1

На седьмом этаже было тихо. В кабинете дежурных специального хирургического отделения сидели две сестры. Одна делала пометки в истории болезни пациента, другая жевала шоколадный батончик и читала киножурнал. Они не обратили внимания на Росс, которая подошла к полке с историями болезни, достала карту Бенсона и стала ее читать.

Она хотела удостовериться, что Бенсону дали назначенные медикаменты, но, к своему удивлению, увидела, что он ничего не получил.

— Почему Бенсону не давали торазин? — спросила она.

Обе сестры изумленно переглянулись.

— Бенсону?

— Пациенту из семьсот десятой палаты. — Она взглянула на часы: первый час ночи. — Ему должны были давать торазин, начиная с полудня. Двенадцать часов назад.

— Позвольте? — Одна из сестер протянула руку к медицинской карте. Росс отдала ей пухлый журнал и стала наблюдать, как сестра ищет соответствующую страничку. Запись, сделанная Макферсоном относительно торазина, была обведена красным карандашом сестры. Рядом стояла загадочная пометка «Позвонить».

Росс полагала, что без торазиновой блокады психоз Бенсона окажется неподконтрольным и приведет к опасным последствиям.

— Ах да, — сказала сестра. — Теперь я вспомнила. Доктор Моррис сказал, что нам следует принимать во внимание только то, что прописал он и доктор Росс. Мы же не знаем этого доктора Макфи, поэтому надо дождаться утра и получить его подтверждение на этот вид терапии. Вот…

— Доктор Мак-ФЕРСОН, — сказала Росс раздраженно, — является руководителем Центра нейропсихиатрии.

Сестра еще раз взглянула на подпись.

— А мы-то откуда можем знать? Смотрите, какая неразборчивая подпись. — Она вернула Росс журнал. — Мы решили, что это Макфи, а единственный Макфи в списке сотрудников клиники — гинеколог, и нам это показалось странным. Иногда врачи по ошибке оставляют предписания не в тех картах…

— Хорошо, — махнула рукой Росс. — Хорошо. Только дайте ему сейчас торазин, ладно?

— Конечно, доктор, — ответила сестра. Она укоризненно взглянула на Росс и пошла к шкафчику с медикаментами. Росс зашагала по коридору к палате номер 710.

Около палаты Бенсона на стуле сидел полицейский. Он читал «Тайные любовные похождения» с чрезмерным, по мнению Росс, интересом. Она сразу поняла, откуда у него этот журнал: он заскучал и кто-то из сестер принес ему чтиво. Он курил и сбрасывал пепел в направлении пепельницы на пол.

При ее приближении он оторвал взгляд от журнала.

— Добрый вечер, доктор.

— Добрый вечер. — Она с трудом подавила желание отчитать его за недостойное поведение. Но полицейские не входили в ее юрисдикцию, и к тому же ее и так вывели из себя медсестры. — Все тихо?

— Тихо, тихо.

Из— за двери палаты слышались звуки телевизора -передавали какое-то шоу, и то и дело раздавались взрывы хохота. Кто-то спросил: «Ну, и что ты потом сделал?» Снова смех. Она открыла дверь.

В палате было темно. Только горел голубой экран телевизора. Бенсон явно спал: он лежал, отвернувшись от двери, простыни были высоко накинуты на плечи. Она выключила телевизор, потом подошла к кровати и тронула Бенсона за ногу.

— Гарри, — сказала она тихо. — Гарри… — И осеклась.

Под ее пальцами нога пациента оказалась мягкой и бесформенной. Она нажала посильнее. «Нога» странным образом провалилась. Она зажгла ночник и откинула простыню.

Бенсона не было. Вместо него в кровати лежали три пластиковых мешка вроде тех, какими пользовались в больнице для сбора мусора. Все три были надуты и крепко сшиты, не пропуская воздуха. Голову Бенсона изображала сложенная простыня. Рукой служило личное полотенце.

— Сержант, — негромко сказала она, — а ну-ка зайдите!

Полицейский вошел в палату, держа ладонь на кобуре. Росс указала рукой на кровать.

— Мать твою! — воскликнул полицейский. — Что случилось?

— Это я как раз хочу у вас спросить.

Полицейский не ответил. Он побежал в туалет и проверил там: пусто. Он заглянул в стенной шкаф.

— Одежда его здесь!

— Когда вы заходили в палату в последний раз?

— …но ботинок нет! — продолжал полицейский, роясь в шкафу. — Ботинок нет! — Он обернулся и посмотрел на Росс несчастным взглядом. — Куда же он делся?

— Когда вы в последний раз заходили в палату? — повторила Росс. Она нажала на кнопку вызова ночной медсестры.

— Минут двадцать назад.

Росс подошла к окну и выглянула на улицу. Окно было открыто, но до асфальта семь этажей.

