Мистер Ми

Эндрю КРУМИ

МИСТЕР МИ

Посвящается Лионелю Госсману

Глава 1

О секте ксантиков говорят, что они считали огонь формой жизни, потому что он способен воспроизводить самого себя. Они рассматривали солнце как источник всей жизни во Вселенной, а желтый цвет считался основным, из которого можно произвести все прочие при помощи «нагревания» или «охлаждения». Ты, наверное, удивляешься, откуда я это знаю и почему тебе об этом рассказываю. Во всяком случае, когда я сообщил об этом вытиравшей пыль в библиотеке миссис Б., она высказалась именно в этом духе, а мнение миссис Б., как ты знаешь, я считаю показателем взглядов широкой публики.

Я объяснил ей, предварительно попросив не касаться тряпкой страницы рукописи, на которой еще не высохли чернила, что узнал о ксантиках (и, следовательно, об «Энциклопедии» Розье) благодаря некоему стечению обстоятельств, а именно: спущенному колесу недалеко от маленького городка, название которого тебе, возможно, известно (по крайней мере оно известно миссис Б.) — хотя оно может интересовать лишь жителей этого городка и водителей грузовиков, которые проезжают через него по пути на расположенную поблизости фабрику хрустящего картофеля, — и тому, что пошел проливной дождь. В предыдущем письме я уже объяснил тебе, зачем предпринял Эндрю Круми эту поездку; сейчас же я расскажу, какие странные последствия имела временная задержка, вызванная вышеупомянутым стечением обстоятельств.

— У вас что, не было в багажнике запаски? — спросила миссис Б.

На это я ответил:

— Осторожнее, миссис Б. Это — первое издание.

— Не знаю, зачем вы загромоздили дом всеми этими книгами, — сказала миссис Б. Ты, конечно, знаешь, что это одно из ее обычных замечаний, и, надеюсь, так же, как и я, не обратишь на него внимания. — Да, — продолжала миссис Б., — у некоторых всегда есть в багажнике готовая к употреблению запаска, а другие забывают починить колесо, которое заменяли в прошлый раз, потому что их мысли заняты всякой чепухой. И вы, мистер Ми, знаете, кого я имею в виду.

Я заметил, что, делая мне этот выговор, миссис Б. чуть не свалила на пол особенно важную стопку книг, которую я поставил на угол письменного стола, поэтому я предпочел кивнуть в знак согласия, чтобы она вернулась к своим обязанностям, не успев учинить полный хаос у меня в библиотеке. Ты наверняка помнишь, как пострадали несколько томов драгоценного Хогга в результате того, что миссис Б. переусердствовала с мебельным лаком.

Нет, я даже не собираюсь придумывать какое-нибудь разумное оправдание тому, что у меня не оказалось в багажнике ни починенного колеса, ни материалов для текущего ремонта. Вместо этого я решил пойти в городок, до которого было две мили (не так-то мало для человека восьмидесяти шести лет, правда?), где нашел станцию техобслуживания, хозяин которой обещал мне помочь примерно через час — после того как пообедает.

— Ну еще бы, — заметила миссис Б.

Но меня его ответ особенно не обескуражил, и я решил потратить этот час на осмотр местных достопримечательностей. Тут-то и разразился ливень.

— Нетрудно догадаться, где вы от него укрылись, — сказала миссис Б., размахивая тряпкой, как полковым знаменем. — Некоторые укрываются от дождя в ближайшей пивной, а другие отыщут какой-нибудь паршивый книжный магазинчик, забитый пыльным хламом, который порядочные люди сроду не потерпят у себя в доме, и выйдут оттуда, когда кончится дождь, держа под мышкой стопку макулатуры, которую не успели бы прочитать, даже если бы им дали десять жизней.

