Покровитель

Возможно, он чувствовал себя виновным в таких вещах, за которые никогда не будет прощен. Ведь он считал, что ему уготовано место в аду. Он ничего больше не рассказывал о своем прошлом, кроме того, что рассказал ей и Крису десять дней назад в мотеле. Однако она чувствовала, что он хотел рассказать ей все подробности того, за что чувствовал себя виновным, и того, что оправдывало его. Он ничего не собирался скрывать от нее и просто ждал ее решения.

Несмотря на всю свою печаль, он обладал достаточным чувством юмора. Он хорошо общался с Крисом и мог рассмешить его, что не часто удавалось ей. Его улыбка была теплой и добродушной.

Она по-прежнему не любила его и не думала, что когда-нибудь полюбит. Ее уверенность в этом даже удивляла ее. Лежа в темноте, она наконец нашла причину своей уверенности: она не могла полюбить его, так как он не был Дании. Ее Дании был необыкновенным человеком, и с ним она познала ту любовь, какая только могла быть в мире. В своих чувствах Стефану Кригеру приходилось соперничать с привидением Дании.

Она понимала весь пафос их положения, и ее печалило одиночество. В душе она хотела быть любимой и любить в ответ, но в отношениях со Стефаном она видела лишь его безответную страсть и свою несбывшуюся надежду.

Крис что-то пробормотал во сне и вздохнул.

«Я люблю тебя, дорогой, – подумала она.– Я так люблю тебя».

Ее сын, единственный ее ребенок, стал смыслом ее жизни и веры в будущее. Если что-нибудь случится с Крисом, Лаура знала, что не сможет найти себе места в этом мире, где так тесно переплетались трагедия и комедия.

В трех кварталах от церкви Эрих Клитманн припарковал белую «тойоту» на одной из боковых улочек главного торгового центра Палм-Спрингс. Множество людей прогуливались по улицам, заглядывая в витрины магазинов. Короткие юбки молодых женщин Клитманн считал не только скандальными, но и возмутительными, так как в его время женщины не демонстрировали таким образом свое тело. Железные законы национал-социалистической партии фюрера не допустят такого бесстыдного поведения; победа Гитлера повлияет на весь мир, где взгляды на мораль будут пересмотрены, где эти бесстыдные женщины смогут выставлять себя напоказ только с риском быть заключенными под стражу, где падшим морально вообще не будет места. Когда он смотрел на эти ягодицы и обтянутые груди, Клитманн безрассудно желал лечь в постель с каждой из таких женщин, несмотря на то, что Гитлер не допускал распутства.

Позади Клитманна капрал Руди фон Манстейн развернул карту Палм-Спрингс, которой их снабдила команда исследователей, что обнаружила местонахождение женщины и мальчика. Он сказал:

– Где мы нанесем удар?

Из внутреннего кармана пиджака Клитманн достал свернутый лист бумаги, который дал ему доктор Ятнер в главной лаборатории. Он развернул его и громко прочитал:

– На сто одиннадцатом дорожном маршруте, точнее в шести милях к северу от окраины главного района Палм-Спрингс, женщина будет арестована офицером калифорнийского дорожного патруля в одиннадцать двадцать, в среду двадцать пятого января. Она будет ехать в черном «бьюике». Мальчик будет с ней. Очевидно, Кригер тоже там, но мы не уверены; очевидно, он сбежит от офицера полиции, но мы не знаем, как.

Фон Манстейн уже отметил на карте маршрут, который приведет их к нужному месту.

– У нас осталось тридцать одна минута, – сказал Клитманн, посмотрев на часы на панели автомобиля.

– Это недалеко, – сказал фон Манстейн.– Нам достаточно пятнадцати минут.

– Если мы приедем раньше, – сказал Клитманн, – возможно, нам удастся убить Кригера раньше, чем он ускользнет от офицера дорожной полиции. В любом случае, мы должны успеть до ареста женщины и мальчика, так как будет гораздо сложнее достать их в тюрьме. Он повернулся и посмотрел на Брачера и Хубатча.

