Глава 47

Маськино лавирование

Маськину постоянно приходилось лавировать. Например, однажды утром ему позвонили из гостиницы для животных под названием «Счастливые хвосты» и сообщили, что у них какие-то отдыхающие оставили четыре наседки породы «красная курица с острова Род», и не хочет ли он забрать их к себе, потому что отдыхающие уезжают в город, а куры им в городе как-то ни к чему. Вот так несёшь всё лето яйца, а потом становишься не нужен… Хорошо хоть не зарезали, и то не из гуманности, а просто пачкаться не захотели.

Маськину пришлось лавировать. Он не хотел обидеть хозяйку «Счастливых хвостов», но и своих кур он знал… Понимал, что если Кукарешкин, возможно, и не будет против прибавления в гареме, то Феня и Маня могут серьёзно обидеться: мол, что это, Маськину мало двух наших яиц в день? Он, что же, тут яйцеферму решил открыть?

А Маськину, по совести говоря, яиц не хватало. Молодые курочки ещё не неслись, и вся яйценосность основывалась только на Фене и Мане, наседках-многостаночницах.

С другой стороны, Маськину приходилось лавировать таким образом, чтобы в доме всем хватало яиц, а один только Тыркин иногда до пяти яиц за раз съедал, утверждая, что домовым не страшен холестерин, потому что они навроде привидений, а привидениям уже поздно за здоровье беспокоиться. Тыркину необходимы были сырые яйца для особой певучей писклявости голоса. Другие обитатели Маськиного дома тоже любили побаловать себя кто варёным всмятку яичком, а кто и омлетиком… Гоголь-моголь опять же тоже без яиц приготовить сложно.

Короче, решил Маськин дополнительных кур в своё хозяйство принять.

А как иначе? Чтобы со всеми жить в гармонии, необходимо лавировать.

Вот в последнее время Маськины тапки стали жаловаться, что подружка Сосискина медсетричка Ксюша частенько стала их обоих утаскивать и в углу драть, пока Маськин спал или носил другую обувь. И что прикажете Маськину делать?

Ксюша была американская сучка. Я это вовсе не к тому сообщаю, чтобы обидеть великую нацию, снабдившую нас жевательной резинкой, а просто потому, что таков был объективный факт. Как бы вы хотели, чтобы я назвал собаку женского пола родом из Америки? Однако в связи с моей выходкой президент Соединённых Штанов Бушкин даже выступил по телевизору и резко осудил Маськина за то, что он препятствует свободе мисс Ксюши, ибо её неотъемлемое право – драть любые тапки, невзирая на то, кому они принадлежат. Вообще у граждан Соединённых Штанов, по мнению президента Бушкина, было очень много прав, и практически никаких обязаностей, кроме уплаты налогов государству. Кстати, вы никогда не задумывались, почему считающее себя самым демократическим в мире государство не именует себя республикой? Да потому, что оно таковым не является. Это самая настоящая империя, во главе с президентом империи. А что? Если может быть император республики, почему не может быть президента империи?

Не просите меня, пожалуйста, высказываться по поводу типа правления в Восточной Сумасбродии, поскольку я пишу на её языке и собираюсь издать эту книжку именно в ней… Но скажу вам чесно, что эта страна, пожалуй, самая гармоничная в современном мире, ибо её двуглавые имперские орлы иллюстрируют пословицу: «Одна голова хорошо, а две – это уже массовая казнь».

Двуглавые орлы Восточной Сумасбродии совершено чётко указывают на то, что речь идёт об империи, управляемой императором. А что, к чему вилять да мешать праведное с нескромным? По крайней мере, честно и без затей.

Вы, дорогие мои читатели, наверное, сердитесь на меня за то, что я в прошлой главе всех назвал свиньями, а как же поступать простым Маськиным, так и не посоветовал. Знаю, что виноват, но виноватым себя не считаю. А совет вот какой. Вы просто не давайте проводить себя на мякине, только и всего, держите своё вето всегда наготове, и тогда вам не придётся лавировать, как Маськину, потому что в некоторых вопросах требуется нешуточная твёрдость убеждений.