Да, именно так я и обнаружил ксантиков. Не в «Энциклопедии» Розье (которую я до сих пор безуспешно разыскиваю), но в книге под названием «Эпистемология и неразумность», которую я снял с полки, приняв ее за биографию Дж.Ф.Ферриера, чья книга необъяснимым образом исчезла из моей библиотеки в результате очередного приступа рационализации у миссис Б.

Я сразу понял, что книга, оказавшаяся у меня в руках, не имеет никакого отношения к Ферриеру, плохо переплетена и цена, на ней обозначенная, явно завышена. Но, листая ее, я обнаружил упоминание о ксантиках и об их убеждении, что огонь — это форма жизни, и счел книгу достойной приобретения — хотя бы для того чтобы иметь под рукой цитату, которую мне, без сомнения, когда-нибудь захочется использовать.

— Само собой, — сказала миссис Б.

Я не стану описывать ничем не примечательный процесс приобретения книги и препирательство с бессовестным механиком. Вместо этого я хочу привести полностью то место в книге, которое привлекло мое внимание и которое я смог спокойно перечитать в уютной обстановке своего дома.

Если жизнь определяется способностью к самопроизводству, то огонь в такой же степени живое существо, как и вирус, поскольку он заражает некую среду, воспламеняет ее и производит все больше пламени; поведение огня, его движение и сила предопределили то, что с глубокой древности люди считали его воплощением некоего божественного духа.

— Не знаю, зачем вы тратите время на подобную чепуху, — сказала миссис Б., взяв со стола раннее издание Карлейля, уронив и сунув куда попало старательно вложенную мной закладку и положив вытертый, но уже бесполезный том на новое место, в результате чего я, без сомнения, забуду и зачем он мне понадобился, и какую я заложил страницу. А я тем временем продолжал читать вслух:

Мне могут возразить, что огонь не субстанция, а процесс, однако все животные существуют в результате аналогичного процесса окисления горения, для которого их тела служат просто в качестве топки.

— Ну и умник же!

Тем же, которые возразят, что в отличие от живых существ огонь возникает без родителей (ксантики, несомненно, пришли бы в недоумение, увидев, как кто-то чиркает спичкой, и сочли бы это чудом), я могу ответить, что самый первый организм, появившийся на нашей планете, тоже, по-видимому, не нуждался в живом прародителе.

— Книгу эту написал умный человек, а купил ее дурак. Можно подумать, что у вас без нее читать нечего!

В какой момент некоторые химические процессы, происходившие на раннем этапе развития Земли, стали достойны наименования «жизнь», в каковом определении некоторые все еще отказывают огню? Это подобно загадке, о которой пишет Аристотель: ребенок постепенно взрослеет и стареет. Но в какой именно момент он становится «старым», а если такого момента не существует, тогда что означает это слово? Точно так же, если одна песчинка не может образовать горку песка (по-гречески soros), то горку также не может образовать никакое множество песчинок; отсюда название «сориты», которым определяется класс проблем, в число которых, очевидно, входит и зарождение жизни на земле.

— Что ж, Аристотеля я уважаю, — сказала миссис Б., у которой, как ты знаешь, наши многочисленные беседы выработали свое собственное отношение к различным философам, их трудам и их характерам, отношение, которое, как и все вкусы и предпочтения, совершенно произвольно. Если она видит у меня на столе «Богатство народов» Адама Смита, она начинает беспардонно поносить автора, тогда как к Юму испытывает прямо-таки нежные чувства.

«Сориты», напоминаю я миссис Б. Когда рептилия превратилась в первую птицу, когда фырканье и взвизгивание стали первым языком, когда образовались первые слова, подобные тем, которые употребляем мы, и как их научились понимать?

— С вашего разрешения я пройдусь пылесосом по ковру и на этом закончу уборку.

