Глава 14

Увидев, как они приближаются, Бобби отпрянул. Эди сообщила, что больше всего директор сердится из-за того, что они недостаточно крепко захлопывают дверь, ведущую на автостоянку.

— Уже третью ночь она остается открытой, — пояснил Бобби, но было ясно, что не это так смутило Эди. Она была бледна и на следующий вечер, в четверг, когда к Куинн подошел Джессон и, оторвав ее от мыслей об Эди, спросил звонящим от раздражения голосом:

— Какого черта она болтает с Брайаном?

Куинн огляделась и увидела, что Тея оживленно беседует поодаль с парнем, который играл роль Золушкиного принца.

— Почему бы ей не поболтать с приятелем? — спросила она.

— Брайан — самый известный бабник во всей школе. — Джессон уставился на Куинн так, будто во всем виновата она. — Зря вы взяли его на эту роль. Зачем вам это понадобилось, мисс Маккензи?

— Я его не брала, — возразила Куинн и добавила, подсыпав соли ему на рану: — Может, Брайан хочет пригласить Тею на прогулку?

— Какие еще прогулки? Ему нужно совсем другое.

— Откуда тебе знать? Оставь Тею в покое. Она имеет право выбрать себе парня.

— Тея не станет гулять с кем попало. Ни за что.

— Не верю своим ушам. — Куинн швырнула сценарий на стол, чтобы привлечь внимание Джессона. — Если ты так ревнуешь, почему же не пригласишь ее сам?

Джессон пожал плечами.

— Тея — девушка серьезная. Ей захочется поговорить о Шекспире и тому подобных вещах.

— Но и ты не дурак. — Куинн покачала головой. — Не понимаю тебя. Пойди и пригласи ее.

— Я уже пытался. — В голосе Джессона слышалась боль.

— И что же? — спросила Куинн.

Джессон вновь пожал плечами, напуская на себя равнодушный вид.

— Я предложил ей гулять вместе, чтобы люди не думали, будто бы я влюблен в вас. А она сказала, что никто такого не подумает, но, мол, все равно спасибо. — Он озабоченно посмотрел на Куинн. — Нет-нет, не беспокойтесь, действительно никто так не думает. Я просто решил, что это самый лучший способ… ну, понимаете… уговорить ее.

— Ты ошибся. Это самый худший способ. Иди и предложи Tee куда-нибудь пойти вместе. И объясни, что хочешь с ней дружить.

— Не могу, — признался Джессон, и выражение его глаз показалось Куинн знакомым. Внезапно она вспомнила: такой упрямый взгляд бывал у Макса и Ника. Он означал всегда одно: «Не хочу даже слышать об этом».

— Значит, не видать тебе Теи как своих ушей. Впрочем, не велика беда, — с нарочитым оживлением проговорила Куинн.

— Кому же она достанется? — с вызовом осведомился Джессон.

Куинн облокотилась о стол.

— Вместо того чтобы плакаться мне в жилетку, ступай к Tee, назначь ей свидание и будь честен. Ты нравишься ей. Она с удовольствием согласится. Тея лишь не хочет, чтобы ты делал ей одолжение.

Джессон посмотрел на Тею, которая в это мгновение смеялась над какими-то словами Брайана.

— Если я нравлюсь ей, зачем она якшается вот с этим?

— Потому что ты не обращаешь на нее внимания, а Tee когда-нибудь придет пора заводить детишек. Больше мне нечего сказать по этому поводу. — Куинн подняла с пола костюмерный чемоданчик. — Вот, отнеси ей это и скажи, что отныне вы вдвоем отвечаете за реквизит.

— Шито белыми нитками.

— Это не беда. Иди.

Куинн взяла костыли и прислонилась к стене. Джессон шел по сцене с чемоданчиком, хмурый и явно оробевший, и впервые за последнее время Куинн перестала беспокоиться о Tee. Ну а если Тея отвергнет его за то, что он вел себя как болван…

— А что ты сама делаешь, когда репетиции мешают твоим свиданиям? — Ник швырнул на столик бухту кабеля.

