Next

* * *

      И тут он увидел темного парня, похожего на обезьяну. Собственно, он и был обезьяной. Теперь, видя, как он двигается, Васко полностью уверился в этом. Обезьяна, одетая мальчиком, но все равно обезьяна. При виде этой твари, скачущей по саду, у Васко вновь заболела голова — там, где недавно было ухо. Не понимая, что делает, Васко выхватил пистолет и начал стрелять. Не то чтобы он надеялся попасть в маленького ублюдка с такого расстояния, но ему нужно было хоть что-нибудь сделать. Разумеется, обезьяна побежала, вскарабкалась на стену и пропала из виду.
      Васко последовал за ней. Это оказался женский туалет и ванная комната. Свет внутри не горел, значит, там никого не было. Справа от себя он увидел бассейн, но и там не было ни души. Значит, в ванной нет никого, если не считать обезьяны. Он крепче сжал пистолет и двинулся вперед.
      Клик-клак!
      Он замер. Ему был хорошо знаком звук передергиваемого затвора помпового ружья. Никогда не заходите в комнату, если услышите за дверью такой звук. Он стал ждать.
      — Думаешь, тебе повезло, гнилушка? — раздался хриплый голос, показавшийся ему знакомым.
      Злясь и боясь, он стоял возле женского туалета до тех пор, пока не почувствовал себя до невозможности глупо.
      — Да пошли вы все! — сказал он, повернулся и направился к машине. В конце концов, что ему за дело до этого обезьяньего парня!
      — Ну надо же! — сказал голос из-за двери. — В городе так много стволов и так мало мозгов!
      Он развернулся и посмотрел назад, но не увидел никого, кроме птицы, которая сидела на двери туалета. Он так и не понял, откуда раздался голос.
      Васко поспешил к своему «Хаммеру». Он уже мысленно репетировал то, что скажет руководителям юридической фирмы и людям из «Биогена». Факты весьма просты: женщина была вооружена, да к тому же ее кто-то предупредил. Васко тут ничего не мог сделать. Он был классным профессионалом, но не умел творить чудеса. Пусть выясняют, откуда произошла утечка информации. Прежде чем обвинять его, пусть сначала займутся собой.
      Ну и все такое в том же духе.

ГЛАВА 088

      Слабый и изможденный, Адам Винклер лежал на больничной койке. Он был лыс и бледен. Его костлявые пальцы сжимали руку Джоша.
      — Слушай, — говорил он, — тут нет твоей вины. В конце концов, я сам пытался убить себя, употребляя наркотики. Рано или поздно это все равно произошло бы. Но ты оказал мне огромную услугу — подарил время. Посмотри на меня. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым.
      Джош не мог выдавить из себя ни слова. Его глаза были наполнены слезами.
      — Обещай, что не будешь себя винить. Джош кивнул.
      — Врунишка! — Адам слабо улыбнулся. — Как продвигается твой судебный процесс?
      — Нормально, — ответил Джош. — Какие-то люди из Нью-Йорка обвиняют нас в том, что по нашей милости у их матери развилась болезнь Альцгеймера. Хотя на самом деле мы дали ей простую воду.
      — Вы выиграете процесс?
      — О, конечно! Адам вздохнул.
      — Врунишка… — Его пальцы разжались. — Береги себя, брат… — едва слышно прошептал он, и глаза его закрылись.
      Джоша захлестнула волна паники. Он вытер слезы. Но Адам все еще дышал. Он просто спал. Очень мирно.