И последнее: так живое существо огонь или нет? Мы вольны ответить на этот вопрос, как мы считаем нужным. Ксантики выбрали определение, на котором была построена вся их философия, вся система мышления, в течение столетий господствовавшая среди тайных сторонников этой секты, пока последняя жертва не встретила смерть со словами: «Пусть мои мысли воспламенят ваши; И пусть моя душа вечно горит в ваших сердцах». В каком-то смысле возможно, что последнего ксантика не существовало вообще.

Перечитав этот отрывок после того, как миссис Б. оставила меня в покое, я заметил, что в нем многое недоговорено. Когда жили ксантики? Где? О единственном источнике, к которому меня отсылали — «Энциклопедии» Жана-Бернара Розье, — я никогда не слыхивал.

Я заглушил голос любопытства во время обеда; миссис Б. подала вкуснейший суп, а готовить супы она была большая мастерица, и к тому же отвлекла мое внимание рассказом о болезни своей сестры. Но миссис Б. ушла домой, и передо мной опять возникла загадка ксантиков, наподобие тех вкуснейших шариков из мяса и картофеля, что я обнаружил на дне своей тарелки, после того как под разговоры миссис Б. о камнях в печени вычерпал всю жидкость.

Я внимательно изучил несколько других книг, которые могли бы иметь касательство к этому вопросу, но не нашел в них ни единого упоминания о ксантиках, а поскольку автор «Эпистемологии и неразумности» сообщает о себе только имя — Ян Мюр, не приводя никаких дополнительных данных, которые помогли бы отличить его от бесконечного множества людей, носивших то же весьма распространенное имя, найти его и узнать, какими источниками он пользовался, представлялось невозможным. Я стал думать, что в этой неуловимости есть даже что-то подозрительное, особенно когда заметил, что в книге нет ISBN; перелистав «Указатель издательств», я к тому же обнаружил, что название издательства, якобы выпустившего эту книгу — «Торус академик», — было просто ширмой для авторского тщеславия. Посему у меня появились основания полагать, что издание этой книги было мистификацией, замшелой ученой шуточкой или методом обнародования очередной заумной теории. Я понимал, что смогу убедиться в несостоятельности своих подозрений, только обнаружив «Энциклопедию» Розье; этого же, как я уже упомянул, мне до сих пор не удалось, хотя я потратил несколько недель на тщательные поиски, которые даже помешали мне написать тебе раньше. Зато я сумел откопать загадку, заинтересовавшую меня гораздо больше, чем история какой-то никому не известной и давно исчезнувшей секты.

Поначалу, однако, я забыл про Розье и ксантиков. Не найдя никаких ссылок на них в имеющихся у меня справочниках, я вернулся к прерванной работе (все это произошло месяца четыре назад, когда я, как тебе известно, писал статью для «Скоте мэгэзин» о памятниках старины в Шотландии). Наверное, я не стал тогда писать тебе об этой загадке, потому что был угнетен постигшей меня неудачей.

И вдруг три недели назад, просматривая индекс только что вышедшей книги, которую я увидел на распродаже и которая была посвящена издательскому делу во Франции XVIII века, я обнаружил в нем имя Жана-Бернара Розье. Я немедленно купил эту книгу.

— Господи Боже мой, еще книжку притащил! — гневно воскликнула миссис Б., увидев мою новую покупку, и ушла заниматься разборкой белья для прачечной.

Автор книги, профессор Дональд Макинтайр, сообщал, что в 1759 году Розье пытался напечатать философский трактат, в котором он изложил «новую теорию физики». В поддержку этого сделанного как бы между прочим примечательного сообщения он приводил отрывки из неопубликованных документов и «частных писем».

Тут вернулась миссис Б. и сказала сердитым тоном:

— Вам обед подавать или как?

Действительно, уже пришло время обеда, и меня ожидало очередное выдающееся изделие миссис Б. На этот раз она подала мне суп, который, согласно моим исследованиям, на севере Англии называется «овощная болтушка». С энтузиазмом его поглощая, я обжег восхитительной солоноватой жидкостью нижнюю губу, поспешно глотнул воды и спросил:

— Помните, я вам говорил о ксантиках, миссис Б.?

