дико, мама? И разве это не здорово? – А потом этот очаровательный мальчишеский смех.

Но, видно, так и должно было все случиться. Он вернулся к программной панели, бросил оружие на стол и сел. Пот стекал по его бровям. Он вытер лицо рукавом рубашки. Думай!

Он посмотрел на «узи» и подумал, мог ли он хотя бы послать его. Возможно, нет. Он держал автомат и револьвер, когда вернулся первый раз, поэтому, если он пошлет оружие на четыре минуты и пятьдесят пять секунд раньше, они будут дважды существовать в одном и том же месте, когда он появится в пустыне через четыре минуты пятьдесят пять секунд. Парадокс.

Но может быть, он может послать ей что-то еще, что-то из этой комнаты, что-то из того, чего он не брал с собой, и что не породит парадокса. Он оттолкнул оружие в комнату, взял карандаш и написал короткое послание на блокнотном листе: «Эсэсовцы убьют тебя и Криса, если вы останетесь у машины. Уходите. Спрячьтесь». Он остановился, задумавшись. Где они могут спрятаться на голой равнине? Он написал: «Может быть, в канаве». Он вырвал лист из блокнота. Потом подумал, добавил еще: «Вторая канистра с вексоном. Это тоже оружие».

Он осмотрел ящики лабораторных столов в поисках стеклянной пробирки с узким горлышком, но такой не оказалось в лаборатории, где все предметы относились скорее к изучению электромагнетизма, чем химии. Он пошел по коридору, отыскивая другие лаборатории, пока не нашел то, что нужно.

Сунув записку в пробирку, он вошел в цилиндр и подошел к точке перемещения. Он бросил пробирку в энергетическое поле, как если бы он был человеком, стоявшим на необитаемом острове и бросавшим послание в бутылке в море.

Пробирка не вернулась в институт.

… Но кратковременный вакуум снова сменился жарким и пьянящим запахом пустыни.

Обнимая Лауру и восторгаясь магическим исчезновением Стефана, Крис сказал:

– Уау! Разве это не здорово, мама!

Она не ответила, потому что заметила белую машину, съехавшую с дороги на равнину.

Вспыхнула молния, гром потряс день, удивив ее, и стеклянная пробирка возникла в воздухе. Она упала к ее ногам, разлетелась на мелкие осколки, оставив на песке свернутый лист бумаги.