Глава 37

Маськин и семь клоников

Увы, посещение Воланда не прошло без следа для жителей Маськиного дома. Не то чтобы неприятности, напавшие на них, были следствием злонамеренности со стороны князя тьмы. Если бы он действительно пожелал сотворить что-нибудь неприятное, то поверьте, мне не о ком бы было больше писать, а внезапная концовка моего романа превратилась бы в сценарий к фильму ужасов. Нет, злонамеренность можно совершенно исключить. Маськин в глазах Воланда хотя и представлялся существом надоедливым, особенно вместе со своей плюшевой игрушкой, медведем хамской направленности, однако он уважал его образ жизни натуральным хозяйством и здоровое отношение ко всем официальным властям планеты, а именно чувство панического страха в сочетании с полным наплевательством. Просто дьявольское сочетание нужно признать.

В чём же тогда причина неприятностей, о которых пойдёт речь? Просто само присутствие Воланда создало неблагоприятную ауру в доме, и всё пошло наперекосяк.

Плюшевый Медведь, конечно же, соврал, что не верил в справедливого Сатану, в чистое зло, совершающее добро. Он не имел определённого мнения по этому поводу. Медведь уважал устройство этого мира, к его созданию не имел отношения и не настаивал ничего в нём менять без спроса. Плюшевый Медведь просто был в задорном настроении от испуга, только и всего. Однако сама атмосфера спора и тот факт, что Воланду пришлось раздражаться, вылилась в целую вереницу неприятностей, с которыми маськожителям пришлось бороться впоследствии.

Мой драгоценнейший читатель, если к вам залетит на огонёк Сатана – не спорьте с ним и ведите себя прилично. Помните всё-таки, что это вам не то же самое, что посещение какого-нибудь участкового милиционера, чёрта безрогого. С этим гостем тьмы шутки плохи – зарубите себе на носу и на прочих выступах вашего милейшего организма.

Вот у Маськина для начала разбилась любимая чашка Плюшевого Медведя с изображением счастливого зайца, который пытался заключить всех в объятия, и Маськин решил, что если вообще посуда бьётся к счастью, то эта конкретная чашка разбилась не к добру.

И действительно, стоило вечеру опуститься на Маськин двор, как вдруг пропал пёс Сосискин. Вышел во двор по совершенно определённой собачьей надобности и пропал! Маськин выскочил из дома и стал звать:

– Сосисочкин! Сосисочкин! – но ответа не последовало.

Вдруг из пруда, лёд на котором только что растаял, послышался приглушённый хрип. Маськин бросился к берегу и увидел слабо барахтающегося и почти утонувшего пса Сосискина. Маськин немедленно вытащил его на сушу, послал за одеялами и полотенцами, а сам стал пытаться делать искусственное дыхание, хотя понятия не имел, как делать искусственное дыхание собакам. Потом, заметив, что Сосискин дышит, Маськин решил искусственное дыхание отложить и стал пытаться выдавить воду из желудка собачки.

Сосискин тяжело дышал, брюшко его так раздулось от проглоченной воды, что его задняя часть стала напоминать мешок, и он не мог её сдвинуть с места. Сосискин почти не двигался, и Маськин был в отчаянии.

Тут Плюшевый Медведь, отдававший себе отчёт, что эта неприятность – прямое последствие его вызывающего поведения с Воландом, вызвался отвезти собачку к ветеринару, и они без промедления отправились в путь.

Ветеринар оставил Сосискина в больнице и пообещал постараться спасти. Друзья понуро вернулись домой, а там оказалось, что у Шушутки сломался песочный термометр (песок был совершенно холодным, несмотря на то, что в доме было жарко).

У домового Тыркина тоже приключилась неприятность – он, ложась спать, с размаху сел на собственный викингский шлем с рогами, чего с ним ни разу не случалось за все долгие девятьсот лет его жизни. Пришлось везти домового в больницу и зашивать ему дырки в заду. Шлем тоже пострадал – один рог на нём остался погнутым более положенного. Вы, возможно, даже не подозреваете, что степень погнутости рогов на шлеме играет для викингов огромное значение как с культурно-традиционной, так и с религиозно-экономической точки зрения.