— Размышляю о своей несчастной любви, — ответила Куинн, не глядя на него. — Впрочем, теперь, когда у меня нет времени на личную жизнь, я чувствую себя гораздо лучше. Прогресс налицо.

Ник стоял напротив нее — темный, зловещий и разгоряченный, — и Куинн вдруг поняла, что ему доставляет удовольствие поддразнивать ее.

— Ладно, — сказал он. — Повторю еще раз. Я виноват перед тобой.

Куинн вздернула подбородок.

— Это точно.

— Джессон тоже дал маху, — продолжал Ник, — и тем не менее ты надеешься, что Тея его простит.

— Джессон не успел оскорбить Тею трижды.

— Между прочим, в третий раз я оказался на высоте. — Ник приблизился, загородив собой сцену, и пульс Куинн участился. Она вжалась в стену. — Может, я немножко ошибся с подбором музыки и поспешил с пиццей, но не оскорбил тебя. Позволь напомнить, я заставил тебя кончить.

— Я притворялась, — солгала Куинн.

— Неправда. Под конец ты была мокрая, как освежающая салфетка.

— Спасибо на добром слове. Весьма романтическое сравнение. А теперь проваливай.

— Тебе было хорошо со мной, — настаивал Ник.

— Да, недурно, — согласилась Куинн, избегая смотреть ему в глаза.

— Тебе было очень хорошо. — Ник уперся рукой в стену над ее головой, и Куинн залилась краской оттого, что он стоит так близко. — Мы можем попытаться вновь. Почему все удовольствие должно достаться Джессону и Tee? He хочешь поговорить со мной о Шекспире?

— Ты не знаешь Шекспира, — съязвила Куинн.

— «Нет любви прощенья, коли она покорна всем ветрам»[1], — продекламировал Ник. — Я всегда был верен себе. Но я не дурак. Отныне никаких больше «Флитвуд Мэк». А жаль: у них есть замечательные вещи.

Куинн озадаченно уставилась на него.

— Где ты вычитал этот сонет? Их что — уже публикуют в пособиях по ремонту автомобилей?

— В колледже. Я отслужил в армии, чтобы заработать на обучение. Основная дисциплина — предпринимательство, дополнительная — английская литература. Очень помогает соблазнять женщин. «В гробу уютно и темно, но он не место для лобзаний». Разве не жаль умереть, так и не успев еще раз насладиться друг другом?

— Как-нибудь переживу.

Ник наклонился еще ближе, почти прикасаясь щекой к ее лицу, и прошептал:

— Вернись ко мне, Куинн. Ты не пожалеешь, клянусь.

Его губы были так близко, что Куинн захотелось впиться в них — прямо здесь, на сцене, на виду у всех.

— Нет. — Она так растерялась, что сама не ведала, что говорит. — Отойди от меня. Люди смотрят.

— Черт с ними, — отозвался Ник, но Куинн отстранила его и направилась к Эди, чувствуя себя совершенно разбитой.

— Ты в порядке? — спросила Эди. — От тебя так и пышет жаром.

— Пытаюсь вспомнить, почему отказала Нику. — Куинн тряхнула головой. — У меня была какая-то веская причина.

— Из-за «Флитвуд Мэк», — предположила Эди.

— Мне нравится «Флитвуд Мэк», — возразила Куинн, но, хорошенько приглядевшись к бледной, потерянной Эди, тут же забыла о своих неурядицах. — Что с тобой? Ты заболела?

— Все в порядке, — заверила ее Эди. — Честное слово.

— Это все Дэ Эм, — заявила Куинн. — Что он натворил?

— Он получает жалобы от родителей.

Куинн нахмурилась:

— Из-за постановки? Этого не может быть. Мы…

— По поводу моего морального облика. — Эди побледнела еще больше.