К этому времени она немного остыла.

— Как же, помню. Они считали огонь формой жизни, так, что ли?

«Совершенно верно», — подтвердил я и рассказал ей о счастливой случайности, благодаря которой снова встретил имя Розье.

— Что-то вроде той запаски, которой у вас не было в багажнике. Да, некоторые тут же забывают случайно попавшееся им имя, а у других оно цепляется за память, как репейник к овечьей заднице, и так они его и таскают, пока не встретят в какой-нибудь книжке, за которую они заплатили несуразную цену, хотя их дом и так уже забит этим пыльным мусором.

Честно говоря, я не очень-то прислушивался к мудрым и доброжелательным замечаниям миссис Б., поскольку размышлял над вопросом, что означает фраза Розье «новая теория физики». Миссис Б. вскоре собралась уходить, но, надев пальто, почему-то задержалась в дверях.

— Вы хотите мне что-нибудь сказать, миссис Б.?

— Я просто подумала, не надо ли мне ходить к вам почаще? Четыре дня в неделю как будто маловато.

— Как это? Вы уже двадцать восемь лет приходите четыре раза в неделю. С какой стати нам менять заведенный порядок?

Миссис Б. почему-то уставилась на коврик, лежащий перед дверью.

— Мне подумалось, что вы целых три дня остаетесь без присмотра. Нет, мне точно надо приходить почаще.

Я сказал, что обдумаю ее предложение, и мы распрощались. Как только она ушла, я еще раз прочитал то немногое, что обнаружил в книге Макинтайра, и решил предпринять новые попытки найти следы «Энциклопедии» Розье.

Однако визит в библиотеку во второй половине дня не принес результатов; я только промок под моросящим дождем, который как будто не заслуживал того, чтобы брать с собой зонтик. В таком состоянии я предстал перед Маргарет. Она, как всегда, тепло меня приветствовала. Поиски во всех имеющихся в библиотеке каталогах ничего не дали, и Маргарет посоветовала мне по дороге домой купить себе леденцов от простуды, но я так увлекся перекрестными ссылками каталогов, что совершенно забыл об угрозе насморка и, вернувшись домой, решил полечиться широко распространенным способом, а именно — хлопнул рюмашку. Потом написал письмо профессору Макинтайру на адрес издательства и заклеил конверт, согретый чувством оптимизма, которому, по-видимому, немало способствовало выпитое мной виски.

Как видишь, положение дел все больше запутывалось, и вскоре ты поймешь, какие ужасные все это имело последствия. Миссис Б. опять пришла в раздражение.

— Профессорам, значит, пишете? — спросила она меня на следующее утро, когда я отдал ей письмо, чтобы она бросила его в почтовый ящик.

Можно было подумать, что мое письмо профессору Макинтайру (в отличие от писем тебе, на которые она в течение долгих лет с готовностью наклеивала марки, лизнув обратную сторону) каким-то образом угрожало ее положению в моем доме. Я даже заверил ее, что не собираюсь приглашать профессора «присматривать за мной» в те три дня, о которых она так беспокоится.

— Я считаю, что мне нужно приходить еще раз на полный день или два раза на полдня, — сказала она. И миссис Б. принялась излагать свои соображения, к которым, боюсь, я не очень прислушивался, задумавшись, какого ответа можно ждать от профессора Макинтайра и поможет ли он мне в моих поисках Розье, ксантизма и бог его знает чего еще. Неделю спустя миссис Б. уже установила новый режим, вынудив меня согласиться еще на полтора дня при помощи почти наполеоновского по натиску и хитрости маневру.

— Вот вам ответ от вашего профессора, — сурово сказала она, протягивая мне письмо, и ушла с необъяснимым выражением недовольства на лице.

