— Что ты несешь? — спросила Линн Кендалл, глядя на Дейва, мирно сидящего на кушетке в гостиной. — Эта обезьяна — твой сын?
      — Ну не совсем…
      — Не совсем?! — Линн металась по гостиной, словно
      разъяренная тигрица. — Что, черт побери, это значит, Генри?
      Был обычный субботний день. Их дочь-подросток Трейси находилась на заднем дворе, загорая, болтая по телефону и напрочь забыв о необходимости делать уроки. Ее брат Джеми плескался в бассейне. Линн, поскольку подошел крайний срок сдачи заказа, провела весь день дома, заканчивая работу. Она трудилась не покладая рук три последних дня и очень удивилась, когда распахнулась дверь и в дом вошел ее муж Генри, ведя за руку шимпанзе.
      — Генри, так это твой сын или нет?
      — В какой-то степени да.
      — В какой-то степени… Понятно. Спасибо, что все объяснил. — Вдруг Линн резко развернулась и уставилась на мужа. В голову ей пришла ужасная мысль. — Подожди-ка минутку! Ты что, пытаешься сказать мне, что у тебя был секс с…
      — Нет, нет! — воскликнул ее муж, прижав руки к груди. — Нет, дорогая! Как ты могла такое подумать? Это был всего лишь эксперимент.
      — Всего лишь эксперимент? Эксперимент?! Господи Иисусе! Что еще за эксперимент, Генри?
      Обезьяна сидела на диване, держа руками большие пальцы ног, и смотрела на двух взрослых.
      — Постарайся не кричать, — попросил Генри. — Ты нервируешь его.
      — Я его нервирую? Я его нервирую! Это всего лишь чертова обезьяна, Генри!
      — Человекообразная.
      — Человекообразная, не человекообразная… Что она здесь делает, Генри? Почему она находится в нашем доме?
      — Ну… Как тебе сказать… В общем, он будет жить с нами.
      — Он будет жить с нами! С какой это радости? У тебя есть сын-обезьяна, о котором ты раньше слыхом не слыхивал, и вот ты заявляешься вместе с ним! Прекрасно! Все понятно! Понятнее не бывает! Кто угодно поймет! Почему ты мне сразу не сказал, Генри? Ах, дорогая, не волнуйся, пусть это будет для тебя сюрпризом! Я еду, домой со своим сыном-обезьяной, но сообщу тебе об этом, только когда войду в дверь! Здорово, Генри! Я рада, что в свое время мы посещали сеансы по искусству общения и супружеских отношений!
      — Мне очень жаль, Линн…
      — Тебе всегда чего-то жаль, Генри! Что ты собираешься с ним делать? Отвести в зоопарк или что-то еще?
      — Мне не нравится в зоопарке, — произнес Дейв, заговорив в первый раз.
      — Тебя не спрашивают! — рявкнула на него Линн. — Сиди и помалкивай!
      А потом она окаменела.
      Она повернулась.
      Она широко раскрыла глаза.
      — Он говорит?
      — Да, — ответил ей Дейв. — А ты — моя мама?

