— Фамилия-то наша истинная — Волосовы. Из князей мы. И отец мой не Гаврила вовсе, а Гуннар, — доверял подвыпивший Семен Гаврилович сыну уже не столь опасную по тем временам информацию. — Жил бы ты за границей, ни в чем не знал бы нужды, а здесь так и просидишь в своем НИИ или РСУ или, как я, какой-нибудь трихомундеей траванешься.
Признаться, в те годы Игорь не особо вслушивался в безвольное мямлянье отца, полагая, что если старик в чем-то и прав, то никак не в том, что знатное происхождение действительно способно сулить какие-то блага, кроме зависти и издевок.
Наступил день, когда Семен Кумиров не смог вымол-нить ни одного слова, а лишь мучительно смотрел в глаза домочадцев и беззвучно плакал. Через полгода он умер.
Эпизодически обращаясь к дореволюционным портфельчикам и сумочкам, Игорь натыкался на документы и фотографии, которые все с большей убедительностью подтверждали хмельные рассказы отца об их дворянском происхождении. Молодой человек стал позволять себе рассказывать об истории своей семьи друзьям, но почти полностью прекратил подобные опыты после того, как его ближайший друг и деспот Мстислав Самонравов жестоко высмеял Игоря, приписав его деду роль чекиста, расстрелявшего князей Волосовых, а позже, из коммунистического шика, присвоившего себе благородную фамилию.
В восьмидесятом году, за три года до долгожданной пенсии, тяжело заболела Раиса Власовна: у нее начали трястись голова и конечности. Пролежав два месяца в больнице, Кумирова получила инвалидность без права работы. Не прошло и года, как ее поразил инсульт. Раиса Власовна была госпитализирована, провела в больнице больше месяца, после была направлена в санаторий, но и оттуда вернулась домой, беспомощно волоча неуправляемую правую часть своего изнуренного, до срока одряхлевшего тела.
* * *
Войдя в дом, Кумиров прошел на террасу, расположился в кресле, включил телевизор и стал смотреть в окно на оледеневшее озеро, где угадывались темные холмики фанов подледного лова. Почти машинально он подтянул к себе бар на колесиках, извлек коньяк, наполнил рюмку и выпил. Возможно, этого и не следовало делать. Когда он впадал в подобное полузабытье, ему начинали мерещиться голоса и лица. Вот и сейчас он вроде бы вполне отчетливо различил речь Мстислава, который уже больше года как сгорел вместе с семьей в своей собственной квартире при невыясненных обстоятельствах, а по версии пожарников — из-за неисправной электропроводки.
Причина гибели семьи Самонравовых звучала для всех его знавших неубедительно, поскольку они-то ведали, что за полгода до пожара Мстислав отремонтировал свою квартиру по евростандарту, предварительно расселив из четырехкомнатной коммуналки в старом фонде двух соседей, занимавших по комнате. К тому же друзья были у Самонравова на Рождестве, совмещенном с новосельем, и сами убедились в том, что Мстислав установил в своем доме сверхсовременные образцы электрооборудования, еще не наводнившие российский рынок.
Про гибель семьи Самонравова толковали разное, а еще больше — домысливали. К сожалению, хотя кто-то мог посчитать, что и к счастью, никто из семьи Мстислава, состоявшей из его жены и детей-близнецов — дочери и сына, не выжил.
Очевидцы события разделялись на два вида: соседи по лестнице, которые почуяли дым и, покинув свое жилье, увидели огонь, плясавший на дверях квартиры Самонравовых, и те, кто следил за пожаром с улицы, наблюдая, как пламя вырывается из всех восьми окон, то есть ровно половины четвертого этажа дома, выходившего окнами на набережную канала Грибоедова.
Когда к дому подъехали пожарные машины, из крайнего горящего окна выпрыгнула дочь, а следом — жена Мстислава.