— Твоего морального облика? — Вспомнив гаденькую улыбочку Бобби, Куинн вскипела от ярости. Подлая крыса! — Родители здесь ни при чем. Это все выдумки придурка Бобби. Не волнуйся, я все улажу. Завтра же утром заставлю его пожалеть о том, что он вообще появился на свет.

— Он здесь? — спросила Куинн утром, перед началом занятий, и Грета кивнула. Она выглядела усталой, и Куинн решила выяснить, в чем дело, но прежде всего следовало расправиться с Бобби.

Она ворвалась в директорский кабинет.

— Роберт, ты слишком далеко зашел.

— Грета, где кофе? — крикнул Бобби, и из приемной послышался голос секретарши:

— На углу моего стола.

— Так принеси его сюда, черт побери! — раздраженно потребовал Дэ Эм.

«Ах ты, подонок!»

— Роберт, перестань изводить Грету, — сказала Куинн.

Секретарша принесла кофе и поставила перед Бобби.

— Неужели это так трудно? — спросил Бобби, но Грета с завидной невозмутимостью пропустила его слова мимо ушей и удалилась. — Придется ее уволить. — Бобби пригубил кофе и, поморщившись, добавил: — Холодный. Как всегда.

— Роберт, ты слышишь меня?

Бобби отставил чашку.

— Пора ее выгнать, — сказал он, и Куинн вздрогнула.

— Кого? Грету?

— Нет, — ответил Бобби. — Хотя Грета тоже у меня на заметке. Но я говорил об Эди. Таким, как она, не место в школе.

Куинн с трудом подавила желание закричать на него.

— Она преподает здесь уже тридцать лет, — сказала Куинн, овладев собой. — Три года назад ей присвоили звание лучшего учителя штата. Школьники боготворят Эди. Родители просят зачислить своих детей в ее класс…

— Так было прежде, — перебил ее Бобби. — Теперь родители слышать о ней не желают.

— Какую еще гадость ты подстроил? — осведомилась Куинн, заранее зная ответ.

— Когда мне звонят родители, я обязан сообщать им правду. Я считаю, что наши преподаватели должны иметь незапятнанную репутацию…

— Зачем тебе звонят родители? — Куинн облокотилась о стол, мечтая об одном: хорошенько врезать по этой наглой морде. — Скажи честно, ты ведь сам распустил эти слухи? Ты шепнул двум-трем людям, будто бы моральный облик Эди оставляет желать лучшего, они начали чесать языками, а потом…

— Она лесбиянка, — отрезал Бобби. — Причем не скрывает этого. Ее влияние дурно воздействует на школьников. Достаточно взглянуть на Тею Холмс.

— Чем тебе не нравится Тея? — изумилась Куинн.

— Мне не нравятся ее черные одеяния и грубые башмаки.

— Ты шутишь, надеюсь? Подобной тупости я не ожидала даже от тебя. Тея одевается в стиле «гранж». Все ее сверстницы носят то же самое. И кстати, имей в виду: распознать лесбиянку по обуви невозможно. — Куинн покачала головой, внезапно ощутив такую ненависть к Бобби, что сама поразилась силе своего чувства.

— Она представляет опасность для наших детей.

— Чем? — Голос Куинн дрогнул.

— Своим влиянием.

— Ну да, еще бы! Лесбиянство — крайне заразная болезнь. Вчера я пила кока-колу в обществе Эди и мне вдруг нестерпимо захотелось переспать с Дарлой.

— Тебя я ничем не оскорбил. — Бобби дал задний ход.

— Напротив. Ты оскорбил нас обоих. — Куинн вперила в Бобби яростный взор. — А теперь послушай, жалкий червяк. Если вздумаешь причинить Эди еще какую-нибудь неприятность, я начну против тебя войну и заставлю пожалеть о том, что ты живешь на белом свете.

— Это угроза?