* * *

      Линн Кендалл не потеряла сознание, но ее начала бить крупная дрожь, а потом ее колени подогнулись. Генри подхватил жену и усадил на ее любимое кресло — лицом к кофейному столику, стоявшему рядом с диваном. Дейв не пошевелился. Он просто смотрел на происходящее широко открытыми глазами. Генри пошел на кухню, налил стакан лимонада и принес его жене.
      — На, — сказал он, — попей.
      — Мне сейчас нужно мартини, черт возьми!
      — Милая, те времена — в прошлом.
      Линн когда-то была алкоголичкой, но затем вылечилась и теперь являлась членом Содружества анонимных алкоголиков.
      — Я теперь сама не знаю, какие времена в прошлом, а какие нет, — сказала Линн, не сводя глаз с Дейва. — Он говорит! Обезьяна говорит!
      — Человекообразная обезьяна.
      — Извини, что я расстроил тебя, — произнес Дейв.
      — Ага, спасибо…
      — Его зовут Дейв, — сообщил Генри. — У него иногда бывают проблемы с согласованием времен.
      — Иногда люди будут расстраиваемые мной, — заявил Дейв. — Тогда они чувствуют себя плохо.
      — Дейв… — проговорила Линн. — Дело не в тебе, дорогой. Ты, по-моему, очень милый. Дело в нем. — Она указала большим пальцем на Генри. — В этом придурке.
      — Что такое «при-ду-рок»?
      — Он, должно быть, никогда не слышал ругани, — предположил Генри. — Тебе следует следить за словами.
      — Как можно следить за словами? — сказал Дейв. — Это звуки. Нельзя следить за звуками.
      — Я не знаю, как это объяснить, — призналась Линн и откинулась на спинку кресла.
      — Это такое выражение, — пояснил Генри. — Фигура речи.
      — А, понятно, — сказал Дейв.
      Повисла тишина. Линн вздохнула, Генри похлопал ее но руке.
      А потом Дейв спросил:
      — У вас есть деревья? Я люблю лазать по деревьям.

* * *

      В этот момент в дом вернулся Джеми.
      — Эй, мам, мне нужно полотенце!
      Он вошел в гостиную и уставился на шимпанзе.
      — Привет! — сказал Дейв.
      Джеми моргнул от удивления, но быстро пришел в себя.
      — Привет! — вежливо ответил он. — Я Джеми.
      — Меня зовут Дейв. У вас есть деревья, чтобы лазать?
      — Конечно! Есть одно здоровенное дерево! Пойдем, покажу!
      Джеми направился к двери, а Дейв вопрошающе посмотрел на Линн и Генри.
      — Иди, — сказал тот. — Все в порядке.
      Дейв спрыгнул с дивана и поскакал по направлению к двери следом за Джеми.
      — А вдруг он убежит? — спросила Линн. — Вряд ли.
      — Потому что он — твой сын?
      Дверь громко хлопнула. Со двора послышался пронзительный визг их дочери и крик: «Что это такое?!» Они услышали голос Джеми:
      — Шимпанзе, и мы собираемся залезть на дерево.
      — Где ты его взял, Джеми?
      — Это папин.
      — Он кусается?
      Они не расслышали ответ Джеми, но увидели в окно, как закачались ветви дерева. Снаружи слышался смех и радостное щебетание.
      — Что ты намерен с ним делать? — спросила Линн.
      — Не знаю, — ответил Генри.
      — Но он не может оставаться здесь.
      — Это я понимаю.
      — Я не разрешила взять в дом собаку, и уж тем более я не соглашусь на шимпанзе.
      — Знаю.
      — Кроме того, здесь для него просто нет места.
      — Знаю.
      — Вот ведь загвоздка. Генри молча кивнул.
      — Как это получилось, Генри?
      — Это долгая история.
      — Я слушаю.