– Понятно?

Они оба кивнули, потом сержант Хубатч похлопал по нагрудному карману своего пиджака.

– Что с этими очками, сэр?

– А что с ними? – нетерпеливо спросил Клитманн.

– Мы должны их одеть? Помогут ли они нам смешаться с местными жителями? Я изучал людей на улице, многие из них носят темные очки, многие и не носят.

Клитманн посмотрел на пешеходов, стараясь отвлечься от соблазнительных женщин, и увидел, что Хубатч был прав. Более того, он не увидел ни одного молодого человека, одетого в «крутой стиль» молодых преуспевающих бизнесменов. Может быть, все они были в своих кабинетах в этот час. Увидев отсутствие темных дорогих костюмов, Клитманн почувствовал неуместность их одежды, хотя он и его люди сидели в машине. Из-за того, что многие пешеходы были в солнцезащитных очках, он решил, что их собственные очки придадут им хоть что-то общее с местными жителями.

Когда лейтенант надел очки, то же самое сделали фон Манстейн, Брачер и Хубатч.

– Хорошо, поехали, – сказал Клитманн.

Но прежде чем он снял ручной тормоз и включил скорость, кто-то постучал в окно водительской дверцы. Это был офицер полиции Палм-Спрингс.

Лаура чувствовала, что, так или иначе, их тяжелым испытаниям скоро придет конец. Им либо удастся уничтожить институт, либо они умрут, и она почти достигла той точки, когда страх должен был исчезнуть так же, как появился.

В среду, 25 января, Стефан все еще не чувствовал прежней гибкости мышц левой руки, но резкой боли уже не было. Он не чувствовал онемения в руке и плече, что означало, что пуля не повредила нервы. Благодаря своим ежедневным упражнениям, ему удалось вернуть больше половины силы в левой руке и плече, что было достаточно для внедрения его плана. Но Лаура видела, что он боялся предстоящего путешествия.

Он надел пояс Кокошки, который Лаура достала из сейфа в ту ночь, когда раненый Стефан появился на ее крыльце. Страх, очевидно, не покидал его, но когда Стефан надел ремень, его страх был вытеснен твердым решением.

В десять часов утра, на кухне, каждый из них, включая Криса, проглотил по две капсулы, предотвращающие пагубное действие нервно-паралитического газа вексона. Они запили защитные таблетки апельсиновым соком.

Три «узи», револьвер тридцать восьмого калибра, кольт «Коммандор Марк IV» с глушителем и небольшой пластиковый пакет с книгами были погружены в машину.

Два стальных баллона с вексоном все еще лежали в багажнике «бьюика». Изучив инструкции, вложенные в синие пластиковые пакеты, привязанные к контейнерам, Стефан решил, что ему будет достаточно одного баллона с газом. Вексон был предназначен больше для использования в помещении, – чтобы убивать врага в бараках, укрытиях и подземных бункерах, – чем против войск на поле боя. На открытом воздухе газ быстро нейтрализовался – еще быстрее при солнечном свете – и был эффективен только в радиусе двести ярдов от точки распыления. Тем не менее, газ из одного баллона мог заполнить здание в пятьдесят тысяч квадратных футов, что было достаточно для его целей.

В десять тридцать пять они сели в машину и направились по сто одиннадцатому маршруту к северу от Палм-Спрингс. Когда Лаура проверила его ремень безопасности, Крис сказал:

– Если бы эта машина была машиной времени, мы бы могли отправиться в 1944 год с комфортом.

Несколько дней назад они предприняли ночную поездку в пустыню, чтобы найти подходящее место для отправления Стефана. Они должны были знать точное географическое положение этого места, чтобы сделать расчеты, благодаря которым Стефан мог бы вернуться к ним после того, как он сделает свою работу в 1944 году.