Профессор Макинтайр любезно прислал мне фотокопию статьи, начинавшуюся с переведенного с французского отрывка письма Жана-Бернара Розье, отправленного 3 июня 1779 года известному математику Жану Лерону Д'Аламберу:

Сэр, возможно, вам известно, что много лет тому назад один из наших соотечественников попал в плен в отдаленном и пустынном районе Азии, известном свирепостью своих обитателей. Эти люди не знали, что делать со своим пленником, и решили предоставить дело случаю: он должен был угадать, под которой из трех деревянных кружек спрятано золотое кольцо. Если он угадает, то будет отдан на сомнительную милость кишевших в этой местности волков; в противном случае его убьют на месте. Жестоким хозяевам предоставлялась возможность отвлечься от своей безрадостной и суровой кочевой жизни, заключив пари на исход дела.

Вождь племени, спрятав под одной из кружек свое собственное кольцо, приказал привести несчастного пленника — пусть решает, жить ему или нет. После долгих колебаний и, возможно, вознеся безмолвную молитву, пленник положил дрожащую руку на среднюю кружку. Дикари заключили пари, а потом вождь, желая продлить мучительные секунды неопределенности, которой так наслаждались его соплеменники, поднял правую чашку. Под ней кольца не было. Пленник облегченно вздохнул, а вождь под смех толпы потянулся к левой кружке, но, прежде чем ее перевернуть, сказал, что предоставляет пленнику право передумать. Представьте себя в положении этого несчастного, господин Д'Алам-бер, и скажите, как поступили бы вы?

Я задумался над этим странным вопросом, но тут в тишину моего кабинета внезапно вторглась с ревущим пылесосом миссис Б. и выгнала меня с моего кресла с такой решимостью, как оккупанты изгоняют жильцов из дома, который они решили реквизировать.

— Миссис Б.! — негодующе воскликнул я.

— Я быстро! — крикнула она в ответ. Вряд ли грохот в комнате был бы оглушительнее, если бы в ней оказался аэроплан.

— Миссис Б., пожалуйста, выключите пылесос!

— Да я уже заканчиваю.

— Миссис Б.!

Я направился на лестничную площадку к розетке, куда был включен пылесос, но миссис Б. меня опередила — ей не откажешь в остроте тактической мысли, — выскочив на лестничную площадку со скоростью, на которую я не способен, и преградив мне подход к розетке. Пылесос же тем временем остался в кабинете и бессмысленно ревел, уткнувшись щеткой в место на ковре, на котором к тому времени не осталось и соринки.

— Не сойду с этого места! — заявила отважная миссис Б., встав у стены таким образом, чтобы помешать мне вытащить вилку из розетки. Тогда я закрыл дверь кабинета настолько плотно, насколько позволял провод пылесоса, и мы оказались в относительной тишине.

— Извините, миссис Б., — сказал я, — но вы прервали мои размышления над весьма каверзной проблемой. — И я рассказал ей о трех кружках. — Что делать пленнику, — спросил я ее, — переменить свое решение или нет?

Миссис Б., без сомнения, тронула судьба несчастного, она задумалась, хотя и не отошла от стены, к которой, казалось, была пришпилена, как жук на булавке.

— Теперь уже без разницы, — наконец сказала она, — и так может пропасть, и этак.

Я согласился с ней, и мы вернулись в кабинет, чтобы дочитать письмо (миссис Б. согласилась на время выключить пылесос).

Если вождь случайно поднял правую кружку, то у пленника был равный шанс на то, что кольцо окажется у него под рукой.

— Что я говорила!

Но вождь наверняка знал, где находится кольцо, и, наверное, поднял правую чашку именно потому, что под ней кольца не было. В этом случае шансы пленника на успех, которые до этого исчислялись отношением один к трем, не возрастали в результате «уступки» вождя; наоборот, возможность, что кольцо находится под левой кружкой, значительно увеличивалась, и пленнику, если он хотел жить, имело смысл поменять решение.