Девочка упала на газон, покрытый льдом, а женщина запуталась в ветвях искрящегося изморозью тополя, причем она представляла собой, по словам очевидцев, живой факел — ее платье полыхало, издавая какой-то шипящий завораживающий звук.
Женщина скончалась на дереве, пока пожарные выдвигали лестницу и разматывали брезентовые рукава помпы.
Девочка оставалась живой, и ее доставили в ожоговое отделение, где она, не приходя в сознание, умерла в реанимационной палате.
По поводу этих двух как раз и высказывали мнение, что сохраненные жизни обернулись бы для них сплошной пыткой ввиду непомерной площади ожогов.
Два трупа в квартире сгорели до полной неузнаваемости. В результате судебно-медицинской экспертизы ныло зафиксировано, что у мальчика отсутствует на левой руке мизинец, остатки которого так и не удалось обнаружить, а у девочки нет левого уха. То и другое, по версии специалистов, могло сгореть, но и могло быть отрезано при истязаниях.
По факту гибели семьи Самонравовых было возбуждено уголовное дело, а в качестве косвенных свидетелей вызывали, в частности, и друзей детства, общавшихся с Мстиславом вплоть до новогоднего пожара. Но на допросах эти свидетели ничего полезного для следствия сообщить не могли, хотя, возможно, каждый из них о чем-то и догадывался. Во всяком случае, все они были в курсе того, что Самонравов и Кумиров знали друг друга с детства, поскольку выросли в одном доме на Васильевском острове, где обитали на разных этажах: Мстислав на третьем, а Игорь на втором. По мнению окружающих, это соседство имело символический смысл, поскольку Игорь всегда оказывался «под» Мстиславом. В школе ребята учились в разных классах, но Самонравов по-барски давал Игорю списывать все самостоятельные работы, снабжал его шпаргалками и готовил к экзаменам, а тот в благодарность даже носил за преуспевающим другом портфель. После окончания школы Игорь покорно подал свои документы в избранный Мстиславом Инженерно-строительный институт.
Когда на третьем курсе Мстислав женился, то через год он предложил Игорю оформить брак с двоюродной сестрой своей жены, и через пару месяцев молодые люди стали не только близкими друзьями, но и дальними родственниками.
* * *
Телефонный звонок потревожил Кумирова и возвратил к реальности. В аппарате был включен автоответчик. После предупреждения хозяина о возможности оставить сообщение глубокий женский голос официальным тоном произнес: «Гражданин Кумиров, ваша мать, Кумирова Раиса Власовна, доставлена в тяжелом состоянии в травматологическое отделение дежурной больницы… Она избита и, наверное, ограблена…» — «Я вас слушаю! — вступил в разговор Игорь. — Дайте мне адрес, я сейчас приеду».
Уже сидя в машине, Кумиров набрал по мобилю номер своих партнеров из криминального мира: «Терентий! Булат! — закричал Игорь после речи автоответчика. — Мою мать избили и ограбили. Диктую данные… Украдена сумочка, в ней паспорт и все остальное… Найдите этих тварей и накажите не просто строго, а предельно, в высшей мере строго! Оплата по предъявлении результата».
Глава 9. Ночное знакомство
Соня стоит у кухонного окна и смотрит на набережную. Там люди, птицы, транспорт, почему-то деревья, которых на участке перед ее домом вроде бы никогда не росло, но это ведь отнюдь не дурно, когда вдруг появляются совсем взрослые деревья? Их буйная свежесть, ощутимая сквозь оконные стекла, несмотря на приличное расстояние, кажется ей вполне уместной.
Морошкина замечает, но, возможно, ей это и кажется, что дом слегка качнулся. Не может же он иметь ноги?! — думает женщина, но вдруг дрожание повторяется с новой силой. Другие тоже, наверное, должны это заметить, — решает Софья. Она уверена в том, что в комнате находятся близкие ей люди, но почему-то не знает, кто именно.