Наши правители очень хорошо устроились, говоря, что нет ничего правдоподобнее, чем ложь невероятного размера. Мы так привыкли к этой лжи, что не замечаем её, как воздух, а боремся с мелкими неурядицами, всё больше покусывая друг друга и оставляя наших довольных правителей в стороне. Словно сучка Ксюша, мы таскаем и дерём только тапки президента (Маськин ведь был законно выбранным президентом Маськиного дома), тогда как того, чьи эти тапки, мы вроде как и не замечаем, мол, не бьёт нас палкой пока – да и ладно. Уже хорошо. А то, что других бьёт, так, во-первых, это не наше собачье дело, а во-вторых, раз бьёт, значит, было за что! Нет дыма без огня!

Наши правители глядят на нас с высоты своего положения с умилением: ничего, пусть народ друг друга покусывает, только здоровее, закалённее станет. Это ему полезно.

Я скажу вам по совести, что раньше полагал, что человечество совсем не подверглось эволюции и до сих пор осталось на том же уровне грубости и необузданности, что и в былые века. Однако это не так. Если необузданность и мало видоизменилась, то я всё больше убеждаюсь в том, что мировая история стала свидетелем настоящей эволюции лжи. Если раньше ложь была плохо прикрыта и бесстыдна, то теперь она проэволюционировала настолько, что практически её невозможно заметить, ибо и выглядит-то она не как ложь, а как чёрт те что и с боку бантик! А в таком виде признать её не просто.

Великая эволюция лжи более не нуждается в императорах республик, не грезит грубоватыми, а потому безнадёжно наивными планами на мировое господство. Она научила нас называть похлёбное рабство – свободным трудом, нищету – минимальной зарплатой, бесчеловечную войну – миротворческой миссией, беспробудный разврат – сексуальным раскрепощением, порабощение женщины на работе и дома – эмансипацией, растление молодёжи – всеобщим обязательным образованием, откровенную мазню – высоким искусством, обрывки одежды – высокой модой, голод в сочетании с бегом на потогонных тренажёрах – здоровым образом жизни, узаконенный рэкет – справедливым налогообложением, содомские пытки – служением отечеству, комедию одного актёра – демократическими выборами, мину замедленного действия – мирным атомом, сквозящее одиночество – зрелым индивидуализмом, травму развода – свежим стартом, подачки на церковь – верой в Бога, карьеризм с подлогом – прогрессом науки, дурман аптечных ядов – естественным чувством счастья…

Она лишила нас каких-либо ориентиров, словно переселив на планету с таким количеством солнц, что всё время мы проживаем в ослепительном нескончаемом полдне и никогда не видим звёзд, чтобы вести свои корабли, ориентируясь на эти единственные маячки навигации.

Вот и полавируй среди этой лжи, проэволюционировавшей в единственную известную нам правду! Когда правды нет, её никто никогда не видел и даже не подозревает, как она выглядет, не ровён час, примешь ложь за правду, потому что человеку без правды никак нельзя.

Так Маськину и приходилось лавировать между желанием наесться от пузика и необходимостью ходить в свой маськотрясник, где его трясли, чтобы он худел.

Я не хочу сказать, что в былые времена правды было больше. Или лжи меньше. Просто лгунишки тех времён были простоваты – взял и нацепил на уши корону, а почему у солдата революции на ушах корона? Так – он император. А как же революция? Так он же император республики!

Вот и теперь правят нашими республиками императоры… Помнится, как-то, во времена Наполеона, когда вернулись к пышным богослужениям в соборе Нотр-Дам, прекращённым после революции, кого-то, кажется, из якобинцев, спросили, как ему нравятся эти торжества по поводу коронации императора. Так тот ответил: «Да, очень красиво, вот только не понятно, зачем убили сто тысяч человек, – не затем ли, чтобы таких торжеств больше никогда не было?»

В том-то и дело, что ради того, петь или не петь в соборе с высокими потолками, не нужно убивать сто тысяч человек.

Людей вообще не нужно убивать – нехорошо это, неправильно.