— А вот и нет, — возразила миссис Б. — Этот ваш писатель такой же дурак, как и вы, мистер Ми.

Не обращая внимания на ее выпад, я продолжал читать письмо:

Эта история показывает, что кружки могут до некоторой степени дать представление, случайны были действия вождя или преднамеренны. Возможность, что рука пленника лежит на кольце, равна или половине, или одной третьей — в зависимости оттого, знаетли вождь, под какой кружкой лежит кольцо. Придя к этому выводу, я был поражен до такой степени, что, размышляя о вытекающих из него многочисленных последствиях, провел ночь без сна; из него вытекало, что наблюдение, мысль, сознание неотрывно связаны с реальностью. Я осознал, что нельзя рассматривать природу как скопление неодушевленной материи, подчиняющейся законам, постижение которых вы, господин Д'Аламбер, и ваши многоуважаемые коллеги считаете возможным. Чтобы понять мир, нам необходимо понять человеческий разум и его взаимодействие со всем, что он познает и что обязано ему существованием.

— Можно я на минутку включу пылесос?

И также, как эксперимент с кружками, многократно повторяясь, дает возможность понять стратегию вождя, точно также мы можем задумать гораздо более серьезное испытание, нечто вроде игры с природой, в которой выявится присутствие или отсутствие некоего всезнающего разума, некоего банкомета, раздающего карты Судьбы. И тогда законы физики откроют нам путь к познанию Божественного промысла.

— Дайте же мне доубирать эту комнату!

Так как же повел себя наш пленник? Он принял предложение вождя, переложил руку на левую кружку, и, когда ее перевернули и под ней не оказалось кольца, ему без дальнейших церемоний тут же перерезали горло. Вождь вытащил кольцо из-под средней кружки, и от всего этого прискорбного события остались лишь одна баллада, ставшая весьма популярной в том краю, и рассказ об этой трагедии, который я прочитал в «Путешествиях» Феодора. Можно представить себе бесконечное множество миров, в трети которых этот инцидент имел бы более счастливое разрешение, и тогда не были бы написаны ни «Путешествия», ни это письмо.

— Ладно, миссис Б., — сказал я, — можете заканчивать свою работу.

И, оставив позади себя урчание пылесоса, я ушел вниз и продолжал размышлять над участью пленника, теорией Розье и прочими непостижимыми загадками.

Однако я еще не закончил читать фотокопию статьи и, изгнанный на кухню, по-прежнему держал ее в руках. Над моей головой тем временем тяжело разъезжал пылесос, словно крупное насекомое, постепенно оправляющееся от удара газетой, и его отвратительный вой то нарастал, то, когда он забирался в какой-нибудь угол, стихал до глухого рычания.

Ответ Д'Аламбера Розье не сохранился, но есть следующее письмо Розье, в котором тот заявляет, что предпринял построение новой философии Вселенной, основанной исключительно на законах случайности и обещающей, когда она будет закончена, продемонстрировать архаичность и ненужность содержания знаменитой «Энциклопедии», редакторами которой были Д'Аламбер и Дени Дидро. Говорят, что в последующие годы Розье до такой степени отшлифовал свою теорию и так негодовал по поводу безразличия, проявляемого к нему научным миром, что взялся переписывать «Энциклопедию» заново в свете своей доктрины, которая, по-видимому, находилась под сильным влиянием берклианского идеализма и которая в некотором роде явилась предтечей квантовой теории. Однако от «Энциклопедии» Розье никаких следов найти не удалось.