Вибрацию здания сменяют вполне откровенные и сильные толчки. Как ни странно, они не становятся поводом для тревоги, но Морошкина даже не удосуживается Задуматься о причинах — ее пьянят радость сбывающейся мечты и триумф победителя.
Дом сокрушает неведомая сила. Здание падает в сторону набережной. Третий этаж, на котором живет Соня, становится первым, стекла вылетают, и оказывается, окна в с квартире были размером чуть ли не во всю стену. Жилье становится незащищенным от внешнего мира и доступным для всеобщего проникновения. Морошкина размышляет, как отгородиться от возможного вторжения, но ее, кажется, никто не замечает, да и обвал пятиэтажного дома не привлекает внимания ни одного из прохожих, которых, кстати, только сейчас пытается рассмотреть Соня, и вот…
Звонок в дверь прервал дрему Софьи Тарасовны. Она кинула взгляд на часы и отметила, что после трогательного прощания с одноклассниками прошло не больше пяти минут. Морошкина допустила, что могла бы подумать о возвращении кого-то из друзей, например Стаса, но на самом деле понимала, нет — чувствовала, что сейчас должен явиться тот самый Лев, который столь учтиво беседовал с нею утром по телефону и деликатно напрашивался в гости.
«Почему он так уверен, что я буду его ждать? — старалась возмутиться женщина. — Подумаешь, голос такой особенный! Кто я ему, девочка-подросток, что ли?! Вот сейчас открою и такое увижу, что тут же рухну в глубочайший обморок!»
На всякий случай Соня все же посмотрела в глазок и различила лицо, которое, несмотря на свой милицейский профессионализм, вряд ли смогла бы устойчиво запечатлеть с первого раза. Гость был подстрижен «под бобрик»; его седые волосы напоминали мыльную пену, забытую на костистой голове. «Каскадер» — это было, кажется, первое слово, которое женщина подобрала к образу, мутнеющему за оптикой дверного глазка.
— Здравствуйте, Лев. — Он слегка, но заметно наклонил голову и протянул хозяйке прозрачную овальную коробку, в которой громоздилась радужная империя под названием торт. — У вас сегодня праздник. Поздравляю!
— Спасибо вам за эту роскошь. Вы меня ошеломили прямо с порога. — Софья с опаской приняла подношение, рассчитывая на солидный вес, но десерт оказался вполне ей по силам и был, видимо, начинен чем-то достаточно воздушным и не опасным для фигуры женщины средних лет, каковой, увы, Морошкина иногда все же вынуждена была себя признавать. — Софья. Проходите, пожалуйста, раздевайтесь.
— Извините, что я припозднился. Я, в некотором смысле, не совсем здешний, да и живу не по режиму, поэтому иногда не соответствую общим стандартам. — Гость не спеша, словно оценивая ситуацию, освободился от несколько просторной для его фигуры черной кожаной куртки и уже готовился снять столь же черные сапоги.
— Я вас прошу, не разувайтесь! — наверное, чересчур громко выпалила Соня. Она провела все еще изучающего обстановку мужчину в большую комнату, где, как ей казалось, продолжали витать образы ее одноклассников и не такого уж беспросветного, как стало теперь модно представлять, детства.
В комнате Соня предложила гостю выбрать себе место, и он, словно читая ее мысли, остановился на диване. Когда Лев сел, женщина собралась распаковать роскошный торт, но мужчина остановил ее и посоветовал приберечь угощение для семейного чаепития. Он попросил ее вообще ничего ему не предлагать, потому что вполне сыт и еще собирается в предстоящую ночь сходить куда-нибудь посидеть. Разговаривая, Лев настолько простодушно осматривался, что Соне даже показалось, будто пришельца действительно интересует ее дом, но он старается это завуалировать своим нарочито простецким поведением.
— Вы меня много расспрашивали о Кире. — Морошкина отследила взгляд гостя, приросший к висевшей на стене фотографии покойной одноклассницы. — У меня с Лопухиной связано много хороших и добрых воспоминаний. Она была необычайно светлым человеком и очень родным для тех, кто ее знал.