— Еще какая, черт побери! Лучшее, что я могу сделать для школы, — это избавить ее от тебя раз и навсегда. И не думай, что мне это не под силу. Если начнешь наезжать на меня, я перестану тебя обходить и пройду насквозь. Оставь Эди в покое.

Куинн рывком повернулась и увидела Марджори Кантор. Та стояла в дверях, замерев от удовольствия, — видимо, собиралась развеять скуку, поделившись в учительской свежей новостью.

— Ты ничего не пропустила, Мардж? — осведомилась Куинн. — Хочешь, повторю?

— Ну, знаешь! — отозвалась Марджори. — Я лишь хотела передать Роберту опись учебников. — Она выпятила грудь и стала похожа на ощипанного голубя. Марджори воплощала попранное достоинство и оскорбленную невинность, однако глаза ее сверкали.

— Отлично. — Куинн посмотрела на Бобби, испуганного и злобного. — Займись инвентаризацией, а преподавание оставь профессионалам, таким, как Эди. Мы терпим тебя только потому, что ты не вмешиваешься в наши дела, но если посмеешь ухудшить качество образования в нашей школе, выгнав лучшего учителя, мы предпримем встречные меры.

Она прошла мимо Марджори в приемную. Грета сидела над клавиатурой машинки, покачивая головой.

— Как ты его терпишь? — спросила Куинн.

— А кто сказал, что я терплю? — Грета продолжала печатать.

До конца дня Дэ Эм не высовывал носа из своей норы, и все же к девяти вечера Куинн окончательно вымоталась — морально и физически. К тому же сегодня она первый день ходила без костылей, и колено вновь разболелось. Куинн села на краешек складного стола посреди тускло освещенной сцены, надеясь, что усталость и боль не ввергнут ее в полное уныние. Большинство детей уже ушли; ушла и Эди, такая же бледная и несчастная. Даже Дарла в сопровождении Макса пораньше уехала в дом на Эппл-стрит, поскольку со звуком и костюмами было покончено. Оставив машину Куинн, она сказала: «Не выходи одна на стоянку. Пусть тебя проводит Ник». Однако Ник уже давно не попадался Куинн на глаза — должно быть, тоже уехал. Он даже не попрощался. Это было совсем не похоже на него — так просто сдаваться.

И бросать Куинн на произвол судьбы.

Правда, Билл в последние дни даже не приближался к ней, так что угроза, возможно, отступила. Джо заставил Фрэнка Этчити поговорить с ним; может, эта беседа привела его в чувство…

— Я ухожу, мисс Маккензи, — послышался сзади голос Теи. — Все остальные уже ушли. Я больше вам не нужна?

— Нет, — нарочито беззаботным тоном отозвалась Куинн. — Как у тебя дела?

— Джессон провожает меня домой. — Тея улыбнулась. — До сих пор не верится. Вчера он подошел, когда я разговаривала с Брайаном, и сказал ему: «Проваливай». Брайан надулся и ушел. И тогда Джессон сказал мне, что хочет быть со мной. Я не вполне поняла, что он имел в виду, и все же мне было приятно.

— Джессон ищет подход к тебе, — заметила Куинн. — Будь к нему снисходительна. Порой парни так неуклюжи.

— Постараюсь, — сказала Тея. — Между прочим, не такой уж он простак.

— Вот как? — удивилась Куинн.

— Вчера Джессон отвез меня домой. Он отлично целуется.

Куинн рассмеялась, радуясь, что в ее жизни хоть что-то пошло на лад.

— Рада за тебя.

— Эй, Тея! — крикнул из дверей Джессон. — Я состарюсь, дожидаясь тебя!

— Ты и без меня состаришься.

— Да, но с тобой это будет веселее, — сказал Джессон, и Тея покраснела.

— До свидания. — Девушка кивнула Куинн и, не спуская глаз с Джессона, пошла к нему.