— А когда надолго вы отлучались?

— Да всего-то на каких-то пару минут…

— Вы долго отсутствовали?

— У меня кончились сигареты. А у вас тут нет автоматов. Я отсутствовал минуты три, не больше. Мне пришлось сбегать в кафе напротив. Это было примерно в полдвенадцатого. А сестры обещали присмотреть за палатой.

— Великолепно! — сказала Росс. Она осмотрела тумбочку и обнаружила бритвенные принадлежности, бумажник, ключи от машины… Все на месте.

Вызванная звонком сестра просунула голову в приоткрытую дверь палаты.

— Что-нибудь случилось?

— Кажется, мы лишились пациента, — сказала Росс.

— Извините, что?

Росс молча указала на пластиковые пакеты в кровати. Сестра не сразу сообразила, что это значит, но потом смертельно побледнела.

— Вызовите доктора Эллиса, — сказала Росс, — доктора Макферсона и доктора Морриса. Они все дома. Воспользуйтесь коммутатором. Скажите, что это экстренный звонок. Сообщите им, что Бенсон исчез. И позвоните в службу безопасности клиники. Вам ясно?

— Да, доктор! — Сестра выбежала из палаты.

Росс присела на край кровати и обратила все свое внимание на полицейского.

— А откуда у него эти пакеты? — спросил тот.

Она уже догадалась.

— Один — из этого мусорного ведра. Другой из мусорной корзины у двери. Полотенце — из ванной.

— Хитро придумано, — пробормотал полицейский и кивнул на стенной шкаф. — Но далеко он не уйдет. Он же оставил всю одежду.

— Но обулся…

— Перебинтованный человек в халате далеко не убежит, даже если он в ботинках, — уверенно заявил полицейский. — Пожалуй, надо сообщить в участок.

— Бенсон звонил кому-нибудь?

— Сегодня?

— Нет — в прошлом году!

— Слушайте, леди, вы со мной так не разговаривайте!

Теперь, хорошо приглядевшись к нему, она увидела, что он совсем еще мальчишка — лет двадцать с небольшим. Он был напуган. Он проворонил преступника и теперь не знал, что же будет дальше.

— Простите, — сказала она. — Да, сегодня.

— Он один раз звонил. Около одиннадцати.

— Вы не слышали…

— Да нет, — он пожал плечами. — Я и не думал… — его голос угас.

— Итак, он звонил в одиннадцать и исчез в половине двенадцатого. — Она вышла в коридор и взглянула в сторону поста медсестер. Там постоянно кто-то дежурил — и чтобы дойти до лифта, он обязательно должен был миновать пост. Нет, ему бы не удалось пройти незамеченным.

Что же он еще мог предпринять? Она посмотрела в противоположном направлении. В конце коридора была лестница. Он мог спуститься вниз пешком. Но семь пролетов? Бенсон для такого путешествия слишком слаб. И к тому же… Ну, спустился бы он в вестибюль — в халате, перебинтованный. Дежурный в регистратуре его непременно остановил бы.

— Ничего не понимаю, — сказал полицейский, выйдя в коридор. — Ну куда он мог пойти?

— Он смышленый человек, — заметила Росс. Этот факт они все почему-то упускали из виду. В глазах полицейских Бенсон был преступником, которому предъявлено обвинение в хулиганском нападении, — для них он один из сотен «преступных элементов», которых они видят каждый день в участке. Для больничного персонала Бенсон — пациент, несчастный, потенциально опасный, маргинальный психотик. И все почему-то забывают, что Бенсон ко всему прочему необычайно умен. Он добился выдающихся результатов в области компьютерной техники, где работают люди с незаурядными интеллектуальными способностями. На первом же тестировании в Центре он показал уровень интеллекта, равный 144. Он вполне был способен тщательно спланировать свое бегство из клиники, мог подслушать под дверью разговоры персонала с полицейским, мог услышать, как полицейский обсуждает с сестрами свою отлучку за сигаретами, — а потом в считанные минуты сбежать. Но как?

Бенсон мог догадаться, что ему не удастся ускользнуть из больницы в халате. Но он оставил свою одежду в палате — возможно, осознав, что не сможет улизнуть и в собственной одежде. Во всяком случае, в полночь. Его бы остановили внизу на выходе. Последние посетители ушли из здания часа три назад. Так что же он удумал?

Полицейский пошел на пост к медсестрам — звонить в участок и сообщить о случившемся. Росс пошла за ним, приоткрывая все соседние двери. В палате 709 находился больной с сильными ожогами. Она заглянула внутрь и удостоверилась, что там только один человек, 708-я была пуста: прооперированного пациента с пересаженной почкой сегодня днем выписали. Но она осмотрела и эту палату.