Стефан намеревался открыть клапан цилиндра с газом перед тем, как нажать кнопку на поясе, чтобы нервно-паралитический газ начал распространяться во время его путешествия в институт, убивая каждого, кто окажется в главной лаборатории в 1944 году. Так как некоторое количество газа должно было распылиться вокруг точки его отправления, они вынуждены были сделать это в каком-нибудь уединенном месте. Улица была меньше, чем в двести ярдах от дома Гейнса, в пределах действия вексона, и они не хотели убивать невинных людей.

Кроме того, хотя газ и оставался смертельным только от сорока до шестидесяти минут, они не знали, какое действие он может оказать потом, на человека, случайно попавшего в диапазон его действия. Лаура не хотела, чтобы это вещество осталось в доме Тельмы и Джесона.

День был ясным, голубым и безветренным.

Когда они проехали пару кварталов и выехали на участок, где дорогу окружали с двух сторон высокие пальмы, Лауре показалось, что она видела какие-то странные вспышки света на небе в зеркале заднего вида. На что была похожа молния в светлом безоблачном небе? Она не могла быть такой драматичной, как на затянутом облаками небе, так как ей пришлось бы соперничать со светом солнца, может, она и должна была выглядеть как странные и короткие вспышки света.

Хотя она притормозила, «бьюик» уже въезжал в расщелину, и она ничего больше не видела в зеркале заднего вида, кроме дороги, опускавшейся с холма. Ей показалось, что она слышала и отдаленные раскаты грома, но не была уверена из-за шума воздушного кондиционера в машине. Она быстро съехала на обочину дороги, выключив вентилятор.

– Что случилось? – спросил Крис, когда она остановила машину, открыла дверцу и выскочила наружу.

Стефан открыл заднюю дверцу и тоже вылез из машины.

– Лаура?

Она смотрела на тот кусок неба, что могла видеть со дна расщелины, прикрывая глаза ладонью.

– Ты слышишь это, Стефан?

В теплом воздухе замирали последние раскаты отдаленного грома. Он сказал:

– Это может быть гул самолета.

– Нет. Когда я в последний раз думала так же, это оказались они.

В небе промелькнула последняя вспышка света. На самом деле она не видела самой молнии, разверзающей небеса, это было лишь отражение в атмосфере, слабая вспышка света на голубом сияющем небе.

– Они здесь, – сказала она.

– Да, – согласился он.

– Где-то впереди что-то остановит нас, может быть, дорожная полиция или какой-нибудь несчастный случай, который оставит публичную запись, и тогда появятся они. Стефан, мы должны повернуть, мы должны ехать обратно к дому.

– Это бесполезно, – сказал он. Крис вылез из машины.

– Он прав, мама. То, что мы сделаем, не будет иметь значения. Эти путешественники во времени появились здесь потому, что они уже заглянули в будущее и знают, где нас найти, может быть, через полтора часа, а может быть, через десять минут. Не имеет значения, поедем мы назад или вперед; они уже видели нас где-то, может быть, даже на нашем пути назад к дому.

– Как бы мы ни изменяли наши планы, мы встретимся с ними.

Судьба.

– Дерьмо! – сказала она, пнув ногой дверцу машины, от чего ей не стало легче.– Я ненавижу это. Как ты надеешься победить этих проклятых путешественников во времени? Это все равно, что играть с Богом.

Вспышек молнии больше не было. Она сказала:

– Если подумать, то вся жизнь – это игра с Богом, не так ли? Значит, в этом нет ничего страшного. Садись в машину, Крис. Давайте покончим с этим.

Пока она вела машину через западные окрестности города, нервы Лауры были натянуты, как струны. Она ждала беды со всех сторон, хотя знала, что беда придет оттуда, откуда ее меньше всего ждешь.

Без всяких инцидентов они выехали за город. Впереди оставалось десять миль по пустынной местности, прежде чем сто одиннадцатый маршрут пересечет десятый маршрут.