— Извините меня за возможную бестактность. — Гость улыбнулся, оголив убедительные и определенно очень дорогие зубы, которые выглядели слишком великолепными для того, чтобы признать их естественными, хотя в их подлинность очень хотелось верить. — Для меня действительно чрезвычайно важно все то, что связано с вашим классом и с Кирой. Вы не могли бы мне показать то, что у нас сохранилось?
— Конечно. Я и сама буду рада еще раз все посмотреть, — отнюдь не блестящей улыбкой ответила Соня. Мало того что ее зубы были заметно запущены из-за постперестроечных цен, да еще с полгода назад развалилась верхняя правая пластмассовая «четверка», оставив в виде унизительной улики вмурованный в сохраненный корень металлический штифт. С тех пор женщина старалась вообще не улыбаться, а в экстренных или непроизвольных, как сейчас, случаях пыталась замаскировать постыдную брешь вытягиванием верхней губы. Из-за этого улыбка становилась и вовсе клоунской, но выбора пока не имелось. Верхняя же губа, как полугорько шутила Морошкина, стала обретать форму, присущую губе экзотического тапира.
Гость, к ужасу хозяйки, сразу все понял, но никак не использовал выпавший ему козырь против сконфуженной Сони, а тотчас перевел взгляд на альбом в синей бархатной обложке, украшенной замком из желтого металла. Это был экспонат из архива их 8 «Б» класса. Он начинался с выпускной фотографии, а дальше шла хроника всех их встреч начиная с 1969 года. Соня, в общем-то, помнила расположение всех фотографий наизусть, — столько раз она, особенно в тяжелые часы своей жизни, обращалась к альбому, словно к некой святыне, неиссякаемому источнику доброй, радостной энергии.
На первые встречи приходило много ребят, но все вели себя сдержанно — они ведь были еще совсем детьми и стеснялись, да и стыдились своих чувств и мыслей.
Когда мальчишкам настало время служить в армии, их круг резко сократился — в эти два-три года собирались почти одни девчонки. На одной из таких грустных страниц рукою Киры написано: «Мальчиков в армию забрали». Лопухина не отличалась красотой, но была очень уютной и домашней, умела искренне выслушать, посочувствовав, дать совет. А на контрольных все старались сесть с Кирой рядом или хотя бы за соседнюю парту, чтобы иметь возможность у нее списывать…
Потом настала пора создания семей, и это по-своему обделило их годовщины. Некоторые одноклассники отваживались прийти со своими обретенными половинами, но за все тридцать лет никто из членов семьи, даже дети, которых некоторые одноклассники предъявили своим школьным друзьям, так и не прижился в их компании и на встречи не приходил.
Наибольший сбор происходил обычно через каждые пять, а особенно десять лет. Местом проведения торжества изначально стала квартира Ольги Дмитриевны, а когда в 1991 году она умерла, ее верный и постоянный помощник — Кира Лопухина стала собирать теперь уже совсем немногочисленные компании одноклассников в своей крохотной однокомнатной квартире. Она заботливо обзванивала каждого, предварительно отыскав кого-либо из запропастившихся друзей, сменивших телефон, фамилию, место жительства. Кира умела найти всех. Но не все приходили.
После гибели подруги Морошкина взяла на себя ответственность за архив их класса и за встречи. Жалко, конечно, что в последние годы ребят стало приходить все меньше, но это в основном из-за того, что многие сейчас не имеют регулярных или вообще каких-либо доходов и стесняются своего положения, а некоторые, увы, и своего внешнего вида, хотя для своих они были, есть и навсегда останутся теми же Таньками и Вовками. Некоторые уже давно и серьезно болеют — все-таки большинству под пятьдесят.
Взять вот хоть эту пару. Вика Следова была сегодня — она такой патриот их класса, что, несмотря на свое положение, кажется, с того света примчится на очередную встречу. А вот Артур Ревень вообще исчез. А ведь когда-то они были вместе.