На следующей двери висела табличка «ИНВЕНТАРЬ». Это была обычная кладовая. Бинты, вата, шины, хирургические нитки, запас простыней. Открыв дверь, она пошла вдоль полок. Бутылочки с физраствором, подносы с наборами различных инструментов, стерильные маски, перчатки, фартуки, стерильные халаты для сестер и санитаров…

Она остановилась, увидев синий халат, который чья-то торопливая рука затолкала в угол полки. На полке возвышались горки отглаженных белых брюк, рубах и курток — в таких ходят больничные санитары. Она позвала сестру…

— Это невозможно! — говорил Эллис, расхаживая по кабинету дежурных сестер. — Просто невозможно! После операции прошло два дня — точнее полтора. Он просто не мог встать и уйти.

— Но ушел, — сказала Джанет Росс. — И сделал это единственным доступным ему способом — переодевшись в форму санитара. Потом он, скорее всего, спустился по лестнице на шестой этаж и на лифте спустился в вестибюль. Никто его и не заметил: санитары входят и выходят в любое время суток.

На Эллисе был строгий костюм-тройка, галстук распущен. Он курил. Росс раньше никогда не видела его с сигаретой в зубах.

— И все же я не понимаю, — говорил он. — Его же накачали торазином и…

— Он не получил ни капли! — сказала Росс.

— То есть?

— Что за торазин? — вмешался полицейский, делавший пометки в своей записной книжке.

— Сестры засомневались, назначен ли ему торазин, и не стали ему колоть. С прошлой полуночи ему не давали ни транквилизаторов, ни седативов.

— Боже! — Эллис метнул на сестер такой взгляд, словно собирался их убить. — Да, но как же голова? Она же перебинтована. Этого же нельзя не заметить!

Моррис, до сих пор сидевший молча, очнулся.

— У него был парик, — сказал он.

— Ты шутишь!

— Я видел его собственными глазами.

— А какого цвета парик? — спросил полицейский.

— Черный, — ответил Моррис.

— Господи! Боже! — повторил Эллис.

— Откуда у него этот парик? — спросил Эллис.

— Ему приносили передачу. В день поступления в клинику.

— Слушайте, — сказал Эллис, — пусть даже парик, но куда он мог деться! Он же оставил в палате бумажник, деньги. Такси он поймать не мог в такой поздний час.

Росс воззрилась на Эллиса, поражаясь его способности игнорировать реальность. Ему просто не хотелось поверить, что Бенсон сбежал, и он оспаривал неопровержимые доказательства. И оспаривал упрямо.

— Он позвонил кому-то около одиннадцати, — сказала Росс, взглянув на Морриса. — Ты не помнишь, кто принес ему парик?

— Симпатичная девушка.

— Имя не помнишь? — саркастически спросила Росс.

— Анджела Блэк, — поспешно ответил Моррис.

— Поищи ее телефон в справочнике, — попросила Росс.

Моррис начал листать толстенный том, но тут зазвонил телефон, и Эллис снял трубку. Он послушал, потом без комментариев передал трубку Росс.

— Алло?

— Я закончил компьютерную развертку, — сказал Герхард. — Только что. Ты была права. Бенсон вошел в цикл обучения со своим имплантированным компьютером. Стимуляции в точности ложатся на параболу проекции.

— Потрясающе! — сказала Росс. Она взглянула на Эллиса, потом перевела взгляд на Морриса и полицейского. Они терпеливо ждали.

— Все именно так, как ты и сказала, — продолжал Герхард. — Бенсону явно понравился электрошок. Он стимулировал припадки все чаще и чаще. Изгиб параболы постепенно становится все круче и круче.

— Когда он сорвется?

— Скоро. Если предположить, что он не нарушит цикл — а это маловероятно, — то с шести часов четырех минут утра он будет получать практически непрерывные стимуляции.

— Эта проекция подтверждена? — спросила она, нахмурившись, и взглянула на часы. Уже половина первого ночи.

— Да. Непрерывные стимуляции должны начаться в шесть часов четыре минуты утра.

— О'кей! — Росс повесила трубку и обвела взглядом присутствующих. — Бенсон попал в прогрессирующий цикл обучения со своим компьютером. Он запрограммирован на срыв сегодня в шесть утра.

— Боже! — Эллис взглянул на стенные часы. — Менее чем через шесть часов.

Моррис, отложив телефонную книгу, говорил со справочной.

— …Тогда попробуйте поискать в Западном Лос-Анджелесе. — И после паузы добавил:

— А в списке новых абонентов?

Полицейский перестал делать пометки в книжке и сидел с озадаченным видом.

— Что-то должно произойти после шести утра?

— Похоже на то, — ответила Росс.

Эллис нервно затянулся сигаретой.