Надеясь избежать неприятностей, лейтенант Клитманн опустил стекло и улыбнулся полицейскому Палм-Спрингс, который постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание, нагнулся к водителю.

– Что случилось, офицер?

– Разве вы не видели запрещающего знака, когда парковали машину?

– Запрещающего знака? – сказал Клитманн улыбаясь и думая, о чем говорил этот чертов полицейский.

– Ну так, сэр, – сказал офицер насмешливым голосом.– Вы будете утверждать, что не видели знака?

– Да, сэр, конечно я видел его.

– Я знал, что вы не станете врать, – сказал полицейский так, как будто он знал Клитмана как честного человека, что очень смутило лейтенанта.

– Раз вы видели запрещающий знак, сэр, почему вы все-таки припарковались?

– О, я понял, – сказал Клитманн, – парковка разрешена только там, где нет такого знака. Да, конечно.

Полицейский недоуменно посмотрел на лейтенанта. Он перевел взгляд на фон Манстейна, потом на Брачера и Хубатча, улыбнулся и кивнул им.

Клитманну не нужно было смотреть на своих людей, чтобы знать, что они были на грани. Даже воздух в машине потяжелел от напряжения. Снова посмотрев на Клитманна, полицейский попытался улыбнуться и сказал:

– Похоже, вы все четверо – проповедники?

– Проповедники? – переспросил Клитманн, смущенный вопросом.

– Я обладаю некоторой дедукцией, – сказал полицейский улыбаясь.– Конечно, я не Шерлок Холмс, но на вашем бампере написано «Я люблю Бога» и «Иисус да воскреснет». В городе проходит собрание баптистов, а вы все одеты в темные костюмы.

Вот почему он знал, что Клитманн не будет врать. Он думал, что они священники из баптистской церкви.

– Вы правы, – тут же сказал Клитманн.– Мы приехали на собрание баптистов, офицер. Прошу прощения за неправильную парковку. Там, откуда я приехал, нет таких знаков. Если…

– А откуда вы? – спросил полицейский с подозрением, но пытаясь быть дружелюбным.

Клитманн много знал о Соединенных Штатах, но недостаточно для того, чтобы вести такой разговор, который он не мог контролировать. Он знал, что баптисты были в южной части страны; он не был уверен, были ли они на севере, западе или востоке, поэтому сосредоточился на южных штатах. Он сказал:

– Я из Джорджии, – прежде чем понял, как глупо это звучало на его английском с немецким акцентом.

Улыбка исчезла с лица полицейского. Посмотрев мимо Клитманна на фон Манстейна, он спросил:

– А вы откуда, сэр?

Следуя словам лейтенанта, но говоря с еще большим акцентом, фон Манстейн сказал:

– Из Джорджии.

Прежде чем их спросили, Хубатч и Брачер поспешили ответить.

– Мы тоже из Джорджии, – как будто это слово было волшебным и производило впечатление на полицейского.

Полицейский нахмурился и сказал Клитманну:

– Сэр, вы не могли бы выйти из машины на минуту?

– Конечно, офицер, – сказал Клитманн. Открывая дверь, он заметил, что полицейский немного попятился и положил правую руку на рукоятку револьвера, висевшего в кобуре.– Но мы опаздываем на молитву.

Сидящий на заднем сиденье Хубатч открыл свой дипломат и быстро достал «узи», как это, наверное, делали телохранители президента. Он не стал опускать стекло, а прислонил к нему дуло автомата и выстрелил в полицейского, не давая тому времени выхватить револьвер. Стекло машины разлетелось вдребезги. Изрешеченный по меньшей мере двадцатью пулями с такого близкого расстояния, полицейский задергался и рухнул на дорогу. Завизжали тормоза машины, пытавшейся избежать наезда на его тело. Не задевшие полицейского пули разнесли вдребезги витрину магазина на противоположной стороне улицы.