ГЛАВА 089

      Объясняя вынесенное им постановление, судья простуженно кашлял. Главными его слушателями были Алекс Барнет, Боб Кох и Альберт Родригес.
      — Как видите, — говорил он, — я принял решение, что, хотя компания «Биоген» действительно обладает правом собственности на клетки мистера Барнета, она не имеет законного права изымать эти клетки из тел индивидуумов — живых или мертвых, включая и самого мистера Барнета. И тем более они не могут быть изъяты из тел его близких или дальних родственников. Любое другое решение противоречило бы 13-й поправке к Конституции США, запретившей рабство во всех его проявлениях.
      В своем постановлении я отмечаю, что данная ситуация возникла в результате путаницы в решениях предыдущих судебных инстанций относительно того, что представляет собой право собственности в биологическом контексте. Первопричиной этой путаницы стало, главным образом, мнение, что ткани, удаленные или изъятые из тела человека, например, в результате хирургической операции, являются биологическими отходами и, следовательно, он в них больше не нуждается. Взять, к примеру, мертворожденное дитя. Мы не смеем отрицать, что мать и другие родственники могут испытывать по отношению к нему сильную эмоциональную тягу и желают распорядиться им по собственному усмотрению: похоронить, кремировать или передать его ткани для исследований, чтобы, возможно, помочь другим.
      Мнение, согласно которому больница или врач могут распоряжаться мертворожденным ребенком, как им будет угодно, на том лишь основании, что он находится вне тела матери и якобы представляет собой «биологические отходы», является необоснованным и негуманным.
      Аналогичная логика применима к случаю с клетками мистера Барнета. Даже при том, что они изъяты из его тела, он будет по-прежнему — и с полным правом! — считать их своими. Это чувство не исчезнет у него только потому, что суд, руководствуясь какими-то юридическими теориями, впихнул его дело в прокрустово ложе судебных уложений. Человеческие чувства неподвластны решениям суда. А именно так нередко пытались поступать мои коллеги в ходе предшествующих судебных разбирательств.
      Одни суды, разбирая дела о человеческих тканях, рассматривали их как отходы. Другие — как необходимый для исследований материал, сродни книгам, которые ученый берет в библиотеке. Третьи смотрели на извлеченные ткани, как на оставленную владельцем собственность, которую при определенных обстоятельствах можно использовать, не спрашивая разрешения у владельца. Так поступают с чемоданом, брошенным в камере хранения и невостребованным впоследствии. По прошествии определенного времени ячейку вскрывают и ее содержимое продают. Некоторые суды пытались сохранить баланс между требованиями соперничающих сторон и приходили к выводу, что важность проведения научных исследований во благо общества перевешивает «эгоистичные притязания» отдельных индивидуумов, заявляющих свои права на свои же ткани.
      Каждый из этих примеров вступает в конфликт с упрямой природой человека. Наши тела — наша личная собственность. В каком-то смысле владение собственным телом является наиболее фундаментальной формой собственности из всех нам известных. Это — основа нашего существования на этом свете. Если суды не поймут этой основополагающей истины, их решения будут несостоятельны, как бы безупречно они ни выглядели с точки зрения юридической науки.
      Вот почему, когда человек отдает ткани врачу для проведения научных исследований, — это вовсе не то же самое, что подарить книгу библиотеке. И никогда таковым не будет. Если впоследствии врач или научное учреждение, где он работает, захотят использовать эти ткани для каких-либо иных целей, они должны будут испросить у донора разрешение на это. Примеры можно приводить бесконечно. Точно так же, как редакции журналов уведомляют вас о том, что заканчивается срок вашей подписки, университеты могут ставить вас в известность о том, что хотят использовать ваши ткани в каких-то новых целях.
      Нас убеждают, что это затормозит исследования в области медицины, но истина заключается в обратном. Если университеты не признают, что люди на протяжении всей жизни сохраняют вполне объяснимый эмоциональный интерес к судьбе своих тканей, это приведет к тому, что они вообще перестанут отдавать их науке. Вместо этого они попросту станут продавать их коммерческим организациям. А адвокаты сдуют пыль с документов, которые позволяют университетам использовать в любых целях не более чем анализ крови пациента, если с ним не заключен официальный контракт, предусматривающий иное. Пациенты — не дурачки, а их адвокаты — тем более.
      Если университеты и отдельные врачи будут по-прежнему своевольничать и поступать так, как пожелает их левая нога, стоимость медицинских исследований взлетит до небес. Поэтому единственным приемлемым решением данной проблемы является принятие законодательного акта, который закрепит право гражданина распоряжаться своей плотью — в любой ее форме — по собственному усмотрению. Раз и навсегда.
      Нас уверяют, что интерес пациента к собственным тканям и его право на частную жизнь заканчиваются его смертью. Это тоже образец устаревшего мышления, которое необходимо изживать. Гены умершего наследуют его потомки, и, если кто-то станет изучать эти гены — даже после его смерти — или обнародует его «генетический портрет», это будет равносильно вторжению в личную жизнь его потомков. Дети умершего могут потерять страховку жизни только потому, что нынешние законы не согласуются с нынешней реальностью. Подводя итог, скажу: дело Барнета пошло наперекосяк из-за глубоких и фундаментальных ошибок, допущенных судами. Вопрос правообладания будет становиться яблоком раздора каждый раз, когда индивидуум вырабатывает в своем теле то, что, согласно постановлению суда, является собственностью кого-то другого. Причем определить, кто прав, будет крайне сложно. Это относится к клеточным линиям, это относится к генам, это относится к определенным белкам. Все это, с точки зрения здравого смысла, не может являться частной собственностью. Неизменное правило юриспруденции гласит: общее наследие не может принадлежать кому-то одному. Неизменное правило заключается в том, что природа не может являться предметом частной собственности. И тем не менее более чем за двадцать лет наша Фемида — в первую очередь я имею в виду патентные суды — так и не сумела подтвердить это на практике. Подобная ситуация приведет к тому, что со временем и по мере развития научных знаний путаница и волюнтаризм приобретут лавинообразный характер. Частная собственность на человеческий геном, на те или иные природные явления сделает исследования слишком дорогими, сложными и — в итоге — ненужными. То, что совершено предыдущими судами, является ошибкой, и эта ошибка должна быть исправлена. Причем чем скорее, тем лучше.