У золотого кота Лисика ничего примечательного не произошло, потому что он проспал как встречу с Воландом, так и её последствия. Однако сны ему снились – не приведи Господь… Что якобы он опять проживает с другом ледовых полей, и что любимые животные эскимоса – оттаявший Мамонт и Белый медведь пользуются его, золотого кота, горшком! Можете представить, в каком нестерпимом ужасе проснулось несчастное, невинно котосинтезирующее животное? Маськину пришлось отпаивать кота валерьянкой, которая почему-то его совершенно не успокоила.

Бася трижды за день упала с лестницы, при том, что ранее с ней этого никогда не приключалось более двух раз в день. У неё кружилась голова, и она провела остаток дня на полке немецкой литературы, с которой они вместе с бюстиком Гёте пронаблюдали за попугаями и птичкой Клаксон, однако без всякого намерения их съесть, ибо бюст поэта был не голоден, а кошка Бася была в полном исступлении в результате многократных падений.

Попугаи очень волновались из-за пристального внимания бюста и Баси. Однако Клаксончик взялся проповедовать, что не следует волноваться, что «живите аки птицы небесные». За эти невинные с виду проповеди нервные попугаи стали клевать Клаксончика и у того даже открылась ранка на голове и он перестал издавать характерный клаксонирующий звук. Маськину пришлось отсадить его в отдельную клетку и подарить портативный клаксончик, чтобы птичка могла клаксонить, пока не заживёт её собственная клаксонка.

У Плюшевого Медведя самопроизвольно порвались парадные носки, спавшие в кресле. Он проведал их после обеда и обнаружил несколько серьёзных дырок, словно прожжённых нечистой силой. Маськину пришлось отпаивать носки чаем, от чего они только намокли. Высушив их, Маськин принялся за штопку, и к счастью, к вечеру носки снова были как новые. Плюшевый Медведь очень волновался, что ему будет нечего одеть, если вдруг к ним в дом заглянут гости. Дело в том, что Плюшевый Медведь вычитал в книжке «Хорошие манеры плюшевых медведей», что гостей надлежит встречать обязательно в носках, и Плюшевый Медведь желал придерживаться этой доброй традиции.

Кролики заболели какой-то заразой: злые мухи отложили им под шкурку яйца, и Маськину пришлось их оперировать, а Плюшевый Медведь ему ассистировал.

Операция прошла успешно, хотя Плюшевый Медведь всё время мешался под руками у Маськина и давал невдумчивые советы.

Потом у Маськиной курицы Фени выпала яйценоска, и ему опять хирургическим путём пришлось её вправлять.

Я не буду приводить здесь полный список всех неприятностей и неурядиц, постигнувших дом Маськина после памятного посещения Воланда, однако нужно отметить, что когда Маськину надоело бегать как угорелому от одного обитателя своего дома к другому со скальпелем, валерьянкой, чаем и прочими средствами эффективного откачивания слабых на разные места и органы, Маськин решил взяться за саму суть проблемы.

Чтобы возвратить счастье и удачу Маськиному дому, требовалось поставить на комод семь слоников. Однако это не помогло бы, даже если Маськин решил бы временно назначить слониками кроликов, что, в общем, было возможно, потому что в настоящий момент они значились лошадьми, поскольку ветеринар, с которым Маськин консультировался, заявил, что анатомия кролика наиболее близка к анатомии лошади, и Маськин даже собирался сделать себе настоящий кроличий выезд с каретой, запряжённой пятёркой кролелошадей.

Вариант с назначением кроликов слонами отпадал, потому что их было только пять, а слоников нужно было именно семь – ни больше и ни меньше. В других количествах слоники не производили нужного эффекта.

Естественный выбор пал на слоника Носопыркина, но Маськин ума не приложил, как возможно его размножить.

Тут на помощь Маськину пришёл Шушутка, предложив слоника расклонировать. Маськин сначала удивился такому революционному подходу, потому что в принципе был против клонирования, ибо считал, что всякое существо уникально и что нельзя с существами обращаться как с файлами в компьютере: скопировал семь раз – и порядок.