С хладнокровием и быстротой, за которые Клитманн гордился своей принадлежностью к СЕ, Мартин Брачер выскочил из «тойоты» и выпустил дополнительную очередь из «узи», чтобы добавить хаоса и дать им возможность бежать. Вдребезги разлетелись не только витрины магазинов на той стороне, где была припаркована их машина, но и магазинов, стоявших до самого перекрестка сто одиннадцатого маршрута с дорогой на Каньон. Люди кричали, падали на мостовую и искали укрытие. Клитманн видел, как пули попадали в проезжающие машины, которые начинали визжать тормозами и вилять из стороны в сторону; «мерседес» врезался в бок грузовика, а шикарный красный спортивный автомобиль выскочил на тротуар, сбил пальму и въехал в витрину магазина.

Клитманн снова сел за руль и снял ручной тормоз. Он слышал, как Брачер и Хубатч вскочили в машину, поэтому он сорвал машину с места, круто свернул налево и помчался на север. Он тут же обнаружил, что оказался на улице с односторонним движением, двигаясь ему навстречу. Ругаясь, он объезжал встречные машины. «Тойоту» резко занесло, крышка перчаточника открылась, опустошая его содержимое на колени фон Манстейна. Клитманн свернул на следующем перекрестке. В конце квартала он проскочил на красный свет, едва не задев пешеходов, и свернул налево снова в северном направлении.

– У нас осталась двадцать одна минута, – сказал фон Манстейн, показывая на приборную панель.

– Скажи, куда ехать, – сказал Клитманн.– Я заблудился.

– Вы не заблудились, – сказал фон Манстейн, сбрасывая с коленей все то, что вывалилось из перчаточника – ключи, бумажные салфетки, пару белых перчаток, пакетики с сухой горчицей и кетчупом, документы, – и раскладывая на коленях карту.

– Вы не заблудились. Эта улица пересекается с дорогой на Палм-Каньон, которая пересекается со сто одиннадцатым маршрутом.

В шести милях от Палм-Спрингс, где окрестности напоминали безлюдную пустыню, Лаура повела машину вдоль обочины. Она медленно проехала еще несколько сотен ярдов, прежде чем нашла место, где насыпь обочины почти сровнялась с окружающей дорогу пустыней, что позволило ей свернуть с дороги на равнину. Кроме нескольких низкорослых кустов и жалких островков пожухлой травы, единственной растительностью здесь были сухие пучки перекати-поля, гоняемые по пустыне ветром.

Твердая почва сменилась песком, который был очень глубок местами. Так же, как в ту ночь, когда они нашли это место, Лаура поехала вдоль границы песка. Она не останавливалась, пока не отъехала от дороги на триста ярдов, что превышало радиус действия вексона. Она остановилась неподалеку от канавы двадцати футов шириной, которая была образована потоками воды во время коротких дождевых сезонов; в прошлый приезд им повезло, они не свалились в эту канаву, так как им приходилось ехать с фарами.

Хотя после молнии не было видно никаких признаков вооруженных людей, Лаура, Крис и Стефан двигались так, как будто слышали тиканье бомбы замедленного действия. Пока Лаура доставала один из баллонов с газом из багажника «бьюика», Стефан закинул маленький, зеленый, пластиковый рюкзак с книгами за спину, продел руки в лямки и скрепил застежки на груди. Крис отнес один из «узи» за двадцать футов от машины, в центр естественного круга, лишенного всяческой растительности, который казался отличной стартовой площадкой для отбытия Стефана из 1989 года. Лаура присоединилась к мальчику, а за ними последовал Стефан, державший в правой руке кольт «Коммандор» с накрученным глушителем.