* * *

      Алекс повернулась к Бобу Коху.
      — Мне кажется, нашему судье кто-то помог, — сказала она.
      — Не исключено, — согласился Боб.

ГЛАВА 090

      Рик Дил пытался склеить свою разваливающуюся жизнь, но из этого ничего не получалось. Она рассыпалась на осколки, как стекло, в которое угодили камнем. «Ген зрелости» оказался полной катастрофой. Хуже того, на «Биоген» подал в суд адвокат из Нью-Йорка — умный и пронырливый. Адвокаты Рика советовали ему пойти на мировую, поскольку в противном случае, по их словам, компании грозит банкротство. Впрочем, рано или поздно это все равно должно было произойти. «Биоген» потерял клеточную линию Барнета, восстановить ее, взяв клетки у его дочери и внука, не получилось, а теперь еще появился этот новый патент, который и вовсе обесценивает главный продукт компании.
      По просьбе Дила его жена перестала прятаться и вернулась в город. Детей на лето отправили к ее родителям в Мартаз-Виньярд. Впоследствии она намеревалась забрать детей к себе. Адвокат Дила, Барри Шиндлер, сам находился в процессе развода, и времени на Рика у него сейчас не было. Разразился громкий скандал вокруг новаторской практики генетического тестирования как нового элемента бракоразводных процессов. Шиндлера, провозгласившего себя изобретателем и пионером этой практики, которую все единодушно осудили как неэтичную, поносили на каждом углу.
      В конгрессе поговаривали о необходимости принятия закона, который ограничил бы генетическое тестирование, однако знающие люди сомневались, что конгрессмены пойдут на такой шаг. Генетическое тестирование имело слишком большое значение для страховых компаний, главной целью которых было увильнуть от выплаты страховых премий своим клиентам.
      Брэд Гордон, пока не начался суд, уехал из города. Поговаривали, что он колесит по западному побережью, то и дело ввязываясь в разные неприятные истории.
      Юридическая фирма Родригеса выставила «Биогену» предварительный счет в размере миллиона долларов. Они, однако, хотели получить с компании еще два миллиона за все судебные тяжбы, которые им пришлось вести от имени своего клиента. На столе Рика зажужжал интерком, и раздался голос его секретарши:
      — Мистер Рик, к вам пришла дама из охранной фирмы ГБИ.
      Рик поерзал в кресле. Он вспомнил, как хороша, как возбуждающа была Жаклин Моурер. Он не видел ее уже несколько недель.
      — Пригласи ее, — сказал он секретарше, а затем встал, заправил в штаны выбившуюся рубашку и, растянув губы в приветливой улыбке, повернулся к двери.
      Улыбка медленно сползла с его лица, когда в дверь вошла женщина лет тридцати в неописуемо безобразном синем костюме, с мясистым лицом и жидкими волосами до плеч.
      — Мистер Дил? Я Андреа Вудман из ГБИ. Приношу извинения за то, что не смогла встретиться с вами раньше, но в последние несколько недель мы были просто по горло завалены делами других клиентов. Я приехала, как только немного освободилась. Ужасно рада с вами познакомиться.
      Она протянула руку, но Рик не пошевелился. С отвисшей челюстью, он стоял и смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова.