Но нам сказали, что это всё глупости. Что добро должно быть с кулаками, а кулаки должны быть расстреляны, а потом сказали, что добро должно быть поделено поровну между всеми, но когда стали делить, оказалось, что поровну на всех не хватает, и делить передумали. А потом старое недобитое поколение вымерло, а новое готово голосовать за Сталина, и поверьте, он не заставит себя долго ждать. Отцов народов не нужно просить дважды, их вообще не нужно просить, они сами всё решат за нас и объявят нам в качестве нового евангелия – краткий курс истории…

Мы полностью заморочены окружающим от рождения до смерти. И в этом-то и состоит величайшее достижение наших правителей! Мы больше не лавируем и ни на что не надеемся, не ищем социальных преобразований и не грезим революциями. Наше мнение давно уже никого не интересует, да у нас давно уже нет и не может быть какого-либо складного мнения. Нас, ослеплённых явным избытком солнц, клонит в сон, но и там, в вязких снах, светят нескончаемые солнца, и в полночь нам снится яркий полдень, и нет отдохновения нашим просвеченым насквозь душам.

Глава 48

Маськин на Уолл-стрит

В одно утро Плюшевому Медведю не принесли завтрак в постель. Он долго ворочался с боку на бок, громко и убедительно зевал, пробовал даже покашливать. Ничего не помогало – завтрака не несли. Тут Плюшевый Медведь вспомнил, что он имел неосторожность проснуться так рано именно в воскресенье, а по воскресеньям у скатерти-самобранки, подаренной Маськиным самому себе на Новый год, был выходной, и все завтракали позднее обычного, на кухне.

Ну, делать нечего, не засыпать же обратно. Маськин всё равно ещё спал в своей кроватке, и Плюшевый Медведь, по совести говоря, не нашёл благовидного повода его разбудить, чтобы тот соскочил с постели и принялся готовить ему завтрак. Сначала Плюшевый Медведь подумывал, что было бы неплохо начать кричать: «Пожар! пожар!» или «Волки! волки!», но он боялся, что таким поведением он, скорее всего, пробудит Маськин Невроз, который завтрак не готовил, а действовал даже, можно сказать, в обратном направлении – то есть от повышенной нервозности поедал всё, что только находил. Кроме того, Плюшевый Медведь был рассудительный и понимал, что такими криками, особенно не имеющими фактического обоснования, начинать воскресное утро не очень хорошо, потому что, во-первых, как водится, в следующий раз, когда действительно придётся кричать и звать на помощь, ему могут не поверить, а во-вторых, Маськин, разбуженный своим Неврозом, всё равно не скоро придёт в себя, и завтрак может начаться ещё позже, чем это произошло бы без подобных экстраординарных оригинальностей.

Так, вполне разумно рассуждая сам с собой, Плюшевый Медведь неохотно вылез из-под одеяла и, не умываясь, отправился на кухню в надежде найти чего-нибудь съестное, чтобы как-то заморить червячка перед завтраком. Плюшевый Медведь не страдал глистами, как вам могло показаться из предыдущего предложения. Просто у него в животике жил специальный червячок, которого было необходимо постоянно замаривать, иногда медком, а иногда и вареньицем, иначе он начинал вертеться и безобразничать, и Плюшевый Медведь приходил в состояние неприятного беспокойства и какой-то неслыханной внутренней пустоты, от которой иногда ему хотелось плакать и ругать местные порядки даже больше обычного.

Прибыв в кухню, Плюшевый Медведь обнаружил там Правый Маськин тапок, уютно попивающий кофе с булочкой. Вооружившийся очками на босу ногу тапок читал газету «The Wall Street Journal», полную биржевых таблиц.

У Плюшевого Медведя от вида Правого Маськиного тапка, пьющего утренний кофе с булочкой, разыгрался аппетит, но он не знал, как подкатить к тапку, чтобы тот поделился с ним утренней добычей.

– Доброе утро, – сказал Плюшевый Медведь тапку с учтивым поклоном.

– Доброе утро, сэр, – благожелательно ответил тапок, однако, не отрываясь от газеты. Правый Маськин тапок, как и многие правые, свободно читал по-английски, знаете ли, на всякий случай, и поскольку газета была напечатана именно на этом языке, случайно, по инерции, назвал Плюшевого Медведя сэром.

– И что это вы читаете, милейший? – продолжил беседу Плюшевый Медведь, непринуждённо отщипывая от булочки довольно большой кусок. Ему было приятно быть не просто медведем, а сэром Медведем, как его кумир достопочтенный сэр Винни-Пух.

– Да вот, просматриваю кодировки акций, в которые я вложил свои сбережения, – вежливо ответил тапок, но остаток булочки от Медведя отодвинул.