Джессон улыбнулся Куинн и положил руку на плечо Теи. Девушка восхищенно взирала на него, и Куинн пронзила боль. «Вас ждут тяжелые испытания», — хотела она сказать молодым людям, но промолчала. Может быть, жизнь не такая плохая штука, если ты знаешь, чего хочешь, если честен перед собой и не склоняешься под ударами судьбы.

Дверь захлопнулась за ними так быстро, что Куинн не успела крикнуть: «Хлопните сильнее, иначе замок не защелкнется!» Не беда. Позже она сама запрет дверь. А сейчас Куинн осталась одна во всем мире.

Сегодня в школу вновь приходил рассыльный из цветочного магазина. На сей раз он принес хризантемы. «Они похожи на тебя», — написал Ник на карточке, написал собственной рукой, стало быть, сам ходил в магазин. Куинн поставила хризантемы в вазе на середину обеденного стола, и теперь огромные цветы радовали взгляд. При виде них хотелось улыбаться, а на душе становилось теплее.

— Откуда они? — спросила Дарла, вернувшись домой.

— Ник подарил, — ответила Куинн, чувствуя глуповатую гордость за Ника и старательно скрывая это — ведь Макс так и не взялся за ум.

Но тут она заметила огромную пурпурную орхидею, приколотую к футболке Дарлы. Цветок был обвязан длинными свисающими алыми и серыми лентами — Куинн никогда не видывала столь нелепого украшения.

— От Макса?

— Да. — Дарла просияла. — Красота, правда?

«Хуже не бывает».

— Я и не знала, что ты любишь орхидеи.

— Не люблю. — Улыбка Дарлы стала еще шире. — Вечер встречи с выпускниками, восемьдесят первый год.

Куинн рассмеялась:

— Он подарил тебе орхидею, чтобы напомнить о вечере?

— Да. — Дарла осторожно отвязала ленты. — Это было наше второе свидание, все пришли с огромными белыми и желтыми хризантемами, а я — с такой вот кошмарной орхидеей. Но я сказала «большое спасибо», потому что мне подарил ее Макс и ради него я нацепила бы даже верблюжью колючку. А он ответил: «Ты не похожа на других девушек, а значит, и цветы тебе нужны особенные». Я чуть не умерла на месте.

— Где он ее выкопал?

— Особый заказ. — Голос Дарлы чуть дрогнул. — Я справилась в цветочном магазине. Им пришлось выписывать орхидею по почте. Девушка, которая сидит там на телефоне, извинилась за цвет орхидеи и объяснила, что Макс потребовал именно такую.

У Куинн перехватило горло.

— Вот видишь, Макс начинает шевелить мозгами. Старается.

— Вижу. — Дарла села на краешек стола. — Честно говоря, я надеялась на что-то более существенное. — Она посмотрела на цветок. — Но и этот подарок неплох. Точнее говоря, он великолепен. В этом весь Макс.

— Ты вернешься к нему, — сказала Куинн.

— Должна. — С лица Дарлы сбежала улыбка. — Мальчики отнеслись ко мне с полным пониманием, но им нужна мать. А Максу — жена. А его жена — я. — Она посмотрела Куинн в глаза. — Макс здорово устал. И хорошо себя проявил. Этого достаточно.

— Мне следовало бы больше обрадоваться этой новости. Я ведь очень хочу, чтобы вы с Максом помирились. Просто я очень надеялась, что он приедет и заберет тебя силой.

— Я возвращаюсь домой утром в субботу. К этому времени мы почти закончим с декорациями. Макс подождет еще пару дней. Джо останется и будет охранять тебя…

— Ты могла бы вернуться домой сегодня вечером.

— Нет. — Дарла бросила взгляд на орхидею. — Я, как и ты, продолжаю надеяться, что он приедет и украдет меня. Очень эгоистично, не так ли?

— По крайней мере орхидеи обеспечены тебе на всю жизнь, — заметила Куинн.

«А мне — хризантемы».