      ПЕЩЕРНЫЕ ЛЮДИ ПРЕДПОЧИТАЛИ БЛОНДИНОК
       Последние исследования канадского антрополога Питера Фроста доказывают, что у женщин европейских территорий голубые глаза и светлые волосы появились в конце последнего ледникового периода как средство, помогавшее им привлекать к себе мужчин. Действие гена MC1R, отвечающего за цвет волос, привело к тому, что около 11 тысяч лет назад появились семь оттенков светлых волос, отмечает, ученый. По меркам генетики это произошло чрезвычайно быстро. Обычно подобные эволюционные процессы занимают не менее миллиона лет.
       Однако сексуальные предпочтения способны ускорить обусловленные генами изменения. Конкуренция между женщинами за мужчин, которых в те времена недоставало из-за высокой и ранней смертности, привела к появлению нового цвета волос и глаз. Выводы Фроста подтверждаются исследованиями трех японских университетов, в результате
       которых было названо примерное время, когда вследствие генетических мутаций на планете возникли блондины.
       Фрост полагает, что сексуальная притягательность обладательниц светлых волос и глаз обусловлена тем, что они отличаются повышенным уровнем женского полового гормона эстрогена и, следовательно, более высокой плодовитостью. Однако с подобной точкой зрения согласны не все. 27-летняя Джоди Кидд, блондинка и фотомодель, говорит: «Я не думаю, что светлый цвет волос как-то связан с повышенной сексуальной активностью. Красота — это нечто гораздо более глубокое».
       Теория профессора Фроста была опубликована в журнале «Эволюция и поведение человека». Результаты его изысканий подкреплены исследованиями Всемирной организации здравоохранения, показавшими, что к 2202 году людей со светлыми волосами на планете не останется. Впоследствии выводы ВОЗ были поставлены под сомнение, в том числе и авторитетными специалистами из ООН.