Тем не менее я считал возможным, что «Энциклопедия» Розье сохранилась; более того, я был уверен, что туда тянется след моих неуловимых ксантиков, которые, как теперь выяснилось, были чем-то вроде наваждения — или даже выдумки — мистика или шарлатана восемнадцатого века. Я отложил статью — заметив при этом, что поверхность кухонного стола в результате трудов миссис Б. все еще оставалась влажной на ощупь и пахла синтетической хвоей, — и принялся дочитывать письмо профессора Макинтайра (причем некоторые места мне приходилось перечитывать дважды, поскольку продолжающийся вой пылесоса затруднял понимание). Профессор объяснял, что, к сожалению, не знает первоначального источника статьи: у него есть лишь фотокопия, идентичная той, что он послал мне. На ней не было ни названия, ни имени автора. Не исключено, что статью дал ему какой-нибудь коллега на одной из научных конференций, которые профессор регулярно посещает.

Наверху тем временем прекратился бой за чистоту, и я решил вернуться к своей работе. Статью о памятниках старины я давно закончил, к своему собственному удовлетворению и удовлетворению редакторов «Скоте мэгэзин», и сейчас был занят изучением некоторых немаловажных, хотя и не бросающихся в глаза черт сходства между Стивенсоном и Юмом. На верхней площадке лестницы я встретил миссис Б., которая тащила притихший пылесос. По опыту зная, какой получу ответ, я давно перестал в подобных случаях предлагать ей помощь.

Я все еще был в недоумении касательно смысла письма Розье и не мог понять, почему автора письма привела в такое возбуждение нелепая история про кольцо и три кружки; однако это не мешало мне сознавать, что его «Энциклопедия», если бы мне удалось ее разыскать, могла бы предложить совершенно новый взгляд на наш мир, хотя и основанный на абсолютно ложных предпосылках. Поэтому я решил всерьез заняться этим вопросом, но в течение последующих нескольких дней не сумел продвинуться ни на шаг ни в чем, кроме сравнительного анализа Стивенсона и Юма. И тут миссис Б. пришла в голову мысль (это произошло всего неделю назад, так что я приближаюсь к ужасному концу этого письма и, соответственно, к началу последующих событий). Она сказала мне:

— Эти пыльные книжки годятся только для музея. А вам нужно купить компьютер.

Миссис Б. сообщила мне, что соседские дети проводят перед мерцающим экраном этой машины по семь или восемь часов в день, и поскольку я провожу примерно столько же времени, услаждая свой взор книжными строчками, она увидела здесь некую аналогию и пришла к очевидному — для ее уникальной логики — выводу, что я должен убрать свои книги на чердак и поменять их на компьютер, который, как она меня заверила, не так уж дорого стоит и который ей будет легче протирать влажной тряпкой.

Возможно, дальше этого дело бы и не пошло, если бы я в тот же день не нанес визит в библиотеку и не рассказал о своих недоказуемых предположениях Маргарет, которая, не проявив интереса к «Трактату о человеческой природе» и «Доктору Джекилу», чрезвычайно заинтересовалась возможностью того, что где-то благодаря Жану-Бернару Розье существует энциклопедия, по существу, предлагающая альтернативную философию Вселенной.

— Надо поискать в Интернете, — с воодушевлением сказала она, явно предвкушая интересные результаты и сильно меня заинтриговав: что за процедуру она имеет в виду? Затем она предложила мне сесть с ней рядом перед экраном «Пи-Си», как, оказалось, называются постепенно вторгшиеся в библиотеку компьютеры, о природе которых я до тех пор не задумывался, считая, что по ним передают рекламу местного туристического бюро. Маргарет велела мне ввести «ключевое слово» в «поисковую программу». Подчиняясь ее указаниям, я с опаской — объясняемой не только старостью и недавно перенесенной ангиной — напечатал одним пальцем на клавиатуре слово «Розье». Затем Маргарет произвела какие-то действия, за которыми я не смог уследить и которые заключались в манипуляции предметом, называемым, как я теперь знаю, «мышью».