— Ну вот, после двух лет воздержания — снова закурил! — мрачно заявил он и аккуратно загасил сигарету в пепельнице. — Макферсону сообщили?

— Ему должны были позвонить.

— Проверьте номера, не фигурирующие в книге, — продолжал Моррис свой диалог со справочной службой. — Я доктор Моррис из Университетской больницы. Дело очень серьезное. Нам необходимо найти Анджелу Блэк. И если… — он свирепо бросил трубку. — Сука!

— Без успеха?

Он кивнул.

— Но нам даже неизвестно, точно ли Бенсон звонил этой девушке, — сказал Эллис. — Он же мог позвонить еще кому-то.

— Кому бы он ни звонил, этот человек через несколько часов может оказаться в большой беде, — сказала Росс. Она раскрыла историю болезни Бенсона. — Время у нас пока есть. Так что давайте займемся делом.

2

На фривее образовалась пробка. Этот фривей всегда заполнен автомобилями — даже в час ночи в пятницу. Она вглядывалась в вереницу красных огней впереди, которая извивалась на много миль, точно рассвирепевшая змея. Сколько же людей! И куда они устремляются в столь поздний — или ранний — час?

Джанет Росс вообще-то нравилось ездить по фривеям. Она довольно часто возвращалась домой из клиники поздно вечером, а то и под утро, и проносилась мимо зеленых щитов — указателей, миновала паутину дорожных развязок, эстакад и туннелей, наслаждаясь скоростью и чувствуя себя великолепно — свободной, вольной. Она выросла в Калифорнии и с детства помнила первое впечатление от фривеев. Система скоростных шоссе развивалась по мере ее взросления, и ее не пугали эти бетонные лабиринты. Они были частью окружающего пейзажа. Быстро! Здорово!

Автомобиль — неотъемлемый элемент образа жизни в Лос-Анджелесе — городе, в большей мере, чем прочие города мира, зависящем от технологического прогресса. Лос-Анджелес просто не выжил бы без автомобиля, как не смог бы выжить без воды, поступающей по трубопроводам, которые растянулись на сотни миль отсюда, и как не смог бы выжить без внедрения новейших градостроительных технологий. Все это было фактом существования гигантского города-муравейника, и так оно было с самого начала века.

Но в последние годы Джанет начала осознавать неуловимое психологическое воздействие жизни в автомобиле. В Лос-Анджелесе не было открытых кафе, потому что тут мало кто передвигался пешком: здесь уличное кафе, где можно сидеть и глазеть на спешащих мимо людей, было мобильным. «Кафе» менялось на каждом новом светофоре, когда поток машин и людей останавливался на несколько мгновений, люди переглядывались и снова мчались вперед. И было нечто нечеловеческое в этой жизни внутри кокона из стекла и нержавеющей стали с кондиционером, стереофоническим магнитофоном, бортовой электросистемой — в полной изоляции от внешнего мира. Такое существование подавляло глубинную человеческую потребность к объединению, к сплочению, потребность видеть и быть увиденным.

Психиатры даже говорили о развитии у местных жителей деперсонализационного синдрома. Лос-Анджелес был пристанищем недавних эмигрантов, а потому чужаков: и автомобили сохраняли их статус чужаков друг для друга. В городе было очень немного социальных институтов, способствующих сближению его жителей. Практически тут никто не ходил в церковь, а кружки по интересам мало кого удовлетворяли. Люди становились одинокими, они жаловались на свою оторванность друг от друга, разобщенность, на отсутствие друзей, на разлуку с родителями. Часто у них развивались суицидальные настроения — и обычным инструментом самоубийства был все тот же автомобиль. Полиция, сообщая о таких случаях, пользовалась эвфемизмом «автокатастрофа с фатальным исходом». Будущая жертва выбирала для себя надежную эстакаду и взлетала на нее на скорости восемьдесят-девяносто миль в час — нога вжимает акселератор до отказа… Иногда на то, чтобы вытащить тело из-под обломков, уходило много часов…

На скорости шестьдесят пять миль в час она резко взяла вправо через все пять полос, съехала с фривея на Сансет и помчалась по направлению к Голливуд-хиллс. Она ехала по райончику, который старожилы называли Голубыми Альпами: здесь селились гомосексуалисты. Людей со всякого рода проблемами физиологического и психологического характера буквально тянуло в Лос-Анджелес. Город манил свободой. Но ценой этой свободы было отсутствие средств к существованию, отсутствие жизненной опоры…

Она въехала в Лорел-каньон и на полной скорости помчалась по виражам. Шины скрипели на поворотах, свет фар бил по окаймляющим шоссе деревьям. Здесь движение было небольшим. Через несколько минут она подъедет к дому Бенсона.

Теоретически рассуждая, ей и остальному персоналу ЦНПИ надо решить одну простую проблему: вернуть Бенсона в палату к шести утра.