– С каких это пор вы стали интересоваться биржей? – с искренней заинтересованностью спросил медведь и внезапно засунул себе в рот остаток булочки целиком. Правый Маськин тапок не подал вида, аккуратно подобрал носочком крошки и перелистнул газетную страницу.

– Как же можно не интересоваться биржей? Биржа – самое лучшее изобретение деловых людей. Это прекрасная возможность одалживать деньги в невероятных количествах, никогда их не отдавая, и при этом даже без необходимости пускаться в бега!

– Да, что вы говорите! Как интересно! – поддержал беседу Плюшевый Медведь и как-то невзначай опрокинул в себя остатки кофе из чашки. Правый Маськин тапок снова не подал вида и продолжал:

– Биржа – это новый способ азартной игры, при занятии которой никто не посмеет обвинить тебя в том, что ты прожжённый игрок и конченый картёжник. Моя тётя, Старая Калоша, светлая ей память, оставила мне наследство, которое я и разместил в акциях компаний обувной промышленности. Поскольку босых на земле становится с каждым днём меньше, а количество ног при этом постоянно растёт (каждую секунду на Земле рождается 4,1 человека и 1,8 человека умирает[73], то есть в среднем каждую секунду количество ног прибавляется на 4,6 ноги).

– Ну, насчёт четырёх ног – это понятно. Две пары обуви решат проблему. А как вы решаете вопрос с обуванием шести десятых (0,6) ноги? Что, производите недоделанную обувь, или просто обувь меньшего размера? – полюбопытствовал Плюшевый Медведь, явно поглощённый демографическими размышлениями. Он незаметно стянул с носика Правого Маськиного тапка очки и попробовал их пожевать. Очки не жевались.

– Недоварены… – сказал себе Плюшевый Медведь и водрузил очки на место. Правый тапок не стал обращать внимания и на эту махинацию Плюшевого Медведя, поправил очки и пояснил:

– Наличие шести десятых (0,6) ноги мы игнорируем и обуваем только целые ноги.

– Как вы их обманываете! – возмутился Плюшевый Медведь. – Эта ваша обувная индустрия злая! Она плодит калек! Каково человеку ковылять с шестью десятыми ноги, да ещё и необутой?

– Мы не обманываем население, мы его обуваем! – возразил Правый Маськин тапок.

– А разве это не одно и то же? – удивился Плюшевый Медведь, неплохо владевший уличным жаргоном.

– Видите ли, сэр Медведь, – спокойно пояснил Правый Маськин тапок, – бирже совершенно всё равно, кого обули, а кого нет, сколько ног обуто, а сколько ковыляют босиком. Биржа – это только деньги, чистые деньги в их первозданной виртуальной красе, и за ними не видно ни людей, ни их хлопот. Для того биржа и была придумана, чтобы не примешать в деловые сделки всякие субтильные чувства да моралистические переживания.

– Так ваша биржа – это просто надувательство какое-то! – возмутился Плюшевый Медведь, который наконец осознал, что поживиться у Правого Маськиного тапка больше нечем, а попробовав пожевать непосредственно сам тапок, был разочарован его вкусовыми качествами.

– Позвольте с вами не согласиться, – ответил Правый Маськин тапок, насилу высвободившись из лап жующего его Плюшевого Медведя, по-прежнему, как истинный джентльмен, пытаясь не подавать вида, что манеры Плюшевого Медведя этим воскресным утром начинают его несколько беспокоить. – Биржа – это замечательное изобретение. Благодаря ей в развитых странах деньги не прячут по кубышкам, а вкладывают в биржу, кто напрямую, кто через специальные фонды. Таким образом практически все сбережения, включая пенсионные фонды, остаются на рынке и позволяют экономике развиваться, открывая новые предприятия и создавая новые рабочие места, которые позволяют населению зарабатывать больше денег, отчего их сбережения только увеличиваются, что, в свою очередь, возвращает денежную массу обратно на биржу. Со всего этого государство получает налоги, которые укрепляют все области жизнедеятельности страны – здравоохранение, оборону, образование, социальную защищённость. В бедных недоразвитых странах со слабыми законами и крайне воровской ментальностью люди не доверяют бирже и даже банкам. Они держат деньги в кубышках. Постепенно экономика истощается, люди теряют работу, и страна становится ещё беднее. Вот что такое биржа.