ГЛАВА 091

      Фрэнк Барнет вошел в роскошный офис венчурного бизнесмена Джека Ватсона вскоре после полудня. С его прежних посещений здесь ничего не изменилось. Все та же мебель от Маиса, произведения современного искусства: портрет Александра Великого кисти Уорхола, скульптура воздушного шара работы Кунса, а на стене позади письменного стола Ватсона по-прежнему висела картина Танси, изображающая альпинистов, взбирающихся на гору. Приглушенные звонки телефонов, бежевые ковры и повсюду — потрясающе красивые женщины, двигающиеся плавно и без суеты. Одна такая стояла рядом с Ватсоном, положив руку ему на плечо.
      — А, Фрэнк! — сказал Ватсон, не вставая из-за стола. — Ты знаком с Жаклин Моурер?
      — Боюсь, что нет.
      Красотка пожала его руку. Она была холодна и деловита.
      — Рада встрече, мистер Барнет.
      — А вот с нашим техническим гением Джимми Максвеллом вы уже знакомы.
      Ватсон кивнул на парня двадцати с небольшим лет, сидевшего в глубине комнаты. Он был в очках с толстой роговой оправой и в футболке с эмблемой «Доджерсов». Это был тот самый молодой человек, который в свое время заговорил с Барнетом в офисе юридической компании его дочери. Подняв глаза от лэптопа, он приветственно помахал Барнету рукой.
      — Здрасьте! — бросил парень.
      — Привет, — ответил Барнет.
      — Я попросил тебя прийти, — заговорил Ватсон, сев поудобнее, — потому что наше дело близится к концу. Мисс Моурер только что провела переговоры с Университетом Дьюка относительно соглашения о лицензионном использовании запатентованного ими гена на чрезвычайно выгодных условиях.
      Женщина улыбнулась улыбкой сфинкса.
      — Я умею ладить с учеными, — сказала она.
      — Рик Дил, — продолжал Ватсон, — ушел с поста руководителя «Биогена». Винклер и другие члены высшего руководства ушли вместе с ним. У большинства из них проблемы с законом, и, к сожалению, компания не сумеет им помочь. Если ты нарушаешь закон, нечего рассчитывать на то, что компания станет покрывать твои грешки. Пусть теперь сами выпутываются.
      — Бедолаги, — добавила Жаклин Моурер.
      — Вот такие дела, — сказал Ватсон. — Учитывая возникший кризис, совет директоров «Биогена» обратился ко мне с просьбой взять бразды правления в свои руки и снова поставить компанию на ноги. Я согласился в обмен на определенную долю акций.
      Барнет кивнул.
      — Значит, все получилось в соответствии с планом.
      — О да. — Ватсон наградил его странным взглядом. — В общем, Фрэнк, тебе теперь ничто не мешает вернуться домой, к семье. Уверен, что твоя дочка и внук будут счастливы вновь увидеть тебя.
      — Надеюсь. Она, наверное, злится. Ну да ничего, скоро остынет. Так всегда бывает.
      — Конечно, остынет, — сказал Ватсон. По-прежнему не вставая с кресла, он протянул Барнету руку и легонько подмигнул.
      — Ты в порядке? — спросил Барнет.
      — Да так, вчера играл в гольф и что-то себе растянул.
      — Ну не все же время работать! Надо иногда и отдыхать.
      — Ты прав, — сказал Ватсон, улыбнувшись своей знаменитой улыбкой. — Ах, как ты прав!