Клитманн гнал «тойоту» по сто одиннадцатому маршруту на предельной скорости. Спидометр пройденного расстояния показывал сорок тысяч миль, и было ясно, что старая владелица машины никогда не ездила быстрее пятидесяти миль в час, поэтому автомобиль не был готов к требованиям Клитманна. Когда он попытался поехать быстрее шестидесяти миль в час, «тойота» начала дрожать и вибрировать, что заставило его снизить скорость.

В двух милях к северу от города они нагнали патрульную машину калифорнийской полиции с офицером, который, как понял Клитманн, и должен был арестовать Лауру и ее сына. Полицейская машина без труда развивала скорость в пятьдесят пять миль в час.

– Убей его, – сказал Клитманн через плечо капралу Мартину Брачеру, сидевшему на заднем правом сиденье.

Клитманн посмотрел в зеркало заднего вида, не увидел сзади никаких машин и на скорости шестьдесят миль в час стал обгонять полицейскую машину.

Брачер опустил боковое стекло. Другое заднее стекло было уже открыто, так как Хубатч высадил его очередью из «узи», поэтому в салон ворвался ветер, который сорвал карту с коленей фон Манстейна.

Офицер полиции повернул к ним удивленное лицо, вероятно, редкие водители неслись вровень с полицейской машиной, которая ехала на предельно разрешенной скорости. Когда Клитманн развил скорость за шестьдесят миль в час, «тойота» начала дрожать и чихать, но все-таки подчинялась ему. Полицейский, удивленный таким наглым нарушением правил, включил и выключил сирену, чей вой, очевидно, должен был заставить Клитманна съехать на обочину и остановиться.

Вместо этого лейтенант развил скорость протестующей «тойоты» до шестидесяти четырех миль в час и поравнялся с полицейской машиной. Брачер открыл огонь из «узи».

Окна полицейской машины разлетелись вдребезги, и офицер был мертв в то же мгновение. Он должен был быть мертв, так как получил несколько пуль в голову и верхнюю часть тела и уже не видел приближающейся атаки. Патрульная машина вильнула в сторону и врезалась в бок «тойоты» прежде, чем Клитманн успел избежать столкновения.

Клитманн затормозил, отстав от потерявшей управление полицейской машины, которая вылетела за обочину дороги. Несколько секунд она была в воздухе, а потом тяжело опустилась на землю. Ее дверцы распахнулись от удара.

Когда Клитманн сбавил скорость и медленно подъехал к обочине, фон Манстейн сказал:

– Он повил на руле и не представляет больше опасности.

Проезжающие мимо водители были свидетелями полета патрульной машины. Они съехали на обочину. Когда Клитманн посмотрел в зеркало заднего вида, он увидел людей, выскакивающих из машины и бегущих к патрульной машине. Если бы они знали причину аварии полицейского автомобиля, то не решились бы преследовать Клитманна, чтобы сдать его правосудию. И это было мудро.

Он нажал на газ и посмотрел на счетчик пройденного пути.

– Осталось три мили до того места, где этот полицейский должен был арестовать женщину и мальчика. Смотрите, черный «бьюик». Осталось три мили.

Стоя под ярким солнцем на лысом клочке земли возле «бьюика», Лаура смотрела на Стефана, перекидывающего «узи» через правое плечо. Автомат висел свободно и не упирался в рюкзак с книгами.

– Теперь я думаю, стоит ли его брать, – сказал он.– Если нервно-паралитический газ сработает так, как он должен, мне, возможно, не понадобится даже пистолет, а тем более автомат.

– Возьми его, – мрачно сказала Лаура. Он кивнул.

– Ты права. Кто знает.

– Плохо, что у тебя нет пары гранат, – сказал Крис.– Гранаты тоже пригодились бы.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет, – сказал Стефан.

Он снял предохранитель пистолета и держал его наготове в правой руке. Взяв баллон с вексоном за рукоятку, он поднял его левой рукой, как бы проверяя реакцию поврежденного плеча.

– Тяжеловат немного, – сказал он.– Рана саднит. Но все не так уж плохо, и я справляюсь с ним.