* * *

      Когда был расшифрован геном человека, объяснил Генри, ученые обнаружили, что геном шимпанзе почти идентичен человеческому.
      — Разница между нашими видами, — сказал он, — составляет всего пятьсот генов.
      Конечно, эта цифра обманчива, поскольку у человека и морского ежа также много общих генов. Более того, почти любое создание, живущее на этой планете, имеет десятки тысяч одинаковых генов с остальными. Иными словами, генетический фундамент, лежащий в основе каждой из форм жизни, во многом схож с другими.
      Данное наблюдение пробудило огромный интерес к вопросу: чем определяются различия между разными видами. Казалось бы, пятьсот генов — это не очень много, но при этом шимпанзе и человека разделяет целая пропасть.
      — Многие виды, — продолжал рассказывать Генри, — способны скрещиваться и производить на свет гибриды: львы и тигры, леопарды и ягуары, дельфины и киты, бизоны и домашние коровы, зебры и лошади, верблюды и ламы. Гризли и белые медведи иногда скрещиваются в дикой природе, производя на свет метисов, прозванных «гризбелы». Поэтому возник вопрос: способны ли человек и шимпанзе в результате скрещивания произвести на свет гибрид, который можно было бы назвать «человекозьяной». Похоже, ответ — отрицательный.
      — Кто-нибудь пробовал это делать?
      — Пробовали, и неоднократно, начиная еще с 20-х годов.
      Но, пусть даже гибридизация оказалась невозможной, пояснил Генри, можно было пойти другим путем: ввести человеческие гены непосредственно в эмбрион шимпанзе, чтобы создать трансгенное животное. Четыре года назад, когда Генри в течение месяца занимался исследованиями на базе Национального института здоровья, изучая проблему аутизма, ему захотелось разобраться в том, какие гены определяют разницу в способах общения между людьми и человекообразными обезьянами.
      — Потому что, — объяснил он, — шимпанзе общаются между собой. Они могут организовывать очень эффективные охотничьи партии, чтобы убивать мелких животных. Итак, общение есть, а языка нет. Как же они это делают? Так же, как аутисты. Это заинтересовало меня.
      — И что ты предпринял? — спросила его жена.
      В лаборатории, под микроскопом, он ввел в эмбрион шимпанзе гены человека. Свои собственные гены.
      — Включая те, которые отвечают за речь? — уточнила Линн.
      — Не только. Все.
      — Ты ввел все свои гены?
      — Видишь ли, — сказал он, — я не думал, что эксперимент закончится рождением детеныша. Я намеревался удалить плод на завершающей стадии.
      — Плод, но не животное?
      Если бы трансгенный плод оставался в чреве матери восемь или девять недель до самопроизвольного выкидыша, он развился бы в достаточной мере для того, чтобы его вскрытие позволило Генри продвинуться в понимании «речи» обезьян.
      — Ты рассчитывал на то, что произойдет выкидыш и плод умрет?
      — Да, я надеялся, что он продержится в чреве самки достаточно долго, чтобы…
      — И потом ты собирался разрезать его?
      — Произвести вскрытие. Да.
      — Твои гены, фактически твое потомство… Ты делал это лишь для того, чтобы потом его разрезать? — Она смотрела на него, как на монстра.
      — Линн, это был эксперимент. Мы поступаем так все время… — Генри осекся. — Впрочем, не стоит в это углубляться. Просто собственные гены были под рукой. Мне не нужно было получать у кого-то разрешение не то, чтобы использовать их. Это был эксперимент. Лично меня это не касалось.
      — Теперь касается, — сказала она.