ГЛАВА 092

      Брэд Гордон следовал за людским потоком, тянувшимся по направлению к «Могучему Конгу», гигантским «русским горкам» в парке развлечений «Седар-Пойнт» в городе Сандаски, штат Огайо. Уже несколько недель он посещал парки аттракционов, но этот был лучшим и самым большим в Америке. Брэд чувствовал себя гораздо лучше, его челюсть зажила и почти не болела.
      А вот что действительно беспокоило Брэда, так это мысли о его адвокате. Джексон казался умным, но Брэд все равно беспокоился. Почему дядя не нанял для него высококлассного адвоката? Ведь он всегда так поступал! Теперь Брэду время от времени начинало казаться, что его судьба висит на волоске.
      Однако теперь он отбросил все эти невеселые мысли и, задрав голову, стал смотреть на гигантский аттракцион и людей, истошно визжавших на крутом спуске. Высота «Могучего Конга» превышала сто тридцать метров, и, когда вагонетки обрушивались вниз с такой высоты, было от чего повизжать. Вот это да! Вот это «русские горки»!
      У входа на аттракцион нетерпеливо переминались с ноги на ногу и переговаривались те, кто уже успел купить билеты. Брэд, как обычно, дождался, пока в конец очереди встали две молоденьких девчонки, и пристроился за ними. Они были розовощекими, кровь с молоком, с еще маленькими, но подающими надежды грудками и симпатичными мордашками. У одной из них на зубах были брекеты, но это ее нисколько не портило, даже наоборот. Он стоял за ними, с удовольствием слушая их милый бессодержательный щебет. Потом, когда подошла очередь и их вагончик с головокружительной скоростью понесся вниз, он счастливо орал вместе с ними.
      Когда Брэд сошел с аттракциона, в его жилах бурлил адреналин, а сердце выпрыгивало из груди. Он шел следом за девчонками, с наслаждением глядя, как те вертят своими маленькими тугими попками. Они снова заняли, очередь к кассе «Могучего Конга». Что ж, великолепно! Брэд тоже пристроился за ними.
      Он, словно во сне, смотрел на их мягкие локоны, веснушки на плечах, в голове у него рождались фантазии, в которых он оказывался в постели с одной из этих цыпочек. Нет, лучше с обеими! И в этот момент перед ним возник какой-то мужчина и сказал:
      — Пойдемте со мной, пожалуйста.
      Брэд моргнул, испытав секундное чувство вины за свои похабные мечтания, и спросил:
      — Простите, что вы сказали?
      — Не могли бы вы пройти со мной, сэр?
      У мужчины было красивое, уверенное лицо. Он ободряюще улыбался. Брэда охватили подозрения. Копы часто вели себя вежливо и дружелюбно. Но ведь он ничего не делал с этими девчонками. Не прикоснулся, ничего не сказал.
      — Сэр, прошу вас! Это очень важно. Не могли бы вы пройти сюда? Вот сюда!
      Брэд посмотрел в ту сторону, куда показывал незнакомец, и увидел целую кучу народа. Там были мужчины в какой-то униформе, возможно из службы охраны, пара похожих на врачей мужчин в белых халатах и съемочная группа с телекамерой. Внезапно Брэда охватил безумный, параноидальный страх.
      — Сэр, — проговорил красивый мужчина, — вы нам очень нужны…
      — Зачем это я вам понадобился?
      — Прошу вас, сэр! — Мужчина взял Брэда за локоть и сильно сжал его. — Нам нужно несколько взрослых, как мы их называем, «рецидивистов», тех, кто катается на одном аттракционе по нескольку раз.
      Из всей этой тирады в мозгу Брэда зацепились только два слова: «взрослых рецидивистов». По его телу побежали мурашки. Они знают! И теперь этот красивый и обаятельный краснобай тащит его к людям в белых халатах! Они явно явились за ним! Брэд дернулся, но мужчина крепко держал его.
      Сердце Брэда колотилось как сумасшедшее, он всем телом дрожал от страха. Нагнувшись, он задрал штанину и вытащил из кобуры пистолет.
      — Нет! Отпустите меня!
      Люди вокруг стали кричать, а красавец от удивления вытаращил глаза. Он поднял руки и заговорил:
      — Успокойтесь! Мы всего лишь хотим… Пистолет в руке Брэда выстрелил. Он не понимал,
      что произошло, пока не увидел, как мужчина споткнулся и начал падать. Он вцепился в Брэда и пытался удержаться, повиснув на нем. Брэд выстрелил снова, и мужчина упал на спину. Кто-то закричал:
      — Он убил доктора Беллармино! Он убил Беллармино! В голове у Брэда Гордона все смешалось. Он видел,
      как разбегаются люди, как бегут две симпатичные попки, с которыми он катался на аттракционе. Мир рушился вокруг него.
      Когда люди в униформе стали кричать ему, требуя, чтобы он бросил оружие, Брэд выстрелил и в них. А потом — провалился в темноту.