Они выдернули предохранитель из ручного вентиля. Стефан открыл вентиль.

Когда он закончит свою работу в 1944 году, он сделает последний прыжок снова в 1989 год, по плану он должен был появиться через пять минут после отправления. Сейчас он сказал:

– Мы скоро увидимся. Вы едва поймете, что я исчез.

Неожиданно Лаура испугалась, что он никогда не вернется. Она обняла его и поцеловала в щеку.

– Удачи тебе, Стефан.

Это не был поцелуй возлюбленного, это даже не было каким-либо обещанием; это был поцелуй друга, поцелуй женщины, которая была обязана жизнью, но не была обязана сердцем. Она видела тревогу в его глазах. Несмотря на чувство юмора, он был меланхоличным человеком, и ей хотелось бы сделать его счастливым. Она даже жалела, что не могла чувствовать к нему нечто большее.

– Я хочу, чтобы ты вернулся, – сказала она.– Я действительно этого очень хочу.

– Этого достаточно.– Он посмотрел на Криса и сказал: – Позаботься о своей матери, пока меня не будет.

– Я постараюсь, – сказал Крис.– Но у нее самой это очень хорошо получается.

Лаура привлекла сына к себе.

Стефан поднял баллон с вексоном выше и нажал клапан.

Когда он вырвался со звуком, похожим на шипенье десятка змей, Лауру охватила паника, что капсулы не защитят их от действия газа, что они упадут на землю, корчась в спазмах и конвульсиях, и умрут через тридцать секунд. Вексон был без цвета, но с запахом и вкусом; даже на открытом воздухе, где он быстро нейтрализовался, она уловила запах персиков и кислый привкус, который напоминал какую-то смесь лимонного сока и кипяченого молока. Несмотря на запах и привкус, она не чувствовала никаких губительных эффектов.

Продолжая сжимать в руке револьвер, Стефан вытянул один палец и трижды нажал желтую кнопку на поясе.

Фон Манстейн первым заметил черную машину, стоящую среди голого белого песка в нескольких сотнях ярдов от дороги. Он обратил на нее внимание остальных.

Конечно, лейтенант Клитманн не мог видеть марку машины с такого расстояния, но он был уверен, что эта была та машина, которую они искали. Трое людей стояли рядом с машиной, они были крохотными на таком расстоянии и напоминали скорее миражи в пустыне, но Клитманн мог видеть, что двое из них были взрослыми, а третий был ребенком.

Неожиданно один из взрослых исчез. Это не было трюком пустыни и света. Фигура не стала видна момент спустя. Она исчезла, и Клитманн знал, что это был Стефан Кригер.

– Он вернулся обратно, – удивленно воскликнул Брачер.

– Зачем ему возвращаться назад, – сказал фон Манстейн, – где все в институте так хотят надрать ему задницу.

– Хуже, – сказал Хубатч за спиной лейтенанта, – что он отправился в 1989 год гораздо раньше нас. Значит, этот пояс вернет его в тот день, когда Кокошка подстрелил его – через одиннадцать минут после выстрела Кокошки. Но мы знаем, что он не возвращался в этот день. Что за чертовщина здесь происходит?

Клитманн тоже был обеспокоен, но у него не было времени на раздумье о том, что происходит. В его задачу входило убийство женщины и мальчишки, если не Кригера. Он сказал:

– Будьте начеку, – и медленно поехал вдоль обочины, ища съезд.

Хубатч и Брачер достали свои «узи» из дипломатов еще в Палм-Спрингс. Теперь вооружился фон Манстейн.

Обочина сровнялась с равниной. Клитманн свернул с дороги и выехал на равнину, направляясь к женщине и мальчику.