* * *

      Вопрос, на который Генри пытался получить ответ, носил фундаментальный характер. Эволюционные пути произошедших от общего предка шимпанзе и людей разошлись шесть миллионов лет назад. Ученые уже давно заметили, что шимпанзе внешне очень напоминают людей на зародышевом уровне. В связи с этим они предположили, что человек отличается от шимпанзе отчасти благодаря различиям в том, как протекает внутриутробное развитие. На этой стадии развитие шимпанзе как бы приостанавливается, а человеческое продолжается. Некоторые ученые предполагали, что это связано с развитием человеческого мозга, объем которого удваивается в первый год после рождения. Но Генри интересовала
      именно речь, а чтобы она стала возможной, голосовые связки должны были опуститься от зева к глотке, создав таким образом голосовую коробку. У человека это происходило, у шимпанзе — нет. Вся последовательность развития была неимоверно сложной.
      Генри надеялся получить трансгенный плод и, исследовав его, выяснить, какие изменения в развитии человека делают возможной речь. По крайней мере, именно в этом состоял изначальный план его эксперимента.
      — Почему ты не изъял плод, как собирался? — спросила Линн.
      — Потому что в то лето несколько шимпанзе заболели вирусным энцефалитом, и здоровых животных пришлось поместить на карантин. Их развезли по различным лабораториям вдоль всего восточного побережья. С тех пор я потерял из виду самку, которой я имплантировал эмбрион. Я предполагал, что в какой-нибудь неизвестной мне лаборатории, куда ее увезли, у нее произошел самопроизвольный выкидыш и зародыш безвозвратно пропал. Я не мог наводить справки, чтобы не привлечь внимания.
      — Поскольку твой эксперимент был незаконным.
      — Ну, это слишком сильное слово. Я думал, что эксперимент провалился и на этом все закончилось.
      — Видимо, не закончилось.
      — Да, не закончилось.
      Как выяснилось, самка родила вполне здорового детеныша, и их обоих со временем вернули в Бетесде. Маленький шимпанзе казался обычным во всех отношениях. Правда, его кожа была бледнее, чем у других, и особенно это было заметно вокруг рта, где нет шерсти, но пигментация шимпанзе может варьироваться, поэтому такая мелочь никого не удивила.
      С возрастом он стал менее обычным. По мере роста его морда не начала выдаваться вперед, как это происходит у других сородичей, а оставалась плоской, как бывает у детенышей этого вида. Но и это никого не насторожило. До тех пор, пока плановый анализ крови не выявил отсутствие у маленького шимпанзе энзима сиаловой кислоты. Поскольку этот энзим присутствует у всех человекообразных, ученые решили, что в анализ вкралась ошибка, и повторили его, но результат оказался прежним. У детеныша не было этого энзима.
      — Отсутствие данного энзима — признак человека, — пояснил Генри. — У людей сиаловой кислоты нет, зато она есть у всех человекообразных обезьян.
      — А у детеныша не оказалось?
      — В том-то и дело. Тогда ученые сделали полный генетический анализ и выяснили, что разница между геномом человека и этого детеныша на полтора процента меньше обычной. И они начали складывать картинку по кусочкам.
      — То есть сравнили ДНК шимпанзе с ДНК всех, кто с ним работал?
      — Да.
      — И обнаружили наибольшее сходство с твоей ДНК.
      — Да. Несколько недель назад из конторы Беллармино мне прислали образец. Я полагаю, для того чтобы запугать меня.
      — И что ты предпринял?
      — Отнес его другу, чтобы тот сделал анализ.
      — К тому самому другу из Лонг-Бич?
      — Да.
      — А что Беллармино?
      — Он просто не хочет нести ответственности, когда все всплывет. — Генри покачал головой. — Я возвращался домой и находился уже западнее Чикаго, когда мне позвонил Ровак, тот человек из обезьяньего комплекса. Позвонил и сказал: «Теперь, парень, можешь рассчитывать только на себя». Вот — их позиция: разбирайся сам, а мы тут ни при чем.
      Линн наморщила лоб.
      — Но разве это не является выдающимся открытием? Разве оно не прославит тебя на весь мир? Ты создал первую трансгенную человекообразную обезьяну!
      — Беда в том, — сказал Генри, — что меня за это могут обвинить и даже посадить в тюрьму. Потому что
      НИЗ запрещает проведение трансгенных экспериментов на любых животных, кроме крыс. Потому что всякие психи, протестующие против генной инженерии и «франкенфуда», встанут на дыбы и объявят НИЗ войну, а он этого не хочет и станет открещиваться всеми руками и ногами.
      — Получается, ты никому не можешь рассказать, откуда взялся Дейв? Это скверно, Генри, ведь скрыть его от всего мира тебе не удастся.
      — Я знаю, — проговорил он несчастным голосом.
      — Трейси уже сейчас висит на телефоне, рассказывая всем своим друзьям о том, что у нее на заднем дворе — умный маленький шимпанзе.
      — Да…
      — Ее подружки набегут сюда через несколько минут. Как ты объяснишь им появление Дейва? А ведь вслед за подружками здесь появятся репортеры. — Линн взглянула на часы. — Через час, максимум два. Что ты им скажешь?
      — Не знаю. Может быть, я скажу, что эта работа была проведена в другой стране — Китае или Южной Корее. А потом его прислали сюда.
      — А что скажет Дейв, когда репортеры заговорят с ним?
      — Я попрошу его не разговаривать с ними.
      — Репортеры так просто не отвяжутся, Генри. Они разобьют лагерь вокруг нашего дома и будут смотреть на нас через подзорные трубы и телеобъективы, они будут кружить на вертолетах над нашими головами, они вылетят первым же рейсом в Китай и Южную Корею, чтобы взять интервью у человека, сделавшего Дейва, а когда они такого человека не найдут… Что тогда?
      Линн выжидающе посмотрела на мужа, а потом подошла к двери и выглянула на задний двор, где играли Дейв и Джеми, крича и бегая между деревьями. Некоторое время она молчала, а потом сказала:
      — Знаешь, а кожа у него действительно бледная.
      — Я знаю.
      — Лицо — плоское, почти человеческое. Интересно, как бы он выглядел без шерсти?