Но обстоятельства были исключительными, и необходимость расклонирования слоника нависла над Маськиным домом жирной увесистой проблемой.

Сначала попробовали попросить слоника Носопыркина покланяться, однако, ко всеобщему удивлению, клоники слоника от этого образовываться не стали.

И тогда Шушутка изобрёл клонировательный аппарат, за который ему впоследствии хотели дать Нобелевскую премию, но Шушутка от неё отказался, заявив, что не ассоциирует себя с сообществом современных учёных, считает их мракобесами, а принятие такой высокой награды поставило бы Шушутку во главе этого учёного мира, частью которого он себя не считал.

Нобелевский комитет посовещался и решил пропить Шушуткину премию, не предавая огласке сей конфузящий факт. Так что если в следующий раз, когда вы услышите, что премию опять вручили какому-нибудь мракобесу или убийце, то не перегревайтесь, знайте, что это спьяну и без злого намерения Нобелевский комитет так рассудил.

Клонирование с помощью Шушуткиного аппарата происходило следующим образом: он припёр опять ту же самую коробку из сарая – ну ту, что кубической формы, с помощью которой друзья в своё время перемещались на Кубу.

Шушутка проделал в коробке две дырки с противоположных сторон. Над одной дыркой он надписал: «Вход для оригиналов», а над второй – «Выход для клоников». Далее Шушутка попросил Носопыркина залезть со стороны входа для оригиналов и выйти через отверстие для клоников.

– Раз – клоник, два – клоник, три – клоник… – хором считали собравшиеся.

Шушутка повторил то же самое действие семь раз, и таким образом у Маськина образовалось семь столь необходимых ему клоников-слоников, пусть и в несколько виртуальном смысле.

Этот способ восстановления счастливой ауры сработал, и дела в Маськином доме пошли на поправку.

Глава 38

Маськин и хорошие манеры

Из всех многочисленных обитателей Маськиного хозяйства Маськин Невроз, разумеется, переживал все неприятности особенно глубоко. Такова уж была его нервная конституция. Знаете, неврозы обычно страдают слабыми нервами и плохо переносят неурядицы жизни. Есть, конечно, и неврозы, пышущие здоровьем, притом что никто из окружающих и не подозревает, что имеет дело ни с кем иным, как со скрытым неврозом, но Маськин Невроз был честным малым и ни от кого свою нервозную сущность не скрывал. Он всё чаще стал уходить в себя, как бы замыкаясь, и Маськин начинал беспокоиться ещё больше, чем когда его Невроз носился как сумасшедший по дому и рвал на себе волосы по любому маломальскому поводу.

Как-то раз Маськин специально приготовил своему Неврозу молочный коктейль, зная, как тот всегда успокаивался от этого напитка. Когда Маськин Невроз выпил коктейль и пришёл в более холодное состояние своего нервного рассудка, Маськин его спросил:

– Неврозик, лапушка, что с тобой в последнее время? Ты совсем со мной не разговариваешь, всё время запираешься один. С тобой всё в порядке? Ты только не молчи, я же твой родной Маськин.