* * *

      На открытии осенней встречи Организации руководителей межуниверситетского трансфера технологий (ОРМТТ), организации, работа которой была посвящена лицензированию работы университетских ученых, с основным докладом выступил известный филантроп Джек Б. Ватсон. Основной упор он сделал на своих излюбленных темах: впечатляющем развитии биотехнологий, важности патентования генов, безоговорочного соблюдения закона Бэя — Доула и необходимости сохранения статус-кво для процветания бизнеса и благосостояния университетов. Процветание наших университетов, заявил он, зависит от сильных партнеров в области биотехнологий. Это — ключ к знаниям и ключ к будущему.
      Он сказал собравшимся то, что они хотели слышать, и, как обычно, покинул трибуну под громовые аплодисменты. Лишь немногие заметили, что он слегка прихрамывал, а его правая рука была как-то неестественно неподвижна.
      Оказавшись за кулисами, Ватсон оперся на руку красивой женщины.
      — Где этот чертов доктор Роббинс? — спросил он.
      — Он ждет тебя в клинике, — ответила она. Ватсон выругался, а затем, тяжело опираясь на ее,
      руку, вышел на улицу, где его уже ждал лимузин. Ночь была холодной и туманной.
      — Проклятые доктора! — ворчал он. — Не буду больше делать никаких анализов!
      — Доктор Роббинс не упоминал ни о каких анализах.
      Водитель открыл дверь, и Ватсон неуклюже забрался в машину, буквально втащив ногу, которая не хотела слушаться. Женщина ему помогала. Затем она села в лимузин с другой стороны.
      — Сильно болит? — спросила она.
      — По ночам всегда болит сильнее.
      — Дать тебе таблетку?
      — Я уже одну проглотил. — Он глубоко вздохнул. — Доктор Роббинс знает, что это такое?
      — Думаю, да.
      — Он тебе сказал?
      — Нет.
      — Ты лжешь.
      — Он ничего мне не сказал, Джек.
      — О, Господи!
      Лимузин быстро мчался в ночи. Ватсон, тяжело дыша, смотрел в окно.