Когда Стефан нажал кнопку на поясе, воздух потяжелел, и Лаура почувствовала большую и невидимую тяжесть, давящую на нее. Она состроила гримасу, почувствовав запах жженых электрических проводов и горелой изоляции, смешанный с запахом озона и персиковым запахом вексона. Давление выросло, запах усилился, и Стефан покинул этот мир с резким и громким хлопком. На мгновение стало нечем дышать, но кратковременный вакуум сменился порывами горячего ветра, несущего пьянящий запах пустыни.

Обнимая мать, Крис воскликнул:

– Уау! Разве это не здорово, мам?

Она не ответила, потому что заметила белую машину, съехавшую с дороги. Она мчалась прямо к ним.

– Крис, зайди за «бьюик». Пригнись!

Он увидел приближающийся автомобиль и повиновался ей без вопросов. Она подбежала к «бьюику» и схватила с сиденья «узи». Отступив за машину, она ждала приближения белого автомобиля.

Он был меньше чем в двухстах ярдах и быстро приближался. Блики солнечного света вспыхивали на его хромированном кузове и лобовом стекле.

Она не отвергала той вероятности, что это могли быть не агенты гестапо из 1944 года, а невинные люди. Но это было маловероятно.

Судьба борется за то, что должно было быть.

Нет. Черт возьми, нет.

Когда белая машина приблизилась на сто ярдов, Лаура выпустила из «узи» длинную очередь, как минимум дважды попав в лобовое стекло, которое разлетелось вдребезги.

Машина – она теперь видела, что эта была «тойота» – развернулась на триста шестьдесят градусов, подняв облако пыли. Она остановилась примерно в шестидесяти ярдах от них, боком со стороны пассажира.

Двери с другой стороны открылись, и Лаура поняла, что оккупанты вылезают из машины так, чтобы она не могла их видеть. Она снова открыла огонь, не надеясь попасть в кого-нибудь сквозь «тойоту», но с намерением пробить топливный бак, который мог взорваться и охватить пламенем этих людей, притаившихся с другой стороны машины. Она опустошила весь магазин, но взрыва так и не последовало, хотя была уверена, что несколько пуль пробили бак «тойоты».

Она бросила автомат, распахнула заднюю дверцу «бьюика» и схватила другой «узи» с полным магазином. Она взяла с сиденья еще и револьвер, не спуская глаз с белой «тойоты». Сейчас она пожалела, что Стефан не оставил третьего автомата.

Из-за другой машины раздался автоматный огонь, который не оставил сомнений в том, кто это был. Когда Лаура прижалась к кузову «бьюика», пули застучали по металлу, раздался треск стекол, некоторые пули взбили белые фонтанчики на песке возле «бьюика».

Она услышала свист пуль рядом со своей головой, смертельный шепот металла и сжалась еще больше, чтобы представлять собой как можно меньшую цель. Рядом с ней притаился Крис.

Стрельба из-за «тойоты» прекратилась.

– Мама? – испуганно сказал Крис.

– Все в порядке, – сказала она, пытаясь поверить в то, что говорит, – Стефан вернется меньше чем через пять минут, дорогой. У него еще один «узи». С нами все будет в порядке. Мы должны продержаться несколько минут. Всего несколько минут.

Пояс Кокошки вернул Стефана в институт в одно мгновение, и он появился в цилиндре машины времени с открытым клапаном баллона с вексоном. Он нажимал на клапан с такой силой, что его рука онемела и раненое плечо вновь засаднило.

Из мрака цилиндра он мог видеть только небольшую часть лаборатории. Он заметил двух человек в темном одеянии, которые всматривались в глубь цилиндра. Это были агенты гестапо – двое ублюдков из небольшой группы дегенератов и фанатиков, – и он чувствовал облегчение от того, что они не могли видеть его так же четко, как он видел их; на какой-то момент они приняли его за Кокошку.

Он двинулся вперед, держа в левой руке шипящий баллон с вексоном, а в правой – пистолет, и прежде чем люди в лаборатории поняли, что что-то не так, нервно-паралитический газ сделал свое дело.