Ребята поженились, когда Артур вернулся из армии. Через год у них родился сын. Они назвали его в честь директора детского дома, в котором оба воспитывались, — Борис. И все у них складывалось вроде бы благополучно, за исключением двух моментов: Артур часто и помногу пил, а Вика, пожалуй, слишком увлекалась своим творчеством. Она же — инвалид: родилась с недоразвитыми конечностями. И ей всегда хотелось быть самой красивой, изящной и обаятельной. Она много времени провела в больницах и там усердно рисовала и пела. Однако, к сожалению, для занятий изобразительным искусством и вокалом она не была награждена талантом.
Что касается Артура, то он Следову изначально просто жалел, опекал и защищал, — дети иногда бывают беспощадно злыми и жестокими. Потом он, конечно, считал ее очень одухотворенной и даже несколько загадочной.
Они так и жили: каждый своими интересами. Артур работал шофером и вообще очень увлекался автомобилями, собирался дальше учиться, поступать в Институт транспорта, участвовать в гонках — планы были большие. Вика тоже грезила консерваторией, большой сценой, сольными концертами, популярными пластинками.
На самом деле все складывалось иначе. Артур работал через день на автобусе и пил с друзьями, Вика не поднималась выше хора инвалидов и домов культуры.
Последнее время их связывал, пожалуй, только Боренька. Но когда мальчик пошел в первый класс, семья распалась. Вика объясняла уход мужа его же словами, что, мол, ему с ней не хватает разврата. А какой же, простите, разврат с тяжелым инвалидом? Об этом, наверное, надо было подумать раньше.
Вскоре после ухода Артур встретил женщину лет на восемь моложе себя, женился. Через несколько лет у них родился сын.
А Вика осталась с мальчиком, которого вырастила фактически одна. Она ведь никакой своей родни не знает. Прожила до совершеннолетия в детдоме. Только когда Вике исполнилось восемнадцать лет, ей дали как инвалиду однокомнатную квартиру в новом доме на Среднем проспекте. Там они и встречались с Артуром, потому что до армии он жил в общежитии. А комнату получил только тогда, когда отслужил и вернулся.
Как только ребята поженились, стали подыскивать варианты соединения своей площади. Нашли двухкомнатную квартиру в старом центре. Вика так и живет в ней с Боренькой. В отношении жилья Артур поступил вполне по-мужски. Правда, он уже работал тогда водителем в Горисполкоме и, женившись вторично, смог получить на семью двухкомнатную квартиру в новостройках. А до тех пор жил у своей новой жены в общежитии. Она ведь приезжая.
Одноклассники не одобряли Артура за его отношение к сыну: он почему-то почти не навещал его, а когда мальчику исполнилось десять лет, вообще перестал приходить. Его каждый раз оповещали и о встречах класса, но он, как развелся с Викой, так ни разу больше и не появился. А Вику постоянно просили прийти с Боренькой, надеясь — вдруг Артур отважится повидать школьных друзей да и посмотрит, какой у него сынишка вырос.
Кто-то из ребят рассказывал, что как-то встретил Артура и тот жаловался на неожиданные сложные проблемы. Говорили даже, что он чуть ли не в бомжа превратился. Но в любом случае жалко, что Ревень не вспомнил про них, его одноклассников, которые, наверное, общими силами помогли бы ему разрешить по крайней мере хоть часть нахлынувших проблем.
А Следова стала в последние годы со странностями: она устроила у себя в квартире гостиницу для потерянных животных. Возможно, это составляет ее дополнительный заработок, но мыслимое ли дело держать в квартире несколько десятков собак и кошек? И это при том, что Вика почти не выходит из квартиры. То есть она с ними практически не гуляет. Часть из них сидит в клетках, часть разгуливает по квартире. Можно себе представить, что там творится и какой стоит запах!