* * *

      Так родился синдром Гандлера — Крюкхайма, редкая генетическая мутация, жертвы которой отличаются маленьким ростом, обильным волосяным покровом по всему телу, деформацией черт лица, придающей им сходство с обезьяной. Это явление встречается настолько редко, что в прошлом веке оно было зафиксировано всего четырежды. Первый раз в аристократической венгерской семье в Будапеште в 1932 году. Там с этим синдромом появились на свет двое детей. Этот случай был описан в медицинской литературе австрийским ученым, доктором Эмилем Крюкхаймом. Второй эпизод был зафиксирован в 1944 году, когда ребенок с аналогичной патологией родился в семье инуитов на севере Аляски. Третий ребенок, девочка, родился в Сан-Паулу в 1957 году, но уже через несколько недель умер от инфекции. Четвертая жертва синдрома появилась на свет в бельгийском городе Брюгге в 1988 году. Мальчика мельком видели журналисты, но впоследствии о нем больше никто ничего не слышал, и его нынешнее местонахождение неизвестно.
      — А что, мне нравится! — сказала Линн, подняв голову от ноутбука, на котором она печатала все это. — Как будет называться этот синдром? Избыточная наследственная волосатость?
      — Гипертрихоз, — поправил ее Генри.
      — Правильно. — Она продолжила печатать. — Значит, так. Синдром Гандлера — Крюкхайма… связан… с гипертрихозом. Полностью это называется наследственный hypertrichosis langinosa, и за последние сто лет известно не более пятидесяти случаев этого явления.
      — Ты это пишешь или читаешь?
      — И то, и другое. — Линн откинулась назад. — Ладно, пока нам этого хватит. А ты лучше пойди и скажи Дейву.
      — Что я должен ему сказать?
      — Что он — человек. Хотя он, наверное, и без того считает себя им.
      — Хорошо. — Генри направился к двери и по дороге спросил: — Ты думаешь, это сработает?
      — Я не думаю, а знаю, что сработает, — сказала Линн. — В Калифорнии существует закон, запрещающий вмешиваться в частную жизнь детей с отклонениями. Многие из них имеют серьезные уродства. Они и без вмешательства назойливых журналистов испытывают огромные трудности в жизни — в общении со сверстниками и когда приходит пора идти в школу. На беспардонных репортеров накладывают крупные штрафы, поэтому они предпочитают не рисковать. Значит, и к нам не полезут.
      — Возможно, — согласился Генри.
      — Это — все, что мы пока можем сделать, — сказала Линн и вновь принялась печатать.
      Возле двери Генри остановился и, повернувшись к жене, с улыбкой спросил:
      — Если Дейв — человек, означает ли это, что мы не можем отдать его в цирк, как тебе поначалу хотелось?
      — Об этом и речи быть не может! Дейв будет жить с нами. Теперь, благодаря тебе, он член нашей семьи. У нас нет иного выбора.
      Генри вышел из дома. Трейси и ее подружки стояли под деревом, указывая на ветви.
      — Смотрите на обезьяну! Смотрите на нее!
      — Эй! — прикрикнул на них Генри. — Это не обезьяна! Не надо его обижать! У Дейва редкая болезнь…
      И он рассказал им о «синдроме Гандлера — Крюкхайма». Девочки слушали его, открыв рты.