– Я очень обеспокоен манерами твоего Плюшевого Медведя, – вдруг откровенно признался Маськин Невроз, – ведь если бы он не хамил Воланду, то и Сосискин был бы в порядке… Мне кажется, что Плюшевый Медведь очень дурно воспитан, и его давно вычеркнули из списков приглашаемых не только в приличное общество, но и куда бы то ни было вообще. Мне кажется, что все беды от дурных манер. Вот в старину, которая, кажется, была ещё совсем вчера – ну, хотя бы в девятнадцатом веке, – ещё существовал целый кодекс хорошего тона. Когда я плакал последний раз наверху, у нас на чердаке, я отыскал книжку о хороших манерах и понял нечто такое, чего раньше не понимал. Достойное воспитание – это вовсе не глупость, не излишество, каковым его постарались представить последующие поколения. Хорошие манеры предохраняли людей от неприятности общения с нетактичными, грубыми, одним словом, невоспитанными личностями. Теперь таких правил больше нет, и мы беззащитны. Всякий может нагрубить нам или задать нетактичный вопрос. Или совершить ещё какую-нибудь отъявленную мерзость, считая, что это просто такое особое свойство его характера, а по-настоящему, такого человека не то что на порог, на милю к дому подпускать не следует. В книжке с чердака[53] сказано, что начинать воспитывать ребёнка надо за сто лет до его рождения, ибо невозможно вырастить действительно благородного человека в среде, в которой законы чести и такта не в чести. Умение не создавать другим неудобств, быть приятным в общении – разве в этом не состояло величайшее достижение тысячелетий развития человеческого общежития? Всё кануло в Лету. Варвары заполонили мир и правят свой сумрачный бал хамства и брани. Пусть сто лет назад медицина была совсем слаба на голову и не было многих удобств, без которых трудно себе представить жизнь современного человека, но было ощущение порядка. Порядка во всём: в мыслях, поступках, делах и даже чувствах. Всему отводилось своё время, и главным направлением всех этих правил было сделать жизнь как можно более приятной и достойной. Человек не должен был мучаться неразрешимыми вопросами, что сказать и как поступить, существовал этикет и хорошее воспитание, которые эти вопросы легко разрешали. Пусть далеко не все следовали этим правилам, но, по крайней мере, они существовали и были универсально признаны. Этот порядок навсегда утрачен нашим миром. Мы позабыли, скажем, что не следует заговаривать за семейным обедом о делах и прочих беспокойствах, мы вообще позабыли, что такое обед в кругу семьи. Мы более не знаем, что одна из главных обязанностей женщины перед обществом – быть красивой, и что дом должен быть организован ею самым удобным и уютным образом, насколько только могут позволить наши средства… Это всё не пустые пронафталиненные наставления. Правила жизни имеют огромную внутреннюю силу, которой более нет. Смысл приятной беседы, оказывается, был вовсе не в том, чтобы обмениваться пустыми фразами. К беседам готовились, читали романы, составляли заранее своё обоснованное мнение о новостях. Кто-то может сказать, что это была только красивая форма, но это не так, ибо насколько содержание влияет на форму, в той же мере и форма оказывает влияние на содержание. Ах, нынче не осталось ни содержания, ни формы!

– Неврозушка, – ласково погладил по головке свой Невроз Маськин, – я тебе обещаю взяться за воспитание Плюшевого Медведя и обучение его хорошим манерам. Ты только, пожалуйста, не впадай в депрессию, носись по дому, как и раньше, с сумасшедшими криками, а то я за тебя боюсь!

Маськин Невроз грустно улыбнулся Маськину и пообещал постараться вернуться в своё обычное возбуждённое состояние, без которого Маськин уже совсем стал засыхать.

Маськин глубоко задумался над рассуждениями своего Невроза и решил, что он, пожалуй, прав.

– Хорошие манеры – это не просто дурные древности. Действительно, если прогресс человечества в духовном плане недалеко ушёл от пещерного уровня, то хотя бы хороший тон создавал вид, что человек – существо умеренное, тактичное и благоразумное. Теперь же подчас может показаться, что смотришь на стадо дурных животных, оснащённых мобильными телефонами и автомобилями. Вот, например, мессир Воланд, хотя и воплощение, чтобы не сказать сама квинтэссенция зла, а какой обходительный… А мой Плюшевый Медведь, хотя и добр душой, но какой хам! И если бы не его вызывающее поведение, то и Сосискин был бы здоров. Как он там, мой бедненький пёсик!

Стоило Маськину вспомнить о Сосискине, как за дверью послышался весёлый лай, причём Маськину показалось, что лаяло сразу несколько собак. Маськин побежал открывать, и, едва отперев дверь, аж подпрыгнул от восторга. На пороге скакал его Сосискин, на вид уже совершенно здоровый и весёлый. Он досрочно выписался из больницы и прихватил с собой двух подружек – соседку по палате собачку Марфушу, выздоравливающую от пневмонии, и собачку Ксюшу, работавшую в больнице медицинской сестрой, той же породы, что и Сосискин с Марфушей, – бассет-хаунд с длиннющими ушами.