Надо сказать, что результаты этих действий произвели на меня большое впечатление. Предыдущие недели у меня были заполнены случайными находками, безрезультатным копанием в индексах, подававшими, но не оправдывавшими надежд письмами. «Поисковая программа» (принцип действия которой остается для меня полной загадкой) сумела буквально за несколько секунд изучить все, что когда-нибудь было написано, и сообщила мне и Маргарет, что ей известны 28 242 документа, в которых фигурирует неуловимое прежде имя Розье. Мне надо всего лишь щелкнуть «мышью» в различных местах экрана, чтобы «открыть» любой из этих документов.

Само изобилие документов настораживало: редкий цветок в мгновение ока превратился в вездесущий сорняк. Как мне разобраться во всей этой массе? Я спросил Маргарет, нельзя ли поискать другие имена — просто чтобы научиться пользоваться этой машиной, — и она сказала: «Играйте сколько хотите», и пошла к своему столику.

Я решил обратиться к старым знакомцам. Когда я «открыл» Дэвида Юма, машина обнаружила 19384 документа (странным образом меньше, чем Розье), но, «зайдя» на первый же «сайт», куда она меня направила, я обнаружил, что весь «Трактат о человеческой природе» и значительная часть «Истории Англии» каким-то непостижимым образом умещались внутри этой несуразной машины, я ведь всегда считал ее приспособлением, с помощью которого можно узнать о местных событиях и «исторических достопримечательностях» нашего графства. Я вспомнил, сколько места Юм и его комментаторы занимали в моей собственной скромной библиотеке, где каждая книга действовала на нервы миссис Б., и впервые подумал, что она, может быть, права, утверждая, что «новая техника» поможет мне значительно сэкономить время и пространство — категории, уничтожение которых является основным занятием современной цивилизации. Когда через полчаса Маргарет снова подошла ко мне, я уже решил, что должен приобрести такую штуковину. Где их продают?

Маргарет направила меня в магазин Диксонза, где продаются машины, которые я уже научился называть «писишками», словно был знаком с ними всю жизнь. В магазине я обратился к тощему молодому человеку по имени Али, а тот направил меня к прибору, представлявшему собой телевизионный экран, где плавало множество рыб; по обе стороны экрана стояли звукоусилители. Эти украшения, на мой взгляд, не имели никакого отношения к Юму и его «Эссе», которые, как я надеялся, хранились внутри непостижимого аппарата, а когда я объяснил Али, что мне нужно, он, казалось, впал в недоумение.

— Так вы хотите заняться обработкой текстов? — спросил он.

Насколько мне известно, этим термином теперь обозначают то, что в наше время называлось «сочинительством», и я сказал ему, что этот род деятельности будет составлять не больше десяти процентов моей работы на компьютере, поскольку в основном я буду использовать эту машину для чтения — архаического занятия, современное определение которого на жаргоне «новой техники» мне, к сожалению, неизвестно. Али был вынужден обратиться за помощью. Молодая женщина, на груди которой была приколота бирка с именем «миссис Дж. Кемпбелл» и которая, судя по ее одежде и поведению, стояла выше Али по служебной лестнице, взяла на себя обязанности своего рода переводчика. В конце концов, когда я рассказал о свой плодотворной и многообещающей «игре» в библиотеке, она согласилась с Али, что, видимо, я имею в виду просмотр документов в Интернете. Да, сказал я, это и есть нужный мне термин. Так что мне надо запомнить на будущее, что ты теперь не читаешь, а «просматриваешь» мои письма. Затем они показали мне прибор, который всего лишь за две с половиной тысячи фунтов предъявит любую книгу, которую мне захочется «просмотреть». Что ж, если тут есть Юм и Стивенсон, сказал я, похлопывая машину, да к тому же несколько томов Хогга, которые испортила миссис Б., протерев мебельным полиролем, то я буду вполне доволен. После этого я вручил им чек, мы пожали руки и расстались весьма по-дружески. Я хочу дать тебе совет: если ты решишь приобрести «писишку», обратись в магазин «Диксонз». Там тебя обслужат наилучшим образом.