* * *
Морошкина вдруг со смущением заметила, что определенно рассказывает гостю совсем не о том, что его интересует и за чем он явился к ней этой весенней ночью. Она даже рассердилась на себя за свою недогадливость и, как следствие, совершенно дурацкое поведение, но тут же подумала, что ее затмение все-таки связано с визитом этого странного и не по годам посеребренного человека — так уж он на нее подействовал, что она начала без умолку болтать о Вике и об Артуре, а не о Кире, а он ведь по крайней мере пару раз дал ей понять, что его привел сюда интерес к Лопухиной. Как же ей теперь все исправить, чтобы он не обиделся и не счел ее полной идиоткой?
Софья резко перешла на историю семьи Лопухиных, довольно быстро дошла до их «Б» класса и с любопытством заметила про себя, что теперь они, кажется, поменялись с худощавым гостем местами, — уже он пребывал в полугипнотическом состоянии и отмечал размеренными кивками вехи ее эпоса о жизни и смерти Киры. Кстати, она слышала в гувэдэшных кругах о том, что не так давно убийцы Лопухиной сами один за другим стали жертвами чьих-то рук. Конечно, трудно сказать, связаны ли их смерти между собой и тем более с Кирой, но им, безусловно, воздалось вполне по заслугам. Движениями головы Лев словно подтверждал правильность собственных наблюдений за судьбой Лопухиной и всеми причастными к ней лицами.
Когда повесть Морошкиной была исчерпана, гость со свойственной ему непредсказуемостью пригласил ее на ночную прогулку. Женщина тотчас подумала о том, что утром, через каких-то шесть часов, ей на работу, а если они действительно отправятся бродить по городу, то поспать ей нынче уже вряд ли придется. Не могла она обойтись и без мыслей о том, кто, вообще-то, на самом деле этот седовласый господин? Не пришел ли на нее, шутки ради, посмотреть сам Людоед Питерский? В то же время в женщине пугающе скоро развивалось увлечение этим человеком, назвавшимся, возможно, присвоенным тут же на ее лестничной площадке именем. Ей очень хотелось пойти со своим странным знакомым, каким-то образом о нем позаботиться, подчиниться его воле. Может быть, это с ней из-за, мягко говоря, нерегулярной половой жизни, из-за того, что она уже почти отвыкла от мужского внимания и ласк?
Софья подумала о том, что сын вернется с работы только утром и у нее, в общем-то, нет помех для очередной (причем совсем не частой) попытки разнообразить свою личную жизнь, которая, между прочим, уже многие годы (как не хочется даже себе в этом сознаваться!) является едва ли не образцом воздержания от плотских утех. Она только попросила гостя подождать, пока переоденется. Выходя, женщина успела заметить, что Лев встал, еще раз, но уже достаточно бегло осмотрелся и подошел к окну, где продолжал гордиться своей недолгой красой букет кремовых роз, присланный, в чем она теперь уже не сомневалась, не кем иным, как этим улыбчивым, но осторожным мужчиной, букет, за который она его, кстати, еще до сих пор не поблагодарила.
Софья закрыла за собой дверь и не увидела того, как Лев пристально взглянул на свой дар, молниеносным движением тонких, но необычайно сильных пальцев осторожно зафиксировал стебель одной из красавиц и извлек из сердцевины цветка крохотный темный предмет, благодаря которому прослушал и записал всю сегодняшнюю встречу выпускников 8 «Б» класса и даже свой собственный визит.
* * *
Морошкина стояла в ванной у зеркала и оценивала — пригодна ли ее внешность для ночных развлечений: прическа не развалилась, тушь — на месте, помада — тоже, нос и лоб не блестят. Наверное, надо слегка пшикнуть дезодорантом под мышки, а духами освежить шею.
Давно ли она вот так же суетилась перед встречей с Ваней Ремневым? И чем все это кончилось? Чего она в итоге добилась? И что теперь с бедным парнем творится? Разве не правильно ей мать-покойница повторяла: надо менять характер! А как Ванечка с ней гениально простился?!