И теперь, стоя на тускло освещенной сцене, она вновь вспоминала этот разговор. Ник так и не решился остаться у нее на ночь. Он явно не собирался переезжать к ней, а уж тем более похитить ее и тайно обвенчаться в Кентукки. Но он всегда любил ее и будет любить, даже если не решится признаться в этом. Куинн знала, что он всегда ее любил, и это главное. Ей было хорошо с Ником, нравилось заниматься с ним любовью — она ничуть не сомневалась, что их следующее свидание не будет ничем омрачено, — а значит, пора забыть о романтических мечтах и подумать о чем-нибудь другом. Если Дарла рада орхидеям, она сама вполне может удовлетвориться хризантемами.

Куинн направилась к пульту освещения и начала гасить огни один за другим. Сцена постепенно погружалась в темноту, и наконец под потолком остался последний прожектор, в свете которого подвесная галерея казалась черной сетью над головой. Стоя в тени сбоку от сцены, Куинн подумала, что завтра приберет Ника к рукам. Это нетрудно: достаточно улыбнуться ему, и он завалит ее прямо на складном столике. Все же очень лестно сознавать, что по ней сохнет такой мужчина, как Ник.

Может, Куинн заговорит с ним, когда все уйдут, как в эту самую минуту, — беда лишь в том, что к этому времени она окончательно выбьется из сил. Погруженная во мрак сцена навевала романтическую грусть и возбуждала желание — даже сцена школьного театра, заваленная матами из спортивного зала и обсаженная искусственными зарослями. Возможно, если завтра Куинн улыбнется Нику, он возьмет ее на мате где-нибудь за кулисами. К этому времени она слишком устанет, чтобы чем-то помочь ему. Нику придется все сделать самому. И к черту равноправие!

Куинн провела ладонями вверх и вниз по предплечьям, жалея о том, что сейчас с ней нет Ника, они не могут поговорить, как встарь, и заняться любовью. Но потом она напомнила себе, что, даже окажись он здесь, это ничего бы не изменило — не предаваться же в школе плотским утехам. Уж если Бобби закатил скандал из-за выдуманной страсти к ней Джессона (не говоря уж о связи Мегги и Эди), можно себе представить, что произойдет, когда он увидит ее в объятиях Ника.

Куинн наклонилась за сумкой. Как приятно наклониться, чуть-чуть потянуться. Она выпрямилась и прижалась спиной к прохладному кафелю стены, вращая плечами, чтобы размять мышцы спины, которые все еще болели после недели на костылях. Упражнение доставило ей такое удовольствие, что она опустила сумку и продолжала потягиваться, задрав руки над головой, приседая и выпрямляясь, чтобы все тело ощутило прикосновение холодных плиток. Скользя руками по стене, Куинн наконец положила их на затылок, закрыла глаза и подумала о завтрашней встрече с Ником, о его крепком худощавом теле — рядом с ней, под ней, на ней… Она живо представила себе, как он выделывает с ней все то, что заставляет женщин терять голову и воспламеняться, представила чисто животное удовольствие от его ласк, негромкого смеха, от того, как он, прерывисто дыша, вновь и вновь вторгается в ее плоть…

— Что ты делаешь? — спросил Ник.

При звуке его голоса, донесшегося из тьмы, Куинн уронила руки. Ник был явно удивлен и даже растерян. Собравшись с мыслями, она догадалась, что самое интересное в ее позе — это руки, заложенные за голову.

— Разминаюсь, — ответила Куинн. — Где ты?

Она услышала его шаги — видимо, Ник спустился по лестнице с подвесной галереи и пошел по деревянному полу. Наконец он появился в круге света, льющегося из одинокого прожектора под потолком. Черты его лица обозначились резче, а черные волосы засверкали. В джинсах и заляпанной краской футболке Ник казался высоким, гибким и жилистым. Столь соблазнительное видение никогда еще не представало перед взором Куинн.