– Не нравится мне всё это. Кажется, проблема с обуванием шести десятой ноги может привести к серьёзному падению акций… – сказал Плюшевый Медведь, зевая.

– Мда… хотя, может, и так… – задумался Правый Маськин тапок и тут же сбегал позвонить своему брокеру, попросив его на всякий случай немедленно продать все обувные акции. Правый Маськин тапок понимал, что если даже Плюшевому Медведю, персоне, далёкой от реалий обувного рынка, пришли в голову сомнения по поводу обувания 0,6 ноги, то и многие инвесторы могут обеспокоиться тем же вопросом. А в обувной индустрии, несмотря на то что в обуви недостатка не наблюдалось, обуть инвесторов не так уж просто.

Когда тапок вернулся, Плюшевый Медведь хитро прищурился и попытался перевести разговор на свою любимую тему – каше-медовые афёры, но в этот самый момент послышался шум, и в кухню вошёл Маськин. Он, как водится, нёс в охапке двух своих котов, а за ним, весело лая, бежали четыре собаки. Так он всегда появлялся, подобный древнегреческой Диане-охотнице, эдакой Артемиде[74], в окружении своих любимых животных. На Маськине был только Левый тапок, потому что, как вы догадались, Правый разговаривал с Медведем и явиться для торжественного утреннего одевания на Маськину ногу не мог.

Отношения между двумя тапками в последнее время были неважные. Левый тапок, увидев по телевизору, как все католики целовали левую туфлю папы римского, загордился и заявил, что левая обувь важнее. Правый же тапок вышел из себя от негодования и заявил, что это оттого, что папа римский секретно парализован на левую часть тела, а правой он больно лягается, и что в этом и заключается объяснение этого подсмотренного Левым Маськиным тапком обычая.

Плюшевый Медведь сразу предложил Маськину приступить к лечению его острой медвежьей манной-каши-недостаточности (О.М.М.К.Н.), но Маськин попросил его подождать и обратился к своему Правому тапку.

– Всё это, конечно, может быть, и правда, может быть, твоя биржа и является движущей силой экономики, но дело-то всё в том, что в самой её основе лежит обман, ибо люди, отдающие деньги на биржу, делают это исходя из жажды обогащения, в то время как чаще всего они эти самые деньги теряют. Двигать экономику, основываясь на жажде обогащения, – это единственное, до чего додумалось человечество в извечных попытках обуздания самого себя?

– Из-за того, что тётя Глаша или какая-нибудь миссис Смит, нет разницы, хочет купить себе новые сапоги, а у неё денег только на старые, и те в рассрочку, и она, оставшись совсем без сапог, несёт свои сбережения на биржу в надежде, что её обогатят настолько, что ей на сапоги новые хватит, и ещё останется на то, чтобы соседке долг отдать, а в результате остаётся у неё натуральный шиш, – нельзя гордиться разумным устройством экономики.

– Что ж, Маськин, ты предлагаешь социалистическое управление? Чтобы у бабки не было ни денег, ни сапог? – возмутился Правый Маськин тапок.

– При социализме, по крайней мере в его развитой фазе, эта бабка хотя бы не сдохла с голоду под забором, – заявил Левый Маськин тапок, у которого по утрам его левизна значительно обострялась. Сегодня, ввиду отсутствия Правого тапка в спальне, Маськин встал с кровати с левой ноги и, как водится, был не в духе, Левый же тапок гордился, что ему досталось первенство в обувании Маськина, и смотрел на своего правого брата с высоко задранным носом.

– Если бы у меня были готовые решения всех глобальных вопросов, я был бы не президентом Маськиного дома, а генеральным секретарём ООН (Организации Обоюдных Надувательств). Я высказываю своё мнение не потому, что у меня есть готовое решение, а для того, чтобы поддержать дискуссию по вопросам, которые уже лет сто многие считают нелегитимными и уже давно не собираются решать. Пока биржа идёт вверх – всем хорошо. Все обогащаются, кроме тех неудачников, кто играл на понижение…

Левый тапок при этих словах почему-то заёрзал, и Маськин чуть не упал. Отпустив котов и тем самым вернув себе равновесие, Маськин продолжал:

– Но стоит бирже начать падать – всем плохо, экономика приходит в упадок, потом наступает глубокий кризис, который обычно заканчивается войной и полной катастрофой. Дело в том, что биржа создаёт эффект лавины, которую невозможно остановить, если уж она покатилась вниз. И не важно, добросовестный ты работник или лодырь; если биржа падает – у тебя не будет ни работы, ни клиентов… Ибо вся твоя крупная клиентура повыпрыгивает из окон небоскрёбов с криками: «Я разорён!», а мелкая клиентура разбредётся по биржам труда и тюрьмам…

Не успел Маськин договорить, как на кухню вбежал растерянный почтальон Благовесткин. Сумка его была расстёгнута, и за ним тянулся длинный след из растерянных писем.