Мне больше нечего добавить:
Я просто молча удалюсь,
Но от любви своей избавить
Я никогда не поклянусь.
Глава 10. Хозяйка потеряшек
— Спасибо тебе, Ангелок, за доставку. — Следова оперлась на руку, заботливо подставленную Шмель, и, бурно вздыхая, высвобождала свое малопослушное тело из уютного салона золотой «десятки», припаркованной прямо у ее подъезда.
— А ты ко мне не зайдешь? — Инвалидка гостеприимно улыбнулась. — Ты не бойся, мои зверушки не кусачие.
— Я не боюсь, Вика, у меня просто на шерсть аллергия. — Шмель слукавила, потому что на самом деле имела другие причины для отказа посетить гостиницу для потеряшек.
— Ну так ты только на них посмотришь, и все. А если тебе кто приглянется — бери на здоровье! Это ведь святое дело — спасти своего меньшого брата. — Проявляя свое обычное, характерное для детдомовцев, а тем более для инвалидов гостеприимство, Следова искренне не понимала отказа своей одноклассницы. Это ведь так радостно и приятно — общаться со зверьем, ощущать привязанность и ласку четвероногих. — Привезешь щенка или котенка в свой приют, знаешь, как ребятишки обрадуются, — шуму будет на всю ночь!
— Да у нас шуму и без того, хоть пробки в уши забивай! — Стоя в парадной, Шмель невольно принюхивалась к миазмам, исходящим от квартиры Следовой. — Я тебе, Вика, как-нибудь фотокамеру передам, ты на нее своих зверушек наснимаешь, вот я с ними заочно и познакомлюсь, ладно?
— Ну как хочешь, Ангелок, а то постой здесь, только двери на улицу прикрой. Я к тебе выпущу тех, которые посмирнее, ты хоть так с ними повидаешься. — Следова боком поднималась по ступенькам, с трудом штурмуя свой бельэтаж. — Я сама только недавно поняла, что в них прячутся людские души. Еще не знаю, правда, как все это происходит, да и что дальше бывает, но, представляешь, я в некоторых буквально узнаю кого-то из умерших. У меня один кот — просто наш врач-анестезиолог: я его по имени-отчеству окликаю, так он от этого сразу смущается, а вот ответить и объяснить свое положение не может. А птичка есть, канареечка без лапки, так прямо одна дама из собеса. Она меня раньше недолюбливала, а теперь, когда в пернатую переселилась, из моих рук ест.
Шмель не раз поражало то, как Вика умудрялась запоминать всех врачей, медсестер, санитарок, воспитателей и других больных. Со многими она заводила знакомства, переходящие порой в приятные отношения, а иногда — в дружбу. Самое трогательное было то, что большинство из них, в особенности инвалиды, несмотря на собственную трудную, особенно в постсоветское время, судьбу, всегда интересовались положением своих друзей и в случае надобности старались прийти на выручку. К сожалению, за последние годы они привыкли встречать друг друга в основном на чьих-либо похоронах.
Мир инвалидов был особенным миром. Хоть они и различались на слепых, глухих, немых, опорников, инвалидов с детства и травматиков, полиомиелитиков, сердечников, диабетиков, бывших военнослужащих и многих других, их объединяло одно — все они становились лицами с «ограниченными возможностями», объединенными в «социально уязвимые слои населения». За этими большинству безразличными формулировками стояли жизни миллионов граждан некогда огромной и могучей страны, заботившейся о своих калеках, что многих из них даже несколько раздражало и казалось назойливым…
Следова столь упорно старалась заманить подругу в свое жилье, потому что не знала, как после двадцатипятилетия их 8 «Б» Ангелину, опрометчиво рискнувшую навестить Викторию, мучительно тошнило на лестнице под несмолкаемый собачий лай, рвущийся сквозь закрытую дверь.