* * *

      В этот час в клинике было безлюдно. Тридцатипятилетний Фред Роббинс, красивый, как голливудская звезда, ждал Ватсона в большой смотровой комнате в компании с двумя молодыми врачами. На столе перед ним стояли легкие коробки с рентгеновскими снимками и результатами электрофореза и компьютерной томографии.
      Ватсон тяжело плюхнулся на стул и махнул двум молодым людям:
      — Вы свободны.
      — Но Джек…
      — Я хочу, чтобы вы сказали мне все с глазу на глаз. Они ушли, оставив Ватсона наедине с Роббинсом.
      — Вас называют лучшим диагностом Америки, Фред. Так что давайте, рассказывайте.
      — Что ж, — сказал Роббинс, — это по сути биохимический процесс, вот почему я хотел…
      — Три месяца назад, — перебил его Ватсон, — у меня заболела нога. Через неделю я ее уже волочил. Вскоре мне стало трудно подниматься по лестнице. Теперь у меня ослабла правая рука, я даже не могу выдавить зубную пасту на щетку. Мне стало тяжело дышать. И все это продолжается уже три месяца. Так скажите, что со мной?
      — В общем, это заболевание называется парез Вогельмана, встречается оно не очень часто, но и не так уж редко. В Америке каждый год регистрируется несколько тысяч случаев, во всем мире — около пятидесяти тысяч. Впервые оно описано в 1890-х французским…
      — Вы можете его вылечить?
      — На сегодняшний день эффективных методов лечения не существует.
      — А хоть какие-нибудь существуют?
      — Только болеутоляющая и поддерживающая терапия: массаж, витамин В…
      — Но лекарств нет?
      — К сожалению, нет, Джек.
      — Что вызывает эту болезнь?
      — Это мы как раз знаем. Пять лет назад группа ученых под руководством Эндерса из Исследовательского института Скриппса выделила ген BRD7A, ответственный за выработку белка, который восстанавливает миелин вокруг нервных клеток. Они выяснили, что точечная мутация гена вызывает у животных парез Вогельмана.
      — Черт, вы хотите сказать, что у меня болезнь, вызванная каким-то генетическим нарушением?
      — Да, но…
      — Как давно был выделен этот ген? Пять лет назад? Тогда можно попробовать замену гена, чтобы в организме вырабатывался здоровый белок.
      — Замена гена является довольно рискованной формой терапии. — А у меня есть выбор? Сколько времени у меня осталось?
      — Это сложно сказать наверняка, но…
      — Примерно?
      — Возможно, четыре месяца.
      — Иисусе! — У Ватсона перехватило дыхание. Он вытер ладонью лоб и глубоко вздохнул. — Вот, значит, как обстоит дело. Тогда давайте попробуем заменить ген. Прошло пять лет, у них должен быть протокол.
      — У них его нет, — сказал Роббинс.
      — У кого-то должен быть.
      — Нет. Скриппс запатентовал ген и передал его по лицензии компании «Бейнарт Бангхофф», швейцарскому фармацевтическому гиганту. Это была часть пакетного соглашения по двадцати наименованиям, из которых BRD7A считался далеко не самым важным.
      — О чем вы говорите?
      — Компания «Бейнарт» назначила очень высокий размер выплат за использование гена.
      — Почему? Это же сиротская болезнь! Какой в этом смысл?
      Роббинс пожал плечами.
      — «Бейнарт Бангхофф» — большая компания. Кто знает, чем они руководствуются, принимая то или иное решение! Их отдел лицензирования устанавливает размер выплат за восемьсот генов, которые они контролируют, и в этом отделе работает сорок человек. Чистой воды бюрократия. Но установление ими высоких размеров выплат — их обычная практика.
      — Боже милостивый!
      — Поэтому в течение последних пяти лет ни одна лаборатория мира не работала над этим заболеванием.
      — Господи…
      — Слишком дорого, Джек.
      — В таком случае я куплю этот чертов ген!
      — Не выйдет. Я уже выяснял. Он не продается.
      — Все продается.
      — Любая продажа, осуществленная «Бейнхартом», должна быть одобрена Скриппсом, а подразделение Скриппса, занимающееся трансфером технологий, ни за что не одобрит…
      — Не волнуйтесь, я это я возьму на себя.
      — Вообще-то да, у вас это может получиться.
      — И перенос гена я тоже организую. Для этого мы создадим специальную группу на базе этой клиники.
      — Мне бы очень хотелось, чтобы это получилось, Джек, но перенос гена — крайне рискованная процедура, и сегодня за это не возьмется ни одна лаборатория. В тюрьму за неудачный перенос гена еще никого не посадили, но было много случаев, когда пациенты умирали, и…
      — Фред, взгляните на меня!
      — Вы могли бы сделать это в Шанхае.
      — Ни в коем случае! Только здесь!
      Фред Роббинс прикусил губу.
      — Джек, вы должны взглянуть в лицо реальности. Шансы на успех составляют менее одного процента. Если бы с геном работали на протяжении последних лет, у нас были бы результаты опытов на животных, вирусные исследования, иммунодепрессивные протоколы — все то, что повысило бы ваши шансы. Но то, что вы предлагаете, — это стрелять с бедра…
      — На большее у меня просто нет времени. Только стрелять с бедра.
      Фред Роббинс с сомнением покачал головой.
      — Сто миллионов долларов, — сказал Ватсон. — Вне зависимости от результата. В Аркадии есть частная клиника, проведите процедуру там. У нас либо получится, либо нет.
      Фред Роббинс снова грустно покачал головой.
      — Мне очень жаль, Джек. Очень жаль.