Маськин сразу забыл обо всех своих печалях и стал возиться с пёсиками – угощать их всякими вкуснятинами, примерять им разные пальтишки и так далее, и тому подобное.

Но когда собачки улеглись спать, Маськин задумался.

«Почему у собак все манеры и повадки предписаны природой? Вся регламентация гавканий и жестов – всё заложено в каждом пёсике и не требует кропотливого разъяснения со стороны собратьев по биологическому виду. Почему человек не рождается с врождёнными привычками правильно держать вилку и нож, не чавкать, как последняя свинюшка, не пачкаться во время еды, не ставить других людей в неудобное положение, не быть обузой никому ни в общении, ни в остальных проявлениях социальной жизни? Кто-то скажет, что это не имеет значения, что дурные формальности только затрудняют панибратский дух современности. А вовсе нет. Когда манеры и благородство помыслов и поступков воспитаны с младых ногтей, то всё выходит естественно и не утруждает ни того, кому посчастливилось этими редкими в наш век манерами обладать, ни тому, кто имеет счастья общаться с их обладателем».

Маськин твёрдо решил заняться воспитанием хороших манер в своём доме, и с утра пристал к Плюшевому Медведю, почему тот держит ложку таким образом, что она плоско закрывает рот, а каша стекает по отвесной к Плюшевому Медведю в глотку.

Плюшевый Медведь неожиданно обходительно попросил Маськина оставить его в покое и даже ни разу не ругнулся. Когда Маськин стал настаивать, подводя под воспитание хороших манер философское обоснование, Плюшевый Медведь зевнул и привычно пообещал исправиться к понедельнику.

Маськин подождал до понедельника, но когда пришёл обещанный день, Плюшевый Медведь по-прежнему не приобрёл хороших манер и ел мёд из банки вообще не ложкой, а лапой. На вопрос Маськина, в чём дело, он ответил, что в его книге «Хорошие манеры плюшевых медведей» мёд нужно есть именно лапой. Маськин не поверил, но медведь поспешил предъявить фолиант, и там, на тридцать второй странице, помеченной огромным медовым пятном, было написан следующий текст, который Маськин растерянно прочёл вслух:

– «Уметь правильно использовать во время еды свою лапу очень важно для благовоспитанного плюшевого медведя. А чтобы ваше чтение превратилось в обучение, держите под рукой три персональных прибора – носик, ротик и лапу.

Привычка, как известно, – вторая натура. Если, к примеру, вы всю жизнь ели, почти не пользуясь лапой напрямую и держа в ней вилку или ложку, то переучиться есть непосредственно лапой будет не просто. К счастью, наши привычки, даже устоявшиеся, поддаются корректировке, было бы на то желание. Как уже говорилось ранее, залог успеха – постоянная практика. Используйте любую возможность научиться пользоваться своей лапой и не поддавайтесь во время еды соблазну пользоваться столовым прибором, как раньше. Когда вы едите вязкие продукты типа варенья, мёда или каши, постарайтесь заляпать вокруг себя всё, что только возможно. Не забывайте, что плюшевый медведь прежде всего является медведем, а значит, косолапым грязнулей…»

Маськин Невроз, тихо наблюдавший за чтением этого шедевра плюшево-медвежьей воспитательной литературы, вдруг разразился слезами в семь ручьёв. Маськин бросил книжку и подбежал к своему Неврозу. Он стал его успокаивать, приговаривая, что поплакать – это хорошо. Поплачешь – авось и отпустит.

Когда Маськин Невроз проплакался, Маськин сказал Медведю, что лучше пусть он ведёт себя по-прежнему, чем пользуется советами из книжки «Хорошие манеры плюшевых медведей».

Плюшевый Медведь же клятвенно пообещал, что с нечистой силой, если опять представиться случай, будет общаться уважительно, а сам себя он уже наказал тем, что посадил себя под домашний арест неопределённой продолжительности, потому что из дому выходить крайне не любит, а тем самым предусмотрительно защитил общество от себя, а себя от общества…