* * *

      У Джеми была кровать на колесиках, которую использовали, когда в их доме оставались на ночь его друзья. Линн вытащила ее из кладовки, и Дейва уложили на нее, рядом с кроватью Джеми.
      — Как мягко! — проговорил он и тут же заснул. Линн сидела рядом и гладила его нежную, шелковистую шерсть.
      — Это так здорово, мам, что у меня теперь будет братик! — сказал Джеми. — Еще бы, милый, — прошептала Линн, а затем вышла, выключив свет и прикрыв дверь.
      Когда часом позже она заглянула в детскую, чтобы проведать их, то увидела, что Дейв скрутил простыни кругом вокруг себя, соорудив нечто вроде гнезда посередине кровати.

* * *

      — Нет! — говорила Трейси, стоя руки в боки на кухне. — Нет, он не может жить в нашем доме! Как ты мог так поступить со мной, папа?
      — Как поступить?
      — Ты знаешь, что будут говорить другие ребята. Он — обезьяна, похожая на человека. И он говорит точно так же, как ты, когда у тебя заложен нос. — Девочка была на грани слез. — Ведь он — твой родственник, у него твои гены.
      — Но, Трейси…
      — Я в шоке! — Она начала всхлипывать. — У меня был шанс возглавить группу поддержки новичков!
      — Трейси, я уверен, что ты ее возглавишь.
      — Меня должны были назначить, потому что по очередности это был мой год!
      — Он и остается твоим.
      — Только не в том случае, если у меня в доме живет обезьяна!
      Она подошла к холодильнику, достала оттуда банку кока-колы и вернулась, продолжая всхлипывать. И тут вошла ее мать.
      — Он не обезьяна, — твердо сказала Линн. — Это несчастный мальчик, страдающий серьезным заболеванием.
      — Ага, рассказывай сказки! — горько фыркнула Трейси.
      — Если не веришь, зайди в Интернет и посмотри сама. Хотя бы в Гугле.
      — И посмотрю!
      Все еще всхлипывая, Трейси подошла к компьютеру. Генри украдкой взглянул на Линн, а затем встал позади дочери и стал смотреть ей через плечо.
      Отчет о разновидности гипертрихоза — 1923 (Венгрия) Синдром Гандлера — Крюкхайма Понедельник 01/Янв/
      06@ 17:05
      Несомненно, чрезмерная волосатость свидетельствует о том, что… Венгерский случай, зафиксированный в 1923… Dot.gks.org/9872767/9877676/490056 — 22К — Cached — Similar pages
      Синдром Гандлера — Крюкхайма — Инуиты судятся (1944)
      В ужасные дни Второй мировой войны лечением инуитского мальчика из городка Сандук в Северной Аляске, страдающего синдромом Гандлера — Крюкхайма, занялся
      местный…
      dot.gks.org/FAQ_G-K_S/7844908Inuit 41K — Cached — Similar pages
      Проститутка в Пекине родила ребенка-обезьяну
      Газета «Нью Чайна пост» рассказывает о похожем на шимпанзе ребенке — покрытом шерстью, с большими руками и ногами, — произведенном на свет монгольской проституткой, которая утверждает, что за деньги совокуплялась с русской обезьяной. Ученые предполагают, что новорожденный может страдать синдромом Гандлера — Крюкхайма, крайне редкой…
      Dot.gks.org/4577878/9877676/490056 — 66К — Cached — Similar pages