Шмель безнадежно силилась отделаться от отвратительного запаха несколько недель. Вонь мерещилась ей в самых неожиданных и безобидных местах. Истязая себя, Ангелина вспоминала о том, как вошла в тот день к своей чудаковатой однокласснице и уже на лестнице учуяла отталкивающий дух, но все же продолжала движение и достигла дверей квартиры. Здесь она почувствовала, как ее внутренности подобрались, словно спринтер перед ответственным стартом. Вместо того чтобы тотчас уйти, Шмель все же дернула за железную ручку звонка, торчащую из углубления в стене, наверное, с дореволюционных времен.
Звериный гам в ответ на колокольную россыпь звонка повысился от обычного бытового тявканья до неистового лая. Ангелина засомневалась в том, расслышала ли Вика звонок, и минуты через две вновь дернула за прохладную ручку, похожую на те, что висели раньше в старом фонде на сливных бачках.
Несколько приунывший лай обрел прежнюю интенсивность, а сквозь дверные щели донеслось нервозно-игривое сопение любопытных животных и их лихорадочное царапанье. Через некоторое время замок несколько раз лязгнул, и дверь не спеша стала отворяться, как вдруг резко распахнулась благодаря нетерпеливым лапам и носам истомившихся потеряшек.
В этот момент, еще не вступив в квартиру, Шмель осознала явное превышение предельно допустимого для ее организма уровня вони и спасительно закрыла нос и рот ладонью. Благодаря маневру она на какое-то время оказалась защищена ароматом собственной кожи, который всегда приводил ее в романтическое возбуждение.
Остолбенев от вони и вида пары десятков собачьих и кошачьих морд, изучавших ее разноцветными глазами, Ангелина не сразу поняла, где же в этом параде животных скрывается ее подруга? Вообще-то, Вика вроде бы даже с ней поздоровалась, но вот откуда? Ах ты, Господи! Шмель различила перед собой вместо Викиного лица ее зад, Который продолжал двигаться к дверному проему.
— Кто там? Что вы хотите? У меня на все есть разрешения. Я — инвалид с нерабочей группой! — командно отчитывалась хозяйка. — Да тихо вы, ребята! Ну, нагнитесь, я же по ногам не понимаю!
Только тут гостья сообразила, что инвалидка из каких-то соображений или по необходимости передвигается задом наперед. Ангелина начала складываться пополам, словно на уроках физкультуры, когда во время гимнастики учитель требовал дотянуться пальцами рук до пальцев ног. Приближаясь к этому положению, Шмель встретила пунцовое лицо Следовой.
Не закончив упражнения, Ангелина все-таки не выдержала миазмов и, ощутив рвотные спазмы, метнулась к выходу. Стоя на лестнице, женщина старалась не испачкать свою одежду — ведь ей сегодня предстоит встреча с одноклассниками! А Вика?! Ей придется вызвать такси.
* * *
Так и не зазвав Ангелину, Вика вынуждена была с ней проститься и приблизилась к своим дверям в одиночестве, Ее любимцы уже в полное горло оповещали весь дом о возвращении долгожданной хозяйки. А какая радость была и моментах этих встреч для самой Следовой! Ведь эти разномастные зверушки с человеческими душами действительно ждали ее, думали о ней, скучали!
Главной опасностью для Вики было падение из-за оглушительного натиска четвероногих. Чтобы избежать приветственной атаки, она заранее запасалась чем-либо съедобным и достаточно привлекательным для животных и перед открытием дверей разбрасывала на лестничной площадке свою немудреную приманку. Впрочем, особо преданные ей потеряшки успевали схватить корм, допрыгнуть до тревожно-счастливого лица своей повелительницы и снова обратиться к объедкам.
Следова, подобно многим инвалидам и другим людям с ограниченными возможностями, любила животных. Они радовали ее своей неиссякаемой энергией, грациозностью движений, детской радостью бытия. Наиболее неприхотливыми и приятными в общении оказывались собаки и кошки, хотя последние редко радовали хозяйку своей благодарностью за пищу и кров.