– Вам срочная телеграмма! – закричал Благовесткин, и голос его сорвался. Правый Маськин тапок налил почтальону воды и усадил его на стул.

Маськин спешно прочёл вслух телеграму.

– Вот видите, а я что вам говорил! – закричал Маськин. – Началось!

Маськин не любил заявлять: «Я же вам говорил», но теперь ему пришлось это сделать не потому, что он хотел показать всем, что он был прав, а потому что ему хотелось доказать, что все остальные были не правы. Маськин немедленно надел на себя Правый тапок и помчался к Маськиной машине. Вместе с ним отправился и Плюшевый Медведь, который всё-таки надеялся получить сегодня свой завтрак.

– Экономика экономикой, а при бирже может быть вполне сносный буфет или кафетерий, – решил он и прихватил с собой для надёжности суповую ложку. На случай, если разорение дойдёт до того, что биржа распродаст все ложки из буфета, чтобы окончательно добить обрушившийся рынок цветных металлов и тем самым поддержать рынок металлов чёрно-белых.

Когда друзья прибыли на Уолл-стрит, положение биржи было плачевным. Она действительно падала, и Маськин едва успел её поддержать. Он стоял, как Атлант, держащий небо, но его слабенькие масечные ручки дрожали. Положение становилось критическим. Медведь же, наоборот, чувствовал себя прекрасно. Недаром брокеры называют длительно падающий рынок «медвежьим»[75], и хотя биржа резко упала – Медведю всё равно было хорошо! Дело в том, что в такие моменты каша и мёд чрезвычайно дешевеют, и медведи могут от души наесться этим важным плюшево-медвежьим лакомством. Тут Плюшевый Медведь начал потреблять кашу с мёдом в местном буфете, и поскольку он платил за этот продукт живой валютой, то биржа немного приподнялась, и Маськин, улучшив момент, перехватил руку и высвободившейся рукой подвязал биржу к колонне, таким образом остановив её падение. Едва отдышавшись, биржа стала ползти вверх, и к концу дня вернулась на своё прежнее место на галёрке, откуда она свалилась утром по совершенно неизвестной причине. То ли у неё началось головокружение от успехов, то ли галантный европейский рынок вскружил бедняжке голову.

Когда Маськин с Плюшевым Медведем вернулись домой, то оказалось, что Маськин где-то по дороге потерял оба своих тапка. Только на следующий день раскрылась правда.

Левый Маськин тапок, зная проблему с шестью десятыми ноги, предвидел падение биржи и решил сыграть на понижение. Он на все свои сбережения, доставшиеся ему от тёткиного наследства (тапки были хоть и сводные, но братья, и тётка у них была одна на двоих), купил опции «Put», что означает, что Левый Маськин тапок купил право продать обувные акции по фиксированной цене, и когда биржа начнёт падать, все захотят это право купить, чтобы сохранить свои деньги. Что-то вроде страховки. Утром, когда Правый Маськин тапок продал все акции перед падением биржи, он стал богатым и даже успел купить себе золотое пенсне вместо изжёванных Плюшевым Медведем очков. Левый же Маськин тапок, увидев, что биржа упала, понял, что стал миллионером. Он решил повременить с продажей своих опций, пока биржа не упадёт до конца, немедленно бросил свои левые взгляды и побежал покупать билеты на Гавайские острова. Но едва он вернулся на биржу, чтобы продать свои опции, как она уже гордо была водворена Маськиным обратно, и его опции оказались никому не нужны. Так Левый Маськин тапок потерял всю свою часть наследства и, вернувшись к Маськину, стал ещё более ярым леваком, с такой классовой ненавистью к буржуям-капиталистам, что Маськин стал запирать Правый Маськин тапок на ночь в шкаф (как бы чего не вышло).